§ 3. Реалии XX века. Общество как идеолого-герменевтическая реальность

Одной из важных особенностей духовной жизни общества в XX в. является конституирование феномена, который мы обозначаем как идеолого-герменевтическую реальность общества. Этот феномен проявился в обществах социалистического лагеря, наиболее рельефные очертания он приобрел в советском обществе. На этом примере мы его и рассмотрим.

Идеолого-герменевтический мир. Общий подход. По существу, в любом обществе всегда есть более или менее развитые элементы общественно-идеологической интерпретации любых общественных явлений. Политические и идеологические силы любого общества всегда заинтересованы в том, чтобы общественным явлениям, по крайней мере, самым значимым, придать идеолого-политическую интерпретацию [1].

1 «Любое общество, стремящееся к выживанию и самосохранению, нуждается в сознании, определенным образом санкционирующем, обосновывающем и оправдывающем факт его существования, присущие ему порядки и институты. Такое сознание, получающее порой характер официальной идеологии, может стать источником завышенных самооценок, необоснованных иллюзий, излишнего самовозвеличения и самовосхваления» (Межуев В.М. Перестройка сознания или сознательная перестройка//Вопросы философии. 1989- № 4. С. 31).

Понятно, что и в советском обществе существовала такая потребность. Однако же здесь имеется и принципиальное различие, связанное с масштабами, характером и социальной ролью данной интерпретации.

Одна из важнейших особенностей возникновения, существования, функционирования, развития российского общества заключалась в том, что вся жизнь общества без исключения, все его этапы, составляющие истолковывались, оценивались в контексте социалистически-коммунистических смыслов и значений, интерпретировались в духе становления и развития коммунистической формации.

Эта универсальная идеолого-герменевтическая установка базировалась на следующих всеобщих посылках.

Во-первых, на идее чрезвычайно высокой степени познаваемости общества, его законов, идее тотального рационально-идеологического охвата всего общества, его сфер, состояний.

Во-вторых, на идее постижения законов общественного прогресса, познания единственности пути к его вершине.

В-третьих, на идее о возможности на основе научно-рационального познания созидать, строить новое общество, направлять общественное развитие.

Своеобразной концентрацией этих посылок выступала марксистско-ленинская концепция. Она представлялась как единственно верное достигнутое познание законов общества, как основа для познания всего непознанного и как основа революционно-практического передела мира и направления его по единственно верному пути — к коммунизму. Именно на базе этих посылок, их воплощении в марксизме-ленинизме сложился, функционировал идеолого-герменевтический мир общества.

Надо признать, что по своему интерпретационному потенциалу, по способности объяснять самые разные явления мировой и российской жизни марксистско-ленинская концепция социализма и коммунизма является одной из самых емких.

Из сказанного вытекает, что оценки места, значения, степени социальной развитости идеолого-герменевтических образований в традиционных обществах и в советском обществе принципиально различны. Это различие заключается в том, что если в несоциалистических обществах эти образования, будучи важными, все же не обязательно представляют собой особый социально-идеологический мир, то в российском обществе они конституируются, разрастаются до масштабов такого мира, существуют, развиваются, функционируют по своим особым законам и принципам.

Дифференциация общества на бытийно-онтологическую и идеолого-герменевтическую реальности. Идеолого-герменевтический мир представляет собой составную часть социального бытия советского общества.

Конечно же, жизнь советского общества являла собой прежде всего совершенно полновесную реальность. На огромных просторах страны выращивался хлеб, строились новые заводы, создавались семьи, рождались дети, люди занимались разнообразной созидательной деятельностью, создавая материальные и духовные богатства. Реальность и абсолютная бытийная самоценность всех этих дел — вне всяких сомнений.

Революция 1917 г. в России кардинально изменила условия жизни всего российского сообщества. Но, как бы ни были глубоки эти перемены, они не отменили фундаментальной значимости общесоциальных проблем жизни. Никуда не исчезло, осталось то же разнонациональное, разноплеменное сообщество, осталась та же российская территория со всеми ее особенностями, да и традиции, живущие в обществе, народе, не умерли. Соответственно с этим во многом остались и прежние задачи, цели, приоритеты. Скажем, проведение индустриализации страны — это отнюдь не изобретение большевиков. Вся предыдущая материально-экономическая история России вплотную подводила именно к этой задаче.

Но дело не в том, когда — в досоветское или в советское время — инициировались и решались многие общесоциологические проблемы. Важнее подчеркнуть объективность этих проблем, их неизбежность, обусловленность именно самим фактом существования, развития, функционирования российского человеческого сообщества, социума. Уклониться от их решения было нельзя. Они — в этом отношении — фундаментальны, инвариантны и перманентны. Добавим к сказанному, что и жизнедеятельность каждого человека, какие бы идеалы он не исповедовал, в какие бы политико-идеологические, культурные контексты не был включен, имеет и определенный общечеловечески-объективный слой бытия. Это смысло-ценностное самоутверждение каждого человека, реальная созидательная деятельность и ее результаты, обеспечение условий жизни для себя и своих близких, забота о благе детей и т.п.

Вот этот пласт жизни российского общества, общества, связанного с объективно-фиксируемыми, реальными переменами в обществе, судьбе каждого человека, мы и характеризуем как бытийно-онтологический мир российского общества.

Однако же особенность и парадокс советского общества заключались в том, что все реальные явления как бы не существовали «просто так», в «чистом виде», а были неразрывно сращены с социалистически-коммунистической интерпретацией. Они были реальны, были ценны не просто своей данностью, а прежде всего тем, что были «вмонтированы» в контекст марксистско-ленинской идеологии, не существовали вне этого контекста. По существу, идеолого-герменевтический мир представлял собой своеобразный симбиоз общественных социальных явлений и идеологической интерпретации [1]. И в таком качестве он представлял особый мир.

1 «Постмодернистское мировидение, кстати, оплодотворенное идеями и наших соотечественников, особенно М. Бахтина, вскрыло сложную взаимосвязь мира слов и мира вещей, огромное воздействие в обществах всеобщей грамотности мифотворческих конструкций интеллектуалов, осуществление через слово и мифы, в том числе и научные, власти и политической мобилизации. Теория и наука уже давно не рассматриваются только как отражение практики, средство предвидения: наша социальная практика во многих отношениях есть результат нашей теории, а претензии на обладание истиной по сути претензии на власть» (Ташков В. Между прошлым и будущим?/Известия 1991 8 авг.).

Поэтому, когда встает вопрос о реальности идеолога-герменевтического мира в советском обществе, при ответе на этот вопрос наибольшей ошибкой было бы представлять этот мир как «чистую» духовность. Ошибочно было бы в данном случае абсолютизировать гносеологический подход в духе материалистического решения основного вопроса философии, ибо он сразу как бы рассекал общественную жизнь на определяюще-первичное, социальное бытие и зависимо-вторичное, идеальное отражение. При абсолютизации такого подхода идеолого-герменевтический мир изначально обрекался на узкодуховное понимание, на принципиальное ограничение его значимости. И как знать, не явилась ли абсолютизация основного вопроса философии и его материалистического решения одним из источников того, что этот социально-духовный «материк» не был по-настоящему ни открыт, ни оценен.

На самом же деле идеолого-герменевтический мир, будучи в своей основе миром смыслов и значений, вместе с тем существовал как мир, включающий в себя социальную реальность в качестве своего подтверждения, иллюстрации. И в таком виде — а в ином виде он и не существовал — представлял собой самую полновесную реальность [2].

2 «Советскую цивилизацию можно назвать цивилизацией слов в том смысле, что основной ее код имеет вербальный характер... Тема строительства нового, тема модерна представляет проект писания на уровне общества в целом, стремящегося конституироваться в качестве чистого листа относительно прошлого, писать себя собой (т.е. производить себя свою собственную систему), продуцировать новую историю, переделывать ее в соответствии с моделями прогресса» (Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. (Голоса из хора). М., 1996. С. 206).

Таким образом, в советском обществе сосуществовали как бы два мира, две реальности: бытийно-онтологическая и идеолого-герменев-тическая.

Наличие и функционирование этих миров, их сложное, развивающееся, противоречивое взаимодействие представляют собой одну из важнейших особенностей как российского советского общества, так и других стран, избравших аналогичную модель развития. Если на поверхности торжествовал идеолого-герменевтический социалистический мир, которому все подчинялось, то в бытийно-онтологичес-ких глубинах общественных и частных процессов действовали и иные течения, далеко не всегда совпадающие и идентичные ему. Жизнь общества была преисполнена их своеобразной нарастающей противоречивостью.

Рассматривая эту дифференциацию общества, важно четко уяснить ее природу. Как мы полагаем, различие этих двух миров не носит жесткого характера, не предполагает рассечения общества на две самостоятельные половинки. Эта дифференциация своеобразных ракурсов, углов зрения, с позиции которых раскрывается целостность общественного организма; одна и та же общественная жизнь, в одном случае взята в своей объективной данности вне идеолого-герменевти-ческого контекста, в другом — в неразрывной связи с ним.

Признавая в полной мере взаимосвязанность, взаимопереплетенность этих миров, особый характер их дифференциации, все же, на наш взгляд, нельзя эту взаимопереплетенность истолковывать как отрицание их различий. На самом же деле речь идет именно о двух разных мирах. Эта разность объективируется в общественной жизни, проявляется в разных тенденциях их эволюции, в воздействии друг на друга, в их разном «весе», роли в общественной жизни. Сама по себе указанная дифференциация уже давно зафиксирована социально-философской мыслью [1]. Может быть, своеобразной, весьма опосредованной рефлексией относительно указанных двух миров общества была гениальная догадка Августина о двух градах: о Граде Земном и Граде Божьем.

1 См. напр.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

Идеолого-герменевтический мир как «высшая» реальность советского общества. Взаимодействие, взаимовлияние двух миров складывалось очень сложно. Конечно, динамика бытийно-онтологи-ческого мира влияла на идеолого-герменевтический мир, как-то подпитывала его. И все же, как нам представляется, в этом взаимодействии лидирующая роль принадлежала идеолого-герменевтическому миру, ибо в нем наиболее выявлена и занимает центральное место идея и концепция социализма и коммунизма. Не бытийно-онтологи-ческий мир творил идеолого-герменевтический, а, напротив, этот последний накладывался, формировал его из «податливой» социальной материи.

Обретение идеолого-герменевтическим миром черт «высшей» реальности выражалось в том, что его собственные самооценки, собственные критерии ставились выше, чем любые изменения в бытийной реальности, они и действовали как бы независимо от того, что было в реальности. Ю. Богомолов точно зафиксировал «отсутствие четкой границы между бытием и небытием — это самая важная примета мифологического мира... В этом мире идеологические установки выглядят более материальной, вещественной реальностью, нежели средства производства вкупе с товарным потреблением. Потому звучно произнесенная декларация о росте благосостояния трудового народа не нуждалась в конкретных примерах этого благосостояния: она не требовала вещественных доказательств. Она была самодостаточным доказательством.

Здесь и разгадка того, почему крестьянам, пережившим кошмар коллективизации, фильмы типа "Свинарка и пастух", "Трактористы", "Богатая невеста" не казались издевкой над собственным реальным опытом. Собственная нищета не считалась реальностью. Вещественной реальностью считалось экранное изображение изобилия» [1].

1 Богомолов Ю. Со скелетом в шкафу//Московские новости. № 1. 1996. 29 дек. — 1997 г. 5 янв. С. 24.

Примеров подобных самодостаточных определений, становящихся чертами реальной советской жизни, можно привести сколько угодно. Фактически вся жизнь российского советского общества проходила под знаком такого верховенства идеолого-герменевтической реальности [2].

2 О том, как сложно переплетается духовный мир с реальностью, ярко писал К.Д. Кавелин о послепетровской России: «Естественный, нормальный ход жизни был нарушен: мысль то опережала ее, то отставала; действительные потребности то оставлялись без внимания, потому что не подходили под идеал, то удовлетворялись не так, как бы следовало, потому что на них смотрели не прямо, а сквозь предвзятую мысль. Появилось множество неестественных сочетаний, причудливых комбинаций в мысли и в самих фактах; создалась искусственная действительность, которая, в свою очередь, вызывала искусственную мысль. Мало-помалу призраки перемешались с действительностью, иллюзии с трезвой мыслью. Возник посреди действительной жизни целый мир фантазии и миражей, и различить их между собой не было сил. Смесь их опутывала человека и не выпускала из своего заколдованного круга. Заманчивая и обольстительная ткань, в которой ложь вплеталась в правду, истина в вымысел, ослепляла умственное зрение, лишала его даже способности замечать между ними разницу». (Кавелин К.Д. Мысли и заметки о русской истории//Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С. 232).

Распад Советского Союза, прекращение существования советского общества в конце XX в. как бы расщепили бытийно-онтологичес-кую и идеолого-герменевтическую реальность советского общества, выявили различие их корней и исторических судеб. В данном случае обнаружилось, что идеолого-герменевтический мир не только не является «высшей» реальностью, но что сама его реальность преходяща, поскольку она связана с целым комплексом социально-политических факторов. Прекращается действие этих факторов — уходит в небытие идеолого-герменевтическая реальность. Если бытийно-онто-логический мир олицетворяет собой фундаментальность, перманентность эволюции российского общества, то идеолого-герменевтический мир — прерывность, различные повороты в этой эволюции. Но это не отменяет значимости и реальности этого мира на определенных этапах жизни российского общества.

Одной из важных особенностей духовной жизни общества в XX в. является конституирование феномена, который мы обозначаем как идеолого-герменевтическую реальность общества. Этот феномен проявился в обществах социалистического лагеря, наиболее рельефные очертания он приобрел в советском обществе. На этом примере мы его и рассмотрим.

Идеолого-герменевтический мир. Общий подход. По существу, в любом обществе всегда есть более или менее развитые элементы общественно-идеологической интерпретации любых общественных явлений. Политические и идеологические силы любого общества всегда заинтересованы в том, чтобы общественным явлениям, по крайней мере, самым значимым, придать идеолого-политическую интерпретацию [1].

1 «Любое общество, стремящееся к выживанию и самосохранению, нуждается в сознании, определенным образом санкционирующем, обосновывающем и оправдывающем факт его существования, присущие ему порядки и институты. Такое сознание, получающее порой характер официальной идеологии, может стать источником завышенных самооценок, необоснованных иллюзий, излишнего самовозвеличения и самовосхваления» (Межуев В.М. Перестройка сознания или сознательная перестройка//Вопросы философии. 1989- № 4. С. 31).

Понятно, что и в советском обществе существовала такая потребность. Однако же здесь имеется и принципиальное различие, связанное с масштабами, характером и социальной ролью данной интерпретации.

Одна из важнейших особенностей возникновения, существования, функционирования, развития российского общества заключалась в том, что вся жизнь общества без исключения, все его этапы, составляющие истолковывались, оценивались в контексте социалистически-коммунистических смыслов и значений, интерпретировались в духе становления и развития коммунистической формации.

Эта универсальная идеолого-герменевтическая установка базировалась на следующих всеобщих посылках.

Во-первых, на идее чрезвычайно высокой степени познаваемости общества, его законов, идее тотального рационально-идеологического охвата всего общества, его сфер, состояний.

Во-вторых, на идее постижения законов общественного прогресса, познания единственности пути к его вершине.

В-третьих, на идее о возможности на основе научно-рационального познания созидать, строить новое общество, направлять общественное развитие.

Своеобразной концентрацией этих посылок выступала марксистско-ленинская концепция. Она представлялась как единственно верное достигнутое познание законов общества, как основа для познания всего непознанного и как основа революционно-практического передела мира и направления его по единственно верному пути — к коммунизму. Именно на базе этих посылок, их воплощении в марксизме-ленинизме сложился, функционировал идеолого-герменевтический мир общества.

Надо признать, что по своему интерпретационному потенциалу, по способности объяснять самые разные явления мировой и российской жизни марксистско-ленинская концепция социализма и коммунизма является одной из самых емких.

Из сказанного вытекает, что оценки места, значения, степени социальной развитости идеолого-герменевтических образований в традиционных обществах и в советском обществе принципиально различны. Это различие заключается в том, что если в несоциалистических обществах эти образования, будучи важными, все же не обязательно представляют собой особый социально-идеологический мир, то в российском обществе они конституируются, разрастаются до масштабов такого мира, существуют, развиваются, функционируют по своим особым законам и принципам.

Дифференциация общества на бытийно-онтологическую и идеолого-герменевтическую реальности. Идеолого-герменевтический мир представляет собой составную часть социального бытия советского общества.

Конечно же, жизнь советского общества являла собой прежде всего совершенно полновесную реальность. На огромных просторах страны выращивался хлеб, строились новые заводы, создавались семьи, рождались дети, люди занимались разнообразной созидательной деятельностью, создавая материальные и духовные богатства. Реальность и абсолютная бытийная самоценность всех этих дел — вне всяких сомнений.

Революция 1917 г. в России кардинально изменила условия жизни всего российского сообщества. Но, как бы ни были глубоки эти перемены, они не отменили фундаментальной значимости общесоциальных проблем жизни. Никуда не исчезло, осталось то же разнонациональное, разноплеменное сообщество, осталась та же российская территория со всеми ее особенностями, да и традиции, живущие в обществе, народе, не умерли. Соответственно с этим во многом остались и прежние задачи, цели, приоритеты. Скажем, проведение индустриализации страны — это отнюдь не изобретение большевиков. Вся предыдущая материально-экономическая история России вплотную подводила именно к этой задаче.

Но дело не в том, когда — в досоветское или в советское время — инициировались и решались многие общесоциологические проблемы. Важнее подчеркнуть объективность этих проблем, их неизбежность, обусловленность именно самим фактом существования, развития, функционирования российского человеческого сообщества, социума. Уклониться от их решения было нельзя. Они — в этом отношении — фундаментальны, инвариантны и перманентны. Добавим к сказанному, что и жизнедеятельность каждого человека, какие бы идеалы он не исповедовал, в какие бы политико-идеологические, культурные контексты не был включен, имеет и определенный общечеловечески-объективный слой бытия. Это смысло-ценностное самоутверждение каждого человека, реальная созидательная деятельность и ее результаты, обеспечение условий жизни для себя и своих близких, забота о благе детей и т.п.

Вот этот пласт жизни российского общества, общества, связанного с объективно-фиксируемыми, реальными переменами в обществе, судьбе каждого человека, мы и характеризуем как бытийно-онтологический мир российского общества.

Однако же особенность и парадокс советского общества заключались в том, что все реальные явления как бы не существовали «просто так», в «чистом виде», а были неразрывно сращены с социалистически-коммунистической интерпретацией. Они были реальны, были ценны не просто своей данностью, а прежде всего тем, что были «вмонтированы» в контекст марксистско-ленинской идеологии, не существовали вне этого контекста. По существу, идеолого-герменевтический мир представлял собой своеобразный симбиоз общественных социальных явлений и идеологической интерпретации [1]. И в таком качестве он представлял особый мир.

1 «Постмодернистское мировидение, кстати, оплодотворенное идеями и наших соотечественников, особенно М. Бахтина, вскрыло сложную взаимосвязь мира слов и мира вещей, огромное воздействие в обществах всеобщей грамотности мифотворческих конструкций интеллектуалов, осуществление через слово и мифы, в том числе и научные, власти и политической мобилизации. Теория и наука уже давно не рассматриваются только как отражение практики, средство предвидения: наша социальная практика во многих отношениях есть результат нашей теории, а претензии на обладание истиной по сути претензии на власть» (Ташков В. Между прошлым и будущим?/Известия 1991 8 авг.).

Поэтому, когда встает вопрос о реальности идеолога-герменевтического мира в советском обществе, при ответе на этот вопрос наибольшей ошибкой было бы представлять этот мир как «чистую» духовность. Ошибочно было бы в данном случае абсолютизировать гносеологический подход в духе материалистического решения основного вопроса философии, ибо он сразу как бы рассекал общественную жизнь на определяюще-первичное, социальное бытие и зависимо-вторичное, идеальное отражение. При абсолютизации такого подхода идеолого-герменевтический мир изначально обрекался на узкодуховное понимание, на принципиальное ограничение его значимости. И как знать, не явилась ли абсолютизация основного вопроса философии и его материалистического решения одним из источников того, что этот социально-духовный «материк» не был по-настоящему ни открыт, ни оценен.

На самом же деле идеолого-герменевтический мир, будучи в своей основе миром смыслов и значений, вместе с тем существовал как мир, включающий в себя социальную реальность в качестве своего подтверждения, иллюстрации. И в таком виде — а в ином виде он и не существовал — представлял собой самую полновесную реальность [2].

2 «Советскую цивилизацию можно назвать цивилизацией слов в том смысле, что основной ее код имеет вербальный характер... Тема строительства нового, тема модерна представляет проект писания на уровне общества в целом, стремящегося конституироваться в качестве чистого листа относительно прошлого, писать себя собой (т.е. производить себя свою собственную систему), продуцировать новую историю, переделывать ее в соответствии с моделями прогресса» (Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. (Голоса из хора). М., 1996. С. 206).

Таким образом, в советском обществе сосуществовали как бы два мира, две реальности: бытийно-онтологическая и идеолого-герменев-тическая.

Наличие и функционирование этих миров, их сложное, развивающееся, противоречивое взаимодействие представляют собой одну из важнейших особенностей как российского советского общества, так и других стран, избравших аналогичную модель развития. Если на поверхности торжествовал идеолого-герменевтический социалистический мир, которому все подчинялось, то в бытийно-онтологичес-ких глубинах общественных и частных процессов действовали и иные течения, далеко не всегда совпадающие и идентичные ему. Жизнь общества была преисполнена их своеобразной нарастающей противоречивостью.

Рассматривая эту дифференциацию общества, важно четко уяснить ее природу. Как мы полагаем, различие этих двух миров не носит жесткого характера, не предполагает рассечения общества на две самостоятельные половинки. Эта дифференциация своеобразных ракурсов, углов зрения, с позиции которых раскрывается целостность общественного организма; одна и та же общественная жизнь, в одном случае взята в своей объективной данности вне идеолого-герменевти-ческого контекста, в другом — в неразрывной связи с ним.

Признавая в полной мере взаимосвязанность, взаимопереплетенность этих миров, особый характер их дифференциации, все же, на наш взгляд, нельзя эту взаимопереплетенность истолковывать как отрицание их различий. На самом же деле речь идет именно о двух разных мирах. Эта разность объективируется в общественной жизни, проявляется в разных тенденциях их эволюции, в воздействии друг на друга, в их разном «весе», роли в общественной жизни. Сама по себе указанная дифференциация уже давно зафиксирована социально-философской мыслью [1]. Может быть, своеобразной, весьма опосредованной рефлексией относительно указанных двух миров общества была гениальная догадка Августина о двух градах: о Граде Земном и Граде Божьем.

1 См. напр.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

Идеолого-герменевтический мир как «высшая» реальность советского общества. Взаимодействие, взаимовлияние двух миров складывалось очень сложно. Конечно, динамика бытийно-онтологи-ческого мира влияла на идеолого-герменевтический мир, как-то подпитывала его. И все же, как нам представляется, в этом взаимодействии лидирующая роль принадлежала идеолого-герменевтическому миру, ибо в нем наиболее выявлена и занимает центральное место идея и концепция социализма и коммунизма. Не бытийно-онтологи-ческий мир творил идеолого-герменевтический, а, напротив, этот последний накладывался, формировал его из «податливой» социальной материи.

Обретение идеолого-герменевтическим миром черт «высшей» реальности выражалось в том, что его собственные самооценки, собственные критерии ставились выше, чем любые изменения в бытийной реальности, они и действовали как бы независимо от того, что было в реальности. Ю. Богомолов точно зафиксировал «отсутствие четкой границы между бытием и небытием — это самая важная примета мифологического мира... В этом мире идеологические установки выглядят более материальной, вещественной реальностью, нежели средства производства вкупе с товарным потреблением. Потому звучно произнесенная декларация о росте благосостояния трудового народа не нуждалась в конкретных примерах этого благосостояния: она не требовала вещественных доказательств. Она была самодостаточным доказательством.

Здесь и разгадка того, почему крестьянам, пережившим кошмар коллективизации, фильмы типа "Свинарка и пастух", "Трактористы", "Богатая невеста" не казались издевкой над собственным реальным опытом. Собственная нищета не считалась реальностью. Вещественной реальностью считалось экранное изображение изобилия» [1].

1 Богомолов Ю. Со скелетом в шкафу//Московские новости. № 1. 1996. 29 дек. — 1997 г. 5 янв. С. 24.

Примеров подобных самодостаточных определений, становящихся чертами реальной советской жизни, можно привести сколько угодно. Фактически вся жизнь российского советского общества проходила под знаком такого верховенства идеолого-герменевтической реальности [2].

2 О том, как сложно переплетается духовный мир с реальностью, ярко писал К.Д. Кавелин о послепетровской России: «Естественный, нормальный ход жизни был нарушен: мысль то опережала ее, то отставала; действительные потребности то оставлялись без внимания, потому что не подходили под идеал, то удовлетворялись не так, как бы следовало, потому что на них смотрели не прямо, а сквозь предвзятую мысль. Появилось множество неестественных сочетаний, причудливых комбинаций в мысли и в самих фактах; создалась искусственная действительность, которая, в свою очередь, вызывала искусственную мысль. Мало-помалу призраки перемешались с действительностью, иллюзии с трезвой мыслью. Возник посреди действительной жизни целый мир фантазии и миражей, и различить их между собой не было сил. Смесь их опутывала человека и не выпускала из своего заколдованного круга. Заманчивая и обольстительная ткань, в которой ложь вплеталась в правду, истина в вымысел, ослепляла умственное зрение, лишала его даже способности замечать между ними разницу». (Кавелин К.Д. Мысли и заметки о русской истории//Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С. 232).

Распад Советского Союза, прекращение существования советского общества в конце XX в. как бы расщепили бытийно-онтологичес-кую и идеолого-герменевтическую реальность советского общества, выявили различие их корней и исторических судеб. В данном случае обнаружилось, что идеолого-герменевтический мир не только не является «высшей» реальностью, но что сама его реальность преходяща, поскольку она связана с целым комплексом социально-политических факторов. Прекращается действие этих факторов — уходит в небытие идеолого-герменевтическая реальность. Если бытийно-онто-логический мир олицетворяет собой фундаментальность, перманентность эволюции российского общества, то идеолого-герменевтический мир — прерывность, различные повороты в этой эволюции. Но это не отменяет значимости и реальности этого мира на определенных этапах жизни российского общества.