§ 3. Классификация посягательств против правосудия и ее отражение в системе Особенной части УК РФ

Уже определение правосудия (в широком смысле) как системы общественных отношений, призванных обеспечить предпосылки, нормальное осуществление, а также претворе-

ние в жизнь результатов охранительной, познавательно-право-применительной, процессуально-упорядоченной деятельности суда и содействующих ему органов и лиц, заставляет предположить, что данный объект уголовно-правовой охраны не может быть представлен как односложное защищаемое благо. Качество посягательства на «правосудие вообще» вряд ли принадлежит какому-либо из преступлений, ответственность за которые предусмотрена ст. ст 294—316 УК РФ. Напротив, эти преступления затрагивают отдельные стороны процессуальной или постпроцессуальной деятельности либо некоторые отношения, возникающие в ходе указанной деятельности, мешают в большей мере развитию какого-либо одного из свойств последней, которая в своем осуществлении к тому же проходит несколько этапов.

Отсюда вытекает необходимость выяснения структуры защищаемого блага, и уже это заставляет усомниться в правильности подхода к определению непосредственных объектов конкретных видов преступлений74 против правосудия, который является господствующим в юридической литературе. Подход этот заключается в том, что основной непосредственный объект преступления отождествляется с объектом преступлений, включенных в соответствующую главу. При этом ученые либо избегают вообще упоминаний о непосредственных объектах отдельных посягательств против правосудия75, либо называют в качестве таковых нормальную деятельность органов прокуратуры, следствия и суда76 и т. п. Иногда в качестве основного непосредственного объекта указываются деятельность отдельных судов, непосредственно осуществляющих функции правосудия, и деятельность органов, в этом им содействующих77. Не случайно, что классификации посягательств, включенных в главу о преступлениях против правосудия, строились в основном по признаку субъекта преступления78. Следует при этом подчеркнуть, что единства в классификации достигнуто не было. Так, А. Сахаров и Н. Носкова подчеркивали, что глава о преступлениях против правосудия включает три группы преступлений:

— преступления, совершаемые работниками правоохранительных органов;

— преступления, совершаемые гражданами;

— преступления, совершаемые лицами, отбывающими наказание79 .

Сходную позицию занимал Б.В. Здравомыслов, выделявший также три группы преступлений:

— преступления, которые совершают должностные лица — работники органов правосудия;

— преступления, совершаемые лицами, в отношении которых применены меры правового принуждения;

— преступления, совершаемые иными лицами, нарушающими общегражданские обязанности оказывать содействие правосудию80 .

Другая классификация предложена Ш.С. Рашковской. Ее группировка преступлений против правосудия содержит 4 элемента:

— преступления против правосудия, совершаемые должностными лицами — работниками органов дознания, предварительного следствия, прокурорами, судьями;

— преступления, совершаемые лицами, нарушающими возложенную на них законом обязанность содействовать отправлению правосудия;

— преступления, совершаемые осужденными и другими лицами, подвергшимися иному виду уголовно-правового принуждения;

— преступления, совершаемые другими лицами, препятствующими отправлению правосудия81.

Еще одна классификация имеется в «Учебнике уголовного права» под редакцией И.Я. Козаченко, З.А. Незнамовой, Г.П. Новоселова. Здесь хотя и выделены три группы посягательств против правосудия, как и в вышеназванных классификациях, однако группировка несколько иная:

1) преступления, совершаемые должностными лицами и работниками правоохранительных органов, органов правосудия (ст. ст. 299-303, 305, 311 УК);

2) преступления, совершаемые частными и должностными лицами, привлекаемыми к отправлению правосудия или связанными с отправлением правосудия (ст. ст. 294—298, 304, 306, 308, 310, 312-313, 316 УК);

3) преступления, совершаемые лицами, в отношении которых правосудие осуществилось, либо лицами, обязанными исполнять судебный акт (ст. ст. 313—315 УК)82.

На наш взгляд, построение классификации преступлений

против правосудия с учетом их субъекта также требует единства критерия. В приведенных группировках, думается, подобного единства нет.

Такие группировки осуществлены на основании не одного, а нескольких критериев, характеризующих различные качества субъекта: 1) наличие специальных признаков; 2) отнесение к должностным лицам правоохранительных органов; 3) наличие обязанности содействовать правосудию; 4) возложение обязанности подвергнуться мерам принуждения или исполнить их. Представляется, что требование единства критерия классификации должно повлечь за собой в данном случае не простую, а сложную группировку. На первоначальном этапе логично выделить две группы преступлений против правосудия, одну из которых составят преступления, совершаемые специальным субъектом, а другую — преступления, совершаемые любыми лицами, наделенными лишь признаками, обязательными для любого субъекта преступления.

При этом к первой группе преступлений будут отнесены деяния, предусмотренные в ч. 3 ст. 294, ст. ст. 299—303, 305— 308, 310—316 УК83, а ко второй — соответственно преступления, предусмотренные в ч. 1 и 2 ст. 294, ст. ст. 295—298, 304, 309 УК.

В свою очередь преступления, совершаемые в сфере правосудия специальными субъектами, могут подвергаться дальнейшей классификации с учетом тех особых качеств, которыми наделены их исполнители. Такими качествами могут быть:

— наличие служебных или должностных полномочий (ч. 3 ст. 294, ст. ст. 299-302, ч. 2 и 3 ст. 303, ст. ст. 305, 311, ч. 1 ст. 312 УК84, ст. 315 УК), в том числе отнесение к должностным лицам, осуществляющим предварительное расследование или правосудие (ст. ст. 299—302, ч. 2 и 3 ст. 303, ст. 305 УК); а также возложение обязанности исполнить приговор или иной судебный акт (ст. 315 УК) или обязанности сохранять в тайне сведения о мерах безопасности, применяемых в отношении участников уголовного процесса (ст. 311 УК);

— обладание процессуальными и постпроцессуальными правами и обязанностями, не связанными или не обязательно связанными с осуществлением должностных полномочий (ч. 1 ст. 303, ст. ст. 307—308, 310, 312—314 УК), включая возложение

обязанности содействовать правосудию или осуществлению предварительного расследования (ст. ст. 307—308 УК), обладание полномочиями лица, участвующего в гражданском деле, или его представителя (ч. 1 ст. 303 УК); возложение обязанности сохранять в тайне данные предварительного расследования (ст. 310 УК); наличие обязанности обеспечивать сохранность описанного или подвергнутого аресту имущества (ч. 1 ст. 312 УК); наличие обязанности подвергнуться мерам наказания или процессуального принуждения (ст. ст. 313—314 УК).

Особое место в этой группе преступлений, думается, занимает укрывательство, которое также может считаться преступлением со специальным субъектом. Однако в данном случае признаки специального субъекта характеризуют не столько дополнительный комплекс обязанностей и прав, сколько связь между укрывающим лицом и лицом, совершившим преступление. Причем обозначены эти признаки с помощью отрицательных понятий — отсутствие родственных или супружеских отношений (примечание к ст. 316 УК). Такие признаки состава преступления принято именовать негативными85.

Классификация преступлений против правосудия с учетом признаков субъекта имеет важное теоретическое и практическое значение. Она помогает сориентироваться, от кого именно защищено правосудие посредством уголовно-правовых ограничений, а также правильно определить лицо, подлежащее привлечению к уголовной ответственности по соответствующей статье уголовного закона. На наш взгляд, она позволяет увидеть и некоторые недостатки последнего. Так, не всегда оправдано произведенное законодателем объединение в одной части статьи Особенной части УК нескольких составов преступлений. Речь идет о тех случаях, когда один из ассоциированных составов является составом со специальным субъектом, а другой — нет. Такое объединение чревато тем, что в правоприменительной деятельности ввиду сложности толкования подобной нормы признаки субъекта, принадлежащего одному составу, могут быть перенесены на другой, что, собственно говоря, уже происходит в теории при описании составов преступлений, зафиксированных в ч. 2 ст. 312, ст. 315 УК86. Не в полной мере учтено в УК и то, что при конструировании санкций за посягательство на один и тот же объект следует учитывать, в какой мере это

посягательство было связано со злоупотреблением специальными полномочиями или игнорированием дополнительных обязанностей. Должного учета нет, например, при определении пределов наказания за деятельность работников правоохранительных органов, выразившуюся в укрывательстве преступлений и преступника. Предложения «предусмотреть повышенную ответственность» за подобные деяния по сравнению с деяниями обычных граждан высказывались и до принятия УК РФ 1996 г.87 В последнем, однако, поднимаемая проблема решена лишь частично при помощи нормы о незаконном освобождении от уголовной ответственности. Целому ряду деяний должностных лиц, затрудняющих решение задачи справедливого наказания преступника, соответствующей оценки не дано88. Совершенно напрасно, на наш взгляд, законодатель не прислушался к мнению ученых, считающих целесообразным в тех случаях, когда субъектом преступления является работник правоохранительных органов, в санкциях указывать на такое дополнительное наказание, как лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью89. Вряд ли оправданным является отсутствие указания на данный вид дополнительного наказания в санкциях ст. 299, ч. 2 и 3 ст. 301, ст. ст. 302, 305 УК.

Представляется также, что построение классификации преступлений против правосудия по данному основанию не должно освобождать ученых от группировки данных посягательств по традиционному, зарекомендовавшему себя критерию — с учетом признаков основного непосредственного объекта преступления. Без такой группировки, думается, невозможно наглядно представить себе, что именно в правосудии подлежит особой опеке со стороны уголовного закона. Ведь именно такая группировка, судя по большинству глав Уголовного кодекса, лежит в основе построения системы Особенной части. Отсутствие же в теории добротных разработок структуры правосудия как объекта уголовно-правовой охраны привело к тому, что в главе 31 УК, на наш взгляд, нет должного порядка, законодательная логика в расположении составов преступлений внутри данной главы не всегда понятна90, соотношение отдельных составов преступлений друг с другом трудно уяснить.

Нельзя сказать, что в юридической литературе в этом на-

правлении ничего не делалось. Так, отнюдь не бесперспективной была попытка построить систему преступлений против правосудия с учетом признаков их объекта, предпринятая И.С. Власовым и И.М. Тяжковой в 1968 г. «Имеет смысл, — подчеркивали авторы, — выделить использование судебно-след-ственными работниками их прав в интересах осуществления задач правосудия, а не вопреки им, в качестве подгруппового объекта преступлений, предусмотренных ст. ст. 176—179 УК РСФСР»91. Развивая эту мысль92, И.С. Власов и И.М. Тяжкова подчеркивали, что в отличие от этих преступлений остальные преступления, названные в главе 8 УК РСФСР, посягают на правосудие как бы «извне». При этом ученые отмечали, что преступления, предусмотренные ст. ст. 180—181, 183—184 УК РСФСР, «всегда препятствуют поступлению от граждан в распоряжение правосудия доброкачественных сведений и доказательств, которые представляют собой важное условие осуществления задач правосудия», что объектом преступлений, предусмотренных ст. ст. 182, 189—190 УК РСФСР, является беспрепятственное получение необходимых сведений, а преступлений, регламентированных в ст. ст. 185—188 УК РСФСР, — осуществление приговора93.

Наиболее удачной считает классификацию преступлений против правосудия по их непосредственному объекту М. Голод-нюк. Автор указывает, что такая классификация в наибольшей степени отражает те общественные отношения, которым определенные группы данных преступлений причиняют вред, и пишет: «По непосредственному объекту преступления против правосудия можно дифференцировать следующим образом.

1. Преступления, препятствующие исполнению работниками правоохранительных органов их обязанностей по осуществлению целей и задач правосудия.

2. Преступления, совершаемые в процессе отправления правосудия должностными лицами (судьями, прокурорами, лицами, производящими дознание и предварительное расследование).

3. Преступления, препятствующие осуществлению мер государственного принуждения, указанных в приговорах, решениях суда или иных судебных актах»94.

Тенденция перехода от классификации рассматриваемых

преступлений по признакам субъекта к группировке с учетом особенностей непосредственного объекта преступлений наметилась и в учебной литературе. Так, автор соответствующего раздела учебника «Российское уголовное право» считает указанный критерий положенным в основу следующей группировки преступлений, предусмотренных в гл. 31 УК:

а) посягательства на судей и сотрудников органов предварительного расследования (ст. ст. 294—298);

б) служебные преступления участников уголовного судопроизводства (ст. ст. 299—302, 305, 310—311);

в) фальсификация и сокрытие доказательств (ст. ст. 303— 304, 306-309, 316);

г) невыполнение процессуальных решений (ст. ст. 312— 315)95.

В «Учебнике Особенной части уголовного права» также, наряду с группировкой преступлений против правосудия по признаку субъектов преступления, сделана попытка классифицировать посягательства, содержащиеся в гл. 31 УК, с учетом объекта преступления. Авторы считают, что предпочтительнее говорить о закреплении в данной главе трех разновидностей уго-ловно-противоправных деяний: а) воздействия на лиц, участвующих в отправлении правосудия; б) злоупотребления правами и обязанностями представителя правосудия; в) неисполнения гражданского, служебного или общественного долга в сфере правосудия со стороны лиц, не являющихся его представителями по конкретному делу96.

Получила относительное распространение и классификация, заключающаяся в выделении следующих пяти групп преступлений:

а) посягательства, направленные на отношения по реализации конституционных принципов правосудия (ст. ст. 299—301, 305 УК);

б) посягательства на деятельность органов правосудия в соответствии с его целями и задачами (ст. ст. 294—298, 311 УК);

в) посягательства на процессуальный порядок получения доказательств по делу (ст. ст. 302—304, 306—309 УК);

г) посягательства на деятельность органов правосудия по своевременному пресечению и раскрытию преступлений (ст. ст. 310, 316 УК);

д) посягательства на отношения по реализации судебного

акта97.

Однако приведенные классификации в большей или меньшей мере страдают некоторыми недостатками. Эти недостатки выражаются как в том, что единство основания классификации не выдерживается, так и в том, что основной объект преступления как критерий классификации в действительности подменяется другим. Подтвердим сказанное на примере анализа одной из классификаций.

Неоправданным, в частности, представляется объединение под наименованием «Посягательства на судей и сотрудников органов предварительного расследования» преступлений, предусмотренных ст. ст. 294—297 УК, ибо далеко не все из этих посягательств соответствуют данному наименованию. Состав преступления, предусмотренный ст. 294 УК, вообще может иметь место без какого-либо воздействия на лиц, участвующих в отправлении правосудия или осуществляющих предварительное расследование. Не характерно посягательство на судей и для состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 297 УК, где установлена ответственность за неуважение к суду, выразившееся в оскорблении участника судебного разбирательства.

Выделенные преступления действительно могут быть отнесены к одной классификационной группе, но по другому общему свойству. Объединяет указанные преступления то, что ими нарушаются общественные отношения, призванные обеспечить предпосылки для выполнения участниками процесса и постпроцессуальной деятельности своих функций.

Отнюдь не по признаку основного непосредственного объекта преступления объединены в одну классификационную группу служебные преступления участников уголовного судопроизводства (ст. ст. 299—302, 305, 310—311)98. Если уж и говорить об общности объектов данных преступлений, то она касается лишь дополнительных объектов соответствующих преступлений, которые характеризуют престиж и осуществляемую в рамках закона деятельность государственного аппарата. Что же касается группы преступлений, объединенных авторами под рубрикой «фальсификация и сокрытие доказательств» (ст. ст. 303—304, 306—309, 316), то к ней некоторые из названных преступлений либо имеют слишком отдаленное отноше-

ние, либо не имеют такого отношения вообще. Простой состав ложного доноса, в частности, не имеет ничего общего с воздействием на процесс доказывания. А укрывательство преступления далеко не всегда является сокрытием доказательств, ибо оно возможно и в иных формах оказания помощи преступнику после совершения им основного посягательства. К тому же наименование рубрики характеризует скорее объективную сторону преступления, чем его объект. Последнее касается и такой классификационной группы, как невыполнение процессуальных решений (ст. ст. 312—315).

Сходные критические замечания могут быть отнесены и к другим предложенным в юридической литературе группировкам.

Структура правосудия как объекта уголовно-правовой охраны может быть представлена с разных позиций. Во-первых, с точки зрения тех сфер судопроизводства, где могут быть совершены общественно опасные деяния. Во-вторых, с учетом тех этапов осуществления процессуальной и постпроцессуальной деятельности, на которых развиваются отношения, которым причиняется вред соответствующими преступлениями. В-третьих, с позиций тех существенных качеств правосудия (отражение которых лежит и на вспомогательной для правосудия деятельности), которые игнорируются при совершении преступных деяний, а также с учетом тех задач, которые перед правосудием поставлены государством, и условий, созданных для их решения.

Располагая нормативный материал в гл. 31 УК, законодатель ни первому, ни второму подходу не отдал предпочтения. Прежде всего следует обратить внимание на то, что законодателем практически не предусмотрено особых средств защиты для гражданского процесса. Лишь одна норма УК специально создана для защиты общественных отношений, возникающих в ходе производства по гражданским делам (ч. 1 ст. 303). Остальные нормы либо посвящены защите уголовного процесса (а также его результатов) (ч. 2 ст. 294, ст. ст. 299—302, ч. 2 ст. 303, ст. ст. 304, 306, 310-311, ч. 2 ст. 312, ст. ст. 313-314, 316), либо направлены на охрану правосудия в целом (ст. ст. 295—298, 305, 307-309,ч. 1 ст. 312, ст. 315).

Нельзя также утверждать, что законодатель произвел группировку преступлений с учетом тех этапов развития процессу-

альнои и постпроцессуальнои деятельности, на которых развиваются общественные отношения, являющиеся защищаемым уголовным правом социальным благом.

Так, преступления, предусмотренные ст. 295, ч. 2 ст. 303, ст. ст. 307—309, 311, ч. 1 ст. 312, ст. 316 УК, могут быть совершены, когда соответствующая деятельность находится на любой (или за некоторым исключением любой) стадии.

Преступление, предусмотренное в ч. 1 ст. 306 УК, посягает на деятельность по решению вопроса о возбуждении уголовного дела (преследования). Указанный вопрос может быть разрешен неправильно в связи с провокацией взятки или коммерческого подкупа (ст. 304 УК). Однако последнее преступление может быть совершено и тогда, когда уголовный процесс находится в стадии предварительного расследования. Тогда же могут быть совершены преступления, предусмотренные ч. 2 ст. 294, ч. 2 ст. 296, ч. 2 ст. 298, ст. ст. 299—302, 310 УК, или по крайней мере важно, что указанный этап уже имел место.

Без прохождения дела в судебных стадиях не могут быть совершены преступления, предусмотренные ч. 1 ст. 294, ч. 1 ст. 296, ч. 1 и 2 ст. 297, ч. 1 ст. 298, ч. 1 ст. 303, ст. 305 УК.

Преступления, предусмотренные ч. 2 ст. 296, ч. 2 ст. 298, ч. 2 ст. 312, ст. ст. 313—315, посягают на отношения, развивающиеся на этапе исполнения процессуальных актов.

Представляется, что законодатель был более последователен в использовании третьего из указанных вариантов подхода к учету структуры межгруппового99 объекта. Но поскольку сам этот подход является комплексным, следует обратить внимание на то, что построение односложной классификации вряд ли может быть успешным. Да и нет необходимости к этому стремиться, учитывая многообразие возникающих в ходе процессуальной и постпроцессуальной деятельности отношений.

Думается, что первой операцией в построении классификации преступлений против правосудия должно быть отделение преступлений, нарушающих условия, необходимые для успешного осуществления процессуальных и постпроцессуальных функций, от посягательств на общественные отношения, обеспечивающие выполнение стоящих перед правосудием задач.

Каждая из этих групп преступлений может быть подвергнута дальнейшей классификации. Вместе с тем преступления,

включенные в соответствующую группу, имеют некоторые общие черты.

Так, посягательства на общественные отношения, обеспечивающие развитие процессуальной и постпроцессуальной деятельности в соответствии со стоящими перед правосудием задачами, объединяет то, что в большинстве своем эти деяния выражаются в существенном отклонении субъектов от возложенных на них функций, нарушении обязанностей, которыми эти лица обременены в связи с занимаемым ими процессуальным и постпроцессуальным положением. Не случайно субъект этих преступлений специальный. При этом особые качества субъекта либо характеризуют его процессуальное положение, либо отражают статус лица, от которого зависит исполнение судебного акта. Это дополняется спецификой признаков субъективной стороны данных преступлений, поскольку в содержание умысла виновного в обязательном порядке входит осознание своего особого статуса. Сказанное может быть отнесено к преступлениям, предусмотренным в ст. ст. 299—303, 305, 307— 308, 312, 315 УК. Исключением из правила является состав провокации взятки (ст. 304 УК), субъект которого не является специальным. В то же время нельзя не обратить внимания на то, что при осуществлении данного состава преступления в большинстве случаев в качестве виновных будут фигурировать либо сотрудники правоохранительных органов, либо лица, действующие по поручению либо с ведома указанных сотрудников.

Преступления данной группы в свою очередь могут быть подразделены на две подгруппы:

1) посягательства на общественные отношения, обеспечивающие развитие процессуальной деятельности в соответствии с задачами правосудия (ст. ст. 299—305, 307—308 УК);

2) посягательства на общественные отношения, обеспечивающие исполнение процессуальных актов в соответствии с задачами правосудия (посягательства, нарушающие общественные отношения, обеспечивающие обязательность процессуальных актов) (ст. ст. 312—315 УК).

Дальнейшее деление составов преступлений каждой из указанных подгрупп, как представляется, следует производить, принимая во внимание конкретное содержание и тип тех задач, выполнение которых затрудняется соответствующим преступ-

ным деянием. С учетом таких качеств правосудия, как познавательно -правоприменительный характер, охранительная функция и процедурная упорядоченность деятельности, могут быть выделены и три блока взаимосвязанных между собой задач, выполнение которых законодатель пытается обеспечить с помощью уголовно-правовых средств. Поэтому, на наш взгляд, посягательства на общественные отношения, обеспечивающие развитие процессуальной деятельности в соответствии со стоящими перед правосудием задачами, могут быть подразделены еще на три более мелкие подгруппы:

1) посягательства на правосудие как на познавательно-пра-воприменительную деятельность (ст. ст. 303, 305, 307—308 УК);

2) посягательства на правосудие как на охранительную деятельность (ст. ст. 299—300, 304 УК);

3) посягательства на правосудие как на процессуально-упорядоченную деятельность (ст. ст. 301—302 УК).

Следует при этом сформулировать два замечания.

Во-первых, поскольку между различными задачами правосудия имеется теснейшая связь, постольку непреодолимой грани между указанными членами деления нет и быть не может.

Во-вторых, преступления, включенные во вторую и третью подгруппы, могут быть совершены лишь в сфере уголовного судопроизводства, поэтому их характеристика должна даваться с учетом задач уголовного процесса.

В литературе по уголовному процессу отмечается, что термин «задача», которым оперирует УПК, по своему содержанию мало чем отличается от философской категории «цель», что спор о разграничении понятий «цель» и «задача» следует признать бессмысленным100. Если уж и определять различие между указанными категориями, то его можно усмотреть лишь в сфере применения, ибо категория «цель» — философская, научная, тогда как «задача» — обиходно-практический термин101. Не случайно и в процессуальной литературе ученые, проводящие границу между двумя категориями, термин «задача» используют для обозначения реальных целей, результатов функционирования системы, которые должны быть получены в настоящем, а категорию «цель» — для обозначения результатов деятельности, достижение которых возможно лишь в будущем102. По сути

дела, такая позиция мало чем отличается от концепции деления процессуальных целей на ближайшие и перспективные103.

Следует подчеркнуть, что именно ближайшие цели, т. е. цели, которые обеспечены уже в данное время реальными средствами и условиями осуществления, выражают специфику правового регулирования104. Отсюда ряд важных выводов.

Во-первых, именно ближайшие цели должны находить отражение в уголовно-процессуальном законе в качестве задач процессуальной деятельности.

Во-вторых, уголовно-процессуальный закон, определяя соответствующие цели в качестве задач уголовного процесса, должен предусматривать и необходимую систему средств для их достижения.

Думается, что уголовно-правовая охрана уголовного процесса должна осуществляться поэтому как в целях обеспечения процессуальных задач, так и в целях обеспечения правильного использования процессуальных средств, а поскольку такое использование также осуществляется в ходе процессуальной деятельности, имеющей соответствующие задачи, то защита общественных отношений, возникающих в ходе использования процессуальных средств, также может быть представлена с точки зрения обеспечения задач, но уже другого уровня, о которых выше было сказано как о задачах правосудия как познавательно-правоприменительной деятельности.

Обращение к ч. 1 ст. 2 УПК позволяет предположить, что законодатель говорит о двух различных для него охранительных задачах уголовного процесса:

— обеспечении справедливого наказания виновного;

— гарантировании того, чтобы ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден.

Достижение этих задач по мысли законодателя обеспечивается путем быстрого и полного раскрытия преступления, изобличения виновных и обеспечения правильного применения закона, т. е. решением познавательных и правоприменительных задач.

Однако регламентация в УПК процессуальных задач представляется небезупречной.

Во-первых, охранительные задачи уголовного процесса не должны представляться как равновеликие и не каждая из них

должна ставиться в зависимость от выполнения задачи достижения истины по уголовному делу. Задаче ограждения от необоснованного осуждения невиновных должен отдаваться приоритет. Еще Н.Н. Полянским был сделан вывод о том, что уголовный процесс развивался не под влиянием потребности в наиболее энергичном осуществлении карательной власти государством, а под влиянием роста прав граждан, а также постепенного связывания власти законом105. Таким образом, задача ограждения от необоснованного осуждения невиновного отражает исходное предназначение уголовного процесса, ради выполнения этой задачи последний и возник106. Не это ли лежало в основе решения законодателя, принявшего меры к тому, чтобы задача ограждения невиновного от необоснованного осуждения являлась достижимой во всех случаях, и законодательно закрепившего принцип презумпции невиновности107 ? По указанной причине данная задача не должна ставиться в жесткую зависимость от выполнения задачи быстрого и полного раскрытия преступления, изобличения виновных, т. е. от задачи достижения истины. Прав был, на наш взгляд, Я. О. Мотовиловкер, который утверждал: «В той части, в какой суд в соответствии с принципом презумпции невиновности оправдывает подсудимого за недоказанностью обвинения или признает установленными обстоятельства в пользу подсудимого, основываясь не на доказательствах, достоверно подтверждающих вывод суда, а на толковании непреодолимых сомнений в интересах подсудимого, речь должна идти не о применении принципа объективной истины, а об исключении из этого принципа»108.

О такой жесткой зависимости не должно быть речи еще и потому, что к выводу о невиновности конкретного лица можно прийти не только путем быстрого и полного раскрытия преступления, но и посредством анализа обстоятельств дела, свидетельствующих об отсутствии вообще какого-либо преступления либо о несовершении преступления данным лицом.

Таким образом, задача ограждения невиновного от необоснованного осуждения должна определяться в УПК, во-первых, как приоритетная, а во-вторых, ее решение не должно ставиться в зависимость от достижения каких-либо иных процессуальных целей. Эти моменты, на наш взгляд, должны быть учтены при организации уголовно-правовой охраны уголовно-

процессуальной деятельности.

Определение приоритетности задачи ограждения от необоснованного осуждения невиновного не означает признания неважности другой задачи, обозначенной в законе как цель справедливого наказания виновного. Объяснить то, что данная задача должна оказаться на втором плане, можно лишь утверждением, что ее решение напрямую зависит от того, будет ли изобличено лицо, совершившее преступление, то есть от достижения познавательной цели, поскольку «обвинительный приговор не может быть основан на предположениях и постановляется лишь при условии, если в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого в совершении преступления доказана» (ч. 2 ст. 309 УПК). Заслуживает, на наш взгляд, поддержки точка зрения тех ученых, которые совокупность двух названных задач процесса (изобличение виновного и обеспечение ему справедливого наказания) обозначают как единую цель. Так, В.Т. То-мин сформулировал последнюю как «изобличение лиц, совершивших преступление, определение меры их вины и назначение им справедливого наказания или иных мер государственного или государственно-общественного воздействия, обеспечивающего в конкретных случаях достижение целей уголовного наказания без назначения наказания»109.

Также как и задача ограждения невиновного от необоснованного осуждения, данная задача для демократического уголовного процесса должна рассматриваться как охранительная, ибо решение ее служит средством достижения цели более высокого порядка — ограждению личности, общества и государства от преступных деяний. Обратим также внимание на то, что само справедливое наказание виновного имеет как бы две стороны. С одной стороны, предполагается требование недопустимости того, чтобы заслуживающий наказания избежал реализации уголовной ответственности или чтобы в отношении его суд ограничился применением слишком мягкого наказания. С другой стороны, речь идет о том, чтобы избежать чрезмерно сурового наказания, а в некоторых случаях и применения наказания вообще или даже реализации уголовной ответственности, если применение ее мер по основаниям, обозначенным в законе, является нецелесообразным. Этой своей стороной задача справедливого наказания виновного вплотную примыкает к

задаче ограждения от необоснованного осуждения невиновного, за счет чего содержание последней может быть расширено и определено следующим образом: оградить от необоснованного осуждения невиновных лиц, избежать нецелесообразной реализации уголовной ответственности или чрезмерно сурового наказания изобличенных в совершении преступления граждан.

Соответственно противоположная ей задача может быть сформулирована следующим образом: изобличить виновных, определить меру их вины, в соответствии с которой обеспечить реализацию уголовной ответственности, назначение и применение уголовного наказания, если иное не предусмотрено законом110.

Посягательства на правосудие как на охранительную деятельность, таким образом, могут быть представлены двумя разновидностями преступлений:

— преступления, посягающие на общественные отношения, обеспечивающие выполнение такой задачи правосудия, как оградить от необоснованного осуждения невиновных лиц, избежать нецелесообразной реализации уголовной ответственности или чрезмерно сурового наказания изобличенных в совершении преступления граждан (ст. 299, 304 УК);

— преступления, посягающие на общественные отношения, обеспечивающие изобличение виновных, определение меры их вины, реализацию в соответствии с последней уголовной ответственности, назначение уголовного наказания (ст. 300 УК).

Недостатком регламентации в ст. 2 УПК задач уголовного процесса является, на наш взгляд, и то, что в ней не нашли отражения задачи правосудия как процедурно-упорядоченной деятельности. Между тем перед уголовным процессом государства, стремящегося стать правовым, безусловно, должна ставиться задача охраны прав и свобод лиц, вовлеченных в сферу уголовного судопроизводства111. Думается, что следует согласиться с учеными в том, что правозащитная функция уголовного процесса никак не может осуществляться путем нарушения прав человека112. Важной в этом смысле нам представляется задача ограждения граждан от необоснованного или осуществляемого с иным нарушением процессуального закона применения мер процессуального принуждения. Преступлениями, посягающи-

ми на общественные отношения, обеспечивающие ограждение граждан от необоснованного и незаконного применения мер процессуального принуждения, являются преступления, предусмотренные в ст. ст. 301—302 УК.

Что касается охраны общественных отношений, обеспечивающих решение познавательно-правоприменительных задач правосудия, то она является равным образом важной как с точки зрения защиты правосудия по уголовным делам, так и с точки зрения защиты других видов судебного процесса. Заметим, однако, что задача установления истины в уголовном процессе несет на себе отпечаток специфики его других задач. Она может быть в этой связи сформулирована как задача обеспечения в пределах, установленных уголовно-процессуальным законом, всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела. Наличие пределов для решения познавательных задач не может не найти отражения при регламентации ответственности за посягательства на общественные отношения, призванные обеспечить установление истины в процессуальной деятельности. Ярким проявлением этого является ограничение круга субъектов таких преступлений, как лжесвидетельство, отказ от дачи показаний (ст. ст. 307—308 УК). К этой же группе преступлений следует отнести и состав фальсификации доказательств (ст. 303 УК).

К данной группе преступлений примыкает и состав вынесения заведомо неправосудного приговора, решения или иного судебного акта, если считать верной мысль о тождестве неправосудного и неистинного судебного акта. О таком тождестве нельзя говорить лишь применительно к оправдательному приговору, вынесенному на основе правила о толковании неустранимых сомнений в пользу подсудимого, поскольку такой приговор, не отражая объективной истины, тем не менее должен рассматриваться как правосудный.

Поэтому, объединяя преступление, предусмотренное в ст. 305 УК, с преступлениями, предусмотренными в ст. ст. 303, 307—308 УК, мы даем данной группе наименование преступлений, посягающих на общественные отношения, обеспечивающие решение познавательно-правоприменительных задач правосудия (посягательства на правосудие как на познавательно -правоприменительную деятельность).

Вместе с тем нельзя не обратить внимания на некоторую условность именно такого определения места состава вынесения заведомо неправосудного судебного акта. Это место указано нами лишь постольку, поскольку законодатель, конструируя основной состав данного преступления, не связывал его с вос-препятствованием достижению какой-либо одной задачи, стоящей перед правосудием как охранительной и процедурно-упорядоченной деятельностью. Данный состав выделяется своим наиболее общим характером. Совершение данного преступления возможно во всех сферах осуществления правосудия. Вынесение неправосудного судебного акта может свидетельствовать о невыполнении любой задачи уголовного и других видов процесса, а чаще всего это связано с тем, что ни одна из целей правосудия не была достигнута, поскольку произошло существенное отклонение от важнейшей процессуальной функции. Успехи, достигнутые в предшествующих стадиях, сведены этим актом на нет. Деятельность органов, исполняющих его, окажется бесперспективной, а скорее всего, вредной. Но в чем бы конкретно ни выразилось данное преступление, во всех случаях причиняется вред правосудию как познавательно-правопримени-тельной деятельности.

Что же касается посягательств на общественные отношения, обеспечивающие исполнение судебных актов в соответствии с задачами правосудия, то представляется, что они могут быть подразделены на:

1) общие составы, касающиеся исполнения процессуальных актов в целом (ст. 315 УК);

2) составы преступлений, посягающих на общественные отношения, призванные обеспечить решение задачи реализации уголовной ответственности и назначенного в соответствии с законом уголовного наказания (ч. 2 ст. 312, ст. ст. 313—314 УК);

3) составы преступлений, посягающих на общественные отношения, призванные обеспечить решение восстановительных задач исполнительного производства (ч. 1 ст. 312 УК).

Общими чертами обладают и посягательства на общественные отношения, обеспечивающие предпосылки для осуществления процессуальных или постпроцессуальных функций. Все эти посягательства заключаются в создании препятствий для осуществления носителями данных функций их прав и обязан-

ностей. Субъектный состав указанных преступлений определяется законодателем без учета процессуального положения виновных. Как правило, субъект данных преступлений наделен лишь общими признаками. Таковы преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 294, ст. ст. 295—298, 309, 315 (в части воспре-пятствования исполнению судебного акта). Но если даже субъект преступлений, отнесенных к данной группе, и является специальным, его отличительные признаки характеризуют отнюдь не его особые функции в процессе либо при исполнении судебного решения. Для части таких преступлений характерно указание на цель воспрепятствования соответствующей деятельности или на мотив мести за подобного рода деятельность, хотя в законе это не всегда выражено прямо (ч. 1 и 2 ст. 294, ст. ст. 295—296, 298, 309 УК).

Ответственность за указанные преступления наступает независимо от того, насколько их совершение в действительности осложнило решение стоящих перед правосудием задач.

Среди норм, направленных на обеспечение выполнения участниками процессуальных отношений своих функций, следует прежде всего выделить такие, которые служат для защиты любых направлений процессуальной деятельности. Такими, в нашем понимании, должны быть признаны нормы, направленные на защиту жизни, здоровья и безопасности лиц, вовлеченных в том или ином качестве в сферу судопроизводства.

Вместе с тем для осуществления некоторых процессуальных функций требуется создание особых условий, в том числе и с помощью средств уголовного закона. Так, существует необходимость в установлении ограничений и запретов для посягательства на такие объекты, как независимость судебной власти и процессуальная самостоятельность следователя, прокурора, лица, производящего дознание; авторитет суда, честь и достоинство должностных лиц, отправляющих правосудие или содействующих ему; нормальные условия для осуществления деятельности по решению вопроса о возбуждении уголовного дела; беспристрастность лиц, исполняющих обязанность содействовать правосудию; тайна следствия; нормальные условия для осуществления деятельности по исполнению судебного акта. С учетом сказанного в рамках анализируемой группы преступлений могут быть выделены следующие подгруппы:

— посягательства на жизнь, здоровье и безопасность участников процессуальной и постпроцессуальной деятельности (ст. ст. 295-296, 299, ч. 2- 4 ст. 309, ст. 311 УК);

— посягательства на независимость судебной власти и процессуальную самостоятельность лиц, осуществляющих расследование (ст. 294 УК);

— посягательства на авторитет суда, честь и достоинство должностных лиц, отправляющих правосудие или содействующих ему (ст. ст. 297-298 УК);

— посягательства на общественные отношения, обеспечивающие нормальные условия для решения вопроса о возбуждении уголовного дела (ст. 306 УК);

— посягательства на общественные отношения, обеспечивающие тайну следствия (ст. 310 УК);

— посягательства на беспристрастность лиц, содействующих осуществлению правосудия (ч. 1 ст. 309 УК РФ);

— посягательства на общественные отношения, обеспечивающие нормальные условия для исполнения процессуальных актов (ст. 315 УК в части воспрепятствования исполнению процессуальных актов).

Конечно, как и всякая классификация, построенная нами группировка преступлений против правосудия является условной. Можно, например, обратить внимание на промежуточный характер такого посягательства, как укрывательство (ст. 316 УК), которое, с одной стороны, есть нарушение условий для осуществления как процессуальной деятельности, так и деятельности по исполнению приговора, а с другой — мешает выполнению вполне определенной задачи правосудия — изобличению виновных, определению меры их вины и применению к ним заслуженного наказания. Возможно, «пограничность» данного состава и послужила одной из причин того, что законодатель поместил его в конце главы 31 УК. Реализация приведенного выше положения, касающегося конструирования квалифицированного состава укрывательства, на наш взгляд, могла бы способствовать преодолению этой «пограничности» и повышению научного уровня классификации113.

Интересная метаморфоза произошла и с квалифицированным составом заведомо ложного доноса. Определение сущности данного состава в качестве посягательства на правосудие как

охранительную деятельность заставляет задуматься о целесообразности выделения его в самостоятельный состав преступления, о чем подробно пойдет речь в последующих главах.

Нельзя не обратить внимания также и на то, что законодатель не всегда составы преступлений, по сути, принадлежащие к одной группе (подгруппе), располагает компактно. Так, на наш взгляд, необоснованно разделены с родственными составами, содержащимися в ст. 296 УК, составы преступлений, предусмотренные в ч. 2—4 ст. 309, ст. 311 УК. Простой состав заведомо ложного доноса и состав разглашения данных предварительного расследования также логичнее было бы поместить рядом с наиболее близким к ним составом — воспрепятствования осуществлению правосудия или предварительного расследования (ст. 294 УК), отделив тем самым от посягательств, препятствующих осуществлению конкретных стоящих перед правосудием задач. Если бы законодатель откликнулся на наше предложение о выделении в отдельную статью состава воспрепятствования исполнению судебного акта, помещение его также следовало бы считать уместным вблизи законодательной модели посягательства, предусмотренного ст. 294 УК.

Краткие выводы

1. Основным методом уголовно-правовой охраны правосудия является установление ответственности (уголовной) за совершаемые в соответствующей сфере общественно опасные деяния. Подтверждением этому служит история развития российского уголовного законодательства, во многие периоды которой проявлялась тенденция консолидации норм, посвященных преступлениям против правосудия.

2. Признание правосудия самостоятельным объектом уголов-но-правовоп охраны является закономерным для общества, избравшего своим идеалом правовое государство. Уголовный кодекс в таком обществе должен содержать комплекс предписании и запретов, которые основным назначением имели бы защиту специфичной своими целями и средствами их достижения деятельности.

3. Российский законодатель, обособив в главе 31 действующего УКряд преступлений и дав им название «Преступления против правосудия», сосредоточил в данной главе общественно опасные

деяния, сущностью которых, по его мнению, является посягательство на общественные отношения, входящие в систему ценностей, призванных обеспечить предпосылки, нормальное осуществление и претворение в жизнь результатов охранительной, познавательно -правоприменительной и процессуально-упорядоченной деятельности суда и содействующих ему органов и лиц.

4. Интересы правосудия не должны рассматриваться в качестве основного защищаемого блага, если они охраняются попутно с другими, более важными общественными отношениями, особенно в тех случаях, когда их нарушение соответствующим преступлением необязательно. С другой стороны, когда интересы правосудия являются именно теми интересами, которые ущемляются в большей степени, нежели другие, именно они должны определять основной объект уголовно -правовой охраны. Исходя из этого, следует критически отнестись к определению законодателем места отдельных составов преступлений, в частности предусмотренных ныне ст. ст. 174 и 295 УК.

5. Классификации преступлений против правосудия могут быть осуществлены по различным критериям. Требование единства последних предполагает построение не простых, а сложных группировок. При выделении преступлений по признаку общности их субъекта логично сначала отграничить от других посягательств преступления, совершаемые специальным исполнителем. Последние же в свою очередь могут быть подвергнуты дальнейшей классификации с учетом тех особых качеств, которыми наделены их субъекты.

Подобная группировка позволяет увидеть некоторые недостатки уголовного закона, проявляющиеся как в неоправданном объединении в рамках одной статьи (части статьи) Уголовного кодекса нескольких составов преступлений (например, в ч. 2 ст. 312, ст. 315), так и при конструировании санкций уголовно-правовых норм (ст. 299, ч. 2 и 3 ст. 301, ст. ст. 302, 305).

6. Не менее важной является классификация преступлении против правосудия по традиционному критерию — общности признаков основного непосредственного объекта. Без такой группировки невозможно наглядно представить, что именно в правосудии подлежит особой опеке со стороны уголовного закона.

Первой операцией в построении классификации подобного рода должно быть отделение преступлении, нарушающих условия, необходимые для успешного осуществления процессуальных и постпро-

цессуалъных функции, от посягательств на общественные отношения, обеспечивающие выполнение стоящих перед правосудием задач. Каждая из этих групп преступлении может быть подвергнута дальнейшей классификации.

Данная группировка могла бы помочь расположить «родственные» нормы более компактно, позволила бы увидеть необходимость конструирования в отдельных случаях квалифицированных составов либо преобразования последних в основные. Б частности, она значима для совершенствования регламентации ответственности за преступления, предусмотренные в ст. 306, ч. 2—4 ст. 309, ст. ст. 311 и 316 УК.

Примечания

1 См., например: Пашкевич П.Ф. Процессуальный закон и эффективность уголовного судопроизводства. М., 1984. С. 21; Понарин В.Я. Уголовный процесс как средство охраны социалистической собственности // Применение уголовно-процессуального законодательства. К 25-летию УПК РСФСР. Воронеж, 1987. С. 91; и др.

2 Мизулина Е.Б. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства. Тарту, 1991. С. 7.

3 См.: Там же.

4 См.: Колосович С.А., Кузнецов И.А. Соотношение уголовно-процессуального и уголовного права: (В свете современной концепции судебной реформы)// Государство и право. 1996. № 12. С. 77.

5 См.: Арсеньев В.Д. Вопросы общей теории судебных доказательств. М., 1964. С. 26; Галкин Б.А Советский уголовно -процессуальный закон. М., 1962. С. 80; и др.

6 Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 10.

7 См.: Мизулина Е.Б. Цель уголовного процесса и охрана прав личности обвиняемого // Актуальные проблемы защиты личности в уголовном судопроизводстве. Ярославль, 1990. С. 146.

8 Мещеряков Ю.В. Соотношение уголовного права и процесса в дореформенной России (первая половина 19 в.) // Правоведение. 1985. № 2. С. 80.

9 На это все чаще обращается внимание в юридической литературе. См., например: Прошляков АД. Взаимосвязь мате-

риального и процессуального уголовного права: Автореф. дис. ... д-раюрид. наук. Екатеринбург, 1997. С. 6; ЧувилевА. Проблемы взаимосвязи и взаимозависимости УК и УПК // Уголовное право. 1998. №1. С. 38; и др.

10 См.: Чечина Н.А., Элькинд П.С. Об уголовно-процессуальной и гражданско-процессуальной ответственности // Советское государство и право. 1973. № 9. С. 34.

11 См., например: МотовиловкерЯ.О. Предмет советского уголовного процесса. Ярославль, 1974. С. 28; Шейфер С.А. Меры принуждения при производстве следственных действий // Юридические гарантии применения права и режим социалистической законности в СССР. Ярославль, 1977. С. 76—77; Коврига З.Ф. О процессуальной ответственности как гарантии успешной реализации уголовной ответственности // Уголовная ответственность: проблемы содержания, установления, реализации. Воронеж, 1989. С. 104-111; и др.

12 ЧечинаН.А., Элькинд П.С. Указ. соч. С. 35-38.

13 В дальнейшем, если не оговорено иное, — УПК.

14 Неверным представляется высказанное в юридической литературе суждение о том, что угол овно-процессуальные отношения способны породить угол овно-правовые отношения, если совершены преступления, включенные в главу о преступлениях против правосудия (см.: БлаговЕ.В., МолодцовА.С. [Рецензия] //Правоведение. 1987. № 4. С. 112. Рец. на кн.: Тарбагаев А.Н. Понятие и цели уголовной ответственности. Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1986. 120 с.). Будучи общественными отношениями, урегулированными нормами той или иной отраслевой принадлежности, уголовно-правовые и уголовно-процессуальные отношения существуют самостоятельно и никогда друг друга не порождают.

15 Кузнецова Н.Ф. Эффективность уголовного закона и ее значение в борьбе с преступностью // Вестник МГУ. Серия 11: Право. 1974. № 4. С. 12.

16 Галкин В.М., Блум М.И. Уголовно-правовой запрет // Вопросы борьбы с преступностью на современном этапе. Рига, 1978. С. 7.

17 В дальнейшем, если не оговорено иное, — УК.

18 Малько А.В. Стимулы и ограничения как средства укрепления правового порядка // Становление правового поряд-

ка в Российском государстве: реальность и перспектива (социально-правовые проблемы). Саратов, 1995. С. 36.

19 См.: Галкин В.М. Система поощрений в советском уголовном праве // Советское государство и право. 1977. № 2. С. 92— 93. О поощрительных нормах см. также: Баранов В.М. Поощрительные нормы советского социалистического права. Саратов, 1978.

20 Подробнее об этом речь пойдет в последующих главах работы.

21 Никулин С. Уголовный закон о деятельном раскаянии // Социалистическая законность. 1982. № 3. С. 63.

22 О деятельном раскаянии в уголовном праве см., в частности: Никулин С.И. Деятельное раскаяние и его значение для органов внутренних дел в борьбе с преступностью. М., 1985; ЩербаС.П., СавкинА.В. Деятельное раскаяние в совершенном преступлении. М., 1997.

23 См.: Сорокин В.Д. О едином методе правового регулирования // Советское государство и право. 1975. № 7. С. 32.

24 Российское законодательство X—XX веков. Т. 1: Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 65.

25 Там же. С. 92.

26 Там же. С. 170.

27 Уголовное право. Особенная часть: Учебник для вузов / Под ред. И.Я. Козаченко, З.А Незнамовой, Г.П. Новоселова. М.; Л., 1998. С. 615.

28 Российское законодательство X—XX веков. Законодательство Древней Руси. С. 306, 317.

29 Там же. С. 332, 347-348.

30 Там же. С. 336, 367.

31 Российское законодательство X—XX веков. Т. 2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. С. 97, 137.

32 См.: Там же. С. 97, 131.

33 Там же. С. 97.

34 См.: Там же. С. 98.

35 Там же.

36 См.: Там же. С. 107, 162.

37 Там же. С. 137.

38 Законодательные акты русского государства второй по-

ловины XVI — первой половины XVII века. Тексты / Под ред. Н.Е. Носова. Л., 1986. С. 40. 39Тамже. С. 41.

40 Там же. С. 60.

41 Российское законодательство X—XX веков. Т. 3: Акты земских соборов. М., 1985. С. 102-103, 288-290.

42 Там же. С. 104,290.

43 См.: Там же. С. 170-171, 309.

44 См.: Там же. С. 119.

45 См.: Там же. С. 113,297.

46 Российское законодательство X—XX веков. Акты земских соборов. С. ИЗ.

47 См.: Там же. С. 94, 276; 279; 334; 396; 423; 89, 265, 266; 423; 336.

48 См.: Российское законодательство X—XX веков. Т. 6: Законодательство первой половины XIX века. М., 1988. С. 274— 276.

49 Там же. С. 289.

50 См.: Там же. С. 293-300.

51 Подробнее об этом см.: Уголовное право. Особенная часть. С. 616.

52 См. об этом: Голоднюк М. Вопросы развития законодательства о преступлениях против правосудия // Вестник Московского ун-та. Серия 11: Право. 1996. № 6. С. 16.

53 См.: Vormbaum Thomas. Der strafrechtliche Schutz des Strafurteils. Untersuchungen zum Strafrechtsschutz des strafprozessualenVerfarenszieles. Berlin, 1987. S. 8—10.

54 Шаргородский М.Д. Система Особенной части Уголовного кодекса РСФСР // Социалистическая законность. 1947. № 6. С. 5.

55 Власов И. С. Об объекте преступлений против правосудия // Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 1/18 (1964). С. 100.

56 В дальнейшем, если не оговорено иное, — ГПК.

57 О значении процессуальной формы см., например: Пет-рухин И.Л., Батуров Г.П., Морщакова Т.Г. Теоретические основы эффективности правосудия. М., 1979. С. 32—41.

58 См., например: Лысов М.Д. Ответственность должностных лиц по советскому уголовному праву. Казань, 1972. С. 88; Кригер Г.Л. Некоторые вопросы построения Особенной части

Уголовного кодекса // Проблемы совершенствования уголовного закона. М., 1984. С. 125-126.

Критику подобной позиции см., например: Ляпунов Ю.И., Мшвениерадзе П.Я. Основы систематизации норм Особенной части уголовного права//Правоведение. 1985. № 3. С. 27—30.

59 Власов И.С., Тяжкова И.М. Ответственность за преступления против правосудия. М., 1968. С. 25.

60 См., например: Глистин В.К. Проблема уголовно-правовой охраны общественных отношений. Л., 1979. С. 107—108.

61 См.: Необоснованный приговор по протесту прокурора отменен. Определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ по делу Клыкова // Законность. 1996. № 6. С. 58-59.

62 См.: Москвитина Т.А. Некоторые предложения по совершенствованию проекта Уголовного кодекса // Вопросы уголовной ответственности и ее дифференциации (в проекте Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации). Ярославль, 1994. С. 185.

Сходное мнение ранее было высказано А. Кузнецовым (см.: Кузнецов А. Совершенствование уголовно-правовых гарантий конституционных прав обвиняемого // Советская юстиция. 1980. № 13. С. 4).

63 О том, что «объекты уголовно-правовой охраны различаются как более или менее ценные», подробно пишет ЮА. Демидов (см.: Демидов ЮА. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. С. 61).

64 См. об этом: «Грязные» деньги и закон. Правовые основы борьбы с легализацией преступных доходов: Сборник материалов. М., 1994. С. 135.

65 Жалинский АЭ. К вопросу о работе над проектом Уголовного кодекса // Вопросы уголовной ответственности и ее дифференциации (в проекте Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации). Ярославль, 1994. С. 39.

66 См.: Лопашенко Н.А Вопросы квалификации преступлений в сфере экономической деятельности. Саратов, 1997. С. 146. Аналогично: Ларичев В.Д. Совершенствование законодательства по борьбе с «отмыванием» денег, полученных преступным путем//Государство и право. 1992. № 11. С. 99.

67 Егорова Н.А Легализация (отмывание) денежных средств

или иного имущества, приобретенных незаконным путем // Уголовное законодательство: история и современные проблемы. Волгоград, 1998. С. 57.

68 Подробнее об этом см.: Шебунов А.А. Борьба с легализацией незаконно полученных доходов по уголовному праву ФРГ // Государство и право. 1998. № 6. С. 78—87.

69 Н.И. Коржанский правильно, на наш взгляд, пишет, что «приведение системы Особенной части уголовного законодательства в соответствие с системой классификации объектов преступления должно заключаться не только в том, чтобы в каждой главе были помещены преступления, посягающие на один и тот же родовой объект, но и в том, чтобы непосредственный объект каждого из преступлений, отнесенных к этой главе, лежал в плоскости этого родового и видового объекта» (Коржанский Н.И. Развитие учения об объекте преступления в науке советского уголовного права // Становление и развитие советского уголовного законодательства. Волгоград, 1973. С. 44).

70 Разъясняя значение словосочетания «в связи со служебной деятельностью представителя власти», Р. Ибрагимов и А. Кочетков справедливо отмечают, что о соответствующей связи речь может идти, если «посягательство вызвано какой-либо законной деятельностью, которая либо имела место в прошлом, либо происходит в настоящем, либо может произойти в будущем» (Ибрагимов Р., Кочетков А. О содержании и значении признака «связь посягательства со служебной деятельностью представителя власти» // Вестник МГУ. Серия 11: Право. 1985. № 5. С. 64).

71 Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. проф. АВ. Наумова. М., 1996. С. 711.

72 Сказанное равным образом касается составов преступлений, предусмотренных в ст. ст. 277, 317 УК

73 Прав, на наш взгляд, Н.И. Коржанский, подчеркивающий необходимость построения «ценностной иерархии объектов уголовно-правовой охраны, вершину которой должна составлять жизнь человека как наиболее ценное социальное и личное благо, ради обеспечения которого в конечном счете и функционируют все социальные институты» [Коржанский Н.И. Ценностная характеристика объектов уголовно-правовой охраны и степень их преступного повреждения // Этика предвари-

тельного следствия. Волгоград, 1976. С. 138. (Тр. / Высшая следственная школа; Вып. 15)].

74 Объект преступлений определенного вида, чаще всего обозначаемый в юридической литературе как непосредственный, иногда именуется видовым. Такова, например, позиция Н.И. Коржанского, полагающего, что «непосредственным объектом преступлений следует считать объект конкретного посягательства» (Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступлений. Волгоград, 1976. С. 25—27). На наш взгляд, объекты вида преступлений и конкретного преступления находятся в совершенно разных плоскостях. Первый служит для построения законодательной модели преступления, второй характеризует реальное общественно опасное деяние. Вряд ли поэтому целесообразно считать их членами одной и той же группировки (классификации). Термин «непосредственный объект», следовательно, можно употреблять для обозначения социального блага, выступающего объектом того или иного состава преступления.

75 См., например: Иванов В.Д. Уголовное законодательство Российской Федерации. Т. 3. Часть Особенная. Ростов н/Д., 1997. С. 141—143, 145 и далее; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации/Под ред. АВ. Наумова. М., 1996. С. 719— 721; и др.

76 Так, например, Я.М. Кульберг в качестве объекта преступления, предусматриваемого в ст. 176 УК РСФСР, называл нормальную деятельность органов советской юстиции и интересы личности (см.: Кульберг Я.М. Преступления против правосудия. М., 1962. С. 26).

77 См., например: Советское уголовное право. Особенная часть / Под ред. П.И. Гришаева и Б.В. Здравомыслова. М., 1988. С. 395.

78 Некоторые ученые даже прямо отмечают, что система преступлений против правосудия, построенная по непосредственному объекту, отличается сложностью и неудобна при практическом использовании (см., например: Гаранина М. А Система преступлений против правосудия (формирование и развитие): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1995. С. 23).

79 См.: Сахаров А, Носкова Н. Преступления против правосудия//Социалистическая законность. 1987. № 11. С. 46.

80 См.: Уголовное право России. Особенная часть / Под. ред. Б.В. Здравомыслова. М., 1993. С. 411-413.

81 См.: Советское уголовное право. Особенная часть. С. 398. Сходное мнение выражено Т.А. Костаревой (см.: Практикум по уголовному праву: Учебное пособие / Под ред. Л.Л. Кругликова. М., 1997. С. 369-370).

82 См.: Уголовное право. Особенная часть. С. 619—620.

83 Преступление, предусмотренное ст. 315 УК РФ, отнесено к этой группе лишь в части злостного неисполнения судебного акта. Субъект воспрепятствования исполнению судебного акта, на наш взгляд, не является специальным. Автор также далее пытается обосновать вывод, что субъект ложного доноса обладает специфическими признаками.

84 Применительно к ч. 1 ст. 312 УК РФ речь идет лишь о совершении служащим кредитной организации банковских операций с денежными средствами (вкладами), на которые наложен арест.

85 См.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972. С. 122.

86 Об этом подробнее пойдет речь в последующих главах работы.

87 См.: Бабурин В.В. Профессиональный риск и ответственность работников правоохранительных органов за посягательство на интересы правосудия // Преступления против правосудия: уголовно-правовые и уголовно-процессуальные аспекты. Омск, 1996. С. 18-19.

88 Подробнее об этом см. в последующих главах работы.

89 См., например: Нечепуренко А.А. Проблема оптимизации санкций за преступления против правосудия // Преступления против правосудия: уголовно-правовые и уголовно-процессуальные аспекты. С. 34.

90 Следует согласиться с утверждением Ю.И. Ляпунова и П.Я. Мшвениерадзе, что «понятие систематизации норм права охватывает не только объединение в обособленные группы по признакам сходства (тождественности) родового объекта и формирования на данной основе отдельных глав УК, но и порядок группировки и последовательности расположения норм внутри главы» (Ляпунов Ю.И., Мшвениерадзе П.Я. Указ. соч. С. 27).

91 Власов И.С., ТяжковаИ.М. Указ соч. С. 46.

92 Хотя в классификации И.С. Власова и И.М. Тяжковой в качестве основания фигурирует подгрупповой объект, наше направление научного поиска мало чем отличается от избранного названными учеными. При выделении групп и подгрупп преступлений учитываются признаки непосредственных объектов посягательств. Общность части этих признаков и позволяет группировать преступления. Соответственно объекты групп и подгрупп преступлений должны рассматриваться как групповые и подгрупповые

93 См.: Там же. С. 46, 50.

94 Голоднюк М. Указ соч. С. 18.

95 См.: Российское уголовное право. Особенная часть: Учебник / Под ред. А.В. Наумова и В.Н. Кудрявцева. М., 1997. С. 396.

96 См.: Уголовное право. Особенная часть. С. 618.

97 См., например: Кулешов Ю.И. Современные проблемы правосудия и уголовный закон // Современные проблемы правоприменения (на опыте судов, органов прокуратуры, иных органов правоприменения Хабаровского края). Хабаровск, 1998. С. 11.

98 Деяния, предусмотренные в ст. ст. 310—311 УК, вообще, на наш взгляд, не могут рассматриваться как служебные преступления участников процесса, ибо их субъекты не обладают соответствующими качествами.

99 Автор разделяет мнение ученых, полагающих, что выделение главы «Преступления против правосудия» в рамках раздела IV УК осуществлено по признаку общности межгруппового объекта преступлений (см., например: Практикум по уголовному праву. С. 3).

100 См., например: Мизулина Е.Б. Цель уголовного процесса... С. 139-140.

101 См.: Матузов Н.И. Личность. Демократия. Право. Саратов, 1972. С. 228.

102 См.: Михайлов А.И. О задачах предварительного расследования в советском уголовном процессе // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 26. М., 1977. С. 94.

103 См.: Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. Л., 1976. С. 39—40.

104 См.: Там же. С. 30.

105 См.: Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уго-

лобного процесса. М., 1956. С. 11.

106 См.: МизулинаЕ.Б. Цель уголовного процесса... С. 141. Аналогично: Морозова Л.Ю. Судебная реформа и юридический профессионализм // Государство и право. 1994. № 3. С. 136.

Ю7 q том^ ^о задача ограждения невиновного от необоснованного осуждения, благодаря презумпции невиновности, является единственной реально достижимой задачей, пишет Р.Н. Ласточкина (см.: Ласточкина Р.Н. К вопросу о соотношении цели и средств в деятельности органов юстиции // Реализация принципа справедливости в правоприменительной деятельности органов уголовной юстиции. Ярославль, 1992. С. 105). Аналогично высказывается А Ваксян (см.: Ваксян А. Агенты влияния судебной реформы // Советская юстиция. 1993. № И. С. 3).

108 МотовиловкерЯ.О. О принципах объективной истины, презумпции невиновности и состязательности процесса. Ярославль, 1978. С. 54.

109 Томин В.Т. Острые углы уголовного судопроизводства. М.,1991. С. 55.

110 Не совсем последовательной нам представляется позиция составителей Проекта УПК РФ, принятого в первом чтении Государственной Думой Российской Федерации. С одной стороны, обеспечению защиты от необоснованного обвинения и осуждения посвящена отдельная часть статьи (ч. 2 ст. 6 Проекта), что заставляет предположить, что составители Проекта признают данную задачу самостоятельной и не ставят ее решение в зависимость от достижения цели быстрого и полного раскрытия преступлений, изобличения и привлечения к ответственности лиц, их совершивших. «Установленный законом порядок производства по уголовным делам должен обеспечивать защиту от необоснованного обвинения и осуждения, от незаконного ограничения прав и свобод человека и гражданина, а в случае обвинения или осуждения невиновного незамедлительную и полную его реабилитацию, а также способствовать укреплению законности, правопорядка, предупреждению преступлений, формированию уважительного отношения к праву». С другой стороны, в ч. 1 ст. 6 Проекта задачами уголовного процесса объявляются: «обеспечение строгого соблюдения установленного порядка производства по уголовным делам и процессуальных норм, гарантирующих защиту личности, ее прав и свобод, интересов

общества и государства от преступлений, путем быстрого и полного раскрытия преступлений, изобличения и привлечения к уголовной ответственности лиц, их совершивших, справедливого судебного разбирательства и правильного применения уголовного закона». При такой формулировке равным образом можно допустить как то, что ограждение от необоснованного осуждения напрямую зависит от быстрого и полного раскрытия преступлений, так и то, что подобная цель вообще не является задачей уголовного процесса. Какой-либо другой вывод, как представляется, сделать затруднительно.

Кроме того, соблюдение установленного порядка производства по уголовным делам и процессуальных норм представляет собой не конечную задачу уголовного процесса, а, думается, его непосредственное содержание.

На наш взгляд, изложение нормативного материала в ст. 6 Проекта должно начинаться с воспроизведения положений, ныне отраженных в ч. 2, с некоторыми редакционными поправками:

1. «Установленный законом порядок производства по уголовным делам призван обеспечить охрану от необоснованного обвинения и осуждения, от незаконного ограничения прав и свобод человека и гражданина, а в случае обвинения или осуждения невиновного незамедлительную и полную его реабилитацию и является средством, гарантирующим защиту личности, общества и государства от преступлений путем быстрого и полного раскрытия преступлений, изобличения и привлечения к уголовной ответственности лиц, их совершивших, справедливого судебного разбирательства и правильного применения уголовного закона».

2. «Уголовный процесс должен способствовать укреплению законности и правопорядка, предупреждению преступлений, формированию уважительного отношения к праву».

111 В Проекте УПК РФ эта задача нашла свое отражение.

112 См.: Алексеев В.Б. [Рецензия] // Государство и право. 1998. № 2. С. 122—123. Рец. на кн.: Демидов И.О. Проблемы прав человека в российском уголовном процессе (концептуальные положения). М.: Изд-во НИИ проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной прокуратуры Российской Федерации, 1995.

113 Следует, на наш взгляд, согласиться с Н.Н. Загородни-ковым в том, что «классификация преступлений не только приводит их в порядок, создает систему, но и является источником, из коего можно почерпнуть данные о соотносимой опасности преступлений, о необходимых и наиболее приемлемых средствах борьбы с каждым из них и о целом ряде иных вопросов, касающихся уголовной ответственности и применения наказания (Загородников Н.Н. Проблемы классификации преступлений в свете дальнейшего совершенствования советского уголовного права // Проблемы совершенствования уголовного закона. М., 1984. С. 41).

«все книги «к разделу «содержание Глав: 21 Главы: < 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. >

5rik.ru

Материалы для учебы и работы

§ 3. Классификация посягательств против правосудия и ее отражение в системе Особенной части УК РФ