§ XIII О СВИДЕТЕЛЯХ

Весьма важно для всякого хорошего законодательства точно определить достоверность свидетелей и доказательства виновности. Всякий разумный человек, т.е. всякий, кто обладает способностью связно мыслить и такими же чувствами, как и у других людей, может быть свидетелем. ** Истинным мерилом достоверности является не что иное, как заинтересованность человека говорить или не говорить правду. Вздорным поэтому является соображение о слабости женщин, ребяческим — приравнивание гражданской смерти к смерти естественной, не имеющей значения является ссылка на бесчестие лиц, у которых нет никакого расчета лгать. ** Достоверность свидетеля должна уменьшаться поэтому в зависимости от враждебных, дружеских или иных отношений свидетеля к обвиняемому. Одного свидетеля недостаточно, потому что если один утверждает, а другой отрицает, то нет ничего достоверного, и в таком случае каждый имеет право считаться невинным. Достоверность свидетеля тем более уменьшается, чем ужаснее преступление1 или чем более оно невероятно, как, например, колдовство и бесцельная жестокость. При обвинении в колдовстве более вероятно, что несколько человек по невежеству или по злобе говорят неправду, и менее вероятно, что один человек обладает силой, которой Бог никому не давал или которой он лишил всех созданных им существ. Точно так же обстоит дело при втором обвинении, потому что человек бывает жесток лишь поскольку это вызывается его личным интересом, его ненавистью или страхом. Чувства человека всегда соответствуют полученным впечатлениям, так

Криминалисты считают, что достоверность свидетеля тем более возрастает, чем более ужасным является преступление. Вот железное правило, внушенное самым жестоким безумием: In atroassimis leviores conjuncturae suffiaunt, el licet Judicijura transgredi. Переведем это на простой язык, и европейцы узнают одно из многочисленнейших и одинаково неразумных правил: «При обвинении в наиболее ужасных преступлениях, т.е. наименее вероятных, достаточно самых слабых предположений и судье предоставляется право не считаться с законом». Нелепые законодательные положения являются часто следствием страха, этого главного источника человеческих противоречий. Законодатели (а таковыми являются юристы, которые после своей смерти сделались оракулами и превратились из пристрастных и продажных писателей в законодателей и вершителей человеческих судеб), напуганные осуждением нескольких невинных, перегружают законоведение чрезмерными формальностями и исключениями, точное исполнение которых возвело бы на престол правосудия анархическую безнаказанность; напуганные несколькими ужасными и труднодоказуемыми преступлениями, они сочли необходимым пренебречь формальностями, ими же самими установленными, и превратили таким образом, действуя то из деспотического нетерпения, то из женской робости, важное дело правосудия в какую-то игру, в которой случай и плутовство исполняют главную роль **

104

что ни одно чувство не может возникнуть без причины. Равным образом достоверность свидетеля может уменьшиться, если он является членом какого-нибудь частного общества, обычаи и правила которого или мало известны, или отличны от общепринятых. Такой человек находится под влиянием не только своих, но и чужих страстей.

Наконец, когда из слова делается преступление, то достоверность свидетеля равняется почти нулю, потому что оттенки голоса, телодвижения, все, что предшествует или сопровождает различные идеи, которые выражаются одними и теми же словами, так изменяет сказанное, что почти невозможно с точностью воспроизвести его. Кроме того, насильственные и необычные действия, каковыми и являются настоящие преступления, оставляют по себе многочисленные следы и последствия. Слова же остаются только в памяти слышавших их, большею частью неверной и часто введенной в заблуждение. Поэтому гораздо легче оклеветать человека, ссылаясь не на действия, а на слова его, так как чем больше обстоятельств приводится в качестве доказательств, тем больше средств предоставляется обвиняемому для своего оправдания.