Глава VI. Суд присяжных

Движение вперед или вспять?

К числу важнейших мер судебной реформы 1991–1995 гг. принято относить возрождение суда присяжных. Речь идет именно о возрождении этого института, ибо суд присяжных в России ведет свою историю от реформ 1864 г. Вводился он тогда не повсеместно, а к концу столетия наметились явные ограничения использования этой формы правосудия: подверженный эмоциям и риторическому влиянию ораторов-златоустов он очень часто выходил за пределы не только законности, но и здравого смысла.

Вопрос о целесообразности возвращения к суду присяжных был и до сих пор является предметом острых дискуссий на страницах как юридической, так и массовой печати. Их интенсивность возрастала с принятием реальных мер законодателем по реабилитации суда присяжных. Первым таким актом, как указывалось выше, были Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве от 13 ноября 1989 г. с их несколько странной статьей 11: «… вопрос о виновности подсудимого может решаться судом присяжных (расширенной коллегией народных заседателей)». Затем появилась в Конституции РСФСР 1978 г. в результате поправок и дополнений 1991–1992 гг. ст. 166: «Рассмотрение гражданских и уголовных дел в судах осуществляется коллегиально и единолично; в суде первой инстанции — с участием присяжных заседателей, народных заседателей либо коллегией из трех профессиональных судей или единолично судьей».

Здесь, как видим, декларируется суд присяжных и впервые допускается отступление от коллегиальности осуществления правосудия, бывшей в СССР и России его незыблемым принципом с 1917 по 1992 годы!

Особенность суда присяжных состоит в том, что его состав делится на две коллегии: коллегию присяжных заседателей (их число варьируется от пяти до двенадцати, иногда и больше) и коллегию профессиональных судей (как правило, не более трех человек, чаще — один судья — председательствующий). Коллегия присяжных, удалившись в совещательную комнату, отдельно от профессиональных судей решает вопрос доказанности обвинения, виновности подсудимого, признания тех или иных обстоятельств смягчающими ответственность. Профессиональный судья (судьи) жестко связан вердиктом присяжных, исходя из которого применяет уголовный закон и определяет меру наказания.

Цивилизованный мир, отмечали оппоненты суда присяжных, отказывается от этой формы правосудия, как архаической и не эффективной. Ученые и практические юристы США, Англии, Италии указывают на такие недостатки суда присяжных, как ориентация его на групповые интересы, необъективность, чувствительность к риторике и общественным страстям, беспомощность в исследовании доказательств при рассмотрении сложных дел, снижение ответственности профессиональных судей за результаты рассмотрения дел, обилие необоснованных и незаконных вердиктов, крайняя волокита и дороговизна. Приводится и статистика, подтверждающая эти оценки: судом присяжных в Англии рассматривается всего лишь около 2 процентов всех дел, в США — до 4 процентов, в Канаде — 1, Франция отказалась от суда присяжных со времен второй мировой войны. Подчеркивается также, что альтернативой суду присяжных в Англии являются мировые судьи, рассматривающие дела, как правило, единолично. В США — прагматическое, далекое от идеи законности соглашение сторон в результате торга об обвинении, санкционируемое судьей 24.

В проекте закона «Об устройстве и полномочиях судебной власти», подготовленном группой ученых НИИ при Генеральной прокуратуре РФ, предусмотрен суд присяжных, состоящий из двух коллегий — трех профессиональных судей и семи присяжных заседателей (ст. 15) 25. Однако и до подготовки этого законопроекта и после его опубликования руководителем авторского коллектива высказывались опасения о наступлении возможных негативных последствий этой формы судопроизводства. Главное из них — отход от задачи установления истины, снижение ответственности профессиональных судей за принимаемые решения, расшатывание законности путем подмены этого принципа групповыми представлениями о справедливости 26.

Аналогичные опасения со ссылкой на нравственную деградацию общества, отсутствие общепризнанных моральных ценностей, на которые могли бы ориентироваться рядовые граждане, оказавшиеся в роли присяжных, были изложены проф. Г. Хохряковым, а несколько позже и другими авторами 27. Предостережения зарубежных ученых против слепого копирования англо-саксонской формы суда присяжных были изложены в статье проф. Г. Дашкова 28.

Серьезную систему аргументов против введения суда присяжных предложила член Верховного суда РФ Л. Дементьева. Она пишет о трудностях комплектования скамьи присяжных, о дороговизне этого суда и значительном увеличении сроков рассмотрения этих дел, при том, что в следственных изоляторах будет возрастать число обвиняемых, ожидающих суда. «Наконец, — замечает она, — самый важный вопрос — правосудность суда присяжных.

По смыслу закона любое судебное разбирательство призвано установить истину по делу. Насколько отвечает этому требованию рассмотрение дел судом присяжных? Присяжные заседатели должны ответить на три вопроса: доказано ли, что деяние имело место; доказано ли, что это деяние совершил подсудимый; виновен ли подсудимый в совершении этого деяния?

По мнению некоторых сторонников суда присяжных, его преимущество перед профессиональными судьями в том, что присяжные заседатели, не обремененные знанием закона, будут принимать решения на основе эмоционального восприятия полученной в ходе судебного разбирательства информации. Но какое отношение это имеет к установлению истины по делу?

Часто приводимый пример с Верой Засулич, которую суд присяжных оправдал, является примером беззакония, а не торжества законности. Можно понять побудительные мотивы совершенного Засулич террористического акта, но виновность ее в преступлении очевидна.

Это как раз пример того, что законность и правосудность решения, неотвратимость наказания за содеянное зависят от случайности, от эмоционального, не регулируемого законом восприятия присяжными заседателями совершенного обвиняемым деяния. А ведь суду присяжных подсудны дела о наиболее тяжких преступлениях, в том числе об умышленных убийствах, за совершение которых предусмотрена и смертная казнь. При нынешнем росте именно тяжких преступлений, доступности оружия, организованности преступных группировок введение судов присяжных увеличивает шансы истинных преступников остаться безнаказанными.

И еще: на предотвращение преступлений влияет не столько суровость наказания, сколько его неотвратимость. Суд присяжных, на мой взгляд, эту неотвратимость обеспечить не может. Присяжные не несут никакой ответственности за принятые ими решения, нельзя гарантировать их неподкупность, поскольку система отбора кандидатур не исключает попадания в заседатели нужных преступным группировкам людей.

Так кого в настоящих условиях будет защищать суд присяжных, кому он выгоден?» 29.

Еще более решительно против суда присяжных выступают некоторые судьи низовых звеньев судебной системы. Так, П. Мельников (народный суд Киржачского р-на Владимирской области) уверен, что суд присяжных вводить преждевременно, что там, где он действует, он допускал и допускает грубейшие ошибки и произвол, что он не добавит ни законности, ни справедливости в уголовный процесс 30.

Но немало опубликовано и статей, аргументирующих противоположную позицию. Так, газета «Известия» опубликовала ряд статей, в которых противники суда присяжных отнесены к числу чуть ли не махровых реакционеров и ретроградов 31.

А некий С. Тропин публикует восторженную статью под заголовком «Суд присяжных может изменить страну и народ». Автор приводит высказывание А. Ф. Кони: «Суд присяжных укореняет и поддерживает в обществе представление о правде и справедливости как о реальных, а не отвлеченных понятиях». «И в этом, — пишет автор, — конечно, отличие суда присяжных от суда профессионалов. Последний не может не следовать закону, присяжные — могут, ибо их решения — это отражение народного правосознания… Присяжные раздвигают горизонты милосердия до пределов, не доступных профессиональному судье… Никто не понимал и зачастую не понимает сегодня, что суд присяжных — это не просто изменение судопроизводства, а трансляция в наше общество совершенно новой культуры: политической, социальной, а не только правовой» 32.

Трудно удержаться от столь пространной цитаты — уж очень красиво звучит. Так и только так нужно агитировать за нововведения. А что из этого произойдет потом, — это ведь когда еще будет!

Важно отряхнуть пыль скучной и надоевшей законности с ног одряхлевшей Фемиды, опять пуститься в бурное правовое море с единственным компасом — совестью народной; вернуться от упорядоченной системы статутного права к судебным прецедентам.

— Как тебя судить? — спрашивал добрую сотню лет назад известный сатирический персонаж понурого русского мужика. — По закону или по совести? Законов эвон сколько, — показывал он широким жестом на толстые книги.

— По совести, батюшка, по совести.

— Ну и ладно.

Итак, присяжные будут раздвигать горизонты милосердия и транслировать новую культуру без оглядки на правовые принципы… Профессиональные же судьи, напротив, считают в полном соответствии с утвердившейся в нашем обществе правовой психологией, что «никакие ссылки на «высшую справедливость» или целесообразность, интересы общества или конкретного человека не могут признаваться приоритетными по отношению к Закону». Записали они это положение как абсолютно бесспорное не где-нибудь, а в ст. 1 Кодекса чести судьи Российской Федерации (пока еще в проекте).

Назревал, как видим, конфликт между двумя судебными коллегиями еще до создания суда присяжных. Хотелось надеяться, что ситуация столь драматичной выглядит только в теории, что на практике острота противоречий сгладится и «жизнь все снесет», — как говорил Лев Толстой относительно необходимости завышения нравственных требований к человеку. Будем и мы надеяться, что жизнь «несет».

Закон принят

Наконец, Закон о суде присяжных был принят. Произошло это событие 16 июля 1993 г., и назывался закон «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР», Уголовно-процессуальный Кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об административных правонарушениях».

Закон установил, что рассмотрение гражданских и уголовных дел в судах осуществляется коллегиально и единолично; в суде первой инстанции — с участием присяжных заседателей, народных заседателей либо коллегией из трех профессиональных судей или единолично судьей.

Подсудность уголовных дел суду присяжных определена статьей 421 Закона применительно к ст. 36 действующего УПК, устанавливающей подсудность краевого, областного, городского суда. Только по этим делам и только по ходатайству обвиняемого, заявленного при окончании предварительного следствия, дело может быть передано на расследование суда присяжных. Участие защитника по делам, которые могут быть рассмотрены судом присяжных, обязательно, причем еще на стадии предварительного следствия с момента объявления обвиняемому о его окончании и предъявлении ему дела для ознакомления.

Обязательно и участие государственного обвинителя в рассмотрении дел судом присяжных. Его отказ от обвинения влечет прекращение дела.

Закон детально урегулировал процедуру отбора присяжных заседателей, особенности назначения судебного заседания и порядок его проведения, содержание напутственного слова председательствующего, условия вынесения вердикта присяжными, способы обжалования приговора суда присяжных, как не вступившего, так и вступившего в законную силу.

Несмотря на сдержанное отношение к этому акту судебной реформы, мы не склонны оценивать его однозначно: справедливыми могут быть любые оценки, в зависимости от того, на чем акцентируется внимание.

Достижение видится в расширении организационных форм правосудия с учетом интернационального опыта, в более широком вовлечении народа в отправление правосудия, в укреплении судейской независимости, в создании дополнительных гарантий прав обвиняемого, в конечном счете — в поиске новых путей и форм совершенствования условий судебного познания.

Априорная критика суда присяжных, даже если она и кажется убедительной, не должна препятствовать накоплению нового опыта в реализации функций судебной власти. Критические оценки должны быть перенесены теперь на сам Закон, его нормативную материю, на условия его реализации и практики функционирования в России возрожденного правового института — суда присяжных.

Закон о суде присяжных влечет многие негативные последствия, представление о которых отчасти дает приведенная выше полемика вокруг этого института. Частично они могли бы быть упреждены или нейтрализованы более осмотрительным законодателем. Например, таким соотношением численности входящих в состав суда коллегий и таким распределением полномочий, которые бы сохраняли ведущую роль профессионального начала. В частности: в качестве альтернативы состава суда присяжных из одного профессионального судьи — председательствующего — и 12 присяжных заседателей (1 + 12) предлагался состав из двух коллегий — трех профессиональных судей и семи присяжных заседателей (3 + 7) 33. Преимущества такого состава в том, что вопросы, решаемые председательствующим — о юридической квалификации деяния и мере наказания, — весьма ответственны по делам о тяжких преступлениях и требуют коллегиального обсуждения. Ситуации, в которых председательствующий один решает вопрос о возможности применения смертной казни (ст. 460, ч. 4), едва ли перевешиваются возможными позитивными результатами введения суда присяжных.

Ограничение коллегии присяжных числом семь имеет не только положительные организационные и экономические последствия. С точки зрения психологии малых групп, принимающих ответственные решения, с ростом их состава не возникает качественное приращение. Может быть наоборот — снижение чувства индивидуальной ответственности. Это с успехом было продемонстрировано и ушедшим в небытие первым демократическим Парламентом РФ, и Моссоветом. Последний, как известно, преобразован в Городскую думу с сокращением численности состава более чем в 15 раз.

Но есть и другие, боле очевидные недостатки рассматриваемого Закона. Это предусмотренный им решительный поворот от принципа коллегиальности в правосудии к единоличному правосудию, отражающему черты административной юрисдикции, и к освобождению суда от обязанности доказывания, активного поиска истины, свойственных традиции российского судопроизводства.

К этим вопросам придется возвращаться еще не раз, ибо только всесторонне раскрыв их, мы увидим за ультрадемократическими восторгами по поводу «возрождения подлинного правосудия», «возвращения России в лоно цивилизации» и т. п. нашу реальную перспективу. А состоит эта перспектива, как это ни горько, в том, что реформаторы скорее разрушают суд, нежели создают судебную власть, как это ими прокламируется. Вместо коллегиального суда, худо-бедно подверженного общественному контролю через участие в нем делегированных трудовыми коллективами народных заседателей, Россия получает единоличных судей-чиновников, бесконтрольных и безответственных в силу гипертрофированных решений о несменяемости, независимости, неприкосновенности. Это очень серьезно. С этим мы уже столкнулись, обнаружив серию безответственных решений отдельных судей об освобождении из-под стражи опасных преступников. В будущем для общественности и прессы эта тема, надо думать, обретет значение перманентной.

Освобождение суда от обязанности доказывания и активного поиска истины — очевидная тенденция судебной реформы, воплощенная в законе о суде присяжных. В концепции судебной реформы эта идея была несколько замаскирована суждениями об освобождении суда от несвойственных функций и обвинительного уклона.

«В пореформенном законодательстве должны отсутствовать все рудименты обвинительной роли суда, а именно:

— право возбуждать уголовные дела;

— обязанность суда направлять подсудимому копию обвинительного заключения;

— обязанность восполнять пробелы предварительного расследования за счет самостоятельного поиска доказательств;

— обязанность продолжать процесс при отказе прокурора от обвинения;

— обязанность направлять уголовные дела на доследование при неполноте расследования» 34.

Доказывание предлагается всецело возложить на стороны, — в этом видится авторами воплощение принципа состязательности.

Закон о суде присяжных пунктуально воплощает эти предписания (см. ст. 429), а в некоторых проектах УПК РФ они находят дальнейшее развитие. Мы видим здесь отход от национальных традиций Российского судопроизводства, реализовавшихся и в законодательной и в судебной практике от 1864 г. до последнего времени.

Господствующая доктрина отечественного судопроизводства, вполне отвечавшая действующему процессуальному законодательству, рассматривала суд как самостоятельного участника доказывания, в полной мере несущего ответственность за законность и истинность своих решений. Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик ставили суд на первое место в числе гарантов объективного исследования обстоятельств каждого дела (ст. 14). Эта норма воспроизводится и в действующем УПК РСФСР (ст. 20).

Выступление в суде сторон, наделенных равными правами — обвинителя, защитника, подсудимого и др. (ст. 245 УПК), — воплощавшее идею состязательности, оказывало суду существенную помощь во всестороннем освещении материалов дела, в оценке доказательств. Но оно не освобождало суд от активного поиска истины.

Велика в этом отношении роль председательствующего в суде (профессионального судьи), который «руководит судебным заседанием, принимая все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств дела и установлению истины…» (ст. 243 УПК). Этой же идее подчинена роль вышестоящих судов, которые, руководствуясь ревизионными началами, не связаны доводами жалоб и протестов, а проверяют дело в полном объеме в отношении всех осужденных, в том числе и тех, которые жалоб не подали и в отношении которых не принесен протест (ст. 332, 380 УПК РСФСР).

Есть в действующем законодательстве и нормы, определяющие отношение суда к позициям сторон — они не обязательны для суда и даже отказ прокурора от обвинения «не освобождает суд от обязанности продолжать разбирательство дела и разрешать на общих основаниях вопрос о виновности или невиновности подсудимого» (ст. 248 УПК).

Так было, так есть, но так не должно быть, считают наши радикальные реформаторы, которые, как кажется, не прочь повторить опыт 1917 года — разрушить, «не реформируя», старый суд, и снова начать с нуля.

Закон о суде присяжных, отражая разрушительные идеи Концепции судебной реформы, явно стал на этот путь, игнорируя и достижения отечественной теории доказательств и более чем вековой опыт России.

Напомним об этом.

Авторы фундаментального труда по теории доказательств, подробно анализируя роль суда как участника процесса доказывания, приходят к выводу: «Таким образом, суд активно и самостоятельно собирает, проверяет, закрепляет и оценивает всю совокупность доказательств. Это составляет публично-правовую обязанность суда, гарантированную соблюдением ряда процессуальных правил».

«Исполнение судом обязанности доказывания обеспечивается прежде всего правильным пониманием судьями своего государственного и общественного долга» 35.

Можно, разумеется, дезавуировать эти положения теории ссылками на то, что они опираются на устаревшее законодательство, что свободная мысль всегда в поиске лучших решений. Но, во-первых, эти положения теории не были навязаны отечественной практике судопроизводства, — они отражали реальный опыт правосудия. Во-вторых, ломка устоявшихся традиций не всегда есть благо. Консерватизм, осмеянный революционной теорией большинства, имеет и позитивное содержание — устойчивость, стабильность, которых нам ныне так недостает. В-третьих, освобождение суда от обязанности доказывания чревато для нашего правосудия многими опасностями и главная из них — опасность торжества в суде не правды, а силы.

Это понимают и судьи, хотя, как мы уже указывали, для многих из них сокращение обязанностей — благо (правда, к счастью, не для всех).

Так, в статье А. Бабенко, председателя Самарского областного суда, и Н. Черкасовой, преподавателя Самарского университета, выражена серьезная тревога по поводу последствий снижения активности судей в доказывании. При этом они опираются не только на свой собственный опыт и опыт своих коллег, но и детально анализируют процессуальное законодательство пореформенной России, найдя в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года ряд норм, не допускавших пассивности судей, обязывавших их не только проверять уже собранные по делу доказательства, но и расширять и углублять их (ст. ст. 105, 107 Устава).

«Творцы Устава не без оснований полагали, что по делам, подсудным окружным судам, действует публичное начало, по которому «суд уголовный не может принимать в уважение желания сторон — ни того, что сам подсудимый не хочет оправдывать свою невиновность, ни того, что сам обвинитель потворствует виновному…» (Комментарий к ст. 690 Устава)» 36.

Как насилие над судом мы воспринимаем положения Закона о суде присяжных, которые ограничивают властные полномочия суда, лишают его права принимать решения по своему усмотрению, основанному на проверенных им материалах дела, передают судьбу дела в руки сторон.

Так, суд присяжных не может возбудить дело по новому обвинению или в отношении нового лица: не может по своей инициативе направить дело на дополнительное расследование, даже если в судебном заседании выявлены существенные для дела обстоятельства, исследование которых без дополнительного расследования невозможно (из ст. 429). Суд обязан прекратить дело производством при отказе прокурора от обвинения и на предварительном слушании и на любом этапе разбирательства дела судом (ст. 430).

Итак, суд жестко запрограммирован обвинением и обвинителем, он утрачивает свое доминирующее положение в процессе и его публично-правовая функция поставлена под серьезное сомнение.

Во имя чего это делается? Мы не думаем, что таким способом защищаются права личности, — скорее это рабское копирование англо-саксонской идеи уголовного права. Но в системе англо-американского судопроизводства эта идея в течение веков стала органичной, ибо она связана массой процессуальных правил и прецедентов. Для нас — это новая идея, не вписывающаяся в традиционную систему российского судопроизводства, построенного по континентальному образцу. И поэтому эта идея и связанные с нею конкретные процессуальные новеллы несут заряд большой разрушительной силы. Латентная часть современной российской преступности грозит возрасти еще более; государственный обвинитель по сути освобождается от судебного контроля (хотя применительно к предварительному следствию навязываются противоположные идеи подмены судом прокурорского надзора, что однозначно приведет к ослаблению борьбы с преступностью); потерпевший лишается судебной защиты.

На эту проблему можно посмотреть и с позиции разделения процессуальных функций.

Состязательность в суде — это не только выполнение функций обвинения и защиты, но и функции разрешения дела по существу. Последняя функция принадлежит суду и только суду. Его решение по делу должно быть законным и справедливым, и значит, — истинным. Без активного включения суда в процесс доказывания (постановка вопросов, проверка показаний, назначение экспертиз, устранение с помощью сторон и по своей инициативе пробелов в доказательствах и т. п.) обеспечение правильного решения чаще всего невозможно. Стороны пристрастны, их функции «односторонни». Подход к делу с позиции суда — это не поддержание той или иной стороны, а поиск истины. Обвинительный уклон суду противопоказан, так же как и тенденциозная поддержка стороны защиты. Но и анемичный суд, ориентированный на формально-юридические решения, не образец для подражания.

Пафос авторов Закона о суде присяжных, концепции судебной реформы подогревается желанием освободить суд от якобы довлеющей над ним обвинительной функции, но незаметно для себя они освобождают его и от функции правосудия! Какой же это правый суд, если его результат всецело может зависеть от изворотливости и красноречия той или иной стороны?

Здесь уместно указать на противоречивость позиции реформаторов. В Законе о суде присяжных, освобождая суд от бремени доказывания, они невольно возвышают прокурора. Но такое возвышение не вписывается в их концепцию.

Одной из центральных идей «Концепции судебной реформы» является идея освобождения сферы правосудия от прокурорского надзора, который якобы ограничивает независимость суда. При этом не принимались никакие резоны о том, что нынешняя прокуратура совсем не та, что была в «годы культа», что действующее процессуальное законодательство не предусматривает никаких властных полномочий прокурора по отношению к суду, что, напротив, любые решения прокурора, как и защитника, для суда не имеют обязательной силы, что действия прокурора по опротестованию судебных решений не укладываются в функцию обвинения и проч. Нет, прокурор должен быть только обвинителем и никем другим, хотя известен (более того — выстрадан нами) общий принцип, что без внешней оппонентуры в виде профессионального надзора любой орган власти, включая, разумеется, и суд, способен к перерождению.

Постановлением Верховного Совета РФ о порядке введения в действие Закона о суде присяжных (16 июля 1993 г.) означенный закон вводится с 1 ноября 1993 г. в пяти регионах России и еще в четырех — с 1 января 1994 г. с их согласия. Уже увеличена штатная численность работников краевых и областных судов означенных регионов на 198 человек, включая 99 судей, проведено дополнительное финансирование, выделены лица, ответственные за обеспечение условий деятельности суда присяжных.

А практика применения новой формы правосудия запаздывала. То ли суды проявляли нерасторопность, то ли обвиняемые не спешили вверить свою судьбу народным представителям. И лишь 1 декабря 1993 г. «Известия» на первой полосе торжественно сообщили, что некие братья Мартыновы, обвиняемые в тройном убийстве и разбойном нападении, «согласились на суд присяжных», который состоится 15 декабря 1993 г. в Саратовском областном суде. Исторический момент! Жаль только потерпевших не спросили, хотят ли они участвовать в этом многодневном и утомительном для них разбирательстве. Впрочем, закон не предусматривает за ними права голоса.

Первые плоды эксперимента

Итак, дело братьев Мартыновых — первое дело возрожденного суда присяжных. Слушалось оно под обжигающим светом телевизионных юпитеров, при стечении именитой публики — чиновников из ГПУ, журналистов, ученых, преподавателей вузов, нагрянувших в основном из Москвы, наблюдателей из США.

Мартыновы Артур 21 года и Александр 23 лет, лица без определенных занятий, цыгане, 25 января 1993 г. с вечера в ночь пьянствовали со своими знакомыми Волковым, Заступиным и Субботиным. Возникла ссора, в ходе которой Артур нанес каждому из своих противников обухом топора удары по голове, и затем вместе с братом Александром добивали потерпевших с особой жестокостью, нанеся им множественные удары ногами, обутыми в сапоги, в жизненно важные органы: по голове, грудной клетке и животу, подпрыгивали на телах своих жертв.

Потерпевшие скончались на месте происшествия, а победители забросали тела убитых тряпками, подожгли их, забрали кое-какое наиболее ценное имущество потерпевших и скрылись.

В ходе судебного разбирательства государственный обвинитель уточнил свою позицию: Мартынов Артур совершил убийство Субботина топором на почве ссоры (не ради завладения имуществом), а когда Волков и Заступин отобрали у него топор и стали избивать его, вбежавший в комнату Мартынов Александр, считая, что брату грозит опасность, схватил лежавший топор и нанес им удары по голове Заступину и Волкову. Присвоение вещей потерпевших доказано не было.

Хотя вердикт присяжных не сулил подсудимым ничего хорошего, ибо подтвердил факт убийства братьями трех лиц, отметив при этом, что Мартынов Артур снисхождения не заслуживает, их действия были переквалифицированы на ст. 105 УК РФ (со ст. 102 п. «а», «г», «з» и 146, ч. 2, п. п. «а», «б» и «в») и мера наказания определена в полтора и один год лишения свободы общего режима.

Гражданский иск родственников погибших, включавший помимо стоимости исчезнувших вещей также затраты на погребение, суд рассматривать не стал, предложив им обратиться за возмещением ущерба «в порядке гражданского судопроизводства».

Так были «раздвинуты горизонты гуманизма и милосердия» по делу братьев Мартыновых.

Еще более яркую иллюстрацию безразмерному гуманизму представляет решение присяжных Рязанского облсуда по делу Артюхова. Разбирательство по этому делу, проходившее с 22 по 28 марта 1994 г., красочно описано журналистом И. Цыкуновым в статье «Присяжное шоу для иностранцев».

Последуем за автором.

«Путь к месту предстоящей презентации был далек (от Москвы до Рязани около 200 км — А. Б.). Для приглашенных потребовался целый автобус. Компания оказалась очень респектабельной (примерно та же, что успела побывать в Саратове — А. Б.). Французские присяжные из Лиона, любопытствующие американцы, журналисты из газет и теле- и радиокомпаний, чиновный люд из Верховного суда, Генеральной прокуратуры, Минюста. И, конечно же, представители учреждения с гнетущей аббревиатурой ГПУ (Главного правового управления Президента РФ), которые и были организаторами предстоящего действа.

…Свободных мест не было. Конвоиры путались в частоколе микрофонов и видеокамер. Судью слепили софиты. Священник читал молитвы и изливал на собравшихся святую воду. Гомонили переводчики…

Столь повышенный интерес был вызван вовсе не масштабностью дела. Оно-то оказалось весьма заурядным. Подвыпивший тракторист удавил старика-соседа за четыре бутылки водки (потерпевший приторговывал водкой, но Артюхову почему-то отказал. — А. Б.) и для верности утопил труп убиенного в пруду. Таких историй по России тысячи» 37.

На предварительном следствии Артюхов «написал явку с повинной». В суде от прежних показаний отказался, свидетели, включая и тех, кто с Артюховым топил труп в пруду, меняли показания и к концу заявили, что ничего не помнят (пили вместе с Артюховым после убийства). Протокол осмотра места происшествия не был принят в качестве доказательства из-за формальных нарушений.

«При обычном суде с народными заседателями, — резонно замечает автор, — дело было бы отправлено на дополнительное расследование или «дотянуто» самим судом. Промах-то действительно формальный.

…Мало того, известно, что обвиняемый ранее был уже судим за аналогичное преступление (за разбойное нападение, сопряженное с умышленным убийством и хулиганство. — А. Б.). Но это обстоятельство не было известно присяжным, ибо информацию о бывших судимостях обвиняемого им раскрывать не дозволяется».

Большинством голосов присяжные признали Артюхова невиновным «по недостаточности доказательств» 38.

«Довелось услышать и конфиденциальное, — продолжает автор. — Рязанские судебные власти согласились стать для ГПУ подопытными кроликами в надежде выскрести что-нибудь из государства. Мы вам суд присяжных, вы нам — новое здание областному суду, дворец екатерининской эпохи. Сделка состоялась».

Таким образом, труп есть, убийство налицо, виновного нет. А ведь дело происходило в деревне, где каждый на виду и днем и ночью. Надо специально разваливать обвинение, чтобы придти к такому результату. Восторженные почитатели суда присяжных, прибавив к статистике еще один оправдательный приговор, видят в этой ситуации движение к правовому государству, — права человека превыше всего? Но ведь в этой радужной картине можно разглядеть и нечто другое, — безнаказанность преступника, глумление над его жертвой, безответственное отношение некоторых профессиональных участников процесса к своему служебному долгу, преднамеренную дискредитацию материалов предварительного следствия под удобным прикрытием немотивированного вердикта.

Хочется думать, что эти издержки есть следствие первых робких шагов в освоении новой формы правосудия: смущает общественное внимание, непривычна мантия, возложенная на слабые плечи служителей российской Фемиды. К тому же единичные случаи из судебной практики, конечно же, не могут быть основанием для принципиальных выводов, — требуется более обширный опыт применения новой формы судопроизводства. Такой опыт постепенно накапливается.

По достоянию 1 января 1995 г. в суд присяжных поступило 379 уголовных дел в отношении 400 человек. Из них рассмотрено 173 дела, т. е. 40% от поступивших. 20% лиц от числа преданных суду были оправданы (44 лица). Кассационная палата Верховного суда РФ по состоянию на 1 ноября 1994 г. рассмотрела 36 дел на 47 человек, отменив приговоры в отношении 12 осужденных.

Обобщив складывающуюся практику. Пленум Верховного Суда РФ 20 декабря 1994 г. принял постановление «О некоторых вопросах применения судами уголовно-процессуальных норм, регламентирующих производство в суде присяжных», в котором подробнейшим образом прокомментировал ключевые нормы Закона о суде присяжных, отметив наиболее типичные ошибки их применения.

Юридическая печать однозначно оценивает ситуацию, связанную с резким скачком процента оправдательных приговоров (от привычного в последние годы 1% до 20%), видя причину в крайне низком уровне предварительного следствия. Разумеется, оно не ухудшилось вдруг, с введением суда присяжных, просто щадящие оценки его результатов прежним судом сменились более жесткими оценками со стороны суда присяжных. Повысились «стандарты доказанности», более непримиримым стало отношение суда к процессуальным нарушениям при собирании доказательств, к ущемлению прав и интересов личности дознавателями и следователями. Изменилась психология судей, которые на материалы предварительного следствия стали смотреть более отстраненно и критически, освобождаясь от прежней сопричастности к решению общих для правоохранительной системы задач борьбы с преступностью.

Все это так. Но есть и другая сторона проблемы. Едва ли можно добиться существенного повышения качества предварительного следствия только путем наращивания критики и скрупулезно-злорадного использования всех его формальных пробелов и просчетов с целью разваливания уголовных дел. Ведь от ответственности при этом уходят чаще всего отнюдь не добродетельные граждане. Высокая требовательность к следователю должна сочетаться с мерами по формированию профессионально компетентного их корпуса, с обеспечением следователям нормальных условий работы с посильной для среднего человека служебной нагрузкой и интенсивностью труда, приносящего удовлетворение и морально поощряемого обществом. Пока этого нет, рост требовательности не стимулирует качество, а ведет к утрате кадров. Что мы и наблюдаем в последние годы.

Уж не призываем ли мы суд к тому, подумает иной читатель, чтобы закрыть глаза на нарушение прав человека органами предварительного следствия с учетом их бедственного положения. Вовсе нет. Есть, однако, необходимость привлечь внимание к одной очень важной особенности отечественной процессуальной системы, организованной в виде ряда сменяющих друг друга стадий от возбуждения дела, его расследования, судебного рассмотрения, вплоть до стадии исполнения приговора. Каждая последующая стадия является контрольной по отношению с предшествующей и содержит компенсационные механизмы для устранения недостатков и пробелов в процессуальной деятельности предшествующих стадий.

Вот это последнее обстоятельство стали или забывать или сознательно игнорировать в ходе реформ 1991–1995 гг. Отсюда и произросла идея суда — пассивного наблюдателя, безразличного к правовым и социальным последствиям своей деятельности, которая сводится к критически-равнодушной оценке результатов чужих усилий по доказыванию. Идея эта легла на благодатную почву, удобренную заклинаниями о беспристрастности судей и тайных стремлениях их к экономии душевных и физических затрат.

Так, в стадии предания суду (ныне — этап подготовительных действий судьи к судебному заседанию) суд (ныне — судья) направляет дело для дополнительного расследования в случае неполноты произведенного дознания или предварительного следствия, которая не может быть восполнена в судебном заседании (ст. 232, п. 1 УПК РСФСР). Это же правило относится и к судебному разбирательству (ст. 258 УПК). В судебном разбирательстве председательствующий «принимает все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств дела и установлению истины…» (ст. 243). В контрольных судебных инстанциях суд проверяет законность и обоснованность приговоров по имеющимся в деле и дополнительно представленным материалам, он не связан доводами жалоб и протестов и проверяет дело в полном объеме, в отношении всех осужденных, в том числе и тех, которые жалоб не подали (ст. ст. 332 и 380 УПК РСФСР). Такова компенсационная роль процессуальных стадий, определявшая высокую степень ответственности и активности суда, как участника доказывания, обеспечения истинности и законности приговора на протяжении всей истории советского и нынешнего российского правосудия. Можно ли на основании этого сделать вывод о том, что суд выполнял не свойственную ему функцию? Думается, можно, но только в одном случае, — если эта функция обеспечения истины и справедливости деформировалась в сторону обвинительного уклона, что, несомненно, нередко наблюдалось. Но освобождение суда от обвинительного уклона не должно механически влечь и снижение его активности. Это пагубно для нашего отечественного правосудия при слабом и плохо организованном предварительном следствии. Эту задачу можно и нужно иметь в виду как отдаленную перспективу идеально организованной правоохранительной деятельности. Ныне же реализация такой задачи выглядит как безответственное забегание вперед, как прекраснодушие, не считающееся с реальностью и здравым смыслом. Но именно на этот путь стали авторы закона о суде присяжных, а затем и правоприменители — судьи. Более того, Верховный Суд России, вопреки своим прежним позициям, явно опережая законодателя, спешит уведомить засомневавшихся судей о том, что теперь они свободны от обязанностей доказывания. Ведь ст. 429 УПК, разъясняя значение состязательности в суде присяжных, не содержит прямого ответа на этот вопрос. «Суд, — сказано в этой статье, — сохраняя объективность и беспристрастность, создает необходимые условия для всестороннего и полного исследования доказательств». Под созданием условий можно понимать и активные действия суда по участию в исследовании доказательств, представленных сторонами, и по привлечению новых доказательств. Тем более, что Закон о суде присяжных не отменил общих правил уголовного судопроизводства (ст. 420), а лишь ограничил действие тех из них, которые вступают в противоречие с новым Законом.

Пленум же Верховного Суда в п. 15 упомянутого постановления записал: «Судам следует иметь в виду, что в отличие от общих правил уголовного судопроизводства суд присяжных не обязан по собственной инициативе собирать новые доказательства (подчеркнуто нами — А. Б.), выявлять как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства».

Конечно, ст. 429 УПК позволяет сделать и такой вывод, хотя из закона он вытекает отнюдь не однозначно. Дальнейшее же изложение укрепляет судей в мысли, что они вообще не вправе привлекать и исследовать доказательства без ходатайства о том сторон (за исключением трех случаев, связанных с применением ст. 446, ч. 2, 455, ч. 1 и ст. 79 УПК РФ) 39.

Ранее Пленум Верховного Суда РФ занимал иную позицию. В его постановлении «Об обеспечении всесторонности, полноты и объективности рассмотрения судами уголовных дел» от 21 апреля 1987 в обновленной редакции от 21 декабря 1993 г. сказано: «Обратить внимание судов на особое значение стадии судебного разбирательства в выполнении требований ст. 20 УПК РСФСР о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела. Судом должны быть приняты все предусмотренные законом меры к непосредственному, тщательному и активному исследованию доказательств в судебном заседании, в том числе проверке полноты и всесторонности проведенного расследования, выявлению и устранению его пробелов» (подчеркнуто нами — А. Б.). К активности в исследовании доказательств призываются народные заседатели, прокурор, подсудимый, защитник, а также потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик и их представители, представители общественных организаций и трудовых коллективов. При этом суд должен «максимально способствовать их участию в исследовании доказательств в целях установления истины по делу» (из п. 8 и 5) 40.

Эти указания высшего судебного органа России не случайны — они основаны на действующем и поныне уголовно-процессуальном законодательстве и их можно встретить во многих решениях по конкретным уголовным делам как Верховного Суда РФ, так и Верховного Суда Союза ССР, формировавшего уголовную политику и направлявшего судебную практику огромной страны до ее распада.

Особенно остро Пленумом Верховного Суда РФ были поставлены эти вопросы при оценке случаев необоснованного обращения дел к доследованию при обнаружении неполноты расследования.

«При выявлении неполноты дознания или предварительного следствия суд обязан в силу ст. 20 и 70 УПК РСФСР принять необходимые меры к ее восполнению, в том числе путем проверки обстоятельств, имеющих существенное значение для дела, но неполно выясненных органами дознания или предварительного следствия, а также исследовать новые обстоятельства, о которых стало известно в ходе судебного разбирательства» (пункт 3 Постановления). Верховный суд разъясняет также, что следует понимать под невосполнимой в суде неполнотой доказательств. Это случаи, когда «требуется проведение следственно-розыскных действий, связанных с отысканием новых доказательств или установлением других лиц, причастных к совершению преступления, либо производство следственных действий в другой местности или в значительном объеме» (пункт 2. Постановления) 41.

Итак, мы являемся свидетелями коренного пересмотра Верховным судом собственных позиций. Разумеется, на это его подтолкнули и законодатель и некоторые идеологи реформ. Но и заметное опережение законодателя тоже налицо, что характеризует собственные позиции высшего судебного органа страны. Нужно ли было так торопиться, тем более что Закон о суде присяжных предусматривает новый порядок рассмотрения крайне ограниченного числа дел в нескольких регионах. Для тысяч других судов России ст. 20 УПК пока еще не отменена, да и основанные на ней модернизированные в 1993 г. соответствующие постановления Пленума того же Верховного Суда пока им не дезавуированы.

Таким же опережением законодателя является и расширительное толкование Пленумом п. 6 ч. 1 ст. 446 УПК, где сказано, что с участием присяжных заседателей не исследуются обстоятельства, связанные с прежней судимостью подсудимого и признанием его особо опасным рецидивистом. Эта процессуальная новелла является сама по себе весьма спорной, ибо она отсекает так называемые улики поведения, возможность идентификации преступника «по почерку», а также обоснованно решать вопрос присяжными о снисхождении и особом снисхождении к подсудимому (ст. 449).

Пленум в этой связи сделал еще один шаг, уводящий суд от законности и справедливости, указав в п. 16: «…по смыслу закона и с учетом компетентности присяжных заседателей с их участием не должны также исследоваться данные, характеризующие личность подсудимого (характеристики, справки о состоянии здоровья, медицинское заключение о нуждаемости подсудимого в принудительном лечении от алкоголизма или наркомании и т. п.)».

Итак, богине правосудия в принудительном порядке завязывают глаза, осталось заткнуть уши. Что из этого получается? Вспомним дело убийцы-рецидивиста Артюхова, оправданного судом присяжных в Рязани. Ведь именно в силу этих ухищрений «мудрого законодателя», доводимых до логической крайности Верховным Судом, он, Артюхов, предстал перед присяжными в облике безупречного гражданина и мужичка-остроумца, потешавшего участников процесса в течение нескольких дней.

Вместе с законом о суде присяжных появились новые формальные основания для отмены обоснованных по сути приговоров: присутствие запасных заседателей в совещательной комнате, нахождение присяжных заседателей в ходе разбирательства дела не на отведенном, а на иных местах, пребывание в совещательной комнате менее 3-х часов при отсутствии единоличного решения и многое другое 42.

Все это напоминает бескомпромиссное правило древних юристов: пусть гибнет мир, но торжествует юстиция!

Обоснованный и безупречный по сути приговор приносится в жертву ради устранения формальных промахов, а ведь он дорого обошелся и казне и людям! Можно оправдать это стремлением к торжеству буквы закона, процессуальной формы как основы подлинного правосудия. Но иногда не худо ограничить вакханалию формализма здравым смыслом 43.

К тому же пока остается в силе ст. 345 УПК РСФСР о существенных нарушениях уголовно-процессуального закона, влекущих отмену приговора. Таковыми признаются не любые нарушения процессуальных норм, а те из них, «которые путем лишения или стеснения гарантированных законом прав участников процесса при рассмотрении дела или иным путем помешали суду всесторонне разобрать дело и повлияли или могли повлиять на постановление законного и обоснованного приговора».

Наблюдения за развитием практики суда присяжных в 1995 году также не вселяют оптимизма. За 9 месяцев 1995 г. судами присяжных было рассмотрено 229 дел на 425 лиц, — почти вдвое больше, чем в 1994 году. Обращено к доследованию 28,2% от числа дел, подлежавших рассмотрению судом присяжных. Вынесено 14,6% оправдательных приговоров. В их числе отмечаются и явно незаконные случаи оправдания 44, и формализм в решении вопроса о допустимости доказательств, влекущий к развалу обвинения. По-прежнему, весьма высок процент отмены приговоров кассационной палатой Верховного Суда РФ (28% от 114 рассмотренных дел).

Научные сотрудники Института проблем укрепления законности и правопорядка, осуществляющие наблюдение за работой суда присяжных 45, обращают внимание, как это было и в 1994 г., на серьезные недостатки законодательной регламентации их деятельности. Авторы подчеркивают, что к исключению доказательств из судебного разбирательства должны вести лишь существенные нарушения уголовно-процессуального законодательства, к которым следует отнести нарушения в процессе собирания доказательств конституционных прав граждан, а также несоблюдение иных уголовно-процессуальных норм, порождающих неустранимые сомнения в достоверности этих доказательств.

Однако законодатель нетороплив, а Пленум Верховного Суда РФ, как мы видели, придерживается других установок.

Действует ли Конституция РФ?

Закон о суде присяжных и порядок его введения сопряжены с нарушением ряда конституционных принципов.

Конституция РФ в ст. 19 провозглашает один из важнейших демократических принципов — равенство всех перед Законом и судом. В Конституции также записано: обвиняемый в совершении преступления имеет право на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей (ст. 47).

Кажется эти нормы воплотили в себе основной довод сторонников суда присяжных: обвиняемый может отказаться от этой формы правосудия, но он на равных со всеми должен иметь право выбора. Однако ни равенства, ни выбора здесь нет, а если есть, то не для всех. Суд присяжных вводится только по делам о некоторых тяжких преступлениях, для остальных обвиняемых — единоличный судья, как правило.

Но это — не единственное нарушение законодателем принципа равенства граждан перед Законом и судом. Реформаторы пошли по пути деления граждан России на две группы в зависимости от места проживания и места привлечения к ответственности: одни достойны суда присяжных, другие — нет, ибо суд присяжных введен лишь в нескольких областях России.

Ст. 46 Конституции гарантирует каждому судебную защиту его прав и свобод. Надо полагать, что в число каждых попадает не только обвиняемый, но и жертва преступления — потерпевший. Подтверждение тому — ст. 52 Конституции.

Закон о суде присяжных к потерпевшему не проявил должного внимания. Ст. 430 содержит, правда, упоминание о потерпевшем, но оно и невразумительно и противоречиво. «В случае полного или частичного отказа прокурора от обвинения на предварительном слушании судья прекращает дело полностью или в соответствующей части. Отказ прокурора от обвинения в стадии судебного разбирательства при отсутствии возражений со стороны потерпевшего влечет прекращение дела полностью или в соответствующей части…».

Здесь возникают два вопроса: может ли потерпевший возражать против прекращения дела на предварительном слушании (где он вправе тоже участвовать — ст. 432) и (каковы последствия его возражений в том и другом случае.

Логичным было бы решение о предоставлении потерпевшему в этих случаях права самому и с помощью представителя поддерживать обвинение, что, разумеется, повлекло бы необходимость обсуждения организационных вопросов (объявление перерыва в судебном заседании для подготовки к обвинению и пр.) и вопросов денежных компенсаций по оплате представителя. Все эти вопросы не решены в Законе, уклонился от их обсуждения и Пленум Верховного Суда РФ.

Появилось неожиданное осложнение, связанное с применением смертной казни.

Конституция предусмотрела, что смертная казнь впредь до ее отмены может применяться «за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей» (ст. 20).

Но ведь суд присяжных введен только в 9 регионах, а Конституция действует на территории всей Российской Федерации.

Возник вопрос: могут ли суды других регионов, где не введен суд присяжных, применять смертную казнь, и являются ли законными уже вынесенные ими приговоры, вступившие в противоречие с Конституцией? Идут жаркие споры среди ученых и практиков. Голоса разбились, аргументы и той и другой сторон убедительны, а решения нет. Хотя вопрос не шуточный — речь идет о жизни и смерти тысяч обвиняемых.

Таковы правовые тупики, в которые заводят нас недальновидные реформаторы. Нетрудно прогнозировать возможность нарастания таких тупиков, дискредитирующих судебную реформу и новое, нарождающееся законодательство России.

Вопрос о причинах столь низкого уровня законотворческой работы сложен, — это тема для самостоятельного разговора. Главная из них видится в отсутствии отлаженного механизма подготовки законопроектов, в засилье в этом деле группировок односторонней ориентации, в самоуверенно-монополистической позиции некоторых подразделений ГПУ, отчетливо проявлявшейся в 1993–1995 годы.

Верховный Суд России, обобщая практику суда присяжных за 1994 г., а также те областные суды, которые эту практику формировали, должны были видеть противоречия между предложенным им законом и Конституцией. Существует правовой механизм проверки конституционности принимаемых судами законов и их отдельных норм (ст. 125, ч. 4 Конституции).

Однако суды общей юрисдикции не воспользовались этой возможностью, что не может не подрывать доверия к ним.

А пока практика суда присяжных продолжает обогащаться новыми, поучительными примерами.

Ивановским областным судом с участием присяжных заседателей был оправдан Кулаков С. В. по ст. 102, п. п. «а» и «е» и ст. 117, ч. 3 УК.

Кулакову было предъявлено обвинение в том, что он в ночь на 2 августа 1993 г., будучи пьяным, явился в дом гр. Железнова, нанес Железнову по голове удар случайно подвернувшимся колуном, от чего Железнов скончался; пытался изнасиловать родственницу Железнова, похитил 4 художественных шкатулки, а затем учинил хулиганские действия в доме Еремина.

Кулаков изобличался показаниями потерпевшей Хусточки, ее матери, брата, соседей. Так, Хусточка утверждала, что пьяный Кулаков набросился на нее в доме Железнова и пытался ее душить. Было ли это покушением на изнасилование, она утверждать не могла. Мать показала, что, проснувшись от шума, она увидела Кулакова с колуном в руках, а затем увидела в другой комнате убитого отца.

Пропавшие из дома шкатулки были обнаружены на чердаке бани рядом с домом Железнова, на одной из них зафиксирован отпечаток пальца Кулакова.

Сам Кулаков не оспаривал того, что ночью был в доме Железнова, но находился в сильной степени опьянения и ничего не помнит.

Показаниями ряда односельчан было подтверждено, что в ночь на 2 августа Кулаков ходил по домам пьяный, хулиганил.

В одних из показаний Кулакова на предварительном следствии содержалось утверждение, что он в одной руке держал четыре шкатулки, а в другой — колун, которым нанес удар Железнову. Эти показания родили идею эксперимента, о проведении которого ходатайствовал прокурор. Экспериментом, естественно, была поставлена под сомнение возможность убийства со столь занятыми руками.

Недоверие к обвинению усиливалось и позицией прокурора, пытавшегося отстаивать покушение на изнасилование, исходя только из факта нападения Кулакова на потерпевшую.

Нагромождение этих нелепостей привело к оправдательному вердикту по основным обвинениям.

Формально присяжные были, видимо, правы, воспользовавшись беспомощностью обвинителя. Но в рамки здравого смысла такое решение, как справедливое и законное, не укладывалось. Публичный интерес, заключенный в принципе неотвратимости ответственности за преступление, не был обеспечен. Конституционное право потерпевших на судебную защиту было попрано.

Можно, конечно, утешаться тем, что судебные ошибки неизбежны, что они на протяжении всей истории человечества сопровождают правосудие. Но здесь ошибка была очевидна, а для ее исправления Закон о суде присяжных не давал никаких шансов.

Председательствовавший по делу судья, — по отзывам, квалифицированный юрист, — мог бы распустить коллегию присяжных и направить дело на новое рассмотрение в ином составе суда, если бы речь шла о незаконном обвинительном вердикте. Вердикт же о невиновности подсудимого обязателен для председательствующего и влечет постановление им оправдательного приговора (ст. 459).

До принятия закона о суде присяжных обязательным требованием к приговору было требование законности, обоснованности, мотивированности (ст. 301 УПК). Теперь эти критерии оценки приговора сняты, гарантии, обеспечивавшие такой приговор, устранены. Оно и понятно: вместо профессионального суда создается суд улицы, хотя и здравый смысл и исторический опыт указывают на целесообразность движения в противоположную сторону — от суда толпы к суду профессионалов, от всеобщей безответственности, к ответственным и авторитетным решениям.

В журнале «Российская юстиция», судья С. Мельников, критически оценивая и сам институт суда присяжных и закон о нем, пишет: «Не стану отрицать наличие произвола профессиональных судей. Однако эти случаи, как правило редки, легко выявляемы и последствия их устранимы… Судья-профессионал при всей своей огромной (действительно, огромной!) власти не имеет права выносить немотивированные решения» 46.

Редакция журнала не удержалась от язвительно-снобисткого комментария: «Мы долго сомневались: а стоит ли вообще знакомить вас с мнением районного судьи Семена Мельникова о суде присяжных?» Оно, дескать, чрезмерно эмоционально и слабо аргументировано. то ли дело мнение редактора журнала Руднева, который, используя свое положение, успел опубликовать десяток априорно восторженных панегириков и в адрес суда присяжных и в адрес его творцов из ГПУ.

Ошибку вердикта по делу Кулакова не могут исправить и вышестоящие суды. Ни ст. 465 об особенностях производства в кассационной палате, ни ст. 466 о пересмотре в порядке надзора приговоров и постановлений суда присяжных не содержат такого основания отмены оправдательного вердикта и основанного на нем приговора, как несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела. Традиционная для отечественной процессуальной системы статья 344 УПК, обязывающая кассационную и надзорную инстанции проверять выводы обжалуемого приговора по существу в свете имеющихся в деле материалов на суд присяжных не распространяется.

Сомнительно, что такой уход от здравого смысла можно рассматривать как положительное достижение судебной реформы.

Впрочем, наши новые идеологи, копирующие западные образцы для России, могут быть довольны: по уровню нелепых и безответственных решений наш суд, кажется, догоняет Америку. Не будем подкреплять этот тезис ссылкой на известные разоблачения американской Фемиды в книгах американских же ученых и публицистов — таких, как И. Коллисон, Г. Картрайт, В. Фокс, Л. Уайнреб, Эдвин Шур и др. Сошлемся на дело, которое в 1995 г. было на слуху у всего мира, — дело Симпсона), обвинявшегося в убийстве своей жены и ее любовника. В прошлом звезда футбола и киноактер Симпсон, по признанию американской прессы, добился оправдательного вердикта с помощью больших денег, сколотив блестящую команду адвокатов из 12 человек и подобрав с их помощью соответствующих присяжных. Чернокожего Симпсона судило жюри присяжных из девяти черных, одного испаноязычного и двух белых. В такой ситуации, отмечает пресса, если бы подсудимый был белым, он был бы осужден 47.

С такого рода вердиктами отечественные присяжные справляться уже научились. Но стимул для соревнования с Америкой остался. Этот стимул — большие деньги, с которыми сопряжено «правосудие» по-американски.

На адвокатов Симпсон затратил три миллиона долларов. Но он окупил эти расходы, заработав только на книге «Я хочу сказать вам…» 14 миллионов.

Государство же деньги налогоплательщиков не вернет, а израсходовали судебные власти втрое больше, нежели подсудимый. Только на содержание присяжных и оплату их труда ушло 3 миллиона долларов.

Правда, служители Фемиды не в накладе: главный обвинитель Кларк за свою будущую книгу об этом процессе уже получил аванс 4 миллиона долларов, прокурор Дарден — 1,2 млн. долл. Присяжные продавали свои интервью за десятки тысяч долларов.

«Взялись за перья свидетели обвинения и защиты, репортеры, освещавшие процесс. Готовятся съемки фильмов и телесериалов. Цирк продолжается…».