Защита жертв преступлений: вопросы теории, права и правоохранительной практики

К вопросу о том, как государство защищает интересы своих подданных, написано и сказано немало, и здесь к месту будет привести высказывание патриарха Алексия — человека, обретшего популярность в годы очередной российской перестройки: «…Это — неизменное искушение и вековая болезнь государственности: государство свои интересы склонно автоматически отождествлять с интересами людей, а под «государственными интересами» склонно понимать прежде всего удобство и легкость в управлении» 2.

Судебно-правовые реформы в России ведутся, как известно, под флагом формирования правового государства и всемерной защиты прав личности. К сожалению, жертвы преступлений и теперь, как и в далеком прошлом, вниманием обделены.

Правда Ярослава — первый русский судебник — для установления вины предлагала устраивать поединок между жертвой преступления и преступником. Истина оказывалась на стороне победителя. Устраивались и испытания огнем и водой, и тоже истина оказывалась на стороне того, кто выдерживал эти испытания. Таким образом, жертва преступления становилась еще и жертвой правосудия, ибо она уравнивалась с преступником в возможности доказать вину или невиновность — ситуация, характерная не только для древнего российского судопроизводства, но и европейских государств.

Если обратимся к современному судопроизводству Запада, то увидим, что потерпевший не имеет никаких льгот и процессуальных гарантий. В процессуальном законодательстве Франции, Англии, Соединенных Штатов Америки, ФРГ и других государств потерпевший присутствует, но обычно не как самостоятельная процессуальная фигура. Мы видим потерпевшего или в роли свидетеля, или гражданского истца.

И, пожалуй, только наше отечественное законодательство в 1958 году в этом направлении сделало первый важный шаг, — появилась процессуальная фигура потерпевшего с определенным набором прав и обязанностей 3. Это — достижение нашего законодательства. Правда, нельзя сказать, что статус потерпевшего в действующем с 1960 г. УПК РФ достаточно удовлетворителен, — нужно делать новые шаги. Например, допрос потерпевшего у нас до сих пор производится по правилам допроса свидетеля, носит принудительный характер. Потерпевший предупреждается об уголовной ответственности не только за дачу заведомо ложных показаний, но и за отказ от дачи показаний. Потерпевший не обеспечен специальными средствами защиты. Таким образом, проблема эта остается. И хотя в 1958 году потерпевший был наделен определенными правами — его допустили к участию в предварительном следствии, он мог знакомиться с материалами дела, представлять доказательства, заявлять ходатайства, в некоторых случаях даже участвовать в судебных прениях, — но в общем-то его участие в судопроизводстве носило и до сих пор носит формальный характер, а его права и, особенно, гарантии прав нуждаются в существенном совершенствовании и расширении.

В официальных документах, исходящих от Президента и от Совета Федерации Федерального Собрания, признается много лет подряд, что преступность катастрофически растет, что она угрожает не только безопасности граждан, но и проводимым реформам, самому государственному строю. Осознают вроде бы, но действенных, конкретных мер со стороны государства мы пока не видим. Меры по защите жертв преступлений в социальном и правовом плане пока даже не обозначены.

Очень интересной в этом отношении выглядит позиция законодателя на конституционном уровне. Есть в Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой в 1991 году, статья 33: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает им доступ к правосудию и скорейшую компенсацию причиненного ущерба». Эта статья Декларации была воспроизведена в старой Конституции 1978 года путем ее дополнения. А вот что осталось от этой статьи в новой редакции Конституции, принятой в 1993 году. Статья 52: «Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию, компенсацию причиненного ущерба». На слух вроде бы звучит одинаково, но разница очень существенная. Речь уже идет не о жертвах преступлений и злоупотребления властью, а о потерпевших, то есть процессуально признанных таковыми, а скорейшая компенсация, которую якобы обеспечивает государство, заменена обещанием компенсации неизвестно когда и неясно за чей счет. Если к этому добавить, что доступ к правосудию рядовому гражданину нередко затруднен, что до 50% уголовных преступлений из числа зарегистрированных остаются нераскрытыми, если к этому добавить, что статья 30 часть 3 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР» (24 декабря 1990 г.), сулившая компенсацию жертвам преступления за счет государства, не применялась в связи с объявленным в 1994 г. мораторием, а теперь и отменой самого закона, то приведенная конституционная норма выглядит в целом не как средство защиты человека, а как способ уклонения государства от своих обязанностей по защите граждан.

При ознакомлении с уголовными делами, прекращенными на предварительном следствии, и с делами, прошедшими судебное разбирательство, как правило, не выявляется прямых грубых нарушений процессуального закона по отношению к потерпевшим. Но вот интересно: значительная часть потерпевших в суд или не является, или если является, то по второму или третьему вызовам. Большая часть потерпевших отказывается знакомиться с материалами дела. Естественно возникает вопрос — откуда такая пассивность в защите собственных прав и интересов? Ответ на этот вопрос упирается в тот интерес потерпевшего, который реально может быть обеспечен судебной защитой: слишком немного он получит в конечном счете. Но об этом ниже.

Привычным для процессуалистов определением потерпевшего является формула статьи 53 Уголовно-процессуального Кодекса РФ. Потерпевшим признается лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред. Это определение повторяется и в новом УПК РФ в ст. 42 с добавлением, что потерпевшим может быть признано и юридическое лицо, если причинен вред его имуществу и деловой репутации. Дефиниция удобна для усвоения, подкупает простотой и кажущейся емкостью, но она неточна. Во-первых, вред, причиняемый преступлением физическому лицу, не исчерпывается указанными тремя видами. Это значительно более сложное явление, характеризующее различные аспекты состояния объекта до и после преступного посягательства.

Во-вторых, в этой формуле процессуального закона дана характеристика материальных признаков потерпевшего, без указания на процессуальные признаки. В таком определении утрачиваются различия между жертвами преступления как социальной и криминологической категорией, и потерпевшим, как участником процессуальной деятельности, наделенном процессуальным статусом.

В-третьих, формула потерпевшего, изложенная в статье 53 УПК РСФСР и последующая расшифровка его процессуального статуса, дали в свое время основания для ошибочного вывода о том, что потерпевшим у нас может быть только физическое лицо. И этот вывод потом был закреплен в соответствующем постановлении Пленума Верховного суда Союза. А это, разумеется, не так, ибо вред может быть причинен и группе лиц, объединенных коммерческими или производственными интересами. И сводить статус этих юридических лиц к статусу гражданского истца, особенно теперь, в условиях рыночных отношений, недопустимо, потому что, помимо имущественного ущерба они очень часто несут и значительный моральный ущерб. Этот недостаток старого УПК, как видим, был устранен в ст. 42 УПК РФ.

Устранение других недостатков понятия потерпевшего должно быть начато, очевидно, с выяснения сущности возможного вреда, причиненного преступным деянием. В этой связи надлежит обратиться к материальному праву. В уголовном праве вред — одна из центральных категорий, равно как и в гражданских правоотношениях, возникающих не на договорной основе, а в связи с причинением вреда. При этом неизбежно определенное упрощение проблемы, в известной мере окупаемое доступностью и наглядностью изложения. Для уголовного права универсальным критерием определения тяжести совершенного преступления, и, следовательно, критерием построения шкалы наказаний в Особенной части Уголовного Кодекса является степень общественной опасности деяния. Этот же критерий используется и при индивидуализации ответственности, наряду, разумеется, с формой вины и данными о личности преступника.

Общественная опасность категория оценочная и небесспорная. В ней не всегда адекватно отражается субъективное представление потерпевшего о тяжести последствий преступного деяния. Кроме того, представление об общественной опасности деяния может резко меняться с изменением политической, социальной и экономической ситуации. Значит, само понятие общественной опасности преступления должно иметь объективное обоснование, позволяющее шкалировать степень опасности. Такое основание есть, и оно относительно широко используется. Это категория вреда, причиняемого преступлением.

Этой проблеме посвящен ряд исследований 4. Выделяются две формы причиняемого вреда: преступный результат и преступные последствия, а также типы вреда, причиняемого преступным действием и преступным бездействием, и виды вреда в зависимости от характера нарушенного блага. К ним относят: физический вред, психический вред, синдром жертвы преступления, моральный, имущественный. Эти классификации обычно используются для того, чтобы выделить вред как основной, дополнительный и квалифицирующий признак состава преступления или как отягчающее обстоятельство. Они же дают представление о ситуациях, в которых физическое и юридическое лицо может быть признано потерпевшим от преступлений, способах обеспечения защиты их интересов.

Изложенные соображения позволяют привести следующую дефиницию потерпевшего, которую желательно внедрить в наше законодательство. Потерпевший — это лицо — физическое или юридическое — охраняемым законным интересам которого преступлением причинен вред и которое признано органами предварительного расследования или судом потерпевшим по данному уголовному делу.

В этой дефиниции не расшифровывается понятие вреда. Расшифровка вполне уместна в материальном праве, в гражданском и уголовном, а для уголовного процесса достаточно одного указания на вред, ибо без вреда не может быть потерпевшего, но важно и то, что лицо не может быть потерпевшим без официального признания его таковым. Только после постановления о признании потерпевшим лицо приобретает соответствующий процессуальный статус.

Особого внимания заслуживает проблема возмещения вреда потерпевшему.

Общая часть УПК РФ 1960 года о потерпевшем (ст. 53) не предусматривала ни права потерпевшего на возмещение вреда, ни способов обеспечения его интересов. Предполагалось, что потерпевший, как лицо, «понесшее материальный ущерб от преступления, вправе при производстве по уголовному делу предъявить к обвиняемому или лицам, несущим материальную ответственность за действия обвиняемого, гражданский иск, который рассматривается судом совместно с уголовным делом» (ст. 29 УПК РСФСР).

Таким образом, потерпевший мог претендовать на возмещение не любого вреда, а лишь «материального ущерба». Для этого требовалось предъявление иска и приобретение статуса гражданского истца при условии вынесения соответствующего постановления или определения (ст. 54 ч. I УПК РФ).

Двойственный характер статуса жертвы преступления в этом случае (потерпевший — гражданский истец) создавал достаточно сложную систему процессуальных правоотношений, связанных с доказыванием характера и размера причиненного преступлением материального ущерба.

Положение потерпевшего, как субъекта доказывания, облегчалось тем, что на его стороне, как правило, были органы государства, осуществляющие функцию уголовного преследования. Более того, если гражданский иск остался непредъявленным, суд при постановлении приговора «вправе по собственной инициативе разрешить вопрос о возмещении материального ущерба, причиненного преступлением» (часть 4 ст. 29 УПК РСФСР).

Однако практика шла по другому пути: суд крайне редко проявлял такую инициативу, а следователь и прокурор-обвинитель были озабочены обеспечением обвинения, а не доказыванием размера причиненного потерпевшему материального ущерба.

И хотя закон позволял суду при рассмотрении уголовного дела лишь в исключительных случаях, при невозможности произвести подробный расчет по гражданскому иску без отложения разбирательства дела, передать вопрос на рассмотрение иска в порядке, гражданского судопроизводства (ч. 2 ст. 310 УПК РСФСР), суды широко этим пользовались.

Перед потерпевшим — гражданским истцом возникала перспектива долгих хождений по судам. При этом его материальные затраты, затраты времени и сил редко окупались конечным результатом.

На протяжении всего периода социалистического строительства потерпевший вынужден был довольствоваться минимальным возмещением вреда. Отсюда и упоминавшаяся выше пассивность потерпевшего в уголовном судопроизводстве. Или это была реституция — возврат похищенного имущества — или денежная компенсация, взыскиваемая с осужденного в пределах денежной оценки вреда, причиненного здоровью и имуществу. Например, при причинении вреда здоровью в исковую сумму могли входить только затраты на дополнительное питание и редко на санаторно-курортное лечение, ибо считалось, что основные затраты брало на себя государство, оплачивая больничный лист за определенный срок и ординарное лечение.

О праве потерпевшего претендовать на возмещение расходов, связанных с поминовением покойного после погребения жертвы преступления, о взыскании упущенной выгоды, денежной компенсации морального ущерба не могло быть и речи. Таким образом, интерес, который потерпевший мог бы защищать и компенсировать в материальном, денежном плане путем предъявления гражданского иска, этот интерес оказывался не очень велик. Тем более, что его размер и основания надо доказать. Скажем, при причинении имущественного вреда в случае кражи надо было доказать, какие вещи украдены и какова их реальная стоимость. Бремя доказывания этих фактов возлагалось на потерпевшего.

При отсутствии развитой системы страхования человеческая жизнь, как и честь, и достоинство человека, не представляли собой материальной ценности. Вот почему потерпевший, нервы которого подвергают испытаниям на предварительном следствии и в суде, не очень хочет идти и туда, и туда.

Достаточной моральной компенсацией для потерпевшего считалось осуждение обидчика от имени государства приговором суда или просто постановлением следователя о прекращении уголовного дела.

Определенные положительные сдвиги наметились в последние годы. Верховный Совет Союза перед своей кончиной успел принять Основы гражданского законодательства, в которых помещена более или менее разработанная норма о возможности возмещения ущерба, связанного с упущенной выгодой. Закон о печати был первым законом в нашей стране, который предоставил возможность оценивать в рублях моральный ущерб. Теперь, особенно после принятия двух частей ГК РФ, появились такие иски, но пока что в уголовном судопроизводстве все это отражения не нашло. Это за пределами уголовного процесса.

Но даже в тех случаях, когда есть обвинительный приговор и решение об удовлетворении гражданского иска, это вовсе не значит, что потерпевший что-нибудь и когда-нибудь получит. Исполнительный лист отправляется по месту отбывания наказания осужденного, осужденный что-то зарабатывает и потерпевший может в течение очень длительного времени что-то получать, а может быть ничего не получит. В этих случаях на помощь должно бы прийти государство, ведь это оно взимает налоги с населения для обеспечения нашей безопасности. Если оно не в состоянии обеспечить эту безопасность, то должно бы взять на себя частично бремя материальных компенсаций.

Попытка такая была, если иметь в виду знаменитую ст. 30 ч. 3 Закона «О собственности в РСФСР» от 24 декабря 1990 г. Но как только попытались применять этот закон судьи, оказалось, что бюджет не может выдержать таких расходов и сначала Парламент, а потом и Президент объявили на этот закон мораторий, причем Президент, что очень любопытно, не наложил мораторий на статью 30 часть 3 Закона «О собственности», а продлил действие статьи 25 Закона «О государственном бюджете», принятого Верховным Советом. Таков изощренный способ маскировки непопулярного решения. А известное постановление Президента РФ от 30 сентября 1992 года, где дается задание ГПУ разработать срочные инструкции о порядке применения статьи 30 части 3 Закона «О собственности», так и не было выполнено. Об этом сейчас уже никто не вспоминает.

Различные аспекты борьбы с преступностью и безопасностью личности достаточно остро поставлены в Послании Президента Федеральному Собранию в феврале 1994 года «Об укреплении Российского государства» и в заключении Совета Федерации по парламентским слушаниям по вопросу борьбы с преступностью и укреплению правопорядка. Поставлены эти вопросы и в федеральной программе по борьбе с преступностью на 1994–1995 гг. Но в этих документах не выделены вопросы социальной и правовой защиты жертв преступлений. Отождествлять же меры борьбы с преступностью с мерами защиты населения от преступлений было бы некорректно и в научном, и в практическом плане.

Но даже и при отсутствии специальных акцентов на проблеме защиты жертв преступлений, выполнение государственной программы борьбы с преступностью объективно способствовало бы ограждению населения от криминального беспредела.

Однако, как вынужден был признать Президент в своем очередном послании Федеральному Собранию 16 февраля 1995 г., программа борьбы с преступностью выполнена лишь частично из-за неудовлетворительного финансирования 5.

Скрасить ситуацию, явно свидетельствующую о беспомощности государственной власти, пытается Межведомственная комиссия Совета Безопасности РФ по общественной безопасности, борьбе с преступностью и коррупцией. Своим решением от 30 января 1996 г. она констатирует «своевременное выполнение большинства запланированных в Федеральной программе мероприятий», что позволило, по мнению Комиссии, «сформировать современную законодательную базу и создать необходимые предпосылки для радикального перелома в борьбе с преступностью».

Это при том, что к тому времени не были приняты важнейшие акты правовой реформы — Уголовный, Уголовно-процессуальный, Уголовно-исполнительный кодексы, неудовлетворительно законодательство о борьбе с организованной преступностью, терроризмом, бандитизмом и пр. Возникает вопрос, кого и зачем вводим в заблуждение, и будут ли когда-нибудь соответствующие структуры исполнительной власти нести ответственность за свои решения, создающие лишь видимость активной работы.

Постановлением Правительства Российской Федерации от 17 мая 1996 г. утверждена «Федеральная целевая программа по усилению борьбы с преступностью на 1996–1997 годы». Выделение значительных денежных средств с указанием источников финансирования вселяет надежду на возможность «коренного изменения криминальной ситуации в стране… создание условий для неотвратимости наступления ответственности за совершенное преступление», как это записано в цели Программы. Нельзя не выразить удовлетворения и по тому поводу, что центральный раздел Программы посвящен защите жизни, здоровья, свободы и достоинства граждан, повышению эффективного раскрытия и расследования преступлений.

В этом разделе содержится задание уже в 1996 г. разработать Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, который, как известно, включает правовые средства защиты потерпевшего в уголовном судопроизводстве.

Кроме того, дается задание правоохранительным ведомствам, а также Министерствам юстиции и экономики России разработать в 1996–1997 годах «систему мер по обеспечению защиты жертв преступлений, повышению их правового статуса в соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН «Основные принципы отправления правосудия в отношении жертв преступлений и злоупотребления властью», расширению их прав в уголовном судопроизводстве и гарантий возмещения причиненного материального и морального ущерба».

Эти задания нашли отражение в планах работы соответствующих адресатов, в том числе — в плане научных исследований Института проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ на конец 1996 и 1997 годы.

Отметим, что многие вопросы, связанные с защитой жертв преступлений были в поле зрения разработчиков важнейших актов судебной реформы, в том числе нескольких вариантов проекта УПК РФ, над которыми работа велась несколько лет. Принятие, наконец, нового УПК РФ (май 2002) сняло лишь часть проблемы: несколько расширив процессуальные права потерпевшего, УПК снизил уровень их гарантий, освободив суд от обязанностей по их обеспечению. Ниже мы покажем, что дело обстоит именно так.