ГЛАВА VII ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ИСКЛЮЧАЮЩИЕ ПРОТИВОПРАВНОСТЬ ДЕЯНИЯ ГОСУДАРСТВА

Согласно общим, исходным принципам международной

ответственности государства, всякое международно-проти­воправное деяние государства влечет за собой междуна­родную ответственность этого государства. Международ­но-противоправное деяние налицо всякий раз, когда сво­им поведением государство нарушает лежащее на нем ме­ждународное обязательство.

Из этих основополагающих принципов нет и не может быть никаких исключений.

Действительно, допустить, чтобы не каждое противо­правное деяние влекло отрицательные юридические послед­ствия для государства-правонарушителя, значило бы по­дорвать основы международного правопорядка и его эф­фективность. К тому же это практически нецелесообразно. Если какое-либо поведение по каким-либо основаниям не должно более рассматриваться как не соответствующее интересам данных государств или международного сооб­щества государств в целом, проще и логичнее отменить или изменить международное обязательство.

То же самое относится и к принципиальным основам установления наличия международно-противоправного де­яния. До тех пор, пока международное обязательство дей­ствительно для государства и избранным поведением это государство его нарушает, всякий раз должно констати­роваться наличие международно-противоправного деяния.

Однако могут быть и действительно существуют обстоя­тельства, когда в данном конкретном случае при условии действительности международного обязательства вообще и наличии не соответствующего этому международному обязательству поведения государства международно-проти­воправное деяние не должно устанавливаться именно в си­лу наличия данных конкретных обстоятельств, не позволя-

155

2. Пункт 1 не применяется, если данное обязательство вытекает из императивной нормы общего международного права. Для целей настоящего проекта статей императивная норма общего международного права является нормой, которая принимается и признается международным сооб­ществом государств в целом как норма, отклонение от ко­торой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, но­сящей такой же характер».

Положения этой нормы касаются, таким образом, слу­чая, когда обязанное государство получило согласие уп-равомоченного нормой (или иным образом) государства на совершение деяния, не соответствующего тому, что требует от него данное обязательство (норма). Такое сог­ласие испрашивается и дается именно затем, чтобы исклю­чить в данном конкретном случае неправомерность пове­дения— объекта согласия. Это согласие фактически озна­чает соглашение между государствами о неприменении в данном конкретном случае предусмотренного нормой обя­зательства. Поскольку обязательство не применяется, объ­ективный элемент международно-противоправного дея­ния— нарушение обязательства — отсутствует, и противо­правность деяния исключается.

Соглашение между государствами касается, естествен­но, не изменения или отмены данного обязательства вооб­ще, а именно неприменения его в каком-то конкретном случае. Норма же и вытекающее из нее обязательство полностью сохраняется и применяется во всех иных, кро­ме данного, случаях. Речь идет, в частности, и о возмож­ном заключении договора или соглашения о приостановке действия какой-либо нормы или договора, ее (его) содер­жащего.

Согласие управомоченного государства предполагает, разумеется, просьбу обязанного государства разрешить ему в данном конкретном случае действовать иначе, чем пред­усмотрено международным обязательством.

Сам характер согласия, выражающий соглашение меж­ду управомоченным и обязанным государствами в отно­шении неприменения в данном случае вытекающего из нормы обязательства, предопределяет его пределы. При обязательстве, вытекающем из императивной нормы об­щего международного права, не допускающей отклонения от нее по соглашению лишь нескольких государств, согла­сие государства на неприменение ее даже лишь в одном конкретном случае не может иметь силы и исключить про­тивоправность деяния, что и отражено в п. 2 статьи.

Поскольку согласие государства, когда оно возможно, на совершение ß отношении него другим государством оп­ределенного деяния, не соответствующего международно­му обязательству этого другого государства, влечет столь существенные юридические последствия, оно должно быть как бы квалифицированным согласием.

Как указала в своем комментарии к статье Комиссия международного права, согласие государства, чтобы иметь такое действие, должно быть действительным согласно международному праву, явно установленным, действитель­но выраженным (а не подразумеваемым), применимым в международном праве и предшествующим совершению де­яния, к которому оно относится1.

Кроме того, оно применимо только к такому деянию и сопутствующим ему условиям, в том числе срокам его со­вершения, которые установлены согласием.

В п. 1 статьи говорится о «правомерным образом дан­ном» согласии, что предполагает выражение такого согла­сия в соответствии с основными международно-правовыми условиями, характеризующими действительную свободу воли сторон соглашения. Комиссия указала в своем комментарии, что, по ее мнению, нормы, которые применя­ются при определении действительности договоров, приме­нимы, по общему правилу, и при установлении действи­тельности согласия государства на деяние другого госу­дарства, которое в отсутствие такого согласия было бы международно-противоправным2. Соответственно, согла­сие недействительно, если имеет место ошибка, касающая­ся факта или ситуации, представляющих существенную  основу согласия, при наличии обмана (обманных действий другого государства), подкупа представителя выразивше­го согласие государства, принуждения этого представите­ля, а также в случае принуждения государства посредст­вом угрозы силой или ее применения.

Далее, будучи правомерно данным, согласие должно быть явно установлено. Как и в случае международных соглашений вообще, согласие может быть явно выражен­ным (устно или письменно) или выраженным молчаливо, своего рода косвенным образом. Так, согласие установле­но, когда государство должно в силу его поведения счи­таться молчаливо согласившимся с данным деянием дру­гого государства, не отвечающим международному обяза­тельству последнего. Например, если государство осущест­вляет какие-либо властные функции на территории дру­гого государства при фактическом сотрудничестве властей

159

территориального суверена, согласие последнего с таким действием явно установлено.

Явно установленное согласие (явно выраженное или выраженное молчаливо фактом поведения), очевидно, пред­полагает, что согласие должно быть действительно выра­женным, а не подразумеваемым. Иначе говоря, не может приниматься во внимание любая презумпция о том, что со­гласие в случае соответствующей просьбы было бы дано, в частности, потому, что данное деяние совершено якобы с учетом интересов или пользы управомоченного государ­ства.

Согласие должно быть также именно согласием госу­дарства, то есть таким, которое может быть присвоено го­сударству в международном плане, в плане взаимоотно­шений с другими государствами. Согласие есть в данном случае форма соглашения между государствами. Поэтому в случае, например, явно выраженного (в устной или пись­менной форме) согласия государства оно должно исходить от компетентного государственного органа и т. д.

Согласие, исходя из текста нормы, должно быть дано на совершение (в будущем) другим государством опреде­ленного деяния, то есть предшествовать деянию, к кото­рому оно относится. Разумеется, только в таком случае исключается противоправность данного деяния в момент его совершения.

Соответственно, согласие на данное деяние постфактум не исключает его противоправности. Оно может в дейст­вительности означать лишь отказ от права требовать осу­ществления другим государством мер международной от­ветственности, отказ от права предъявления международ­ной претензии.

Наконец, деяние, на совершение которого получено со­гласие, должно находиться в пределах этого согласия, то есть соответствовать согласованным его условиям. Так, например, согласие на пролет над территорией государства коммерческих самолетов другого государства не распро­страняется, естественно, на пролет военно-транспортных самолетов, перевозящих войска или военное оборудование. Согласие, данное на определенный период, не может так­же распространяться за пределы этого периода и т. д.

Согласие, о котором идет речь в рассматриваемой нор­ме, касается лишь взаимоотношений между управомочен-ным и обязанным государствами и действительно лишь в плане их взаимоотношений. В то же время деяние, на ко­торое получено согласие, может не соответствовать меж­дународному обязательству одного из этих государств или

160

обязательству обоих этих государств в отношении третьей или третьих сторон. Соответственно, это породит между­народную ответственность того или иного из этих госу­дарств или обоих за нарушение международного обяза­тельства в отношении этих третьих сторон. Поэтому про­тивоправность исключается только «применительно к это­му другому государству», то есть применительно к госу­дарству, получившему согласие.

Следующее обстоятельство, исключающее противо­правность деяния, предусмотрено в ст. 30 проекта, оза­главленной «Ответные меры в отношении международно-противоправного деяния». Статья гласит:

«Противоправность деяния государства, не соответству­ющего обязательству этого государства в отношении дру­гого государства, исключается, если это деяние является закономерной, в соответствии с международным правом, мерой в отношении этого другого государства, вызванной его международно-противоправным деянием».

Указанная норма, с одной стороны, представляется до­статочно очевидной, основывающейся на неоспоримой ло­гике и широкой международной практике, но, с другой сто­роны, она нуждается в точном формулировании и стано­вится бесспорной только при таком точном выражении.

Действительно, само наличие международного права и международной ответственности государств предполагает существование определенных отрицательных юридических последствий для государства, совершившего международ­но-противоправное деяние, применения к нему определен­ных мер воздействия, являющихся в широком смысле санк­циями за международно-противоправное деяние. И такие меры-санкции не могут, естественно, рассматриваться как противоправные лишь по той причине, что вне контекста мер ответственности они составили бы нарушение между­народного обязательства, существующего в отношении го­сударства-нарушителя.

Таким образом, международное обязательство не мо­жет в принципе противопоставляться мерам международ­ной ответственности. Однако неприменимость в таком слу­чае международного обязательства и, соответственно, правомерность мер ответственности наступает лишь при строго определенных условиях.

Прежде всего речь должна идти именно о мерах, при­меняемых в порядке международной ответственности, ко­торые в заглавии статьи обозначены как «ответные меры» в отношении международно-противоправного деяния, а в тексте статьи описаны как меры в отношении другого го-

161

сударства, «вызванные его международно-противоправным деянием». Терминологически это, видимо, наиболее адек­ватно описывает ситуацию. Комиссия международного пра­ва сознательно предпочла в тексте статьи и в ее заглавии употреблять термин «меры», отказавшись, в частности, ог термина «санкции», который, как отмечалось в гл. І, при­меняется в международном праве как для обозначения любых юридических последствий международно-противо­правного деяния, так и для обозначения принудительных мер, принимаемых компетентной международной органи­зацией для пресечения международно-противоправного де­яния.

Соответственно, меры, вызванные международно-про­тивоправным деянием государства, отнюдь не должны толковаться как ответные меры, принимаемые исключи­тельно потерпевшим государством. Наоборот, формулиров­ка статьи имеет в виду два возможных случая, а именно: а) принятие потерпевшим государством непосредственно и самостоятельно допустимых мер в отношении государ­ства, совершившего против него международно-противо­правное деяние; б) применение государством мер в отно­шении государства-нарушителя по поручению или управо-мочию компетентной международной организации. В по­следнем случае речь идет, очевидно, о более широком кру­ге государств, а не только или не столько о потерпевшем или потерпевших государствах.

Таким образом, в статье речь идет о широком спектре мер международной ответственности, хотя в тексте они, спять же во избежание возможных недоразумений толко­вания, названы мерами, вызванными международно-проти­воправным деянием государства, в отношении которого та­кие меры осуществляются.

Однако это вовсе не значит, что любые меры ответ­ственности в случае данного международно-противоправ­ного деяния допустимы и оправданы. Речь может, есте­ственно, идти лишь о допустимых в данном случае мерах ответственности.

Норма устанавливает, что противоправность деяния го­сударства исключается лишь при условии, если оно «явля­ется закономерной в соответствии с международным пра­вом мерой» ответственности. И в этом главная суть проб­лемы, основное условие исключения противоправности де­яния, являющегося ответной мерой. При этом норма пред­полагает, что закономерность в соответствии с междуна­родным правом данной меры должна быть объективно установлена. Она не может просто презюмироваться.

162

Очевидно при этом, что отсылка к закономерности «в соответствии с международным правом» есть отсылка к международно-правовым нормам о допустимых мерах международной ответственности государств. Иначе говоря, если меры ответственности не могут квалифицироваться с точки зрения «первичных» международно-правовых норм и вытекающих из них международных обязательств, они могут и должны квалифицироваться как закономерные или противоправные с точки зрения «вторичных» между­народно-правовых норм, то есть норм о международной ответственности государств, касающихся содержания, форм и объема такой ответственности.

В заключение необходимо подчеркнуть, что, согласно норме, противоправность исключается лишь применитель­но к обязательству в отношении государства, совершив­шего международно-противоправное деяние. Принятие за­кономерных ответных мер к данному государству не мо­жет служить оправданием несоблюдения какого-либо меж­дународного обязательства в отношении третьего государ­ства.

Таковы основные соображения, которые учитываются положениями нормы об ответных мерах в отношении меж­дународно-противоправного деяния другого государства.

Следующими обстоятельствами, исключающими проти­воправность деяния, являются ситуации, материально ли­шающие государство возможности действовать в соответ­ствии со своим международным обязательством. Этому посвящена ст. 31 проекта, озаглавленная «Форс-мажор и непредвиденный случай», которая устанавливает:

«1. Противоправность деяния государства, не соответ­ствующего его международному обязательству, исключа­ется, если это деяние было вызвано непреодолимой силой или не поддающимся контролю непредвиденным внешним событием, которая (которое) сделала (сделало) для госу­дарства материально невозможным действовать в соответ­ствии с указанным обязательством или понять, что его по­ведение не соответствует этому обязательству.

2. Пункт І не применяется, если государство, о котором идет речь, содействовало возникновению ситуации матери­альной невозможности».

Четкое формулирование положений этой нормы об ис­ключении противоправности деяния государства является важным достижением Комиссии международного права, которая преодолела в ходе их выработки существенные трудности. Дело в том, что, как это отражено в заголовке статьи, речь в ней идет о двух ситуациях, обозначенных,

163

соответственно, «форс-мажор» и «непредвиденный слу­чай», которые в принципе могли бы рассматриваться раздельно. Однако в ходе их изучения Комиссии при­шлось констатировать, что в практике государств, в меж­дународной судебной практике и в правовой литературе не проводится четкого и определенного различия между этими двумя ситуациями и что эти два термина применя­ются далеко не единообразно. В самой Комиссии также выявилось заметное расхождение мнений по этому вопросу главным образом в силу того, что ее члены представляют разные системы права.

В то же время выяснилось, что многообразные ситуа­ции, вызванные либо явлениями природы, либо деятельно­стью людей и обозначаемые терминами «форс-мажор» и «непредвиденный случай», имеют общую черту, состоящую в том, что в условиях таких ситуаций государство в лице своих органов или агентов оказывается в положении ре­альной, объективной невозможности избрать поведение, соответствующее требованиям своего международного обя­зательства, или установить, что данное его поведение не соответствует требуемому. Именно это обстоятельство и вызывает исключение противоправности деяния государ­ства, а общность этого обстоятельства для ситуаций форс-мажора и непредвиденного случая позволяет объединить их в одной норме и избежать тем самым теоретического по своей природе спора об отнесении того или иного слу­чая к ситуации форс-мажора или непредвиденного случая.

Эти же соображения потребовали исключить употреб­ление вышеуказанных терминов в контексте статьи и опи­сать две обозначаемые этими терминами ситуации с по­мощью иных, достаточно ясных и четких выражений, как это сделано в приведенной статье. При этом Комиссия, основываясь на анализе международной практики и докт­рины, исходила из убеждения, что как в международном, так и во внутреннем праве существует установившийся и общепризнанный принцип, согласно которому деяние не является противоправным, если в результате ситуации форс-мажора или непредвиденного случая субъект пове­дения оказывается в состоянии материальной невозможно­сти действовать в соответствии со своим обязательством или осознать, что он действует не в соответствии с обя­зательством 3.

Соответственно, положения рассматриваемой статьи предусматривают исключение противоправности деяния, вызванного фактором, который сделал для государства ма­териально невозможным действовать в соответствии с его

164

обязательством или понять, что его поведение не соответ­ствует этому обязательству.

Термин «материальная невозможность» призван выра­зить здесь обстоятельства реальной, объективно сущест­вующей, подлинной невозможности, то есть своего рода абсолютной невозможности действовать так, как это пред­усмотрено для обычно существующих условий. Речь идет именно о полной невозможности предусмотренного обяза­тельством поведения, а не о частичном, хотя и существен­ном, ограничении возможности поведения. Соответственно, речь идет также о полной, а не о существенно ограничен­ной возможности понять, что создается ситуация наруше­ния международного обязательства.

Факторами, которые вызвали состояние    материальной невозможности, то есть с которыми    последняя    должна находиться в причинной связи, являются, согласно поло-жениям нормы, либо непреодолимая сила, либо не подда-ющееся контролю государства    непредвиденное    внешнее событие. При этом в первом случае имеется в виду, что налицо сила такого непреодолимого характера, избежать действия которой или противостоять которой государство нe в состоянии. В другом случае налицо    такое внешнее, то есть не вызванное данным государством, не причастным к его возникновению, событие, которое, во-первых, непред-видимо, то есть не должно быть предвидимым заранее или нe относится  к категории легко предвидимых, и, во-вто-рых, не поддается контролю данного государства, то есть опять же является таким событием, избежать которого или противостоять которому государство не способно.

Таковы те обстоятельства, которые исключают в дан­ном случае противоправность деяния государства, не со­ответствующего его международному обязательству. Ука­занные обстоятельства делают соответствующее обязатель­ство временно или окончательно неприменимым и тем са-мым исключают неправомерность деяния и, как следствие, международную ответственность, поскольку международ­но-противоправное деяние отсутствует.

Очевидно, что непреодолимая сила или непредвиден­ное внешнее событие может сделать выполнение между­народного обязательства окончательно невозможным, на­пример в случае полного уничтожения объекта обязатель­ства, или временно невозможным, например в случае вре­менной утраты контроля над частью государственной тер­ритории, с которой связано обязательство. В последнем случае противоправность деяния государства исключается лишь до тех пор, пока существует ситуация материальной

165

невозможности  выполнить  международное обязательство.

Наконец, исключение противоправности деяния в об­стоятельствах форс-мажора или непредвиденного случая основывается, как указывалось выше, на презумпции пол­ной непричастности обязанного государства к создавшей­ся ситуации. Если же это государство намеренно или по неосторожности содействовало возникновению ситуации материальной невозможности, то противоправность его по­ведения, сколь бы оно ни было в итоге материально вы­нужденным, не может более исключаться, что и выражено в п. 2 рассматриваемой статьи.

Целесообразно, очевидно, здесь отметить, что взгляды в доктрине на необходимость учитывать вину в виде умыс­ла или неосторожности в качестве одного из оснований международной ответственности государства за нарушение его международного обязательства и взгляды противопо­ложного характера сталкиваются главным образом и чаще всего при рассмотрении явлений форс-мажора и непред­виденного случая.

Действительно, если вину рассматривать как проявле­ние воли государства в условиях, когда государство рас­полагает свободой выбора своего поведения и действует в обстоятельствах такой свободы умышленно, то есть пред­видя не соответствующие своему обязательству послед-ствия избранного поведения, либо действует неосторожно или небрежно, то есть не предвидит указанные послед­ствия, хотя может и должно их предвидеть, то в услови­ях материальной невозможности действовать иным обра­зом свобода выбора поведения, естественно, отсутствует и, следовательно, отсутствует проявляющаяся в виде умысла или неосторожности вина. Иными словами, противоправ­ность деяния здесь исключается по причине отсутствия вины.

Однако если противоправность деяния в условиях ма­териальной невозможности свободного проявления воли государства исключается специальными правовыми уста­новлениями, то необходимость введения категории вины как общего основания ответственности, очевидно, отпада­ет, ибо ситуация невозможности свободного проявления воли, то есть отсутствие вины, предусмотрена специально.

Другие же условия отсутствия вины—наличие порока во­ли (психическая незрелость или неполноценность), возмож­ное у индивида, к государству, разумеется, неприменимы.

В итоге можно прийти к выводу, что положения о ма­териальной невозможности действовать в соответствии с международным обязательством или понять, что данное

поведение не соответствует этому обязательству, решает ту же проблему, которую в отсутствие этих положений можно было бы решить на основе категорий вины в выше­указанном ее понимании.

К ситуациям форс-мажора и непредвиденного случая в некотором смысле достаточно близко примыкает ситуа­ция, изложенная в ст. 32 проекта, озаглавленной «Бед­ствие». В статье говорится:

«1. Противоправность деяния государства, не соответ­ствующего его международному обязательству, исключает­ся, если субъект поведения, составляющего деяние этого го­сударства, в ситуации крайнего бедствия не имел иной воз­можности спасти свою жизнь или жизнь вверенных ему лиц. 2. Пункт 1 не применяется, если государство, о кото­ром идет речь, содействовало возникновению ситуации крайнего бедствия или если поведение, о котором идет речь, могло вызвать сравнимое или более тяжкое бед­ствие».

Речь идет, следовательно, о ситуации крайнего бедствия, когда свобода выбора поведения обязывающим своим по­ведением государство лицом существует, но она крайне ог­раничена, ибо выбор иного поведения означает почти неиз­бежную утрату собственной жизни или почти неизбежное принесение в жертву жизни лиц, вверенных попечению субъекта поведения, действующего от имени государства. Таким образом, в возникшей в условиях непричастности к ней обязанного государства ситуации крайней опасности для указанных лиц свобода выбора поведения фактически сведена к минимуму и является, по существу, лишь гипо­тетической. Поэтому такую ситуацию характеризуют иног­да как ситуацию «относительной невозможности» выпол­нить международное обязательство в отличие от ранее рассмотренной ситуации материальной или полной невоз­можности сделать это. Указанные обстоятельства и рас­сматриваются как исключающие противоправность деяния, что вполне соответствует сложившейся международной

практике.

При этом Комиссия отметила, что ситуации крайнего бедствия в международной практике приводились и приз­навались главным образом в случаях нарушения границ другого государства, особенно воздушных или морских границ, например, когда капитан судна, терпящего бед­ствие, пытается укрыться от шторма в иностранном пор­ту, не имея на то разрешения, или пилот самолета совер­шает без разрешения посадку на иностранной территории, с тем чтобы избежать неминуемой катастрофы4.

167

В свою очередь, многие действующие многосторонние и иные соглашения прямо предусматривают обстоятель­ства бедствия как позволяющие избрать поведение, кото­рое в противном случае было бы противоправным.

Как и в ситуациях форс-мажора и непредвиденного случая, положения об исключении противоправности дея­ния в ситуациях крайнего бедствия не применяются, как это следует из п. 2 ст. 33, если обязанное государство само содействовало возникновению ситуации крайнего бедствия.

В то же время это не единственное в данном случае ограничение. Как отметила Комиссия в своем коммента­рии, представляется совершенно очевидным, что проти­воправность поведения, не соответствующего международ­ному обязательству, может быть исключена лишь в том случае, если интерес, защищаемый этим поведением и за­ключающийся в данном случае в спасении жизни терпя­щих .бедствие лиц, в какой-то степени соразмерен интере­су, который призвано охранять это обязательство, более того, необходимо, чтобы приносимый в жертву интерес ус­тупал интересу спасения жизни указанных лиц. Явно не­допустимо пытаться оправдать поведение, которое ради спасения жизни одного лица или небольшой группы лиц поставило бы под угрозу жизнь гораздо большего числа людей или могло бы нанести ущерб весьма существенным интересам управомоченного государства, других госу­дарств или международного сообщества в целом5. Это и выражено в п. 2, который предусматривает, что положения об исключении противоправности деяния не применяются, если поведение в ситуации крайнего бедствия могло выз­вать сравнимое или более тяжкое бедствие. Естественно, что установить это можно лишь применительно к данному конкретному случаю.

Действия субъекта поведения, составляющего деяние государства, то есть действия (бездействия) органа или лица, присваиваемые государству, в ситуации крайнего бедствия, согласно ст. 32, касаются лишь защиты интере­сов подвергающихся крайней опасности физических лиц. Прямо и непосредственно интересы государства, к которо­му они относятся, здесь не затрагиваются. Однако, в прин­ципе, в исключительных случаях возможно возникнове­ние ситуации, когда крайней опасности подвергаются весь­ма существенные интересы государства, заставляющие его избрать поведение, не соответствующее его междуна­родному обязательству.

Комиссия международного права сформулировала, учи-

168

тывая такие обстоятельства, ст. 33 проекта, озаглавив ее «Состояние необходимости». Эта статья была принята ря­дом членов Комиссии с существенными оговорками. Совет­ский член Комиссии при этом считал, что она вообще не­уместна в проекте, поскольку порождает больше трудно­стей, чем их решает. Статья гласит:

«1. Государство не может ссылаться на состояние не­обходимости как на основание для исключения противо­правности деяния этого государства, не соответствующего его международному обязательству, за исключением тех случаев, когда:

это  деяние  являлось  единственным   средством   за­

щиты существенного интереса этого государства от серь­

езной и неминуемой опасности и

это деяние не нанесло серьезного ущерба сущест­

венному интересу государства, в отношении    которого су­

ществует указанное обязательство.

2. В любом случае государство не может ссылаться на состояние необходимости как на основание для исключе­ния противоправности:

если международное обязательство, которому не со­

ответствует деяние этого государства, проистекает из им­

перативной нормы общего международного права, или

если международное обязательство, которому не со­

ответствует деяние этого государства, установлено догово­

ром, в котором прямо или косвенно исключается возмож­

ность ссылки на состояние необходимости    в отношении

этого обязательства, или

если государство, о котором идет речь, способство­

вало возникновению состояния необходимости».

Надо отдать должное Комиссии: она не пожалела уси­лий, чтобы сформулировать положения этой статьи наи­лучшим образом и сделать их по возможности сбаланси­рованными. Этому способствует и избранная Комиссией негативная форма формулирования положений п. 1 статьи.

Не вызывают сомнения и не требуют специального рассмотрения положения п. 2 статьи, перечисляющие слу­чаи, когда ссылка на состояние необходимости не может приниматься во внимание.

Однако положения п. 1 порождают, как отмечено вы­ше, существенные трудности. Из этого пункта вытекает, что противоправность деяния исключается, если соблюда­ется ряд указанных в нем условий. Прежде всего речь должна идти о защите существенных интересов обязанно­го государства от неминуемой опасности, которая (защи-та) не должна наносить серьезный ущерб существенному

169

интересу управомоченного государства. И в этом проти­вопоставлении существенных интересов двух государств — обязанного и управомоченного международным правом — коренятся главные недостатки предложенной нормы.

Действительно, уклонившись от исполнения своего международного обязательства, государство защитило свой существенный интерес, который, видимо, не относится к категории высших интересов любого государства, посколь­ку последние защищены, по общему правилу, обязатель­ствами, вытекающими из императивных норм. При этом какому-то интересу управомоченного государства нанесен существенный ущерб или нанесен ущерб (несерьезный) существенному интересу управомоченного государства, ко­торое к трудностям обязанного государства совершенно не причастно, но не вправе предъявлять претензии об ответ­ственности обязанного государства. Трудно логически обосновать такую ситуацию с точки зрения потерпевшего государства.

Далее, можно предположить, что обязанное государ­ство будет ссылаться на обстоятельство защиты своего существенного интереса, а управомоченное — на серьез­ный ущерб опять же его существенному интересу. И объ­ективных критериев различия между существенными и менее существенными интересами того или иного государ­ства вряд ли можно предложить.

Те же трудности могут возникнуть и при определении того, является или нет несоблюдение обязательства един­ственным средством защиты существенного интереса обя­занного государства. Эта единственность обычно свойст­венна лишь ситуации, требующей применения немедленных чрезвычайных мер, что не следует из положений нормы.

Таковы трудности применения рассматриваемых поло­жений, которые следуют из их юридического анализа.

Обоснованность положений п. 1 ст. 33 становится тем более сомнительной, что они не подкрепляются сколько-нибудь убедительной международной практикой. Приводи­мые в комментарии Комиссии примеры касаются фактиче­ски исключительно случаев обязательств финансового ха­рактера, некоторые из них являются не относящимися к международному праву обязательствами перед иностран­ными физическими или юридическими лицами, и все они являются по меньшей мере неубедительными.

Международно-правовая доктрина по этому вопросу также существенно различна. Комиссия отметила в своем комментарии, что в XX веке число авторов, выступающих

170

—против применимости в международном    праве    понятия состояния необходимости, постепенно возрастало6.

Таковы, кратко, соображения, заставляющие усом­ниться в обоснованности положений ст. 33.

Завершает правила об обстоятельствах, исключающих противоправность деяния государства, ст. 34 проекта, озаг­лавленная «Самооборона». Правомерность самообороны в случае вооруженного нападения на государство явна и не­поколебима. Устав ООН подтверждает в ст. 51 неотъем­лемое право «на индивидуальную или коллективную само­оборону, если произойдет вооруженное нападение на Чле­на Организации, до тех пор пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международ­ного мира и безопасности». Коль скоро самооборона зако­номерна, меры самообороны не составляют, естественно, международно-противоправного деяния, что и требуется отразить в норме об исключении противоправности деяния в случае самообороны.

Комиссия международного права была единодушна в

части этого исходного положения. Однако формулировка

статьи вызвала возражения некоторых членов Комиссии,

в том числе члена Комиссии от Советского Союза. Текст

 статьи, одобренный Комиссией, гласит:

«Противоправность  деяния     государства,     не  соответ­ствующего международному обязательству этого государ­ства, исключается, если это деяние является законной ме- рой самообороны, принятой в соответствии с Уставом Ор­ганизации Объединенных Наций».

Возражения здесь вызывают два положения. Во-пер­вых, слова о законной мере самообороны, что предпола- гает возможность каких-то незаконных мер самообороны. Это никак не вытекает из ст. 51 Устава ООН и является по меньшей мере недопустимой попыткой ее толкования. Во-вторых, в статье отсутствует ясная ссылка на положе­ния ст. 51 Устава ООН, что дает возможность достаточно произвольно толковать понятие самообороны как, в част­ности, якобы предусмотренной другими положениями Ус­тава ООН, помимо его ст. 51.

Чтобы избежать вышеуказанных недостатков, советский член Комиссии предложил сформулировать статью следу­ющим образом:

«Обращение государства к самообороне в соответствии со статьей 51 Устава Организации Объединенных Наций исключает противоправность деяния этого государства, составляющего это обращение к самообороне».

Возможна, очевидно, и иная формулировка этой статьи,

171

которая бы точно и адекватно отразила рассматриваемую бесспорную норму.

Наконец, в завершение главы проекта об обязательст­вах, исключающих противоправность деяния государства, Комиссия поместила ст. 35, озаглавленную «Резервация возмещения ущерба». Статья предусматривает:

«Исключение противоправности деяния государства в силу положений статей 29, 31, 32 или 33 не предрешает ни одного из вопросов, которые могут возникнуть в отношении возмещения ущерба, причиненного этим деянием».

Статья эта является типичным случаем того, что по-английски выражается термином saving clause, а по-фран­цузски обозначается термином clause de sauvegarde. По-русски это можно было бы выразить термином «резерви­рующая клаузула» или «отсылочная клаузула».

Действительно, положения рассматриваемой статьи ни­чего не решают и не предрешают. Они лишь отсылают ре­шение вопроса о возможной компенсации ущерба в случае деяния, не являющегося противоправным, к иным, посколь­ку они существуют, нормам, чем нормы о международной ответственности государств за международно-противоправ­ные деяния. При этом имеется в виду ущерб, нанесенный деянием, на которое было получено согласие управомо-ченного государства (ст. 29), а также ущерб, нанесенный в ситуациях форс-мажора или непредвиденного случая (ст. 32) и в состоянии необходимости (ст. 33; напомним, что статья эта вызывает существенные сомнения).

Комиссия отметила, что вопрос о возможном возмеще­нии ущерба в указанных случаях подлежит рассмотрению в рамках иной темы.