Признание кризиса культуры является своего рода штампом на пропуск в сферу элитарного философствования.  О кризисе культуры написаны десятки монографий, сборников и диссертаций. Почему же люди так обеспокоены кризисом культуры, что собой представляет этот кризис?

Под кризисом культуры следует понимать резкий, крутой перелом в ее развитии, тяжелое переходное состояние культуры. При этом следует иметь ввиду, что подобные  сдвиги в сфере культуры являются реакцией на развитие социально-экономической, политической и технической среды. «Каждая культура, - пишет Р. Инглегард, - представляет стратегию адаптации ее народа. В долгосрочной перспективе такие  стратегии, как правило,  являются реакцией на преобразования экономического, технического и политического характера и, как таковые, не могут долго оставаться неизменными» (70, 249-250). Следовательно, нельзя правильно понять кризис культуры без учета того кризиса, который переживает общество в тот или иной момент его истории.

Обращаясь к истории, мы сталкиваемся с описанием кризисов общества далекого и близкого прошлого.

«Наша земля приходит в упадок;

взяточничество и коррупция процветают;

дети перестали слушаться родителей;

каждый хочет написать книгу

и конец света уже близок.»

Это – не описание нашего времени, а написано в  папирусе Присса в первой половине третьего тысячелетия до нашей эры.

«Мир близится к концу. Это не старость, это признак надвигающейся смерти. Человек старится и умирает. Также и мир должен умереть. Все знаки свидетельствуют о том, что земля близится ко времени своего завершения» - писал в конце третьего века Карфагенский епископ Святой Киприян.

Связь вступления культуры в полосу кризиса с переходной эпохой подметил еще в первой половине прошедшего века известный русский социолог Питирим Сорокин, который писал: «Мы как бы находимся между двумя эпохами: умирающей чувственной культурой нашего лучезарного вчера и грядущей идеациональной культурой создаваемого завтра. Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющего чувственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках. Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За пределами, однако, различим расцвет новой великой идеациональной культуры, приветствующей новое поколение – людей будущего» (96,427).

            По мере приближения общества к концу очередного века, а тем более тысячелетия,  количество рассуждений о кризисе общества и даже «конце света» резко возрастает. Не является исключением и наше время. И не только потому, что это время смены тысячелетия, но главным образом потому, что в обществе совершаются быстрые и бурные  качественные изменения, связанные с ее информатизацией. Они касаются не только экономико-социальной и политической жизни, но и, прежде всего, моральных, эстетических ценностей и мировоззренческих ориентиров и вообще всех духовных компонентов общества. Предсказатели о «конце света» ссылаются на катрены Нострадамуса, на свидетельства экзотериков-мистиков о существовании современного человечества в последней самой темной фазе Кали-Юги и т д. В число этих предсказателей  часто даже входят представители научного сообщества., которые  пишут о неизбежности «омницида», т.е. о конце существования человека как биологического вида. «Судя по признакам, обозначившемуся к началу века, - пишет доктор философских наук А.П.Назаретян, - на него придется эпоха завершения собственно человеческой истории – той фазы универсальной эволюции, в которой ведущую роль играет вид Homo sapiens» (63,204).

Отмечая, что человек не является завершающим звеном в эволюционной цепочке на земле и кризисные признаки в развитии этого вида приводят его к гибели, Ю.А.Фомин пишет, что «в результате продолжающегося эволюционного процесса начинает формироваться новый вид, который придет ему на смену. Назовем его условно «суперчеловеком» (115, 52). При этом автор утверждает, что процесс перерождения человека уже начался, протекает все возрастающими темпами и «практически на нашей планете зарождается новая цивилизация, резко отличная от ныне существующей» (Так же, с. 55).

В оригинальной книге В. Мудрых также утверждается, что  неминуем переход функции носителя разума от биологической формы живой мыслящей материи к  небиологической форме неживой мыслящей материи в виде компьютерного микропроцессора. «То есть слоились все условия, пишет он, - для перехода количественных изменений существующей сегодня биологической формы сознания (разума) в абсолютно новую, качественную трансгрессию привычной нам формы мыслительной активности» (60,53-54).

  В действительности разговоры о «конце мира» и человека как биологического вида проистекают из тоски и недовольства наличествующим состоянием как общества, так и отдельного человека. Человечество не раз претерпевало кризисные состояния и каждый раз выходило из них. Хочется надеется, что и на этот раз общество найдет пути выхода из кризиса как общества в целом, так и его культуры. А потому, как справедливо заметила В.И.Самохвалова «речь в этом случае идет не столько о конце мира или истории вообще, сколько о конце культуры, созданной человеком прометеевского типа и исчерпавшей возможности своего развития» (92, 66).

Действительно, в условиях информатизации общества, как уже было отмечено, происходит трансформация наличной традиционной культуры.  Это вполне естественно, поскольку всякая переломная эпоха в истории человечества кишит противоречиями в различных сферах  ее жизнедеятельности, в том числе и в сфере культуры. В эту эпоху происходит борьба между старыми и новыми культурными идеалами, ценностями, критериями, взглядами. Но все же жизнь берет свое, и старые идеалы и ценности заменяются новыми, которые порой кажутся несуразными и воспринимаются далеко не однозначно и  не всеми членами общества. Такие эпохи, с одной стороны, сопровождаются ломкой и отбрасыванием старых реалий и отношений, а, с другой, бурным рождением реалий новых. Н.Н.Моисеев в обращении к участникам круглого стола на тему «Быть или не быть…человечеству?» писал: «По моему мнению, человечество на пороге XXI века подошло к такому пределу в своем историческом развитии, которое может обозначать новый рубеж, отделяющий более или менее благополучную историю  рода человеческого от неизвестного и, вероятнее всего, очень опасного будущего. Опасного для судеб наших детей и внуков» (62, 15). Развивая далее эту мысль, Н.Н.Моисеев писал: «Мы подошли не только к перелому тысячелетий, но и к перелому цивилизаций, который требует от людей утверждения нового образа мысли и новой структуры ценностей» (56, 21). Это и составляет содержание кризиса культуры как резкого, крутого перелома, тяжелого переходного состояния.

Кризис культуры нельзя отождествлять с катастрофой, поскольку этот кризис имеет диалектическую природу: отвергая традиционные культурные каноны, новая культура впитывает в себя все предшествующие достижения культурного развития общества – идеалы, нормы, все прогрессивные культурные ценности прошлого. Еще К.Ясперс писал в свое время, что «лгут те, кто утверждает, будто можно  временно отменить старую культуру, пока будет подготавливаться новая. Нельзя  запретить человеку непрерывно говорить о своем величии и ничтожестве, как нельзя запретить ему дышать. Не существует культуры без наследия прошлого, и мы не можем и не должны ничего отвергать из нашей, западной культуры. Каковы бы ни были творения будущего, они все-таки будут нести в себе ту же тайну – тайну мужества и свободы, взращенную отвагой тысяч художников всех времен и народов» (122, 375).

Информационная эпоха не является исключением из этого правила. Рождение информационного общества, как нового витка истории, сопровождается появлением качественно новых технических и социально-культурных феноменов, определяющих новую ступень общественной эволюции и, одновременно, кризисом в различных сферах жизнедеятельности человека – политической, социальной, культурной. Современная цивилизация вступила в полосу кризиса, который имеет системный характер, поскольку он охватывает, наряду с экономикой, политикой и социальной сферами общества, его духовную сферу, культуру и даже мировоззрение индивидов, их взгляды на цели и смысл бытия. Этот системный кризис оказывает негативное воздействие на человека, его ценности. «Слишком многое становится возможным в мире освобожденного Прометея, - пишет А.И.Неклесса. – Новое рабство имеет, однако, все шансы стать «хуже прежнего»: вырывавшаяся из темных глубин свобода технически оснащенного насилия и контроля над человеческой личностью обернулась на практике реализацией «кошмара конвейера» деструкцией,  поставленной на поток, высокотехнологичными войнами и тоталитарной антиутопией. И миллионными гекакомбами» (67, 69).

Нет ничего удивительного в том, что наряду с культурными величайшими достижениями современности в развитии и функционировании культуры наблюдаются кризисные явления, которые имеют объективные и субъективные причины. Эти причины можно классифицировать на причины, вызываемые технико- технологическим  развитием, политическим климатом и социальными условиями жизни современного общества.

Прежде всего, отметим, что материально-техническая составляющая человеческого бытия развивается неизмеримо быстрее его духовной составляющей, нравственнно-интелектуальных качеств личности. Экстенсивно развивались внешние стороны жизни, материальные условия этой жизни, а развитие внутреннего духовного содержания отставало. Уже И.Кант был озабочен противоречивыми возможностями теоретического разума, который может далеко зайти в своем развитии, не считаясь с миром человека и с последствиями внедрения техники, которые не считаются с требованиями практического разума, то есть нравственного сознания. В силу этого возникает противоречие между материальными и духовными сегментами культуры.

Это противоречие в свое время подметил А.Швейцер. Он считал, что главным в культуре являются  не материальные достижения, а развитие духовно-творческого потенциала личности. Между тем мы, писал он, переоцениваем материальные достижения и не принимаем в достаточной мере во внимание значение духовного начала. Такую культуру А.Швейцер уподобляет кораблю, который лишился рулевого управления, теряет свою маневренность и неудержимо мчится навстречу катастрофе. Нечто подобное, по его мнению, происходит с современной культурой, взаимодействие между материальным и духовным в которой приняло роковой характер.  «Роковым для нашей культуры, пишет А.Швейцер, - является то, что ее материальная сторона развивалась намного сильнее, чем духовная. Равновесие ее нарушено: (121,75). Материальная сторона культуры подчиняет людей, которые теряют свою свободу. В результате переворота, произведенного машиной,  почти все мы очутились в условиях труда, которые слишком регламентируют, сужают и делают весьма напряженной нашу трудовую жизнь. Личность превращается в человека-вещь.  Эта несвобода усугубляется тем обстоятельством, что, подчинив себе природу, преобразуя ее, человек отрывается от естественного состояния природы.

 Пытаясь определить пути выхода культуры из кризисного состояния, А. Швейцер формулирует один из основных, по его мнению, законов развития культуры: «когда общество воздействует на индивидов  сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры, ибо в этом случае с необходимостью умаляется решающая величина – духовные и нравственные задатки человека. Происходит деморализация общества, и оно становится неспособным понимать и решать возникающие перед ним проблемы. В итоге рано или поздно наступает катастрофа» (Там же, с. 75). Потому все надежды на возрождение культуры А.Швейцер связывает только с творческой деятельностью отдельных личностей в духовной сфере. Каждый индивид должен быть активным участником возрождения духовно-нравственных идеалов. В связи с этим он формулирует основные положения своего этического учения – этику благоговения перед жизнью – как по отношению к своей жизни, так и по отношению к любой другой.

Конечно, суждения А.Швейцера,  касающиеся путей выхода культуры из кризиса, лежат в русле абстрактного гуманизма. Однако он с огромной гуманистической страстностью, верой в торжество добра и человечности раскрывает одну из причин кризиса современной культуры, заключающуюся в том, что духовная компонента личности отстает от быстрого развития материальной культуры.

Справедливости ради отметим, что имеются попытки опровержения этого тезиса. Так, к примеру, Л.Г.Ионин пишет, что   выдвинутая в свое время  генеральная идея  о так называемом культурном лаге – отставании культуры от развития общества - ныне уже устарела в силу ряда причин. Она считала культуру вторичным фактором общественного развития, отодвигала на задний план всю связанную с культурой проблематику, не учитывала тех процессов, которые сделали культуру  причиной социальных перемен. Между тем, по мнению Л.Г.Ионина, ныне культура уже не столько пассивное отражение реальных процессов поведения, сколько их активная форма. Люди сознательно используют культуру в процессе своей деятельности. «Социальные изменения получают в основном культурную мотивацию. Все эти явления свидетельствуют о том, что культура прогрессирующим образом принимает функции мотора, движителя общественного изменения и развития…Поэтому было бы глупо сейчас ссылаться на популярные несколько десятилетий назад представления о культурном лаге, об отставании культурного осмысления от реальных социальных процессов, наоборот, теперь культура оказывается логически и фактически впереди того, что происходит в реальности» (26, 5-6).                        

Утверждения о приоритете духовных ценностей, о культуре как ключевом факторе социального развития ныне особенно в моде. Так, известный французский социолог А. Турен пишет, что изменения в культуре вызывают споры о роли науки, экономических инвестициях и правах. Появляются новые знания и новая техника, затем изменяются люди. Еще позже реорганизуется политическая система, новые формы организации и идеология. Переход к информационному обществу, продолжает он, осуществляется, когда инвестиции производят в большей степени не в материальные, а в идеальные, духовные блага. Если индустриальное общество изменило средства производства, то новое формирующееся общество изменяет, прежде всего, цели производства, то есть его культуру. Поэтому, заключает он, «сначала приходит культура. Как можно рассуждать иначе в период, когда создается новая культура, новые отношения с миром, тогда как формы общественной жизни остаются старыми, разложившимися или беспорядочными?» (109, 19). Отмечая это обстоятельство, Л.Харрисон в одной из своих лекций заявляет, что «ключевым моментом, который в основном игнорируется, следует считать культурные ценности и установки, стоящие на пути прогресса» (74, 36). К этим рассуждениям часто присоединяется еще утверждение о том, что ныне люди от забот о материальных факторах жизнедеятельности переходят к духовным ценностям – моральным, эстетическим, религиозным, гентерным, сексуальным и др. Так, Р. Инглегардт пишет: «У граждан западных стран стали меняться ценностные ориентиры – преобладающее внимание к материальному благосостоянию и физической безопасности уступило место заботе о качестве жизни» (70, 250).

Нам представляется, что с подобными рассуждениями согласиться трудно.

          Прежде всего, нельзя сводить содержание культуры лишь к духовным факторам. Культура, как известно, имеет не только духовные, но и материальные компоненты. Следовательно, содержание культуры в подобных рассуждениях, вольно или не вольно, обедняется.

Далее. Не стоит выдавать активность культуры в социальном развитии, как исключительное качество современной культуры. Известно, что культура всегда играла исключительно активную роль в жизни общества. Нельзя, к примеру, представлять древнегреческую культуру как пассивное отражение жизни древнегреческих полисов,  а не как фактор активизации жизнедеятельности его граждан. Однако нельзя и сегодня утверждать, что культура идет впереди социально-экономического, политического и технического развития общества. Более полувека существуют и функционируют компьютеры, а компьютерная культура, как это мы покажем далее, оставляет желать много лучшего. Да, можно утверждать, что в эпоху информатизации общества, высоких технологий и демократизации общественных отношений роль культурных факторов необычайно возросла. Но не настолько, чтобы эти культурные факторы в своем движении обгоняли факторы технические, экономические, социальные и др.

            Не выдерживает критики и тезис о том, что материальные интересы людей ныне отступают на задний план перед духовными потребностями. Это, скорее, благое пожелание, а не отражение действительности. В мире, где царит голод и нищета, говорить о том, что материальные блага теряют свою ценность, по меньшей мере,  означает проявлять незнание современности и наивность.

            То же самое можно сказать и о невнимании граждан к физической безопасности в угоду удовлетворения духовных потребностей. После 11 сентября 2001 года, серьезными на правительственном уровне разговорами о разрешении гражданам в целях обеспечения своей безопасности носить оружие подобные утверждения кажутся иллюзорными.

            Выдвижение на передний план духовных интересов людей и вторичность их материального достатка – дело, к сожалению, будущего. Сам Л.Харрисон, отстаивающий примат духовных факторов над материальными, вынужден писать: «Приоритетным  фактором является все же стремление к развитию, а не культурные традиции как таковые» (74, 40). Да и Р.Инглегард пишет: «Однако мы придерживаемся гипотезы, что в долгосрочной перспективе переход к постиндустриальному  строю вновь выдвинет духовные ценности на первый план» (70, 255). Следовательно, речь идет о долгосрочной перспективе. Что ж, поживем, увидим!

          Однако следует признать, что утверждения об исключительно важной роли культуры в жизни общества отражает два обстоятельства.

 Первое из них заключается в том исключительно приоритетном значении, которое имеет духовный потенциал общества в эпоху его информатизация, знание в самых ее разнообразных формах – информации, нравственных норм, эстетических ценностей, философских ориентиров и др. Можно согласиться с утверждением А.Турена о том, что «культурные движения особенно важны в начале нового исторического периода, когда политически действующие лица не являются еще представителями новых требований и общественных движений и когда, с другой стороны, изменения культурного поля вызывают глубокие дебаты о науке, экономических инвестициях и правах» (109, 91).

Следует учесть, что исследования культуры проводились как бы по остаточному принципу: на первый план обществоведов выдвигались исследования политической и социальной проблематики, в лучшем случае - развития и функционирования науки, проблемы научно-технического прогресса. В многочисленных публикациях, посвященных социально-экономическим реформам, не отводилось должного места исследованию культуры как генеративного фактора социально-экономических преобразований, важнейшего условия социальных трансформаций. Между тем, пишет А.И.Ракитов, «вопрос об информатизации культуры имеет не «остаточный», но фундаментальный характер, Здесь завязываются в один узел культурные процессы создания информационно-индустриального общества и принципиально новой технологической базы его духовной          и социальной модернизации (83, 15).  Только в последние годы, изголодавшиеся по культурологической проблематике исследователи стали в центр своей научно-исследовательской деятельности помещать проблемы культуры, ее роли в информатизации общества.

В процессе информатизации общества развитие материальной культуры,  в частности средств информатизации, происходит все убыстряющимися темпами. Так, скорость обновления  информационной технологии возрастает настолько, что поколения этой технологии сменяют друг друга каждые 3-5 лет. Интеллектуальное освоение последствий такого быстрого развития не поспевает за ростом получаемой и перерабатываемой информации. Это ведет к обострению противоречий между материальной и духовной компонентами современной культуры. Таким образом, информатизация общества не только  изменяет мир, но и создает в этом мире новые проблемы.

Качественные изменения в культуре информационной эпохи связаны  с широким использованием информационной техники и технологии в сфере культуры. Радио, телефон, кино, телевидение, мультимедийные средства, наконец, компьютеры – вся эта современная техническая мощь в огромной степени определяет как содержание и форму культурных ценностей, так и их развитие и ту роль, которую они играют на социальной сцене. Более того, современная технология требует совершенствования культуры в ряде других важнейших факторов человеческой деятельности. М.Кастельс, в связи с этим пишет, что «для распространения технологически открытий во всей экономике так, чтобы они увеличивали производительность труда на необходимую величину, необходимо, чтобы культура и социальные институты, деловые организации и другие факторы, влияющие на производственный процесс, прошли через определенные серьезные изменения» (31, 88-89).

 Вполне естественно, что осознать кризис культуры нельзя без изучения тех процессов, которые происходят в технической среде. Отмечая, что изучение техники должно помочь в разрешении кризиса культуры, В.М.Розин справедливо пишет, что «изучение техники предполагает признание  неблагополучия, кризиса культуры и требование понять технику как момент этого неблагополучия» (89, 32).

Современное общество, его жизнедеятельность, как и любое другое, невозможно без техники, как искусственно созданного средства деятельности людей, средства, усиливающее эффективность его взаимосвязи с природой. Всякие разговоры об «обуздании» технического прогресса, о возврате к идеализированному прошлому являются социальной иллюзией. Другое дело – заставить технику работать во благо человека, в гуманных целях его развития и развития всего общества иначе человек может попасть в зависимое положение от техники. Можно согласиться с неотомистом  Ж.Маритеном, когда он пишет: «Техника – это хорошо, машина – это хорошо. Надо отвергнуть дух анархаизма, желание упразднить  и машины, и технику. Но если машина и техника не будут укрощены, подчинены человеческому благу, то есть строго подчинены законам движения личности и ее истинным целям и превращены в средства самой аскетической морали, ориентированной на полноту жизни по духу, то история человечества будет обречена на нескончаемые беды» (49, 83-84).

Жизнь человека и общества в целом все в большей степени определяются техническими детерминантами. Э. Фромм пишет, что «мы  перестаем быть хозяевами техники и , напротив, становимся ее рабами» (57, 158). Современного человека в меньшей сте­пени интересует все живое - другие люди и природа. "Его внимание все больше и больше привлекают исключительно механические, не­живые артефакты" (116, 294). Многие мужчины к своей автомашине порой питают более нежные чувства, чем к жене. Фото­графирование превращается в эрзац зрительного восприятия: фото­графу достаточно просто взглянуть на объект, а не обязательно его видеть. Прослушивание музыки превращается подчас в повод "по­играть" со своей домашней звуковой системой. Просмотр телепро­грамм превращается в наслаждение переключением каналов, демон­страцию технических качеств телевизоров. Такое поведение, опре­деленную его "зашторенность" миром техники Э. Фром окрестил как проявление некрофильских (точнее было бы сказать технико-некрофильских) тенденций, когда "страсть к техническим приспо­соблениям заменяет (вытесняет) подлинный интерес к жизни и из­бавляет человека от применяя всего того обширного набора способ­ностей и функций, которыми он наделен от рождения" (Там же, 295). Э. Фромм пишет, что для такого человека, которого он называ­ет "кибернетическим человеком", объектом его восприятия и обще­ния становится не естественная природа и человеческие личности, а так называемая "вторая природа" - искусственная, рукотворная, машинная. Эта кибернетическая личность склонна к отработанным, стереотипным моделям поведения, "что находит особенно яркое проявление в шизофренической "навязчивости" (повторяющихся непроизвольных действиях или жестах" (Там же, 304). Э. Фромм за­ключает, что " было бы, в самом деле, странно, если бы кибернети­ческий, одномерный (моноцерабельный) человек не напоминал бы нам хроническую шизофрению (в легкой форме). Ведь он живет в атмосфере, которая лишь в количественном отношении чуть менее опустошенная, чем в шизоидных семьях..." (Там же, 306).

 Однако интересным является тот парадокс, что чем большую роль играет в жизни общества техника, тем больше критических стрел выпускается в ее адрес. Прогресс техники – объективно необходимый процесс и уйти от него просто невозможно. Следовательно, речь должна идти не о демонии техники, а о рациональном и гуманном ее использовании.

Для понимания сущности кризиса культуры важно еще одно обстоятельство, отмеченное в свое время Д.Беллом. Дело в том, пишет он, что развитие промышленности принадлежит контролю сообщества: конструктора машин должны считаться с существующими стандартами, загрязнение окружающей среды ограничивается государственными санкциями и общественными движениями (типа «Гринфис»), цена и заработная плата – правительственными мероприятиями. Вместе с тем, нет никаких ограничений в сфере духовной культуры. В итоге в культурной сфере обнаженные тела стали обычными на киноэкранах, порнография – в газетных киосках, секс оказался предметом оживленного обсуждения  в средствах массовой информации. «Разрешено почти все, пишет Д.Белл, - перемены столь значительны, что культурные проблемы приобрели значение политических» (2, 655). Нетрадиционная медицина, гадания и пророчества, мистицизм и оккультизм, религиозный фанатизм и астрология получили в современной культуре широкое распространение. Характеризуя эти тенденции, Э.Тоффлер пишет: «Пантеизм, нетрадиционная медицина, социобиология, анархизм, структурализм, неомарксизм и новая физика. Восточный мистицизм, технофобия и технофибия, а также тысячи других течений и противоречий пронизывают защитный экран сознания, и у каждого из этих явлений есть свои жрецы или сиюминутные гуру. Началась лавинная атака на науку» (106, 465).

WEB-еженедельник «Тайны и открытия» (2002, №14) утверждает, что сегодня наука и религия ждут друг от друга помощи в осмыслении сложных проблем реальности, поскольку в   законах космоса присутствует некий интеллект. «Понять тайну бытия можно только через сверхъестественное» - пишет американский астроном А.Сандаж. Физик Дж. Полкингхорн пишет, что Бог активно вмешивается в развитие мира, он выбирает из нескольких возможных вариантов тот, который станет реальностью, не нарушая при этом законов природы. Биохимик А. Пикок видит в эволюции приметы божественного волеизъявления. Не удивительно, что около 40% американских ученых верят в бога. В американском университете Беркли (Калифорния) физик, ставший теологом Дж.Рассел  организовал центр теологии и естественных наук, в семинарах которых участвуют многие ученые из разных стран. Подобные  институты появляются в других странах. Такая квазинаучная позиция ряда ученых активно поддерживается служителями религиозного культа.  Папа Иоанн Павел II регулярно консультируется с «Папской академией наук». Отсутствие разногласий между наукой и религией может стать решающим аргументом и упрочить уже существующую веру. Не исключено, что, подобно феминизму, изменившему некоторые церковные обряды, наука лет через десять станет главным фактором, формирующим мировоззрение простых верующих – заключает ватиканский  еженедельник, выдавая традиционное стремление религии подчинить себе науку.

Распространение нигилизма, возрождение ортодоксальных религий, появление новых религиозных и старых мистических течений поистине является бунтом против разума. Человек теряет веру в науку, в силу традиционной культуры. Часто она беспомощна перед лицом катастрофы. Люди испытывают разочарование в рациональности мышления, которое зачастую неспособно дать ясные ответы на возникающие в процессе информатизации общества вопросы. Шоковое и стрессовое состояние людей становится не исключением, а скорее правилом.

Причины кризиса современной культуры, вызванные бурным научно-техническим прогрессом, противоречиями между материальной и духовной компонентами культуры усиливают свое действие в определенной политической атмосфере.

К числу политических причин, стимулирующих кризис культуры, можно отнести стремление американской идеологии подчинить своему влиянию мировую культуру. «Европейским интеллектуалам массовая культура была воспринята прежде всего как результат американской «культурной» агрессии (начавшейся вместе с осуществлением знаменитого «плана Маршалла»), приведшей к пропаганде американского образа жизни и ценностей, но также и к стандартизации и гомонизации европейских национальных культур» (111, 44). В борьбе за установление мирового господства, однополярный мировой порядок США используют не только свое экономическое могущество, свой военный потенциал, первенство в области информационных технологий, но и культуру. Имеется явное стремление американизировать мировую культуру, подчинить ее американским стандартам, идеалам и ценностям. «Культурное превосходство, - заявляет З. Бжезинский, - является неоценимым аспектом американской глобальной мощи» (4, 38). Он заявляет, что американский путь развития постепенно пронизывает весь мир. Голивудские кинофильмы занимают почти четвертую часть всего мирового рынка. Язык Интернета является английским, что влияет на содержание распространение информации в глобальном масштабе. В области телевидения существует повальное насилие американских телевизионных программ с их примитивностью, проповедью силы и жестокости, культа обнаженного тела и секса.  Некоторые страны – Франция, Германия и другие пытаются ограничить показ подобных образчиков американской культуры.

Надо прямо сказать, что никаких подобных ограничений в нашей стране нет и средства массовой информации России,  спекулируя на понятии свободы получения информации, многословно и непонятно рассуждая о правах человека,  способствуют  пропаганде американской культуры. Нет ни одной телевизионной программы, где бы не присутствовали американские кинофильмы-боевики, музыка и танцы.  Американские кинофильмы, поп музыка, американский образ жизни все более заполняют глобальную информационную Сеть, и все шире используются для американизации мировой культуры. По мере американизации мировой культуры ее ценности, довольно дешевые, антигуманные и примитивные вступают в противоречие  с традиционными национальными культурами. Это обстоятельство еще более  обостряет кризис культуры эпохи информатизации общества.

Что касается современной России, то кризис культуры вызван не только факторами глобального значения, но и теми специфическими политическими особенностями и трудностями, которые имела Россия на пути демократических преобразований. Вполне справедливо Ю.Левада пишет, что сдвиги в сфере культуры   являются результатом совместного действия двух различных по своей природе кризисов: во-первых, общемирового, связанного с утверждением механизмов массовой культуры и соответствующей оценкой механизмов культуры элитарной (точнее, иерархической), во-вторых, специфически «нашего», постсоветсткого,  то есть связанного с переходом от директивной культуры к открытой и массовой» (44, 307).  

Кризис современной культуры вызван не только бурным развитием материальной культуры в форме информационных технологий и, в связи с этим, возникшим разрывом между уровнями материальной культуры и духовно-интеллектуальным развитием людей, политическими факторами, но и  определенными социальными обстоятельствами. Информатизация общества, как уже было отмечено выше, приводит к изменению социальной и профессиональной структур общества. Эти изменения протекают быстрее духовно-культурной эволюции людей. «Если социальные структуры могут изменяться сравнительно быстро «на глазах» (за годы и десятки лет), - пишет известный социолог Ю. Левада, - то для закрепления глубоких культурных перемен нередко требуются столетия» (Там же, 306). Быстрые  «революционные» или «скачкообразные», как говорили раньше – перемены в культурных параметрах общества слишком редки.

Таким образом, кризис культуры является составной частью кризиса общества, тех глубоких социотехнических изменений, которые происходят в процессе информатизации общества. Сама информатизация общества, таким образом, охватывает не только технико-технологическую и социальную сферы, но и культуру. Культура – важнейший элемент информатизации общества, делающий последнюю технико-социокультурным процессом. Выход их кризиса культуры, следовательно, лежит на пути преобразования всех сфер общественной жизни.   

Информатизация общества имеет своим непосредственным следствием дальнейшую трансформацию культуры, усложнение ее структуры, содержания и функций. Наряду с элитарной, народной и массовой культурами начинает свое существование и бурное развитие информационная культура. Она, кроме всего прочего, включает в себя так называемую экранную культуру. Последняя в своем составе имеет компьютерную культуру и культуру Интернет. Эти элементы информационной культуры  располагаются между собой по принципу «матрешки»: каждая из предыдущих форм экранной культуры включает в себя последующую форму, как один из своих элементов наряду с другими. Возникает цепочка: культура общества эпохи его информатизации - информационная культура – экранная культура – компьютерная культура – культура Интернет.

 Все содержание информационной культуры развивается, порождая не только новые формы культурного освоения реальности, но и отражая различные процессы – кризис рационализма, постмодернистские установки и др. Это еще в большей степени углубляет кризис всей культуры общества эпохи ее информатизации.

 «Информатизация культуры, т.е. экипировка

 всех культурных процессов современной

информационной технологией является

уже не пожеланием, а объективной

внутренней исторической неизбежностью»

А.И.Ракитов

Признание кризиса культуры является своего рода штампом на пропуск в сферу элитарного философствования.  О кризисе культуры написаны десятки монографий, сборников и диссертаций. Почему же люди так обеспокоены кризисом культуры, что собой представляет этот кризис?

Под кризисом культуры следует понимать резкий, крутой перелом в ее развитии, тяжелое переходное состояние культуры. При этом следует иметь ввиду, что подобные  сдвиги в сфере культуры являются реакцией на развитие социально-экономической, политической и технической среды. «Каждая культура, - пишет Р. Инглегард, - представляет стратегию адаптации ее народа. В долгосрочной перспективе такие  стратегии, как правило,  являются реакцией на преобразования экономического, технического и политического характера и, как таковые, не могут долго оставаться неизменными» (70, 249-250). Следовательно, нельзя правильно понять кризис культуры без учета того кризиса, который переживает общество в тот или иной момент его истории.

Обращаясь к истории, мы сталкиваемся с описанием кризисов общества далекого и близкого прошлого.

«Наша земля приходит в упадок;

взяточничество и коррупция процветают;

дети перестали слушаться родителей;

каждый хочет написать книгу

и конец света уже близок.»

Это – не описание нашего времени, а написано в  папирусе Присса в первой половине третьего тысячелетия до нашей эры.

«Мир близится к концу. Это не старость, это признак надвигающейся смерти. Человек старится и умирает. Также и мир должен умереть. Все знаки свидетельствуют о том, что земля близится ко времени своего завершения» - писал в конце третьего века Карфагенский епископ Святой Киприян.

Связь вступления культуры в полосу кризиса с переходной эпохой подметил еще в первой половине прошедшего века известный русский социолог Питирим Сорокин, который писал: «Мы как бы находимся между двумя эпохами: умирающей чувственной культурой нашего лучезарного вчера и грядущей идеациональной культурой создаваемого завтра. Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющего чувственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках. Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За пределами, однако, различим расцвет новой великой идеациональной культуры, приветствующей новое поколение – людей будущего» (96,427).

            По мере приближения общества к концу очередного века, а тем более тысячелетия,  количество рассуждений о кризисе общества и даже «конце света» резко возрастает. Не является исключением и наше время. И не только потому, что это время смены тысячелетия, но главным образом потому, что в обществе совершаются быстрые и бурные  качественные изменения, связанные с ее информатизацией. Они касаются не только экономико-социальной и политической жизни, но и, прежде всего, моральных, эстетических ценностей и мировоззренческих ориентиров и вообще всех духовных компонентов общества. Предсказатели о «конце света» ссылаются на катрены Нострадамуса, на свидетельства экзотериков-мистиков о существовании современного человечества в последней самой темной фазе Кали-Юги и т д. В число этих предсказателей  часто даже входят представители научного сообщества., которые  пишут о неизбежности «омницида», т.е. о конце существования человека как биологического вида. «Судя по признакам, обозначившемуся к началу века, - пишет доктор философских наук А.П.Назаретян, - на него придется эпоха завершения собственно человеческой истории – той фазы универсальной эволюции, в которой ведущую роль играет вид Homo sapiens» (63,204).

Отмечая, что человек не является завершающим звеном в эволюционной цепочке на земле и кризисные признаки в развитии этого вида приводят его к гибели, Ю.А.Фомин пишет, что «в результате продолжающегося эволюционного процесса начинает формироваться новый вид, который придет ему на смену. Назовем его условно «суперчеловеком» (115, 52). При этом автор утверждает, что процесс перерождения человека уже начался, протекает все возрастающими темпами и «практически на нашей планете зарождается новая цивилизация, резко отличная от ныне существующей» (Так же, с. 55).

В оригинальной книге В. Мудрых также утверждается, что  неминуем переход функции носителя разума от биологической формы живой мыслящей материи к  небиологической форме неживой мыслящей материи в виде компьютерного микропроцессора. «То есть слоились все условия, пишет он, - для перехода количественных изменений существующей сегодня биологической формы сознания (разума) в абсолютно новую, качественную трансгрессию привычной нам формы мыслительной активности» (60,53-54).

  В действительности разговоры о «конце мира» и человека как биологического вида проистекают из тоски и недовольства наличествующим состоянием как общества, так и отдельного человека. Человечество не раз претерпевало кризисные состояния и каждый раз выходило из них. Хочется надеется, что и на этот раз общество найдет пути выхода из кризиса как общества в целом, так и его культуры. А потому, как справедливо заметила В.И.Самохвалова «речь в этом случае идет не столько о конце мира или истории вообще, сколько о конце культуры, созданной человеком прометеевского типа и исчерпавшей возможности своего развития» (92, 66).

Действительно, в условиях информатизации общества, как уже было отмечено, происходит трансформация наличной традиционной культуры.  Это вполне естественно, поскольку всякая переломная эпоха в истории человечества кишит противоречиями в различных сферах  ее жизнедеятельности, в том числе и в сфере культуры. В эту эпоху происходит борьба между старыми и новыми культурными идеалами, ценностями, критериями, взглядами. Но все же жизнь берет свое, и старые идеалы и ценности заменяются новыми, которые порой кажутся несуразными и воспринимаются далеко не однозначно и  не всеми членами общества. Такие эпохи, с одной стороны, сопровождаются ломкой и отбрасыванием старых реалий и отношений, а, с другой, бурным рождением реалий новых. Н.Н.Моисеев в обращении к участникам круглого стола на тему «Быть или не быть…человечеству?» писал: «По моему мнению, человечество на пороге XXI века подошло к такому пределу в своем историческом развитии, которое может обозначать новый рубеж, отделяющий более или менее благополучную историю  рода человеческого от неизвестного и, вероятнее всего, очень опасного будущего. Опасного для судеб наших детей и внуков» (62, 15). Развивая далее эту мысль, Н.Н.Моисеев писал: «Мы подошли не только к перелому тысячелетий, но и к перелому цивилизаций, который требует от людей утверждения нового образа мысли и новой структуры ценностей» (56, 21). Это и составляет содержание кризиса культуры как резкого, крутого перелома, тяжелого переходного состояния.

Кризис культуры нельзя отождествлять с катастрофой, поскольку этот кризис имеет диалектическую природу: отвергая традиционные культурные каноны, новая культура впитывает в себя все предшествующие достижения культурного развития общества – идеалы, нормы, все прогрессивные культурные ценности прошлого. Еще К.Ясперс писал в свое время, что «лгут те, кто утверждает, будто можно  временно отменить старую культуру, пока будет подготавливаться новая. Нельзя  запретить человеку непрерывно говорить о своем величии и ничтожестве, как нельзя запретить ему дышать. Не существует культуры без наследия прошлого, и мы не можем и не должны ничего отвергать из нашей, западной культуры. Каковы бы ни были творения будущего, они все-таки будут нести в себе ту же тайну – тайну мужества и свободы, взращенную отвагой тысяч художников всех времен и народов» (122, 375).

Информационная эпоха не является исключением из этого правила. Рождение информационного общества, как нового витка истории, сопровождается появлением качественно новых технических и социально-культурных феноменов, определяющих новую ступень общественной эволюции и, одновременно, кризисом в различных сферах жизнедеятельности человека – политической, социальной, культурной. Современная цивилизация вступила в полосу кризиса, который имеет системный характер, поскольку он охватывает, наряду с экономикой, политикой и социальной сферами общества, его духовную сферу, культуру и даже мировоззрение индивидов, их взгляды на цели и смысл бытия. Этот системный кризис оказывает негативное воздействие на человека, его ценности. «Слишком многое становится возможным в мире освобожденного Прометея, - пишет А.И.Неклесса. – Новое рабство имеет, однако, все шансы стать «хуже прежнего»: вырывавшаяся из темных глубин свобода технически оснащенного насилия и контроля над человеческой личностью обернулась на практике реализацией «кошмара конвейера» деструкцией,  поставленной на поток, высокотехнологичными войнами и тоталитарной антиутопией. И миллионными гекакомбами» (67, 69).

Нет ничего удивительного в том, что наряду с культурными величайшими достижениями современности в развитии и функционировании культуры наблюдаются кризисные явления, которые имеют объективные и субъективные причины. Эти причины можно классифицировать на причины, вызываемые технико- технологическим  развитием, политическим климатом и социальными условиями жизни современного общества.

Прежде всего, отметим, что материально-техническая составляющая человеческого бытия развивается неизмеримо быстрее его духовной составляющей, нравственнно-интелектуальных качеств личности. Экстенсивно развивались внешние стороны жизни, материальные условия этой жизни, а развитие внутреннего духовного содержания отставало. Уже И.Кант был озабочен противоречивыми возможностями теоретического разума, который может далеко зайти в своем развитии, не считаясь с миром человека и с последствиями внедрения техники, которые не считаются с требованиями практического разума, то есть нравственного сознания. В силу этого возникает противоречие между материальными и духовными сегментами культуры.

Это противоречие в свое время подметил А.Швейцер. Он считал, что главным в культуре являются  не материальные достижения, а развитие духовно-творческого потенциала личности. Между тем мы, писал он, переоцениваем материальные достижения и не принимаем в достаточной мере во внимание значение духовного начала. Такую культуру А.Швейцер уподобляет кораблю, который лишился рулевого управления, теряет свою маневренность и неудержимо мчится навстречу катастрофе. Нечто подобное, по его мнению, происходит с современной культурой, взаимодействие между материальным и духовным в которой приняло роковой характер.  «Роковым для нашей культуры, пишет А.Швейцер, - является то, что ее материальная сторона развивалась намного сильнее, чем духовная. Равновесие ее нарушено: (121,75). Материальная сторона культуры подчиняет людей, которые теряют свою свободу. В результате переворота, произведенного машиной,  почти все мы очутились в условиях труда, которые слишком регламентируют, сужают и делают весьма напряженной нашу трудовую жизнь. Личность превращается в человека-вещь.  Эта несвобода усугубляется тем обстоятельством, что, подчинив себе природу, преобразуя ее, человек отрывается от естественного состояния природы.

 Пытаясь определить пути выхода культуры из кризисного состояния, А. Швейцер формулирует один из основных, по его мнению, законов развития культуры: «когда общество воздействует на индивидов  сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры, ибо в этом случае с необходимостью умаляется решающая величина – духовные и нравственные задатки человека. Происходит деморализация общества, и оно становится неспособным понимать и решать возникающие перед ним проблемы. В итоге рано или поздно наступает катастрофа» (Там же, с. 75). Потому все надежды на возрождение культуры А.Швейцер связывает только с творческой деятельностью отдельных личностей в духовной сфере. Каждый индивид должен быть активным участником возрождения духовно-нравственных идеалов. В связи с этим он формулирует основные положения своего этического учения – этику благоговения перед жизнью – как по отношению к своей жизни, так и по отношению к любой другой.

Конечно, суждения А.Швейцера,  касающиеся путей выхода культуры из кризиса, лежат в русле абстрактного гуманизма. Однако он с огромной гуманистической страстностью, верой в торжество добра и человечности раскрывает одну из причин кризиса современной культуры, заключающуюся в том, что духовная компонента личности отстает от быстрого развития материальной культуры.

Справедливости ради отметим, что имеются попытки опровержения этого тезиса. Так, к примеру, Л.Г.Ионин пишет, что   выдвинутая в свое время  генеральная идея  о так называемом культурном лаге – отставании культуры от развития общества - ныне уже устарела в силу ряда причин. Она считала культуру вторичным фактором общественного развития, отодвигала на задний план всю связанную с культурой проблематику, не учитывала тех процессов, которые сделали культуру  причиной социальных перемен. Между тем, по мнению Л.Г.Ионина, ныне культура уже не столько пассивное отражение реальных процессов поведения, сколько их активная форма. Люди сознательно используют культуру в процессе своей деятельности. «Социальные изменения получают в основном культурную мотивацию. Все эти явления свидетельствуют о том, что культура прогрессирующим образом принимает функции мотора, движителя общественного изменения и развития…Поэтому было бы глупо сейчас ссылаться на популярные несколько десятилетий назад представления о культурном лаге, об отставании культурного осмысления от реальных социальных процессов, наоборот, теперь культура оказывается логически и фактически впереди того, что происходит в реальности» (26, 5-6).                        

Утверждения о приоритете духовных ценностей, о культуре как ключевом факторе социального развития ныне особенно в моде. Так, известный французский социолог А. Турен пишет, что изменения в культуре вызывают споры о роли науки, экономических инвестициях и правах. Появляются новые знания и новая техника, затем изменяются люди. Еще позже реорганизуется политическая система, новые формы организации и идеология. Переход к информационному обществу, продолжает он, осуществляется, когда инвестиции производят в большей степени не в материальные, а в идеальные, духовные блага. Если индустриальное общество изменило средства производства, то новое формирующееся общество изменяет, прежде всего, цели производства, то есть его культуру. Поэтому, заключает он, «сначала приходит культура. Как можно рассуждать иначе в период, когда создается новая культура, новые отношения с миром, тогда как формы общественной жизни остаются старыми, разложившимися или беспорядочными?» (109, 19). Отмечая это обстоятельство, Л.Харрисон в одной из своих лекций заявляет, что «ключевым моментом, который в основном игнорируется, следует считать культурные ценности и установки, стоящие на пути прогресса» (74, 36). К этим рассуждениям часто присоединяется еще утверждение о том, что ныне люди от забот о материальных факторах жизнедеятельности переходят к духовным ценностям – моральным, эстетическим, религиозным, гентерным, сексуальным и др. Так, Р. Инглегардт пишет: «У граждан западных стран стали меняться ценностные ориентиры – преобладающее внимание к материальному благосостоянию и физической безопасности уступило место заботе о качестве жизни» (70, 250).

Нам представляется, что с подобными рассуждениями согласиться трудно.

          Прежде всего, нельзя сводить содержание культуры лишь к духовным факторам. Культура, как известно, имеет не только духовные, но и материальные компоненты. Следовательно, содержание культуры в подобных рассуждениях, вольно или не вольно, обедняется.

Далее. Не стоит выдавать активность культуры в социальном развитии, как исключительное качество современной культуры. Известно, что культура всегда играла исключительно активную роль в жизни общества. Нельзя, к примеру, представлять древнегреческую культуру как пассивное отражение жизни древнегреческих полисов,  а не как фактор активизации жизнедеятельности его граждан. Однако нельзя и сегодня утверждать, что культура идет впереди социально-экономического, политического и технического развития общества. Более полувека существуют и функционируют компьютеры, а компьютерная культура, как это мы покажем далее, оставляет желать много лучшего. Да, можно утверждать, что в эпоху информатизации общества, высоких технологий и демократизации общественных отношений роль культурных факторов необычайно возросла. Но не настолько, чтобы эти культурные факторы в своем движении обгоняли факторы технические, экономические, социальные и др.

            Не выдерживает критики и тезис о том, что материальные интересы людей ныне отступают на задний план перед духовными потребностями. Это, скорее, благое пожелание, а не отражение действительности. В мире, где царит голод и нищета, говорить о том, что материальные блага теряют свою ценность, по меньшей мере,  означает проявлять незнание современности и наивность.

            То же самое можно сказать и о невнимании граждан к физической безопасности в угоду удовлетворения духовных потребностей. После 11 сентября 2001 года, серьезными на правительственном уровне разговорами о разрешении гражданам в целях обеспечения своей безопасности носить оружие подобные утверждения кажутся иллюзорными.

            Выдвижение на передний план духовных интересов людей и вторичность их материального достатка – дело, к сожалению, будущего. Сам Л.Харрисон, отстаивающий примат духовных факторов над материальными, вынужден писать: «Приоритетным  фактором является все же стремление к развитию, а не культурные традиции как таковые» (74, 40). Да и Р.Инглегард пишет: «Однако мы придерживаемся гипотезы, что в долгосрочной перспективе переход к постиндустриальному  строю вновь выдвинет духовные ценности на первый план» (70, 255). Следовательно, речь идет о долгосрочной перспективе. Что ж, поживем, увидим!

          Однако следует признать, что утверждения об исключительно важной роли культуры в жизни общества отражает два обстоятельства.

 Первое из них заключается в том исключительно приоритетном значении, которое имеет духовный потенциал общества в эпоху его информатизация, знание в самых ее разнообразных формах – информации, нравственных норм, эстетических ценностей, философских ориентиров и др. Можно согласиться с утверждением А.Турена о том, что «культурные движения особенно важны в начале нового исторического периода, когда политически действующие лица не являются еще представителями новых требований и общественных движений и когда, с другой стороны, изменения культурного поля вызывают глубокие дебаты о науке, экономических инвестициях и правах» (109, 91).

Следует учесть, что исследования культуры проводились как бы по остаточному принципу: на первый план обществоведов выдвигались исследования политической и социальной проблематики, в лучшем случае - развития и функционирования науки, проблемы научно-технического прогресса. В многочисленных публикациях, посвященных социально-экономическим реформам, не отводилось должного места исследованию культуры как генеративного фактора социально-экономических преобразований, важнейшего условия социальных трансформаций. Между тем, пишет А.И.Ракитов, «вопрос об информатизации культуры имеет не «остаточный», но фундаментальный характер, Здесь завязываются в один узел культурные процессы создания информационно-индустриального общества и принципиально новой технологической базы его духовной          и социальной модернизации (83, 15).  Только в последние годы, изголодавшиеся по культурологической проблематике исследователи стали в центр своей научно-исследовательской деятельности помещать проблемы культуры, ее роли в информатизации общества.

В процессе информатизации общества развитие материальной культуры,  в частности средств информатизации, происходит все убыстряющимися темпами. Так, скорость обновления  информационной технологии возрастает настолько, что поколения этой технологии сменяют друг друга каждые 3-5 лет. Интеллектуальное освоение последствий такого быстрого развития не поспевает за ростом получаемой и перерабатываемой информации. Это ведет к обострению противоречий между материальной и духовной компонентами современной культуры. Таким образом, информатизация общества не только  изменяет мир, но и создает в этом мире новые проблемы.

Качественные изменения в культуре информационной эпохи связаны  с широким использованием информационной техники и технологии в сфере культуры. Радио, телефон, кино, телевидение, мультимедийные средства, наконец, компьютеры – вся эта современная техническая мощь в огромной степени определяет как содержание и форму культурных ценностей, так и их развитие и ту роль, которую они играют на социальной сцене. Более того, современная технология требует совершенствования культуры в ряде других важнейших факторов человеческой деятельности. М.Кастельс, в связи с этим пишет, что «для распространения технологически открытий во всей экономике так, чтобы они увеличивали производительность труда на необходимую величину, необходимо, чтобы культура и социальные институты, деловые организации и другие факторы, влияющие на производственный процесс, прошли через определенные серьезные изменения» (31, 88-89).

 Вполне естественно, что осознать кризис культуры нельзя без изучения тех процессов, которые происходят в технической среде. Отмечая, что изучение техники должно помочь в разрешении кризиса культуры, В.М.Розин справедливо пишет, что «изучение техники предполагает признание  неблагополучия, кризиса культуры и требование понять технику как момент этого неблагополучия» (89, 32).

Современное общество, его жизнедеятельность, как и любое другое, невозможно без техники, как искусственно созданного средства деятельности людей, средства, усиливающее эффективность его взаимосвязи с природой. Всякие разговоры об «обуздании» технического прогресса, о возврате к идеализированному прошлому являются социальной иллюзией. Другое дело – заставить технику работать во благо человека, в гуманных целях его развития и развития всего общества иначе человек может попасть в зависимое положение от техники. Можно согласиться с неотомистом  Ж.Маритеном, когда он пишет: «Техника – это хорошо, машина – это хорошо. Надо отвергнуть дух анархаизма, желание упразднить  и машины, и технику. Но если машина и техника не будут укрощены, подчинены человеческому благу, то есть строго подчинены законам движения личности и ее истинным целям и превращены в средства самой аскетической морали, ориентированной на полноту жизни по духу, то история человечества будет обречена на нескончаемые беды» (49, 83-84).

Жизнь человека и общества в целом все в большей степени определяются техническими детерминантами. Э. Фромм пишет, что «мы  перестаем быть хозяевами техники и , напротив, становимся ее рабами» (57, 158). Современного человека в меньшей сте­пени интересует все живое - другие люди и природа. "Его внимание все больше и больше привлекают исключительно механические, не­живые артефакты" (116, 294). Многие мужчины к своей автомашине порой питают более нежные чувства, чем к жене. Фото­графирование превращается в эрзац зрительного восприятия: фото­графу достаточно просто взглянуть на объект, а не обязательно его видеть. Прослушивание музыки превращается подчас в повод "по­играть" со своей домашней звуковой системой. Просмотр телепро­грамм превращается в наслаждение переключением каналов, демон­страцию технических качеств телевизоров. Такое поведение, опре­деленную его "зашторенность" миром техники Э. Фром окрестил как проявление некрофильских (точнее было бы сказать технико-некрофильских) тенденций, когда "страсть к техническим приспо­соблениям заменяет (вытесняет) подлинный интерес к жизни и из­бавляет человека от применяя всего того обширного набора способ­ностей и функций, которыми он наделен от рождения" (Там же, 295). Э. Фромм пишет, что для такого человека, которого он называ­ет "кибернетическим человеком", объектом его восприятия и обще­ния становится не естественная природа и человеческие личности, а так называемая "вторая природа" - искусственная, рукотворная, машинная. Эта кибернетическая личность склонна к отработанным, стереотипным моделям поведения, "что находит особенно яркое проявление в шизофренической "навязчивости" (повторяющихся непроизвольных действиях или жестах" (Там же, 304). Э. Фромм за­ключает, что " было бы, в самом деле, странно, если бы кибернети­ческий, одномерный (моноцерабельный) человек не напоминал бы нам хроническую шизофрению (в легкой форме). Ведь он живет в атмосфере, которая лишь в количественном отношении чуть менее опустошенная, чем в шизоидных семьях..." (Там же, 306).

 Однако интересным является тот парадокс, что чем большую роль играет в жизни общества техника, тем больше критических стрел выпускается в ее адрес. Прогресс техники – объективно необходимый процесс и уйти от него просто невозможно. Следовательно, речь должна идти не о демонии техники, а о рациональном и гуманном ее использовании.

Для понимания сущности кризиса культуры важно еще одно обстоятельство, отмеченное в свое время Д.Беллом. Дело в том, пишет он, что развитие промышленности принадлежит контролю сообщества: конструктора машин должны считаться с существующими стандартами, загрязнение окружающей среды ограничивается государственными санкциями и общественными движениями (типа «Гринфис»), цена и заработная плата – правительственными мероприятиями. Вместе с тем, нет никаких ограничений в сфере духовной культуры. В итоге в культурной сфере обнаженные тела стали обычными на киноэкранах, порнография – в газетных киосках, секс оказался предметом оживленного обсуждения  в средствах массовой информации. «Разрешено почти все, пишет Д.Белл, - перемены столь значительны, что культурные проблемы приобрели значение политических» (2, 655). Нетрадиционная медицина, гадания и пророчества, мистицизм и оккультизм, религиозный фанатизм и астрология получили в современной культуре широкое распространение. Характеризуя эти тенденции, Э.Тоффлер пишет: «Пантеизм, нетрадиционная медицина, социобиология, анархизм, структурализм, неомарксизм и новая физика. Восточный мистицизм, технофобия и технофибия, а также тысячи других течений и противоречий пронизывают защитный экран сознания, и у каждого из этих явлений есть свои жрецы или сиюминутные гуру. Началась лавинная атака на науку» (106, 465).

WEB-еженедельник «Тайны и открытия» (2002, №14) утверждает, что сегодня наука и религия ждут друг от друга помощи в осмыслении сложных проблем реальности, поскольку в   законах космоса присутствует некий интеллект. «Понять тайну бытия можно только через сверхъестественное» - пишет американский астроном А.Сандаж. Физик Дж. Полкингхорн пишет, что Бог активно вмешивается в развитие мира, он выбирает из нескольких возможных вариантов тот, который станет реальностью, не нарушая при этом законов природы. Биохимик А. Пикок видит в эволюции приметы божественного волеизъявления. Не удивительно, что около 40% американских ученых верят в бога. В американском университете Беркли (Калифорния) физик, ставший теологом Дж.Рассел  организовал центр теологии и естественных наук, в семинарах которых участвуют многие ученые из разных стран. Подобные  институты появляются в других странах. Такая квазинаучная позиция ряда ученых активно поддерживается служителями религиозного культа.  Папа Иоанн Павел II регулярно консультируется с «Папской академией наук». Отсутствие разногласий между наукой и религией может стать решающим аргументом и упрочить уже существующую веру. Не исключено, что, подобно феминизму, изменившему некоторые церковные обряды, наука лет через десять станет главным фактором, формирующим мировоззрение простых верующих – заключает ватиканский  еженедельник, выдавая традиционное стремление религии подчинить себе науку.

Распространение нигилизма, возрождение ортодоксальных религий, появление новых религиозных и старых мистических течений поистине является бунтом против разума. Человек теряет веру в науку, в силу традиционной культуры. Часто она беспомощна перед лицом катастрофы. Люди испытывают разочарование в рациональности мышления, которое зачастую неспособно дать ясные ответы на возникающие в процессе информатизации общества вопросы. Шоковое и стрессовое состояние людей становится не исключением, а скорее правилом.

Причины кризиса современной культуры, вызванные бурным научно-техническим прогрессом, противоречиями между материальной и духовной компонентами культуры усиливают свое действие в определенной политической атмосфере.

К числу политических причин, стимулирующих кризис культуры, можно отнести стремление американской идеологии подчинить своему влиянию мировую культуру. «Европейским интеллектуалам массовая культура была воспринята прежде всего как результат американской «культурной» агрессии (начавшейся вместе с осуществлением знаменитого «плана Маршалла»), приведшей к пропаганде американского образа жизни и ценностей, но также и к стандартизации и гомонизации европейских национальных культур» (111, 44). В борьбе за установление мирового господства, однополярный мировой порядок США используют не только свое экономическое могущество, свой военный потенциал, первенство в области информационных технологий, но и культуру. Имеется явное стремление американизировать мировую культуру, подчинить ее американским стандартам, идеалам и ценностям. «Культурное превосходство, - заявляет З. Бжезинский, - является неоценимым аспектом американской глобальной мощи» (4, 38). Он заявляет, что американский путь развития постепенно пронизывает весь мир. Голивудские кинофильмы занимают почти четвертую часть всего мирового рынка. Язык Интернета является английским, что влияет на содержание распространение информации в глобальном масштабе. В области телевидения существует повальное насилие американских телевизионных программ с их примитивностью, проповедью силы и жестокости, культа обнаженного тела и секса.  Некоторые страны – Франция, Германия и другие пытаются ограничить показ подобных образчиков американской культуры.

Надо прямо сказать, что никаких подобных ограничений в нашей стране нет и средства массовой информации России,  спекулируя на понятии свободы получения информации, многословно и непонятно рассуждая о правах человека,  способствуют  пропаганде американской культуры. Нет ни одной телевизионной программы, где бы не присутствовали американские кинофильмы-боевики, музыка и танцы.  Американские кинофильмы, поп музыка, американский образ жизни все более заполняют глобальную информационную Сеть, и все шире используются для американизации мировой культуры. По мере американизации мировой культуры ее ценности, довольно дешевые, антигуманные и примитивные вступают в противоречие  с традиционными национальными культурами. Это обстоятельство еще более  обостряет кризис культуры эпохи информатизации общества.

Что касается современной России, то кризис культуры вызван не только факторами глобального значения, но и теми специфическими политическими особенностями и трудностями, которые имела Россия на пути демократических преобразований. Вполне справедливо Ю.Левада пишет, что сдвиги в сфере культуры   являются результатом совместного действия двух различных по своей природе кризисов: во-первых, общемирового, связанного с утверждением механизмов массовой культуры и соответствующей оценкой механизмов культуры элитарной (точнее, иерархической), во-вторых, специфически «нашего», постсоветсткого,  то есть связанного с переходом от директивной культуры к открытой и массовой» (44, 307).  

Кризис современной культуры вызван не только бурным развитием материальной культуры в форме информационных технологий и, в связи с этим, возникшим разрывом между уровнями материальной культуры и духовно-интеллектуальным развитием людей, политическими факторами, но и  определенными социальными обстоятельствами. Информатизация общества, как уже было отмечено выше, приводит к изменению социальной и профессиональной структур общества. Эти изменения протекают быстрее духовно-культурной эволюции людей. «Если социальные структуры могут изменяться сравнительно быстро «на глазах» (за годы и десятки лет), - пишет известный социолог Ю. Левада, - то для закрепления глубоких культурных перемен нередко требуются столетия» (Там же, 306). Быстрые  «революционные» или «скачкообразные», как говорили раньше – перемены в культурных параметрах общества слишком редки.

Таким образом, кризис культуры является составной частью кризиса общества, тех глубоких социотехнических изменений, которые происходят в процессе информатизации общества. Сама информатизация общества, таким образом, охватывает не только технико-технологическую и социальную сферы, но и культуру. Культура – важнейший элемент информатизации общества, делающий последнюю технико-социокультурным процессом. Выход их кризиса культуры, следовательно, лежит на пути преобразования всех сфер общественной жизни.   

Информатизация общества имеет своим непосредственным следствием дальнейшую трансформацию культуры, усложнение ее структуры, содержания и функций. Наряду с элитарной, народной и массовой культурами начинает свое существование и бурное развитие информационная культура. Она, кроме всего прочего, включает в себя так называемую экранную культуру. Последняя в своем составе имеет компьютерную культуру и культуру Интернет. Эти элементы информационной культуры  располагаются между собой по принципу «матрешки»: каждая из предыдущих форм экранной культуры включает в себя последующую форму, как один из своих элементов наряду с другими. Возникает цепочка: культура общества эпохи его информатизации - информационная культура – экранная культура – компьютерная культура – культура Интернет.

 Все содержание информационной культуры развивается, порождая не только новые формы культурного освоения реальности, но и отражая различные процессы – кризис рационализма, постмодернистские установки и др. Это еще в большей степени углубляет кризис всей культуры общества эпохи ее информатизации.

 «Информатизация культуры, т.е. экипировка

 всех культурных процессов современной

информационной технологией является

уже не пожеланием, а объективной

внутренней исторической неизбежностью»

А.И.Ракитов