ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Публикуемая работа представляет собой одну из глав книги: Арчер М. «Реалистская социальная теория: морфогенетический подход»1. Эта книга продолжает и развивает некоторые идеи, высказанные в предыдущем теоретическом труде М. Арчер «Культура и деятельность: место культуры в социальной тео­рии»2. Некоторые принципиальные положения автора таковы.

Социолог, полагает Арчер, должен аналитически различать с одной стороны, структуру (или культуру), а с другой — дея­тельность. Это два аспекта социальной жизни. Стремление пред­ставить их в неразличенном единстве она называет конфляционизмом. Слово «conflation» означает «соединение», «сплав», а также сведение двух текстов в один (в публикуемом тексте оно для удобочитаемости переводится как «сращение»). Иногда Ар­чер использует весьма специфический термин "elision" («эли­зия»). Имеется в виду особенность некоторых языков, напри­мер, французского: при следовании двух слов друг за другом отпадает конечный гласный перед начальным гласным (вместо «la opinion» — «1'opinion»), так что образуется как бы иное слово. Конфляционисты-элизионисты, говорит Арчер, утверждают, что любая деятельность структурирована, а структуры не могли бы существовать, если бы не реализовались через деятельность. Здесь есть три логических возможности. Одни авторы считают, что деятельность — это эпифеномен структуры. Другие — что струк­тура есть эпифеномен деятельности. В первом случае сращива­ние происходит «сверху вниз», т. е. деятельность лишается ав­тономии по отношению к структуре; во втором случае — «снизу вверх», т. е. структура3 лишается автономии относительно дея­тельности. Наконец, есть третья возможность: и структура, и деятельность лишаются автономии, сращение, элизия происходит посередине.

1 Archer Margaret S. Realist social theory : the morphogenetic approach. Cambridge; New York : Cambridge University Press, 1995.

2 Archer M. S. Culture and Agency. The Place of Culture in Social Theory. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1988.

3 Арчер часто использует дихотомию «parts and people»; первое мож­но было бы перевести как «роли», что, собственно, в известном смысле тоже структура, второе — просто «люди», действующие человеческие су­щества.

Именно с концепцией «сращения в центре» Ар­чер полемизирует особенно подробно. Тем самым становится очевидным, на что в первую очередь нацелена критика: это кон­цепция двойственности структуры, теория структурации Э. Гид-денса. Помимо Гидденса, упоминается ряд весьма известных ав­торов: 3. Бауман, М. Дуглас и др.

Конфляционисты, пишет Арчер, забывают о временном изме­рении социальной жизни. Ведь структуры по времени предшест­вуют структурируемой деятельности. А если в результате дея­тельности возникает структура, то ею определяется уже после­дующая деятельность. В «Культуре и деятельности» основное внимание уделено аналитическому различению (основанному на различении «социальной интеграции» и «системной интеграции» у Д. Локвуда) «ролей и людей» в области культуры. С одной стороны, культура, мир идей как таковой требует логической последовательности. В чисто смысловом аспекте взаимосвязь идей неслучайна. С другой стороны, эти идеи, компоненты куль­туры так или иначе навязываются людям, благодаря чему воз­никает каузальное (т. е. причиненное, а не просто следующее логике смысла) согласие. Аналитическое различение этих двух моментов позволяет развить идеи Локвуда. На основе принципа противоречия, логической последовательности происходит ин­теграция культурной системы (КС); на основе каузального при­нуждения — взаимоотношений между агентами культуры — со-циокультурная интеграция (СК). Различение «КС/СК» выступа­ет затем у Арчер как основной исследовательский принцип.

В этой же работе Арчер вводит и понятия морфогенеза и морфостазиса, т. е. становления и существования социальных форм. Она выделяет трехчленные циклы как применительно к социальной структуре, так и к культуре: структура создает ус­ловия для взаимодействия действующих; это взаимодействие происходит согласно своим внутренним особенностям; в резуль­тате возникает новая или видоизменяется старая структура.

Такого рода исследования приводят теоретика к необходи­мости выстроить здание своих положений на более прочном ос­новании. Новая книга М. Арчер посвящена фундаментальным вопросам социальной онтологии, а философской базой для нее служит современный английский реализм, в первую очередь, концепция Р. Бхаскара. Важнейший ее элемент (он присутству­ет и в данной статье) — различение транзитивных и нетранзи­тивных объектов, т. е., с одной стороны, моделей и понятий, а с другой — реальных «сущностей». Отечественный читатель уже имел возможность ознакомиться с работами реалистов. В пер­вом выпуске альманаха «Социо-Логос» были напечатаны отрывки из работ Р. Бхаскара и У. Аутвейта4. К этому же направлению относит себя и М. Арчер.

4 Аутвейт У. Реализм и социальная наука // Социо-Логос. М.: Про­гресс, 1991. С. 141 —158; Аутвейт У. Действие, структура и философия реализма // Там же. С. 159—169; Бхаскар Р. Общества // Там же. С. 219—240.

Социальная теория должна быть полезной и примени­мой: сама по себе она не самоцель. Общество как досадный факт приходится постигать и в теории, и для практики. Нельзя отделять одну из этих задач от другой, ибо если бы практическая полезность была нашим единственным кри­терием, мы обрекли бы себя на инструментализм, двигаясь наощупь без какого-либо теоретического осмысления. И напротив, чисто теоретическое приручение досаждающей нам твари может лишь распалить ученого, глубоко убеж­денного в онтологической правильности своих суждений, но вряд ли согреет практиков социального анализа, кото­рым нужны удобные, изготовленные в расчете на пользова­теля инструменты. Правда, вряд ли удастся придать им карманный формат и снабдить простым руководством, но потребитель имеет все основания выражать недовольство, получая взамен громоздкую махину без каких-либо инст­рукций о том, что же он сможет для себя прояснить при более или менее правильном ее применении.

Но, поскольку социальные теоретики робеют перед «эмерджентностью», у нас, действительно, не так-то много конкретных примеров того, как подходят к досадному фак­ту общества, основываясь на его «эмерджентных» свойст­вах. Напротив, очень заметно отсутствие последовательных социальных теорий, которые бы безоговорочно признавали эмерджентность своим центральным принципом. Исключе­ние составляет плодотворная, хотя и не увенчавшаяся пол­ным успехом, попытка Д. Локвуда проторить дорогу в этом направлении [14]. Другим удавалось продвинуться еще немного дальше, но затем они теряли присутствие духа и спешили укрыться: одни — в стане индивидуализма, дру­гие — холизма. Примером первого может служить У. Бакли, который вначале выдвинул концепцию морфогенетиче-ских/морфостатических процессов структурного развития, а затем лишил их онтологических оснований, истолковав эмерджентные свойства как эвристический инструмент. «Структура, — писал он, — это абстрактный конструкт, не что-то отличное от непрерывного процесса взаимодейст­вия, но скорее временное удобное его отображение в какой-то один момент» [8].

Напротив, П. Блау [7] сначала кропотливо трудился над выведением свойств сложных социальных явлений из про­стейших форм обмена, а затем, по-видимому, увлекся рас­смотрением обратного влияния этих сложных явлений на процесс обмена, в ущерб исследованиям их взаимодействия, и фактически оказался в плену холистского подхода. Труд­но обнаружить полнокровную эмерджентистскую теорию: ведь никому еще не удавалось пройти между Сциллой инди­видуализма и Харибдой холизма.

Именно из-за предостережений, что «редукционизм» и «реификация» — это дорожные указатели на пути в ад, вымощенном дурной концептуализацией, все больше теоре­тиков будут, несомненно, обнаруживать склонность к сре­динному сращению (конфляции) уровней структуры и дея­тельности. Такая позиция обещает онтологическую безопас­ность*, однако эта самоудовлетворенность носит слишком фарисейский характер. Они радуются, что их нельзя обви­нить ни в атомизме, ни в неправедном предпочтении инди­вида или общества, ни в заигрывании с социальными фак­тами. Они гордятся своей теоретической воздержанностью, кормясь одним только аредукционизмом и малой долей синкретизма, взятого ради укрепления их позиций. Им выгодно сравнивать себя с теми из нас, кто открыто выска­зывает неудовлетворение нынешним бедственным положе­нием теории (мы можем указать лишь на несколько ценных теоретических замыслов), и вместе с тем верит, что единст­венный выход из него — видеть ситуацию такой, какова она есть, пытаться исправить ее и надеяться, что наши усилия принесут свои плоды.

* Это явный намек на А. Гидденса, в концепции которого «ontological security» («онтологическая безопасность») занимает центральное место.

С этой точки зрения, представляют значительный инте­рес работы Р. Бхаскара, поскольку его онтологический реа­лизм, эксплицитно опирающийся на эмерджентность, наце­лен на разработку такой социальной теории, которая помог­ла бы вырулить между опасными крайностями индивидуа­лизма и холизма. Реалистская метатеория «очевидным образом совместима с широким спектром теоретических под­ходов» [15, 366], а философский реализм Бхаскара выступа­ет как общая платформа, на которой могут базироваться различные социальные теории (в число которых, однако, не входят никакие формы конфляционизма — все равно, ориентирован ли он сверху вниз или снизу вверх — по­скольку их эпифеноменализм сводит к нулю слоистую при­роду социальной реальности). Однако бхаскарова трансфор­мационная модель социального действия (ТМСД) может претендовать и на статус самостоятельной теории. Разуме­ется, она пока не завершена (философская проработка ос­нов — еще полдела для нас, социологов), но именно эта не­завершенность позволяет поставить вопрос, можно ли ее завершить или хотя бы дополнить морфогенетическим/ морфостатическим подходом (М/М).

Хотя ответ будет утвердительным, здесь требуются неко­торые модификации и оговорки — в этом и состоит задача теоретика: нам приходится вскарабкиваться на плечи кол­лег. Более того, в некоторых решающих вопросах нужно внести полную ясность и добиться размежевания. В частно­сти, нельзя отрицать, что многие комментаторы (а иногда, предупреждая их, и сам Бхаскар) отмечали сродство между ТМСД и теорией структурации Э. Гидденса, представляю­щей собой одну из версий срединного сращения. Поэтому прежде чем рассматривать совершенно правомерный вопрос о совместимости ТМСД с М/М-подходом (ибо обе эти конст­рукции базируются на реализме), следует показать, что модель Бхаскара содержит такие базовые допущения, кото­рые делают невозможным отнести его к лагерю сторонников срединного сращения. В особенности это касается основопо­лагающих для реализма и принципиально неприемлемых для срединного сращения положений о самой эмерджентно-сти. Безусловно в теоретических построениях Бхаскара был такой момент, когда призывные песни сирен, поющих о взаимном конституировании структуры и деятельности слышались весьма отчетливо. Есть даже пассажи, где Бхас­кар заигрывает с сиренами конфляционизма, однако эмер-джентистские основания ТМСД всегда оказывались силь­нее. Наш Одиссей ускользнул от опасностей, и он, наверное, вообще бы не медлил, если бы в тот момент его манили к себе какие-то иные социологические гавани. Кроме того, если бы не существовало некоторого сходства в позициях эмерджентистов и элизионистов, основанного на непризнании существа спора между холистами и индивидуалистами, никто бы не стал думать, что враги врагов должны быть друзьями.

Отсюда вытекает необходимость в уточнении исходных посылок всех трех упомянутых социальных теорий. (Бхаскара, Гидденса и моей), в равной мере не признающих про­дуктивность спора в терминах индивидуализма и холизма, чтобы установить, в чем заключаются позитивное сродство между ними.

Морфогенез, структурация и трансформационная модель социального действия

Прежде всего отметим, что по замыслу и по общим уста­новкам ТМСД и М/М-подход действительно кажутся очень близкими. В книге «Возможность натурализма» Бхаскар дает набросок того, что можно назвать шестью пунктами Хартии, воплотившейся в его ТМСД.

(1) «Я утверждаю, что общество несводимо к индивидам и... даю общие контуры модели взаимосвязи между индиви­дами и обществом...

(2) ...что социальные формы составляют необходимое условие для всякого интенционального акта,

(3) ...что на пред существовании социальных форм осно­вана их автономность как возможных объектов исследова­ния...

(4) ...что их реальность основана на их причиняющей силе...

(5) Лредсуществование социальных форм будет рассмат­риваться как отправная точка для выведения трансформа­ционной модели социального действия...

(6) ...причиняющая сила социальных форм опосредуется человеческой деятельностью». (Выделение и курсив мои — М.А)[4, 25—26].

Пункт (1), где говорится о модели, связывающей струк­туру и деятельность, очень созвучен с М/М-подходом, наце­ленным скорее на рассмотрение взаимосвязи этих двух уровней, чем на выявление различий между ними. Тем не менее сходство это не имеет решающего характера. В конце концов, теория структурации* тоже не утверждает, что общество сводимо к индивидам.

* То есть концепция Э. Гидденса. Гидденсу же принадлежит и упоми­наемое ниже понятие «дуальность (т. е. двойственность) структуры».

Она признает реальность структурных свойств, даже если их существование невоз­можно без непосредственного сиюминутного человеческого действия*, и именно для учета взаимосвязей между струк­турой и деятельностью разрабатывает концепцию «модаль­ностей». Итак счет в поединке между аналитическим дуа­лизмом и двойственностью структуры — 15 : 15. В пункте 2 идея структурации развивается несколько дальше, ибо структурные свойства оказываются настоящей средой со­циального действия. Однако М/М-теория, в свою очередь, с большой осторожностью относится к положению о том, что социальные формы составляют необходимые условия для любого интенционального акта, усматривая в нем слиш­ком решительный разрыв с природой, и утверждает, что естественное взаимодействие может [само по себе] обеспе­чить необходимые и достаточные условия для целенаправ-ленности.<...> Счет в игре стал 30 : 15 в пользу структура­ции.

Пункт 3, говорящий о пред существовании и автоном­ности социальных форм (и то, и другое носит принципи­альный характер) склоняет чашу весов в другую сторону. Темпоральность — неотъемлемый компонент М/М-подхода, что закреплено в его первой аксиоме: «структура предшест­вует действию (или действиям), которое (которые) ее транс­формируют». Отсюда следует, что в любом социологическом исследовании есть начальная фаза, где «постулируется, что некоторые свойства социальной структуры и культуры являются стратегически важными и длящимися во времени и что они задают те пределы, внутри которых могут иметь место конкретные социальные ситуации. Основываясь на этой посылке, деятельностный подход может помочь в изу­чении природы этих ситуаций, а также того, как они воз­действуют на поведение. Он не объясняет социальную структуру и культуру как таковые, если только не считать изучения процесса в развитии, когда следует начинать с некоторого предшествующего момента, в который элементы структуры и культуры берутся как данность» [9, 93]. Итак, автономность имеет временной (и временный) характер. Это означает, что подразумеваемые здесь структурные свой­ства не являются изобретением ныне действующих деяте­лей, но их нельзя и онтологически свести к «материально-сущему» (необработанным ресурсам) и поставить в зависи­мость от совершаемых действий непосредственного челове­ческого осуществления (направляемого правилами) и их прямых последствий.

* Арчер использует понятие «instantiation», что должно подчеркивать моментальный характер происходящего.

Именно эти последние производят «зримый образец» — те хорошо известные, поддающиеся обнаружению регулярности человеческого взаимодействия, которые никогда не были предметом «социальной гидрав­лики» в М/М подходе. Это уже очень сильно отличается от утверждения Гидденса о том, «что социальные системы существуют только благодаря непрерывному их структури­рованию в течение времени» [11, 217]. Лредсуществование и автономность означают прерывания в процессе структури­рования/реструктурирования, который можно понять толь­ко путем аналитического различения между «до» (фаза 1), «во время» (фаза 2) и «после» (фаза 3), что отнюдь не долж­но отрицать непрерывности человеческой деятельности, не­обходимой для длительного существования всего социаль­ного.

Бхаскар также бескомпромиссно высказывается в пользу необходимости изучения фазы «до», когда пишет, что «об­щество существует до индивида» [8, 77]. Мы ходим в цер­ковь, в общении мы используем язык; эти верования и язык уже существовали в момент нашего рождения. Та­ким образом, «люди не создают общество, ибо оно всегда существовало до них... Социальная структура всегда уже готова». Бхаскар сам отмечал, что, по сравнению с Гидден-сом, «склонен придавать структурам, имеющим трансфак­тическую действенность*, более сильное онтологическое обоснование и акцентировать яредсуществование социаль­ных форм» [6, 85]. Поскольку «отношения, в которые всту­пают люди, существуют до вступающих в отношения лю­дей, чья деятельность воспроизводит и трансформирует от­ношения, то сами эти отношения суть структуры» [5, 4]. Они являются структурами в силу своих эмерджентных свойств, которые несводимы к действиям современников, а ведут свое происхождение от прошлых действий, породив­ших их и, таким образом, создавших контекст нынешней деятельности. Счет снова становится ничейным — 30 : 30.

* То есть не просто обнаруживающим свое воздействие на социальную жизнь в данный конкретный момент, но заставляющим признать свое бо­лее продолжительное и независимое существование.

Но если это так, то для Бхаскара отсюда следует, что теоретическая модель, которую я называю срединным сра­щением, «должна быть кардинально скорректирована» [5, 76], а остальные варианты конфляционизма отвергнуты. Критика всех трех моделей конфляционизма (сращение снизу вверх, сверху вниз и в центре) у Бхаскара идентич­на: «в первой модели есть действие, но нет условий; во второй — есть условия, но нет действия; третья модель не делает различий между ними» [5, 77]. Это различение необ­ходимо не только из-за гаредсуществования и автономности социальных форм, но и потому, что реляционные свойства обладают причиняющей силой (см. пункт 4), хотя их при­чинность отличается от причинности в природе (о чем см. ниже, ибо именно здесь-то М/М-подход может кое-что доба­вить). Если предшествующие эмерджентные свойства дейст­вительно обусловливают последующую интеракцию, им нельзя отказывать в реальности и сводить их, как это дела­ет Гидденс, «к следам в памяти», тем самым скатываясь к свойственной индивидуализму стратегии «персонализации» и являя собой один из примеров отчаянной попытки втис­нуть неуловимое социальное в якобы более осязаемые рам­ки индивидуального. Как ядовито заметил Э. Геллнер [10, 262], раз выпуклость внутри Альджи, то и Альджи выпукл, и выпуклость — это Альджи*.

* По-английски — непереводимая игра слов: «The bulge is inside Algy, Algy is buldgy and the buldge is Algy».

Как неудобно получается: раз теперь оба элемента взаимно конституированы, то и речи не может идти о том, чтобы рассмотреть их взаимодей­ствие и выявить их независимые причиняющие силы. Усло­вия и действия нужно рассматривать порознь, чтобы мож­но было говорить об обусловленном действии. <...> Теперь морфогенез выходит вперед со счетом 40:30.

Делая это временное различение, Бхаскар использует образ скульптора, который извлекает форму из существую­щих уже материалов с помощью имеющихся в распоряже­нии иструментов. Подходя с точки зрения М/М, следовало бы просто добавить, что некоторые материалы менее подат­ливы, чем другие, что для работы с ними существуют специ­альные инструменты, и что социологи должны учитывать эту разницу. Иными словами, приступая к изучению како­го-либо социального процесса, необходимо прежде всего четко различать, чем является этот процесс по преимущест­ву: трансформацией или воспроизводством.

Морфогенез и морфостазис в действительности очень близки к понятиям трансформации и воспроизводства: все четыре термина обозначают процессы, во время которых нечто, что существовало «до», обретает свое «после». Поэто­му о социальной структуре «больше уже нельзя говорить, что ее создают люди как агенты. Скорее мы должны ска­зать, что они воспроизводят или трансформируют ее. Иными словами, если общество уже сотворено, то любая конкретная человеческая практика... может только транс­формировать его; вся целокупность действий людей может либо поддерживать существующее общество, либо изме­нять его» [4, 33—34]. Снова Бхаскара тянет в компанию к Гидденсу, ибо тот тоже не позволяет себе выходить за рамки настоящего времени. Как говорит Бхаскар, «именно потому, что (в перспективе преднамеренной человеческой деятельности) социальная структура всегда дана, я предпо­читаю говорить не о структурации, как Гидденс, а о воспро­изводстве и трансформации (хотя и признаю, что эти поня­тия очень близки). По-моему, термин «структурация» отда­ет волюнтаризмом. Социальная практика — это всегда, так сказать, реструктурирование» [6, 85]. В моей терминоло­гии, морфогенез — это всегда трансформация морфоста-зиса. Таким образом пункт 5 модели Бхаскара, а именно, что «гаредсуществование социальных форм будет рассматри­ваться как отправная точка для выведения трансформаци­онной модели социального действия» оказывается ключе­вым для всей игры. ТМСД содержит фазы: «до» (предсуще-ствование социальных форм), «во время» (сам процесс трансформации) и «после» (трансформированное, так как социальные структуры имют только относительно продол­жительное существование). То же самое относится и к мор­фогенезу, происходит взаимозацепление, ибо и ТМСД должна рассматривать свою последнюю фазу как начало нового цикла. Как отмечает Бхаскар, «эмерджентное воз­никновение предполагает реконструкцию того, как истори­ческие процессы формируются из «более простых» состав­ляющих» [5, 80]. Логическим образом отсюда вытекает, что мы можем также теоретизировать относительно совер­шающегося ныне эмерджентного возникновения более сложных вещей, если, конечно, мы рассматриваем это воз­никновение как нечто протяженное во времени, четко раз­личаем предшествующее и следующее в этой последовательности, но, прежде всего, сохраняем демаркационную линию между /гредсуществующими условиями и актуаль­ными действиями.

Ядовитое жало находится здесь в хвосте, в самой послед­ней фразе. М/М-подход настаивает на необходимости под­держивать аналитическое различение структуры и деятель­ности, чтобы трансформационная модель могла доказать свою работоспособность, т. е. выполнять ту работу, в кото­рой нуждаются практики социального анализа. Все же мор­фогенез еще не выиграл ни гейма, ни сета; здесь скорее речь идет о долгом скучнейшем матче, так как Бхаскар не решается сделать окончательный выбор в пользу аналитиче­ского дуализма, от которого зависит, заработает ли ТМСД. Ввиду досадной уникальности социальных объектов многое в подходах к ним Гидденса оказывается исключительно соблазнительным. Заманчив путь срединного сращения, но это уже сигнализирует о начале следующего гейма.

Сирены призывают не делать разделений

Характерная особенность социального состоит в зависи­мости от деятельности. Без человеческой деятельности ни­что в обществе не может возникнуть, постоянно существо­вать и изменяться. В этом мы все можем согласиться: в от­личие от природной, социальная реальность несамодостато­чна. В этом ее онтологическая причудливость, вот почему она представляет собой досадный факт. Задача упростится, если мы попытаемся последовательно ответить на вопрос, чья именно деятельность за что и когда ответственна? Нам кажется, что путаница в ответах на эти вопросы происходит из-за слишком резкого и совершенно ненужного логическо­го перехода от банального положения «нет людей — нет общества» к в высшей степени сомнительному утвержде­нию «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди». Этот переход очень хочется сделать, когда мы в самом общем виде мысленно охватываем историческую панораму «социетального»*.

* Т. е. относящегося ко всему обществу (от англ,  «society» — об­щество»).

Ведь непонятно, как может общество переходить от одной эпохи к другой без постоянно поддерживающей его деятельности сменяющих друг друга поколений действующих, и как можно вычленить соверша­ющееся в данную конкретную эпоху из контекста мириадов смыслов и практик, без переплетения которых нет социаль­ной ткани? Между тем, само это желание во многом дикту­ется впечатляющим образом «цельнотканого полотна», бес­конечного рулона, развертывающегося во времени. В этой ткани нет ни прорех, ни разрезов, в любой момент обозреть ее можно только целиком, просто потому что в ней нет от­дельных кусков. Каждый кусок вплетается в единое целое своим собственным, постоянно меняющимся узором и при этом — не отделим от уже готовой материи.

Впечатляющие образы редко отступают под напором контраргументов. Рациональные доводы не лечат слепоту, поэтому нам придется прибегнуть к гомеопатии и попытать­ся сконструировать свой собственный образ теми же средст­вами. Представим общество как платье, которое передава­лось по наследству внутри большой человеческой семьи и сохранило на себе следы пережитого. Все в заплатах, оно местами то застрачивалось, то распарывалось для различ­ных надобностей, многократно перелицовывалось, так что сегодня в этом платье осталось совсем немного материи, из которой оно было первоначально сшито. Совершенно изменился и покрой. От старины осталось кое-что, вроде бабушкиных кружев на подвенечном наряде у внучки. За­чем нам этот образ платья? Затем, что в нем есть швы, а значит, и возможность изучать отдельные части, спраши­вать себя, когда и какие делались изменения, кем они дела­лись и как к ним относились наследники. Именно так я намерена трактовать социальные структуры, отношения между ними и человеческой деятельностью. Гидденс зача­рован образом полотна, да и Бхаскар все-таки остается под его впечатлением. Ошибочность заключена в теоретических следствиях.

Для начала мы подтвердим очевидное: нет людей — нет общества. Более того, и Гидденс, и Бхаскар, и я, пожалуй, согласимся с тем, что «между обществом и людьми пролега­ет онтологическая пропасть» [4, 37], ибо свойства общества могут существенно отличаться от свойств людей, причем первые зависят от деятельности последних. Можно было бы согласиться даже с утверждением Бхаскара о том, что «люди и общество... не состоят в диалектической взаимо­связи. Они конституируют не два момента одного процесса, но, скорее, означают нечто радикально отличное друг от друга» [5, 76]. Однако именно отсюда Гидденс перескакивает к утверждению: «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди». Структурные свойства общества обретают реальность (в противоположность виртуальному материальному существованию) только тогда, когда они непосредственно осуществляются действующими. Их непо­средственное осуществление, таким образом, ставится в за­висимость от теперешней деятельности, которая, в свою очередь, обусловлена возможностью для действующих в данное время агентов познавать, что они делают. Бхаскар испытывает искушение сделать тот же самый скачок, что и Гидденс, и по той же самой причине, а именно по причине несамодостаточности общества как социальной реальности. Подробно рассматривая эту проблему, он формулирует тези­сы об отличительных особенностях самодостаточной реаль­ности. Будь эти положения правильными, Бхаскар оказался бы в стане конфляционистов. Первые два тезиса, которые утверждают, что социальные структуры зависят от деятель­ности и от того, как действующие ее понимают, очень близ­ки к положению Гидденса о том, что общество конституиру­ется в деятельности, осознаваемой действующими, на что уже указывал Аутвейт [11, 70]. Я хочу показать, что оба эти тезиса не верны, что это признает сам Бхаскар и что его третье положение (эффект существования социальных структур проявляется только через человеческую деятель­ность) фактически означает отказ делать указанный выше необоснованный переход.

Первый тезис Бхаскара заключается в том, что социаль­ные структуры «в отличие от природных механизмов... существуют только благодаря деятельности, которой они управляют, и не могут быть охарактеризованы независимо от нее» [5, 78]. Бентон убедительно показал, что, если клю­чевым словом считать слово «управляют», то с этой теоре­мой никак нельзя согласиться [3, 17]. По собственному ут­верждению Бхаскара, власть, например, может существо­вать безотносительно к ее применению, таким образом, в отдельно взятый момент времени она может ничем не пра­вить. Однако Бентон оставляет лазейку для зависимости °т деятельности и признает ее необходимость для сохране­ния потенциала управления. Например, государство может не использовать свою способность к принуждению в полной мере, однако такие действия, как повышение налогов и Увеличение армии могут быть совершенно необходимы для поддержания властного потенциала. Бхаскар принимает этот довод и спешит им воспользоваться. Он пишет, что «структура власти может воспроизводиться без применения власти, а власть может применяться в отсутствие какого бы то ни было наблюдаемого конфликта... находя поддерж­ку в человеческой практике, которая ее воспроизводит или потенциально трансформирует. Понимаемый таким обра­зом тезис о зависимости социальной структуры от деятель­ности должен быть принят. Социальные структуры сущест­вуют материально, но переносятся из одного пространствен­но-временного местоположения в другое только благодаря человеческой практике» [4, 174]. То же самое мог бы ска­зать Гидденс, и надо честно признать, что это положение работает в отношении некоторых аспектов социальной структуры. Но главное состоит в том, что оно неприменимо к социальной структуре в целом. Возьмем для примера де­мографическую структуру. На первый взгляд может пока­заться, что она полностью зависит от деятельности — она все время структурируется так, какова она есть, если люди в буквальном смысле слова занимаются воспроизводством вообще, а не воспроизводством какого-то образца. Предпо­ложим, однако, что все действия будут направлены на ее преобразование: структура (неустойчивая, а тем более ус­тойчивая) полностью не исчезнет в течение нескольких поколений. Кто будет ее поддерживать все это время? Те кто конституирует ее простым фактом своего существова­ния? Да. Но при таком понимании все сводится к банально­му «нет людей — нет демографии»; структура сохраняется в том или ином виде не благодаря их намерениям, не как непреднамеренное следствие их действий, т. е. не благодаря интециональности нынешних действующих — поскольку мы предположили, что все они стремятся ее преобразовать. Таким образом, тезис о зависимости структур от дея­тельности можно принять только в том случае, если иметь в виду зависимость от деятельности давно умер­ших. Актуальная демографическая структура ничем не обя­зана живущим в данный момент людям, кроме как в совер­шенно банальном смысле. Мы здесь имеем дело с относи­тельно устойчивым эмерджентным свойством (чтобы демо­графическая структура стала неустойчивой, необходимы пропорциональные отношения между возрастными когор­тами), которое на протяжении определенного времени обнаруживает сопротивление всяким действиям, направлен­ным на его изменение.

Можно ли считать наш пример каким-то исключением? Вовсе нет, ибо существуют по меньшей мере три класса структурных свойств того же рода. Во-первых, отметим, что это утверждение применимо к структурам распределе­ния самых разных уровней и признаков (например, распре­деление капитала), хотя и не ко всем (например, цвет глаз). Во-вторых, и это существенно, если говорить об эмерджент-ных свойствах взаимодействия человека с природой (парни­ковый эффект, исчезновение целых биологических видов, истощение природных ресурсов, загрязнение окружающей среды и разрушение озонового слоя), от которых зависит будущая деятельность всего человечества, то складывает­ся впечатление, что все большее число таких свойств уже сегодня становится необратимыми, а воспроизводство неко­торых из них оказывается просто ненужным из-за того, что предыдущая деятельность людей сделала эти свойства неотъемлемыми и неискоренимыми чертами современной жизни. Не нужно быть ярым сторонником партий «зеле­ных» или «красных», чтобы понять, что последствия наших недружественных отношений к природе падут на головы последующих поколений. Что-то из этих следствий они попытаются не воспроизводить, но другие изменить будут просто не в состоянии. Вместо этого они будут страдать, если придется, и избегать, если смогут,— но оба рода дея­тельности ограничены свойствами и обстоятельствами, ко­торые не этими поколениями сотворены.

Может показаться, что наши примеры взяты из области, которую Гидденс безоговорочно наделяет статусом «матери­ально сущего», так что свойства, не зависимые от актуаль­ной деятельности, следует относить к разряду физических законов, запущенных в ход деятельностью предыдущих поколений. В ответ мы можем указать на другую сферу с интересующими нас свойствами, к которой это возражение неприменимо.

Обратимся к культуре. Ясно, что появление и накопле­ние человеческого знания было непосредственно связано с Деятельностью. Тем не менее, будучи однажды записано (вырезано рунами или покрываясь пылью в Британском музее), оно остается знанием без непосредственно знающего субъекта. Это Знание с большой буквы, поскольку оно сохраняет диспозиционный характер* быть понятым. Даже будучи никому неизвестным, оно потенциально сохраняет силу** (в противоречивости и дополнительности по отно­шению к другим элементам культуры), которая сохраняет­ся, и не будучи применяема. Онтологически оно существует; и, если заключенная в нем теория истинна, если описыва­емый им метод применим на практике, или содержащееся в нем утверждение можно проверить, то оно остается знани­ем, совершенно независимо от того, знают ли о нем, исполь­зуют ли его, верят ли в его истинность актуальные деятели. О реальности знания мы можем судить по возможным по­следствиям от его применения. Старинное снадобье, обла­дающее лечебными свойствами, будет лечить и через сто лет, если его рецепт заново обнаружат и опробуют. В этом случае знание активируют, а не осуществляют (это совер­шенно разные вещи), ибо лечебное средство не становится реальным, истинным и полезным только потому, что кто-то стал его принимать. Значимость культурной системы, которая существует (т. е. в своем существовании не зависит от знания о ней), но решающим образом каузально соотне­сена с социокультурным уровнем, который зависит от де­ятельности, будет подробно разъяснена в следующей главе. Эмерджентные культурные свойства вводятся здесь в ка­честве еще одной широкой категории социального, которая онтологически не зависит от деятельности людей здесь и теперь.

* Т. е. предрасположенность.

** Потенциальная власть государства сохраняется, даже если не применяется, потенциальная сила знания сохраняется, даже если не применяется. По-английски это передается в оригинале одним и тем же выражением: «potential power(s) ...unexercised».

Итак, рассматривая эмерджентные свойства, мы показа­ли, что проблема их зависимости от деятельности в насто­ящем или прошедшем времени — это проблема эмпириче­ская. Каждый момент осуществления в деятельности под­тверждает полную необоснованнось резкого перехода К утверждению: «вот оно — общество, потому что здесь и те­перь — эти люди».

Второй тезис Бхаскара об особенностях социальных структур отрицает их существование, независимое от того, «как действующие понимают то, что они делают» [5, 78]. Бхаскар опять оказывается очень близок к Гидденсу, который говорит о сознательной социальной деятельности и о том, что все происходящее в обществе доступно для понима­ния и зависит от умелых действий людей, oh-от тезис допус­кает тройную интерпретацию. Во-первых, можно понять, что социальные структуры существуют только потому, что действующие имеют некоторое понятие о том, что они дела­ют. Как верно замечает Бентон, при таком понимании тезис не содержит ничего нового, ибо «трудно себе представить, как вообще можно говорить о действующем, не прибегая к понятию осознаваемой деятельности, а поскольку дейст­вующие индивиды составляют необходимое условие сущест­вования социальной структуры (что едва ли можно оспо­рить), то тезис можно считать доказанным» [3, 17]. Все верно, но здесь мы вновь оказываемся перед банальным «нет людей — нет и общества». Во-вторых, можно понять, что существование социальных структур зависит от специ­фической трактовки действующими своих взаимоотноше­ний. Однако наряду с немногими специфическими отноше­ниями дружбы, верности, измены, существует множество других структурных отношений, основанных на принужде­нии, законе, запрете, идеологическом манипулировании и санкционированных процедурах, которые, регулируя те или иные реляционные свойства, тщательно нивелируют или маскируют различия (и конфликтную природу) их трактовок. С этим Бхаскар соглашается и делает это вынуж­денно, если конечно он всерьез хочет вести войну против эмпирического реализма, признающего только опыт. В-третьих, он признает, «что генерирующая роль умений и желаний акторов, их верований и смыслов должна быть признана; при этом не следует впадать в интерпретаци­онный фундаментализм, наделяя их статусом дискурсив-ности и/или некорректируемости» [8, 98]. Само по себе это утверждение не разводит Бхаскара и Гидденса (допуска­ющего различные степени «дискурсивного проникновения» и корректируемого знания) и мало что прибавляет к убеж­дению Бхаскара в том, что специфические воззрения дейст­вующих могут систематически искажаться идеологией. По­скольку понимание со стороны действующих действитель­но может быть ложным inter alia* из-за идеологических ис­кажений, Бхаскар, чтобы не противоречить себе, вынужден Далее признать, что «условия феноменов (т. е. концептуализируемой в пределах опыта социальной деятельности) суще­ствуют нетранзитивно и, следовательно, могут быть неза­висимыми от адекватности их концептуализации» [5, 51].

* Среди прочего (лат.).

Введение «нетранзитивно существующих условий» знаме­нует разрыв с Гидденсом, ибо происходящее совершается теперь у нас за спиной. Как пишет Бхаскар, «действующие могут осознавать, а могут и не осознавать те отношения, в которые они вовлечены» [4, 26]. Таким образом, если «ка­кого-то рода объяснение оказывается успешным в отноше­нии идентификации реальны*, но до сих пор непознанных условий и образцов детерминации, оно тут же увеличивает наше знание» [5, 91], а вместе с ним — и нашу свободу. Все это нарушает entente cordiale* с «весьма способным к познанию» агентом Гидденса, однако не порывает полно­стью с тезисом о зависимости социальных структур от кон­цептуализации действующими своей деятельности.

* Сердечное согласие (франц.).

Но остается еще одна возможность интерпретации. Бхас­кар допускает существование структур, независимое от их адекватного понимания, но он мог бы, продолжая эту мысль, сказать, что существование структур зависит от их неадекватного понимания. Последнее утверждение может характеризовать каузальные отношения между ложными концептами агентов и устойчивостью социальных структур, разумеется, предполагая, что изменения одних повлекут за собой изменения других. Подобные примеры найти не­трудно (подъем и закат торговли мехами, рост влияния идеологий и их разоблачение), однако придать этому тезису универсальный характер (уже не говоря о том, что здесь явственно слышатся отзвуки теории заговора) значило бы пустить побоку все проблемы функциональной необходи­мости каждого из неадекватных понятий и фундаменталь­ного априорного сопряжения между понятиями и реально­стью. Поскольку у нас нет оснований принимать это за априорную истину, проблема разрешима только в эмпири­ческом исследовании. Мы можем привести очевидные фак­ты, когда масштабные концептуальные сдвиги (феминизм) не сопровождаются кардинальными изменениями сущест­вующих структур. Все это, в свою очередь, свидетельствует лишь о необходимости теоретически осмыслять конкретные структуры и эмпирически исследовать, чьи концептуальные сдвиги приводят к каким структурным изменениям, когда, где и при каких условиях.

Короче говоря, ни в одном из аргументов о зависимости социальных структур от представлений действующих о них не находит оправдания вывод: «вот оно — общество, пото­му что здесь и теперь — эти люди, и у них есть представле­ние о своей деятельности». Напротив, многие социальные структуры демонстрируют гибкость и устойчивость перед лицом глубоких концептуальных разногласий между дейст­вующими по поводу их действий и концептуальных сдвигов в оценках этих структур. Мы снова вернулись к тому, что тезис о зависимости социальных структур от понятий и представлений можно принять только в одном-единствен-ном смысле: имея в виду концепты (идеи, убеждения, наме­рения, взаимные соглашения и уступки, а также непредна­меренные последствия деятельности) давно ушедших поко­лений. Именно эти представления продолжают играть важ­ную роль в современных структурах, несмотря на энергич­ные усилия действующих изменить их (например, расизм и сексизм).

Третий тезис Бхаскара об особой онтологии общества гласит, что социальные структуры присутствуют только в своих воздействиях и посредством их, т. е. в деятельности и посредством деятельности людей. Здесь снова виден дрейф в сторону позиции Гидденса, и ТМСД рискует сесть на мель модели одновременности*, выработать которую, как пра­вильно замечает Д. Лейдер, стремится теория структурации. Ибо как еще «могут объективные структуры извне детерминировать взаимодействие и одновременно быть по­рожденным внутри этого взаимодействия результатом? Именно это и пытается нам доказать модель одновременно­сти» [13, 73]. Бентон тоже спешит указать на этот промах, ибо здесь само существование эмерджентных свойств оказы­вается под вопросом. Они попросту могут исчезнуть, раство­рившись в «других людях» типичным для индивидуалист­ского подхода образом. Он совершенно справедливо настаи­вает на том, что единственная защита против этого — раз­граничивать структурные условия и человеческую деятель­ность, т. е. строго следовать аналитическому дуализму и не соглашаться с тезисом о двойственности структуры.

* Т. е. одновременного взаимного конституирования.

Таким образом, для обеспечения существования эмерджент-ных свойств, «необходимо делать разграничение между дея­тельностью, которую действующие производят в силу своих внутренне присущих им способностей, и деятельностью, способность исполнять которую исходит от социальных структур и лишь реализуется посредством человеческих действий». Трудность, однако, состоит в том, что, «если некий индивид «А» является агентом деятельности «а», то «А» должен обладать способностью выполнить «а». Но если так, то в лучшем случае мы можем различать способно­сти, которыми агенты обладают в силу своей внутренней природы, и способности, которыми они обладают в силу своих реляционных свойств». Все это, разумеется, возмож­но лишь в тех пределах, которые допускает теория структу-рации, и с учетом недоверия Гидденса к эмерджентности. Согласно Бентону, это означает приговор всей программе ТМСД. Бхаскар «в своей трактовке социальных структур в конечном счете, лишает их независимого статуса причи­няющих сил, а следовательно, статуса реальностей sui gene­ris. Бхаскар, похоже, привержен одному из вариантов инди­видуализма в социальной теории» [3, 17]. Бентон готов допустить ошибочность своего вывода, и ему самому бы было интересно найти, в чем здесь ошибка.

Бхаскар парирует возражения, однако нам еще придется немного потрудиться, поскольку кое-чего в его ответе не хватает. Мало сказать (чтобы избежать реификации), что наличие социальных структур проявляется только в дея­тельности и посредством деятельности людей, ибо с этим согласятся все индивидуалисты-дескриптивисты. Тем не менее, влияние эмерджентных свойств не сводится к влия­нию «других людей», и в этом тоже нет реификации. Одна­ко Бхаскар, скорее всего, не желая впадать в «персонализа-торство» индивидуалистов, прямо заявляет, что, говоря о структурах, он переносит акцент с людей на отношения (включая отношения к позициям, природе и социальным продуктам, таким как машины и фирмы). Здесь еще рано делать окончательный вывод, ибо, например, Дж. Уоткинс выразил полную готовность включить «убеждения, ресурсы и взаимодействия индивидов» в свою «хартию Методологи­ческого Индивидуализма», для которого «конечными кон-ституентами социального мира являются индивиды» [14, 270—271]. Только под конец Бхаскару удается отразить удар. «От индивидуализма, — пишет он,— остается триви­альная истина, что ничто не происходит в обществе помимо того, что человеческие существа делают или уже сделали» [4, 174] (курсив мой — М. А).

«Или уже сделали». Это сказано без ударения, а должно зазвучать в полную силу. Если главным считать то, что «люди нечто делают», то придется согласиться с утвержде­нием «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди» и невозможно будет избежать редукционизма, так же как и опровергнуть вывод Бентона. Добавляя «или уже сделали», мы допускаем прошлые действия и снимаем все претензии. Здесь можно вспомнить о гениальной интуи­ции О. Конта: большинство действующих — это мертвые. Он прав, поскольку значима эмерджентность. Теперь мож­но говорить об эмерджентных свойствах и результатах (ре­зультатах результатов) прошлых действий, которые сущест­вовали до действующих в настоящем времени людей и все же обусловливают их действия, открывая возможности для одних и ограничивая другие. Открывающиеся возможности и налагаемые ограничения не зависят от совершаемой дея­тельности и оказывают свое влияние безотносительно к тому, как они ныне концептуализируются (т. е. верна ли она, ложна ли, или вообще не имеет места). Здесь нет уг­розы реификации. Тезис о том, что влияние социальных структур может проявляться только посредством деятель­ности людей, утверждается в единственно приемлемой трактовке, а именно, что социальные структуры суть ре­зультаты, пережившие прошлые действия людей, которых зачастую уже давно нет в живых (именно так, убежав от времени, социальные структуры становятся sui generis). Только так сохраняется их воздействие как автономных носителей причиняющих сил на деятельность последующих действующих. И именно то, как социальным структурам удается сохранять свое воздействие, пытается теоретически осмыслить М/М-подход. Следование аналитическому дуа­лизму структур и деятельности (разграничение предзадан-ных условий и актуальной деятельности) не просто оказы­вается желательным, но становится неотъемлемой частью программы ТМСД.

Если бы пение сирен конфляционизма, зовущих к сре­динному сращению, оставалось притягательным, вывод Бентона был бы неотразим. Но к концу опасного перехода сиренам было оказано решительное сопротивление. Откры­лось громадное различие между утверждением Гидденса, что «структура не может существовать независимо от осо­знания агентами своей повседневной деятельности» [2, 26] и положением Бхаскара, что «наделение объектов знания нетранзитивностью приводит к тому, что эти объекты начи­нают существовать и действовать независимо от того, знают о них или нет» [4,14], и что социальные структуры являют­ся такими нетранзитивными объектами. Приведем еще од­но высказывание Бхаскара (под которым не подписался бы ни один сторонник срединного сращения), а именно, что «общество можно понимать как ансамбль подвижно сочлененных относительно независимых и устойчивых во времени структур» [4, 78] (курсив мой — М.А.). Теперь мы можем перейти к рассмотрению взаимодействия между этими структурами и действующими индивидами. Конфля-ционисты отрицают возможность предлагаемого нами спо­соба рассмотрения, ибо настаивают на взаимном конститу-ировании агентов и структур.

Взаимодействие между структурой и деятельностью: возможность их разделения.

В предыдущем разделе довольно легко удалось показать, что влияние конфляционистской модели (срединного сра­щения) наТМСД постепенно ослабевает, аТМСД, обращаясь к концепции эмерджентности, занимает последний рубеж обороны, дабы нанести решительный ответный удар. Этот результат неизбежен. Ведь если Бхаскар будет стойко дер­жаться своего же собственного понимания онтологической роли эмерджентных свойств, то ему, в отличие от теории структурации, совершенно не нужна «двойственность структуры». Представляется логически неизбежным вывод о том, что, если унаследованные социальными структурами от прошлого «силы», «тенденции», «трансфактичность» и «порождающие механизмы» могут существовать невостре­бованными (или нераспознанными) в открытых системах (например, в обществе), то должно быть разделение между этими структурами и каждодневным феноменологическим опытом действующих. Это Бхаскар с особой силой под­тверждает своим неприятием эмпирического реализма и его приверженности опыту. Структура и деятельность часто или обычно «не синхронны», а, следовательно, аналитический дуализм становится логически необходимым, когда Бхаскар отталкивается от общих положений реализма и развивает свою ТМСД как вклад в социальную теорию. Из-за несинхронности эмерджентных свойств структур и актуального опыта действующих (в силу самой природы общества как открытой системы) нужно всегда иметь в виду два момента. С одной стороны, выявляются свойства («силы»* и т. п.) социальной структуры per se, с другой,— концептуализируется опыт, т. е. то, что доступно действую­щим в любое данное время в своей незавершенности и искаженности, что изобилует слепыми пятнами неведения. Таким образом, это будут не два тождественных подхода, но два описания, сделанные с двух разных точек зрения: одно будет включать элементы, отсутствующие в другом, и наоборот.

* В оригинале здесь стоит powers, т. е., собственно, способность вызвать некоторый эффект. Ниже применительно к действующим это переводится как способности.

Итак, Бхаскар пишет, что «хочет четко разграничивать, с одной стороны, человеческое действие, берущее начало в соображениях и планах людей, и, с другой, — структуры, управляющие воспроизводством и трансформацией соци­альной деятельности и, таким образом, разделить сферы психологической и социальной наук» [5, 79—80]. Необхо­димость в таком разграничении и, как следствие из него, в двойной перспективе видения совершенно не признается конфляционизмом. К сожалению, читать Бхаскара надо осторожно: его способ выражать мысли местами очень силь­но напоминает теорию структурации.

Примером может служить следующее выражение: «Об­щество есть постоянно наличествующее условие и непре­рывно воспроизводимый результат человеческой деятель­ности. В этом заключается двойственность структуры. Чело­веческая же деятельность есть одновременно и труд (с точки зрения родовой), т. е. (нормальным образом, сознательное) производство, и (нормальным образом, неосознаваемое) воспроизводство условий производства, включая общество. В этом состоит двойственность практики» [5, 92]. Несмотря на то, что первое предложение сформулировано совершенно в духе теории структурации, в дальнейшем мы видим, что Бхаскар вкладывает в него совершенно отличный от «одно­временности» смысл, ибо его «условия» следует понимать как «предварительные условия», а «результат» — как «не­что, следующее за действиями». (Это разделение полностью соответствует двум базовым теоремам М/М-подхода.) Гид-денс же говорит об одной единственной вещи: структурные свойства (чтобы быть действенными) требуют «непосредст­венного осуществления» наличными действующими, а «ре­зультат» — неотъемлемая часть единого одновременного процесса. В этом заключается его монизм. Бхаскар, напро­тив, в приведенной цитате подчеркивает необходимость двойной перспективы, одна из которых имеет дело с «двой­ственностью структуры» (так как учитывается временной лаг и не признается совмещение в настоящем), а другая — с «двойственностью практики» (где «производство» и «вос­производство» опять-таки разнесены во времени и могут вовлекать в себя совершенно разных агентов). Раздельное рассмотрение «структуры» и «практики» решительно раз­водит ТМСД и теорию структурации. В последней эти два уровня могут быть выделены только посредством операции искусственного заключения в скобки, которая, как мы уже видели, снова возвращает структурацию к одновременно­сти, ибо эпохе заключает нас в рамки одной и той же эпохи и не позволяет объяснять взаимодействия между структу­рой и деятельностью во времени*. «Двойная перспектива» приводит Бхаскара к аналитическому дуализму, к необхо­димости изучать взаимодействие между структурой и прак­тикой (третья перспектива), объяснению чего путь надежно заблокирован в теории структурации.

* Арчер обыгрывает здесь несколько ходячих понятий феноменоло­гической философии (и социологии), наложившей отпечаток и на теорию структурации. «Заключение в скобки», равно как и «эпохе» — это харак­теристики, связанные с методом феноменологической редукции, в част­ности, воздержания от высказываний о существовании.

Фактически достаточно немного поразмыслить, чтобы понять, что реализм сам основывается на аналитическом дуализме. При переходе из сферы абстрактной онтологии во владения практического социального теоретизирования это становится очевидным. На уровне структурного обуслов­ливания необходимы обе перспективы, поскольку в любой временной точке «системная» интеграция (по Локвуду) мо­жет не совпадать с интеграцией «социальной», и для объяс­нения результата на уровне действия потребуется учет их взаимодействия. Допущение двух перспектив (в отличие от срединного сращения) предполагает необходимость тре­тьей, которая сочленяла бы две первые. Именно это резко отличает аналитический дуализм от любой из трех версий сращения, общий недостаток которых в их одномерности: будь то грубый эпифеноменологический редукционизм (концепции сращения сверху вниз или снизу вверх), или редукционизм более изощренный, но все-таки «заложен­ный» в версии срединного сращения, — ибо только искусст­венное заключение в скобки может разделить эти подходы, не в реальности, но исключительно для удобства анализа, что зависит от исследовательских интересов.

Поскольку Бхаскар уже различил в своей ТМСД необхо­димость сохранить утверждение «нет людей — нет соци­альных структур» (чтобы избегнуть реификации) и необхо­димость отвергнуть постулат «вот они структуры, потому что здесь и теперь — эти люди», то расширение временных рамок (для включения эмерджентных и совокупных следст­вий прошлых действий и прошлых агентов) фактически делает аналитический дуализм методологически необходи­мым для его ТМСД.

Человеческая деятельность, считает Бхаскар, «состоит в трансформации предзаданных материальных (природных и социальных) причин посредством целесообразной (интен-циональной) деятельности» [5, 92]. Хотя из этого высказы­вания можно понять, что социальные формы должны быть используемы (по Бхаскару, дабы задать рамки интенциям), в нем заложен и другой, совершенно чуждый конфляцио-низму смысл, а именно, что предзаданные свойства навяза­ны актуальным агентам и не могут быть подведены под волюнтаристские понятия типа «непосредственное сиюми­нутное человеческое действие». Эмерджентное возникнове­ние в прошлом реляционных свойств обусловливает ситуа­ции, в которых оказываются актуальные действующие, независимо от их воли и согласия. Эта реляционная концеп­ция структур, эксплицитно включающая в себя прошлое, а равно и настоящее время, «позволяет сосредоточиться на распределении структурных условий действия, и в част­ности ...на дифференцированном размещении (а) всех ви­дов производственных ресурсов (включая, например, когни­тивные) среди индивидов (и групп) и (б) распределении индивидов (и групп) по функциям и ролям (например, в разделении труда). Такая трактовка позволяет локализовать появление различных (в том числе антагонистических) интересов и конфликтов внутри общества, а следовательно, возможность мотивируемой исходя из этих интересов трансформации в социальной структуре» [4, 41]. Здесь мы находим ясное утверждение того, что актуальные действую­щие не несут ответственности за создание той структуры распределения ролей и связанных с ними интересов, в кото­рой им приходится жить. Не менее существенно и принци­пиальное признание того, что именно состоявшееся в прош­лом структурирование ситуаций и интересов обусловлива­ет настоящее таким образом, что деятельность одних акто­ров оказывается направленной на трансформацию социаль­ных структур, а деятельность других — на их стабильное воспроизводство. Бесконечная сложность социального не представляет непреодолимых трудностей для теорий соци­ального изменения. Воспроизводство берет начало в унасле­дованных интересах, а не в простой рутинизации. Транс­формация не есть неопределенный потенциал всякого мо­мента времени, она коренится в конкретных конфликтах между определенными группами, унаследовавшими кон­кретные позиции с конкретными интересами. Основания аналитического дуализма теперь заложены, но для заверше­ния ТМСД как социальной теории, необходима еще «третья перспектива» — перспектива взаимодействия между соци­альными структурами и людьми как агентами. Бхаскар признает это, так как указывает на необходимость ввести опосредующие концепты для объяснения того, каким обра­зом структура реально обусловливает деятельность (чью и где) и как на это обусловливание реагируют действующие, воспроизводя структуру или трансформируя ее (в моих тер­минах это звучало бы так: запуская процесс морфогенеза и морфостазиса). Переходя к описанию этих посредников, следует подчеркнуть ту огромную дистанцию, которая те­перь отделяет их от «свободно парящих «модальностей» Гидденса(«интерпретативной схемы», «возможности» [или «нормы»], составляющих запас знаний, способностей и ус­ловностей,— все они универсально доступны, а не диффе-ренцированно распределены и конкретно локализованы). Бхаскар подчеркивает, что «мы нуждаемся в системе опо-средующих концептов, которые бы заключали в себе обе стороны практики и обозначали бы в социальной структу­ре, так сказать, «прорези» (как в автоматах, срабатывающих от монеты или жетона), в которые должны просколь­знуть деятельные агенты для ее воспроизводства. Иначе говоря, речь идет о системе концептов, обозначающих «мес­то контакта» между человеческой деятельностью и со­циальной структурой. Такие точки соприкосновения дей­ствия и структуры должны быть и устойчивы во време­ни, и непосредственно заняты индивидами [4, 40] [курсив мой — М. А]. Эти типы сцеплений вполне конкретны («про­рези»), локализованы («точки соприкосновения») и диффе­ренцирование распределены (не все могут «проскользнуть» в одну и ту же «прорезь»). Взятые как система отношений, они удовлетворяют требованиям временной продолжи­тельности, эмерджентны и нередуцируемы, поскольку предполагают «интеракции» между занимающими их ин­дивидами, но не сводятся к ним.

Эти уточнения позволяют говорить о совпадении поня­тийного аппарата Бхаскара и М/М-подхода, хотя концепту­альные рамки первого могут оказаться несколько теснова­тыми для второго. Обратимся к следующей цитате из Бхас­кара: «ясно что необходимая нам опосредующая система понятий — это система позиций (мест, функций, правил, обязанностей, прав), занимаемых (в силу освободившихся вакансий, взятой или возложенной ответственности etc.) индивидами, и их практик (действий и т. д.), в которые индивиды вовлечены в силу занимаемых позиций (и наобо­рот). Я буду называть ее опосредующей системой «позиция-практика» [4, 41]. «Позиция», таким образом, оказывается двусмысленным понятием. Если оно означает «пассивный аспект роли», в соответствии с принятым терминологичес­ким употреблением*, то такое понимание оказывается сли­шком узким для моих целей.

* Это различие введено Р. Линтоном и используется, например, Т- Парсонсом.

Занимая или будучи назначе­ны на свои ролевые позиции, агенты действительно всту­пают в очень важную, но не единственную «сферу контак­та» со структурой. Если «позиция» понимается и в обыден­ном смысле («положение», в котором они очутились), как сложившаяся в результате выбора (или благодаря счастли­вому стечению обстоятельств) ситуация (или контекст), не связанная прочно с какими-то особыми нормативными ожиданиями, а следовательно, не подпадающая под опреде­ление роли (например, положение «униженных», «верующих» или «сторонников теории X»), то совмещение будет полным. Последнее значение, похоже, также приемлемо для Бхаскара, что видно из приведенной выше цитаты. Например, обсуждая мир жизненного опыта, он поясняет, что этот «мир зависим от онтологического и социального контекстов, в которых протекает значимый опыт» [5, 97]. Хотя это утверждение не относится к числу принципиаль­ных сходств между нашими концепциями, я привожу его потому, что в М/М-подходе я не задаюсь целью свести все проблемы, с которыми сталкиваются агенты в унаследован­ных от прошлого структурах, к ролям (и, таким образом, не ограничиваю морфогенетическии потенциал деятельно­стью в рамках ролевых требований, не свожу двигающие морфогенез интересы к ролевым интересам). При рассмотре­нии взаимодействия между двумя уровнями М/М-подход главное внимание уделяет тому, как структуры обусловли­вают действующих в их деятельности.

Подчеркну, наконец, одно из важнейших совпадений ТМСД с М/М-подходом. С точки зрения последнего, струк­турное обусловливание деятельности (принуждением и ограничением или созданием благоприятных условий) никогда не оказывает непосредственного «гидравлического давления». Именно поэтому предпочтительнее говорить о сочленяющих их «посредниках», чем о соединяющих их «механизмах», ибо в рассматриваемых процессах нет ниче­го механического (и ничего, что бы отрицало человеческую субъективность). То же самое можно сказать о ТМСД, ибо, по Бхаскару, интенциональность отличает деятельность от структуры. «Интенциональное человеческое поведение при­чинно, ...оно всегда причиняется соображениями... и толь­ко поэтому оно определяется как интенциональное» [5, 90]. М/М-подход отражает тоже самое убеждение, а потому фак­тически концептуализирует обусловливание действия структурой в понятиях последней, добавляя мотивирующие соображения для объяснения по-разному совершающихся (в силу различия позиций) действий.

Картина трансформации и морфогенеза

Мы говорили о «структуре» и «взаимодействии» как двух принципах объяснения и об «опосредующих процес­сах» как принципе объяснения, соединяющем два первых. Теперь взаимосвязи этих процессов необходимо наглядно изобразить так, чтобы вид этих связей отличался от обыч­ных разнонаправленных стрелок, а наш рисунок не был бы похож на диаграммы теоретиков-конфляционистов. Ос­новное отличие состоит, конечно, в том, что конфляциони-сты, хотя и могут приписать значимость течению времени, все-таки совершенно неспособны признать внутреннюю ис­торичность процесса. Ведь время — это среда, куда более необходимая для совершения процессов, чем необходим воздух для дышащих существ. Но допущение эпифеномена-лизма или взаимного конституирования означает, что во всякое мгновение времени процесс можно обрисовать совер­шенно одним и тем же образом. Однако для неконфляцио-нистов все обстоит совершенно иначе, ибо для них сам по себе процесс протяжен во времени (и каждый момент его согласуется не с одной и той же вечной диаграммой, но с особой фазой на карте исторического потока). Как аналити­чески, так и практически различные фазы разведены меж­ду собою не просто как аспекты единого процесса, но и как части временного следования. Более того, так как счи­тается, что структуры имеют лишь относительную длитель­ность и трансформация/морфогенез характеризует лишь окончательную фазу процесса, то и модель тоже указывает на последовательные циклы его прохождения.

Таким образом, признается, что каждому циклу, привле­кающему наше внимание, поскольку он представляет для нас содержательный интерес, предшествуют предыдущие циклы, а за ним идут последующие, будь то воспроизводя­щие или трансформирующие, морфостатические или мор-фогенетические. Действие обязательно непрерывно («нет людей — нет и общества»), но ведь структуры действуют в течение какого-то времени и потому прерывны (имеют лишь относительную длительность). Изменение структур означает, что последующая деятельность будет обусловлена и оформлена совершенно иначе (нынешнее общество явля­ется продуктом ныне живущих людей ничуть не более, чем будущее общество окажется продуктом деятельности наших наследников). От конкретной проблемы зависит то, как вычленяются особые аналитические циклы: результа­том являются общие диаграммы, которые наполняет содер­жанием исследователь. Утверждения о значительном сход­стве между трансформационной моделью и М/М-подходом будут в конце концов подкреплены решающим доводом в том и только в том случае, если графические отображения процессов в них будут совершенно отличаться от того, что предлагают теоретики-конфляционисты, а диаграммы ока­жутся очень похожими друг на друга. Как будет показано ниже, дело обстоит именно так, но для этого нам необходи­мо сделать некоторые замечания и уточнения, касающиеся эволюции в графических схемах Бхаскара.

В ранней работе «Возможность натурализма» (1979) [4] он предложил, так сказать предварительную модель связи между личностью и обществом. В многих отношениях она слишком фундаментальна. Во-первых, хотя в ней есть и «до», и «после», но нет подлинной историчности; несмотря на разрыв посередине, данная модель могла бы служить эвристическим инструментом описания каждого и любого момента времени, а не какой-либо одной конкретной фазы исторического процесса. Во-вторых, в некоторых отношени­ях эта модель «сверхперсонализирована», кажется, что структурные влияния идут исключительно через социали­зацию и сказываются непосредственно на (всех) индивидах. В-третьих, «прежде» и «после» не связаны взаимодействи­ем и не опосредованы «отношениями производства». Короче говоря, перечисленное указывает на недооценку, соответст­венно, историчности, эмерджентного возникновения и опосредования.

Итак, хотя наличие противоположно направленных стрелок отличает эту модель от сращения снизу вверх и сверху вниз, однако здесь не отображены именно те свойст­ва (историчность, эмерджентное возникновение и опосредо-вание), которые, как было показано выше, решительно от­деляют ТМСД от срединного сращения. Если бы этим все и заканчивалось, тогда эта модель могла бы легко быть ус­воена сторонниками срединного сращения и, возможно, именно она несет основную ответственность за то, что кое-кто усмотрел сродство между нею и теорией структурации.

Однако через десять лет Бхаскар переработал эту фунда­ментальную модель, причем за счет того, что ввел в нее те свойства, которые были опущены ранее. В работе * Но вое призвание реальности» (1989) он внес следующие принци­пиальные изменения (они отражены на диаграмме). Во-первых, в точках 1 и 2 эксплицитно представлено вначале эмерджентное возникновение, а затем влияние (в настоя­щем) структурных свойств, непреднамеренные последствия прошлых действий и непризнаваемые условия нынешней деятельности.

Во-вторых, было уточнено, что понимание действующи­ми своего социального мира ограничено воздействием этих свойств, причем в точках 3 и 4 это усугубляется ограничен­ностью в их понимании самих себя, что, в свою очередь, обеспечивает необходимый процесс производства (который теперь включается в диаграмму) опосредованным продук­том агентов, далеко не в полной мере способных осознать, почему они находятся в таких именно отношениях и почему они в этих ситуациях делают именно то, что делают.

Наконец, в-третьих, ключевую роль теперь играет разби­ение процесса на временные фазы, диаграмма теперь явля­ется протяженной во времени последовательностью, где точка 1 — эксплицитный результат предшествующего цик­ла, а 1' сигнализирует о начале нового, отличающегося последующего цикла (в случае трансформации). Если ре­зультатом является воспроизводство, то в следующем цикле нам вновь придется иметь дело с той же самой структурой, но не обязательно с тем же самым действием.

Если принять эти три уточнения, то теперь модель пре­красно согласуется с базовой диаграммой «морфогенез/ морфостазис». Наложение этой модели на диаграмму, по-видимому, полностью оправдывается некоторыми коммен­тариями Бхаскара, которые недвусмысленно дистанцируют его ТМСД от срединного сращения вообще и теории струк-турации в частности. Поскольку речь идет об эмерджентном возникновении, он настаивает на влиянии предшествую­щих структур на последующее взаимодействие, которое трансформирует их, и теперь он изображает их более исто­рически, нежели sub specie aeternitatis, как это было в первой диаграмме. Он замечает при этом, что «склонен дать струк­турам (понимаемым как нечто, обладающее трансфактичес­кой действенностью) более сильное онтологическое обосно­вание и сделать более сильное ударение на гаредсуществова-нии социальных форм», чем это делает Гидденс. Кроме то­го, теперь Бхаскар также подчеркивает, что «теория не должна обязательно быть статичной, но может давать абст­рактную картину потоков, циклов и движений... которая в тенденции приложима к конкретным историческим ситу­ациям» [6, 85]. Действительно, темпоральность — это не возможный выбор, но необходимость, ибо, как констатиру­ет Бхаскар, «социальные структуры должны быть заземле­ны в пространстве и локализованы во времени, а простран­ство/время должно рассматриваться как поток и быть сце­ной происходящего»* [6, 93].

* Игра слов: «space/time is to be seen/scene as a flow».

Таким образом, оправдано эксплицитное введение в модель потока как историчности, но оправдано также и расчленение его на фазы, так как Бхаскар утверждает, что ТМСД «порождает» четкий крите­рий исторически значимых событий, а именно тех, которые «инициируют или конституируют размежевания, мутации или общие трансформации социальных форм» [5, 77]. Нако­нец, его уточненная диаграмма содержит теперь опосредую-щие процессы, т. е. она показывает отношения между лока­лизованными на определенных позициях практиками, не­сводимыми к межличным взаимодействиям тех, кто зани­мает эти позиции для какой-то работы или как официаль­ное лицо. Сходным образом и в рамках М/М-подхода счита­ется, что взаимодействие исходит от тех, кто занимает пози­ции, находится в ситуациях и принадлежит не к тем, кто обусловливает многое из того, что можно из них сделать.

Ниже приводится основная диаграмма морфогенезиса/ морфостазиса:

Его основные теоремы, конституирующие аналитичес­кий дуализм, таковы: (i) структура с необходимостью пред­шествует по времени действию(ям), трансформирующе-му(им) ее (Бхаскар, как мы видели, с этим согласен и усили­вает значимость аналитического вычленения, когда подчер­кивает, что «игры жизненного мира всегда инициируются, обусловливаются и завершаются извне самого жизненного мира»); (п) разработка структуры с необходимостью оказы­вается по времени более поздней, чем действия, трансфор­мировавшие ее (для Бхаскара структуры лишь относитель­но постоянны; их постоянство или трансформация — это результат установленной практики, а не произвольного вза­имодействия).

С некоторыми изменениями диаграммы ТМСД и М/М теперь вполне можно соединить следующим образом (с обо­значениями Бхаскара над чертой и моими обозначениями под чертой в скобках).

Поскольку все линии фактически не прерываются, то этот дуализм носит скорее аналитический, нежели фило­софский характер, он является теоретической необходимо­стью для того, чтобы раскрытие и объяснение процесса, вовлеченного в структурирование общества, и специфиче­ских форм реструктурирования имело место во времени. Проекция всех горизонтальных линий в обе стороны соеди­няет предшествующие и последующие циклы историческо­го процесса структурирования. И это в равной мере прису­ще и ТМСД, и М/М подходу, допуская возможность их со­вместного изображения. Тем не менее, я все же предпочи­таю мои графики по одной простой, но важной причине: мой период Т2 и ТЗ (когда предшествующие структуры постепенно трансформируются, а новые медленно выраба­тываются) графически показывает, что нет периода, когда общество неструктурировано. В чисто визуальном смысле бхаскаровский Т2 — Т1' (вопреки его намерениям) можно понять так, что свойства структуры сосредоточиваются на этом интервале, в процессе «производства».

Я утверждала, что аналитический дуализм — это дело теоретической необходимости, если мы хотим четко зафик­сировать процессы, способные объяснить определенные со­циальные изменения, т. е. если мы хотим развивать полез­ные социальные теории для работающих исследователей (для которых социальная онтология, утверждяющая tout court, что каждое действие в любой момент обладает потен­циалом воспроизводства и трансформации, — это белый слон). По Бхаскару, ТМСД «может служить основой для подлинного понятия изменения, а следовательно, и исто­рии» [5, 77]. На то же самое претендует и М/М-подход, а содержательно мне удалось, надеюсь, продемонстрировать это в «Социальных истоках системы образования» [2]. Я согласна с Бхаскаром, что такой подход дает нечто, на что не способны конфляционистские теории всех видов сраще­ния. Действительно, что касается концепций срединного сращения, изменение в них остается для Бхаскара «чем-то мистическим» [5, 77]. Так оно и есть, и выше мы как раз показали, почему это должно быть так, когда придержива­ются понятия «двойственности структуры». Таким образом, теория структурации перекликается здесь с разочаровываю­щим утверждением Гидденса о том, что «не имеет смысла искать общую теорию стабильности и изменения социальных систем, так как условия социального воспроизводства слишком резко разнятся среди различных типов общества» [11, 215]. Следовательно, его социальная онтология вручает исследователю-практику приспособление для «обострения чувствительности»; подходы ТМСД и М/М стремятся обес­печить набор инструментов, а поскольку эти инструменты предполагают, что ученые-практики будут много (и основа­тельно) работать с ними, то они и устроены так, чтобы с ними можно было работать, чтобы они имели практическое применение.

С учетом этой цели важно отметить, что сходство, уста­новленное между ТМСД и М/М-подходом, коренится в са­мом реализме. Так же, как индивидуализм и холизм пред­ставляли собой социальные онтологии, приверженность к которым соответствующим образом конституировала соци­альный мир, а затем и давала указания, как его изучать и объяснять (методологический индивидуализм и холизм как конфляционистские программы, действующие в противопо­ложных направлениях), так и реалистская социальная он­тология предполагает методологический реализм, вопло­щающий в жизнь ее приверженность глубине, стратифика­ции и возникновению, как основным определениям соци­альной реальности. Таким образом, моя задача здесь заклю­чалась в том, чтобы показать, что если иметь в виду эти основополагающие принципы реализма, то их можно толь­ко уважать и отражать в методологическом реализме, кото­рый рассматривает структуру и деятельность через «анали­тический дуализм» (чтобы быть в состоянии исследовать связи между этими раздельными стратами, каждая из кото­рых обладает своими собственными автономными, неунич­тожимыми, развивающимися качествами) и который, сле­довательно, отвергает любую форму сращения (восходяще­го, нисходящего или срединного) в социальном теоретизировании.

Конечно, прав У. Аутвейт, говоря, что социальный реа­лизм совместим с самым широким кругом социальных тео­рий, но я полагаю, что эта широта является, скорее, предме­том не формальных, а содержательных взаимодополнений. Другими словами, хотя вполне возможны ожесточенные споры реалистов об относительной содержательной важнос­ти различных структур и порождающих механизмов (марксисты против антимарксистов, например), тем не менее по формальным понятиям эти антагонисты будут вместе выступать за методологический реализм, Это происходит потому, что формально реализм как таковой предан объяс­нительной модели, которая признает и включает в себя предшествующие структуры как порождающие механиз­мы, их взаимодействие с другими объектами, обладающи­ми властью причинения и соответствующими обязательст­вами в том, что называется стратифицированным социаль­ным миром, и непредсказуемые, но тем не менее объясни­мые результаты взаимодействий этих объектов, происхо­дящих в открытой системе, называемой обществом. В содер­жательных понятиях можно сколько угодно спорить о том, какие структуры, какие типы взаимодействия и какие ре­зультаты должны быть приоритетными, и как их следует анализировать, но при этом не расходиться во мнениях по поводу природы и формата объяснения как такового. Поэто­му, раз М/М подход не делает каких бы то ни было содержа­тельных суждений, не удивительно, что его общая диаграм­ма— четырехугольник «аналитического дуализма» — так­же довлеет непосредственно над основной объяснительной моделью, как это изображено в единственной полноценной книге, посвященной методологическому реализму, — моно­графии Э. Сейера[17]. Вводя обычные заголовки — «струк­тура», «взаимодействие» и «результат» — можно четко обозначить сходства со схемой Сейера «Структуры каузаль­ного объяснения». Эти сходства неизбежны, если состоя­тельны аргументы, приведенные в данной главе, о том, что «аналитический дуализм» внутренне присущ социаль­ному реализму.

ТМСД — это щедрый дар философа, в разработке фунда­ментальных вопросов вышедшего далеко за рамки нашей дисциплины; М/М-подход — произведение социолога-прак­тика, который чувствует себя обязанным углубиться в уточ­нение своего инструментария, чтобы создать в высшей сте­пени применимую социальную теорию. Таким образом, этот подход не просто дает «ясный критерий исторически значи­мых событий», не просто пытается идентифицировать их, но стремится идти дальше, к раскрытию их смысла. Пред­стоит еще много тонкой работы над концептуализацией стуктурного обусловливания, конкретизацией того, как со­вершается перенос структурных влияний (не гидравличе­ским способом, но как разумных оснований поведения) на данных агентов, занимающих определенные позиции и на­ходящихся в определенных ситуациях («кто», «когда» и «где») и над стратегическими комбинациями, результатом которых является скорее морфогенез, чем морфостазис (с каким результатом). [...] Оказывается, что это предприятие получило благословение Бхаскара, если учесть его мнение о том, что «особый теоретический интерес социологии за­ключен именно в (объяснении) процессов дифференциации и стратификации, производства и воспроизводства, мута­ции и трансформации, непрерывного перемалывания и бес­престанных подвижек сравнительно постоянных отноше­ний, предполагаемых данными социальными формами и структурами» [4, 41]. Так и обстоит дело, и мой главный интерес выходит за рамки создания приемлемой социаль­ной онтологии, поскольку я стремлюсь представить дейст­вующую социальную теорию. Но последняя должна иметь в основании первую (в противном случае предрешено ее сползание в инструментализм). Именно этому и была посвя­щена данная глава, т. е. было показано, как эмерджентист-ская онтология с необходимостью влечет за собой аналити­ческий дуализм, особенно если она должна произвести рабо­тающую методологию для практического анализа общества как досадного факта.

ЛИТЕРАТУРА:

Бхаскар Р. Общества // Социо-Логос. Вып. 1. М.: Прогресс, 1991.

Archer M. The Social Origins of Educational System. L.: Sage, 1979.

Benton T. Realism and Social Science: Some Comments on Roy Bhaskar’s The Possibility of Naturalism // Radical Philosophy, 27, Spring, 1981.

Bhaskar R. The possibility of naturalism. N.Y.; L.: Harvester Wheat-sheaf, 1979.

Bhaskar R. Reclaiming Reality. L.: Verso, 1989.

Bhaskar R. Beef, Structure and Place: Notes from a Critical Naturalist Perspective // Journal for the Study of Social Behavior, 13, 1985.

Blati P. Exchange and power in social life. N.Y.: Wiley, 1964.

Bucklev W. Sociology and modern systems theory. N.Y.: Prentice Hall, 1967.

Cohen P. S. Modern Social Theory. L.: Heinemann, 1968.

Gellner E. Explanations in History // Modes of Individualism and Collectivism / Ed. by J. O’Neill. L.: Heinemann, 1973.

Giddens A. Central problems in Social Theory: Structure and Contra­diction in Social Analysis. L.: Macmillan, 1979.

Giddens A. The Constitution of Society: Outline of the Theory of Struc-turation. Cambridge: Polity Press, 1984.

Layder D. Structure, Interaction and Social Theory. L.: Routledge and Kegan Paul, 1981.

Lockwood D. Social integration and system integration // Exploration in social change / Ed. by Zollschau Z. and Hirsch W. L.: Routledge and Kegan Paul, 1964.

Outhwaite W. Realism, naturalism and social behavior // J. for the Theory of Social Behaviour. Vol. 20. № 4, 1990.

Outhwaite W. Agency and Structure // Anthony Giddens: Consensus and Controversy / Ed. by Clarke J. et al. Palmer: Basingstoke, 1990.

Saver A. Method in Social Sciences: A Realist Approach. L.: Rout-ledge, 1992.

WatkinsJ. W. N. Methodological Individualism and Social Tendencies “ Readings in the Philosophy of the Social Sciences / Ed. by Brodbeck M. N-Y.: Macmillan, 1971. 7*

Публикуемая работа представляет собой одну из глав книги: Арчер М. «Реалистская социальная теория: морфогенетический подход»1. Эта книга продолжает и развивает некоторые идеи, высказанные в предыдущем теоретическом труде М. Арчер «Культура и деятельность: место культуры в социальной тео­рии»2. Некоторые принципиальные положения автора таковы.

Социолог, полагает Арчер, должен аналитически различать с одной стороны, структуру (или культуру), а с другой — дея­тельность. Это два аспекта социальной жизни. Стремление пред­ставить их в неразличенном единстве она называет конфляционизмом. Слово «conflation» означает «соединение», «сплав», а также сведение двух текстов в один (в публикуемом тексте оно для удобочитаемости переводится как «сращение»). Иногда Ар­чер использует весьма специфический термин "elision" («эли­зия»). Имеется в виду особенность некоторых языков, напри­мер, французского: при следовании двух слов друг за другом отпадает конечный гласный перед начальным гласным (вместо «la opinion» — «1'opinion»), так что образуется как бы иное слово. Конфляционисты-элизионисты, говорит Арчер, утверждают, что любая деятельность структурирована, а структуры не могли бы существовать, если бы не реализовались через деятельность. Здесь есть три логических возможности. Одни авторы считают, что деятельность — это эпифеномен структуры. Другие — что струк­тура есть эпифеномен деятельности. В первом случае сращива­ние происходит «сверху вниз», т. е. деятельность лишается ав­тономии по отношению к структуре; во втором случае — «снизу вверх», т. е. структура3 лишается автономии относительно дея­тельности. Наконец, есть третья возможность: и структура, и деятельность лишаются автономии, сращение, элизия происходит посередине.

1 Archer Margaret S. Realist social theory : the morphogenetic approach. Cambridge; New York : Cambridge University Press, 1995.

2 Archer M. S. Culture and Agency. The Place of Culture in Social Theory. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1988.

3 Арчер часто использует дихотомию «parts and people»; первое мож­но было бы перевести как «роли», что, собственно, в известном смысле тоже структура, второе — просто «люди», действующие человеческие су­щества.

Именно с концепцией «сращения в центре» Ар­чер полемизирует особенно подробно. Тем самым становится очевидным, на что в первую очередь нацелена критика: это кон­цепция двойственности структуры, теория структурации Э. Гид-денса. Помимо Гидденса, упоминается ряд весьма известных ав­торов: 3. Бауман, М. Дуглас и др.

Конфляционисты, пишет Арчер, забывают о временном изме­рении социальной жизни. Ведь структуры по времени предшест­вуют структурируемой деятельности. А если в результате дея­тельности возникает структура, то ею определяется уже после­дующая деятельность. В «Культуре и деятельности» основное внимание уделено аналитическому различению (основанному на различении «социальной интеграции» и «системной интеграции» у Д. Локвуда) «ролей и людей» в области культуры. С одной стороны, культура, мир идей как таковой требует логической последовательности. В чисто смысловом аспекте взаимосвязь идей неслучайна. С другой стороны, эти идеи, компоненты куль­туры так или иначе навязываются людям, благодаря чему воз­никает каузальное (т. е. причиненное, а не просто следующее логике смысла) согласие. Аналитическое различение этих двух моментов позволяет развить идеи Локвуда. На основе принципа противоречия, логической последовательности происходит ин­теграция культурной системы (КС); на основе каузального при­нуждения — взаимоотношений между агентами культуры — со-циокультурная интеграция (СК). Различение «КС/СК» выступа­ет затем у Арчер как основной исследовательский принцип.

В этой же работе Арчер вводит и понятия морфогенеза и морфостазиса, т. е. становления и существования социальных форм. Она выделяет трехчленные циклы как применительно к социальной структуре, так и к культуре: структура создает ус­ловия для взаимодействия действующих; это взаимодействие происходит согласно своим внутренним особенностям; в резуль­тате возникает новая или видоизменяется старая структура.

Такого рода исследования приводят теоретика к необходи­мости выстроить здание своих положений на более прочном ос­новании. Новая книга М. Арчер посвящена фундаментальным вопросам социальной онтологии, а философской базой для нее служит современный английский реализм, в первую очередь, концепция Р. Бхаскара. Важнейший ее элемент (он присутству­ет и в данной статье) — различение транзитивных и нетранзи­тивных объектов, т. е., с одной стороны, моделей и понятий, а с другой — реальных «сущностей». Отечественный читатель уже имел возможность ознакомиться с работами реалистов. В пер­вом выпуске альманаха «Социо-Логос» были напечатаны отрывки из работ Р. Бхаскара и У. Аутвейта4. К этому же направлению относит себя и М. Арчер.

4 Аутвейт У. Реализм и социальная наука // Социо-Логос. М.: Про­гресс, 1991. С. 141 —158; Аутвейт У. Действие, структура и философия реализма // Там же. С. 159—169; Бхаскар Р. Общества // Там же. С. 219—240.

Социальная теория должна быть полезной и примени­мой: сама по себе она не самоцель. Общество как досадный факт приходится постигать и в теории, и для практики. Нельзя отделять одну из этих задач от другой, ибо если бы практическая полезность была нашим единственным кри­терием, мы обрекли бы себя на инструментализм, двигаясь наощупь без какого-либо теоретического осмысления. И напротив, чисто теоретическое приручение досаждающей нам твари может лишь распалить ученого, глубоко убеж­денного в онтологической правильности своих суждений, но вряд ли согреет практиков социального анализа, кото­рым нужны удобные, изготовленные в расчете на пользова­теля инструменты. Правда, вряд ли удастся придать им карманный формат и снабдить простым руководством, но потребитель имеет все основания выражать недовольство, получая взамен громоздкую махину без каких-либо инст­рукций о том, что же он сможет для себя прояснить при более или менее правильном ее применении.

Но, поскольку социальные теоретики робеют перед «эмерджентностью», у нас, действительно, не так-то много конкретных примеров того, как подходят к досадному фак­ту общества, основываясь на его «эмерджентных» свойст­вах. Напротив, очень заметно отсутствие последовательных социальных теорий, которые бы безоговорочно признавали эмерджентность своим центральным принципом. Исключе­ние составляет плодотворная, хотя и не увенчавшаяся пол­ным успехом, попытка Д. Локвуда проторить дорогу в этом направлении [14]. Другим удавалось продвинуться еще немного дальше, но затем они теряли присутствие духа и спешили укрыться: одни — в стане индивидуализма, дру­гие — холизма. Примером первого может служить У. Бакли, который вначале выдвинул концепцию морфогенетиче-ских/морфостатических процессов структурного развития, а затем лишил их онтологических оснований, истолковав эмерджентные свойства как эвристический инструмент. «Структура, — писал он, — это абстрактный конструкт, не что-то отличное от непрерывного процесса взаимодейст­вия, но скорее временное удобное его отображение в какой-то один момент» [8].

Напротив, П. Блау [7] сначала кропотливо трудился над выведением свойств сложных социальных явлений из про­стейших форм обмена, а затем, по-видимому, увлекся рас­смотрением обратного влияния этих сложных явлений на процесс обмена, в ущерб исследованиям их взаимодействия, и фактически оказался в плену холистского подхода. Труд­но обнаружить полнокровную эмерджентистскую теорию: ведь никому еще не удавалось пройти между Сциллой инди­видуализма и Харибдой холизма.

Именно из-за предостережений, что «редукционизм» и «реификация» — это дорожные указатели на пути в ад, вымощенном дурной концептуализацией, все больше теоре­тиков будут, несомненно, обнаруживать склонность к сре­динному сращению (конфляции) уровней структуры и дея­тельности. Такая позиция обещает онтологическую безопас­ность*, однако эта самоудовлетворенность носит слишком фарисейский характер. Они радуются, что их нельзя обви­нить ни в атомизме, ни в неправедном предпочтении инди­вида или общества, ни в заигрывании с социальными фак­тами. Они гордятся своей теоретической воздержанностью, кормясь одним только аредукционизмом и малой долей синкретизма, взятого ради укрепления их позиций. Им выгодно сравнивать себя с теми из нас, кто открыто выска­зывает неудовлетворение нынешним бедственным положе­нием теории (мы можем указать лишь на несколько ценных теоретических замыслов), и вместе с тем верит, что единст­венный выход из него — видеть ситуацию такой, какова она есть, пытаться исправить ее и надеяться, что наши усилия принесут свои плоды.

* Это явный намек на А. Гидденса, в концепции которого «ontological security» («онтологическая безопасность») занимает центральное место.

С этой точки зрения, представляют значительный инте­рес работы Р. Бхаскара, поскольку его онтологический реа­лизм, эксплицитно опирающийся на эмерджентность, наце­лен на разработку такой социальной теории, которая помог­ла бы вырулить между опасными крайностями индивидуа­лизма и холизма. Реалистская метатеория «очевидным образом совместима с широким спектром теоретических под­ходов» [15, 366], а философский реализм Бхаскара выступа­ет как общая платформа, на которой могут базироваться различные социальные теории (в число которых, однако, не входят никакие формы конфляционизма — все равно, ориентирован ли он сверху вниз или снизу вверх — по­скольку их эпифеноменализм сводит к нулю слоистую при­роду социальной реальности). Однако бхаскарова трансфор­мационная модель социального действия (ТМСД) может претендовать и на статус самостоятельной теории. Разуме­ется, она пока не завершена (философская проработка ос­нов — еще полдела для нас, социологов), но именно эта не­завершенность позволяет поставить вопрос, можно ли ее завершить или хотя бы дополнить морфогенетическим/ морфостатическим подходом (М/М).

Хотя ответ будет утвердительным, здесь требуются неко­торые модификации и оговорки — в этом и состоит задача теоретика: нам приходится вскарабкиваться на плечи кол­лег. Более того, в некоторых решающих вопросах нужно внести полную ясность и добиться размежевания. В частно­сти, нельзя отрицать, что многие комментаторы (а иногда, предупреждая их, и сам Бхаскар) отмечали сродство между ТМСД и теорией структурации Э. Гидденса, представляю­щей собой одну из версий срединного сращения. Поэтому прежде чем рассматривать совершенно правомерный вопрос о совместимости ТМСД с М/М-подходом (ибо обе эти конст­рукции базируются на реализме), следует показать, что модель Бхаскара содержит такие базовые допущения, кото­рые делают невозможным отнести его к лагерю сторонников срединного сращения. В особенности это касается основопо­лагающих для реализма и принципиально неприемлемых для срединного сращения положений о самой эмерджентно-сти. Безусловно в теоретических построениях Бхаскара был такой момент, когда призывные песни сирен, поющих о взаимном конституировании структуры и деятельности слышались весьма отчетливо. Есть даже пассажи, где Бхас­кар заигрывает с сиренами конфляционизма, однако эмер-джентистские основания ТМСД всегда оказывались силь­нее. Наш Одиссей ускользнул от опасностей, и он, наверное, вообще бы не медлил, если бы в тот момент его манили к себе какие-то иные социологические гавани. Кроме того, если бы не существовало некоторого сходства в позициях эмерджентистов и элизионистов, основанного на непризнании существа спора между холистами и индивидуалистами, никто бы не стал думать, что враги врагов должны быть друзьями.

Отсюда вытекает необходимость в уточнении исходных посылок всех трех упомянутых социальных теорий. (Бхаскара, Гидденса и моей), в равной мере не признающих про­дуктивность спора в терминах индивидуализма и холизма, чтобы установить, в чем заключаются позитивное сродство между ними.

Морфогенез, структурация и трансформационная модель социального действия

Прежде всего отметим, что по замыслу и по общим уста­новкам ТМСД и М/М-подход действительно кажутся очень близкими. В книге «Возможность натурализма» Бхаскар дает набросок того, что можно назвать шестью пунктами Хартии, воплотившейся в его ТМСД.

(1) «Я утверждаю, что общество несводимо к индивидам и... даю общие контуры модели взаимосвязи между индиви­дами и обществом...

(2) ...что социальные формы составляют необходимое условие для всякого интенционального акта,

(3) ...что на пред существовании социальных форм осно­вана их автономность как возможных объектов исследова­ния...

(4) ...что их реальность основана на их причиняющей силе...

(5) Лредсуществование социальных форм будет рассмат­риваться как отправная точка для выведения трансформа­ционной модели социального действия...

(6) ...причиняющая сила социальных форм опосредуется человеческой деятельностью». (Выделение и курсив мои — М.А)[4, 25—26].

Пункт (1), где говорится о модели, связывающей струк­туру и деятельность, очень созвучен с М/М-подходом, наце­ленным скорее на рассмотрение взаимосвязи этих двух уровней, чем на выявление различий между ними. Тем не менее сходство это не имеет решающего характера. В конце концов, теория структурации* тоже не утверждает, что общество сводимо к индивидам.

* То есть концепция Э. Гидденса. Гидденсу же принадлежит и упоми­наемое ниже понятие «дуальность (т. е. двойственность) структуры».

Она признает реальность структурных свойств, даже если их существование невоз­можно без непосредственного сиюминутного человеческого действия*, и именно для учета взаимосвязей между струк­турой и деятельностью разрабатывает концепцию «модаль­ностей». Итак счет в поединке между аналитическим дуа­лизмом и двойственностью структуры — 15 : 15. В пункте 2 идея структурации развивается несколько дальше, ибо структурные свойства оказываются настоящей средой со­циального действия. Однако М/М-теория, в свою очередь, с большой осторожностью относится к положению о том, что социальные формы составляют необходимые условия для любого интенционального акта, усматривая в нем слиш­ком решительный разрыв с природой, и утверждает, что естественное взаимодействие может [само по себе] обеспе­чить необходимые и достаточные условия для целенаправ-ленности.<...> Счет в игре стал 30 : 15 в пользу структура­ции.

Пункт 3, говорящий о пред существовании и автоном­ности социальных форм (и то, и другое носит принципи­альный характер) склоняет чашу весов в другую сторону. Темпоральность — неотъемлемый компонент М/М-подхода, что закреплено в его первой аксиоме: «структура предшест­вует действию (или действиям), которое (которые) ее транс­формируют». Отсюда следует, что в любом социологическом исследовании есть начальная фаза, где «постулируется, что некоторые свойства социальной структуры и культуры являются стратегически важными и длящимися во времени и что они задают те пределы, внутри которых могут иметь место конкретные социальные ситуации. Основываясь на этой посылке, деятельностный подход может помочь в изу­чении природы этих ситуаций, а также того, как они воз­действуют на поведение. Он не объясняет социальную структуру и культуру как таковые, если только не считать изучения процесса в развитии, когда следует начинать с некоторого предшествующего момента, в который элементы структуры и культуры берутся как данность» [9, 93]. Итак, автономность имеет временной (и временный) характер. Это означает, что подразумеваемые здесь структурные свой­ства не являются изобретением ныне действующих деяте­лей, но их нельзя и онтологически свести к «материально-сущему» (необработанным ресурсам) и поставить в зависи­мость от совершаемых действий непосредственного челове­ческого осуществления (направляемого правилами) и их прямых последствий.

* Арчер использует понятие «instantiation», что должно подчеркивать моментальный характер происходящего.

Именно эти последние производят «зримый образец» — те хорошо известные, поддающиеся обнаружению регулярности человеческого взаимодействия, которые никогда не были предметом «социальной гидрав­лики» в М/М подходе. Это уже очень сильно отличается от утверждения Гидденса о том, «что социальные системы существуют только благодаря непрерывному их структури­рованию в течение времени» [11, 217]. Лредсуществование и автономность означают прерывания в процессе структури­рования/реструктурирования, который можно понять толь­ко путем аналитического различения между «до» (фаза 1), «во время» (фаза 2) и «после» (фаза 3), что отнюдь не долж­но отрицать непрерывности человеческой деятельности, не­обходимой для длительного существования всего социаль­ного.

Бхаскар также бескомпромиссно высказывается в пользу необходимости изучения фазы «до», когда пишет, что «об­щество существует до индивида» [8, 77]. Мы ходим в цер­ковь, в общении мы используем язык; эти верования и язык уже существовали в момент нашего рождения. Та­ким образом, «люди не создают общество, ибо оно всегда существовало до них... Социальная структура всегда уже готова». Бхаскар сам отмечал, что, по сравнению с Гидден-сом, «склонен придавать структурам, имеющим трансфак­тическую действенность*, более сильное онтологическое обоснование и акцентировать яредсуществование социаль­ных форм» [6, 85]. Поскольку «отношения, в которые всту­пают люди, существуют до вступающих в отношения лю­дей, чья деятельность воспроизводит и трансформирует от­ношения, то сами эти отношения суть структуры» [5, 4]. Они являются структурами в силу своих эмерджентных свойств, которые несводимы к действиям современников, а ведут свое происхождение от прошлых действий, породив­ших их и, таким образом, создавших контекст нынешней деятельности. Счет снова становится ничейным — 30 : 30.

* То есть не просто обнаруживающим свое воздействие на социальную жизнь в данный конкретный момент, но заставляющим признать свое бо­лее продолжительное и независимое существование.

Но если это так, то для Бхаскара отсюда следует, что теоретическая модель, которую я называю срединным сра­щением, «должна быть кардинально скорректирована» [5, 76], а остальные варианты конфляционизма отвергнуты. Критика всех трех моделей конфляционизма (сращение снизу вверх, сверху вниз и в центре) у Бхаскара идентич­на: «в первой модели есть действие, но нет условий; во второй — есть условия, но нет действия; третья модель не делает различий между ними» [5, 77]. Это различение необ­ходимо не только из-за гаредсуществования и автономности социальных форм, но и потому, что реляционные свойства обладают причиняющей силой (см. пункт 4), хотя их при­чинность отличается от причинности в природе (о чем см. ниже, ибо именно здесь-то М/М-подход может кое-что доба­вить). Если предшествующие эмерджентные свойства дейст­вительно обусловливают последующую интеракцию, им нельзя отказывать в реальности и сводить их, как это дела­ет Гидденс, «к следам в памяти», тем самым скатываясь к свойственной индивидуализму стратегии «персонализации» и являя собой один из примеров отчаянной попытки втис­нуть неуловимое социальное в якобы более осязаемые рам­ки индивидуального. Как ядовито заметил Э. Геллнер [10, 262], раз выпуклость внутри Альджи, то и Альджи выпукл, и выпуклость — это Альджи*.

* По-английски — непереводимая игра слов: «The bulge is inside Algy, Algy is buldgy and the buldge is Algy».

Как неудобно получается: раз теперь оба элемента взаимно конституированы, то и речи не может идти о том, чтобы рассмотреть их взаимодей­ствие и выявить их независимые причиняющие силы. Усло­вия и действия нужно рассматривать порознь, чтобы мож­но было говорить об обусловленном действии. <...> Теперь морфогенез выходит вперед со счетом 40:30.

Делая это временное различение, Бхаскар использует образ скульптора, который извлекает форму из существую­щих уже материалов с помощью имеющихся в распоряже­нии иструментов. Подходя с точки зрения М/М, следовало бы просто добавить, что некоторые материалы менее подат­ливы, чем другие, что для работы с ними существуют специ­альные инструменты, и что социологи должны учитывать эту разницу. Иными словами, приступая к изучению како­го-либо социального процесса, необходимо прежде всего четко различать, чем является этот процесс по преимущест­ву: трансформацией или воспроизводством.

Морфогенез и морфостазис в действительности очень близки к понятиям трансформации и воспроизводства: все четыре термина обозначают процессы, во время которых нечто, что существовало «до», обретает свое «после». Поэто­му о социальной структуре «больше уже нельзя говорить, что ее создают люди как агенты. Скорее мы должны ска­зать, что они воспроизводят или трансформируют ее. Иными словами, если общество уже сотворено, то любая конкретная человеческая практика... может только транс­формировать его; вся целокупность действий людей может либо поддерживать существующее общество, либо изме­нять его» [4, 33—34]. Снова Бхаскара тянет в компанию к Гидденсу, ибо тот тоже не позволяет себе выходить за рамки настоящего времени. Как говорит Бхаскар, «именно потому, что (в перспективе преднамеренной человеческой деятельности) социальная структура всегда дана, я предпо­читаю говорить не о структурации, как Гидденс, а о воспро­изводстве и трансформации (хотя и признаю, что эти поня­тия очень близки). По-моему, термин «структурация» отда­ет волюнтаризмом. Социальная практика — это всегда, так сказать, реструктурирование» [6, 85]. В моей терминоло­гии, морфогенез — это всегда трансформация морфоста-зиса. Таким образом пункт 5 модели Бхаскара, а именно, что «гаредсуществование социальных форм будет рассматри­ваться как отправная точка для выведения трансформаци­онной модели социального действия» оказывается ключе­вым для всей игры. ТМСД содержит фазы: «до» (предсуще-ствование социальных форм), «во время» (сам процесс трансформации) и «после» (трансформированное, так как социальные структуры имют только относительно продол­жительное существование). То же самое относится и к мор­фогенезу, происходит взаимозацепление, ибо и ТМСД должна рассматривать свою последнюю фазу как начало нового цикла. Как отмечает Бхаскар, «эмерджентное воз­никновение предполагает реконструкцию того, как истори­ческие процессы формируются из «более простых» состав­ляющих» [5, 80]. Логическим образом отсюда вытекает, что мы можем также теоретизировать относительно совер­шающегося ныне эмерджентного возникновения более сложных вещей, если, конечно, мы рассматриваем это воз­никновение как нечто протяженное во времени, четко раз­личаем предшествующее и следующее в этой последовательности, но, прежде всего, сохраняем демаркационную линию между /гредсуществующими условиями и актуаль­ными действиями.

Ядовитое жало находится здесь в хвосте, в самой послед­ней фразе. М/М-подход настаивает на необходимости под­держивать аналитическое различение структуры и деятель­ности, чтобы трансформационная модель могла доказать свою работоспособность, т. е. выполнять ту работу, в кото­рой нуждаются практики социального анализа. Все же мор­фогенез еще не выиграл ни гейма, ни сета; здесь скорее речь идет о долгом скучнейшем матче, так как Бхаскар не решается сделать окончательный выбор в пользу аналитиче­ского дуализма, от которого зависит, заработает ли ТМСД. Ввиду досадной уникальности социальных объектов многое в подходах к ним Гидденса оказывается исключительно соблазнительным. Заманчив путь срединного сращения, но это уже сигнализирует о начале следующего гейма.

Сирены призывают не делать разделений

Характерная особенность социального состоит в зависи­мости от деятельности. Без человеческой деятельности ни­что в обществе не может возникнуть, постоянно существо­вать и изменяться. В этом мы все можем согласиться: в от­личие от природной, социальная реальность несамодостато­чна. В этом ее онтологическая причудливость, вот почему она представляет собой досадный факт. Задача упростится, если мы попытаемся последовательно ответить на вопрос, чья именно деятельность за что и когда ответственна? Нам кажется, что путаница в ответах на эти вопросы происходит из-за слишком резкого и совершенно ненужного логическо­го перехода от банального положения «нет людей — нет общества» к в высшей степени сомнительному утвержде­нию «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди». Этот переход очень хочется сделать, когда мы в самом общем виде мысленно охватываем историческую панораму «социетального»*.

* Т. е. относящегося ко всему обществу (от англ,  «society» — об­щество»).

Ведь непонятно, как может общество переходить от одной эпохи к другой без постоянно поддерживающей его деятельности сменяющих друг друга поколений действующих, и как можно вычленить соверша­ющееся в данную конкретную эпоху из контекста мириадов смыслов и практик, без переплетения которых нет социаль­ной ткани? Между тем, само это желание во многом дикту­ется впечатляющим образом «цельнотканого полотна», бес­конечного рулона, развертывающегося во времени. В этой ткани нет ни прорех, ни разрезов, в любой момент обозреть ее можно только целиком, просто потому что в ней нет от­дельных кусков. Каждый кусок вплетается в единое целое своим собственным, постоянно меняющимся узором и при этом — не отделим от уже готовой материи.

Впечатляющие образы редко отступают под напором контраргументов. Рациональные доводы не лечат слепоту, поэтому нам придется прибегнуть к гомеопатии и попытать­ся сконструировать свой собственный образ теми же средст­вами. Представим общество как платье, которое передава­лось по наследству внутри большой человеческой семьи и сохранило на себе следы пережитого. Все в заплатах, оно местами то застрачивалось, то распарывалось для различ­ных надобностей, многократно перелицовывалось, так что сегодня в этом платье осталось совсем немного материи, из которой оно было первоначально сшито. Совершенно изменился и покрой. От старины осталось кое-что, вроде бабушкиных кружев на подвенечном наряде у внучки. За­чем нам этот образ платья? Затем, что в нем есть швы, а значит, и возможность изучать отдельные части, спраши­вать себя, когда и какие делались изменения, кем они дела­лись и как к ним относились наследники. Именно так я намерена трактовать социальные структуры, отношения между ними и человеческой деятельностью. Гидденс зача­рован образом полотна, да и Бхаскар все-таки остается под его впечатлением. Ошибочность заключена в теоретических следствиях.

Для начала мы подтвердим очевидное: нет людей — нет общества. Более того, и Гидденс, и Бхаскар, и я, пожалуй, согласимся с тем, что «между обществом и людьми пролега­ет онтологическая пропасть» [4, 37], ибо свойства общества могут существенно отличаться от свойств людей, причем первые зависят от деятельности последних. Можно было бы согласиться даже с утверждением Бхаскара о том, что «люди и общество... не состоят в диалектической взаимо­связи. Они конституируют не два момента одного процесса, но, скорее, означают нечто радикально отличное друг от друга» [5, 76]. Однако именно отсюда Гидденс перескакивает к утверждению: «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди». Структурные свойства общества обретают реальность (в противоположность виртуальному материальному существованию) только тогда, когда они непосредственно осуществляются действующими. Их непо­средственное осуществление, таким образом, ставится в за­висимость от теперешней деятельности, которая, в свою очередь, обусловлена возможностью для действующих в данное время агентов познавать, что они делают. Бхаскар испытывает искушение сделать тот же самый скачок, что и Гидденс, и по той же самой причине, а именно по причине несамодостаточности общества как социальной реальности. Подробно рассматривая эту проблему, он формулирует тези­сы об отличительных особенностях самодостаточной реаль­ности. Будь эти положения правильными, Бхаскар оказался бы в стане конфляционистов. Первые два тезиса, которые утверждают, что социальные структуры зависят от деятель­ности и от того, как действующие ее понимают, очень близ­ки к положению Гидденса о том, что общество конституиру­ется в деятельности, осознаваемой действующими, на что уже указывал Аутвейт [11, 70]. Я хочу показать, что оба эти тезиса не верны, что это признает сам Бхаскар и что его третье положение (эффект существования социальных структур проявляется только через человеческую деятель­ность) фактически означает отказ делать указанный выше необоснованный переход.

Первый тезис Бхаскара заключается в том, что социаль­ные структуры «в отличие от природных механизмов... существуют только благодаря деятельности, которой они управляют, и не могут быть охарактеризованы независимо от нее» [5, 78]. Бентон убедительно показал, что, если клю­чевым словом считать слово «управляют», то с этой теоре­мой никак нельзя согласиться [3, 17]. По собственному ут­верждению Бхаскара, власть, например, может существо­вать безотносительно к ее применению, таким образом, в отдельно взятый момент времени она может ничем не пра­вить. Однако Бентон оставляет лазейку для зависимости °т деятельности и признает ее необходимость для сохране­ния потенциала управления. Например, государство может не использовать свою способность к принуждению в полной мере, однако такие действия, как повышение налогов и Увеличение армии могут быть совершенно необходимы для поддержания властного потенциала. Бхаскар принимает этот довод и спешит им воспользоваться. Он пишет, что «структура власти может воспроизводиться без применения власти, а власть может применяться в отсутствие какого бы то ни было наблюдаемого конфликта... находя поддерж­ку в человеческой практике, которая ее воспроизводит или потенциально трансформирует. Понимаемый таким обра­зом тезис о зависимости социальной структуры от деятель­ности должен быть принят. Социальные структуры сущест­вуют материально, но переносятся из одного пространствен­но-временного местоположения в другое только благодаря человеческой практике» [4, 174]. То же самое мог бы ска­зать Гидденс, и надо честно признать, что это положение работает в отношении некоторых аспектов социальной структуры. Но главное состоит в том, что оно неприменимо к социальной структуре в целом. Возьмем для примера де­мографическую структуру. На первый взгляд может пока­заться, что она полностью зависит от деятельности — она все время структурируется так, какова она есть, если люди в буквальном смысле слова занимаются воспроизводством вообще, а не воспроизводством какого-то образца. Предпо­ложим, однако, что все действия будут направлены на ее преобразование: структура (неустойчивая, а тем более ус­тойчивая) полностью не исчезнет в течение нескольких поколений. Кто будет ее поддерживать все это время? Те кто конституирует ее простым фактом своего существова­ния? Да. Но при таком понимании все сводится к банально­му «нет людей — нет демографии»; структура сохраняется в том или ином виде не благодаря их намерениям, не как непреднамеренное следствие их действий, т. е. не благодаря интециональности нынешних действующих — поскольку мы предположили, что все они стремятся ее преобразовать. Таким образом, тезис о зависимости структур от дея­тельности можно принять только в том случае, если иметь в виду зависимость от деятельности давно умер­ших. Актуальная демографическая структура ничем не обя­зана живущим в данный момент людям, кроме как в совер­шенно банальном смысле. Мы здесь имеем дело с относи­тельно устойчивым эмерджентным свойством (чтобы демо­графическая структура стала неустойчивой, необходимы пропорциональные отношения между возрастными когор­тами), которое на протяжении определенного времени обнаруживает сопротивление всяким действиям, направлен­ным на его изменение.

Можно ли считать наш пример каким-то исключением? Вовсе нет, ибо существуют по меньшей мере три класса структурных свойств того же рода. Во-первых, отметим, что это утверждение применимо к структурам распределе­ния самых разных уровней и признаков (например, распре­деление капитала), хотя и не ко всем (например, цвет глаз). Во-вторых, и это существенно, если говорить об эмерджент-ных свойствах взаимодействия человека с природой (парни­ковый эффект, исчезновение целых биологических видов, истощение природных ресурсов, загрязнение окружающей среды и разрушение озонового слоя), от которых зависит будущая деятельность всего человечества, то складывает­ся впечатление, что все большее число таких свойств уже сегодня становится необратимыми, а воспроизводство неко­торых из них оказывается просто ненужным из-за того, что предыдущая деятельность людей сделала эти свойства неотъемлемыми и неискоренимыми чертами современной жизни. Не нужно быть ярым сторонником партий «зеле­ных» или «красных», чтобы понять, что последствия наших недружественных отношений к природе падут на головы последующих поколений. Что-то из этих следствий они попытаются не воспроизводить, но другие изменить будут просто не в состоянии. Вместо этого они будут страдать, если придется, и избегать, если смогут,— но оба рода дея­тельности ограничены свойствами и обстоятельствами, ко­торые не этими поколениями сотворены.

Может показаться, что наши примеры взяты из области, которую Гидденс безоговорочно наделяет статусом «матери­ально сущего», так что свойства, не зависимые от актуаль­ной деятельности, следует относить к разряду физических законов, запущенных в ход деятельностью предыдущих поколений. В ответ мы можем указать на другую сферу с интересующими нас свойствами, к которой это возражение неприменимо.

Обратимся к культуре. Ясно, что появление и накопле­ние человеческого знания было непосредственно связано с Деятельностью. Тем не менее, будучи однажды записано (вырезано рунами или покрываясь пылью в Британском музее), оно остается знанием без непосредственно знающего субъекта. Это Знание с большой буквы, поскольку оно сохраняет диспозиционный характер* быть понятым. Даже будучи никому неизвестным, оно потенциально сохраняет силу** (в противоречивости и дополнительности по отно­шению к другим элементам культуры), которая сохраняет­ся, и не будучи применяема. Онтологически оно существует; и, если заключенная в нем теория истинна, если описыва­емый им метод применим на практике, или содержащееся в нем утверждение можно проверить, то оно остается знани­ем, совершенно независимо от того, знают ли о нем, исполь­зуют ли его, верят ли в его истинность актуальные деятели. О реальности знания мы можем судить по возможным по­следствиям от его применения. Старинное снадобье, обла­дающее лечебными свойствами, будет лечить и через сто лет, если его рецепт заново обнаружат и опробуют. В этом случае знание активируют, а не осуществляют (это совер­шенно разные вещи), ибо лечебное средство не становится реальным, истинным и полезным только потому, что кто-то стал его принимать. Значимость культурной системы, которая существует (т. е. в своем существовании не зависит от знания о ней), но решающим образом каузально соотне­сена с социокультурным уровнем, который зависит от де­ятельности, будет подробно разъяснена в следующей главе. Эмерджентные культурные свойства вводятся здесь в ка­честве еще одной широкой категории социального, которая онтологически не зависит от деятельности людей здесь и теперь.

* Т. е. предрасположенность.

** Потенциальная власть государства сохраняется, даже если не применяется, потенциальная сила знания сохраняется, даже если не применяется. По-английски это передается в оригинале одним и тем же выражением: «potential power(s) ...unexercised».

Итак, рассматривая эмерджентные свойства, мы показа­ли, что проблема их зависимости от деятельности в насто­ящем или прошедшем времени — это проблема эмпириче­ская. Каждый момент осуществления в деятельности под­тверждает полную необоснованнось резкого перехода К утверждению: «вот оно — общество, потому что здесь и те­перь — эти люди».

Второй тезис Бхаскара об особенностях социальных структур отрицает их существование, независимое от того, «как действующие понимают то, что они делают» [5, 78]. Бхаскар опять оказывается очень близок к Гидденсу, который говорит о сознательной социальной деятельности и о том, что все происходящее в обществе доступно для понима­ния и зависит от умелых действий людей, oh-от тезис допус­кает тройную интерпретацию. Во-первых, можно понять, что социальные структуры существуют только потому, что действующие имеют некоторое понятие о том, что они дела­ют. Как верно замечает Бентон, при таком понимании тезис не содержит ничего нового, ибо «трудно себе представить, как вообще можно говорить о действующем, не прибегая к понятию осознаваемой деятельности, а поскольку дейст­вующие индивиды составляют необходимое условие сущест­вования социальной структуры (что едва ли можно оспо­рить), то тезис можно считать доказанным» [3, 17]. Все верно, но здесь мы вновь оказываемся перед банальным «нет людей — нет и общества». Во-вторых, можно понять, что существование социальных структур зависит от специ­фической трактовки действующими своих взаимоотноше­ний. Однако наряду с немногими специфическими отноше­ниями дружбы, верности, измены, существует множество других структурных отношений, основанных на принужде­нии, законе, запрете, идеологическом манипулировании и санкционированных процедурах, которые, регулируя те или иные реляционные свойства, тщательно нивелируют или маскируют различия (и конфликтную природу) их трактовок. С этим Бхаскар соглашается и делает это вынуж­денно, если конечно он всерьез хочет вести войну против эмпирического реализма, признающего только опыт. В-третьих, он признает, «что генерирующая роль умений и желаний акторов, их верований и смыслов должна быть признана; при этом не следует впадать в интерпретаци­онный фундаментализм, наделяя их статусом дискурсив-ности и/или некорректируемости» [8, 98]. Само по себе это утверждение не разводит Бхаскара и Гидденса (допуска­ющего различные степени «дискурсивного проникновения» и корректируемого знания) и мало что прибавляет к убеж­дению Бхаскара в том, что специфические воззрения дейст­вующих могут систематически искажаться идеологией. По­скольку понимание со стороны действующих действитель­но может быть ложным inter alia* из-за идеологических ис­кажений, Бхаскар, чтобы не противоречить себе, вынужден Далее признать, что «условия феноменов (т. е. концептуализируемой в пределах опыта социальной деятельности) суще­ствуют нетранзитивно и, следовательно, могут быть неза­висимыми от адекватности их концептуализации» [5, 51].

* Среди прочего (лат.).

Введение «нетранзитивно существующих условий» знаме­нует разрыв с Гидденсом, ибо происходящее совершается теперь у нас за спиной. Как пишет Бхаскар, «действующие могут осознавать, а могут и не осознавать те отношения, в которые они вовлечены» [4, 26]. Таким образом, если «ка­кого-то рода объяснение оказывается успешным в отноше­нии идентификации реальны*, но до сих пор непознанных условий и образцов детерминации, оно тут же увеличивает наше знание» [5, 91], а вместе с ним — и нашу свободу. Все это нарушает entente cordiale* с «весьма способным к познанию» агентом Гидденса, однако не порывает полно­стью с тезисом о зависимости социальных структур от кон­цептуализации действующими своей деятельности.

* Сердечное согласие (франц.).

Но остается еще одна возможность интерпретации. Бхас­кар допускает существование структур, независимое от их адекватного понимания, но он мог бы, продолжая эту мысль, сказать, что существование структур зависит от их неадекватного понимания. Последнее утверждение может характеризовать каузальные отношения между ложными концептами агентов и устойчивостью социальных структур, разумеется, предполагая, что изменения одних повлекут за собой изменения других. Подобные примеры найти не­трудно (подъем и закат торговли мехами, рост влияния идеологий и их разоблачение), однако придать этому тезису универсальный характер (уже не говоря о том, что здесь явственно слышатся отзвуки теории заговора) значило бы пустить побоку все проблемы функциональной необходи­мости каждого из неадекватных понятий и фундаменталь­ного априорного сопряжения между понятиями и реально­стью. Поскольку у нас нет оснований принимать это за априорную истину, проблема разрешима только в эмпири­ческом исследовании. Мы можем привести очевидные фак­ты, когда масштабные концептуальные сдвиги (феминизм) не сопровождаются кардинальными изменениями сущест­вующих структур. Все это, в свою очередь, свидетельствует лишь о необходимости теоретически осмыслять конкретные структуры и эмпирически исследовать, чьи концептуальные сдвиги приводят к каким структурным изменениям, когда, где и при каких условиях.

Короче говоря, ни в одном из аргументов о зависимости социальных структур от представлений действующих о них не находит оправдания вывод: «вот оно — общество, пото­му что здесь и теперь — эти люди, и у них есть представле­ние о своей деятельности». Напротив, многие социальные структуры демонстрируют гибкость и устойчивость перед лицом глубоких концептуальных разногласий между дейст­вующими по поводу их действий и концептуальных сдвигов в оценках этих структур. Мы снова вернулись к тому, что тезис о зависимости социальных структур от понятий и представлений можно принять только в одном-единствен-ном смысле: имея в виду концепты (идеи, убеждения, наме­рения, взаимные соглашения и уступки, а также непредна­меренные последствия деятельности) давно ушедших поко­лений. Именно эти представления продолжают играть важ­ную роль в современных структурах, несмотря на энергич­ные усилия действующих изменить их (например, расизм и сексизм).

Третий тезис Бхаскара об особой онтологии общества гласит, что социальные структуры присутствуют только в своих воздействиях и посредством их, т. е. в деятельности и посредством деятельности людей. Здесь снова виден дрейф в сторону позиции Гидденса, и ТМСД рискует сесть на мель модели одновременности*, выработать которую, как пра­вильно замечает Д. Лейдер, стремится теория структурации. Ибо как еще «могут объективные структуры извне детерминировать взаимодействие и одновременно быть по­рожденным внутри этого взаимодействия результатом? Именно это и пытается нам доказать модель одновременно­сти» [13, 73]. Бентон тоже спешит указать на этот промах, ибо здесь само существование эмерджентных свойств оказы­вается под вопросом. Они попросту могут исчезнуть, раство­рившись в «других людях» типичным для индивидуалист­ского подхода образом. Он совершенно справедливо настаи­вает на том, что единственная защита против этого — раз­граничивать структурные условия и человеческую деятель­ность, т. е. строго следовать аналитическому дуализму и не соглашаться с тезисом о двойственности структуры.

* Т. е. одновременного взаимного конституирования.

Таким образом, для обеспечения существования эмерджент-ных свойств, «необходимо делать разграничение между дея­тельностью, которую действующие производят в силу своих внутренне присущих им способностей, и деятельностью, способность исполнять которую исходит от социальных структур и лишь реализуется посредством человеческих действий». Трудность, однако, состоит в том, что, «если некий индивид «А» является агентом деятельности «а», то «А» должен обладать способностью выполнить «а». Но если так, то в лучшем случае мы можем различать способно­сти, которыми агенты обладают в силу своей внутренней природы, и способности, которыми они обладают в силу своих реляционных свойств». Все это, разумеется, возмож­но лишь в тех пределах, которые допускает теория структу-рации, и с учетом недоверия Гидденса к эмерджентности. Согласно Бентону, это означает приговор всей программе ТМСД. Бхаскар «в своей трактовке социальных структур в конечном счете, лишает их независимого статуса причи­няющих сил, а следовательно, статуса реальностей sui gene­ris. Бхаскар, похоже, привержен одному из вариантов инди­видуализма в социальной теории» [3, 17]. Бентон готов допустить ошибочность своего вывода, и ему самому бы было интересно найти, в чем здесь ошибка.

Бхаскар парирует возражения, однако нам еще придется немного потрудиться, поскольку кое-чего в его ответе не хватает. Мало сказать (чтобы избежать реификации), что наличие социальных структур проявляется только в дея­тельности и посредством деятельности людей, ибо с этим согласятся все индивидуалисты-дескриптивисты. Тем не менее, влияние эмерджентных свойств не сводится к влия­нию «других людей», и в этом тоже нет реификации. Одна­ко Бхаскар, скорее всего, не желая впадать в «персонализа-торство» индивидуалистов, прямо заявляет, что, говоря о структурах, он переносит акцент с людей на отношения (включая отношения к позициям, природе и социальным продуктам, таким как машины и фирмы). Здесь еще рано делать окончательный вывод, ибо, например, Дж. Уоткинс выразил полную готовность включить «убеждения, ресурсы и взаимодействия индивидов» в свою «хартию Методологи­ческого Индивидуализма», для которого «конечными кон-ституентами социального мира являются индивиды» [14, 270—271]. Только под конец Бхаскару удается отразить удар. «От индивидуализма, — пишет он,— остается триви­альная истина, что ничто не происходит в обществе помимо того, что человеческие существа делают или уже сделали» [4, 174] (курсив мой — М. А).

«Или уже сделали». Это сказано без ударения, а должно зазвучать в полную силу. Если главным считать то, что «люди нечто делают», то придется согласиться с утвержде­нием «вот оно — общество, потому что здесь и теперь — эти люди» и невозможно будет избежать редукционизма, так же как и опровергнуть вывод Бентона. Добавляя «или уже сделали», мы допускаем прошлые действия и снимаем все претензии. Здесь можно вспомнить о гениальной интуи­ции О. Конта: большинство действующих — это мертвые. Он прав, поскольку значима эмерджентность. Теперь мож­но говорить об эмерджентных свойствах и результатах (ре­зультатах результатов) прошлых действий, которые сущест­вовали до действующих в настоящем времени людей и все же обусловливают их действия, открывая возможности для одних и ограничивая другие. Открывающиеся возможности и налагаемые ограничения не зависят от совершаемой дея­тельности и оказывают свое влияние безотносительно к тому, как они ныне концептуализируются (т. е. верна ли она, ложна ли, или вообще не имеет места). Здесь нет уг­розы реификации. Тезис о том, что влияние социальных структур может проявляться только посредством деятель­ности людей, утверждается в единственно приемлемой трактовке, а именно, что социальные структуры суть ре­зультаты, пережившие прошлые действия людей, которых зачастую уже давно нет в живых (именно так, убежав от времени, социальные структуры становятся sui generis). Только так сохраняется их воздействие как автономных носителей причиняющих сил на деятельность последующих действующих. И именно то, как социальным структурам удается сохранять свое воздействие, пытается теоретически осмыслить М/М-подход. Следование аналитическому дуа­лизму структур и деятельности (разграничение предзадан-ных условий и актуальной деятельности) не просто оказы­вается желательным, но становится неотъемлемой частью программы ТМСД.

Если бы пение сирен конфляционизма, зовущих к сре­динному сращению, оставалось притягательным, вывод Бентона был бы неотразим. Но к концу опасного перехода сиренам было оказано решительное сопротивление. Откры­лось громадное различие между утверждением Гидденса, что «структура не может существовать независимо от осо­знания агентами своей повседневной деятельности» [2, 26] и положением Бхаскара, что «наделение объектов знания нетранзитивностью приводит к тому, что эти объекты начи­нают существовать и действовать независимо от того, знают о них или нет» [4,14], и что социальные структуры являют­ся такими нетранзитивными объектами. Приведем еще од­но высказывание Бхаскара (под которым не подписался бы ни один сторонник срединного сращения), а именно, что «общество можно понимать как ансамбль подвижно сочлененных относительно независимых и устойчивых во времени структур» [4, 78] (курсив мой — М.А.). Теперь мы можем перейти к рассмотрению взаимодействия между этими структурами и действующими индивидами. Конфля-ционисты отрицают возможность предлагаемого нами спо­соба рассмотрения, ибо настаивают на взаимном конститу-ировании агентов и структур.

Взаимодействие между структурой и деятельностью: возможность их разделения.

В предыдущем разделе довольно легко удалось показать, что влияние конфляционистской модели (срединного сра­щения) наТМСД постепенно ослабевает, аТМСД, обращаясь к концепции эмерджентности, занимает последний рубеж обороны, дабы нанести решительный ответный удар. Этот результат неизбежен. Ведь если Бхаскар будет стойко дер­жаться своего же собственного понимания онтологической роли эмерджентных свойств, то ему, в отличие от теории структурации, совершенно не нужна «двойственность структуры». Представляется логически неизбежным вывод о том, что, если унаследованные социальными структурами от прошлого «силы», «тенденции», «трансфактичность» и «порождающие механизмы» могут существовать невостре­бованными (или нераспознанными) в открытых системах (например, в обществе), то должно быть разделение между этими структурами и каждодневным феноменологическим опытом действующих. Это Бхаскар с особой силой под­тверждает своим неприятием эмпирического реализма и его приверженности опыту. Структура и деятельность часто или обычно «не синхронны», а, следовательно, аналитический дуализм становится логически необходимым, когда Бхаскар отталкивается от общих положений реализма и развивает свою ТМСД как вклад в социальную теорию. Из-за несинхронности эмерджентных свойств структур и актуального опыта действующих (в силу самой природы общества как открытой системы) нужно всегда иметь в виду два момента. С одной стороны, выявляются свойства («силы»* и т. п.) социальной структуры per se, с другой,— концептуализируется опыт, т. е. то, что доступно действую­щим в любое данное время в своей незавершенности и искаженности, что изобилует слепыми пятнами неведения. Таким образом, это будут не два тождественных подхода, но два описания, сделанные с двух разных точек зрения: одно будет включать элементы, отсутствующие в другом, и наоборот.

* В оригинале здесь стоит powers, т. е., собственно, способность вызвать некоторый эффект. Ниже применительно к действующим это переводится как способности.

Итак, Бхаскар пишет, что «хочет четко разграничивать, с одной стороны, человеческое действие, берущее начало в соображениях и планах людей, и, с другой, — структуры, управляющие воспроизводством и трансформацией соци­альной деятельности и, таким образом, разделить сферы психологической и социальной наук» [5, 79—80]. Необхо­димость в таком разграничении и, как следствие из него, в двойной перспективе видения совершенно не признается конфляционизмом. К сожалению, читать Бхаскара надо осторожно: его способ выражать мысли местами очень силь­но напоминает теорию структурации.

Примером может служить следующее выражение: «Об­щество есть постоянно наличествующее условие и непре­рывно воспроизводимый результат человеческой деятель­ности. В этом заключается двойственность структуры. Чело­веческая же деятельность есть одновременно и труд (с точки зрения родовой), т. е. (нормальным образом, сознательное) производство, и (нормальным образом, неосознаваемое) воспроизводство условий производства, включая общество. В этом состоит двойственность практики» [5, 92]. Несмотря на то, что первое предложение сформулировано совершенно в духе теории структурации, в дальнейшем мы видим, что Бхаскар вкладывает в него совершенно отличный от «одно­временности» смысл, ибо его «условия» следует понимать как «предварительные условия», а «результат» — как «не­что, следующее за действиями». (Это разделение полностью соответствует двум базовым теоремам М/М-подхода.) Гид-денс же говорит об одной единственной вещи: структурные свойства (чтобы быть действенными) требуют «непосредст­венного осуществления» наличными действующими, а «ре­зультат» — неотъемлемая часть единого одновременного процесса. В этом заключается его монизм. Бхаскар, напро­тив, в приведенной цитате подчеркивает необходимость двойной перспективы, одна из которых имеет дело с «двой­ственностью структуры» (так как учитывается временной лаг и не признается совмещение в настоящем), а другая — с «двойственностью практики» (где «производство» и «вос­производство» опять-таки разнесены во времени и могут вовлекать в себя совершенно разных агентов). Раздельное рассмотрение «структуры» и «практики» решительно раз­водит ТМСД и теорию структурации. В последней эти два уровня могут быть выделены только посредством операции искусственного заключения в скобки, которая, как мы уже видели, снова возвращает структурацию к одновременно­сти, ибо эпохе заключает нас в рамки одной и той же эпохи и не позволяет объяснять взаимодействия между структу­рой и деятельностью во времени*. «Двойная перспектива» приводит Бхаскара к аналитическому дуализму, к необхо­димости изучать взаимодействие между структурой и прак­тикой (третья перспектива), объяснению чего путь надежно заблокирован в теории структурации.

* Арчер обыгрывает здесь несколько ходячих понятий феноменоло­гической философии (и социологии), наложившей отпечаток и на теорию структурации. «Заключение в скобки», равно как и «эпохе» — это харак­теристики, связанные с методом феноменологической редукции, в част­ности, воздержания от высказываний о существовании.

Фактически достаточно немного поразмыслить, чтобы понять, что реализм сам основывается на аналитическом дуализме. При переходе из сферы абстрактной онтологии во владения практического социального теоретизирования это становится очевидным. На уровне структурного обуслов­ливания необходимы обе перспективы, поскольку в любой временной точке «системная» интеграция (по Локвуду) мо­жет не совпадать с интеграцией «социальной», и для объяс­нения результата на уровне действия потребуется учет их взаимодействия. Допущение двух перспектив (в отличие от срединного сращения) предполагает необходимость тре­тьей, которая сочленяла бы две первые. Именно это резко отличает аналитический дуализм от любой из трех версий сращения, общий недостаток которых в их одномерности: будь то грубый эпифеноменологический редукционизм (концепции сращения сверху вниз или снизу вверх), или редукционизм более изощренный, но все-таки «заложен­ный» в версии срединного сращения, — ибо только искусст­венное заключение в скобки может разделить эти подходы, не в реальности, но исключительно для удобства анализа, что зависит от исследовательских интересов.

Поскольку Бхаскар уже различил в своей ТМСД необхо­димость сохранить утверждение «нет людей — нет соци­альных структур» (чтобы избегнуть реификации) и необхо­димость отвергнуть постулат «вот они структуры, потому что здесь и теперь — эти люди», то расширение временных рамок (для включения эмерджентных и совокупных следст­вий прошлых действий и прошлых агентов) фактически делает аналитический дуализм методологически необходи­мым для его ТМСД.

Человеческая деятельность, считает Бхаскар, «состоит в трансформации предзаданных материальных (природных и социальных) причин посредством целесообразной (интен-циональной) деятельности» [5, 92]. Хотя из этого высказы­вания можно понять, что социальные формы должны быть используемы (по Бхаскару, дабы задать рамки интенциям), в нем заложен и другой, совершенно чуждый конфляцио-низму смысл, а именно, что предзаданные свойства навяза­ны актуальным агентам и не могут быть подведены под волюнтаристские понятия типа «непосредственное сиюми­нутное человеческое действие». Эмерджентное возникнове­ние в прошлом реляционных свойств обусловливает ситуа­ции, в которых оказываются актуальные действующие, независимо от их воли и согласия. Эта реляционная концеп­ция структур, эксплицитно включающая в себя прошлое, а равно и настоящее время, «позволяет сосредоточиться на распределении структурных условий действия, и в част­ности ...на дифференцированном размещении (а) всех ви­дов производственных ресурсов (включая, например, когни­тивные) среди индивидов (и групп) и (б) распределении индивидов (и групп) по функциям и ролям (например, в разделении труда). Такая трактовка позволяет локализовать появление различных (в том числе антагонистических) интересов и конфликтов внутри общества, а следовательно, возможность мотивируемой исходя из этих интересов трансформации в социальной структуре» [4, 41]. Здесь мы находим ясное утверждение того, что актуальные действую­щие не несут ответственности за создание той структуры распределения ролей и связанных с ними интересов, в кото­рой им приходится жить. Не менее существенно и принци­пиальное признание того, что именно состоявшееся в прош­лом структурирование ситуаций и интересов обусловлива­ет настоящее таким образом, что деятельность одних акто­ров оказывается направленной на трансформацию социаль­ных структур, а деятельность других — на их стабильное воспроизводство. Бесконечная сложность социального не представляет непреодолимых трудностей для теорий соци­ального изменения. Воспроизводство берет начало в унасле­дованных интересах, а не в простой рутинизации. Транс­формация не есть неопределенный потенциал всякого мо­мента времени, она коренится в конкретных конфликтах между определенными группами, унаследовавшими кон­кретные позиции с конкретными интересами. Основания аналитического дуализма теперь заложены, но для заверше­ния ТМСД как социальной теории, необходима еще «третья перспектива» — перспектива взаимодействия между соци­альными структурами и людьми как агентами. Бхаскар признает это, так как указывает на необходимость ввести опосредующие концепты для объяснения того, каким обра­зом структура реально обусловливает деятельность (чью и где) и как на это обусловливание реагируют действующие, воспроизводя структуру или трансформируя ее (в моих тер­минах это звучало бы так: запуская процесс морфогенеза и морфостазиса). Переходя к описанию этих посредников, следует подчеркнуть ту огромную дистанцию, которая те­перь отделяет их от «свободно парящих «модальностей» Гидденса(«интерпретативной схемы», «возможности» [или «нормы»], составляющих запас знаний, способностей и ус­ловностей,— все они универсально доступны, а не диффе-ренцированно распределены и конкретно локализованы). Бхаскар подчеркивает, что «мы нуждаемся в системе опо-средующих концептов, которые бы заключали в себе обе стороны практики и обозначали бы в социальной структу­ре, так сказать, «прорези» (как в автоматах, срабатывающих от монеты или жетона), в которые должны просколь­знуть деятельные агенты для ее воспроизводства. Иначе говоря, речь идет о системе концептов, обозначающих «мес­то контакта» между человеческой деятельностью и со­циальной структурой. Такие точки соприкосновения дей­ствия и структуры должны быть и устойчивы во време­ни, и непосредственно заняты индивидами [4, 40] [курсив мой — М. А]. Эти типы сцеплений вполне конкретны («про­рези»), локализованы («точки соприкосновения») и диффе­ренцирование распределены (не все могут «проскользнуть» в одну и ту же «прорезь»). Взятые как система отношений, они удовлетворяют требованиям временной продолжи­тельности, эмерджентны и нередуцируемы, поскольку предполагают «интеракции» между занимающими их ин­дивидами, но не сводятся к ним.

Эти уточнения позволяют говорить о совпадении поня­тийного аппарата Бхаскара и М/М-подхода, хотя концепту­альные рамки первого могут оказаться несколько теснова­тыми для второго. Обратимся к следующей цитате из Бхас­кара: «ясно что необходимая нам опосредующая система понятий — это система позиций (мест, функций, правил, обязанностей, прав), занимаемых (в силу освободившихся вакансий, взятой или возложенной ответственности etc.) индивидами, и их практик (действий и т. д.), в которые индивиды вовлечены в силу занимаемых позиций (и наобо­рот). Я буду называть ее опосредующей системой «позиция-практика» [4, 41]. «Позиция», таким образом, оказывается двусмысленным понятием. Если оно означает «пассивный аспект роли», в соответствии с принятым терминологичес­ким употреблением*, то такое понимание оказывается сли­шком узким для моих целей.

* Это различие введено Р. Линтоном и используется, например, Т- Парсонсом.

Занимая или будучи назначе­ны на свои ролевые позиции, агенты действительно всту­пают в очень важную, но не единственную «сферу контак­та» со структурой. Если «позиция» понимается и в обыден­ном смысле («положение», в котором они очутились), как сложившаяся в результате выбора (или благодаря счастли­вому стечению обстоятельств) ситуация (или контекст), не связанная прочно с какими-то особыми нормативными ожиданиями, а следовательно, не подпадающая под опреде­ление роли (например, положение «униженных», «верующих» или «сторонников теории X»), то совмещение будет полным. Последнее значение, похоже, также приемлемо для Бхаскара, что видно из приведенной выше цитаты. Например, обсуждая мир жизненного опыта, он поясняет, что этот «мир зависим от онтологического и социального контекстов, в которых протекает значимый опыт» [5, 97]. Хотя это утверждение не относится к числу принципиаль­ных сходств между нашими концепциями, я привожу его потому, что в М/М-подходе я не задаюсь целью свести все проблемы, с которыми сталкиваются агенты в унаследован­ных от прошлого структурах, к ролям (и, таким образом, не ограничиваю морфогенетическии потенциал деятельно­стью в рамках ролевых требований, не свожу двигающие морфогенез интересы к ролевым интересам). При рассмотре­нии взаимодействия между двумя уровнями М/М-подход главное внимание уделяет тому, как структуры обусловли­вают действующих в их деятельности.

Подчеркну, наконец, одно из важнейших совпадений ТМСД с М/М-подходом. С точки зрения последнего, струк­турное обусловливание деятельности (принуждением и ограничением или созданием благоприятных условий) никогда не оказывает непосредственного «гидравлического давления». Именно поэтому предпочтительнее говорить о сочленяющих их «посредниках», чем о соединяющих их «механизмах», ибо в рассматриваемых процессах нет ниче­го механического (и ничего, что бы отрицало человеческую субъективность). То же самое можно сказать о ТМСД, ибо, по Бхаскару, интенциональность отличает деятельность от структуры. «Интенциональное человеческое поведение при­чинно, ...оно всегда причиняется соображениями... и толь­ко поэтому оно определяется как интенциональное» [5, 90]. М/М-подход отражает тоже самое убеждение, а потому фак­тически концептуализирует обусловливание действия структурой в понятиях последней, добавляя мотивирующие соображения для объяснения по-разному совершающихся (в силу различия позиций) действий.

Картина трансформации и морфогенеза

Мы говорили о «структуре» и «взаимодействии» как двух принципах объяснения и об «опосредующих процес­сах» как принципе объяснения, соединяющем два первых. Теперь взаимосвязи этих процессов необходимо наглядно изобразить так, чтобы вид этих связей отличался от обыч­ных разнонаправленных стрелок, а наш рисунок не был бы похож на диаграммы теоретиков-конфляционистов. Ос­новное отличие состоит, конечно, в том, что конфляциони-сты, хотя и могут приписать значимость течению времени, все-таки совершенно неспособны признать внутреннюю ис­торичность процесса. Ведь время — это среда, куда более необходимая для совершения процессов, чем необходим воздух для дышащих существ. Но допущение эпифеномена-лизма или взаимного конституирования означает, что во всякое мгновение времени процесс можно обрисовать совер­шенно одним и тем же образом. Однако для неконфляцио-нистов все обстоит совершенно иначе, ибо для них сам по себе процесс протяжен во времени (и каждый момент его согласуется не с одной и той же вечной диаграммой, но с особой фазой на карте исторического потока). Как аналити­чески, так и практически различные фазы разведены меж­ду собою не просто как аспекты единого процесса, но и как части временного следования. Более того, так как счи­тается, что структуры имеют лишь относительную длитель­ность и трансформация/морфогенез характеризует лишь окончательную фазу процесса, то и модель тоже указывает на последовательные циклы его прохождения.

Таким образом, признается, что каждому циклу, привле­кающему наше внимание, поскольку он представляет для нас содержательный интерес, предшествуют предыдущие циклы, а за ним идут последующие, будь то воспроизводя­щие или трансформирующие, морфостатические или мор-фогенетические. Действие обязательно непрерывно («нет людей — нет и общества»), но ведь структуры действуют в течение какого-то времени и потому прерывны (имеют лишь относительную длительность). Изменение структур означает, что последующая деятельность будет обусловлена и оформлена совершенно иначе (нынешнее общество явля­ется продуктом ныне живущих людей ничуть не более, чем будущее общество окажется продуктом деятельности наших наследников). От конкретной проблемы зависит то, как вычленяются особые аналитические циклы: результа­том являются общие диаграммы, которые наполняет содер­жанием исследователь. Утверждения о значительном сход­стве между трансформационной моделью и М/М-подходом будут в конце концов подкреплены решающим доводом в том и только в том случае, если графические отображения процессов в них будут совершенно отличаться от того, что предлагают теоретики-конфляционисты, а диаграммы ока­жутся очень похожими друг на друга. Как будет показано ниже, дело обстоит именно так, но для этого нам необходи­мо сделать некоторые замечания и уточнения, касающиеся эволюции в графических схемах Бхаскара.

В ранней работе «Возможность натурализма» (1979) [4] он предложил, так сказать предварительную модель связи между личностью и обществом. В многих отношениях она слишком фундаментальна. Во-первых, хотя в ней есть и «до», и «после», но нет подлинной историчности; несмотря на разрыв посередине, данная модель могла бы служить эвристическим инструментом описания каждого и любого момента времени, а не какой-либо одной конкретной фазы исторического процесса. Во-вторых, в некоторых отношени­ях эта модель «сверхперсонализирована», кажется, что структурные влияния идут исключительно через социали­зацию и сказываются непосредственно на (всех) индивидах. В-третьих, «прежде» и «после» не связаны взаимодействи­ем и не опосредованы «отношениями производства». Короче говоря, перечисленное указывает на недооценку, соответст­венно, историчности, эмерджентного возникновения и опосредования.

Итак, хотя наличие противоположно направленных стрелок отличает эту модель от сращения снизу вверх и сверху вниз, однако здесь не отображены именно те свойст­ва (историчность, эмерджентное возникновение и опосредо-вание), которые, как было показано выше, решительно от­деляют ТМСД от срединного сращения. Если бы этим все и заканчивалось, тогда эта модель могла бы легко быть ус­воена сторонниками срединного сращения и, возможно, именно она несет основную ответственность за то, что кое-кто усмотрел сродство между нею и теорией структурации.

Однако через десять лет Бхаскар переработал эту фунда­ментальную модель, причем за счет того, что ввел в нее те свойства, которые были опущены ранее. В работе * Но вое призвание реальности» (1989) он внес следующие принци­пиальные изменения (они отражены на диаграмме). Во-первых, в точках 1 и 2 эксплицитно представлено вначале эмерджентное возникновение, а затем влияние (в настоя­щем) структурных свойств, непреднамеренные последствия прошлых действий и непризнаваемые условия нынешней деятельности.

Во-вторых, было уточнено, что понимание действующи­ми своего социального мира ограничено воздействием этих свойств, причем в точках 3 и 4 это усугубляется ограничен­ностью в их понимании самих себя, что, в свою очередь, обеспечивает необходимый процесс производства (который теперь включается в диаграмму) опосредованным продук­том агентов, далеко не в полной мере способных осознать, почему они находятся в таких именно отношениях и почему они в этих ситуациях делают именно то, что делают.

Наконец, в-третьих, ключевую роль теперь играет разби­ение процесса на временные фазы, диаграмма теперь явля­ется протяженной во времени последовательностью, где точка 1 — эксплицитный результат предшествующего цик­ла, а 1' сигнализирует о начале нового, отличающегося последующего цикла (в случае трансформации). Если ре­зультатом является воспроизводство, то в следующем цикле нам вновь придется иметь дело с той же самой структурой, но не обязательно с тем же самым действием.

Если принять эти три уточнения, то теперь модель пре­красно согласуется с базовой диаграммой «морфогенез/ морфостазис». Наложение этой модели на диаграмму, по-видимому, полностью оправдывается некоторыми коммен­тариями Бхаскара, которые недвусмысленно дистанцируют его ТМСД от срединного сращения вообще и теории струк-турации в частности. Поскольку речь идет об эмерджентном возникновении, он настаивает на влиянии предшествую­щих структур на последующее взаимодействие, которое трансформирует их, и теперь он изображает их более исто­рически, нежели sub specie aeternitatis, как это было в первой диаграмме. Он замечает при этом, что «склонен дать струк­турам (понимаемым как нечто, обладающее трансфактичес­кой действенностью) более сильное онтологическое обосно­вание и сделать более сильное ударение на гаредсуществова-нии социальных форм», чем это делает Гидденс. Кроме то­го, теперь Бхаскар также подчеркивает, что «теория не должна обязательно быть статичной, но может давать абст­рактную картину потоков, циклов и движений... которая в тенденции приложима к конкретным историческим ситу­ациям» [6, 85]. Действительно, темпоральность — это не возможный выбор, но необходимость, ибо, как констатиру­ет Бхаскар, «социальные структуры должны быть заземле­ны в пространстве и локализованы во времени, а простран­ство/время должно рассматриваться как поток и быть сце­ной происходящего»* [6, 93].

* Игра слов: «space/time is to be seen/scene as a flow».

Таким образом, оправдано эксплицитное введение в модель потока как историчности, но оправдано также и расчленение его на фазы, так как Бхаскар утверждает, что ТМСД «порождает» четкий крите­рий исторически значимых событий, а именно тех, которые «инициируют или конституируют размежевания, мутации или общие трансформации социальных форм» [5, 77]. Нако­нец, его уточненная диаграмма содержит теперь опосредую-щие процессы, т. е. она показывает отношения между лока­лизованными на определенных позициях практиками, не­сводимыми к межличным взаимодействиям тех, кто зани­мает эти позиции для какой-то работы или как официаль­ное лицо. Сходным образом и в рамках М/М-подхода счита­ется, что взаимодействие исходит от тех, кто занимает пози­ции, находится в ситуациях и принадлежит не к тем, кто обусловливает многое из того, что можно из них сделать.

Ниже приводится основная диаграмма морфогенезиса/ морфостазиса:

Его основные теоремы, конституирующие аналитичес­кий дуализм, таковы: (i) структура с необходимостью пред­шествует по времени действию(ям), трансформирующе-му(им) ее (Бхаскар, как мы видели, с этим согласен и усили­вает значимость аналитического вычленения, когда подчер­кивает, что «игры жизненного мира всегда инициируются, обусловливаются и завершаются извне самого жизненного мира»); (п) разработка структуры с необходимостью оказы­вается по времени более поздней, чем действия, трансфор­мировавшие ее (для Бхаскара структуры лишь относитель­но постоянны; их постоянство или трансформация — это результат установленной практики, а не произвольного вза­имодействия).

С некоторыми изменениями диаграммы ТМСД и М/М теперь вполне можно соединить следующим образом (с обо­значениями Бхаскара над чертой и моими обозначениями под чертой в скобках).

Поскольку все линии фактически не прерываются, то этот дуализм носит скорее аналитический, нежели фило­софский характер, он является теоретической необходимо­стью для того, чтобы раскрытие и объяснение процесса, вовлеченного в структурирование общества, и специфиче­ских форм реструктурирования имело место во времени. Проекция всех горизонтальных линий в обе стороны соеди­няет предшествующие и последующие циклы историческо­го процесса структурирования. И это в равной мере прису­ще и ТМСД, и М/М подходу, допуская возможность их со­вместного изображения. Тем не менее, я все же предпочи­таю мои графики по одной простой, но важной причине: мой период Т2 и ТЗ (когда предшествующие структуры постепенно трансформируются, а новые медленно выраба­тываются) графически показывает, что нет периода, когда общество неструктурировано. В чисто визуальном смысле бхаскаровский Т2 — Т1' (вопреки его намерениям) можно понять так, что свойства структуры сосредоточиваются на этом интервале, в процессе «производства».

Я утверждала, что аналитический дуализм — это дело теоретической необходимости, если мы хотим четко зафик­сировать процессы, способные объяснить определенные со­циальные изменения, т. е. если мы хотим развивать полез­ные социальные теории для работающих исследователей (для которых социальная онтология, утверждяющая tout court, что каждое действие в любой момент обладает потен­циалом воспроизводства и трансформации, — это белый слон). По Бхаскару, ТМСД «может служить основой для подлинного понятия изменения, а следовательно, и исто­рии» [5, 77]. На то же самое претендует и М/М-подход, а содержательно мне удалось, надеюсь, продемонстрировать это в «Социальных истоках системы образования» [2]. Я согласна с Бхаскаром, что такой подход дает нечто, на что не способны конфляционистские теории всех видов сраще­ния. Действительно, что касается концепций срединного сращения, изменение в них остается для Бхаскара «чем-то мистическим» [5, 77]. Так оно и есть, и выше мы как раз показали, почему это должно быть так, когда придержива­ются понятия «двойственности структуры». Таким образом, теория структурации перекликается здесь с разочаровываю­щим утверждением Гидденса о том, что «не имеет смысла искать общую теорию стабильности и изменения социальных систем, так как условия социального воспроизводства слишком резко разнятся среди различных типов общества» [11, 215]. Следовательно, его социальная онтология вручает исследователю-практику приспособление для «обострения чувствительности»; подходы ТМСД и М/М стремятся обес­печить набор инструментов, а поскольку эти инструменты предполагают, что ученые-практики будут много (и основа­тельно) работать с ними, то они и устроены так, чтобы с ними можно было работать, чтобы они имели практическое применение.

С учетом этой цели важно отметить, что сходство, уста­новленное между ТМСД и М/М-подходом, коренится в са­мом реализме. Так же, как индивидуализм и холизм пред­ставляли собой социальные онтологии, приверженность к которым соответствующим образом конституировала соци­альный мир, а затем и давала указания, как его изучать и объяснять (методологический индивидуализм и холизм как конфляционистские программы, действующие в противопо­ложных направлениях), так и реалистская социальная он­тология предполагает методологический реализм, вопло­щающий в жизнь ее приверженность глубине, стратифика­ции и возникновению, как основным определениям соци­альной реальности. Таким образом, моя задача здесь заклю­чалась в том, чтобы показать, что если иметь в виду эти основополагающие принципы реализма, то их можно толь­ко уважать и отражать в методологическом реализме, кото­рый рассматривает структуру и деятельность через «анали­тический дуализм» (чтобы быть в состоянии исследовать связи между этими раздельными стратами, каждая из кото­рых обладает своими собственными автономными, неунич­тожимыми, развивающимися качествами) и который, сле­довательно, отвергает любую форму сращения (восходяще­го, нисходящего или срединного) в социальном теоретизировании.

Конечно, прав У. Аутвейт, говоря, что социальный реа­лизм совместим с самым широким кругом социальных тео­рий, но я полагаю, что эта широта является, скорее, предме­том не формальных, а содержательных взаимодополнений. Другими словами, хотя вполне возможны ожесточенные споры реалистов об относительной содержательной важнос­ти различных структур и порождающих механизмов (марксисты против антимарксистов, например), тем не менее по формальным понятиям эти антагонисты будут вместе выступать за методологический реализм, Это происходит потому, что формально реализм как таковой предан объяс­нительной модели, которая признает и включает в себя предшествующие структуры как порождающие механиз­мы, их взаимодействие с другими объектами, обладающи­ми властью причинения и соответствующими обязательст­вами в том, что называется стратифицированным социаль­ным миром, и непредсказуемые, но тем не менее объясни­мые результаты взаимодействий этих объектов, происхо­дящих в открытой системе, называемой обществом. В содер­жательных понятиях можно сколько угодно спорить о том, какие структуры, какие типы взаимодействия и какие ре­зультаты должны быть приоритетными, и как их следует анализировать, но при этом не расходиться во мнениях по поводу природы и формата объяснения как такового. Поэто­му, раз М/М подход не делает каких бы то ни было содержа­тельных суждений, не удивительно, что его общая диаграм­ма— четырехугольник «аналитического дуализма» — так­же довлеет непосредственно над основной объяснительной моделью, как это изображено в единственной полноценной книге, посвященной методологическому реализму, — моно­графии Э. Сейера[17]. Вводя обычные заголовки — «струк­тура», «взаимодействие» и «результат» — можно четко обозначить сходства со схемой Сейера «Структуры каузаль­ного объяснения». Эти сходства неизбежны, если состоя­тельны аргументы, приведенные в данной главе, о том, что «аналитический дуализм» внутренне присущ социаль­ному реализму.

ТМСД — это щедрый дар философа, в разработке фунда­ментальных вопросов вышедшего далеко за рамки нашей дисциплины; М/М-подход — произведение социолога-прак­тика, который чувствует себя обязанным углубиться в уточ­нение своего инструментария, чтобы создать в высшей сте­пени применимую социальную теорию. Таким образом, этот подход не просто дает «ясный критерий исторически значи­мых событий», не просто пытается идентифицировать их, но стремится идти дальше, к раскрытию их смысла. Пред­стоит еще много тонкой работы над концептуализацией стуктурного обусловливания, конкретизацией того, как со­вершается перенос структурных влияний (не гидравличе­ским способом, но как разумных оснований поведения) на данных агентов, занимающих определенные позиции и на­ходящихся в определенных ситуациях («кто», «когда» и «где») и над стратегическими комбинациями, результатом которых является скорее морфогенез, чем морфостазис (с каким результатом). [...] Оказывается, что это предприятие получило благословение Бхаскара, если учесть его мнение о том, что «особый теоретический интерес социологии за­ключен именно в (объяснении) процессов дифференциации и стратификации, производства и воспроизводства, мута­ции и трансформации, непрерывного перемалывания и бес­престанных подвижек сравнительно постоянных отноше­ний, предполагаемых данными социальными формами и структурами» [4, 41]. Так и обстоит дело, и мой главный интерес выходит за рамки создания приемлемой социаль­ной онтологии, поскольку я стремлюсь представить дейст­вующую социальную теорию. Но последняя должна иметь в основании первую (в противном случае предрешено ее сползание в инструментализм). Именно этому и была посвя­щена данная глава, т. е. было показано, как эмерджентист-ская онтология с необходимостью влечет за собой аналити­ческий дуализм, особенно если она должна произвести рабо­тающую методологию для практического анализа общества как досадного факта.

ЛИТЕРАТУРА:

Бхаскар Р. Общества // Социо-Логос. Вып. 1. М.: Прогресс, 1991.

Archer M. The Social Origins of Educational System. L.: Sage, 1979.

Benton T. Realism and Social Science: Some Comments on Roy Bhaskar’s The Possibility of Naturalism // Radical Philosophy, 27, Spring, 1981.

Bhaskar R. The possibility of naturalism. N.Y.; L.: Harvester Wheat-sheaf, 1979.

Bhaskar R. Reclaiming Reality. L.: Verso, 1989.

Bhaskar R. Beef, Structure and Place: Notes from a Critical Naturalist Perspective // Journal for the Study of Social Behavior, 13, 1985.

Blati P. Exchange and power in social life. N.Y.: Wiley, 1964.

Bucklev W. Sociology and modern systems theory. N.Y.: Prentice Hall, 1967.

Cohen P. S. Modern Social Theory. L.: Heinemann, 1968.

Gellner E. Explanations in History // Modes of Individualism and Collectivism / Ed. by J. O’Neill. L.: Heinemann, 1973.

Giddens A. Central problems in Social Theory: Structure and Contra­diction in Social Analysis. L.: Macmillan, 1979.

Giddens A. The Constitution of Society: Outline of the Theory of Struc-turation. Cambridge: Polity Press, 1984.

Layder D. Structure, Interaction and Social Theory. L.: Routledge and Kegan Paul, 1981.

Lockwood D. Social integration and system integration // Exploration in social change / Ed. by Zollschau Z. and Hirsch W. L.: Routledge and Kegan Paul, 1964.

Outhwaite W. Realism, naturalism and social behavior // J. for the Theory of Social Behaviour. Vol. 20. № 4, 1990.

Outhwaite W. Agency and Structure // Anthony Giddens: Consensus and Controversy / Ed. by Clarke J. et al. Palmer: Basingstoke, 1990.

Saver A. Method in Social Sciences: A Realist Approach. L.: Rout-ledge, 1992.

WatkinsJ. W. N. Methodological Individualism and Social Tendencies “ Readings in the Philosophy of the Social Sciences / Ed. by Brodbeck M. N-Y.: Macmillan, 1971. 7*