§ 1. Вынесение заведомо неправосудного судебного акта: проблемы законодательной регламентации

В главе 1 работы к ограничениям, обеспечивающим правосудие как познавательно-правоприменительную деятельность, мы отнесли нормы, содержащиеся в ст. ст. 303, 305, 307—308 УК.

Начать изложение материала, касающегося данных предписаний, следует с характеристики состава вынесения заведомо неправосудного приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305 УК), поскольку данное преступление посягает на саму сердцевину деятельности по осуществлению задач правосудия, на правосудие в узком смысле этого слова. По указанным соображениям вряд ли можно было одобрить позицию составителей одного из проектов УК РФ, которые в качестве одного из вариантов предлагали исключить названный состав из Уголовного кодекса1.

Напротив, закрепление в последнем нормы, предусматривающей ответственность за неправосудие, представляется оправданным.

Нельзя вместе с тем не обратить внимания на ряд проблем, вызванных преимущественно нечетким описанием признаков указанного состава преступления.

Весьма интересным, например, представляется вопрос о моменте окончания данного преступления. В юридической литературе преобладающей по этому вопросу является точка зрения, в соответствии с которой вынесение заведомо неправосудного судебного акта считается оконченным с момента подписания его судьями или судьей единолично (в установленных законом случаях) независимо от вступления его в законную

130

силу2. Однако встречается и иная позиция по рассматриваемому вопросу. Так, В.К. Глистиным высказано мнение, что указанное преступление следует считать оконченным с момента провозглашения приговора3. Данная позиция родилась, очевидно, не на голом месте. В ее пользу говорит, во-первых, тот факт, что в главе 25 УПК «Постановление приговора» регламентируются вопросы, касающиеся провозглашения приговора. Да и в практике высших судебных инстанций намечается именно такой подход к определению понятия «вынесение приговора». В частности, в п. 9 Постановления № 3 Пленума Верховного суда СССР от 31 июля 1981 г. с последующими изменениями «О практике назначения наказания при совершении нескольких преступлений и по нескольким приговорам» значится: «Судам следует исходить из того, что, поскольку вынесение приговора завершается его публичным провозглашением, правила назначения наказания по совокупности приговоров, предусмотренные ст. 41 УК РСФСР... применяются в случаях совершения осужденным нового преступления после провозглашения первого приговора, но до полного отбытия назначенного по нему основного и дополнительного наказания»4.

Есть, однако, и некоторые сомнения для такого вывода. В отдельных статьях УПК законодатель, имея в виду оглашение судебных актов, говорит о последних как об уже вынесенных. Такова, например, ст. 339 УПК, в которой, во-первых, подчеркивается, что при вынесении определения суд руководствуется требованиями статей 306, 307 и 312 Уголовно-процессуального кодекса, посвященных порядку совещания судей и составлению приговора. Во-вторых, здесь указывается, что «вынесенное определение немедленно оглашается в зале судебного заседания председательствующим либо членом суда».

Возникает также вопрос следующего порядка. Если исходить из того, что моментом окончания данного преступления признается время оглашения судебного акта, то как же следует оценивать ситуацию, когда, скажем, приговор не был оглашен? Такое, во всяком случае теоретически, возможно. В судебной практике известны случаи, когда в совещательной комнате выносится один судебный акт, а оглашается другой. О таких ситуациях сообщили 3,12 % опрошенных нами адвокатов. Меж-

131

ду тем подобное нарушение УПК не рассматривается как основание для отмены приговора.

Следовательно, и такой приговор будет исполнен. Подчеркнем также, что по отношению к некоторым судебным актам законодатель не устанавливает требования их оглашения (например, в отношении актов надзорной инстанции).

Думается, что традиционное мнение по данному вопросу более предпочтительно, ибо опасность причинения существенного вреда правосудию появляется значительно раньше, чем оглашается неправосудный судебный акт. В то же время полагаем, что название некоторых статей УПК следовало бы сформулировать более точно. Так, ст. 339 можно было бы именовать «Вынесение и оглашение определения»5.

Актуальным представляется и вопрос о субъектах данного преступления. Казалось бы, законодатель определил их круг однозначно, указав в качестве таковых только судей. Следует, однако, отметить, что подавляющее большинство ученых, прибегая к методу систематического толкования, относили и относят к судьям также народных заседателей, поскольку процессуальное законодательство под термином «судья» понимает не только председательствующего, но и народных заседателей (п. 5 ст. 34 УПК). В то же время необходимо обратить внимание на нормативные акты, в которых термин «судья» имеет более узкое значение. Например, в соответствии с п. 3 ст. 1 Закона РФ от 28 июня 1992 г. (в редакции Федерального закона от 21 июня 1995 г.) «О статусе судей в Российской Федерации» «судьями... являются лица, наделенные в конституционном порядке полномочиями осуществлять правосудие и исполняющие свои обязанности на профессиональной основе»6. Узкое значение понятия «судья» заложено и в ряде конституционных норм. Так, ясно, что именно о профессиональном судье идет речь в ст. 119, устанавливающей требования, предъявляемые к судьям, среди которых значатся: достижение 25-летнего возраста, наличие высшего юридического образования и стажа работы по юридической профессии не менее пяти лет.

Мы видим, следовательно, что анализируемое понятие употребляется в законе как в узком, так и в широком смысле слова. Вопрос же о том, в каком именно значении употребляется это понятие в УК, представляется проблематичным. С одной

132

стороны, обращает на себя внимание тот факт, что в главе 31 УК наряду с термином «судья» употребляется такой термин, как «иные лица, участвующие в отправлении правосудия» (ч. 1 ст. 295, ч. 1 ст. 296, ч. 2 ст. 297, ч. 1 ст. 298, ч. 1 ст. 311), под который вполне могут попадать и народные заседатели. Но с другой стороны, весьма странно было бы положение, когда последние, будучи равными с профессиональными судьями как в процессе постановления приговора, так и в плане защиты их жизни, здоровья и безопасности, не несли бы, в отличие от судьи, никакой ответственности за вынесение неправосудного судебного акта.

Нам представляется, что народный заседатель должен рассматриваться в качестве субъекта преступления, предусмотренного ст. 305 УК. Но во избежание неоднообразного толкования положений этой статьи следовало бы непосредственно в тексте дать исчерпывающий перечень лиц, чьи действия охватываются содержащимся здесь запретом7. В этот перечень совместно с судьей, народным заседателем следует включать также арбитражного заседателя, совместно с судьями арбитражных судов участвующего в вынесении судебных актов.

Особого обсуждения заслуживает вопрос о возможности отнесения к субъектам данного преступления присяжных заседателей. Некоторые ученые считают, что указанные лица в том случае, когда они участвуют в вынесении заведомо незаконного вердикта, должны нести ответственность по ст. 305 УК8. На наш взгляд, действующий УК для такого вывода не дает оснований. В других статьях главы 31 данного нормативного акта, посвященных охране жизни, здоровья, безопасности участников процесса, законодатель присяжных заседателей называет особо, вслед за судьями, следовательно, отделяет их от последней категории субъектов процессуальной деятельности. Вряд ли в рамках одной и той же главы Уголовного кодекса один и тот же термин может иметь различный объем. Напротив, нам представляется, что законодатель не счел необходимым предусматривать ответственность за вынесение заведомо незаконного вердикта присяжными заседателями. Возможно, при этом он исходил из того, что компетенция присяжных заседателей иная, чем судьи, а также из того, что в случае вынесения присяжными заседателями неправосудного обвинительного вердик-

133

та, положение может быть исправлено судьей либо путем роспуска коллегии присяжных заседателей и направления дела на новое рассмотрение в ином составе суда со стадии предварительного слушания, в том случае, когда судья считает, что отсутствует событие преступления или не доказано участие подсудимого в совершении преступления (ч. 3 ст. 459 УПК), либо путем постановления оправдательного приговора, если председательствующий судья признал отсутствие в деянии состава преступления (ч. 4 ст. 459 УПК).

Предусмотрены в процессуальном законе и некоторые гарантии недопущения тенденциозности состава присяжных заседателей (ст. 441 УПК), предотвращения влияния на присяжных заседателей (ст. 445 УПК), а также меры воздействия на присяжных заседателей, нарушающих свои обязанности (части 4 и 5 ст. 437 УПК).

И все же позволим себе высказать сомнение относительно правильности того, что присяжный заседатель оказался вне круга субъектов преступления, предусмотренного ст. 305 УК. Одним из веских аргументов, который обычно приводится против суда присяжных, заключается в том, что «недопустимо доверять решение человеческих судеб людям, которые не несут ответственности за правомерность своих выводов»9. Между тем, согласно общему правилу, изложенному в ч. 1 ст. 459 УПК, вердикт присяжных заседателей обязателен для суда. Представляется, что закон должен относить к числу субъектов преступления, предусмотренного в ст. 305 УК, всех лиц, которые принимают участие в отправлении правосудия и вынесении судебных актов: судей, присяжных, народных и арбитражных заседателей. Выполнение сверхважной функции по отправлению правосудия должно сочетаться с серьезной ответственностью в случае существенного от нее отклонения.

Вопрос о возможности признания субъектом анализируемого состава преступления присяжных заседателей не является абсолютно новым.

Активно обсуждался он и в XIX столетии. В теории российского уголовного права было распространено мнение, что статья об ответственности за неправосудие предполагает возможность применения ее и к присяжным заседателям10. В XIX веке в судебной практике не встречалось случаев привлечения при-

134

сяжных заседателей к ответственности по ст. 394 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Редакционная комиссия по составлению Уголовного уложения, решая этот вопрос, пришла к выводу, что возбуждение уголовных дел о неправосудии присяжных заседателей было бы крайне затруднительно, так как исследование подобного преступления связано с обнаружением тайны совещания присяжных заседателей, нарушение коей подорвало бы незыблемость приговоров и доверие к суду присяжных. Поэтому комиссия сочла возможным ограничить ответственность присяжных заседателей случаями взяточничества11. Мнение комиссии разделяли не все ее члены. В частности, председатель комиссии Э.В. Фриц и министр юстиции Н.В. Муравьев в представлении проекта особому совещанию при Государственном совете высказались за то, что по буквальному смыслу ст. 548 Уложения под последнюю должны подпадать и случаи неправосудия присяжных заседателей и что трудность доказать какое-либо деяние не дает права оставить его безнаказанным. Возможно, благодаря этим доводам в Уголовном уложении 1903 г. присяжные оказались в числе субъектов неправосудия12.

Указание законодателя на заведомость неправосудности судебного акта исключает вывод о возможности совершения данного преступления по неосторожности.

В данном составе преступления формой вины выступает лишь прямой умысел. Субъект не только осознает, что принимает участие в вынесении неправосудного (несоответствующего закону или необоснованного) судебного акта, но и желает его постановления. Свое желание субъект выражает в том случае, когда судебный акт выносится коллегиально, путем соответствующего голосования. Отсюда следует сделать вывод о том, что судья, оставшийся при голосовании в меньшинстве, но вынужденный в силу указания закона подписать вынесенный путем голосования судебный акт (см., например, ч. 3 ст. 312 УПК), не должен нести ответственности по ст. 305 УК13.

Многие ученые, давая оценку ситуации, когда неправосудный приговор явился следствием небрежности судей, недобросовестного отношения к своим обязанностям, подчеркивают, что судьи в этом случае могут быть привлечены к уголовной ответственности по ст. 293 УК за халатность, если их дей-

135

ствия повлекли существенные нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства14. Но однозначно ли должна восприниматься такая рекомендация?15

Еще в период действия ст. 177 УК РСФСР 1960 г. И.Л. Пет-рухиным подчеркивалось, что последняя почти не применяется, поскольку при вынесении неправосудных приговоров судьи обычно утверждают, что действовали неумышленно, доверились следователю и прокурору, допустили невнимательность, и что опровергнуть такие утверждения практически невозможно. Автор при этом писал: «Желательно изменить закон, предусмотрев уголовную ответственность судей не только за умысел, но и за грубую небрежность, повлекшую осуждение невиновных... Конечно, должна быть наказуема грубая небрежность, повлекшая тяжелые последствия»16. Возможно, проблема, о которой писал в 1991 г. И.Л. Петрухин, частично снята путем конструирования квалифицированного состава халатности. Однако в целях повышения внимательности и предусмотрительности судей при вынесении судебных актов — выполнении действия, требующего высокой гражданской и профессиональной ответственности, было бы целесообразно учесть опыт тех государств, уголовные кодексы которых предусматривают ответственность за неизвинительные судебные ошибки. Так, согласно ст. 447 Уголовного кодекса Испании, «судья или магистрат, который по грубой неосторожности или непростительному незнанию вынесет явно незаконный приговор или решение, наказывается лишением прав занимать соответствующие должности или государственный пост на срок от двух до шести лет». Как указывалось ранее, уголовная ответственность за ошибочные судебные решения предусматривалась и дореволюционным российским законодательством (ст. 398 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных).

Ответственность за вынесение заведомо неправосудного судебного акта повышается, если это деяние связано с вынесением незаконного приговора суда к лишению свободы или повлекло иные тяжкие последствия.

Нельзя не обратить внимания на один из недостатков формулировки ч. 2 ст. 305 УК. Законодатель рассматривает незаконное осуждение лица к лишению свободы в качестве послед-

136

ствия вынесения заведомо неправосудного приговора. Нам это представляется неточным. Осуждение к тому или иному виду наказания не может рассматриваться как последствие данного преступления, ибо оно составляет сущность вынесения неправосудного акта. Поэтому правильнее было бы указать те виды злоупотреблений, которые значительно повышают степень общественной опасности содеянного судьей (судьями). Наряду с незаконным осуждением к лишению свободы сюда должны быть отнесены незаконное осуждение к смертной казни, незаконное оправдание лица, совершившего тяжкое или особо тяжкое преступление.

Наступление тяжких последствий следует рассматривать в качестве второго квалифицирующего признака.

По нашему мнению, законодатель не учел повышенной степени общественной опасности вынесения заведомо неправосудного приговора, выразившегося в осуждении заведомо невиновного лица, ибо в таком случае сознательно не выполняется стоящая перед правосудием задача, для достижения которой законодатель создал все необходимые условия. Нам представляется, что это упущение можно было бы исправить путем конструирования еще одного квалифицированного состава преступления, который занял бы промежуточное место между простым составом вынесения заведомо неправосудного судебного акта и тем квалифицированным составом, который ныне содержится в ч. 2 ст. 305 УК и который, в свою очередь, приобрел бы в случае принятия законодателем нашего предложения статус особо квалифицированного состава.