ГЛАВА II ОБЩИЕ   ПРИНЦИПЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВ

В предшествующей главе международная ответствен­ность рассматривалась как необходимый элемент сущности международного права. Отсутствие юридических последст­вий несоблюдения правовых предписаний лишило бы пра­во его характера совокупности юридически обязательных правил поведения. Обеспечение международно-правовых норм в случае их нарушения индивидуальным или кол­лективным государственным принуждением является од­ним из важнейших признаков международного права. По­этому нецелесообразно международную ответственность именовать принципом международного права даже тогда, когда термином «принцип» обозначают фактически приз­нак международного права, как это имеет место в трудах некоторых советских ученых1.

Ответственность государства за нарушение междуна­родного права, говорится в резюме исследования профес­соров Б. Грефрата, Е. Эзер и П. А. Штайнигера, имма­нентна сущности права2.

«Юридическая ответственность, — пишет П. М. Курис,— является элементом сущности права, одним из отличитель­ных его признаков, присущим любой правовой системе. Сама юридическая ответственность — сложное правовое яв­ление, и как общая теория права, так и отраслевые ветви внутригосударственной правовой науки не только не назы­вают ответственность принципом права, а, наоборот, ис­следуют принципы самой ответственности» 3.

Следовательно, и в международном праве речь должна идти не о международной ответственности государств как принципе международного права, а о принципах между­народной ответственности государств, поскольку таковые существуют.

Юридическая ответственность как элемент сущности права не есть экстраправовое явление. В качестве таковой

37

она установлена в самом праве. И в этом смысле можно говорить о международной ответственности как об инсти­туте международного права.

Нормы, регулирующие ответственность государств в международном праве, полагает П. М. Курис, составляют Отдельный международно-правовой институт. В праве признаются институтами, в частности, и некоторые сово­купности норм, сгруппированные по иному признаку, чем вид регулируемых общественных отношений. Такие инсти­туты именуются общими. Институт международной от­ветственности государств, по словам Д. Б. Левина, «каса­ется не какой-либо отдельной части международного пра­ва, а пронизывает его в целом»4, поэтому его можно трак­товать как общий институт международного права.

Точнее говорить о международной ответственности как об институте международного права применительно к от­ветственности всех его субъектов, а не только примени­тельно к ответственности государств. Но можно выделить и институт международной ответственности государств как главную составную часть международной ответственности вообще.

В то же время институт права — это, очевидно, не толь­ко совокупность юридических норм, но и определенная си­стема взаимосвязанных норм как общего характера, так и основанных на них детальных и специальных норм, дейст­вующих и применяемых совместно и взаимосвязанно. Бес­спорно, в частности, что институт международной ответ­ственности представляет собой именно систему таких норм. Категория норм общего характера, определяющая об­щий характер, основы правового регулирования в той или иной области правоотношений, именуется обычно правовы­ми принципами. Существуют такие принципы и в системе норм о международной ответственности государств. Их и необходимо прежде всего выделить и сформулировать, имея в виду общезначимый характер таких норм.

Именно с этого и начала свою работу над проектом статей об ответственности государств Комиссия междуна­родного права. Сформулировав такие общие нормы, Ко­миссия поместила их в отдельную главу, назвав ее «Об­щие принципы». Комиссия указала, что эта глава посвя­щена некоторым принципам права, которые применяются ко всему проекту и на основании которых будут разрабо­таны дальнейшие главы. Термин «общие принципы» ис­пользуется в настоящем контексте для обозначения норм, носящих весьма общий характер и относящихся к про­екту в целом6.

38

Иначе говоря, общие принципы ответственности госу­дарств—это нормы общего характера, относящиеся ко всему институту международной ответственности госу­дарств в целом, составляющие основание всей совокупно­сти (системы) норм международной ответственности.

Следует учитывать также, что среди определенной группы норм внутри системы норм международной ответ­ственности государств, например среди группы норм, ус­танавливающих условия наличия нарушения международ­ного обязательства, в свою очередь, имеются нормы более общего характера, однако их нельзя квалифицировать как общие принципы, так как они не относятся ко всему институту международной ответственности государств в целом.

Общие принципы суть, таким образом, общие нормы, которые относятся ко всему институту международной от­ветственности государств, ко всем его составляющим — как к разделу о происхождении международной ответст­венности государств, так и к разделу о ее содержании.

Общие принципы международной ответственности госу­дарств являются таковыми также и потому, что они в кон­центрированном виде выражают основное содержание всех последующих норм международной ответственности госу­дарств.

Таких общих принципов сформулировано четыре. Рас­смотрим каждый из них.

Статья І проекта Комиссии международного права, озаглавленная «Ответственность государства за его меж­дународно-противоправные деяния», гласит:

«Всякое международно-противоправное деяние государ­ства влечет за собой международную ответственность это­го государства».

Формулировка этого принципа весьма лаконична и чет­ка. Но это вовсе не означает, что выражаемая ею сущ­ность не заключает в себе многих весьма фундаменталь­ных проблем.

Представляя свой проект в 1973 году, когда работа над ним находилась еще в начальной стадии (шесть первых статей), Комиссия специально подчеркнула, что, тогда как установление норм международного права, называемых «первичными», часто требует выработки очень простран­ных и весьма многочисленных статей, вопрос об ответст­венности требует выработки немногочисленных норм, кото­рые часто могут быть сформулированы в весьма общих выражениях. Однако возможная лаконичность формулиров­ки вовсе не означает, что речь идет о простой проблеме.

39

Напротив, в связи с каждым моментом встает множество сложных вопросов, каждый из которых должен быть рас­смотрен, ибо все они влияют на выбор надлежащей фор­мулировки6.

Приведенное положение требует, очевидно, лишь того уточнения, что это общее, а не специальное для норм об ответственности явление. Лаконичность формулировки нор­мы, идет ли речь о «первичных» или «вторичных» нормах, отнюдь не отражает простоты, поверхностности явления, скорее наоборот. Так же обстоит дело и в данном конк­ретном случае. Можно даже без особого преувеличения утверждать, что вся проблема ответственности государств в международном праве заключена в этом общем принци­пе, во всяком случае вся эта проблема может быть рас­смотрена в связи с этой предельно лаконичной нормой.

Прежде всего следует отметить, что рассматриваемая норма является общепризнанной, бесспорной, многократно подтвержденной. Комиссия в своем комментарии указала: «Принцип, в соответствии с которым любое поведение го­сударства, квалифицируемое международным правом как противоправное деяние, влечет за собой в соответствии с международным правом ответственность этого государства, является одним из принципов, подтвержденных в наиболь­шем числе случаев практикой государств и судебной практикой, наиболее прочно утвердившихся в юридической литературе»7.

Соответственно, не следует усложнять эту основную норму путем включения в нее своего рода «обоснования» наличия данного основополагающего принципа, подтвер­жденного реальной международной жизнью8.

Проанализируем теперь, что же именно следует из этой твердо установленной основной нормы — общего принципа.

Во-первых, международная ответственность возникает за определенное деяние государства, иначе говоря — за определенное поведение государства.

Казалось бы, является достаточно очевидной истиной, что государству свойственно собственное поведение, соб­ственное деяние. И об этом также можно было бы сказать, что это не требует обоснования, поскольку полностью под­тверждается международной жизнью.

Однако в теории, особенно в буржуазной доктрине, личность государства часто совсем отрицается и все пове­дение государства сводится к поведению его официальных лиц. Государство обосабливают от его органов или отож­дествляют государство лишь с высшими органами государ­ственной власти и т. д.

40

Не безупречна в этом вопросе и советская международ­но-правовая доктрина. Так, в своей исключительно глу­бокой монографии П. М. Курис вслед за многими други­ми, как он отмечает, советскими юристами-международ­никами утверждает, что «всякое поведение государства, нарушающее его международно-правовые обязательства, объективно выражается в действиях или бездействии оп­ределенных государственных органов. Поэтому доктрина международного права, практика государств, международ­ная судебная и арбитражная практика единогласно при­знают принцип ответственности государств за противоправ­ное поведение его органов»9. «Собственных действий» го­сударства, пишет он далее, не существует — все функции государства, вся его деятельность осуществляются посред­ством государственных органов 10.

В то же время П. М. Курис справедливо возражает против попыток рассматривать действия государственных органов в отрыве от самого государства, представлять дело так, что в случае международной ответственности го­сударства правонарушения совершаются одними субъек­тами (органами), а ответственность несет другой субъ­ект — государство.

Попытка поставить государство в один ряд с его соб­ственными органами, говорит он, сама по себе искусст­венна. Автор закономерно солидаризируется с высказыва­нием Е. Т. Усенко о том, что внутри государства «государ­ственные органы действительно могут выступать как субъ­екты права (например, административного). Но в сфере международной, в отличие от внутренней, государство мо­жет выступать только как целое, а его органы (органы власти и управления)—только как его представители»11.

П. М. Курис еще раз подчеркивает, что «ответствен­ность государства в международном праве представляет­ся только в рамках межгосударственных отношений и что государство отвечает не за поведение каких-то авто­номных существ — государственных органов, а за собст­венное поведение. В таком случае с точки зрения меж­дународного права нет и не может быть никакого разры­ва между субъектом правонарушения и субъектом ответ­ственности»12.

Безусловно, лишь последнее правильно: государство отвечает за свое собственное поведение, свое собственное деяние. И достаточно важно, что это ясно следует из пер­вого общего принципа ответственности государств проекта Комиссии (и будет далее подтверждаться и утверждаться статьями гл. II проекта).

41

Во-вторых, из того, что определенное деяние какого-либо (d'un Etat, of a State — по-русски «какого-либо», ес­тественно, не добавляется) государства влечет за собой международную ответственность этого государства, следует, что государство отвечает только за свое деяние, то есть оно не отвечает и не может отвечать за деяния, поведе­ние других государств или иных международных лиц.

Казалось бы, утверждение о том, что государство от­вечает не за чужое, а только за свое поведение, более чем очевидно и является чистым труизмом. Между тем это опять же далеко не так просто, как кажется, и на этот раз речь идет не только об ином мнении некоторых ав­торов.

Большинство членов Комиссии, гласит ее комментарий к ст. 1, признали, что могут быть случаи, когда между­народная ответственность возлагается на другое государ­ство, а не на то, которому присваивается деяние, квали­фицируемое международно-противоправным. Однако Ко­миссия, учитывая исключительный характер таких случа­ев, не сочла необходимым принимать их во внимание уже при формулировании общей нормы об ответственности за противоправные деяния, что могло бы привести к ослаб­лению основополагающего характера провозглашенного общего принципа 13.

По нашему мнению, принцип в этой части не имеет и не может иметь исключений, иначе он не только будет ос­лаблен, но вообще потеряет характер принципа. В даль­нейшем Комиссия сформулировала норму (ст. 28 проекта), которая резко противоречит указанному существу первого принципа и поэтому, а также по ряду других оснований (о чем будет сказано применительно к указанной статье) не имеет права на существование.

Повторим, однако, что из содержания рассматриваемо­го принципа ясно следует, что государство ответственно только за свои деяния, свое поведение. Так, кстати, и оза­главлена статья: «Ответственность государства за его меж­дународно-противоправные деяния».

В-третьих, согласно этому принципу, государство ответ­ственно за «всякое международно-противоправное» деяние.

Таким образом, основанием, «источником» юридичес-ской ответственности государства является его междуна­родно-противоправное деяние.

Термин «международно-противоправное деяние» озна­чает здесь противоправное в соответствии с международ­ным правом. Возможно, последнее не совсем ясно следует из самого текста данной нормы, но со всей очевидностью

42

вытекает из других общих принципов, и в частности из ст. 4 проекта.

Ответственность за всякое международно-противоправ­ное деяние означает прежде всего ответственность за вся­кое, без какого-либо исключения, такое деяние. Это следу­ет, в частности, и из комментария Комиссии международ­ного права, которая отвергла соображения некоторых ав­торов о том, что норма об ответственности за всякое меж­дународно-противоправное деяние якобы предусматривает исключения в том случае, когда противоправное деяние совершается при одном из следующих обстоятельств: форс-мажор, непредвиденный случай, согласие потерпевшего государства, правомерное применение санкции, самооборо­на, крайняя необходимость. По мнению Комиссии, при наличии этих обстоятельств поведение государства не ква­лифицируется противоправным. «Поэтому указанные об­стоятельства отнюдь не являются причиной, которая мог­ла бы оправдать какое-либо исключение из нормы, изло­женной в настоящей статье» 14.

Действительно, есть обстоятельства, исключающие про­тивоправность деяния, которое вне этих обстоятельств ос­тается противоправным, то есть влекущим ответственность. Однако исключается противоправность и тем самым ответ­ственность, а не ответственность сама по себе. Эти обсто­ятельства предусмотрены нормами гл. V проекта, озаглав­ленной «Обстоятельства, исключающие противоправность».

Ответственность за всякое международно-противоправ­ное деяние означает также ответственность за всякое, не­зависимо от его существа, характера, тяжести и послед­ствий (вреда) для международного правопорядка, проти­воправное деяние. Существо нарушенной «первичной» нормы, таким образом, прямо и непосредственно здесь во внимание не принимается, в частности и в особенности потому, что оно будет приниматься в расчет в других нор­мах, конкретизирующих и развивающих общие принципы.

Отвечает ли государство только, исключительно за свои международно-противоправные деяния или междуна­родная ответственность может возникнуть и из иных осно­ваний?

В предшествующей главе было показано, что юридиче­ские последствия для государства, обозначаемые поняти­ем «международная ответственность», могут в соответ­ствии с международным правом возникнуть только в ре­зультате противоправного деяния. Однако из текста пер­вого принципа это прямо не вытекает. Комиссия созна­тельно оставила этот вопрос открытым. Она исходила при

43

этом из двух соображений. Первое из них — возможность так называемой ответственности за риск, о чем уже шла речь в предшествующей главе. Именно в силу этого со­ображения Комиссия сочла необходимым сформулировать первый общий принцип таким образом, чтобы, с одной стороны, источником международной ответственности приз­навалось международно-противоправное деяние, а с дру­гой — чтобы это положение не могло быть истолковано как автоматически исключающее наличие другого возмож­ного источника ответственности 15.

Другое соображение — определение «должно провозгла­сить такой принцип, который может быть одобрен всеми»16, в частности, без ненужных противоречий по поводу того, следует ли обозначать ответственность за риск (фактиче­ски лишь обязанность возмещения материального ущерба) термином «международная ответственность».

Далее, согласно принципу, изложенному в ст. 1 проек­та, юридическим последствием международно-противоправ­ного деяния является «международная ответственность» го­сударства. В тексте принципа следовало бы сказать, что международно-противоправное деяние влечет за собой в соответствии с международным правом международную от­ветственность государства, чтобы подчеркнуть, что речь идет именно о юридических, международно-правовых по­следствиях. Однако этого не сделано, поскольку очевидно, что формулируются международно-правовые нормы, то есть что международная ответственность возникает в силу международного права. От существа международной от­ветственности и от вопроса о возможных субъектах меж­дународной претензии формула отвлекается, опять же по причине конкретизации этих вопросов в других нормах.

Комиссия отклонила, гласит комментарий, какое бы то ни было упоминание в формулировке ст. 1 различных форм международной ответственности государства, а также субъ­ектов, могущих претендовать на права, вытекающие из этой ответственности, имея в виду, что универсальная фор­мулировка ст. 1 позволяет изложить все необходимые до­полнительные моменты в главе, которая будет посвящена содержанию и формам международной ответственности 17.

В заключение несколько слов об избранной Комиссией  терминологии.

Комиссия во французском тексте сочла более целесооб­разным использовать выражение fait internationalement illicite (международно-противоправное деяние) 18, чем тер­мин delit (правонарушение, деликт) или другие аналогич­ные выражения, которые иногда могут принимать особый

44

оттенок с точки зрения некоторых систем внутреннего права 19.

Однако в отношении английского текста было решено придерживаться выражения internationally wrongful act, поскольку французский термин fait (деяние) не имеет эк­вивалента в английском юридическом языке.

Кроме того, в русском тексте в качестве эквивалента терминам illicite, wrongful был избран термин «противо­правное» (деяние), хотя французскому и английскому тер­минам соответствуют также русские термины «неправо­мерное» и «незаконное» (деяние).

Следующий общий принцип международной ответствен­ности государств изложен в ст. 2 проекта, озаглавленной «Любое государство может рассматриваться как совер­шившее международно-противоправное деяние». Статья гласит:

«Любое государство может рассматриваться как совер­шившее международно-противоправное деяние, влекущее за собой его международную ответственность».

Правило достаточно очевидное. Практика государств и международная судебная практика не оставляют ника­кого сомнения в наличии этого общего принципа.

Поскольку речь идет о принципе, который можно наз­вать «совершенно очевидным» и «само собой разумеющим­ся», в Комиссии были выражены сомнения в необходимо­сти включения в проект этой нормы. Комиссия сочла все же более целесообразным включить ее в проект, чтобы не допустить возможности «возникновения сомнений в приме­нимости ко всем без исключения государствам норм, в си­лу которых деяние государства квалифицируется между­народно-противоправным и влечет за собой как таковое международную ответственность этого государства»20.

Было также отмечено, что принцип, в силу которого никакое государство не может избежать того, чтобы его рассматривали как совершившее международно-противо­правное деяние, влекущее за собой его международную ответственность, является не чем иным, как следствием принципа суверенного равенства государств.

Комиссия рассмотрела различные особые ситуации, при­менительно к которым возникает вопрос, не являются ли они условиями, порождающими исключения из принципа, и пришла к выводу, что «принцип, зафиксированный в ста­тье 2, не только не является спорным, но и не имеет в действительности исключений»21.

В частности, была рассмотрена ситуация государств— членов федерального союза, сохраняющих в определенных

45

пределах международную правосубъектность. Примени­тельно к этому в Комиссии высказывались мнения о том, что в некоторых случаях именно федеральное государст­во, а не государство-член, будет нести ответственность за нарушение последним международного обязательства далее тогда, когда это обязательство взяло па себя государст­во-член в рамках своей международной правосубъект­ности.

Не желая на данной стадии высказываться за или про­тив обоснованности такого заключения, Комиссия отмети­ла, что даже если указанный вывод окажется обоснован­ным, то нарушение международного обязательства, совер­шенное государством-членом, обладающим международной правосубъектностью, явилось бы тем не менее междуна­родно-противоправным деянием этого последнего22.

Утверждение в первом общем принципе, что основани­ем ответственности государства является его международ­но-противоправное деяние, вызывает очевидную потреб­ность определить, что же именно является международно-противоправным деянием государства. Это и осуществлено в ст. 3 проекта, озаглавленной «Элементы международно-противоправного деяния государства». Статья устанавли­вает:

«Международно-противоправное деяние государства на­лицо в том случае, когда:

какое-либо поведение,   заключающееся   в   действии

или бездействии, может согласно международному праву

присваиваться государству; и

такое поведение представляет собой нарушение ме­

ждународного обязательства этого государства».

Третий общий принцип, дополняющий два предшеству­ющих принципа международной ответственности госу­дарств, определяет «необходимые условия установления наличия международно-противоправного деяния государ­ства, то есть элементы, составляющие международно-про­тивоправное деяние»24.

Таких элементов (условий), согласно приведенной нор­ме, два.

Первый элемент, обычно именуемый, по мнению Ко­миссии, субъективным элементом, — это поведение (дейст­вие или бездействие), которое может быть присвоено государству как субъекту международного права.

Второй элемент, обычно квалифицируемый объективным элементом, — это нарушение в результате данного пове­дения государства принятого им на себя международного обязательства.

46

Совокупность этих элементов и образует международ­но-противоправное деяние государства. Эти элементы од­новременно являются и необходимыми, и достаточными: никаких дополнительных условий для установления нали­чия международно-противоправного деяния нет, между­народное право их не устанавливает. Этот бесспорный вывод из приведенной нормы исключительно важен. Из него, в частности, следует, что ни вина, ни ущерб элемен­тами международно-противоправного деяния государства не являются и, следовательно, не составляют условия воз­никновения его международной ответственности, о чем подробнее будет сказано ниже.

В реальных условиях оба элемента нераздельно при­сутствуют в едином акте противоправного деяния, что, ес­тественно, не препятствует их раздельному выявлению и анализу. Возможность и желательность раздельного под­хода к ним оправдана и тем фактом, что деяние государ­ства, понимаемое как его поведение, существует объектив­но и при правомерной ситуации, и при внеправовой ситу­ации.

Поведение государства, согласно норме, — это его дей­ствие или бездействие. Причем, как отмечалось выше, при анализе первого общего принципа, речь идет о поведении, действии или бездействии именно государства как реаль­ной политической организации.

Далее, норма устанавливает, что поведением государст­ва для целей ответственности является такое поведение, которое, согласно международному праву, может присва­иваться (какому-либо) государству. Речь, следовательно, идет не о поведении государства вообще, а о поведении, деянии государства в международном плане с точки зре­ния международного права.

Выражение «может присваиваться», согласно междуна­родному праву, государству в п. а ст. 3 употребляется в смысле «может рассматриваться» в соответствии с между­народным правом как поведение государства.

Это с большей очевидностью следует из французского и английского текстов. Буквальный перевод терминов at-tribuable и attributable — «присвояемое» (согласно между­народному праву) поведение.

Возможно поэтому, что русскую версию п. а ст. 3 было бы лучше изложить иначе:

«Международно-противоправное деяние государства на­лицо в том случае, когда:

а)   какое-либо  поведение,   заключающееся  в  действии

47

или бездействии, является, согласно международному пра­ву, присваиваемым государству».

Комиссия сознательно и в значительной мере по нашей инициативе использовала здесь термин «присвоение» вме­сто широко укоренившегося в международно-правовой ли­тературе и практике термина «вменение» (imputation) ‚ хотя он и использовался в международном праве в ином значении, чем во внутреннем праве (в частности, в национальном уголовном праве и уголовном про­цессе). Однако термин «вменение» породил немало недо­разумений и заблуждений, в частности, потому, что ка­тегория вменения, как отметил П. М. Курис, во внутрен­нем праве неразрывно связана с виной25

Комиссия также сознательно, чтобы по возможности избежать неправильных ассоциаций, предпочла сказать в п. а ст. 3, что поведение «может присваиваться» (в смысле — является присваиваемым) вместо «присваивает­ся», поскольку в последнем случае это могло бы ассоции­роваться с процессом предъявления обвинения судебной властью во внутригосударственном праве.

Следует также сразу пояснить, что проблема присво­ения, то есть определения на основании международного права того, что составляет поведение государства, могла бы не существовать, если бы речь шла о поведении госу­дарства лишь в виде действия или бездействия его ор­ганов. Однако, как следует из гл. II проекта, этим про­блема присвоения далеко не ограничивается.

Наконец, поскольку вопрос о том, что по международ­ному праву составляет деяние (поведение) государства, возникает в рамках проблемы международной ответствен­ности, соответствующие нормы относятся к этому разделу международного права. Эти нормы, составляющие гл. II проекта, озаглавленную «Деяние государства согласно международному праву», будут рассмотрены ниже.

Второе необходимое условие наличия международно-противоправного деяния государства заключается в том, что поведение, которое можно присвоить этому государ­ству, является нарушением лежащего на нем междуна­родного обязательства. Это и есть объективный элемент международно-противоправного деяния, указывающий на характер этого деяния, отличный от других деяний госу­дарства. «Различие между фактическим поведением,— подчеркнула Комиссия,—и тем, которое предусмотрено пра­вом, и является самой сущностью противоправности»26.

То, что объективный элемент, характеризующий между­народно-противоправное деяние, есть нарушение лежащего

48

на государстве обязательства, широко признается практи­кой государств, судебной практикой и доктриной27.

Комиссия также указала, что в международном праве идея нарушения обязательства может рассматриваться как абсолютный эквивалент идеи ущемления прав другого субъ­екта. Исключений из правила взаимосвязи правового обя­зательства, с одной стороны, с правом субъекта — с другой, не может быть: в отличие от ситуации, которая может воз­никнуть во внутригосударственном праве, конечно, не су­ществует обязательств, лежащих на одном субъекте, кото­рым не соответствовало бы международное субъективное право другого субъекта или других субъектов, или даже субъективное право всей совокупности других субъектов международного права28.

В п. b ст. 3 говорится о нарушении международного обязательства, а не о нарушении правила или нормы меж­дународного права.

Выражение «нарушение обязательства» является, по мнению Комиссии, не только наиболее часто употребля­емым в судебной практике и в практике государств, но также наиболее точным. Норма есть право в объектив­ном смысле. Обязательство — это субъективная правовая ситуация, и именно в связи с этой ситуацией проявляется поведение субъекта, будь то выполнение обязательства или нарушение его. Кроме того, обязательство, нарушение ко­торого является элементом состава международно-проти­воправного деяния, не имеет непременно а во всех случаях своим источником норму в собственном смысле этого по­нятия. Оно вполне может иметь своим источником осо­бый юридический акт или решение судебной или арбит­ражной инстанции и быть возложено на данный субъект права на этой основе29.

Наконец, термин «нарушение», а не, например, «неис­полнение», был избран потому, что он употреблен в под­пункте e п. 2 ст. 36 Статута Международного Суда30.

Сформулировав в третьем общем принципе два условия наличия международно-противоправного деяния, Комиссия рассмотрела вопрос, являются ли они необходимыми или возможны исключения, в частности, в отношении объектив­ного элемента. Другими словами, всегда ли необходимо условие нарушения государством своим поведением лежа­щего на нем международного обязательства.

Этот вопрос вызван высказываемыми некоторыми ав­торами соображениями о том, что иногда злоупотребление каким-либо правом могло бы явиться международно-про­тивоправным поведением, влекущим за собой международ-

49

ную ответственность31. По мнению Комиссии, любое воз­можное решение этой проблемы не влияет на определение элементов международно-противоправного деяния.

Речь в данном случае идет о вопросе, касающемся су­ществования или отсутствия «первичной» нормы междуна­родного права, то есть нормы, которая ограничивала бы осуществление государством его прав или, по мнению не­которых авторов, его правомочий или запрещала бы зло­употребление ими. Следовательно, если признать, что ограничение и запрещение такого рода является нормой действующего международного права, то злоупотребление правом со стороны государства было бы нарушением обя­зательства не выходить за известные рамки при осущест­влении этого права и не осуществлять его с единственным намерением нанести вред другому государству или вме­шаться в сферу его компетенции. Если бы в таком случае признавалось наличие международно-противоправного де­яния, то составным элементом его было бы, как и всегда, нарушение обязательства 32.

В конечном счете Комиссия пришла к выводу о том, что не существует исключений из принципа, согласно ко­торому два предусмотренных им условия должны быть на­лицо, чтобы можно было говорить о наличии международ­но-противоправного деяния33.

Далее Комиссия изучила вопрос, являются ли эти два необходимых условия также достаточными. В этой связи в первую очередь была рассмотрена следующая пробле­ма: не должно ли иногда иметься налицо для признания наличия международно-противоправного деяния помимо двух первых и третье условие — наступление в резуль­тате поведения государства определенного внешнего со­бытия.

Подробнее этот вопрос будет рассмотрен нами приме­нительно к ст. 20—23 проекта Комиссии. Вывод Комиссии гласит, что наступление внешнего события является одним из условий нарушения международного обязательства, но не новым элементом, который должен был бы наблюдать­ся, чтобы имелось налицо противоправное деяние34.

Комиссия рассмотрела в связи с указанным также та­кую проблему: для того чтобы сделать вывод о наличии международно-противоправного деяния, нужно ли уста­навливать также наличие дополнительного составного эле­мента— ущерба, который в результате поведения государ­ства был нанесен субъекту (субъектам, всем субъектам), субъективное право которого (которых) было ущемлено.

50

Можно, например, выделить ситуации, когда ущерба, видимо, нет. Так, в настоящее время международное пра­во предусматривает обязательства государства в отноше-нии обращения его с собственными гражданами. Доста­точно отметить в этой связи в качестве примера конвен­ции о правах человека или большую часть международных конвенций о труде. Если одно из этих обязательств будет нарушено, то совершенное нарушение не приводит ни к материальному ущербу для других государств — участни­ков конвенции, ни к посягательству на их честь и досто­инство. Если считать, что какого-либо ущерба другим субъектам здесь нет, то тем не менее нарушение такого обязательства является явным международно-противоправ­ным деянием.

Когда термин «ущерб» некоторыми юристами-между­народниками употребляется для обозначения ущемления экономических или имущественных интересов, то оно (ущемление) ‚ несомненно, может явиться существенным фактором установления последствий правонарушения. Как таковое, оно будет рассматриваться в части проекта, по­священной формам и объему международной ответствен­ности государств. Однако представляется очевидным, что ущерб в этом смысле не является обязательным условием наличия международно-противоправного деяния. Если, на­конец, настаивать на том, что ущерб или вред является элементом, присущим любому международно-противоправ­ному деянию, то необходимо прийти к выводу, что нару­шение любого международного обязательства является своего рода ущербом для того или иного субъекта или субъектов.

Следовательно, условие нарушения международного обязательства является, как считает Комиссия, достаточ­ным для того, чтобы охватить и этот аспект, и нет необхо­димости добавлять к нему еще один элемент35.

Комиссия добавила, что упоминание ущерба как одного из основных элементов международно-противоправного де­яния, отличного от нарушения международного обязатель­ства, может быть даже опасным, поскольку это может привести к предположению, что при нарушении междуна­родного обязательства без ущерба не будет налицо ни правонарушения, ни ответственности36.

В итоге Комиссия пришла к заключению, что два эле­мента, которые были, соответственно, охарактеризованы как «субъективный» и «объективный», являются единствен­но необходимыми составными частями любого междуна­родно-противоправного деяния. Другие элементы могут

51

присутствовать в том или ином случае и даже в большин­стве случаев, но их присутствие не необходимо37.

Комиссия не рассматривала специально какие-либо дру­гие проблемы, в частности проблему вины как элемента международно-противоправного деяния, поскольку не счи­тала ее заслуживающей специального внимания. Действи­тельно, никто из членов Комиссии не поднимал этого во­проса. Точнее, о том, что вина не является элементом ме­ждународно-противоправного деяния, упоминалось при об­суждении вопроса о целесообразности замены термина «вменение» термином «присвоение». В вышеприведенном выводе Комиссия также недвусмысленно подчеркнула, что два сформулированных в ст. 3 проекта условия необходи­мы и достаточны для установлений наличия международ­но-противоправного деяния и тем самым — для возникно­вения международной ответственности государств. Ничего более не требуется.

Однако многие советские юристы-международники, так или иначе причастные к исследованию проблемы междуна­родной ответственности государств, придерживаются иной точки зрения.

Мы не будем рассматривать аргументы советских авто­ров в пользу вины, тем более что они не всегда приводят­ся 38. Скажем лишь, почему, по нашему мнению, вина не может являться необходимым элементом международно-противоправного деяния.

Нам представляется, что во внутреннем, особенно уго­ловном, праве вина как психологическая категория отно­шения индивида к своим поступкам, осознания причинной связи между своим поведением и его последствием нужна прежде всего потому, что в случае порока воли (по при­чине несовершеннолетия, психической неполноценности и т. п.) индивид не может рассматриваться ответственным за совершенное им деяние. У государства (возможно, вся­кого организованного коллектива) порока воли ни пред­полагать, ни реально обнаружить, очевидно, нельзя.

Кроме того, вина как психологическая категория в слу­чае индивида или в любом ином ее понимании примени­тельно к организованным коллективам во внутреннем пра­ве неизбежно предполагает установление ее наличия ком­петентным государственным судебным органом в ходе ре­гламентированного правом процесса, основывающегося на фундаментальных процессуальных принципах презумпции невиновности, состязательности сторон и т. д.

В международных отношениях государств нет и не мо­жет быть надгосударственной власти, которая присвоила

52

бы себе правомочие определять наличие или отсутствие вины суверенных и независимых государств, что бы ни по­нималось под этим термином, как нет и не может быть «уголовного процесса», например, применительно к кате­гории международных преступлений государств. Совет Безопасности ООН, безусловно, не может рассматривать­ся в качестве «уголовного суда» над государствами. Не может также рассматриваться в качестве «суда по граж­данским делам» образованный по добровольному согла­шению сторон международный арбитраж.

Можно было бы привести и иные аргументы против категории вины как основания ответственности в между­народном праве, но и изложенных, нам представляется, достаточно.

Таким образом, два условия — поведение государства, рассматриваемое как таковое в соответствии с междуна­родным правом, и нарушение этим поведением лежащего на данном государстве международного обязательства — являются необходимыми и достаточными для констатации наличия международно-противоправного деяния государ­ства, влекущего его международную ответственность.

Сказанное выше о категории вины государства вовсе не означает отрицания наличия у государства собственной воли и волевой оценки своего поведения. Государство, со­вершая какое-либо деяние, «не может не осознавать при­чинной связи между своим поведением и его последстви­ями» 39, — пишет П. М. Курис, подтверждая высказывание Ю. В. Петровского о том, что, совершая какие-либо дей­ствия или воздерживаясь от них, государство знает, мо­жет и должно знать, находится ли его поведение в соот­ветствии с положениями норм международного права или нет40. Вина, понимаемая, в частности, как волевое отноше­ние государства к результатам своего поведения, присут­ствует, утверждает П. М. Курис, в любом международном правонарушении41.

Но тогда вина присуща, так же как и ущерб в слу­чае неизбежного ущерба, и любому нарушению междуна­родного обязательства. Другими словами, она не являет-ся необходимым дополнительным элементом к объектив­ному элементу международно-противоправного деяния, по­скольку им охватывается.

Следовательно, и e такой точки зрения вина для уста­новления наличия международно-противоправного деяния не необходима.

Между тем можно утверждать, что волевое отношение государства к результатам своего противоправного поведе-

53

ния в международном общении в принципе проявляется в виде умысла или неосторожности, хотя и не обязательно и даже нежелательно в целях предотвращения сомнитель­ных ассоциаций обозначать это термином «вина». И опять же, как и в случае ущерба, особенно материального, нали­чие умысла или небрежности может, по-видимому, прини­маться во внимание при определении характера и объема международной ответственности государства, в частности как отягчающее или смягчающее такую ответственность обстоятельство.

Не исключен в межгосударственных отношениях и слу­чай, казус. Именно из этого, в частности, исходят, напри­мер, подписанные в 1971 году между Советским Союзом и США Соглашение о мерах по уменьшению опасности возникновения ядерной войны между СССР и США и Со­глашение о мерах по усовершенствованию линии прямой связи СССР — США. Казуальность события тоже, видимо, должна приниматься во внимание при определении суще­ства ответственности государств.

Однако основанием международной ответственности го­сударства является во всех случаях его международно-противоправное деяние, которое имеет место при наличии двух составляющих его элементов — «субъективного» и «объективного».

Возникает вопрос, следует ли международную ответ­ственность государства за свои международно-противоправ­ные деяния в вышеприведенном понимании квалифициро­вать как объективную ответственность. Представляется, что это является и неправильным, и неуместным. Если считать, что вина как волевое осознание государством противоправности своего поведения присутствует в каж­дом международно-противоправном деянии государства, то ответственность последнего явно не объективная. Если же считать, что вина как одно из оснований международ­ной ответственности государства вообще не принимается в расчет, то и в этом случае эта ответственность не явля­ется объективной, так как в современном понимании объ­ективной, или абсолютной, называется юридическая ответ­ственность за правомерную деятельность.

В заключение отметим, что «объективный элемент» (на­рушение международного обязательства государства) меж­дународно-противоправного деяния требует конкретизации в соответствующих международно-правовых нормах. Пос­ледние составляют содержание гл. III проекта — «Нару­шение международного обязательства».

54

Четвертый общий принцип международной ответствен­ности государств сформулирован в ст. 4 проекта, назван­ной «Квалификация деяния государства международно-противоправным». В ней говорится:

«Деяние государства может быть квалифицировано меж­дународно-противоправным лишь на основании междуна­родного права. На такую квалификацию не может влиять квалификация этого же деяния согласно внутригосударст­венному праву как правомерного».

В этой статье четко провозглашается принцип, кото­рый уже подразумевается в ст. 3, а именно принцип не­зависимости квалификации данного деяния государства как международно-противоправного от любого вывода, к которому можно было бы прийти, о соответствии или не­соответствии данного деяния предписаниям внутреннего права этого государства. Иными словами, лишь на осно­вании норм международного права — как «первичных» (налицо международное обязательство) ‚ так и «вторичных» (налицо деяние государства и нарушение обязательства) — можно установить наличие международно-противоправного деяния государства.

Изложение этого общего принципа международной от­ветственности государства в двух положениях отнюдь не случайно, ибо каждое из них выражает различные аспек­ты одной и той же сущности.

Из первого положения следуют два основных вывода.

Во-первых, данное деяние государства не может быть признано международно-противоправным лишь на том ос­новании, что тем самым имело место нарушение внутрен­него права этого государства. Следовательно, первое поло­жение имеет в виду и международно-правомерные деяния государства, хотя правомерными по внутреннему праву они могут и не признаваться.

Во-вторых, из первого положения также следует, что то или иное деяние государства может быть признано меж­дународно-противоправным и тогда, когда оно не проти­воречит какому-либо предписанию внутреннего права это­го государства или даже именно предписывается внутрен­ним правом государству.

Однако из приведенных выводов лишь косвенно сле­дует, что квалификация данного деяния как международ­но-противоправного не может быть поколеблена42 ссылкой на правомерность данного деяния согласно внутреннему праву этого государства или какого-либо другого государ­ства (последнее не столь важно, поскольку к ссылкам на

55

чужое внутреннее право обычно не прибегают). Поэтому указанное специально выражено во втором положении.

Второе положение (фраза) подчеркивает особо важ­ный аспект провозглашенного общего принципа, а именно то, что государство не может ссылаться на соответствие своего поведения предписаниям внутреннего права, чтобы уклониться от квалификации своего поведения как проти­воправного согласно нормам международного права, если это деяние представляет собой нарушение обязательства, установленного этим (международным) правом.

Поскольку всякое международно-противоправное дея­ние государства влечет за собой международную ответ­ственность этого государства (первый общий принцип), то из нормы ст. 4 следует вывод о том, что международная ответственность государства за определенное деяние уста­навливается независимо от того, соответствует или не со­ответствует это деяние предписаниям внутреннего права государства, о котором идет речь.

Комиссия международного права подчеркнула, что ос­новное значение принципа ст. 4 проявляется особенно яр­ко в положении, согласно которому то обстоятельство, что то или иное поведение соответствует положениям внут­реннего права или особо предписывается им, ни в коей мере не будет являться достаточным основанием для от­рицания международно-противоправного характера такого поведения, если оно представляет собой нарушение обя­зательства, установленного международным правом. Су­дебная практика, практика государств и работы юристов-международников не оставляют никакого сомнения в этом43.

Как отметила Комиссия, принцип, согласно которому деяние государства может быть международно-противо­правным лишь по отношению к какому-либо его между­народно-правовому обязательству, не допускает исключе­ний 44.

Нельзя, в частности, представлять исключениями из этого правила те нормы международного права, которые требуют от государства соблюдения предписаний своего внутреннего права, например, применения по отношению к иностранцам того или иного национального режима. Ес­ли государство в таком случае своим действием или без­действием нарушило предписания внутреннего права, то международно-противоправное деяние будет налицо вслед­ствие того, что нарушение внутреннего права является в то же время и нарушением международно-правового обя­зательства.

56

Следует также иметь в виду, что четвертый общий принцип международной ответственности государств, сфор­мулированный применительно к этой цели, является част­ным, специальным изложением одного из общих фунда­ментальных принципов международного права.

Как было недвусмысленно подчеркнуто одним из ав­торов, с мнением которого солидаризируется комментарий Комиссии, «принцип, в соответствии с которым государство не может ссылаться на положения (или пробелы) своей конституции как на причину невыполнения своих между­народных обязательств.., в действительности является од­ним из основополагающих принципов международного права, лежащим в основе всей его системы и распростра­няющимся на все его разделы...»45.

Применительно к конвенционным нормам международ-ного права это четко выражено в ст. 27 Венской конвен­ции о праве международных договоров 1969 года, которая гласит: «Участник (договора. — Н. У. ) не. может ссылать­ся на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора. Это правило действует без ущерба для статьи 46».

В рамках этого фундаментального принципа решает­ся, в частности, проблема взаимоотношения международ­ного и внутригосударственного права.

Тот факт, что в случае расхождений между предписа­ниями внутреннего права государства и международного права преимущественную силу имеют предписания по­следнего, является следствием не примата международного права над внутренним правом государства, а суверенно­сти государства, того, что как нормы внутреннего, так и нормы международного права имеют, своим «источником» в данном случае волеизъявление одного и того же государ­ства, которое согласилось с тем, что его волеизъявление в международном плане должно иметь преимущественную силу перед его волеизъявлением во внутреннем плане, иначе говоря, согласилось привести свое внутреннее право в соответствие со своим международным обязательством.

Сказанное справедливо и для внутреннего права.

Субъекты внутригосударственного права не могут ссы­латься на международное право в качестве оправдания невыполнения ими предписаний внутригосударственного права. Такие ссылки не освобождают их от ответственно­сти по внутреннему праву. Другое дело, что привлечение к ответственности по внутреннему праву, вопреки между­народному обязательству, составит международно-проти-

57

воправное деяние государства и породит его международ­ную ответственность.

Особые случаи, например военные преступления (нару­шение законов и обычаев войны), существа дела не ме­няют. Для того чтобы индивид подвергся уголовной от­ветственности за это, независимо от того, что его действия не являлись нарушением права его национального госу­дарства, ему надо оказаться во власти иностранного го­сударства и подвергнуться преследованию по внутреннему праву этого государства.

Вышеизложенные четыре общих принципа международ­ной ответственности государств составляют основу всего этого института. Детальное их содержание раскрывается в системе норм, составляющих содержание различных разделов этого института, и рассматривается примени­тельно к основаниям международной ответственности го­сударств в следующих главах работы.