§ 2. Отграничение преступной самонадеянности от косвенного (эвентуального) умысла

Границу, отделяющую понятие преступной самонадеянности от смежных понятий, не всегда удается провести с достаточной четкостью. Отграничение преступной самонадеянности от другого вида неосторожной вины — преступной небрежности — не вызывает особых затруднений. В то время, как при преступной самонадеянности лицо предвидит отвлеченную возможность наступления общественно-опасного последствия и осознает противоправный характер своего поведения, при преступной небрежности отсутствует всякое предвидение последствия, и лицо обычно не осознает, что поступает вопреки долгу. Довольно ясно, как мы видели, намечается граница, отделяющая преступную самонадеянность и от «случая».

Труднее провести грань между преступной самонадеянностью и косвенным (эвентуальным) умыслом. Между

1 А. А. Пионтковский, В. Д. Меньшагин, Курс советского уголовного права. Особенная часть, т. 1, Госюриздат, М., 1955, стр. 558.

Наличие преступной самонадеянности в приведенных составах признают и другие авторы. См, например, М. Д. Шаргород-с к и й, Преступления против жизни и здоровья, Юриздат, 1948, стр 197—198

тем данный вопрос имеет огромное значение не только для теории уголовного права, но и для судебной практики. Решение этого вопроса предполагает правильное понимание сущности обоих видов вины, и с ним связана четкая квалификация отдельных, конкретных преступных деяний.

Существует целый ряд составов преступлений, которые могут быть выполнены только умышленно. В таких случаях деяние утрачивает преступный характер, если будет установлено, что оно совершено по неосторожности. Поэтому, если суд отвергнет существование эвентуального умысла и признает, что имела место преступная самонадеянность, это должно привести к освобождению лица от уголовной ответственности. Но и в тех случаях, когда состав преступления не требует обязательно определенной формы вины, выяснение вопроса о том, совершено ли деяние умышленно или по неосторожности, имеет значение для установления размера наказания. Закон иногда сам предусматривает различную ответственность за одно и то же действие в зависимости от того, совершено ли оно умышленно или по неосторожности. Достаточно указать, какое значительное различие существует между наказанием за умышленное убийство (ст. ст. 136—138 УК РСФСР) и за неосторожное убийство (ст. 139 УК РСФСР) по советскому уголовному законодательству.

При решении вопроса о разграничении преступной самонадеянности и эвентуального умысла намечаются в основном два направления. Одни криминалисты исходят из того, что преступная самонадеянность и эвентуальный умысел не только пограничные, но и близкие по своей природе понятия. В своем последовательном развитии эта точка зрения ведет к возникновению взгляда, требующего слияния понятий преступной самонадеянности и косвенно-/ го умысла и образования третьей самостоятельной формы вины.

По другому пути идут те авторы, которые видят существенное, качественное различие между понятиями преступной самонадеянности и эвентуального умысла. При такой постановке вопроса эвентуальный умысел и преступная самонадеянность, хотя и признаются смежными понятиями, но противопоставляются друг другу как виды различных форм вины: умышленной и неосторожной. Последняя точка зрения соответствует конструкции, которой придерживается в данном вопросе действующее

советское уголовное законодательство; как увидим, ее отражают и материалы судебной практики.

Большинство буржуазных криминалистов примыкает к первому направлению. Они сильно сближают понятие эвентуального умысла и преступной самонадеянности и не видят качественного различия, существующего между этими понятиями. Граница, разделяющая эти понятия, им представляется текучей и неопределенной и потому трудно уловимой Буржуазные криминалисты не дают ясных критериев, с помощью которых можно было бы разграничить области умышленной и неосторожной вины, и предпочитают подвижные, каучуковые формулы, позволяющие суду свободно маневрировать в каждом отдельном случае при отнесении деяния к группе умышленных или неосторожных преступлений.

Особой популярностью пользуется формула, предложенная Р. Франком, которую охотно принимают многие буржуазные криминалисты, занимающие противоположные теоретические позиции при решении проблемы вины. Например, Р. Гиппель — представитель так называемой «волевой теории» — считает приемлемым критерий, рекомендуемый Р. Франком для разграничения эвентуального умысла и преступной самонадеянности; такой же точки зрения придерживается и сторонник так называемой «теории представления» — Ф Лист.

Критерий, предложенный Франком', основан на предпосылке, что психическое состояние лица, независимо от того, действует ли оно с эвентуальным умыслом или с преступной самонадеянностью, в основном характеризуется одинаковым отношением к нежелаемому последствию: лицо предвидит возможность его наступления. И если можно говорить о различии, то лишь о предвидении различной степени вероятности наступления последствия. Но этот количественный признак не может быть положен в основу разграничения отдельных видов вины. Поэтому

1 Изложение и критику теории Франка см, например, A Mi-г i с k a, Die Formen der Strafschuld und lhre gesetzhche Regelung, Tubingen, 1907, S 30—34 В Б Станкевич, К учению о формах виновности, Журнал Министерства юстиции 1915 г. № 5, стр. 57—61; в советской юридической литературе Б С. Утевского, Вина в советском уголовном праве, Госюриздат, 1950, стр. 270—271

Франк считает, что невозможно добыть правильные выводы, исходя из имеющегося психического состояния лица.

По мнению Франка, при решении вопроса о том, следует ли данный, конкретный случай отнести к эвентуальному умыслу или к осознанной неосторожности, суд должен определить, как поступил бы обвиняемый, если бы считал, что в результате его деятельности преступное последствие наступит неизбежно. Если при такой гипотетической постановке вопроса суд придет к убеждению, что предполагаемое представление удержало бы обвиняемого от совершения преступного деяния, имеется неосторожность, в противном случае — умысел.

На первый взгляд может показаться, что Франк предлагает ясный и в практическом отношении удобный критерий. Этим, по-видимому, следует объяснить, что указанный критерий, имеющий многих сторонников среди буржуазных криминалистов, проник и в советскую юридическую литературу. Так, авторы учебного -пособия, составленного кафедрой уголовного права Всесоюзной Правовой Академии, писали; «Закон при оценке опасности преступного легкомыслия исходит из того, что деятель, если бы он допускал неизбежность наступления преступного результата, не совершил бы действий, вызвавших этот результат» 1.

При ближайшем рассмотрении формулы Р. Франка ее научная несостоятельность и практическая непригодность не вызывают сомнений. Вместо того, чтобы выяснить действительное психическое состояние виновного лица в момент совершения преступления, Франк отсылает в область гадательного и ставит решение вопроса в зависимость от предположения, как поступил бы обвиняемый, если бы в его сознании возникли другие представления. Как отмечает пражский проф. А. Миржичка, по формуле Франка «для судьи должно быть решающим не то, что в самом деле предвидел субъект, когда он действовал, следовательно, не то, что он действовал, несмотря на то, что имел представление определенной интенсивности о наступлении результата (предвидение возможности' результата), но решающим для установления тяжести вины должно быть то, как действовал бы субъект, если бы он имел о результате представление большей интенсив-

1 Учебное пособие по советскому уголовному праву, Всесоюзная Правовая Академия, М, 1938, стр 140

'ноств — предвидение достоверности результата, то есть если бы его предвидение было качественно иным»1.

Но на основании каких признаков можно предугадать, что произойдет в психике обвиняемого и на что он решится при появлении других представлений? Как отмечалось в литературе, если суд поставит такую задачу, то он неизбежно должен будет отойти от конкретного преступного деяния и обратиться к выяснению общих свойств характера виновного, и в конечном счете решение вопроса о субъективной стороне деяния будет зависеть от того, какое впечатление произведет обвиняемый на судью — хорошее или плохое2.

Формула Франка в своем последовательном развитии ведет к образованию пробела в принципе виновной ответственности. И через этот пробел не замедлит проникнуть «идея опасного состояния личности», готовая в уголовном праве империалистического периода заменить вину в качестве основания уголовной ответственности.

Основной «секрет» успеха формулы Франка заключается в том, что она открывает простор свободному усмотрению суда, которому предоставляется возможность в зависимости от социально-политической обстановки и каких-либо других, чуждых правосудию моментов отнести данное деяние к области умышленной или неосторожной ьины.

В советской юридической литературе вопрос о соотношении эвентуального умысла и преступной самонадеянности наиболее полно затронул проф. Б. С. Утевский. При решении этого вопроса Б. С. Утевский исходит из того, что «преступная самонадеянность... близка по своей природе к эвентуальному умыслу» (разрядка наша.— В. М.) 3. По мнению проф. Б. С. Утевского, лицо и при преступной самонадеянности, и при эвентуальном умысле по существу одинаково относится к интересам, охраняемым социалистическим правопорядком. Психоло-гическая основа у этих видов вины, по его мнению, одна

• А. М i r i с k a, Die Formen der Strafschuld und ihre gesetzlj-che Regelung, Tubingen, 1907, S 32.

2 Cm. A M i r i с к а, цитированное сочинение, стр. 34, В. Б. Станкевич, К учению о формах виновности, Журнал Министерства юстиции 1915 г. № 5, стр 59—60

3 Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве. Госюриздат, 1950, стр. 264.

и та же. «В обоих случаях виновный обнаруживает решимость удовлетворить свои эгоистические желания ценою причинения совершенно ненужного ему ущерба государству или другим лицам» Ч

Такое сближение обоих видов вины объясняется тем, что проф. Б. С. Утевский основную черту преступной самонадеянности усматривает в решимости лица совершить нужное ему деяние, несмотря на предвидение возможных общественно-опасных последствий. В результате этого проф. Б. С. Утевский наделяет преступную самонадеянность признаками, которые присущи только эвентуальному умыслу, и принимает за общность то, чем они отличаются друг от друга. Именно для эвентуального умысла характерно, что лицо желает достигнуть своих личных целей хотя бы ценой причинения общественно-опасных последствий, в то время как при преступной самонадеянности лицо решается на определенный поступок потому, что легкомысленно рассчитывает избежать таких последствий.

В основании этих видов вины лежат различные свойства личности. Общественная опасность лица, действующего с эвентуальным умыслом, коренится в антисоциальном эгоизме, а общественная опасность преступной самонадеянности сводится к недопустимому легкомыслию и опрометчивости. Из этого следует исходить при разграничении эвентуального умысла и преступной самонадеянности, и это служит основанием для их отнесения к различным формам вины.

Наделяя эвентуальный умысел и преступную самонадеянность по существу одинаковыми чертами, проф. Б. С. Утевский не видит качественного различия между указанными понятиями. По его мнению, различие существует лишь в степени интенсивности антиобщественного отношения к чужим интересам. «Действующий с эвентуальным умыслом решается на совершение деяния, заведомо сознавая возможность или неизбежность наступления нежелаемых результатов. Действующий с преступной самонадеянностью сознает лишь возможность наступления нежелаемых результатов и даже надеется на их предотвращение...»2.

1 Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, Гос-юриздат, 1950, стр. 269.

2 Та м же, стр. 270, также стр. 251, 252, 255.

Таким образом, главный признак различия, по мнению проф. Б. С. Утевского, заключается в том, что при эвентуальном умысле лицо предвидит возможность или неизбежность наступления результата, в то время как при преступной самонадеянности оно предвидит лишь его возможность. Но положение, что предвидение неизбежности наступления общественно-опасных последствий может иметь место при эвентуальном умысле, является спорным '. Многие авторы считают, что такие случаи при всех обстоятельствах должны быть отнесены к области прямого умысла 2.

Рассмотрим пример, который приводит проф. Б. С. Утевский.

Поджигатель дома сознает, что в одной из комнат находится инвалид, не способный передвигаться, и в доме нет никого, кто мог бы ему оказать помощь, что, следовательно, инвалид неизбежно погибнет во время пожара 3. Проф. Б. С. Утевский обсуждает изолированно предвидение неизбежности гибели инвалида и считает, что в отношении этого результата у виновного существует эвентуальный умысел, так как он не желает смерти инвалида.

Однако, такое расчленение совокупного результата, части которого неразрывно связаны друг с другом, не может быть признано правильным. Воля лица направлена на весь результат в целом и не может обсуждаться раздельно в отношении его отдельных составных частей. Желая поджечь дом, лицо вместе с тем желает всех представляемых последствий, неизбежно связанных с поджогом: уничтожения вещей, гибели лиц, не способных спастись, и т. п. Все эти последствия в своей совокупности участвуют в определении волевого решения и, неразрывно связанные друг с другом, не могут быть вычитаемы.

Точка зрения, предлагающая изолированно рассматривать отношение виновного к моментам, неразрывно свя-

1 Защищаемую проф. Б. С. Утевским точку зрения разделяют. В. Д. М е н ь ш а г и н и 3. А. Вышинская, Советское уголовное право, Госюриздат, М., 1950, стр. ПО.

2 См. А. Н. Т р а й и и н, Состав преступления по советскому уголовному праву, Госюриздат, М., 1951, стр. 219—220; Советское уголовное право, Общая часть, ВИЮН, Госюриздат, М., 1952, стр. 229; Н. Д. Дурманов, Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву, Госюриздат, М., 1955, стр. 125—126.

3 См. Б. С. Утевский, цитированное сочинение, стр. 255.

занным с осуществлением его основной цели, должна привести к необоснованному и чрезмерному расширению области эвентуального умысла за счет прямого умысла.

Предусмотренное в уголовном законе последствие редко является для виновного самоцелью, обычно оно выступает как необходимее средство для достижения целей, лежащих вне преступного деяния. Поэтому, если выяснять отношение лица к указанному последствию изолированно, то оно может и не сопровождаться чувством удовлетворения и даже вызывать неприятное чувство, то есть быть нежелаемым. Тот, кто решает убить другое лицо, чтобы освободиться от уплаты алиментов, конечно, предпочел бы, чтобы последнее умерло естественной смертью или погибло бы как-либо иначе, но не от его руки. И в этом смысле нельзя сказать, что сама по себе смерть лица для виновного желаема, но поскольку с ней связано достижение определенной цели, поскольку указанное последствие выступает в качестве необходимого средства реализации поставленной цели, постольку оно должно рассматриваться как желаемое и охватываемое прямым умыслом субъекта.

Наконец, как спр-аведливо отмечает проф. А. Н. Трай-нин, уже самый термин «эвентуальный» умысел предполагает предвидение лишь возможности наступления общественно-опасных последствий, и потому все случаи предвидения неизбежности их наступления следует относить к прямому умыслу 1.

В свете приведенных соображений теряет значение предлагаемый проф. Б. С. Утевским главный признак различия между эвентуальным умыслом и преступной самонадеянностью. Эвентуальный умысел предполагает предвидение лишь возможности наступления данного последствия, а этот момент, по мнению проф. Б. С. Утевского, присущ и преступной самонадеянности. Правда, проф. Б. С. Утевский выдвигает еще дополнительный признак различия. Отмечая, что при преступной самонадеянности лицо «сознает лишь возможность наступления нежелаемых результатов», он добавляет, «и даже надеется на их предотвращение...»2. Но этот момент, который выступает у проф. Б. С. Утевского в качестве

1 См. А. Н. Т р а й н и н, Состав преступления по советскому уголовному праву, Госюриздат, М., 1951, стр. 219.

2 Б. С. У т е в с к и й, цитированное сочинение, стр. 270.

3 В. Г. Макашвили 33

дополнительного момента, разграничивающего косвенный умысел и самонадеянность, а на самом деле является основным разграничительным признаком, не получил в труде проф. Б. С. Утевского достаточного освещения.

' Конструкция, не видящая качественного различия между эвентуальным умыслом и преступной самонадеянностью и считающая их по природе близкими друг к другу понятиями, не может дать ясных признаков, по которым следует разграничивать эти виды вины. Она бессильна объяснить, почему существует разница в размере ответственности между деянием, совершенным умышленно, и деянием, совершенным по неосторожности. Такая постановка вопроса закономерно приводит к точке зрения, требующей слияния понятий эвентуального умысла и преступной самонадеянности и образования третьей самостоятельной формы вины — заведомости, которая должна занять среднее место между умыслом и неосторожностью.

За такое решение проблемы высказался проф. М. А. Чельцов.

Критикуя принятое в действующем советском уголовном законодательстве деление видов вины, проф. М. А. Чельцов указывает, что грань, отделяющая эвентуальный умысел от преступной самонадеянности, неуловима. Оба эти вида вины характеризуются одним и тем же психическим составом: «отсутствием желания преступных последствий (отличие от умысла!), но заведомостыо для деятеля возможности наступления этих результатов»1. Далее, все бесконечные оттенки психического состояния лица, как-то: допущение наступления преступного результата, надежда на «счастье», на «авось», необоснованный расчет на внешние обстоятельства, на собственные силы по мнению проф. М. А. Чельцова, не имеют значения для определения характера и степени вины лица; важно лишь то, что во всех этих бесконечных вариациях неизменно содержится представление возможности наступления преступного последствия 2.

Проф. М. А. Чельцов предлагает объединить эвентуальный умысел и самонадеянность в самостоятельную форму вины — заведомость. Такое деление вины, по мнению проф. М. А. Чельцова, не только устраняет практиче-

1 М. А Чельцов, Спорные вопросы учения о преступлении, «Социалистическая законность» 1947 г. № 4, стр 8.

2 См. там же, стр. 8—9.

ские трудности, связанные с разграничением эвентуального умысла и самонадеянности, но и устанавливает более справедливое деление форм вины по ее характеру и степени тяжести.

Прежде всего кажутся неубедительными соображения о том, что существуют практические трудности, связанные с различением эвентуального умысла и преступной самонадеянности. Судебное исследование располагает достаточными средствами для того, чтобы путем тщательной оценки всех обстоятельств, при которых совершилось данное деяние, установить характер психического отношения лица к наступившим последствиям, то есть выяснить, допускает ли оно их наступление или рассчитывает их предотвратить. Но если даже согласиться с тем, что при рассмотрении отдельных жизненных случаев могут возникнуть затруднения в относимости того или иного конкретного случая к эвентуальному умыслу или к преступной самонадеянности, то это вовсе не дает оснований отрицать качественное различие, существующее между эвентуальньГм умыслом и преступной самонадеянностью.

Социалистическое правосознание не может не видеть глубокого различия в характере и степени вины того лихача-шофера, который в нетрезвом состоянии из ухарства, чтобы развлечь сидящих в машине девушек, едет по тротуару и давит прохожего, и того шофера, который выезжает на работу с неисправными тормозами, рассчитывая на свой долголетний опыт и умение в таких условиях водить автомашину, но который в пути попадает в сложную обстановку и из-за неисправности тормозов не может предотвратить гибели пешехода.

В первом случае шофер обнаруживает безразличное и даже пренебрежительное отношение к человеческой жизни. Представление о высокой степени вероятности наступления тяжелых последствий не удерживает его от данного поведения. Строго говоря, он ради забавы соглашается па их наступление. Во втором случае шофер, хотя сознательно и нарушает трудовую дисциплину, но в то же время, легкомысленно рассчитывая на свой опыт и ловкость, убежден, что никаких нежелательных последствий не наступит. Именно эта ошибочная уверенность в своих силах, переоценка своих качеств, является причиной наступившего последствия. Конечно, и в последнем случае лицо

3* 35

не проявляет достаточно бережного отношения к интересам других граждан. Но в основе этого лежит недисциплинированность, легкомыслие и самоуверенность, которые приводят к недооценке опасности, сопряженной с деятельностью в таких условиях. Вот почему преступная самонадеянность по своей природе отлична от эвентуального умысла и не может быть с ним слита, а должна быть отнесена к области неосторожной вины.

Утверждение проф. М. А. Чельцова, что принятое действующим советским уголовным законодательством деление видов вины схоластично и нежизненно и что, в частности, в случаях эвентуального умысла обвиняемый всегта может ссылаться на «якобы предвиденные им обстоятельства, которые позволяли ему надеяться на отвращение результата» \ не находит опоры в материалах судебной практики. Можно привести немало принципиально важных постановлений и определений Верховного Суда СССР, где признается, что деяние совершено с эвентуальным умыслом.

Предложение проф. М. А. Чельцова не получило поддержки со стороны некоторых советских криминалистов, которые считают, что нет оснований отказываться от видов вины, предусмотренных действующим советским уголовным законодательством 2.

Оставляя в стороне попытки найти новые пути для решения проблемы форм вины, при разграничении эвентуального умысла и преступной самонадеянности, по нашему мнению, следует исходить из постановлений советского уголовного закона, определяющего эти понятия. Конечно, было бы неправильно думать, что законодательная формула содержит все существенные признаки, характеризующие понятия эвентуального умысла и преступной самонадеянности и может точно провести границу, разделяющую области этих понятий. Однако постановления закона намечают путь, по которому должна идти социалистическая наука уголовного права при установлении критериев, разграничивающих отдельные виды вины.

Психическое состояние лица, действующего с эвентуальным умыслом, по закону характеризуется тем, что

1 М А Чельцов, цитированная статья, стр. 8—9

2 См Б. С Маньковский, Проблема ответственности в уголовном праве, Издательство Академии наук СССР, М.—Л , 194Р, стр 118—120,

Б С Утевский, Вина в советском уголовном праве, Гос-юриздат, М., 1950, стр. 171—172.

лицо не желает причинения общественно-опасного последствия, но предвидит и допускает возможность его наступления, i

Отсутствие желания означает, что указанное последствие не является для лица ни конечной, пи промежуточной целью, ни необходимым средством для достижения поставленной цели, оно лежит за пределами его целенаправленной деятельности и в этом смысле является для него побочным последствием. Но составляя план действия, избирая средства, необходимые для реализации поставленной цели (может и не преступной), лицо при эвентуальном умысле предвидит возможность наступления этого побочного общественно-опасного последствия. Более того, как говорит закон, лицо допускает его наступление. Это выражается в том, что представление о возможности наступления общественно-опасного последствия не становится мотивом, препятствующим совершению поступка. Лицо не отказывается от осуществления поставленной цели и не рассчитывает на какие-либо обстоятельства, могущие предотвратить данное последствие. Ради достижения своей цели лицо примиряется с возможностью наступления общественно-опасных последствий.

Так, например, А. решается отвинтить для хозяйственных целей гайки, которыми скрепляют рельсы железной дороги, хотя ясно сознает, что это может вызвать крушение поезда. А. действует для достижения своих хозяйственных целей, несмотря на то, что предвидит возможность наступления тяжелого вреда, то есть действует с эвентуальным умыслом по отношению к этому вреду.

У лица, действующею с эвентуальным умыслом, имеется обычно безразличное отношение к общественно-опасному последствию •. Наступление такого последствия само по себе не вызывает чувства удовлетворения. Но это не зна-

1 О безразличном отношении лица к общественно-опасному последствию при эвентуальном умысле говори1ся в постановлениях и определениях Верховного Суда СССР. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР по делу Р от 27 сентября 194Ь г отмечено, что, открывая беспорядочную стрельбу из пистолета в комнате, полной людей, Р., «не имея прямого умысла кого либо убить, ...тем не менее, действовал с эвентуальным или косвенным умыслом Он осознавал всю общественную опасность своего поведения и все же безразлично относился к последствиям своих действий сознательно допуская в числе этих последствий и смерть кого-либо из присутствующих». (М. М. Исаев и А. А. Пионтковский, «Во-

чит, что это последствие никак не относится к воле лица. Окончательное решение субъекта складывается с учетом возможности наступления общественно-опасного последствия, и последнее охватывается планом его действий. Как правильно замечает один из представителей уголовно-правовой мысли Германской Демократической Республики И. Лекшас, воля совершить преступление «наличествует всегда, когда кто-либо не желает отказаться от действия, хотя бы благодаря этому должно было бы осуществиться преступление, которое он не считал необходимым...» '.

Иное психическое состояние имеется в случаях преступной самонадеянности. При этом виде вины лицо, осуществляя свои цели, не допускает наступления общественно-опасных последствий, так как, говоря словами закона, легкомысленно надеется предотвратить такие последствия (п. «б» ст. 10 УК РСФСР).

При борьбе мотивов, предшествующей решению действовать, представлению об опасности, связанной с такого рода деятельностью, противостоит представление о том, что в данном конкретном случае наступление общественно-опасного последствия будет предотвращено, избегнуто. В случаях преступной самонадеянности именно это представление о ненаступлении результата получает преобладающее значение и становится одним из мотивов, укреп-

просы уголовного права, военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного Суда СССР», М., 1947, стр. 40). Так же охарактеризовано отношение лица к результату при эвентуальном умысле и в определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 25 января 1948 г. по делу И. Направляя дело на доследование, Судебная коллегия указала: «Если по обстоятельствам дела окажется, что обвиняемый или другие лица, не привлеченные по данному делу, сознавали возможность распространения пожара в лесу, в результате своих действий (оставление горящего костра или непринятие мер к ликвидации пожара, возникшего от загоревшегося леса) и безразлично относились к этому, то они должны нести ответственность за умышленное истребление государственного имущества, совершенное с эвентуальным умыслом, по ст. 79 УК РСФСР» (А. А. П и о н т к о в с к и й, Вопросы общей части уголовного права в практике судебно-прокурорских органов, Госюриздат, М., 1954, стр. 66).

1 J. Lekschas, "Die Schuld als subjektive Seite der verbrecherischen Hadlung, Berlin, 1955, S. 42.

Попытка раскрыть волевой момент при эвентуальном умысле в советской юридической литературе была предпринята В. Я. Лившицем в статье «К вопросу о понятии эвентуального умысла». «Советское государство и право» 1947 г. № 7, стр. 39—41.

ляющих решимость лица действовать для осуществления поставленных целей.

Таким образом, при эвентуальном умысле лицо решает действовать в известном направлении, несмотря на то, что представляет возможность причинения побочного вреда; напротив, при преступной самонадеянности лицо решает действовать, так как уверено, что указанный вред будет предотвращен. Такая уверенность лица в ненаступлении преступного последствия может иметь место только при том условии, если лицо основывало свой расчет на определенных обстоятельствах, относящихся или к личным свойствам, или к внешним факторам '. В случае же отсут-етвия в представлении лица конкретных обстоятельств, способных, по его мнению, предотвратить общественно-опасное последствие, преступная самонадеянность не может быть установлена, хотя бы обвиняемый и ссылался на то, что он надеялся избежать этого последствия.

Большей частью лицо рассчитывает на собственные силы или способности (опыт, знание, ловкость или другие физические или психические свойства).

Расчет может основываться и на деятельности других лиц. Например, улицу перебегает ребенок, за ним гонится мать, чтобы схватить его; будучи уверенным в успешности действий матери, вагоновожатый не принимает требуемых мер предосторожности и не замедляет хода трамвая, однако предположение вагоновожатого не оправдывается: мать не сумела догнать ребенка, и он попадает под трамвай.

Наконец, при преступной самонадеянности субъект может рассчитывать на действие сил природы 2. Например,

1 Это положение в русской дореволюционной литературе защищал С. В. П о з н ы ш е в, Основные начала науки уголовного права, М., 1912, стр. 295. В советской юридической литературе сторонником указанного взгляда является А. А. Пионтковский, Советское уголовное право, т. 1, М.—Л., 1929, стр. 243. Та же точка зрения им проводится во всех изданиях Учебника уголовного права ВИЮН. 2 В связи с изложенным, некоторые авторы не без основания замечают, что термин «самонадеянность» не точно отражает содержание этого понятия, поскольку лицо может рассчитывать не только на личные свойства и собственные усилия, но и на действия других лиц и на внешние факторы (см. Г. К. Матвеев, Вина в советском гражданском праве, Издательство Киевского государственного университета, Киев, 1955, стр. 299—300; в русской дореволюционной литературе аналогичные соображения были высказаны П. П. П у-сторослевым, Русское уголовное право, Общая часть, вып. I, Юрьев, 1912, стр. 334).

лесничий, уходя из лесу, не тушит разведенного костра, так как убежден, что начавшийся дождь не даст разгореться огню. Расчет оказывается ошибочным: в лесу вспыхивает пожар.

Таким образом, отсутствие у субъекта расчета на определенное обстоятельство или группу обстоятельств исключает преступную самонадеянность и дает основание для признания эвентуального умысла.

Нельзя считать, что лицо действует по неосторожности, когда оно надеется на «счастье» или на «авось», на случайное стечение обстоятельств, полагая, что все обойдется благополучно. В этих случаях легкомыслие и беспечность достигают такой степени, которая дает основание думать, что лицо допускает наступление общественно-опасного последствия. Только определенный расчет предотвратить последствие, а не голые мечтания и надежды, свидетельствует об ином психическом состоянии лица и обосновывает другую уголовно-правовую оценку деяния.

Правильное решение рассматриваемого вопроса закреплено в руководящем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 15 сентября 1950 г. «О квалификации преступлений, связанных с нарушением правил движения на автотранспорте».

Предусматривая в п. 2 ответственность водителей автомашин, не являющихся работниками автотранспорта, Пленум предлагает отличать нарушения правил движения, которые носят сознательно злостный характер (так называемое «лихачество», хулиганские побуждения, вождение в нетрезвом виде и т. д.), от тех нарушений правил движения, которые допущены без указанных отягчающих обстоятельств, вследствие неосторожности.

Если нарушение, относящееся к первой категории случаев, повлекло смерть или увечье потерпевшего, то Пленум предлагает квалифицировать деяние соответственно как умышленное убийство (ст. 136 УК РСФСР) или умышленное тяжкое телесное повреждение (ст. 142 УК РСФСР)*. Если же нарушение, повлекшее смерть, относится ко второй категории случаев — как убийство по неосторожности (ст. 139 УК РСФСР) и т. д. К

1 См «Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924—1951 гг.» Госюриздат, М, 1952, стр. 20—21.

Чем руководствовался Пленум, когда сознательно злостное нарушение правил движения, повлекшее тяжелые последствия, предписал рассматривать как умышленно совершенное деяние? Прямой умысел на причинение вреда в таких случаях почти исключается, следовательно, Пленум имел в виду, что при указанных обстоятельствах виновные действуют с эвентуальным умыслом. Для так называемого «лихачества», нарушения правил движения из хулиганских побуждений и в нетрезвом виде, характерно именно то, что водитель автомашины бесшабашно действует «на авось», дерзко игнорируя элементарные правила предосторожности, без всякого основания надеясь на благополучный исход своей опасной езды. При таких обстоятельствах, конечно, нельзя утверждать, что лицо исключает возможность возникновения несчастных случаев. Ради озорства и забавы оно примиряется с нанесением вреда, так как не рассчитывает на определенное обстоятельство, способное, по его мнению, предотвратить вредное последствие.

Но, как правильно замечает проф. А. А. Пионтковский, «было бы ошибочным, противоречащим положениям Общей части советского уголовного права, применять ст. 136 УК пли ст. 142 УК при отсутствии умысла в действиях лица механически при всякой аварии на автотранспорте, если наступила смерть потерпевшего или тяжкое телесное повреждение» *. Это учитывает приведенное руководящее постановление Пленума, которое предлагает в пп. «б» и «в» иначе квалифицировать случаи нарушения правил движения, причинившие общественно-опасные последствия, если лицо действовало по неосторожности, то есть легкомысленно рассчитывало их предотвратить.

Но если отсутствие расчета на определенный фактор исключает возможность признать существование преступной самонадеянности, го это не значит, что всякий расчет на любое обстоятельство обосновывает этот вид вины. Лицо должно быть уверено, что последствие будет предотвращено. Поэтому к эвентуальному умыслу следует отнести те случаи, когда субъект хотя и надеется на опоеделенные обстоятельства, но в то же время сознает, что значение этих обстоятельств в данной ситуации почти

'А А Пионтковский, Вопросы общей части уголовного права в практике судебно-прокурорских органов, Госюриздат, М, 1954, стр 67.

равно нулю, что эти обстоятельства обладают слишком маленькими шансами для того, чтобы противодействовать наступлению последствия. Предположим, что на людной, центральной улице, где проходят трамвайная и троллейбусная линии, два шофера с многолетним стажем устраивают «гонки» новых автомашин, развивая бешеную скорость, свыше 120 километров в час. Эти шоферы не могут не сознавать, что при таких условиях определенные факторы — опыт и новые, исправные тормоза — бессильны предотвратить несчастный случай. Их поведение характеризует безразличное отношение к человеческой жизни и здоровью. Они готовы ценой причинения тяжелых последствий доставить себе удовольствие позабавиться бешеной ездой. При таких условиях ссылка шоферов на свой опыт и на новые, исправные тормоза не может быть принята во внимание и следует признать, что они причинили вред не по неосторожности, а умышленно.

Таким образом, следует прийти к следующему выводу: для того чтобы признать наличие преступной самонадеянности, необходимо установить, с одной стороны, субъективную уверенность лица, что определенные факторы предотвратят наступление данного общественно-опасного последствия, а с другой — необоснованность такого расчета, который свидетельствует об отсутствии у лица требуемой предусмотрительности и заботливости.

«все книги «к разделу «содержание Глав: 21 Главы: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. >

5rik.ru

Материалы для учебы и работы

§ 2. Отграничение преступной самонадеянности от косвенного (эвентуального) умысла