§ 1. Ретроспективный анализ развития российского уголовного законодательства о причинении вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании

Движение к правовому государству предполагает совершенствование системы законодательства как самой неотложной задачи. Ее решение обусловливает необходимость поиска эффективных средств защиты основных конституционных личных, субъективных прав граждан, связанных с правоохранительной и правоприменительной деятельностью государства в области борьбы с преступностью и отправлением правосудия. Одним из таких средств является право на причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании.

Норма о причинении вреда лицу, совершившему преступление, является относительно новой для действующего уголовного законодательства. Но тем не менее она имеет свои глубокие исторические корни. Право на причинение вреда преступнику существовало еще в период кровной мести. Так, ст. 40 Пространной редакции Русской Правды предоставляла потерпевшему право убить ночного вора, если последний не был связан и оказывал сопротивление: "аже оубиють кого оу клети или оу которое татбы, то оубъют во пса место…". То есть в данном случае нормой права закреплялся обычный самосуд. В иных случаях вора следовало задержать и вести на княжеский двор. Убийство связанного вора подлежало наказанию. Вред, причиненный преступнику после отражения посягательства, считался преступлением и облагался денежным взысканием. Таким образом, право на причинение вреда с целью задержать лицо, совершившее преступление, было включено в более широкое понятие мести и предоставляло отдельному лицу право наказать посягнувшего. Преследование преступника было делом отнюдь не государственным, а самих пострадавших.

Процесс феодализации Древнерусского государства, усиление роли князя и княжеского суда внесли коррективы и ограничения в досудебные саморасправы. Так ст. 6 Двинской уставной грамоты 1397-1398 гг. содержала ответственность за соглашение между потерпевшим и преступником, при котором потерпевшему доставалась сумма штрафа, причитающаяся наместнику. Понятие данного своеобразного самосуда раскрывается в этой же норме: "А самосуд то: кто, изымав татя с поличным, да отпустит, а себе посул возьмет, а наместники доведаются по заповеди, ино то самосуд; а опрочь того самосуда нет".

Белозерская уставная грамота 1488 г. в ст. 13 также запрещала самосуд, понимая под этим отпуск вора, пойманного с поличным. Здесь наказуемым был отпуск всякого вора, а не только давшего задерживающему посул.

Анализ вышеуказанных источников свидетельствует о том, что государство стремилось сосредоточить в своих руках рассмотрение всех неправомерных деяний. Но в силу сложившегося общинного образа жизни, из-за недостаточного количества должностных лиц, наделенных судебными и административными полномочиями, государство было не в состоянии охватить мероприятия по розыску преступников в полном объеме, поэтому частично работа по задержанию, выдаче властям лиц, совершивших убийства, была возложена на жителей той местности, где совершалось преступление.

В ст. 20 Судебника 1550 г. предусматривалась выдача истцу на ответчика бессрочной грамоты, которая давала право поймать  ответчика, представить его на правеж и наказание, а иногда разрешавшая бить и грабить, но только не убивать и не разорять его дом. Можно сделать вывод, что при задержании закон допускал причинение вреда здоровью различной степени тяжести, кроме причинения смерти – так государством охранялось право на жизнь. Должностные лица, ловившие разбойников и татей, назывались недельщиками. Если недельщика подкупали, и он отпускал преступника, то его подвергали торговой казни и предварительному тюремному заключению до вынесения наказания.

Более полно вопрос задержания лица, совершившего преступление, был проработан в Соборном Уложении 1649 г. царя Алексея Михайловича. Причинение вреда здесь допускается не только в случае поимки вора, но и тогда, когда вор бежал и в процессе преследования был задержан потерпевшим и оказал ему сопротивление. Допускалось даже лишение вора жизни, когда он "изымати себя не дает", то есть в случаях активного уклонения преступника при задержании. В целях борьбы с политическими преступлениями устанавливалось вознаграждение за привод и даже убийство изменника. По указанию государя, тому, кто приводил и убивал изменника, полагалась часть его животов. Если же существовала опасность, что изменник может сбежать или его отобьют, то даже связанного его могли побить до смерти. Жесткость, если не сказать жестокость подхода к вопросу задержания государственных изменников можно объяснить тем, что совершение такого преступления, как государственная измена, безоговорочно каралось смертной казнью.

Тем не менее целью задержания все же являлось доставление лиц, совершивших преступления, в органы власти. Поэтому при поимке разбойников и татей причинять смерть последним было менее предпочтительным, хотя и правомерным в некоторых случаях. Соответственно, правомерным считалось также причинение виновному вреда здоровью любой степени тяжести.

Соборное Уложение 1649 г. также содержало нормы, направленные на борьбу с самосудом. Ст. ст. 79, 80, 83 запрещали самосуд как населению, так и должностным лицам, подчеркивая тем самым цели задержания преступников.

Анализируя данный закон, можно сделать вывод о том, что он содержал нормы, предусматривающие своеобразную правовую защиту лицам, задержавшим преступников. Так, ст. 8 гл. 21 запрещала татям и разбойникам оговаривать в разбое, татьбе и ином воровстве людей, доставивших их в губу - так законодатель поощрял всяких людей "бесстрашно воров имая в губу приводить".

Нужно сказать, что законодательство тех лет фактически приравнивало два самостоятельных обстоятельства, исключающие преступность деяния, - необходимую оборону и задержание преступника с причинением ему вреда - и допускало применение любых мер, направленных на задержание преступника либо на отражение нападения, включая причинение смерти виновному лицу. Так, Уложение 1649 г. допускало убийство вора, пойманного в доме с поличным, не только в момент совершения преступления, но и во время погони за ним, а также в случае сопротивления при поимке.

Воинские Артикулы Петра I сыграли большую роль в развитии русского феодального права, способствовали укреплению абсолютистского государства, господства класса феодалов-крепостников. Данный закон не отделял причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, от необходимой обороны. В толковании к арт. 185 говорилось: "вора, который в ночи в дом ворветца, без страха наказания умертвить, ежели его без своего опасения преодолеть было невозможно". Артикул 206 устанавливал: "каждый должен злодея задержать и возпрепятствовать, чтоб не ушел, пока оный надлежащему караулу отдан не будет". Отказ от ловли преступников наказывался пеней.

О способах задержания лиц, совершивших преступления, о пределах допустимости причинения вреда практически ничего не говорилось. Предполагается, что при выполнении данных действий нужно было соблюдать те же условия, дающие право на безнаказанность, что и при необходимой обороне: "оборонение с обижением равно есть, а именно, чтоб таким же образом обороняться, каким образом от кого кто нападен будет" – то есть наиболее важное условие причинения вреда состояло в том, чтобы вред причиненный был соразмерен степени общественной опасности совершенного преступления. Целью задержания являлась передача задержанного органам власти. Причинение смерти допускалось при попытке к бегству со стороны преступника при конвоировании. Но если задержанный являлся государственным преступником, причинение смерти было нежелательно, так как: "их убийством могут товарыщи покрыты быти". Государственных преступников необходимо было доставлять властям, подвергать пыткам и следствию, затем, как правило, следовала публичная казнь, "с темъ, чтобы отвратить гражданъ отъ содеянiя подобныхъ преступленiй".

Анализируя данные нормы, можно сделать вывод о том, что государство периода правления Петра I монополизировало право уголовного преследования и старалось обеспечить привлечение к уголовной ответственности по закону.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. возвратилось в определении причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, к системе русского права допетровской эпохи. Отнеся данное обстоятельство к разновидностям необходимой обороны, в ст. 101 Уложения устанавливалось: "…Необходимость обороны признается также и в случае, когда застигнутый при похищении или повреждении какого-либо имущества преступник силою противился своему задержанию или прекращению начатого им похищения или повреждения". Далее статья устанавливала общие правила, распространявшиеся на оборонявшегося: он должен был объявить о случившемся соседям, по возможности, ближайшему начальству; вред, причиненный напрасно, после отвращения грозившей опасности, признавался злоупотреблением, виновный подвергался наказанию по мере причиненного вреда, по мере побуждения, коему он следовал.

Так как задержание лица, совершившего преступление, было приравнено к необходимой обороне, соответственно, основания правомерных действий, совершенных в состоянии необходимой обороны и при задержании преступника, совпадали. К таким основаниям можно отнести совершение лицом преступления, а также оказание сопротивления преступником при попытке его задержать. Задерживающим могло быть любое лицо, меры в отношении преступника необходимо применять лишь при невозможности оказания защиты местным либо ближайшим начальством, о всех обстоятельствах задержания лицо, его осуществлявшее, должно незамедлительно сообщить соседям и властям. Вред, причиненный напрасно, признавался превышением мер, необходимых для задержания, и подлежал наказанию. Так, ст. ст. 1467 и 1493 предусматривали ответственность за превышение пределов причинения вреда: за убийство после отвращения грозившей опасности оборонявшийся, в зависимости от обстоятельств дела, подвергался тюремному наказанию сроком от 4 до 8 месяцев, также было предусмотрено наказание за причинение увечий и нанесение ран.

В законодательстве царской России также произошло ошибочное слияние двух вышеуказанных уголовно-правовых норм, что, естественно, отрицательно сказалось на развитии института задержания преступника в дальнейшем. Возможно, это было предопределено их взаимным сходством, которое позволяло рассматривать один институт по аналогии со вторым. Так, А.О. Кистяковский указывал на то, что “существует три вида пределов необходимой обороны: а) предшествующее нападению; б) сопровождающее его; в) последующее ему”. “Необходимая оборона имеет гораздо больше сходства с деятельностью органов полицейской власти. В том случае, когда полиция, для прекращения насилия или материального сопротивления, угрожающего попранием общих и частных прав, употребляет насильственные меры, эта деятельность имеет полное сходство с действиями в состоянии необходимой обороны”. Речь в этом случае идет о задержании преступников.

Профессор Н.С. Таганцев писал: "Более спорным представляется вопрос о юридическом значении мер, принятых для удержания вора, бежавшего с покраденным, например, о значении выстрела вдогонку, так как под такой формой нередко могут скрываться случаи мести, а не обороны. Тем не менее несомненно, что если выстрел был сделан для удержания вора и возвращения вещи, то это действие ничем не отличается от насилия над вором, захваченным на месте кражи." Схожее мнение высказывал профессор Франц Фон-Лист: “Необходимая оборона по отношению к убегающему вору постольку допустима, поскольку изъятие вещи из обладания собственника еще не вполне совершено. Если изъятие из обладания уже совершено, может быть допустимо самоуправство”. Причинение вреда лицу после совершения им преступления рассматривалось как противоправное деяние, ответственность за которое наступала на общих основаниях, то есть вред, причиненный при задержании не включался в содержание необходимой обороны ни при каких обстоятельствах и не рассматривался, как обстоятельство, исключающее преступность деяния.

Уголовное законодательство послереволюционного периода представляло собой группу разноплановых нормативных актов. Большая часть прежних уголовных законов была отменена. Практически все принятые в то время декреты, постановления признавали правомерным метод внесудебной расправы. Велась активная борьба с контрреволюцией, спекуляцией, должностными преступлениями. Расстрелу подлежали лица, причастные к мятежам, заговорам против советской власти: "при наличии вооруженных выступлений… за чрезвычайными комиссиями сохраняется право непосредственной расправы для пресечения преступлений". В числе указанных в Декрете преступлений присутствовало и умышленное истребление или повреждение железнодорожных путей, мостов и других сооружений. Правда, законодатель устанавливал ограничение, выражавшееся в том, что крайняя мера допускалась только в ситуации, когда виновный застигнут на месте преступления: "…пойманных на месте преступления расстреливать в порядке непосредственной расправы, а остальных заподозренных, но на месте не застигнутых, судить в 24-часовой срок по законам военного времени".

Следовательно, в период гражданской войны, хозяйственной разрухи, разгула преступности только начавшее формироваться государство было вынуждено прибегнуть к таким репрессивным мерам, так как, в первую очередь, преследовало цель в максимально короткий срок навести порядок на фронте и в тылу. В такой ситуации, конечно же, не могло существовать четких правовых ограничений при причинении вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании.

Уголовный кодекс РСФСР, введенный в действие 1 июня 1922 г., не содержал нормы, регламентирующей задержание преступника, но ст. ст. 145 и 152 предусматривали ответственность за убийство и тяжкие телесные повреждения преступнику при его задержании: "…убийство застигнутого на месте преступления преступника с превышением необходимых для его задержания мер, - карается лишением свободы на срок до одного года"; "…нанесение тяжкого повреждения застигнутому на месте преступления преступнику с превышением необходимых для его задержания мер, - карается лишением свободы или принудительными работами на срок до одного года". При наличии иных последствий, наступивших в результате превышения мер, необходимых для задержания преступника, уголовная ответственность исключалась. Отсутствие в Общей части кодекса нормы о задержании преступника свидетельствует о незавершенной регламентации законом этих действий.

Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г., Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. также не содержали положений о задержании преступника, более того нормы об ответственности за убийство и причинение тяжкого телесного повреждения при превышении необходимых для задержания преступника мер из Уголовного кодекса 1926 г. были исключены. Многие ученые и практические работники восприняли это как коренное изменение позиции законодателя по рассматриваемой проблеме. Они понимали закон в том смысле, что причинение преступнику вреда с превышением мер, требуемых для его задержания, должно наказываться не по правилам об ответственности за превышение пределов необходимой обороны, а как за обычное преступление против жизни и здоровья.

Однако жизнь требовала иного подхода к решению вопроса о задержании преступника, так как оставался открытым вопрос о юридической природе самого права на задержание, и поэтому после некоторых колебаний в теории и судебной практике, как и раньше, при оценке причинения вреда преступнику во время его задержания стали руководствоваться правилами о необходимой обороне. Впоследствии данная точка зрения нашла отражение в п. 5 Постановления Пленума Верховного суда СССР от 23 октября 1956 г. "О недостатках в судебной практике по делам, связанным с применением законодательства о необходимой обороне". В нем, в частности, говорилось: "…действия, предпринятые потерпевшим или другими лицами по задержанию преступника с целью доставления его в соответствующие органы власти как правомерные, приравниваются к необходимой обороне. Уголовная ответственность за действия по задержанию преступника, повлекшие для него тяжкие последствия, может наступить лишь … за действия, совершенные с превышением пределов необходимой обороны" Таким образом, судебная практика, несмотря на отсутствие подобной нормы в УК, считала, что правила о необходимой обороне распространяются на случаи причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление.

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. не содержали правовых предписаний о поведении при задержании лиц, совершивших преступление. Этот недостаток законодательства отчасти восполнил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. "Об усилении ответственности за хулиганство". Он устанавливал, что действия граждан, направленные на пресечение преступных посягательств и задержание преступника, являются правомерными и не влекут уголовной ответственности, даже если этими действиями вынужденно был причинен вред лицу, совершившему преступление. Тем не менее, в данном нормативном акте не были четко определены основания и условия правомерности причинения вреда, ничего не говорилось о квалификации превышения мер, необходимых для задержания преступника. Поэтому подобные вопросы продолжали рассматриваться применительно к положениям уголовного законодательства о необходимой обороне.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г. "О практике применения судами законодательства о необходимой обороне" (отменившем постановление Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1956 г.) проблема задержания преступника решалась уже несколько иначе. Так, в п. 5 постановления было разъяснено, что "действия граждан по задержанию преступника в целях пресечения его преступного посягательства или предпринятые непосредственно после посягательства для доставления преступника в соответствующие органы власти, должны рассматриваться судами как совершенные в состоянии необходимой обороны. Уголовная ответственность за причинение вреда преступнику в указанных случаях может наступить лишь при условии, если действия, причинившие преступнику вред, не являлись необходимыми для его задержания, явно не соответствовали характеру и опасности посягательства и обстановке задержания".

Подобное решение вопроса противоречиво. С одной стороны, пленум, давая правовую оценку действиям по задержанию преступника, приравнивает их к необходимой обороне, а с другой – рассматривает основания и условия правомерности причинения вреда преступнику при его задержании безотносительно к основаниям и условиям правомерности причинения вреда преступнику при необходимой обороне.

К разрешению рассматриваемой проблемы теоретики уголовного права подходили также неоднозначно. Так, А.А. Пионтковский писал: "Что касается принятия необходимых мер для задержания преступника непосредственно после совершения преступления, то целесообразно его рассматривать применительно к нормам, регулирующим институт необходимой обороны". Однако далее: "Не обороной, а лишь приравненным к ней по своим юридическим последствиям действием является принятие мер, направленных к задержанию преступника, если они не выходят за пределы необходимости… Вопрос о пределах допустимости того или иного причинения вреда преступнику при его задержании должен разрешаться аналогично с вопросом о пределах допустимости правомерной защиты при необходимой обороне".

И.Г. Филановский рассматривал задержание преступника как одну из самостоятельных форм участия общественности в предупреждении преступлений. А.И. Санталов считал, что задержание преступника есть "обстоятельство, которое отвечает требованиям, предъявляемым к обстоятельствам, исключающим общественную опасность". М.И. Якубович признавал задержание преступника самостоятельным обстоятельством, исключающим общественную опасность деяния, но не указывал, как должна определяться ответственность за превышение мер, необходимых для задержания: "…если действия гражданина, направленные к задержанию, не были вынужденными, он будет нести за них уголовную ответственность". Как видим, полной ясности в решении данного вопроса и законодателю и ученым-теоретикам так и не удалось достичь.

16 августа 1984 г. было принято очередное постановление Пленума Верховного суда СССР "О применении законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств", в котором разъяснялось, что действия граждан, народных дружинников, выполнявших общественный долг по охране правопорядка, а также действия представителей власти, работников правоохранительных органов, иных лиц в связи с исполнением ими служебных обязанностей по пресечению общественно опасных посягательств и задержанию правонарушителей, нужно квалифицировать как совершенные в состоянии необходимой обороны. В отношении граждан устанавливалось, что если оборонявшийся после окончания посягательства при попытке задержать преступника причиняет ему вред, то такие действия следует квалифицировать как совершенные в состоянии сильного душевного волнения – аффекта (то есть при смягчающих вину обстоятельствах), преступность деяния при этом не исключалась. В данном случае не учтено то обстоятельство, что пострадавший может быть единственным, кто способен задержать посягавшего сразу после совершения преступного деяния, а задержать преступника без причинения ему вреда не всегда возможно.

Попытки преодоления данного пробела в законодательстве были предприняты в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, содержащих норму о задержании лица, совершившего преступление. В связи с распадом СССР данная норма так и не приобрела своей юридической силы. Но статья 25 Основ была близка по своему содержанию аналогичной правовой норме, закрепленной в Уголовном кодексе Российской Федерации, принятом в 1996 году и действующем ныне. Можно сказать, что УК РФ 1996 г. воспроизвел ее в Общей части с некоторыми уточнениями.

В дальнейшем причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, в общих чертах регулировали отдельные статьи некоторых нормативных актов. Однако в них ничего не сказано о правовых последствиях причинения вреда задерживаемому, который неизбежен, так как статьи данных законов устанавливают, что в ходе задержания возможно применение физической силы, специальных средств, огнестрельного оружия. Содержание и пределы правовых последствий такого причинения вреда могут регламентироваться только уголовным законом.

Таким образом, можно сделать вывод о том, в процессе развития общества и государства отечественное законодательство и уголовно-правовая практика в сфере задержания лиц, совершивших преступления, серьезно менялись. Тем не менее институт причинения вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании как уголовно-правовая категория получил свое признание в науке и судебной практике, о чем свидетельствует включение ст. 38 в УК РФ. Но всестороннее исследование и практическая реализация этой уголовно-правовой новеллы еще не нашли своего полного завершения, став задачей современного и будущих поколений юристов.