ГЛАВА IV НАРУШЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО   ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Согласно общим принципам международной ответст­венности государств, последняя возникает в случае любо­го международно-противоправного деяния государства, ко­торое налицо тогда, когда своим поведением, рассматри­ваемым международным правом в качестве такового, го-сударство нарушает свое международное обязательство. Следовательно, сформулировав правила, в соответствии с которыми определенное поведение рассматривается в ка­честве поведения, деяния государства, то есть определив наличие субъективного элемента международно-противо­правного деяния, необходимо далее сформулировать пра­вила о наличии второго, объективного его элемента, то есть выявить обстоятельства и условия, при которых имеет место нарушение международного обязательства государ­ства. Этому посвящена гл. III проекта статей об ответст­венности государств, озаглавленная «Нарушение между­народного обязательства».

Поскольку речь идет о нарушении международного обязательства государства, следует прежде всего иметь в виду, что термин «международное обязательство» обозна­чает любое международное обязательство, лежащее на го­сударстве в соответствии с международным правом.

В проекте Комиссии международного права говорится о нарушении международного обязательства, а не о нару­шении, например, правила или нормы международного права, как уже отмечалось в гл. II, не только потому, что это выражение чаще всего употребляется в практике го­сударств и в международной судебной практике, но также и потому, что оно является наиболее точным.

Правило, норма является правом в объективном смысле, в то время как обязательство является субъективной юри­дической ситуацией, по отношению к которой поведение

102

субъекта является соответствующим обязательству или его нарушающим.

Кроме того, обязательство не всегда непосредственно возникает из правила в собственном смысле этого слова: оно может быть возложено на государство его односто­ронним юридическим актом, решением международного арбитража или международного суда, или решением орга­на международной организации, имеющей соответствую­щее правомочие.

Далее, рассматривая условия нарушения международ­ного обязательства государства, «вторичные» нормы об ответственности государств имеют в виду, естественно, юридически действительные международные обязательства. Однако нормы об ответственности государств не могут и не должны касаться ни вопроса о том, существует ли данное международное обязательство применительно к конкретному государству, ни вопроса о его юридической действительности вообще или в данной ситуации для дан­ного государства. Все эти вопросы о «первичных» нормах международного права решаются в других разделах меж­дународного права.

Иными словами, в рамках норм об ответственности го­сударств не идет речь об определении конкретных меж­дународных обязательств, лежащих на государствах в той или иной области. Всякая возможность достижения поло­жительных результатов будет исключена, отметила Ко­миссия, если под видом кодификации международной от­ветственности углубиться, по сути дела, в кодификацию «первичных» норм международного права1. К тому же ко­дификация «первичных» норм международного права воз­можна лишь применительно к общему международному праву. Международные обязательства государств, наруше­ние которых влечет их международную ответственность и которые, следовательно, подпадают под действие норм об ответственности государств, вытекают не только из норм общего международного права, но из многочисленных дву­сторонних и многосторонних соглашений, а также из дру­гих возможных источников, которые упоминались выше.

Наконец, для целей международной ответственности го­сударств и уже в рамках норм о происхождении или ос­нованиях такой ответственности требуется, о чем речь бу­дет идти ниже, определить в соответствии с современным международным правом наличие категорий особо тяжких и особо опасных для всего международного сообщества го­сударств международно-противоправных деяний, именуе­мых международными преступлениями государств. Это

103

требуется потому, что именно применительно к такой ка­тегории международно-противоправных деяний междуна­родное право предусматривает наиболее неблагоприятные юридические последствия для государства-ответчика. Од­нако опять же речь будет идти лишь об общих критериях международного преступления государства. В рамках норм об ответственности нет никаких оснований определять, на­рушение каких именно международных обязательств и при каких именно условиях составляет международное престу­пление, то есть составлять перечень таких международных преступлений, хотя отнюдь не исключается указание на некоторые из них в качестве иллюстрации и подтвержде­ния общего правила.

Ранее также отмечалось, что в международном праве идея нарушения обязательства может рассматриваться как эквивалент нарушения (нанесения ущерба) субъективного права другого лица. В отличие от возможной иной ситуа­ции во внутригосударственном, в частности в администра­тивном, праве взаимосвязь между нарушением юридическо­го обязательства государством и нанесением ущерба этим нарушением субъективному праву другого лица в между­народном праве не знает исключений. В международном праве всегда существует соответствие между обязатель­ством одного субъекта и субъективным правом другого, идет ли речь о субъективном праве одного конкретного субъекта, множества субъектов или всех других субъек­тов. Это, безусловно, не означает, что отношения ответст­венности, которые возникают в международном праве из факта нарушения государством лежащего на нем обяза­тельства, сводятся всегда и исключительно к отношениям между государством-правонарушителем и непосредствен­но потерпевшим государством. Эти отношения, напротив, могут в различных формах распространяться и на другие, помимо непосредственно потерпевшего, государства, если нарушенное международное обязательство является одним из тех обязательств, которые связывают данное государ­ство не с каким-либо другим определенным государством, а с некоторой совокупностью государств или со всеми го­сударствами— членами международного сообщества2.

Комиссия международного права, приступая к форму­лированию норм о нарушении государством своего между­народного обязательства, вновь также подчеркнула, что общее определение объективного элемента международно-противоправного деяния, сводящееся к тому, что оно за­ключается в нарушении государством лежащего на нем международного обязательства, не допускает исключений.

104

Если признать существование в международном праве правила, ограничивающего осуществление государством своих прав и компетенций и запрещающего злоупотребле­ние ими, то такое злоупотребление также явилось бы на­рушением лежащего на государстве международного обя­зательства— обязательства не преступать некоторых пре-делов при пользовании своим собственным правом и не пользоваться им с единственным намерением нанести вред другому лицу или ущемить другие субъекты в сфере их собственной компетенции. При таком допущении элемен­том, образующим международно-противоправное деяние, по-прежнему было бы нарушение обязательства. Следова­тельно, возможное решение проблемы злоупотребления ка­ким-либо правом не влияет на определение объективного элемента международно-противоправного деяния. В дей­ствительности применительно к проблеме злоупотребления  правом речь идет о наличии или отсутствии определенных «первичных» норм, а не о нормах ответственности госу­дарств 3.

Если нормы об ответственности государств совершенно не касаются вопроса о наличии той или иной конкретной «первичной» нормы международного права и вытекающего из нее международного обязательства государства, то не затрагивать общего существа международных обязательств государств или их происхождения из различных источни­ков невозможно. Однако обращение к общему существу «первичных» норм или к рассмотрению возможных их ис­точников должно производиться лишь в пределах, огра­ниченных действительными потребностями установления и формулирования норм о международной ответственности государств.

Проблема, которая возникает на каждом этапе изуче­ния объективного элемента международно-противоправно­го деяния, отметила Комиссия, является главным образом проблемой «границ»: установления того, до каких пре­делов может быть осуществлен анализ определенных ас­пектов без выхода за рамки области противоправности в международном праве и вытекающей из нее ответственно­сти4.

Так, необходимо, например, выяснить, характеризует­ся ли нарушение международного обязательства, происхо­дящего из одного источника, иначе, чем нарушение обя­зательства, имеющего другое происхождение. Однако рассмотрение этого вопроса никоим образом не должно вести к формулированию в рамках кодификации междуна­родной ответственности государств теории источников ме-

105

ждународных обязательств. Таким же образом необходимо специально рассмотреть вопрос о различных категориях международных обязательств для определения того, при каких именно обстоятельствах имеет место их нарушение. Однако это опять же не должно вести к детальному ис­следованию проблемы различных видов и категорий ме­ждународных обязательств и т. д.

Кроме того, не следует упускать из виду тот факт, что нормы о нарушении международных обязательств должны пониматься в контексте совокупности норм о происхож­дении международной ответственности государств. Конста­тации нарушения международного обязательства в резуль­тате применения только положений о наличии такого на­рушения и, соответственно, квалификации деяния государ­ства в качестве международно-противоправного может по­мешать тот факт, что в данном случае присутствуют раз­личные обстоятельства, исключающие противоправность деяния, о которых идет речь в гл. V проекта.

Разрабатывая нормы, составляющие раздел (главу) проекта о нарушении международного обязательства, Ко­миссия, как и в случае предшествующего раздела, пользо­валась индуктивным методом исследования, который пре­дусматривает анализ практики государств и международ­ной судебной практики и затем, на основе такого анали­за, формулирование соответствующих норм. Однако следу­ет учитывать, подчеркнула Комиссия, тот факт, что в неко­торых случаях богатство прецедентов не столь значитель­но, как, например, при определении критериев присвоения какого-либо деяния государству. Поэтому в необходимых случаях эту недостаточность надлежит восполнить рассмот­рением подлинных потребностей современного междуна­родного сообщества, а также соответствующих тенденций. Иными словами, прогрессивное развитие международного права должно иногда превалировать над строго понима­емой кодификацией5.

Поскольку объективный элемент, характеризующий ме­ждународно-противоправное деяние государства, опреде­лен в общем виде в разделе об общих принципах меж­дународной ответственности государств, нормы данного раздела призваны определить конкретное содержание по­нятия «нарушение международного обязательства». Как и в случае понятия «деяние государства», речь должна ид­ти об определении обстоятельств и условий, позволяющих сделать заключение о совершении государством такого на­рушения. Этому и служит совокупность и система соответ­ствующих международно-правовых норм. Среди них име-

106

ется, естественно, и наиболее общая, исходная норма. Та­кой исходной нормой раздела является норма ст. 16 про­екта, которая озаглавлена «Наличие нарушения междуна­родного обязательства». Статья гласит:

«Нарушение государством международного обязатель­ства налицо в том случае, когда деяние этого государства не соответствует тому, что требует от него указанное обя­зательство».

Таким образом, исходная норма определяет, что именно составляет суть нарушения государством своего междуна­родного обязательства.

В международном праве, как и в юридических систе­мах внутреннего права, нарушение каким-либо субъектом юридического обязательства состоит в выборе этим субъ­ектом поведения, не соответствующего тому, которое ему предписывается данным обязательством.

Существует единодушное согласие, указала Комиссия, в отношении признания поведения государства, не соот­ветствующего тому поведению, которого следует ожидать от этого государства на основе определенного междуна­родного обязательства, нарушением этого обязательства6.

Формулировка о наличии нарушения, когда деяние го­сударства «не соответствует тому, что требует от него ука­занное обязательство», наиболее точно передает тот факт, что нарушение существует, даже если деяние государства лишь частично противоречит лежащему на нем междуна­родному обязательству. Для наличия нарушения отнюдь не обязательно, чтобы деяние государства целиком и пол­ностью противоречило тому, что требует от него данное международное обязательство; достаточно, чтобы тот или иной аспект поведения государства не соответствовал тре­бованию международного обязательства.

Разумеется, поведение, состоящее в действии или без­действии, которое не соответствует международному обя­зательству, должно быть деянием государства в соответ­ствии с нормами, рассмотренными в предыдущей главе. Очевидно также, хотя это и следует, по-видимому, опре­делить в проекте статей7, что термин «международное обя­зательство» означает международно-правовое обязатель­ство.

Само собой разумеется, подчеркнула в своем коммен­тарии Комиссия, что международные обязательства, о на­рушении которых говорится в настоящих статьях, должны быть юридическими обязательствами, налагаемыми на го­сударства международным правом. Речь, таким образом, идет о юридических обязательствах, которые государства

107

принимают на себя в соответствии с нормами междуна­родного права, а не об обязательствах, например, мораль­ного характера или обязательствах международной веж­ливости. Речь не идет и о юридических обязательствах, которые могут быть возложены на государство другим правопорядком, помимо международного правопорядка8.

Так, например, обязательства, содержащиеся в конт­рактах, которые государства заключают с иностранными физическими или юридическими лицами по вопросам эко­номического характера, являются, безусловно, юридиче­скими обязательствами, но не юридическими обязательст­вами международного правопорядка. При этом не имеет значения, регулируются ли контракты внутренним право­порядком государства (или одного из государств) или они относятся к другому правопорядку (как утверждают не­которые западные авторы), отличному одновременно от внутреннего и международного правопорядков. Неиспол­нение государством обязательства, взятого им по такого рода контракту, не может, следовательно, как таковое, со­ставлять нарушение международного обязательства, спо­собное повлечь за собой то, что в международном право­порядке определено как международная ответственность государств.

Таким образом, невыполнение государством юридиче­ских обязательств, относящихся к иному, чем международ­ный, правопорядку, не составляет нарушения международ­ного обязательства по смыслу настоящей статьи и проек­та статей об ответственности государств в целом.

В проекте, далее, говорится, что в рамках междуна­родного правопорядка для целей международной ответст­венности возможное различное происхождение междуна­родного обязательства государства не имеет какого-либо юридического значения.

Статья 17 проекта — «Несущественность происхожде­ния нарушенного международного обязательства» — уста­навливает:

«1. Деяние государства, нарушающее международное обязательство, является международно-противоправным де­янием, независимо от происхождения, обычного, договор­ного или иного, этого обязательства.

2. Происхождение международного обязательства, на­рушенного государством, не влияет на международную от­ветственность, которую влечет международно-противоправ­ное деяние этого государства».

Положения настоящей статьи отвечают, следовательно, на два вопроса.

108

Первый из них касается того, всегда ли нарушение го­сударством международного обязательства является меж­дународно-противоправным деянием, каково бы ни было происхождение этого обязательства. Ответ на этот вопрос достаточно очевиден в чисто логическом плане. Если на го­сударство возложено международное обязательство, то факт того или иного его происхождения является обстоя­тельством, которое не может, как таковое, влиять на ква­лификацию деяния государства, не соответствующего тому, что требует от него это обязательство, в качестве между­народно-противоправного.

В сущности, ответ на этот вопрос предрешен также п. b ст. 3 об элементах международно-противоправного де­яния, который предусматривает, что международно-проти­воправное деяние налицо, когда поведение государства «представляет собой нарушение международного обяза­тельства этого государства». Международное обязатель­ство в данном контексте означает какое-либо или любое международное обязательство этого государства (на что прямо указывает неопределенный артикль во француз­ском, английском и испанском текстах). Международная практика также не оставляет никакого сомнения в том, что источник международного обязательства не может приниматься во внимание при квалификации деяния госу­дарства в качестве международно-противоправного.

Указание на происхождение «обычное, договорное или иное» международного обязательства в п. 1 ст. 17 проек­та не составляет перечня возможных таких источников, а является лишь уточнением путем иллюстрации, что имен­но понимается под происхождением обязательства.

Множественность источников международных обяза­тельств в рамках института международной ответственно­сти государств лишь предполагается. И она действитель­но существует, ибо бесспорно, по крайней мере, наличие обычных и конвенционных норм международного права. Указание же на возможные иные источники лишь подчер­кивает, что в рамках проекта определения наличия или отсутствия таковых не производится.

Более трудным и более значимым является в рамках настоящей статьи ответ на второй вопрос — о том, влияет ли происхождение нарушенного международного обяза­тельства на вид, форму н объем, то есть на режим меж­дународной ответственности государства. Этот вопрос тем более правомерен, как отметила Комиссия, что в большин­стве систем внутреннего права устанавливается два раз­личных режима гражданской ответственности: один — при-

109

[               ЖИ1

меняемый к нарушению обязательства по контракту, и другой — к нарушению обязательства из другого источника (обычай, закон, правило и т. д.), что позволяет выделить два различных типа противоправных деяний.

Вышеуказанный вопрос касается не только различно­го — обычного, договорного или иного — происхождения международного обязательства государства, но и, напри­мер, различия источников в ином смысле, а именно: влия­ет ли на режим ответственности то, что данная обычная норма — источник обязательства является нормой универ­сального или локального характера, или то, что данная конвенционная норма является нормой универсального ме­ждународного договора или нормой двустороннего согла­шения, рассчитанной на конкретный случай (конкретное правонарушение).

Норма настоящей статьи в полном соответствии с ме­ждународной практикой устанавливает, что все указанные, а также возможные иные обстоятельства, касающиеся про­исхождения международного обязательства, на режим ме­ждународной ответственности государства не влияют.

Однако необходимо со всей ясностью понимать, что в рамках общих норм о международной ответственности го­сударств положения ст. 17 проекта учитывают лишь то, что предусматривается в этом отношении общим междуна­родным правом.

Государства в принципе всегда могут установить в до­говоре специальный режим ответственности за нарушение установленных этим договором международных обяза­тельств, и этот режим будет в таком случае применяться и иметь преимущественную силу перед режимом ответ­ственности по общему международному праву. Так, напри­мер, учредительные акты некоторых международных ор­ганизаций предусматривают возможность приостановления членства в организации или исключения из организации государства-члена, нарушившего некоторые установленные таким актом обязательства. Такая форма ответственности не существует, естественно, в соответствии с нормами об­щего международного права. Однако возможное договор­ное отступление от режима ответственности по общему ме­ждународному праву вовсе не исключает то положение, что режим ответственности по общему международному праву не зависит от источника нарушенного международ­ного обязательства.

Вместе с тем тот факт, что статьи проекта об ответст­венности государств отражают соответствующие нормы общего международного права, вовсе не означает, что ре-

110

жим ответственности, предусмотренный особо важными многосторонними международными договорами, и в част­ности Уставом Организации Объединенных Наций, не дол­жен приниматься во внимание. Такой режим отражает в определенной степени состояние в этой сфере общего ме­ждународного права или решающим образом влияет на его развитие. Все это касается, однако, той части инсти­тута ответственности, которая трактует вопросы о видах, формах и объеме международной ответственности госу­дарств.

В пользу несущественности происхождения междуна­родного обязательства говорит, в частности, тот факт, что многочисленные нормы международного обычного права ныне кодифицированы в многосторонних международных договорах. Поэтому одно и то же обязательство для од­ного государства может вытекать из обычной нормы обще­го международного права, а для другого — из нормы ко­дификационного договора. И было бы явно нелогичным и недопустимым предусматривать для этих государств раз­личный режим ответственности только на том основании, что одно из них является (или не является) участником кодификационного договора.

Для режима международной ответственности не имеет значения и тот факт, что международное обязательство вы­текает в одном случае, например, из одного из основных принципов международного права, а в другом — из нор­мы более низкой иерархии. Принципы международного права не составляют какой-то особой, «высшей» категории источников международных обязательств. Сами такие принципы являются либо обычными, либо конвенционны­ми нормами международного права, и указанное их раз­личное происхождение не имеет какого-либо значения для юридических последствий, возникающих в результате на­рушения предусмотренных ими международных обяза­тельств.

Различные такие последствия могут определяться и дей­ствительно определяются различным существом нарушен­ного обязательства, а не его происхождением из того или иного источника. По указанной причине нет каких-либо оснований особо ссылаться и на такой источник между­народных обязательств, каким является Устав Организа­ции Объединенных Наций.

Комиссия международного права рассмотрела также вопрос, не следует ли в тексте настоящей статьи сослаться на ст. 103 Устава ООН о преимущественной силе обяза­тельств по Уставу в случае противоречия им обяза-

111

тельств членов этой организации по какому-либо другому международному соглашению, и нашла, что для этого так­же нет оснований. В силу этой статьи обязательство по соглашению между членами ООН, противоречащее их обя­зательству по Уставу ООН, становится в этой части недей­ствительным и не может, соответственно, стать объектом нарушения. В случае же обязательства члена ООН в от­ношении государства-нечлена возникающая проблема от­носится опять же к области коллизий между различными обязательствами, а не к сфере международной ответствен­ности государств.

Вслед за выводом о несущественности происхождения нарушенного международного обязательства ст. 18 проек­та, озаглавленная «Условие действительности международ­ного обязательства для государства», подробно решает проблему действительности международного обязательства во взаимосвязи с совершенным государством деянием. В статье устанавливается:

«1. Деяние государства, не соответствующее тому, что требует от него международное обязательство, составляет нарушение этого обязательства только в том случае, если указанное деяние было совершено в момент, когда это обя­зательство находилось в силе в отношении данного госу­дарства.

2.             Однако деяние государства, которое в момент его со­

вершения не соответствовало тому, что требовало от него

находящееся в силе в отношении этого государства между­

народное обязательство,    не рассматривается    более    как

международно-противоправное  деяние,  если  впоследствии

подобное деяние  стало  обязательным  поведением  в  силу

императивной нормы общего международного права.

Если деяние государства,  которое  не соответствует

тому, что требует от него  международное обязательство,

является деянием длящегося характера, нарушение этого

обязательства налицо  лишь в  отношении  периода,  когда

указанное деяние совершается в момент действительности

этого обязательства для данного государства.

Если деяние  государства,  которое не соответствует

тому, что требует от него международное обязательство,

является деянием, состоящим из серии действий или без­

действий применительно к различным казусам, нарушение

этого обязательства налицо в том случае, если такое дея­

ние может рассматриваться как    образуемое   действиями.

или бездействиями, совершенными в течение периода, ког­

да указанное обязательство находится в силе в отношении

данного государства.

112

5. Если деяние государства, которое не соответствует тому, что требует от него международное обязательство, является сложным деянием, состоящим из действий или бездействий одного и того же органа или различных орга­нов государства применительно к одному и тому же казу­су, нарушение этого обязательства налицо в том случае, если сложное деяние, не соответствующее этому обязатель­ству, начинается действием или бездействием, совершае­мым в течение периода, когда указанное обязательство находится в силе в отношении данного государства, даже если деяние завершается по истечении этого периода».

Положения этой статьи при их достаточной очевидно­сти имеют тем не менее важное практическое значение при урегулировании конкретных претензий к государствам по поводу их международно-противоправных деяний, ибо весь­ма часто предъявление или урегулирование таких претен­зий происходит в момент, отделенный каким-то более или менее существенным временным интервалом от момента деяния (поведения) государства, лежащего в основе пре­тензии.

Основная норма этой статьи изложена в п. 1; пп. 3, 4 и 5 касаются некоторых ее уточнений для случаев для­щихся деяний; п. 2 устанавливает возможное исключение из общего правила.

Общее правило п. 1 уточняет общий принцип ст. 16 о наличии нарушения международного обязательства госу­дарством при несоответствии его поведения требованиям этого обязательства указанием на необходимость времен­ного совпадения между обязательством и деянием госу­дарства: нарушение обязательства имеет место только в том случае, если не соответствующее ему деяние соверша­ется государством в момент нахождения для него этого обязательства в силе.

Эта общая норма исходит из того очевидного факта, что международно-правовые нормы универсального, мно­гостороннего или двустороннего характера и, следователь­но, обязательства, которые они налагают на государства, не являются неизменными: они возникают, изменяются, заменяются, отменяются. Соответственно, одно и то же де­яние (поведение) государства может в различные моменты квалифицироваться различно. Для решения вопроса о ме­ждународной ответственности государства имеет значение лишь правовая квалификация деяния в момент его со­вершения.

Фактически здесь возможны три случая:

1.   К  моменту  совершения  данного  деяния  обязатель-

113

ство,   которому  оно  не  соответствует,   перестало  сущест­вовать для данного государства.

Вполне очевидно, что, если в момент совершения госу­дарством деяния международное обязательство более не имеет силы в отношении этого государства, ему нельзя присвоить нарушение международного обязательства по смыслу общего принципа ст. 3. Каждый раз, когда в ка­ком-либо конкретном случае проблема возникала в таких условиях, она, как отметила Комиссия международного права, разрешалась либо дипломатическим, либо судебным путем на основе этого критерия. Поэтому нет каких-либо веских оснований для того, чтобы отходить от этого реше­ния9.

2. Государство совершает деяние, не соответствующее тому, что требуется от него международным обязатель­ством, в момент, когда это обязательство вступило для него в силу, и до того, когда оно перестало существовать для данного государства.

Здесь также вполне очевидно, что имеет место наруше­ние международного обязательства и, соответственно, на­личие международной ответственности данного государст­ва. Этот вывод неопровержим, отметила Комиссия, в слу­чае, когда, помимо прочего, обязательство еще находится в силе для государства в момент (последующий) урегу­лирования претензии.

Этот вывод может, однако, показаться не столь уж оче­видным, если между моментом совершения деяния и мо­ментом, когда наступило время урегулировать возникший в связи с этим спор, обязательство прекратило свою силу для государства.

Так, например, в уголовном праве обычно имеет место обратное. Если в момент судебного разбирательства норма прекратила свое существование, то лицо не считают уго­ловно ответственным за прошлое противоправное деяние. Это объясняется наличием общего принципа, согласно ко­торому, в случае изменения уголовных законов, применя­ется закон, наиболее благоприятный для обвиняемого, что оправдано, когда индивид противостоит обществу, пред­ставленному государством.

Однако это неприемлемо в отношениях, когда друг дру­гу противостоят два государства. Применение наиболее благоприятного права к государству, совершившему меж­дународно-противоправное деяние, означало бы примене­ние наиболее неблагоприятного права к потерпевшему го­сударству. Обоснованность этого вывода подтверждает и

114

практика государств, и международная судебная (арбит­ражная) практика.

3. Государство совершает деяние в момент, когда это деяние не противоречит никакому международному обя­зательству, лежащему на данном государстве.

Бесспорно, что ни о каком нарушении международного обязательства в таком случае не может быть и речи. Де­яние такого характера могло бы квалифицироваться как противоправное только в свете нового обязательства на­лагаемого на государство впоследствии. Иначе говоря, воп­рос стоит о возможности или невозможности ретроактив­ного действия международно-правовой нормы или, точнее, о возможности или невозможности ретроактивной квали­фикации какого-либо деяния в качестве противоправного. Отрицательное отношение к такой ретроактивной возмож­ности является общим принципом права вообще и между­народного права в частности, что подтверждает и соот­ветствующая международная практика.

Таково конкретное содержание общей нормы п. 1 ст. 18.

Однако из этого общего правила в п. 2 сформулировано одно исключение: если в силу последующей нормы госу­дарству нельзя ретроактивно предъявить претензию в на­рушении какого-либо международного обязательства, то его можно и должно освободить ретроактивно от между­народной ответственности на основании последующей императивной нормы общего международного права, если такая последующая норма не только позволяет (любому) государству вести себя так, как ранее было запрещено, но, более того, требует от него именно такого, ранее за­прещенного поведения.

Случаи, которые имеет в виду данное положение, ес­тественно, достаточно редки и исключительны, однако вполне возможны.

Так, в прошлом арбитры рассматривали случаи осво­бождения властями одного государства рабов, находив­шихся на борту иностранного судна. В момент такого ос­вобождения международного запрета работорговли еще не существовало. Но в момент арбитражного разбирательства борьба с работорговлей стала не только правом, но и долгом государств, и арбитр мог бы руководствоваться именно такой последующей нормой.

Сегодня, например, невозможно допустить, чтобы госу­дарство несло ответственность за помощь национально-освободительной борьбе народа, оказанную в период, ко­гда право на самоопределение еще не было общеприз-

5*            115

нано  и   когда   такая  помощь  не  составляла   обязанности каждого государства.

Важно, однако, иметь в виду, что данное деяние может ретроактивно рассматриваться как правомерное, не вле­кущее за собой международной ответственности, лишь с момента вступления в силу новой императивной нормы (jus cogens). Поэтому если спор, касающийся последствий данного деяния, был урегулирован до возникновения но­вой нормы jus cogens и государство было признано от­ветственным за это деяние, то это решение не может быть в дальнейшем изменено на основе исключения, изложенно­го в п. 2 ст. 18.

Общая норма п. 1 о констатации нарушения междуна­родного обязательства деянием, совершенным в момент нахождения этого обязательства для данного государства в силе, конкретизирована в пп. 3, 4 и 5 применительно к случаям деяний государства, осуществление которых ра­стянуто во времени, когда время совершения деяния лишь частично совпадает с периодом действительности обяза­тельства. Очевидно, во внимание могут приниматься лишь моменты такого совпадения, что в принципе и устанавли­вают указанные пункты.

Растянутые во времени деяния в отличие от единовре­менных деяний — понятие, естественно, достаточно услов­ное, ибо единовременный акт государства также длится определенное время. Однако существо таких растянутых во времени деяний более определенно следует из текстов вы­шеуказанных пунктов.

В п. 3 речь идет о деянии длящегося характера, то есть, например, о международном обязательстве, в силу которого государство должно отменить или изменить внут­реннюю правовую норму. Несоблюдение такого обязатель­ства может продолжаться значительное время. При этом действие такой нормы внутреннего права до вступления в силу соответствующего международного обязательства не может приниматься в расчет, как оно не может при­ниматься во внимание и после прекращения действия меж­дународного обязательства.

В п. 4 речь идет о случае составного деяния, которое слагается «из серии действий или бездействий примени­тельно к различным казусам». Например, единичный слу­чай отказа какому-либо субъекту в осуществлении уста­новленных прав обычно не рассматривается как наруше­ние обязательства недискриминации. Лишь повторяющиеся случаи, некая их серия является достаточным свидетель­ством нарушения обязательства недискриминации.

116

В п. 5 рассматривается случай сложного деяния, ко­торое состоит «из действий или бездействий одного и того же органа или различных органов государства примени­тельно к одному и тому же казусу». Для констатации на­рушения международного обязательства в случае слож­ного деяния достаточно, чтобы оно началось в момент дей­ствительности обязательства, хотя и завершилось за пре­делами такой действительности.

Сложное деяние возможно в принципе в отношении так называемого обязательства результата (подробнее см. ни­же, применительно к ст. 21—23 проекта), когда недости­жение результата определенным действием может быть исправлено последующим действием того же или вышесто­ящего органа государства и тем самым обеспечен тре­буемый результат. Так, нарушение международного обяза­тельства решением нижестоящей судебной инстанции мо­жет быть отменено компетентной вышестоящей инстан­цией, и в конечном счете международное обязательство тем самым не будет нарушено.

Конечно, применение положений пп. 3—5 ст. 18 может быть в конкретных случаях сопряжено с существенными трудностями анализа таких случаев и толкования указан­ных положений применительно к данному казусу. Однако существо этих положений достаточно адекватно отражает международную, в частности международную судебную, практику.

Упомянутый выше применительно к положениям п. 5 ст. 18 факт наличия различного характера международных обязательств государств имеет весьма существенное зна­чение для определения условий их выполнения и, соответ­ственно, для определения условий их нарушения и уста­новления момента наличия таких нарушений. Действитель­но, международные обязательства государств для целей установления их международной ответственности можно и должно систематизировать и выделить в определенные ка­тегории по признаку путей и средств, при помощи кото­рых государство должно обеспечить их выполнение.

Так, существуют международные обязательства, кото­рые требуют от государства конкретно определенной дея­тельности или конкретного поведения, заключающегося в воздержании от определенного действия. В то же время существуют международные обязательства, которые тре­буют от государства лишь обеспечения определенного по­ложения или определенного результата при помощи лю­бых свободно избранных им доступных средств.

117

Обязательства первого рода обычно принято именовать обязательствами поведения или обязательствами средства, а обязательства второго рода — обязательствами резуль­тата. Впрочем, терминология эта весьма условна и доста­точно уязвима. Конечно, любое международное обязатель­ство, в том числе обязательство поведения, преследует ка­кую-то цель, достижение определенного результата. В то же время любое международное обязательство, в том чис­ле обязательство результата, требует от государства оп­ределенного поведения. Иначе говоря, любое международ­ное обязательство предполагает как достижение опреде­ленного желаемого результата, так и некое определенное поведение субъекта права.

Однако отличие обязательств поведения от обязательств результата не в том, что обязательство первого типа не преследует определенной цели или результата, а в том, что такие цели или результат должны быть достигнуты, в частности, конкретно и специально установленным в са­мом обязательстве действием, поведением или средством. Обязательство результата такого указания на необходи­мость осуществления конкретно определенного поведения не содержит. Необходимо при этом иметь в виду, что од­на и та же международно-правовая норма или какой-либо международно-правовой институт могут предусматривать одновременно как обязательства результата, так и обяза­тельства поведения.

На практике не всегда легко отнести какое-либо кон­кретное международное обязательство к категории обяза­тельств результата либо к категории обязательств пове­дения, то есть может возникнуть проблема толкования, по­рождающая международный спор, подлежащий разреше­нию в том же порядке, что и любой иной международный спор, то есть любыми специально установленными или сво­бодно избранными мирными средствами его разрешения. Однако всегда возможные проблемы толкования отнюдь не умаляют очевидной необходимости различать, в част­ности в рамках проблемы международной ответственности государств, категории международных обязательств пове­дения и результата.

В принципе с достаточной степенью уверенности можно утверждать, что обязательства поведения или средства ча­ще (но не исключительно) свойственны области непосред­ственных межгосударственных отношений (например, не­применение силы или угрозы силон, невмешательство во внутренние и внешние дела другого государства и т. п.). В то же время обязательства результата, очевидно, пре-

118

обладают (лишь преобладают) в той сфере, где предусмат­ривается обеспечение определенного положения в рамках внутригосударственного правопорядка, где чаще всего бо­лее целесообразно предоставить государству самому из­брать наиболее подходящие для его конкретных условий пути и средства обеспечения предусмотренного обязатель­ством положения.

Естественно также, что обязательства поведения более свойственны конвенционному, чем обычному, праву. Однако как обязательства поведения, так и обязательства резуль­тата могут существовать и существуют в любой сфере от­ношений и применительно к любым видам обязательств, независимо от того положения, что фактически те или дру­гие из них превалируют в определенных сферах взаимо­отношений. Весьма существен при этом тот факт, как под­черкивается в комментарии Комиссии международного права, что условия и момент нарушения международного обязательства поведения или результата не зависят от того, проявляются ли последствия международного обяза­тельства в рамках внутригосударственного правопорядка или непосредственно в межгосударственном плане. В обоих случаях они устанавливаются одинаковым образом.

Согласно общему принципу ст. 16, условием нарушения государством международного обязательства является не­соответствие его деяния «тому, что требует от него указан­ное обязательство». Но из вышесказанного следует, что требования различного характера обязательств не иден­тичны, и необходимо поэтому внести ясность в определение условий нарушения международных обязательств примени­тельно к тому или иному типу международных обяза-|тельств. Этому и посвящены ст. 20—23 проекта.

Статья 20, озаглавленная «Нарушение международного обязательства, предусматривающего специально установ­ленное поведение», гласит:

«Нарушение государством международного обязатель­ства, предусматривающего специально установленное по­ведение государства, налицо, когда поведение этого госу­дарства не соответствует поведению, предусматриваемому этим обязательством».

Положения этой статьи достаточно адекватно описыва­ют как существо обязательства поведения, так и условия, определяющие наличие его нарушения. Обязательство дол­жно специально предусматривать соответствующее кон­кретное поведение. При наличии такого установления на­рушение налицо, если поведение государства не соответ-

119

ствует специально предписанному ему международным обя­зательством.

Исключительно важно, что нарушение уже налицо при отклонении от специально предписанного поведения, неза­висимо от того, наступил или нет предполагаемый вред­ный или нежелательный результат, который призвано пре­дотвратить данное обязательство, ибо функция права не только пресечение, но и предупреждение вредных или не­желательных последствий того или иного поведения.

Так, современное международное право требует от го­сударств воздерживаться в своих международных отноше­ниях не только от применения силы, но и от угрозы си­лой. Угроза силой есть тяжкое правонарушение, незави­симо от того, нанесла ли такая угроза ущерб территори­альной целостности или политической независимости дру­гого государства или иным его законным правам или ин­тересам.

Так же и в случае, когда обязательство поведения пре­дусматривает осуществление определенного положения во внутригосударственном правопорядке, например издание или отмену какой-либо внутренней нормы. Неотмена, на­пример, такой нормы уже есть нарушение соответствую­щего международного обязательства, независимо от того, что эта внутренняя норма фактически не применяется или не действует. Разумеется, издание требуемой внутренней нормы обычно не исчерпывает само по себе выполнения соответствующего международного обязательства. Требу­ется еще, чтобы она эффективно применялась. Но неиз­дание такой внутренней нормы уже составляет наруше­ние соответствующего международного обязательства по­ведения.

Не вдаваясь в подробности, следует, очевидно, в за­ключение отметить, что обязательства поведения форму­лируются в зависимости от случая с большей или мень­шей степенью определенности или подробности. Так, на­пример-, конвенции об унификации некоторых норм или институтов внутреннего права содержат не только обяза­тельства принять соответствующее законодательство, но и формулируют точное единообразное содержание таких норм. Другие же предписывают государству лишь при­нятие законодательных мер, то есть оставляют ему право известной свободы выбора конкретной такой меры, ее сан­кции и т. д.

Существенно сложнее положения, касающиеся условий нарушения обязательств результата. Основные такие по­ложения сформулированы в ст. 21 проекта, озаглавленной

120

Нарушение международного обязательства, предусматри­вающего обеспечение определенного результата». В ней го­ворится:

«1. Нарушение государством международного обяза­тельства, предусматривающего обеспечение свободно из­бранным им средством определенного результата, налицо, если избранным поведением данное государство не обеспе­чивает результат, предусмотренный указанным обязатель­ством.

2. Если поведение государства создало ситуацию, не со­ответствующую результату, предусмотренному международ­ным обязательством, но из указанного обязательства сле­дует, что этот результат или эквивалентный результат мо­жет, тем не менее, быть обеспечен последующим поведе­нием государства, нарушение обязательства налицо лишь в том случае, если это государство не обеспечивает также своим последующим поведением предусмотренный этим обязательством результат».

Таким образом, обязательство результата является та­ковым, когда оно предусматривает свободу выбора госу­дарством соответствующих возможных средств обеспечения требуемого результата. Это может быть прямо указано в обязательстве либо вытекать из его существа, поскольку специально установленного конкретного поведения оно не предусматривает. Так, например, ст. 33 Устава ООН прямо предусматривает свободу выбора сторонами в международ­ном споре мирных средств его разрешения, как упомяну­тых в этой статье, так и любых иных. Свободе выбора возможных средств или путей достижения требуемого ре­зультата отнюдь не противоречит тот факт, что число таких возможных средств не только конечно, но и в большинстве случаев весьма ограничено. Общее условие нарушения обя­зательства такого рода — необеспечение избранным пове­дением требуемого результата.

Обязательство результата может никак не указывать на возможные средства его достижения либо указывать некоторые из них как наиболее подходящие или предпоч­тительные, отнюдь не лишая государства свободы первона­чального выбора такого средства. Так, например, ст. 22 Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 го­да возлагает на ее участников специальную обязанность «принимать все надлежащие меры для защиты помещений представительства от всякого вторжения или нанесения ущерба и для предотвращения всякого нарушения спокой­ствия представительства или оскорбления его достоинст­ва», ибо конкретные такие меры, очевидно, будут зависеть

121

от ситуации в стране пребывания и от многих иных фак­торов. В то же время участники Международного пакта о гражданских и политических правах, согласно его ст. 2, обязались обеспечить принятие «таких законодательных или других мер, которые могут оказаться необходимыми для осуществления прав, признанных в настоящем Пакте», так как очевидно, что законодательные меры являются наиболее обычным и подходящим таким средством, хотя государство свободно принять и другие соответствующие меры.

Используя установленную свободу действий для дости­жения требуемого результата, государство может избран­ным поведением не достичь предусмотренного обязатель­ством результата, и такая ситуация имеет окончательный характер, поскольку она непоправима. Налицо нарушение соответствующего международного обязательства.

Однако специфика многих обязательств результата — существующая возможность обеспечить требуемый резуль­тат не только первоначально избранным поведением, но и последующим поведением этого государства, то есть воз­можность дополнить или исправить то, чего не удалось достичь первоначально избранным средством. Это отраже­но в п. 2 ст. 21. Такое положение, естественно, существен­но усложняет констатацию наличия нарушения соответст­вующего обязательства результата. Речь идет о таких обя­зательствах, которые при определенных условиях, когда требуемый результат еще не стал в итоге первоначально­го поведения окончательно недостижимым, предоставляет государству возможность исправить первоначально создав­шееся положение и обеспечить данный результат, прибег­нув к другому поведению. Выше о такой ситуации говори­лось применительно, в частности, к сложному деянию го­сударства, предусмотренному в п. 5 ст. 18.

Наконец, международное обязательство результата мо­жет допускать или предусматривать возможность не толь­ко исправления последующим поведением неприемлемых последствий первоначальной деятельности, но и возмож­ность достижения эквивалентного результата. Последнее, в частности, возможно, когда, например, предусматрива­ется возможность определенной компенсации в случае ка­ких-либо исключительных обстоятельств.

Следует в итоге специально отметить, что существует много разновидностей обязательств результата, и специ­фика каждого из них должна учитываться при определе­нии факта нарушения такого обязательства. В любом слу­чае для этого необходимо констатировать, что фактиче-

122

ский и окончательный результат, наличествуемый в итоге действий или бездействий государства, не соответствует результату, предусмотренному данным международным обязательством. Он не был обеспечен никакими избранны­ми средствами. Строго говоря, от государства вообще нель­зя требовать принятия каких-либо мер, коль скоро не на­ступила ситуация, не соответствующая требуемому резуль­тату. Как отмечалось выше, в случае обязательства пове­дения ситуация в известной мере противоположная: не­принятие установленной меры уже составляет нарушение обязательства, хотя презюмируемый нежелательный ре­зультат и не наступил (или в силу существующих обстоя­тельств, по всей вероятности, вообще не наступит).

В то же время Комиссия международного права сочла что государство явно избрало заведомо неэффективную меру поведения из-за фактического нежелания выполнить свое международное обязательство. Однако все это может приниматься во внимание лишь применительно к конкрет­ному казусу. Общие нормы о международной ответствен­ности государств не могут и не должны предусматривать специальные обстоятельства необозримого множества кон­кретных ситуаций.

В то же время Комиссия международного права сочла возможным и уместным выделить специальную категорию обязательств результата, допускающих или предусматри­вающих возможность последующего поведения, ввиду их практической частоты, а также с учетом их специфиче­ского характера, выражающегося, в частности, в необхо­димости учета некоторых дополнительных условий для кон­статации факта их нарушения. Речь идет о международ­ных обязательствах государства об обращении с иностран­ными физическими или юридическими лицами. Этому пос­вящена ст. 22 проекта, озаглавленная «Исчерпание внут­ренних возможностей». В ней предусматривается сле­дующее:

«Если поведение государства создало ситуацию, не со­ответствующую результату, предусмотренному международ­ным обязательством о соответствующем обращении с ино­странными физическими или юридическими лицами, но из указанного обстоятельства следует, что данный или эквива­лентный результат может, тем не менее, быть обеспечен последующим поведением государства, нарушение этого обязательства налицо лишь в том случае, если данные фи­зические или юридические лица безуспешно исчерпали до­ступные им эффективные внутренние возможности в целях достижения предусмотренного этим обязательством соот-

6*            123

ветствующего обращения или, если это было недостижимо, эквивалентного обращения».

Применительно к положениям этой статьи важно не упускать из виду того, что речь идет здесь об обязатель­ствах государства перед другим государством в пользу фи­зических и юридических лиц последнего и что в силу этих обязательств иностранным физическим и юридическим ли­цам должны предоставляться определенные права или пре­имущества в сфере внутреннего правопорядка обязанного государства. Поэтому вполне обоснованно и логично, что­бы управомоченные внутренним правопорядком соответст­вующие субъекты — иностранные физические или юридиче­ские лица использовали все существующие внутренние возможности в целях должного обеспечения их прав, по­скольку обращаться в компетентные органы внутреннего правопорядка могут только они, а не государство их на­циональной принадлежности.

Если первоначальное положение вещей об обращении с иностранцем не было исправлено последующим поведе­нием государства, поскольку иностранец не проявил ини­циативу использования существующей возможности, госу­дарство не может быть за это ответственно. Иначе говоря, исчерпание внутренних возможностей управомоченными внутренним правопорядком иностранными физическими или юридическими лицами является предварительным не­обходимым условием для того, чтобы государство их на­циональной принадлежности могло констатировать факт нарушения подлежащим государством своего международ­ного обязательства и принять допустимые в международ­ном плане меры, в частности обратиться к мерам дипло­матической защиты своих потерпевших физических или юридических лиц. Несоблюдение этого предварительного условия может явиться противоправным вмешательством в осуществление обязанным государством его внутреннего правопорядка, то есть составить само по себе междуна­родно-противоправное деяние.

Положения ст. 22 предусматривают необходимость ис­черпания доступных и эффективных внутренних возмож­ностей. Являются ли существующие для данного лица воз­можности действительно доступными и подлинно эффектив­ными, естественно, подлежит установлению для конкрет­ного казуса и конкретных существующих обстоятельств. В проекте пока специально не определено, что именно оз­начает термин «внутренние возможности». Однако для це­лей комментария к статье Комиссия указала, что это вы­ражение «означает возможности, которые открыты для

124         

частных физических или юридических лиц во внутреннем праве государства» 10.

 В своем комментарии Комиссия указала, что, по ее мне­нию, правило о необходимости исчерпания внутренних воз­можностей является принципом общего международного права, который утвердился в международном праве па­раллельно с нормами об обращении с иностранными ли­цами. Единственным условием его применимости или не­применимости в конкретном случае является наличие или отсутствие в распоряжении иностранного лица соответ­ствующих эффективных возможностей.

Конечно, необходимо учитывать, что исчерпание внут­ренних возможностей рассматривается в качестве прин­ципа общего международного права, то есть в условиях, когда само его действие или пределы и специальные ус­ловия его применения не установлены каким-либо соответ­ствующим двусторонним или многосторонним соглаше­нием.

Ничто также не мешает государствам установить при­менимость исчерпания внутренних возможностей в иных, чем при обращении с иностранцами, случаях, в частности в сфере международных обязательств, относящихся к пра­вам их собственных граждан. Соответственно условия предварительного исчерпания внутренних возможностей вполне закономерно фигурируют в некоторых конвенциях о правах человека (например, в ст. 11 и 14 Международ­ной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискри­минации 1966 г., в ст. 47 Международного пакта о граж­данских и политических правах 1967 г. и в ст. 5 Факуль­тативного протокола к нему).

Разумеется, когда такое условие явно установлено в договоре, оно и должно применяться, и ст. 22 в таком слу­чае становится беспредметной.

Об особой категории международных обязательств ре­зультата идет, наконец, речь и в ст. 23 проекта, озаглав­ленной «Нарушение международного обязательства, пре­дусматривающего предотвращение определенного события». Она устанавливает:

«Если результат, предусмотренный для государства международным обязательством, заключается в предотвра­щении свободно избранным им средством наступления оп­ределенного события, нарушение этого обязательства нали­цо лишь в том случае, если избранным поведением дан­ное государство не обеспечивает этот результат».

Цель этих положений — внести целесообразные уточне­ния в общие условия о наличии нарушения международ-

125

ного обязательства результата применительно к особой категории обязательств этого рода, обозначаемой иногда термином «обязательство события».

Определяющим критерием этой категории обязательств результата является предусмотренный обязательством кон­кретный результат, а именно — предотвращение определен­ного события. Однако в статье в действительности имеется в виду не любое событие вообще, которое, очевидно, долж­но составлять юридический факт всякого международного обязательства, а событие, вызываемое иными факторами, чем непосредственная деятельность государства.

Гипотеза, принимаемая во внимание Комиссией, гово­рится в комментарии к этой статье, характеризуется имен­но понятием события (вызванного деятельностью человека или явлением природы), которое, как таковое, не подразу­мевает деяния государства. Иначе говоря, под событием понимается внешнее событие. К сожалению, из текста ст. 23 этого ясно не следует11.

Соответственно, условия нарушения такого обязатель­ства должны определяться несколько иначе, чем условия применительно к обязательству, предусматривающему ре­зультат, достижение или недостижение которого связано лишь с деятельностью государства. Таким условием явля­ется прежде всего наступление подлежащего предотвраще­нию события. До тех пор пока событие не наступило, на­рушения обязательства нет, и претензия об ответственно­сти не может предъявляться. Однако наступления опреде­ленного события недостаточно для установления наличия нарушения такого международного обязательства. Необ­ходимо еще, чтобы государство не предотвратило его из­бранным поведением, что подразумевает, что событие мог­ло бы быть предотвращено путем иного поведения госу­дарства, которого можно было бы обоснованно ожидать от него в данных обстоятельствах. Разумеется, имеется в виду какое-либо поведение государства в пределах имею­щихся у него соответствующих материальных возможно­стей.

То обстоятельство, что до наступления события претен­зия об ответственности не может предъявляться, не препят­ствует государству, в пользу которого установлено обяза­тельство события, обратить внимание обязанного государ­ства на предполагаемую недостаточность принимаемых им для предотвращения данного события мер. Однако такое обращение, часто встречающееся в международной прак­тике, не является каким-либо элементом осуществления

126

международной ответственности    за международно-проти­воправные деяния.

В вышеприведенных статьях гл. II проекта о нарушении международного обязательства изложены нормы об общих условиях установления такого нарушения. Далее требует­ся, очевидно, определить другой — временной — аспект на­рушения международного обязательства, который, как от­метила Комиссия, и в международном, и во внутреннем праве определяется термином tempus cotnissi delicti (мо­мент правонарушения) и который предполагает установле­ние момента нарушения обязательства, а также продол­жительности или длительности его, когда это требуется оп­ределить. Этому посвящены ст. 24—26 проекта.

Статья 24 проекта, озаглавленная «Момент и продол­жительность нарушения международного обязательства, возникающего в случае деяния государства, не распрост­раняющегося во времени», предусматривает:

«Нарушение международного обязательства деянием государства, не распространяющимся во времени, происхо­дит в момент совершения этого деяния. Нарушение не рас­пространяется за пределы указанного момента, даже если последствия этого деяния продолжают существовать».

Аспект времени уже фигурировал ранее применительно к условию действительности для государства международ­ного обязательства (ст. 18), где речь шла о необходимости временного совпадения деяния государства и действитель­ности для него международного обязательства, а также о деяниях единовременного характера, деяниях длящегося характера и деяниях, растянутых и распространенных во времени. Это рассматривалось в контексте условий конста­тации нарушения международного обязательства. Теперь же речь идет об определении момента и продолжительно­сти нарушения, существование которого уже установлено.

Определение момента нарушения международного обя­зательства практически исключительно важно, так как это момент наступления международной ответственности госу­дарства-нарушителя, а также момент, начиная с которо­го потерпевшее государство приобретает право предъяв­ления международной претензии и осуществления допусти­мых международным правом акций против государства-нарушителя.

Момент и продолжительность нарушения могут иметь весьма существенное значение для определения размера нанесенного ущерба и, соответственно, размера его возме­щения. Это может иметь решающее значение для наступ­ления юрисдикции международной судебной инстанции,

127

которая установлена, например, в отношении фактов или ситуации начиная с определенной даты и т. д.

Случай деяния, не распространяющегося во времени, являющийся объектом ст. 24, достаточно прост. Моментом нарушения здесь, очевидно, является момент совершения этого деяния, и время, продолжительность нарушения так­же совпадает с моментом, когда происходит это нарушение.

Очевидно при этом, что все предшествующее наруше­нию и все последовавшее за ним не относится к моменту и продолжительности нарушения, хотя последствия проти­воправного деяния могут продолжать существовать и, воз­можно, даже нарастать. Последнее может иметь значение лишь в ином плане, а именно в плане характера и объе­ма международной ответственности, в частности, при оп­ределении подлежащего возмещению ущерба.

Следовательно, необходимо проводить четкое различие между деянием, имеющим долговременные последствия, и деянием продолжительного характера.

Более сложные правовые проблемы возникают в случае нарушения международного обязательства деянием про­должительного характера, чему посвящена ст. 25 проекта, озаглавленная «Момент и продолжительность нарушения международного обязательства, возникающего в случае деяния государства, распространяющегося во времени». В этой статье говорится:

«1. Нарушение международного обязательства деянием государства продолжительного характера происходит в момент начала этого деяния. Однако временем этого нару­шения является весь период, в течение которого это деяние совершается и остается не соответствующим международ­ному обязательству.

Нарушение международного обязательства деянием

государства, образованным серией действий или бездейст­

вий, применительно к различным случаям, происходит в мо­

мент совершения того действия или бездействия этой се­

рии, которое определяет наличие составного деяния. Одна­

ко временем этого нарушения является весь период, начи­

ная с момента первого из противоречащих международно­

му обязательству действий или бездействий, составляющих

составное деяние, и до тех пор, пока такие действия или

бездействия имеют место.

Нарушение международного обязательства сложным

деянием государства, образованным   последовательностью

действий или бездействий одних и тех же или различных

государственных органов применительно к одному и тому

же делу, происходит в момент совершения последнего об-

128

разующего элемента указанного сложного деяния. Однако временем нарушения является весь период, начиная с по­ведения, которое положило начало нарушению, и кончая поведением, которое завершило это нарушение».

В трех пунктах этой статьи определены момент и вре­мя нарушения международного    обязательства    для трех случаев деяний, ранее уже рассмотренных в ином аспекте в пп. 3, 4 и 5 ст. 18, а именно случаи деяния продолжи­тельного характера, составного деяния, сложного деяния.

Деяние продолжительного характера имеет место, ког­да действие или бездействие государства остается неиз­менным или идентичным (разумеется, в относительном смысле для целей настоящих статей) в течение какого-то более или менее длительного времени, продолжает су­ществовать, как таковое (например, несоблюдение поло­жений договора, сохранение силой колониального господ ства, незаконная оккупация иностранной территории и т. п.). В этом случае моментом нарушения обязательст­ва является момент начала деяния. Время же этого нару­шения— весь период с начала и до прекращения деяния или до прекращения действительности нарушенного обя­зательства.

Составное деяние, применительно к которому опреде­ляются момент и время нарушения международного обя­зательства, также распространяется во времени, хотя и иным образом, поскольку оно состоит из ряда отдельных деяний — действий или бездействий — применительно к раз­личным случаям, совершаемым, как правило, неодновре­менно. При этом лишь некая серия отдельных действий или бездействий составляет совокупное деяние, позволяю­щее констатировать наличие нарушения обязательства. Мо­ментом нарушения международного обязательства является здесь момент, когда такое составное, совокупное деяние налицо, то есть момент совершения завершающего серию действия или бездействия. Естественно, что решение воп­роса о том, какова именно серия связанных между собой общей направленностью, содержанием и последствиями действий или бездействий, которая может рассматривать­ся в качестве составного деяния, зависит от характера обя­зательства, казусов и конкретных условий.

Однако очевидно, что временем нарушения при этом будет весь период от начала серии последовательных на­рушений до ее завершения, а также весь последующий пос­ле образования составного деяния период, коль скоро и до тех пор, пока такие отдельные нарушения продолжают совершаться.

129

Иначе говоря, в случае составного деяния принимается во внимание то, что может быть охарактеризовано как си­стематическое нарушение, известная противоправная прак­тика.

Сложное деяние, которому посвящен п. 3 статьи, исхо­дит из обязательства результата такого характера, кото­рый допускает исправление не соответствующей требуемо­му результату ситуации последующим поведением государ­ства в лице той же или другой его инстанции применитель­но к одному и тому же случаю. Соответственно, сложное деяние неизбежно распространяется во времени и завер­шается каким-то последующим поведением, которое дела­ет окончательно невозможным достижение государством требуемого результата.

Момент этого завершающего поведения—действия или бездействия — и является моментом нарушения междуна­родного обязательства. При этом достаточно очевидно, что временем нарушения здесь является весь период от пер­воначального неправомерного поведения до некоторого последующего поведения, которое продолжило и завершило последовательность неправомерных действий или бездей­ствий.

Наконец, в ст. 26 решаются вопросы, определенные ее заглавием: «Момент и продолжительность нарушения меж­дународного обязательства о предотвращении определен­ного события». Она устанавливает:

«Нарушение международного обязательства, преду­сматривающего предотвращение государством определенно­го события, происходит в момент начала наступления этого события. Однако временем нарушения является весь пери­од, в течение которого это событие продолжается».

Выше, применительно к положениям ст. 23, отмечалось, что под событием в контексте проекта понимается внешнее для государства событие, то есть не вызванное непосред­ственной деятельностью этого государства. Наоборот, на обязанности государства лежит предотвратить его свобод­но избранным им средством. Именно наступление этого события и является одним из двух условий наличия нару­шения международного обязательства. Наличие второго условия — непредотвращение события избранным поведе­нием — также, естественно, присутствует, поскольку само наличие нарушения констатировано, ибо только в этом случае имеет смысл устанавливать момент его совершения и продолжительности.

При этих условиях наступление данного события или начало его наступления, если оно продолжается во време-

130

ни, и является логически моментом нарушения обязатель­ства.

Соответственно, если событие не единовременное, то вре­менем нарушения является весь период, пока оно продол­жается.

Положения ст. 26 завершают главу проекта, касаю­щуюся объективного элемента международно-противоправ­ного деяния — нарушения государством международного обязательства. В ней установлены условия, позволяющие определить наличие такого нарушения, а также момент его наступления и продолжительность его во времени.

В эту главу Комиссия международного права помести­ла также ст. 19, определяющую условия отнесения того или иного международно-противоправного деяния к ка­тегории международных преступлений или к категории правонарушений, то есть квалифицирующую такие деяния по степени их тяжести.

Строго говоря, такая квалификация не относится к про­блеме определения объективного элемента международно-противоправного деяния, хотя имеет исключительно важ­ное значение с точки зрения вида, формы и объема меж­дународной ответственности. С учетом сказанного этот во­прос будет рассмотрен в отдельной, следующей главе ра­боты.