_ 5. Воззрения еврейского законодательства*(3)

Еврейское законодательство представляет собой замечательный опыт устройства народного благосостояния на принципе нравственного усовершенствования личности, дающей возможность примирить строгие требования закона с личной свободой.

Государственный быт евреев имел вполне теократический характер и одно это уже указывает на то, что еврейское законодательство, как опирающееся на авторитет божественный, было облечено строгостью и носило характер абсолютизма, исключающего не только произвол, но и всякую свободу в применении его. Это законы Иеговы, говорящего своему народу: "соблюдайте мои учреждения, мои законы, которыми человек, их исполняющий живет,- я Иегова". Моисей прямо признает данные им законы непреложными и не подлежащими никаким изменениям. Он велел убивать пророков, которые пытались бы совратить евреев к отступлению от писаных законов. Пророк такой должен быть убит даже в том случае, если бы основал свою проповедь на предсказанных и действительно прошедших знамениях, "ибо осуществлением предсказанных ложным пророком небесных знамений Бог искушает вас, чтобы знать, любите ли вы Господа Бога вашего от всего сердца вашего и от всей души вашей". Народ так глубоко верил в свое законодательство, что, наконец, не только посредством чудесных знамений он не считал возможным изменять свое законодательство, но пришел к убеждению, что и сам Иегова не может делать никаких изменений в раз данном им писаном законе. Свидетельством этого служит интересная легенда, рассказываемая в Талмуде. Некто Рабби Элиэзер давал объяснения о законах, вызывавшие сомнения у слушавших его товарищей. Тогда он сказал: "если мои объяснения верны, то пусть это дерево докажет это"! И дерево вырвалось со своего места, отделилось на четыре локтя, возвратилось и стало на свое прежнее место.

"Дерево не может служить доказательством", сказали Рабби Элиэзеру его товарищи.

"То пусть стены академии докажут", сказал он. И стены нагнулись.

"Пусть этот ручеек докажет, что я прав", опять сказал Рабби Элиэзер; и вода ручья потекла вверх к своему источнику.

Все это, возразили противники, ничего не доказывает, так как ничего общего не имеет с предметом нашего спора.

"Пусть в таком случае небо произнесет свое решение", сказал выведенный из терпения Рабби Элиэзер.

"Не противоречьте Рабби Элиэзеру, Закон на его стороне", раздался голос неба.

Тогда Рабби Иегомуа встал и закричал: "Тора (учение Моисея) не на небе, она уже давно нам дана на Синае Моисеем, сказавшим раз навсегда, что в сомнительных случаях следует руководствоваться мнением большинства".

После этого Рабби Элиэзер был отлучен от Синагоги за неповиновение писаным законам.

В основании всего строя жизни был избран закон, повиновение только ему одному признано обязательным всем, так как все равны пред законом. Закон поэтому не был скрываем, не был знаем только жрецами, но был отдан для всех, и все меры употреблялись к изучению его всеми. "Слово мое, говорит Иегова, не на небе, что бы можно было говорить: кто взошел бы для нас на небо и принес бы его нам. И не за морем оно, чтобы можно было говорить: кто сходил бы для нас за море и принес бы нам. Но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его". (Второзаконие, XXX, 11-14). Древнееврейские жрецы не были посредниками между народом и Иеговой, сам народ непосредственно слышал слово своего Бога. Но он должен был соблюдать дух, а не букву закона. Законодатель согласно с этим низвел до возможного минимума обрядность. Так Моисей многократно запрещает евреям иметь более одного храма. И в этом храме евреи должны были пребывать три раза в году во время национальных праздников. Для того чтобы жрецы вне храма не влияли на народ, поддерживая в нем суеверия и обрядность, законодатель запретил жрецам носить свои жреческие костюмы вне храмов. Они должны были хранить свои костюмы в храме и надевать их только во время богослужения. С той же целью сношения жрецов с гражданами были регламентированы таким образом, чтобы жрец не имел возможности воспользоваться некоторыми удобными моментами к вреду закона. Так наприм. еврейский жрец не имел права приближаться к умирающему, так как в то время человек склонен на всякие жертвы в пользу жреца и готов преувеличивать его значение в деле сношений с Богом. Простой жрец мог сноситься только с умирающим родственником, так как в этом случае умирающий принадлежал к тому же жреческому сословию. Для первосвященника не было и этого исключения: он ни в каком случае не имел права сноситься с умирающими.

В теократии еврейской религиозная обрядность и жрецы были поставлены на втором плане. На первом плане был поставлен дух закона, который всецело был направлен к нравственному поднятию человека и к созданию на этой почве народного благосостояния.

За исполнение закона Иегова обещает награды в настоящей жизни, как равно за неисполнение их угрожает наказаниями в настоящей, а не в будущем жизни. За соблюдение закона дается "жизнь и добро", а не выполнение его равносильно "смерти и злу". "Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего, которые заповедую тебе сегодня - то будешь жить и размножаться, и благословит тебя Господь Бог твой на земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею. (Второз. XXX, 16). В противном случае "вы погибнете и не пробудете долго на земле, которую Господь Бог дает вам" (Свод. 18). Еще характернее это значение закона для настоящей жизни определяется в словах: "Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое". (Свод. 19). В исполнение закона "жизнь и долгота дней твоих" (Свод. 20). Очевидно, закон дается только для настоящей жизни и имеет своей задачей организовать благосостояние еврейского народа на земле.

Средством к этому благосостоянию законодатель считал нравственную жизнь и соблюдение постановлений, направленных к поднятию нравственных элементов жизни. Иегова евреев отличается от всех богов древнего мира тем, что он не требует жертв, не требует обрядов, но требует соблюдения нравственных заповедей. Имя Иеговы было символом нравственности, любви человека к человеку, правосудия и милости; отклонение от истинного Бога означало отклонение от нравственной жизни со всеми ее последствиями.

Первым из этих нравственных положений закона было постановление о труде. Каждый должен был есть свой хлеб в поте лица своего. Труд у древних евреев был вполне облагорожен, и считалось преступным гнушаться труда. Гедеон молотил хлеб, когда был взят, чтобы идти спасать отечество. И древние евреи, несомненно, были в высшей степени трудолюбивы. Для того чтобы народ не отвлекался от труда, Моисей в точности определил число праздничных дней, когда работа совершенно воспрещалась. Таких дней, кроме субботних, было семь.

Необходимо сказать, что самое установление праздников имело в виду и цели облегчения труда, т. е. цели милости, которую требует закон наравне с трудом. "Шесть дней делай дела твои, а в седьмой день покойся, чтобы отдохнул вол твой и осел твой и успокоился сын рабы твоей и пришелец". (Исход. XXIII, 12).

Закон берет под свое покровительство всех бедных и нуждающихся. "Вдов и сирот не притесняйте. Если же ты притеснишь их, воспламенится гнев мой и убью вас мечом, и будут жены ваши вдовами и дети ваши сиротами". (Исход. XXII, 22-24). С пришельцами обращаться милостиво. (Ibid. 21). С бедных еврейского народа запрещается брать рост. (Лев. XXV, 35-36). Если будет взято в залог платье, то до захода солнца оно должно быть возвращено. (Исход. XXII, 26). Талмуд развивает деликатность к должнику до того, что запрещает кредитору проходить мимо должника в то время, когда кредитору известно, что у должника нет денег. Вдовьи одежды решительно запрещается брать в залог. (Второзак. XXIV, 17). Заработная плата бедному должна быть отдаваема в тот же день (Ibid., 15). Запрещается брать в залог инструменты хлебопашества или другого ремесла (Ibid. 6), потому что в этом случае "душу в залог" приходится брать.

Все эти меры еще недостаточно гарантировали бедняков. Моисей признает, что "нельзя проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от самого детства его". (Бытие, VIII, 21). Он признает поэтому, что бедность не может исчезнуть с лица земли, что "нищие всегда будут среди земли". (Второзак. XV, 11). Он признает необходимым организовать особую помощь и принимает предупредительные меры против развития нищенства.

При расселении евреев в Палестине земля была разделена на равные участки и роздана еврейским семьям. Для того чтобы воспрепятствовать обезземеление массы населения при посредстве кредита, законодатель установил, что все долги, неуплаченные к седьмому (субботнему) году, считаются уничтоженными. "В седьмой год делай прощение. Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего". (Второзак. XV, 1-2). Это постановление не имело силы относительно иноземцев, долги с которых разрешено взыскивать и в субботние годы (Ibid. 3). Занимать деньги у иноплеменников вовсе запрещалось, так как такие займы легко повели бы к обременению земли долгами и к обезземеливанию посредством перехода земли в руки иноплеменников. Этими мерами поземельная собственность была вполне гарантирована от разрушительного влияния на нее кредита.

Предупреждая обезземеливание народа при посредстве кредита, законодатель вместе с тем принимает решительные меры и против обезземеления посредством продажи имуществ. Продажа земли разрешалась, но не в вечное и потомственное владение, а в виде временной уступки в пользование. В юбилейный год (49) все проданные участки должны были поступать обратно к первому владельцу. Продажа имела силу только на время от заключения продажи до юбилейного года, после чего проданная земля опять возвращалась в полную собственность продавца или его наследников. Каждый возвращался во владение своими землями, и таким образом обезземеление путем продажи предупреждалось. (Лев. XXV, 10, 14). "Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля; вы пришельцы и поселенцы у Меня". (Ibid, 23). Согласно с этим разрешался в самых широких размерах выкуп земли: он разрешался во все время до юбилейного года продавцу и близким родственникам его. Все эти постановления имели силу только относительно землевладельцев. Поэтому право выкупа и возврата собственности в юбилейный год относилось к земле и к домам в селениях, но не относилось к городским домам.

Субботние и юбилейные годы имели еще и другое значение относительно бедных. Шесть лет засевались поля и возделывались виноградники собственниками их, а в седьмой год земля оставалась без обработки, и что само выросло, служило пищей для всех. То же самое и в юбилейный год. (Лев. XXV). Хотя нет прямых указаний, что это делалось для бедных, но о такой цели можно судить по следующему постановлению: "что само вырастет на жатве твоей, не сжинай, и гроздов с необрезанных лоз твоих не снимай, да будет это год покоя земли. И будет это в продолжение субботы земли всем вам в пищу, тебе и рабу твоему, и рабе твоей, и наемнику твоему, и поселенцу твоему, поселившемуся у тебя". (Лев. XXV, 5-6).

Для той же цели узаконялось не дожинать полей до конца. "Когда жнешь, оставшегося от жатвы твоей не подбирай: бедному и пришельцу оставь это". (Лев. XXIII, 22). Для той же цели запрещалось брать с полей снопы, раз забытые. Сноп этот должен быть оставлен нищему, сироте и вдове. То же самое и с виноградниками. "Когда будешь снимать плоды в винограднике твоем, не собирай остатков за собой, пусть остается пришельцу, сироте и вдове". (Второзак. XXIV, 19-22). Голодным разрешалось пользоваться плодами везде. "Когда войдешь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта, но в сосуд не клади. Когда придешь на жатву ближнего, срывай колосья руками, но серпа не заноси на жатву". (Второзак. XXIII, 24-25).

Нравственный характер еврейского законодательства в особенности наглядно изображается в постановлениях о рабстве. Моисей не допускал вечного рабства еврея. Это единственное законодательство древнего мира, вполне отрицательно относившееся к рабству. Раб еврей, купленный евреем же, должен быть освобождаем после шести лет работы у хозяина. "В седьмой год пусть выйдет на волю даром". (Исход. XXI, 2). В юбилейный год все рабы получали свободу, если бы даже этот год настал в самом начале поступления в рабство. (Левит. XXV, 39-40). Вечные рабы допускались только из иностранцев. О евреях Иегова говорит: это рабы мои, а потому вашими рабами они не должны быть. Но "чтобы раб твой и рабыня твоя были у тебя, то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас. Можете передавать их в наследство и сынам вашим по себе, как имение; вечно владейте ими, как рабами. А над братьями вашими, сынами израилевыми, друг над другом, не господствуйте с жестокостью". (Лев. XXV, 44-46).

Рабы на притеснения своих господ имели право жаловаться в суд, который присуждал или к имущественному наказанию рабовладельца в пользу раба, или к освобождению последнего.

Влияние законодательства о рабстве не могло не сказаться сокращением рабов. Талмуд говорит: покупающий себе раба - покупает себе господина. Рабов избегали древние евреи. Военнопленные не обращались в рабство, между тем как это делалось тогда во всем остальном мире. Жители палестинского города Гибеона обманом взяли у Иисуса Навина обещание пощадить их жизнь, и они были обращены в "водоносов и древосеков", а не в рабов. Иностранные рабы, бежавшие в Палестину от своих господ, также не обращались в рабство, но оставались свободными. Такого человека запрещалось выдавать рабовладельцу. "Пусть он живет среди вас на месте, которое он изберет в каком-нибудь из жилищ твоих, где ему понравится; не притесняй его". (Второзак. XXIII, 16). По замечанию Бульмерика, Израиль давал убежище язычникам, соответственно своей первоначальной миссии: "быть благословением для всех народов земли". (Asylrecht, p. 29).

Это высоконравственное законодательство оказалось не по силам человеку того времени. Евреи старались обходить закон и, боясь наказания, старались формально соблюдать. Дух закона был затерян, осталась буква, обряд, не имевшие никакого значения относительно благосостояния - этой основной цели законодательства. Появился пролетариат и страшная нищета. Вспомним, какая масса нищих и обездоленных постоянно ходила за Спасителем, прося у него милости. Человек нравственно неразвитый не встречал противодействия во внешней власти и предался личным страстям, разложившим строй общежития и приведшим его к окончательной погибели. Лучшие люди того времени прекрасно видели, где кроется главная причина бедствия. Они со своей стороны употребляли усилия к поднятию нравственного авторитета личности. Но голос этих лучших людей, называемых пророками, оставался без влияния. Упадок нравственный должен был привести к социальному упадку.