Прокуратура и судебная власть

Одна из центральных задач судебной реформы состоялась в обеспечении независимости судебной власти, что было естественной реакцией на униженное положение суда, низведенного до уровня рядового «советского учреждения». В правовом отношении эта задача была решена в короткие сроки путем принятия Закона о статусе судей в РФ и последующих дополнений к нему. Хуже обстояло с социальными гарантиями высокого судейского статуса, но это — общая проблема переходного периода.

Вместе с тем, уже в начале реформ было очевидно, что гипертрофированная самостоятельность и независимость любой ветви власти, включая судебную, чревата бесконтрольностью и произволом. И в теории, и на практике все большую остроту приобретал вопрос взаимоотношений суда с другими органами государственной власти, в частности — с прокуратурой. Оппоненты прокуратуры, используя факты отечественной истории 30-х–40-х годов, утверждают, что прокуратура подрывает независимость суда, поставила себя над судом. Отсюда, как следствие, вытекали многочисленные предложения об ограничении полномочий прокурора — участника судопроизводства. Ненаучность, а может быть сознательное лукавство такой позиции, состояло в механическом переносе пороков правоохранительной системы периода сталинских беззаконий на современные органы (причем, в основном на прокуратуру, забывая о неблаговидной роли и суда того времени); игнорировалось и то, что речь должна идти скорее о политических и в меньшей степени о правовых основах произвола.

Взаимодействие прокуратуры и суда в наше время — это проблема сотрудничества и взаимного профессионального контроля с целью повышения уровня законности и эффективности правоохранительной деятельности.

Контроль суда за законностью применения прокуратурой мер процессуального принуждения при предварительном расследовании преступлений, как и контроль прокурора за законностью судебных решений путем их опротестования в вышестоящие суды не могут и не должны рассматриваться как способ ограничения их независимости.

Любой государственный орган, лишенный внешней профессиональной оппонентуры и внешнего контроля, склонен к перерождению путем противопоставления своих ведомственных, клановых интересов интересам общественным. Это относится в равной мере и к прокуратуре, и к суду. Эти соображения следует учитывать, определяя правовые основы их взаимодействия.

Судебная власть в результате реформ оказалась весьма сложной структурой. Она сама состоит из ряда ветвей, самостоятельных, не связанных друг с другом. Конституционный Суд, стремящийся занять место на вершине пирамиды судебной власти, по сути ее не представляет. Поэтому проблема взаимодействия прокуратуры с судом — это проблема ее отношений с ветвями судебной власти, т. е. с Конституционным Судом, судами общей юрисдикции и судами арбитражной системы.

Взаимодействие прокуратуры с ветвями судебной власти должно определяться правовыми условиями:

а) способов и возможностей инициирования прокурором судопроизводства (направление в суды обращений, исков, материалов обвинения);

б) порядка участия прокурора в судопроизводстве;

в) взаимного контроля прокурора и суда за законностью процессуальных действий и решений.

Конституцией РФ 1993 г. Генеральный прокурор РФ выведен из числа субъектов, которым принадлежит право обращения в Конституционный Суд, вопреки ст. 8 Закона Российской Федерации «О прокуратуре РФ», принятом Верховным Советом РФ в 1992 г.

Правда, в Законе о прокуратуре в редакции 1995 г. появилась запись о праве Генерального прокурора РФ обращаться в Конституционный Суд РФ, но лишь по вопросам нарушения конституционных прав и свобод граждан законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле (ст. 35 п. 6). Однако и в Конституцию, и в Закон о Конституционном Суде РФ (от 7 июля 1994 г.) соответствующие поправки и дополнения не вносились, и роль прокурора в конституционном судопроизводстве остается неясной.

Можно предположить, что Генеральный прокурор РФ, направляющий в Конституционный Суд обращение, приобретает процессуальный статус участника процесса — стороны со всеми ее правами, предусмотренными ст.ст. 53, 62 и др. Закона о Конституционном Суде РФ.

Однако будет ли принято такое обращение или нет, оказалось в зависимости от усмотрения Конституционного Суда. Принятие им к рассмотрению ходатайства Генерального прокурора РФ об официальном разъяснении постановления КС от 28 ноября 1996 г. по делу о проверке конституционности ст. 418 УПК РСФСР, не создало прецедента, т. к. такое ходатайство может быть принято не только от органов и лиц, имеющих право на обращение в КС, но и от других органов и лиц, которым решение было направлено (ст. 83 ч. 1 Закона о Конституционном Суде РФ).

Вместе с тем, при решении этого вопроса было бы желательно несколько шире определить полномочия Генерального прокурора, связанные с реализацией его государственно-правовой функции надзора за законностью, путем предоставления ему также права обращения в Пленум Конституционного Суда с предложением об отмене необоснованного решения либо об исправлении неточностей в решении. Едва ли можно признать удачным отсутствие в Законе о КС РФ процессуального механизма исправления ошибочных решений. Обилие особых мнений судей Конституционного Суда, сопровождающих принимаемые им решения, возникновение необходимости в истолковании решений не может не порождать недоверия к ним и предложений по введению механизма их пересмотра.

В этом механизме роль прокурора должна быть примерно такой, какую он выполняет при пересмотре решений других органов судебной власти.

Взаимодействие прокурора с судами общей юрисдикции, осуществляющими гражданское и уголовное судопроизводство, складывалось и совершенствовалось в ходе реформ законодательства 1958–1960 годов и его последующими дополнениями и изменениями с учетом практического применения.

Под влиянием «Концепции судебной реформы в РФ» наметилась тенденция существенных ограничений возможностей прокурорского надзора в уголовном судопроизводстве на стадиях рассмотрения дел в суде, ограничения условий вступления прокурора в гражданское и арбитражное судопроизводство и опротестования принимаемых судами решений.

Ряд положений Конституции РФ 1993 г., имеющих отношение к процессу доказывания и контролю суда за законностью расследования преступлений, сформулированы таким образом, что функция уголовного преследования оказалась в значительной мере ослабленной. Возникли основания для нарастания конфликтных ситуаций между прокуратурой и судом в наиболее острой сфере — сфере борьбы с преступностью.

Так, ст. 50 ч. 2 Конституции установила правило, согласно которому «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона». УПК является федеральным законом. Он включает правила как принципиального характера, так и сугубо технического (процессуальные сроки, порядок проведения следственных действий, оформления документов и т. п.). Применение ст. 50 ч. 2 Конституции на практике привело к тому, что появилась возможность опровержения обвинения не по существу, а с использованием чисто формальных доводов, якобы компрометирующих доказательства, делающих их юридически ничтожными. Истина и справедливость приносятся в жертву технике, нарастает число необоснованно оправданных. Применительно к жертвам преступных посягательств все менее убедительной становится одно из важнейших обязательств государства по отношению к гражданам, содержащееся в ст. 45 ч. 1 Конституции: «Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации гарантируется».

Вновь принятый УПК РФ несколько видоизменил конституционную формулу о недопустимости доказательств: «Доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми» (ст. 75 ч. 1). Но сути это не меняет.

Формулировка ст. 50 ч. 2 Конституции (и, соответственно, ч. 1 ст. 75 УПК РФ) с учетом выявившихся негативных последствий ее применения должна быть уточнена: «доказательства могут быть признаны судом недопустимыми, если будет установлено, что они получены с нарушением конституционных прав и свобод человека и гражданина».

Правило ст. 22 ч, 2 Конституции о том, что «арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению» усложняет реализацию функции уголовного преследования, стирает грань между ней и правосудием. Снижается и уровень процессуальных гарантий и гарантий законности: вместо двух государственных органов, принимающих решение об ограничении свободы личности (санкция прокурора плюс судебная проверка ее обоснованности), действует одно должностное лицо — единоличный судья.

Положения ст. 25 Конституции РФ позволяют сделать вывод (и такой вывод делается), что осмотр жилища и обыск возможны в основном по решению суда. Такое правило зафиксировано в новом УПК РФ — ст. 177 ч. 5, ст. 182 ч. 3. Эффективность этих следственных действий существенно снизится, ибо устраняется фактор внезапности.

Оптимальным правовым выходом из этой ситуации было бы установление судебного контроля за законностью актов прокурорского надзора не до, а после их принятия. Т. е. судебный контроль не должен предшествовать оперативным действиям по раскрытию преступления, а сохранять свою силу и значение в качестве высшей формы обеспечения законности.