2.

На поставленный вопрос читатель и не ожидает, ко­нечно, получить прописной и незамысловатый ответ, способный удовлетворить разве только ретивых маркси­стов из начинающих, именно —что душа Маркса вся со­ткана была из социалистических чувств, что он любил и жалел угнетаемых рабочих, а ненавидел угнетателей ка­питалистов и, кроме того, беззаветно верил в наступле­ние светлого царства социализма.

Если бы все это было так просто, не о чем было бы, конечно, и говорить. Однако это и так, и в то же время не совсем так, во всяком случае, неизмеримо сложнее и мудренее. И, прежде всего, что касается личной психо­логии Маркса, то, как я ее воспринимаю, мне кажется довольно сомнительным, чтобы такие чувства, как лю­бовь, непосредственное сострадание, вообще теплая сим­патия к человеческим страданиям, играли такую, дейст­вительно, первенствующую роль в его душевной жизни. Недаром даже отец его в студенческие годы Маркса об­ронил как-то в письме к нему фразу: «Соответствует ли твое сердце твоей голове, твоим дарованиям?» И он, стало быть, останавливался в сомнении перед этим во­просом. К сожалению, при характеристике личности Маркса и истории его жизни мы останавливаемся перед полным почти отсутствием всякого документального ма­териала. Почти отсутствуют и характеристики его лич­ности, сделанные тонким и компетентным наблюдателем и не преследующие цели дать непременно социал-демо­кратическое «житие» (каковы воспоминания Лафарга и Либкнехта). Потому в характеристике Маркса неизбеж­но остается простор для субъективизма. Если судить по печатным трудам Маркса, душе его вообще была гораз­до доступнее стихия гнева, ненависти, мстительного чув­ства, нежели противоположных чувств,— правда, иног­да святого гнева, но часто совсем несвятого. Заслужива­ет всяческого сочувствия и уважения, когда Маркс ме­чет громы на жестокость капиталистов и капитализма, на бессердечие теперешнего общественного строя, но как-то уже иначе воспринимается это, когда тут же, вместе с этими громами, встречаешь высокомерные и злобные выходки против несогласномыслящих, кто бы это ни был — Лассаль или Мак-Куллох, Герцен или Мальтуе, Прудон или Сениор. Маркс необыкновенно легко втягивался в личную полемику, и надо сознаться, что во­обще полемика эта весьма малопривлекательная, как ни стараются это опровергнуть. Марксом написаны целых три полемических книги (не говоря уже о мелочах), и эти произведения теперь тягостно читать, и не только оттого, что полемика вообще возбуждает больший инте­рес среди писателей, чем среди читателей. Одна из этих книг направлена против Фогта и полна эмигрантских дрязг и взаимных обвинений в самых недостойных по­ступках, в частности в шпионстве; вторая книга — про­тив бывшего друга Маркса Бруно Бауэра, из-за удале­ния которого из берлинского университета Маркс будто бы отказался от мысли о профессуре, полная издева­тельств и без всякой нужды получившая почему-то кощунственное заглавие («Святое семейство»); наконец, третья — наиболее известная и ценная книга против Прудона, тон которой тоже не соответствует ни теме, ни недавним отношениям Маркса к Прудону. А сколько этих полемических красот, с которыми трудно было ми­риться даже в пору наибольшего увлечения Марксом, в библиографических примечаниях I тома «Капитала», сколько там выстрелов из пушек по воробьям, ненуж­ных сарказмов и даже просто грубости (как иначе опре­делить, напр., примечание о Мальтусе и протестантском духовенстве и его чрезмерном деторождении, стр. 516— 518 <русск.> пер., ред. Струве). Воспоминания некото­рых из современников со стороны, из нейтральных кругов, совпадающие с этим непосредственным впечатлением, рисуют Маркса как натуру самоуверенную, властную, не терпящую возражений (нужно вспомнить борьбу Марк­са с Бакуниным** в Интернационале и вообще историю его распадения). Известно, какую резкую характеристику Маркса на основании ряда удостоверенных фактов дает Герцен, лично, впрочем, не знавший Маркса. (В новом, легальном издании сочинений Герцена*** см. том III, «Бы­лое и Думы»****, глава: «Немцы в эмиграции». Герцен рас­сказывает здесь, как Маркс обвинял Бакунина в шпион­стве, когда тот сидел в тюрьме и не мог защищаться, а также ряд попыток набросить тень обвинения и на са­мого Герцена, которого Маркс лично даже и не знал.) «Демократический диктатор»****** — так определяет Маркса Анненков (в известных своих воспоминаниях). И это оп­ределение кажется нам правильно выражающим общее впечатление от Маркса, от этого нетерпеливого и вла­стного самоутверждения, которым проникнуто все, в чем отпечатлелась его личность.

На поставленный вопрос читатель и не ожидает, ко­нечно, получить прописной и незамысловатый ответ, способный удовлетворить разве только ретивых маркси­стов из начинающих, именно —что душа Маркса вся со­ткана была из социалистических чувств, что он любил и жалел угнетаемых рабочих, а ненавидел угнетателей ка­питалистов и, кроме того, беззаветно верил в наступле­ние светлого царства социализма.

Если бы все это было так просто, не о чем было бы, конечно, и говорить. Однако это и так, и в то же время не совсем так, во всяком случае, неизмеримо сложнее и мудренее. И, прежде всего, что касается личной психо­логии Маркса, то, как я ее воспринимаю, мне кажется довольно сомнительным, чтобы такие чувства, как лю­бовь, непосредственное сострадание, вообще теплая сим­патия к человеческим страданиям, играли такую, дейст­вительно, первенствующую роль в его душевной жизни. Недаром даже отец его в студенческие годы Маркса об­ронил как-то в письме к нему фразу: «Соответствует ли твое сердце твоей голове, твоим дарованиям?» И он, стало быть, останавливался в сомнении перед этим во­просом. К сожалению, при характеристике личности Маркса и истории его жизни мы останавливаемся перед полным почти отсутствием всякого документального ма­териала. Почти отсутствуют и характеристики его лич­ности, сделанные тонким и компетентным наблюдателем и не преследующие цели дать непременно социал-демо­кратическое «житие» (каковы воспоминания Лафарга и Либкнехта). Потому в характеристике Маркса неизбеж­но остается простор для субъективизма. Если судить по печатным трудам Маркса, душе его вообще была гораз­до доступнее стихия гнева, ненависти, мстительного чув­ства, нежели противоположных чувств,— правда, иног­да святого гнева, но часто совсем несвятого. Заслужива­ет всяческого сочувствия и уважения, когда Маркс ме­чет громы на жестокость капиталистов и капитализма, на бессердечие теперешнего общественного строя, но как-то уже иначе воспринимается это, когда тут же, вместе с этими громами, встречаешь высокомерные и злобные выходки против несогласномыслящих, кто бы это ни был — Лассаль или Мак-Куллох, Герцен или Мальтуе, Прудон или Сениор. Маркс необыкновенно легко втягивался в личную полемику, и надо сознаться, что во­обще полемика эта весьма малопривлекательная, как ни стараются это опровергнуть. Марксом написаны целых три полемических книги (не говоря уже о мелочах), и эти произведения теперь тягостно читать, и не только оттого, что полемика вообще возбуждает больший инте­рес среди писателей, чем среди читателей. Одна из этих книг направлена против Фогта и полна эмигрантских дрязг и взаимных обвинений в самых недостойных по­ступках, в частности в шпионстве; вторая книга — про­тив бывшего друга Маркса Бруно Бауэра, из-за удале­ния которого из берлинского университета Маркс будто бы отказался от мысли о профессуре, полная издева­тельств и без всякой нужды получившая почему-то кощунственное заглавие («Святое семейство»); наконец, третья — наиболее известная и ценная книга против Прудона, тон которой тоже не соответствует ни теме, ни недавним отношениям Маркса к Прудону. А сколько этих полемических красот, с которыми трудно было ми­риться даже в пору наибольшего увлечения Марксом, в библиографических примечаниях I тома «Капитала», сколько там выстрелов из пушек по воробьям, ненуж­ных сарказмов и даже просто грубости (как иначе опре­делить, напр., примечание о Мальтусе и протестантском духовенстве и его чрезмерном деторождении, стр. 516— 518 <русск.> пер., ред. Струве). Воспоминания некото­рых из современников со стороны, из нейтральных кругов, совпадающие с этим непосредственным впечатлением, рисуют Маркса как натуру самоуверенную, властную, не терпящую возражений (нужно вспомнить борьбу Марк­са с Бакуниным** в Интернационале и вообще историю его распадения). Известно, какую резкую характеристику Маркса на основании ряда удостоверенных фактов дает Герцен, лично, впрочем, не знавший Маркса. (В новом, легальном издании сочинений Герцена*** см. том III, «Бы­лое и Думы»****, глава: «Немцы в эмиграции». Герцен рас­сказывает здесь, как Маркс обвинял Бакунина в шпион­стве, когда тот сидел в тюрьме и не мог защищаться, а также ряд попыток набросить тень обвинения и на са­мого Герцена, которого Маркс лично даже и не знал.) «Демократический диктатор»****** — так определяет Маркса Анненков (в известных своих воспоминаниях). И это оп­ределение кажется нам правильно выражающим общее впечатление от Маркса, от этого нетерпеливого и вла­стного самоутверждения, которым проникнуто все, в чем отпечатлелась его личность.