_ 3. Учение Аристотеля*(2)

По Платону, мир есть воплощение идей. Идея предшествует явлению, которое создается по известной идее. Аристотель в своих построениях выходит из совершенно противоположной мысли. Он говорит, что идеи заключаются в самих вещах, составляя внутреннюю причину известного их состояния и развития. Идеи - не особые прототипы или образцы вещей, как думает Платон, но внутренняя сила самих вещей. Действительность необходимо отличать от возможности. Обыкновенно, различают форму от материи. Материя, называемая наприм. медью, заключает в себе возможность статуи, как и всякой другой формы, какая может быть создана из меди. Когда медь превращается в статую, тогда возможная из формы переходит в действительную.

Но в этом случае форма, данная меди, представляет собой нечто внешнее относительно материи, из которой сделана статуя. Эта форма сперва мысленно создана художником и затем воплощена в виде статуи. В произведениях искусства иначе и не бывает. Но в произведениях природы такого отделения не существует: здесь форма присуща самой материи и обе составляют части одной и той же сущности. Это та же идея, но как внутренняя цель, руководящая развитием материи, переходящая из состояния возможности в действительность. Высшим проявлением ее есть человеческая мысль, как сознание формы или сущности вещей.

Государство есть форма общения между людьми, высшее единство человеческой жизни. Эта форма заключает в себе цель, определяющую отношение ее к гражданам. Здесь при выяснении цели необходимо различать физическое происхождение государств от логического. Физически государства составляются из развития других меньших союзов. Прежде всего, образуются семейные союзы, затем семьи соединяются в села, отдельные поселения соединяются между собой и образуют государственный союз. Государство обнимает собой общие интересы всех поселений, входящих в состав его. Государство не есть искусственное создание, оно вытекает из самой природы и цель его есть самая природа предмета, осуществляющего эту цель. Человек по природе своей существо общежительное и вне государства он не может жить. Но хотя таким образом по порядку образования отдельное лицо предшествует государству, но по существу или по природе своей государство предшествует лицу, подобно тому, как целое предшествует своим частям. В действительности не часто определяют характер и назначение целого, но природа определяет природу частей. Части получают свое значение только в целом; подобно этому и отдельный человек определяется только в государстве.

Уясняя значение этого учения, Б. Чичерин замечает: "И у Аристотеля высшая цель, общее благо, определяет всю человеческую жизнь. В государстве заключается все: человек не понимается иначе, как его членом. Это - последствие античного воззрения, в котором отдельные элементы жизни не получили еще самостоятельности. В сущности, это последствие того строя жизни, при котором необходимо было организовать крепкий государственный союз и бороться с разлагающими его элементами. Другими словами, учение Аристотеля имеет такое же естественноисторическое происхождение, как и система Платона. Разница между этими двумя мыслителями в воззрениях на отношение государства к личности заключается лишь в том, что один смотрит на человека как на "неукротимое животное" и поэтому требует подавления и строгой регламентации, а другой смотрит на человека, как на животное общежительное и оправдывает подавление и регламентацию его общественными инстинктами. По Платону государственная форма, вроде той, какая придается меди художником, делающим статую. По Аристотелю - это естественная форма, вроде наприм. органических форм. По Платону, интересы государства требуют подчинения интересов личности, по Аристотелю - это требуется интересами самой личности, так как идея государства не является чем-либо внешним личности, но присуща последней, как общежительному существу. Вот почему, если система Платона напоминает браминизм, то система Аристотеля напоминает буддизм. Буддизм видел спасение человека в отрицании страдания. Аристотель выводит давление личности из свойств этой самой личности, из ее стремлений к общежитию, вследствие чего как бы говорит, что volenti non fiat injuria, что нет обиды там, где есть желание ее.

Но буддизм представляет собой движение вперед сравнительно с браминизмом. Он уничтожил касты и поднял значение лица. То же самое и в системе Аристотеля. Выводя идею государства из существа личности, Аристотель должен был значительно смягчить подавление личности, санкционированное в таких резких чертах в системе Платона.

Подобно Платону Аристотель признает, что гражданин должен заниматься только политическими делами. Поэтому в государстве должны быть рабы, которые обрабатывали бы землю и вообще доставляли все необходимое для жизни граждан. Физический труд всецело должен быть предоставлен рабам. Рабы отличаются от свободных так же, как тело от души, или животное от человека; у них нет разума и они должны подчиняться своим господам. Сама природа требует этого, так как дала им иное телосложение, чем свободному человеку, который должен всецело посвящать себя политической жизни, а не физическому труду. Рабство справедливо и полезно для самих рабов, так как эти последние оставаясь рабами, выполняют свое естественное предназначение, указанное им самой природой.

Это по нашим понятиям странное оправдание рабства Б. Чичерин вполне основательно объясняет следующим образом: "Там, где общая цель проникает всю жизнь человека, лицо должно всецело отдавать себя государству, в котором оно находит исполнение естественного своего назначения. Но такой порядок не совместен с развитием частной жизни и особенно с физическим трудом. Призвание политическое и призвание промышленное должны здесь разделяться. С одной стороны, гражданам, посвящающим себя государству, необходимы рабы для удовлетворения насущных их потребностей; с другой стороны, при подчиненном, служебном значении частных интересов, промышленное население естественно исключается из политической жизни.

Исключив из гражданства земледельцев, ремесленников и купцов, Аристотель решает затем вопрос об обязанностях самих граждан. В государстве должна быть власть и подчинение, защита отечества и управление, кто же должен подчиняться и защищать с одной стороны и властвовать и управлять с другой? Аристотель разделяет граждан по возрастам и говорит, что юности принадлежит сила, а зрелости мудрость, поэтому младшие должны носить оружие, а старшие управлять государством. Старцам предоставляется быть жрецами. Таким образом, каждый по очереди является подданным и правителем и никто не исключается из власти.

Понятно, что для достижения этого идеала необходимо пожертвовать крепостью и могуществом государства. Для достижения последнего, государство должно иметь значительное население и значительное пространство, так как только в этом случае оно может представлять из себя грозную массу, которая будет страшна врагам. Но при таком условии необходимо отделение управления и подчинения, так как физически невозможно в большом государстве всем быть по очереди то управляемыми, то управителями. Очевидна та идея целого, ради которой оправдывается подчинение и подавление личности, в конце концов, разрушается самим же мыслителем, выводящим эту идею из личности и пожелавшим примирить в данных условиях непримиримое. Не удивительно, что о размерах своего государства Аристотель говорит слишком темно. Государство, учит он, должно быть ни слишком велико, ни слишком мало, так как в первом случае трудно установить порядок, а во втором - недостаточно будет средств для существования граждан. Установляя, таким образом, размеры государства, Аристотель делает в сущности немыслимым это государство. При малых размерах возможно по очереди быть то управляемыми, то управителями, но невозможно быть государству сильным и безопасным от внешних врагов, а при большом государстве нет возможности быть по очереди в управлении и подчинении, хотя и возможно организовать надлежащую силу и безопасность. Та идея могущественного и стройного целого, во имя которой Аристотель исключает из гражданства весь трудящийся люд, в конце концов, превращается им же самим в ничто. Вместо государственного целого пред нами даже не городское управление, а деревенский сход, на котором граждане по целым дням посвящают себя "политическим делам", и ради этих занятий оправдывается рабство и исключение из граждан целой массы людей, занимающихся действительным делом.

Не удивительно, что последующие мыслители пришли к положительному отрицанию самой этой идеи целого. Этот исход был также неизбежен в естественно-логическом развитии теории, как он оказался неизбежным и практическим в падении государств древнего мира.

Это разрушение идей классического государства было произведено стоиками и эпикурейцами.