ЮРИДИЧЕСКОЕ И КРИМИНОЛОГИЧЕСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГРАНИЦ УМЫСЛА

Юридическое определение границ

Дать юридическое определение границ умысла – значит ответить на вопрос, как определяет эти границы в Общей и Особенной частях действующее уголовное законодательство.

Ответить .на этот вопрос не так легко.

Если говорить об общем определении умысла, то ранее действовавшее законодательство устанавливало верхнюю границу этого понятия юридически достаточно четко'. Это было предвидение и желание общественно опасных последствий. К сожалению, как показало дальнейшее развитие законодательства, с криминологической точки зрения эта граница была проведена неточно:

«беспоследственные», так называемые формальные преступления остались за пределами общего определения умысла.

Одной из особенностей определения умысла в действующем законодательстве является то, что его верхняя и нижняя интеллектуальные границы определены в различных терминах: в первом случае–сознание общественно опасного характера деяния; во втором – предвидение общественно опасных последствий. Как видим, верхняя и нижняя границы умысла в этом определении «непараллельны», каждая из них, чтобы соответствовать другой и быть однопорядковой с нею, тре-

* Верхняя граница умысла – «уровень», на котором умысел выражен наиболее «и-нтеясивно». Напротив, его нижняя граница – это линия, отделяющая умысел от неосторожности (конкретнее, от самонадеянности).

37

бует иного определения. Это иное определение можно получить путем своего рода «выравнивания» терминологии, основанного на выведении за скобки элементов, психологически общих для различных форм умысла, известных действующему законодательству.

Представляется, что в поисках нужного нам однородного показателя необходимо попытаться прежде всего «выравнять» категории сознания и предвидения. Такое «выравнивание» может быть достигнуто путем выдвижения на первый план сознания общественно опасного характера деяния.

С одной стороны, если преступление, как материальное, так и формальное, есть общественно опасное деяние, то интеллектуальное отношение преступника к своему поступку, по-видимому, должно выражаться в первую очередь именно в сознании этой его объективной характеристики.

Если, с другой стороны, обратиться к анализу интеллектуального элемента субъективной стороны формальных и материальных преступлений, то мы получим следующую картину.

В формальных преступлениях, которые в действующем УК РСФСР составляют, по нашим подсчетам, около 60% общего числа составов, общественно опасный результат органически включается в действие. В этих случаях совершение действия есть вместе с тем и причинение результата, и поэтому предвидение общественно опасного результата отдельно от сознания общественно опасного характера действия здесь не может иметь

места.

Если лицу нанесено оскорбление, т. е. в неприличной форме унижены его честь и достоинство, то состояние «оскорбленности» на стороне потерпевшего неопровержимо 'предполагается, независимо от того, считает ли он или не считает нужным преследовать виновного в уголовном порядке (ст. 27 УПК РСФСР). В случаях такого рода вся «общественно опасная ситуация» (неприличие формы и унижение чести и достоинства личности) полностью охватывается сознанием виновного.

Что касается материальных преступлений, то здесь результат отделен от действия; в отношении действия он выступает как будущее. Поэтому естественно, что в мо-

38

мент совершения действия результат предвидится деятелем. Если должностное лицо умышленно использует свое служебное положение вопреки интересам службы, оно предвидит, что его действием будет причинен вред коллективным или личным интересам.

Для наших целей, однако, важно подчеркнуть другое. Предвидение есть не что иное, как сознание развития явления и результатов этого развития. Если данное явление представляет собой результат другого явления, то предвидеть этот результат – значит сознавать свойство породившего его явления', сознавать связь между этим другим явлением и результатом и характер этого результата. В нашем примере должностное лицо сознает, что использование им служебного положения вопреки интересам службы может привести к причинению вреда. Поэтому, если определение злоупотребления властью или служебным положением, даваемое ст. 170 УК РСФСР, изложить так: «Использование должностным лицом своего служебного положения вопреки интересам службы, причем виновный сознавал возможность причинения своими действиями существенного вреда государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан, если этот вред наступил», то ни существо определения, ни суть отражаемого в нем преступления не изменятся.

Таким образом, очевидно, верхняя и нижняя интеллектуальные границы умысла могут быть юридически определены как сознание лицом, совершившим преступление, общественно опасного характера своего действия или бездействия или их последствий.

Здесь, однако, сразу же возникает ряд вопросов. Первый из них заключается в том, что в только что обозначенных границах помещается не только умысел, но часто и неосторожность, а именно–самонадеянность. Последняя, как известно, также предполагает предвидение виновным возможности наступления общественно опасных последствий. Самонадеянность отличается от умысла по волевой стороне – наличием у виновного легкомысленного расчета на предотвращение последствий. Следовательно, определение нижней границы умысла

' А. А. П ио нтко вс ки и. Учение о преступлении по советскому уголовному праву, М., 1961, стр. 350.

39

требует указания на волевой элемент, каковым является сознательное допущение последствии.

Трудность вопроса заключается, однако, в том, что, как мы видели, законодательное определение верхней границы умысла не включает указания на волевой элемент. При таком положении умысел напоминает человеческую фигуру с интеллектуальными ногами разной длины и волевыми плечами на разном уровне: правая нога длиннее левой и правое плечо ниже левого. Не входя пока в обсуждение вопроса по существу, отметим все же, что такое положение, по-видимому, не вполне нормально.

Отдавая себе в этом отчет, судебная практика и теория нередко включают в юридическое определение верхней границы умысла своего рода криминологически» «присадок».ПЗ рамках сознания субъектом общественно опасного характера деяния практика и теория – обычно не очень уверенно и не очень четко – проводят границу между оттенками его волевого отношения к характеру содеянного. Так, в одном из комментариев УК РСФСР подчеркивается, что при хулиганстве возможна ситуация, когда виновный «сознает, что грубо нарушает общественный порядок, и хотя и не желает проявить неуважение к обществу, но понимает, что его действия объективно заключают в себе таковое неуважение»'. >

По существу эта же точка зрения выражена и в руководящем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 22 декабря 1964 г., где говорится, в частности, что «суды должны отграничивать хулиганство от других преступлений в зависимости от содержания и направленности умысла виновного, мотивов, целей и обстоятельств совершенных им действий» и что в связи с этим «нанесение оскорблений, побоев, причинение легких или менее тяжких телесных повреждений и другие подобные действия, совершенные по личным мотивам, могут квалифицироваться как хулиганство лишь тогда, когда они были сопряжены с грубым нарушением общественного порядка и выражали явное неуважение к обществу»2.

* «Научный комментарий к Уголовному кодексу РСФСР-», Свердловск, 1964, стр. 398.

2 «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР, 1924–1970», «Известия», 1971, стр. 488–489.

40

Аналогичную мысль Пленум Верховного Суда СССР выразил в руководящем постановлении от 25 марта 1964 г., где он указал, что ответственности по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР подлежит лицо, которое «знало или допускало, что совершает насильственный половой акт с несовершеннолетней...»'.

Суммируя сказанное, можно прийти к выводу, что верхней юридической границей умысла является сознание и желание, а нижней–сознание и сознательное допущение общественно опасного характера деяния. Представляется, что при таком решении наша фигура и ногами, и плечами упирается в выравненные интеллектуально-волевые плоскости. В указанных границах при совершении материальных преступлений умысел выражается в предвидении общественно опасных последствий действия или бездействия, соединенном с их желанием или сознательным допущением2.

Юридические границы умысла при совершении конкретных преступлений устанавливаются путем анализа их законодательных определений. К этому вопросу мы будем не раз возвращаться. \

Вопрос о криминологическом определении границ умысла

?Дать криминологическое определение границ умысла – значит ответить на вопрос о том, какая субъективная сторона общественно опасного поведения оправдывает отнесение его к числу сравнительно более тяжких– умышленных–преступлений и применение к преступнику соответствующих мер воздействия. Как и в предыдущем случае, ответ на этот вопрос должен быть дан как в общем определении, так и применительно к конкретным преступлениям.

Можно, конечно, сказать, что на этот вопрос отвечает юридическое определение границ умысла. С точки зре-

' «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР. 1924–1970», стр. 456.

2 В дальнейшем будет показано, что сформулированное в тексте юридико-логическое определение границ умысла в полно»! объеме применимо только к материальным преступлениям. Об умысле применительно к формальным преступлениям н к формальным элементам материальных преступлений см. стр. 181.

41

ния толкования действующего закона в процессе его применения это и в самом деле так. Если закон ограничивает умысел указанием на сознательное допущение общественно опасного характера деяния, нельзя усмаг-ривать умысел там, где такого допущения нет. Если данная статья Особенной части предусматривает ответственность лишь при наличии желания последствий, содеянное нельзя квалифицировать по этой статье, если такого желания не установлено.

Однако интересующая нас проблема этим далеко не исчерпывается. Нет надобности доказывать, что умысел, границы и формы умысла, граница между умыслом и неосторожностью суть факты, они существуют не только в нашем воображении, а прежде всего в объективной действительности. В законодательном или доктриналь-ном определении умысла и его форм эти факты могут быть отражены с достаточной полнотой и точностью или же, напротив, в том или ином отношении неудовлетворительно. Задача законодателя и обслуживающей уголовное законодательство теории уголовного права совершенствовать эти определения с тем, чтобы они более полно и точно отражали соответствующие факты действительности^!

Напомним замечательную мысль Маркса: «Законодатель..,–писал он,–должен смотреть на себя как на естествоиспытателя. Он не делает законов, он не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений. Мы должны были бы бросить упрек законодателю в безграничном произволе, если бы он подменил сущность дела своими выдумками»'. И в другом месте: «Закон не свободен от общей для всех обязанности говорить правду. Он вдвойне обязан это делать, так как он является всеобщим и подлинным выразителем правовой природы вещей. Правовая природа вещей не может поэтому приспособляться к закону–закон, напротив, должен приспособляться к ней»2.

Юридическое определение границ субъективной стороны, таким образом, не должно быть и не является произвольным. Оно отражает или должно отражать реаль-

' К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 168. 2 Там же, стр. 122.

42

нбС|Ть общественных отношений, иначе оно не будет ь достаточной мере эффективным. В той мере, в какой оно этого не делает, оно бьет мимо цели: криминологически умышленные преступления могут оказаться юридически неосторожными, и наоборот. Поэтому оценка соответствующих положений действующего законодательства с точки зрения его соответствия требованиям социальной действительности составляет важную задачу науки.

'Если, например, считать, что действующее законодательство применительно к формальным преступлениям не проводит деления умысла на виды, требуя лишь, чтобы виновный сознавал общественно опасный характер содеянного, наука должна решить, обосновано ли криминологически такое решение, которое ставит знак равенства между случаями, когда виновный желал совершить действия, например,хулиганского характера и когда он всего лишь «сознательно допускал», что его действия носят такой характер. Решение этого вопроса тем более важно, что согласно распространенной точке зрения деление умысла на виды применимо и к формальным преступлениям, однако, лишь в том своеобразном смысле, что такие преступления могут совершаться только с прямым умыс-лом/«Поскольку косвенный умысел характеризуется безразличным отношением к общественно опасным последствиям,–пишут авторы одного из учебников Общей части советского уголовного права,–постольку нельзя говорить о косвенном умысле при таких преступлениях, где само деяние (действие или бездействие) образует оконченный состав преступления и где в состав не включается наступление определенных общественно опасных последствий. Виновный в этих случаях, сознавая совершаемое им действие или бездействие, тем самым желает совершить его, т. е. действует с прямым умыслом»'.

Как видим, речь идет здесь не о различении оттенков умысла в рамках состава, например, того же хулиганства, а о непризнании хулиганскими действий, при совершении которых субъект всего лишь «сознательно допускал», что он грубо нарушает общественный порядок и выражает явное неуважение к обществу.

Этим криминологические масштабы проблемы, однако, не ограничиваются.

* «Советское уголовное право. Часть Общая», М., 1962, стр. 146. 43

•^Как известно, действующее законодательство рас' крывает понятие неосторожности только в терминах отношения виновного к последствиям своих действий. Теория нередко делает из этого вывод, что «неосторожные действия или бездействие, которые могли бы повлечь, но фактически не 'вызвали общественно опасных последствий, не считаются законом достаточным основанием для привлечения лица к уголовной ответственности»'.

Если принять обе только что приведенные позиции, то придется прийти к выводу, что три пятых всех известных Особенной части преступлений–формальные преступления–могут быть совершены только с прямым умыслом и не влекут уголовной ответственности ни при какон другой форме субъективной стороны. Такой же вывод мы должны будем сделать и в отношении формальных эль-ментов материальных преступлений. Способ убийства, возраст и другие признаки, характеризующие потерпевшего, и тому подобные обстоятельства не относятся к категории последствий, и их тоже можно будет вменять в вину, по-видимому, лишь в том случае, если субъкт желал, чтобы примененный им способ убийства был именно особо жестоким или опасным для жизни многих людей, или желал изнасиловать именно несовершеннолетнюю^

Если к этому добавить, что по букве или смыслу закона многие материальные преступления могут быть совершены только с прямым умыслом, а некоторые–только по неосторожности, то получится, что для косвенного умыела в Уголовном кодексе по существу почти не остается места.

Если этот вывод не получает подтверждения в действующем законодательстве, он может быть опровергнут юридическими аргументами. Если же он обоснован действующим законодательством, он подлежит криминологической оценке.

1 <Уголовное право. Часть Общая», М., 1966, стр. 187. Это не мешает авторам учебника рассматривать убийство, совершенное в мнимой обороне, «когда субъект... мог и должен был предвидеть, что в действительности нападения не происходило», как неосторожное (там же, стр. 221, 222), хотя в этом случае неосторожность относится не к последствиям, а к оценке действий потерпевшего в момент нападения.

44

\ Аналогичное положение имеет место в отношении определения субъективной стороны в статьях Особенной ча^ти. Лицо, толкующее уголовный закон в процессе его применения, может ограничиться и удовлетвориться констатацией того, например, что злоупотребление служебным положением в РСФСР признается преступлением лишь при наличии личной заинтересованности виновного. Но наука, изучающая вопросы эффективности законодательства и пути его совершенствования, не может ограничиваться этим. Она должна выяснить криминологическую обоснованность или необоснованность такого решения. Не сделав этого, мы не сможем научно сопоставить приведенную норму с аналогичной нормой УК, Казахской ССР, которая в определение злоупотребления указания на личную заинтересованность не включает. Можно привести десятки подобных примеров.

Определение границ умысла в Общей и Особенной частях