11.

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 

Итак, всемирно-историческая задача человеческой самоэмансипации встала в сознании Маркса. Нужно бы­ло найти соответствующее средство для ее разрешения. Таким средством и явился «научный социализм», систе­му которого Маркс и начинает разрабатывать в своей научной деятельности. И с этого времени круг его тео­ретических интересов и занятий, насколько мы можем определить его по его сочинениям и его собственным по­казаниям о себе, суживается и сосредоточивается преи­мущественно, чтобы не сказать исключительно, на поли­тической экономии и текущей политике. Однако любопыт­ней всего это то, что в это время теоретические притяза­ния Маркса отнюдь не ограничиваются политической экономией, но распространяются на универсальную об­ласть философии истории. В это время у него складыва­ется «материалистическое понимание истории», притя­зающее дать ключ к разумению всего исторического бы­тия. Как бы мы ни относились к этому прославленному «открытию» Маркса, нас интересует здесь, как оно в действительности было сделано, какова его психология, его внутренний мотив. Мы знаем, что за это время Маркс не занимался, по крайней мере в заметной степени, ни историей, ни философией. Значит, «открытие» явилось не как следствие нового теоретического углубления, а как новая формула, догматически выставленная и на веру принятая, род художественной интуиции, а не плод научного исследования (как, впрочем, родятся многие из подлинно научных открытий). Элементы, из соединения которых образовалось материалистическое понимание истории, легко различить: с одной стороны, это все та же фейербаховская доктрина воинствующего атеизма, ко-торую мы уже знаем, с другой — сильное впечатление, полученное от фактов экономической действительности как благодаря занятиям политической экономией, так и текущей политикой. Стало быть, новая доктрина не вы­водит за пределы старого мировоззрения, хотя его и. осложняет. В частности, что касается религии, то ее философское трактование становится еще грубее, хотя и не изменяется по существу. Она объявлена, вместе с дру­гими «формами сознания», «надстройкой» над экономи­ческим «базисом». В первом томе «Капитала» мы встре­чаем о ней следующее суждение, по существу нисколько, не уводящее нас дальше статей о Гегеле и других про­изведений 40-х годов: «Для общества товаропроизводи­телей, общественное производственное отношение кото­рого заключается в том, что они относятся к своим про­дуктам как к товарам, т. е. как к ценностям, и в этой вещной форме относят одну к другой свои частные рабо­ты как одинаковый человеческий труд,— для такого об-щества христианство с его культом абстрактного чело-: века, особенно христианство в его буржуазной форме -протестантизме, деизме и т. д.,— представляет самую подходящую религию».

Это — Фейербах, переведенный только на язык поли­тической экономии и, в частности, экономической систе­мы Маркса. Как отголосок Фейербаха звучит и дальней­шее общее суждение о религии: «Религиозное отраже­ние реального мира может вообще исчезнуть лишь тог­да, когда условия практической будничной жизни людей будут каждодневно представлять им вполне ясные и ра­зумные отношения человека к человеку и к природе. Об­щественный процесс жизни, т. е. материальный процесс производства, лишь тогда сбросит с себя мистическое покрывало, когда он, как продукт свободно соединивших­ся людей, станет под их сознательный и планомерный контроль».

Мы видим на примере этих суждений,— а это и все, что можно найти у Маркса в этот период,— что рели­гиозная мысль Маркса от принятия догмата экономиче­ского материализма нисколько не усложнилась и не обо­гатилась, в ней по-прежнему повторяются положения усвоенные от Фейербаха. Этот догмат не заставляет здесь от чего-либо отказываться или заново пересматривать, а оставляет все по-прежнему, давая лишь специальную формулу, которая специальный предмет новых научных занятий — политическую экономию—делает наукой всех наук, объявляет ключом ко всяким «идеологиям», т. е. ко всей духовной жизни человечества.

Коснемся в заключение того своеобразного отпечат­ка, который получил у Маркса социализм. И здесь мы должны констатировать, что наиболее глубокое, опреде­ляющее влияние Маркса на социалистическое движение в Германии, а позднее и в других странах, проявилось не столько в его политической и экономической программе, сколько в общем религиозно-философском облике. Со­циал-демократическая партия, вообще политическая фор­ма рабочего движения в Германии создана не Марксом, которому, собственно принадлежит неудачная попытка отклонить его на ложный путь интернациональной орга­низации (к ней призывает и «Коммунистический мани­фест»), но Лассалем, основавшим и окончательно поста­вившим на рельсы рабочую партию. Дальнейшее ее развитие и судьбы определились специфическими усло­виями прусско-германского режима и последующими ис­торическими событиями, но отнюдь не влиянием Марк­са. Правда, своими экономическими трудами Маркс опре­делил мировоззрение социал-демократических теорети­ков и чрез них — официальное credo партии. Однако это теоретическое credo отнюдь не связано столь нераз­рывно с фактической программой, которой является не теоретический марксизм, а так называемая программа минимум, более или менее общая у всех демократических партий, независимо от их отношений к Марксу. Ощути; тельное влияние марксизма сказывается здесь только тем, что его догма вяжет еще ноги партии в аграрном вопросе, да и здесь настоятельная нужда жизни застав­ляет окончательно пренебречь этой догмой, как это и сделали уже русские социал-демократы, делают и немец­кие. Кроме того, для всякого экономиста должно быть очевидно, насколько уже отстала от развивающейся жизни и социальной науки и чисто экономическая док­трина Маркса уже в силу времени; обнаруживая все но­вые изъяны и просто устаревая, она все в большей сте­пени представляет чисто исторический интерес, отходит на божницу истории политической экономии, где имя Маркса, конечно, должно быть сопричислено к сонму почетных имен Кенэ, Смита, Рикардо, Листа, Родбертуса и других творцов политической экономии. Итак, как ни рискованно подобное утверждение и как ни противоречит оно господствующему мнению, мы все же считаем весьма правдоподобным, что и без Маркса рабочее движение отлилось бы в теперешнюю политиче­скую форму, создалась бы социал-демократическая ра­бочая партия приблизительно с такой же программой и тактикой, как и существующая. Но Маркс наложил на нее неизгладимую печать своего духа (а следовательно, и того духа, которого он сам был орудием) в отношении философски-религиозном, а чрез посредство Маркса и Фейербах. Общая концепция социализма, выработанная Марксом, конечно, проникнута этим духом, отвечает по­требностям воинствующего атеизма; он придал ему тот топ, который, по поговорке, делает музыку, превратив социализм в средство борьбы с религией. Как бы ни пред­ставлялись ясны общие исторические задачи социализ­ма, но конкретные формы социалистического движения, мы знаем, могут весьма различаться по своему духовно­му содержанию и этической ценности. Оно может быть воодушевляемо высоким, чисто религиозным энтузиаз­мом, поскольку социализм ищет осуществления правды, справедливости и любви в общественных отношениях, но может отличаться преобладанием чувств иного, не столь высокого порядка: классовой ненависти, эгоизма, той же самой буржуазности — только навыворот,— од­ним словом, теми чувствами, которые под фирмой клас­совой точки зрения и классовых интересов играют столь доминирующую роль в проповеди марксизма. Негодова­ние против зла есть, конечно, высокое и даже святое чув­ство, без которого не может обойтись живой человек и общественный деятель, однако есть тонкая, почти неуло­вимая и тем не менее в высшей степени реальная грань, перейдя которую, это святое чувство превращается в со­всем не святое; мы понимаем всю легкость, естественность, даже незаметность такого превращения, но преобладание чувств того или иного порядка определяет духовную фи­зиономию и человека, и движения, хотя в наш практиче­ский век и не принято интересоваться внутренней сторо­ной, если только это не имеет непосредственного практи­ческого значения.

Итак, всемирно-историческая задача человеческой самоэмансипации встала в сознании Маркса. Нужно бы­ло найти соответствующее средство для ее разрешения. Таким средством и явился «научный социализм», систе­му которого Маркс и начинает разрабатывать в своей научной деятельности. И с этого времени круг его тео­ретических интересов и занятий, насколько мы можем определить его по его сочинениям и его собственным по­казаниям о себе, суживается и сосредоточивается преи­мущественно, чтобы не сказать исключительно, на поли­тической экономии и текущей политике. Однако любопыт­ней всего это то, что в это время теоретические притяза­ния Маркса отнюдь не ограничиваются политической экономией, но распространяются на универсальную об­ласть философии истории. В это время у него складыва­ется «материалистическое понимание истории», притя­зающее дать ключ к разумению всего исторического бы­тия. Как бы мы ни относились к этому прославленному «открытию» Маркса, нас интересует здесь, как оно в действительности было сделано, какова его психология, его внутренний мотив. Мы знаем, что за это время Маркс не занимался, по крайней мере в заметной степени, ни историей, ни философией. Значит, «открытие» явилось не как следствие нового теоретического углубления, а как новая формула, догматически выставленная и на веру принятая, род художественной интуиции, а не плод научного исследования (как, впрочем, родятся многие из подлинно научных открытий). Элементы, из соединения которых образовалось материалистическое понимание истории, легко различить: с одной стороны, это все та же фейербаховская доктрина воинствующего атеизма, ко-торую мы уже знаем, с другой — сильное впечатление, полученное от фактов экономической действительности как благодаря занятиям политической экономией, так и текущей политикой. Стало быть, новая доктрина не вы­водит за пределы старого мировоззрения, хотя его и. осложняет. В частности, что касается религии, то ее философское трактование становится еще грубее, хотя и не изменяется по существу. Она объявлена, вместе с дру­гими «формами сознания», «надстройкой» над экономи­ческим «базисом». В первом томе «Капитала» мы встре­чаем о ней следующее суждение, по существу нисколько, не уводящее нас дальше статей о Гегеле и других про­изведений 40-х годов: «Для общества товаропроизводи­телей, общественное производственное отношение кото­рого заключается в том, что они относятся к своим про­дуктам как к товарам, т. е. как к ценностям, и в этой вещной форме относят одну к другой свои частные рабо­ты как одинаковый человеческий труд,— для такого об-щества христианство с его культом абстрактного чело-: века, особенно христианство в его буржуазной форме -протестантизме, деизме и т. д.,— представляет самую подходящую религию».

Это — Фейербах, переведенный только на язык поли­тической экономии и, в частности, экономической систе­мы Маркса. Как отголосок Фейербаха звучит и дальней­шее общее суждение о религии: «Религиозное отраже­ние реального мира может вообще исчезнуть лишь тог­да, когда условия практической будничной жизни людей будут каждодневно представлять им вполне ясные и ра­зумные отношения человека к человеку и к природе. Об­щественный процесс жизни, т. е. материальный процесс производства, лишь тогда сбросит с себя мистическое покрывало, когда он, как продукт свободно соединивших­ся людей, станет под их сознательный и планомерный контроль».

Мы видим на примере этих суждений,— а это и все, что можно найти у Маркса в этот период,— что рели­гиозная мысль Маркса от принятия догмата экономиче­ского материализма нисколько не усложнилась и не обо­гатилась, в ней по-прежнему повторяются положения усвоенные от Фейербаха. Этот догмат не заставляет здесь от чего-либо отказываться или заново пересматривать, а оставляет все по-прежнему, давая лишь специальную формулу, которая специальный предмет новых научных занятий — политическую экономию—делает наукой всех наук, объявляет ключом ко всяким «идеологиям», т. е. ко всей духовной жизни человечества.

Коснемся в заключение того своеобразного отпечат­ка, который получил у Маркса социализм. И здесь мы должны констатировать, что наиболее глубокое, опреде­ляющее влияние Маркса на социалистическое движение в Германии, а позднее и в других странах, проявилось не столько в его политической и экономической программе, сколько в общем религиозно-философском облике. Со­циал-демократическая партия, вообще политическая фор­ма рабочего движения в Германии создана не Марксом, которому, собственно принадлежит неудачная попытка отклонить его на ложный путь интернациональной орга­низации (к ней призывает и «Коммунистический мани­фест»), но Лассалем, основавшим и окончательно поста­вившим на рельсы рабочую партию. Дальнейшее ее развитие и судьбы определились специфическими усло­виями прусско-германского режима и последующими ис­торическими событиями, но отнюдь не влиянием Марк­са. Правда, своими экономическими трудами Маркс опре­делил мировоззрение социал-демократических теорети­ков и чрез них — официальное credo партии. Однако это теоретическое credo отнюдь не связано столь нераз­рывно с фактической программой, которой является не теоретический марксизм, а так называемая программа минимум, более или менее общая у всех демократических партий, независимо от их отношений к Марксу. Ощути; тельное влияние марксизма сказывается здесь только тем, что его догма вяжет еще ноги партии в аграрном вопросе, да и здесь настоятельная нужда жизни застав­ляет окончательно пренебречь этой догмой, как это и сделали уже русские социал-демократы, делают и немец­кие. Кроме того, для всякого экономиста должно быть очевидно, насколько уже отстала от развивающейся жизни и социальной науки и чисто экономическая док­трина Маркса уже в силу времени; обнаруживая все но­вые изъяны и просто устаревая, она все в большей сте­пени представляет чисто исторический интерес, отходит на божницу истории политической экономии, где имя Маркса, конечно, должно быть сопричислено к сонму почетных имен Кенэ, Смита, Рикардо, Листа, Родбертуса и других творцов политической экономии. Итак, как ни рискованно подобное утверждение и как ни противоречит оно господствующему мнению, мы все же считаем весьма правдоподобным, что и без Маркса рабочее движение отлилось бы в теперешнюю политиче­скую форму, создалась бы социал-демократическая ра­бочая партия приблизительно с такой же программой и тактикой, как и существующая. Но Маркс наложил на нее неизгладимую печать своего духа (а следовательно, и того духа, которого он сам был орудием) в отношении философски-религиозном, а чрез посредство Маркса и Фейербах. Общая концепция социализма, выработанная Марксом, конечно, проникнута этим духом, отвечает по­требностям воинствующего атеизма; он придал ему тот топ, который, по поговорке, делает музыку, превратив социализм в средство борьбы с религией. Как бы ни пред­ставлялись ясны общие исторические задачи социализ­ма, но конкретные формы социалистического движения, мы знаем, могут весьма различаться по своему духовно­му содержанию и этической ценности. Оно может быть воодушевляемо высоким, чисто религиозным энтузиаз­мом, поскольку социализм ищет осуществления правды, справедливости и любви в общественных отношениях, но может отличаться преобладанием чувств иного, не столь высокого порядка: классовой ненависти, эгоизма, той же самой буржуазности — только навыворот,— од­ним словом, теми чувствами, которые под фирмой клас­совой точки зрения и классовых интересов играют столь доминирующую роль в проповеди марксизма. Негодова­ние против зла есть, конечно, высокое и даже святое чув­ство, без которого не может обойтись живой человек и общественный деятель, однако есть тонкая, почти неуло­вимая и тем не менее в высшей степени реальная грань, перейдя которую, это святое чувство превращается в со­всем не святое; мы понимаем всю легкость, естественность, даже незаметность такого превращения, но преобладание чувств того или иного порядка определяет духовную фи­зиономию и человека, и движения, хотя в наш практиче­ский век и не принято интересоваться внутренней сторо­ной, если только это не имеет непосредственного практи­ческого значения.