§ 1. МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКАЯ ГНОСЕОЛОГИЯ - ОСНОВА ТЕОРИИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Советская теория доказательств, доказательственное право и практическая деятельность органов расследования и суда в советском уголовном процессе основаны в методологическом отношении на марксистско-ленинской  гносеологии,   теории  познания.

Теория познания диалектического материализма исследует наиболее общие закономерности процесса познания, который возникает и развивается на основе общественно-исторической практики и преследует цель преобразования действительности в интересах общества.

«...Диалектика, по Марксу,— писал В. И. Ленин,— есть «наука об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления...». А диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход от незнания к познанию» '.

Поэтому вскрываемые марксистско-ленинской гносеологией законы отражения объективной действительности в сознании людей, закономерности развития процесса познания от незнания к знанию имеют всеобщее значение. Они действуют в любой области познавательной деятельности, независимо от специфики познаваемых процессов, явлений, объектов природы, общества или мышления, и применимы как к познанию общих закономерностей развития природы, общества, так и к познанию частных закономерностей, групп и отдельных явлений, фактов. «Единственный вывод из того, разделяемого марксистами, мнения, что теория Маркса есть объективная истина, состоит в следующем: идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше   (никогда не исчерпывая ее);  идя

1 В. И. Л е н и н, Поли, собр. соч., т. 26, стр. 54—55.

же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи» '.

Эта ленинская оценка общественно-экономической теории К. Маркса характеризует также роль и значение гносеологии диалектического материализма для любой сферы познания, и в частности для теории законодательного регулирования и практики доказывания в уголовном процессе.

Теория доказательств науки советского уголовного процесса исследует закономерности процесса познания, присущие специфической сфере познавательной деятельности, — достижению истины по уголовным делам в соответствии с целями и задачами уголовного судопроизводства. Она имеет свой предмет, свои проблемы, свой понятийный аппарат и формы исследования, не растворяющиеся в теории познания, но основывающиеся на ней.

Марксистско -ленинские положения о первичности материи и вторичности сознания, о возможности познания человеком объективного мира, об объективной, относительной и абсолютной истине, о партийности гносеологии, о ступенях познания, о роли общественно-исторической практики в познании и др. полностью распространяются на познание в уголовном судопроизводстве.

Рассмотрим в связи с этим более подробно значение для теории доказательств марксистско-ленинского учения об истине.

Проблема истины в науке диалектического материализма признается центральной проблемой теории познания, важнейшей стороной основного вопроса философии 2.

Ключевое место занимают вопросы истины и в теории доказательств, законодательном регулировании и в практической познавательной деятельности органов расследования и суда по уголовным делам. Проблема истины в уголовном судопроизводстве представляет собой частный случай применения положений теории познания к одной из многих разновидностей познавательной деятельности с учетом ее специфических особенностей.

Деятельность органов предварительного расследования и суда по борьбе с преступностью может быть успешной, если их решения по каждому уголовному делу будут соответствовать тому, что произошло в действительности. Следователь и суд должны точно и полно познать картину совершенного преступления, т. е. достичь истины. Обязанность достижения истины — первоочередное и необходимое требование, без выполнения которого невозможно правильное осуществление социалистического правосудия.

В. И. Ленин неоднократно подчеркивал необходимость достоверного установления обстоятельств совершения преступления. Широко известны многие случаи, когда В. И. Ленин даже в са-

1 В И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 146

2 См   «Ленинская теория отражения и современность», Москва = София, 1969, стр. 340.

удные МОМенты для молодого Советского государства МНе шивал органы юстиции, ВЧК о том, установлена ли, дока-За ли виновность привлеченных к уголовной ответственности, 8аНа о осуждая незаконные и необоснованные аресты. Для тТРЙВ Ленина требование достижения истины при осуществлении правосудия был0 очевидным и необходимым требованием, не знающим каких-либо исключений и полностью свойственным социалистическому правосудию по любому делу. Как «нелепость» оценил В. И. Ленин высказывание на страницах журнала «Красный Террор» М. И. Лациса, «который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал..: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом» !.

Развитие советского уголовно-процессуального законодательства, теории доказательств в советском уголовном процессе последовательно направлено на совершенствование процессуальных форм, средств, гарантий, обеспечивающих органам предварительного расследования и суду наиболее благоприятные условия для достижения истины. В этом отношении, как и в других, целенаправленность и содержание развития советского и буржуазного доказательственного права, теории доказательств, судебной и следственной практики принципиально, качественно различаются.

Для буржуазной правовой науки характерно отрицание объективной истины, отрицание возможности ее достижения в области судебной деятельности. Буржуазные юристы при этом ссылаются на особенности судебного исследования, которые, по их мнению, позволяют установить лишь юридическую, формальную истину или же распространяют на деятельность суда общие положения агностицизма о невозможности познания объективной действительности.

Дореволюционный русский юрист И. В. Михайловский прямо указывал, что «задачей всякого, а значит и уголовного, суда должно быть не стремление к отысканию безусловной материальной истины, а стремление к истине юридической» 2.

Другие ту же мысль выражали в иной форме: «...о полной несомненности не может быть и речи в области судебного исследования, и в делах судебных судья вынужден по несовершенству средств человеческого правосудия удовлетворяться по необходимости лишь более или менее высокой степенью вероятности»3.

2' В И Ленин, Поли. собр. соч., т. 37, стр. 410.

И. В. Михайловский, Основные принципы организации уголовного суда, Томск, 1905, стр. 93; Н. Н. Розин, Уголовное судопроизводство, Петроград, 1914, стр. 303.

 В    с£Учевский,   Учебник   русского   уголовного   процесса,   СПб.,  стр. 397; см. там же, Д. Г. Тальб.рчг, Русское уголовное судо-

37

Аналогичными суждениями, часто в еще более резких и неприкрытых формах, пестрят и работы (посвященные как общей теории права, так и теории уголовного процесса) многих буржуазных ученых, относящиеся к более позднему времени.

В книге «Введение в науку права» Г. Радбрух писач: «Юрист — служитель формы, не существа, то есть справедливости» '. Следовательно, здесь формальная (и только формальная) истина выступает как цель судебного доказывания.

Та же мысль, но уже специально в применении к уголовному процессу была четко выражена другим немецким юристом — Цу-Дона: «Лучше допустить, чтобы кто-нибудь пострадал от несправедливости, чтобы какое-нибудь преступление осталось без возмездия, чем идти к идеальной цели прогресса ценой... неизбежной неуверенности» 2.

Английский юрист Г. Ноукс, противопоставляя научное и практическое знания, приходит к категорическому выводу о недоступности для суда достоверного познания происшедшего в действительности. Заменителем достоверности, по его мнению, должна быть только вероятность3.

Таким образом, буржуазная правовая наука в вопросах понимания истины, ее достижимости в судебной деятельности всегда стояла на антинаучных позициях. Философскую мировоззренческую основу ее теорий составляли различные формы идеализма, агностицизма. От мировоззрения, как известно, зависят подход к изучению явления, характер познания, выводы.

Характеризуя принцип партийности в науке, В. И. Ленин писал о реакционных буржуазных ученых: «Ни единому из этих профессоров, способных давать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии. Дочему? По той же причине, по которой ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит об общей теории политической экономии. Ибо эта последняя — такая же партийная наука в современном обществе1 как и гносеология» 4.

производство, т. II, М., 1891, стр. 83; С. И. В и к т о р с к и й, Русский уголовный процесс, М., 1912, стр. 53—54; И. Я. Ф о й н и ц к и й, Курс уголовного судопроизводства, т. II, СПб, 1910, стр. 172—180; С. В. П о з н ы ш е в, Уголовный процесс, М., 1913, стр. 182. Излагая вопрос об истине, И. Я. Фой-ницкий прямо ссылается на Д. С. Милля (стр. 175—178) и Д. Локка (стр. 179), которые, как известно, считали, что в основе судебной деятельности лежит «практическая достоверность», как вид вероятности.

1    Radbruch, Einfuhrung zu der Rechtswissenscbaft, 1929, S. 194.

2  Z u — D о h n a, Das Sfrafprozessrecht, 1929, S. 196.

3  G. D. N о с k e s, An Introduction to Evidence, London, 1952, p. 407—410, i

4  В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 363—364.

3»

V, пжуазная  правовая  наука,  как  партийная,  классовая,  не

не может признать достижимость объективной истины,

М£ГЛподобное признание оказалось бы в резком противоречии со

й практикой буржуазных судов, не способствовало бы убежде-Вию  народных   масс   в   «справедливости»   буржуазного правосу-

В зависимости от периодов развития буржуазного общества, от соотношения классовых сил менялись, приспосабливались к изменившимся условиям как философские, так и правовые теории, но суть гносеологической позиции буржуазной теории и практики доказывания оставалась неизменной. В период так называемой свободной конкуренции в буржуазной науке уголовного процесса господствовала концепция буржуазной законности, как реального средства обеспечения классовых интересов, осуществления буржуазной справедливости. ^(Конечно, — указывал ф Энгельс, — для буржуа закон свят: ведь он является его собственным творением, издан с его согласия для защиты его личности и его интересов. Буржуа знает, что если один какой-нибудь закон и причиняет ему неудобства, то все законодательство в целом направлено к защите его интересов, а главное, что святость закона, неприкосновенность порядка, установленного активным волеизъявлением одной части общества и пассивным — другой, является самой надежной опорой его социального положения» '. Это относилось и к цели доказывания в процессе. Поэтому взгляд Ч. Беккариа на деятельность судьи, сущность которой он усматривал в точном применении закона при помощи силлогизма2, получил широкое распространение в буржуазной правовой науке 3, хотя и претерпел с того времени изменения. В частности, в последующем господствующая доктрина буржуазной правовой науки рассматривала деятельность судьи по применению закона прежде всего как интеллектуально-логическую. По мнению представителей этой доктрины, правильность разрешения уголовных дел не подлежала сомнению, если судья делал логический вывод из общей абстрактной посылки (истолковав ее при необходимости) и конкретного деяния. Такой взгляд на деятельность судьи полностью соответствовал интересам буржуазии, так как позволял ее

1  К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 451.

2  «По  поводу каждого преступления, — писал  Беккариа, — судья  дол-жеп   построить   правильное   умозаключение.   Большая   посылка — общий закон, малая — деяние, противное или согласное с законом; заключение — °     °9Дг?й\ ИЛИ   наказание>>    (<<0   преступлениях   и   наказаниях»,   М,   1939,

p

3 «Судебная деятельность, — писал Г. В. Демченко,—есть всего только применение, если не буквы, то духа закона» («Судебный прецедент», Варшава, 1У1М, стр. 78 ; см. также И. Я. Фойницкий, Курс уголовного судопроизводства, т. I, СПб., 1902, стр. 155; Вл. Случёвский, Учебник русского уголовного процесса, СПб.; 1913, стр. 22, 92, и др.

39

идеологам вуалировать служебную роль судебной деятельности, определяемой классовыми интересами буржуазии.

Изображая деятельность буржуазного суда как интеллектуальный процесс применения норм права, теоретики буржуазною права лживо объявляли правосознание буржуазных судей «народным» правосознанием. Классики марксизма-ленинизма до конца разоблачили этот прием идеологов буржуазии, которые часто употребляют слова «народ», «народное», когда речь идет о маскировке различных институтов буржуазного государства, права, нравственности и т. п.'.

С переходом капитализма в стадию империализма, по мере обострения классовых противоречий появляются различные буржуазные философские школы, направления, теории, в задачу которых входят поиски новых путей и средств идеологическою подкрепления власти монополистической буржуазии.

Философии эмпириокритицизма, критического реализма, эмпириомонизма, прагматизма и другие не представляют собой принципиально новых направлений философской мысли. Для борьбы с диалектическим материализмом — философской основой мировоззрения пролетариата — эти школы, теории берут на вооруже- j ние все то реакционное, что было в истории философии, облекая в новые одежды старые идеи, отрицавшие закономерности развития, присущие природе и обществу, объективный характер истины и возможность ее достижения.

Эти философские теории были положены и в основу правовых школ, направлений, которые начали наступление против традиционных взглядов на сущность деятельности суда, буржуазно-демократической законности и других принципов правосудия.

Уже в 80-х годах XIX в. Оскар Бюлов (автор теории процесса как юридического отношения) заявил, что закон еще вовсе не действующее право, он только план, проект будущего желаемого правопорядка или подготовка к осуществлению, попытка осуществления определенного правопорядка. Бюлов принижает значение закона, ставит решение суда выше закона.

Дальнейшее развитие этот взгляд получил в работах сторонников «свободного права»2, попытавшихся научно обосновать право судей судить не на основании закона, а по своему усмотрению. Представители этого направления в теории права последовательно выражали стремление империалистической буржуазии «избавиться от ею же созданной и для нее ставшей невыносимою законности...» 3.

Сторонники «свободного права» рассматривали судебное реше-

1  В. И. Ленин, Поли, собр  соч., т. 11, стр. 102; т. 41, стр. 309.

2  Идеи   «свободного»   права   были  высказаны  и  в  русской  правовой литературе, но широкого распространения не имели.

3  В. И. Л е н и н, Поли, собр соч., т. 20, стр. 16.

40

яе не как результат точного применения закона, а как акт Нвободного применения права. Это право свободно находится %дьей, но только таким судьей, который хорошо понимает, кому он служит, и возводит своим решением в норму права то, что выгодно монополистическому капиталу. «Настоящим для него человеком будет лишь тот, — писал Эрлих, — который не только обладает острым взглядом на сущность общественных явлений и быстро воспринимает потребности настоящего, но хорошо понимает исторический ход права, только тот, кто черпает из полного, кто как хозяин владеет народной мудростью и призван идти путем справедливости» Ч

Если представители «классической школы права» считали, что в основе деятельности судьи лежит интеллектуальный, формально-логический процесс, то сторонники «свободного права» в трактовке деятельности судьи переносят центр тяжести на психологию самого судьи (прямое влияние эмпириокритицизма Маха и Авенариуса, толковавших вопросы познания с позиций психологизма). Поэтому они наделяют личность судьи особыми достоинствами, которые якобы должны обеспечить справедливость в новых исторических условиях.

Целевое назначение теории «свободного права» выразил Е. Фукс: «Для практики должна быть создана отдушина, чтобы судья мог не применять норму закона, несмотря на ее общий смысл, там, где она по справедливости не подходит к данному случаю» 2.

В современный период отказ от принципа законности, от стремления к истине в деятельности суда пропагандируется буржуазной наукой права в виде всевозможных социологических, естественно-правовых, нормативистских, психологических и других школ и теорий3.

«Монополистический капитал все явственнее обнажает свою реакционную, антидемократическую сущность. Он не мирится даже с прежними буржуазно-демократическими свободами, хотя лицемерно и провозглашает их» 4. Это положение в полной мере распространяется на сферу правовой идеологии, теории и практики буржуазного судопроизводства. Так, в современной американской юриспруденции наиболее широко представлено «социологическое

1  Е. Ehrlich, Freie Rechtsf inching und freie Rechtswissenschaft, Leipzig, 1903, S. 21.

2  Цит.  по  работе  Ельяшевича  «Школа  свободного  права»   («Журнал Министерства юстиции» 1910 г. № 9, стр. 279).

3  Подробно об этих теориях см. В. А. Туманов, Критика современной буржуазной теории права, М., 1967; его   же, Буржуазная правовая идеология, М.,  1971;  А. А. Старченко, Философия права и принципы правосудия в США, М , 1969.

4  «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М., 1961, стр. 33,

41

направление», объединяющее несколько школ (социологическая школа — О. Холмс, Р. Паунд, Б. Кардоцо, Кайнрс и др.; реалистическая— Д. Фрэнк, К. Ллевеллин и др.). Оно прямо исходит из отрицания объективной истины, из права судьи решать дела по своему усмотрению, сообразуясь с защищаемыми интересами «личности», «общества».

О том, какие интересы подразумеваются, видно уже из того, что объявляется «правообразующей силой». Ею сторонники рассматриваемого направления считают врожденные инстинкты, а главным и наиболее устойчивым из них — инстинкт обладания частной собственностью '.

С прагматических позиций дается определение и самому праву, заранее оправдывающее любое произвольное решение суда. «Право есть то,— писал основоположник «социологического» направления О. Холмс, — что суды наверняка сделают в действительности» 2. Деятельность же судей определяется всегда «социальной выгодой». Для достижения этой цели суды могут создавать нормы права, а не только следовать закону.

Следуя за Холмсом, другие представители социологической школы утверждают, что «изменения в праве или большинство нз них осуществляются судьями. Результатом этого являются не просто дополнения или модификация, а революционизирование и трансформация» 3. Таким образом, судья выносит решение по своему усмотрению в соответствии с правильно понятыми «социальными целями», т. е. в интересах буржуазии, в интересах капиталистического порядка.

Принципы деятельности суда, подчиненные таким «социальным» целям, очевидно, не могут быть согласованы с признанием объективной истины в уголовном судопроизводстве. Поэтому «социологи» отрицают возможность достижения объективной истины в суде. По их мнению, свое решение судья должен основывать не на объективно установленных фактах, а на вере в правильности решения. «Мой основной критерий истины, — писал тот же Холмс, — есть то, во что я не могу не верить так или иначе».

Взгляд, согласно которому не достоверное знание, а та или иная степень веры судей служит основанием судебного решения, в разных формах развивается в современной правовой теории и признается в практике американской юстиции.

На весьма близких позициях стоит и так называемая «реалистическая школа». Основными посылками являются те же переработанные О. Холмсом в духе прагматизма идеи буржуазной юриспруденции  с добавлением концепций  фрейдизма,  бихевиоризма.

1  См.   Г.   Уэльс,   Прагматизм — философия  империализма,   М.,   1955, стр 67—68.

2  Там же, стр. 70.

3  В. С а г d о z о, Selected Writings, N.-J., 1947, p. 27,

43

«Реалистов» отличает от других школ наиболее откровенный прямой отказ от принципа законности. Закон, которому судья «может следовать или не следовать», рассматривается ими не как действующее право, а как «бумажное право», фикция. По мнению сторонников «реалистической школы», в законе нельзя установить общих правил поведения, поскольку невозможно учесть и предвидеть всего многообразия факторов, определяющих конкретное право данного человека. О сформулированных в законе в общей форме правах можно только догадываться, они еще неизвестны, если не вынесено судебное решение. В соответствии с этой доктриной только суд, имеющий дело с конкретными условиями и руководствующийся «социальной выгодой», может устанавливать право. «Судьи, — утверждает Джером Фрэнк, — несомненно создают нормы права, которые отражают их взгляды относительно желательной социальной политики» '.

Отказ от законности сочетается с отрицанием объективной истины. По мнению «реалистов», значим только субъективный опыт судьи, и поэтому «установленные по делу факты нельзя приравнивать к фактам действительности, которые можно обозначить, применяя термин Канта, как «факты в себе» 2.

Гносеологическая основа «социологической» и «реалистической» школ — философия прагматизма — американский вариант субьективного идеализма периода империализма3.

Прагматизм не признает объективную реальность и возможность ее познания, отрицает объективный характер истины. Реальным признается все то, во что люди решили верить, и наоборот, все то, во что они верят, — реально. Следовательно, реальность зависит от человека, который творит ее в своем сознании в форме веры. Отрицание объективной реальности влечет и отрицание объективной истины.

Признавая «истинным все то, что практически полезно, выгодно, вплоть до идеи бога, прагматизм выступает против науки, знания, истины.

Прагматизм не единственное течение современной буржуазной философии, отрицающее объективный характер истины и возможность ее достижения, которое используется современными теоретиками буржуазного права для «снятия» проблемы истины в судопроизводстве. Из многих течений буржуазной философии, стоящих на тех же исходных гносеологических позициях, следует назвать неопозитивизм как наиболее распространенную в настоящее время философию субъективно-идеалистического толка.

М

1  J. Prank, Courts on Trial, N.-L, 1963, p. 256.

2  I b i d., p  185.

3A.   А.   Боголюбов,  Англо-американская буржуазная   философия, 1964, и др.

43

При всем разнообразии вариантов, течений в этой философии все неопозитивисты, опираясь на идеалистически истолкованную математическую логику и семантику, по сути дела отрицают возможность познания объективной действительности. Мир рассматривается ими как логическая конструкция из чувственных данных, ощущений или высказываний о них. Человек в познании ограничен рамками своих высказываний об ощущениях; а смыслу слов, которые находятся в формальных отношениях между собой, ничто не соответствует в природе.

Перенося неопозитивистские конструкции в теорию доказательств, буржуазные процессуалисты скрывают за сложными семантическими дискуссиями подмену достоверности проблематичностью знаний и реальной обоснованности — субъективным усмотрением'.

«Буржуазные учения и школы, — говорится в Программе КПСС, — не выдержали исторической проверки. Они не смогли и не могут дать научного ответа на вопросы, выдвигаемые жизнью. Буржуазия уже не в состоянии выдвинуть идеи, которые могли бы увлечь за собою народные массы. Все больше людей в капиталистических странах порывают с буржуазным мировоззрением. Буржуазная идеология переживает глубокий кризис»2.

Только марксистско-ленинская философия дала цельную, подлинно научную теорию познания.

Гносеология диалектического материализма, как и вся марксистско-ленинская философия, является партийной наукой. Перед ней стоит задача познания закономерностей развития природы и общества в том виде, как они существуют в действительности. Гносеологической позиции рабочего класса чужда классовая ограниченность. Как наиболее прогрессивный, передовой класс, пролетариат заинтересован в правильном познании объективных законов, сущности явлений природы и общества, ибо без этого его революционная деятельность, направленная на изменение природы и общества, не может осуществляться. Партийность марксизма-ленинизма совпадает с объективностью и состоит в требовании полной объективности науки, в верном отражении объективной действительности. Наука диалектического материализма разоблачила идеалистические теории о невозможности познания окружающей действительности, рассеяла сомнения в достоверности человеческих знаний. Исторически развивающаяся общественная практика служит доказательством того, что человеческое позкание верно

1  Критический  разбор положений  неопозитивизма  дается  в  работах: Г.   А.   Б р у т я н,   Теория   познания   общей   семантики,    Ереван,    1959; И.   С.   Н а р с к и й,  Современный  позитивизм,  М.,   1961;   А.   А.   Боголюбов, Англо-американская буржуазная философия, М., 1964.

2  «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М.,  1967, стр. 51.

44

ажает объективную реальность и способно достичь объективной истины.

Не представляет исключения и познание, осуществляемое в уголовном судопроизводстве. Обстоятельства совершенного преступления также полно и точно могут быть познаны, как и другие явления объективной действительности.

Под объективной истиной марксистская философия понимает такое содержание человеческих знаний, которое правильно отражает объективную действительность и не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества. Проблема истины в марксистской философии есть проблема познания действительности, а не проблема «познания истины» '.

Истина — результат правильного познания объективной действительности, а не сама действительность2. Она объективна потому, что ее содержание соответствует отражаемому объекту. Марксизм не признает никакой другой истины, кроме объективной. «Для материалиста наши ощущения суть образы единственной и последней объективной реальности, — последней не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что, кроме нее. нет и не может быть другой.

...Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств» 3.

Естественно, что социалистическое правосудие не может довольствоваться субъективными предположениями, догадками об обстоятельствах совершения преступления. Выводы органов расследования и суда о виновности обвиняемого в совершении преступления должны быть истинными.

Возможность установления истины и ее понимание как истины объективной не всегда одинаково трактовались в теории доказательств.

Так, А. Я. Вышинский в 1937 году писал, что условия судебной деятельности ставят судью перед необходимостью решать вопрос с точки зрения установления максимальной вероятности тех или иных факторов, подлежащих оценке.

Позднее А. Я. Вышинский продолжал пропагандировать эту же концепцию, внеся в нее лишь ряд оговорок4.

Такое решение вопроса об объективной истине в уголовном процессе глубоко ошибочно. Вероятность, понимаемая как

' См. «Ленинская теория отражения и современность», Москва — София, 1969, стр. 342-343.

2 Полагаем ошибочным, когда отдельные авторы пишут не о достижении, а о «познании истины».

Гакая терминология не соответствует правильному решению проблемы истины в уголовном процессе и ряда связанных с ней вопросов: понятия предмета доказывания, доказательства и др.

В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 130, 134.

п       А- Я- Вышинский,   Проблемы оценки доказательств в советском ироцессе. «Проблемы уголовной политики», кн. IV, М., 1937, стр. 20.

45

проблематичное, предположительное представление о том, что имело место в действительности, не равнозначна достоверности и не может служить основанием для приговоров советского суда. Понятно, что подавляющее большинство советских ученых-юристов не разделяло этих воззрений. И тем не менее до разоблачения партией культа личности и обстоятельной критики в партийной и юридической печати ошибочных взглядов А. Я. Вышинского его концепция препятствовала разработке в теории доказательств правильного представления о природе и содержании истины в уголовном процессе. В частности, она создавала определенную почву для неправильного противопоставления отдельными авторами средств и методов познания и обоснования выводов при исследовании обстоятельств уголовного дела средствам и методам, применявшимся в других областях человеческой деятельности (естественнонаучной, технической и т. п.), как якобы менее надежных. Само понятие вероятности подчас использовалось не в строгом научном смысле, а как синоним ошибочности или дефектности знания.

Такого рода высказывания, ориентировавшие по существу на допустимость ошибок при вынесении приговора как неизбежного зла в судопроизводстве, содержались, в частности, в некоторых работах С. А. Голунского 30-х годов. Он определял истину как «ту степень вероятности, которая необходима и достаточна для того, чтобы положить эту вероятность в основу приговора» '.

Несколько позднее аналогичную точку зрения высказал М. А. Чельцов. По его мнению, фактическая достоверность во многих отраслях практической деятельности представляет степень вероятного знания, а «специально в отношении уголовно-судебной достоверности надо заметить, что в большинстве случаев она основывается не на законах природы, даже не на эмпирических правилах, а только на приблизительных обобщениях» 2. И далее: «Мы говорим, что в деле нет «разумного», т. е. практически существенного сомнения, хотя возможность теоретического сомнения нередко все же остается. В таких случаях, сознавая, что наш вывод по делу ничем реально не опровергается, мы принимаем его за истину» 3.

Пытался обосновать правомерность вынесения приговоров при «максимальном приближении к истине» 4 и В. С. Тадевосян.

1  С.  А.  Г о л у н с к и й,  О  вероятности и достоверности  в  уголовном суде, «Проблемы уголовной политики», кн. IV, М.,  1937, стр. 61.

2  М. А. Чельцов, Уголовный процесс, М.,  1948, стр. 252

3  Т а м же, стр. 259.

4  В. С. Тадевосян, К вопросу об установлении материальной истины в  советском  уголовном процессе,  «Советское  государство и  право» 1948 г. № 6, стр. 66—68.

46

Такое понимание природы истины не могло способствовать лучшению качества работы органов расследования и суда. Обвинительный приговор не может быть постановлен, если по суще-тву дела есть сомнения'. Оговорки о «разумном», «теоретическом», «практически несущественном» сомнении не могут быть признаны состоятельными, ибо каждое сомнение, если оно возникло и не устранено, всегда имеет практическое значение.

Нет никаких оснований усматривать препятствия гносеологического порядка на пути достижения истины в уголовном судопроизводстве. Человеку доступно познание законов природы и общества, доступно ему и познание отдельных событий, явлений. Те трудности, которые встают при предварительном расследовании и рассмотрении дела в суде, относятся к трудностям практического свойства, и их преодоление зависит от следователей и судей, от их опыта, умения, организации работы и т. д.

Судья и следователь могут ошибиться в своих выводах, но причина их ошибки не заложена в природе и характере человеческого познания. Если было упущено время, допущены неисправимые ошибки и уже нет возможности собрать доказательства, необходимые для достоверных выводов, то все это не может служить оправданием для вынесения обвинительного приговора на основании предположений2.

Все сказанное позволяет заключить, что утверждение о вероятности знания, которое суд (следователь) после исследования обстоятельств дела должен положить в основание своих выводов, принципиально неправильно. Нет никаких общих и специфических причин, которые бы в принципе препятствовали достоверному знанию, получаемому в ходе уголовного процесса. Ссылки на ограниченность сроков производства, круга видов доказательств и т. п. не опровергают этот тезис3. Сроки, установленные законом, соотнесены с объемом и сложностью типичных задач, подлежащих решению по уголовному делу, и могут быть в случае необходимости скорректированы. Соотнесены с задачами судопроизводства и средства доказывания.

Необоснованной как в практическом, так и в теоретическом отношении представляется попытка возобновить дискуссии о допустимости вынесения обвинительного приговора на основе вероят-

1  Это правильно отмечал в 30—40-х годах, не соглашаясь с трактовкой истины  в  уголовном  процессе  как  неточного  проблематического   знания, М   С.   Строгович   (см.   его   работы:   «Внутреннее   судейское   убеждение   и оценка доказательств  в  советском  уголовном  процессе»,   «Проблемы уголовной  политики»,  кн.   IV,  М.,   1937;   «Учение  о  материальной  истине   в Уголовном процессе», М.-Л., 1947).

2  И.  И.  Мухин,  Объективная истина и некоторые  вопросы оценки судебных доказательств  при  осуществлении правосудия, Л,   1971.

° Т. М. М и н ь к о в с к и й, А. А. Э й с м а н, Спорное и бесспорное в теории доказательств, «Социалистическая законность» 1971 г, № 11, стр. 57,

47

ного знания, предпринятая в последние годы С. В. Курылевым. Ошибочность принципиального подхода отнюдь не снимается тем, что ставится вопрос применительно к разрешению уже не всех уголовных дел, а лишь к отдельным случаям. Суть неправильности позиции С. В. Курылева состоит в отождествлении ошибочных решений в судебной практике, возможных, но не фатально неизбежных, а обусловленных ошибками же в собирании и оценке доказательств, с «объективной невозможностью установления фактов» в отдельных конкретных случаях '.

В подтверждение допустимости вероятного знания в обвинительном приговоре С. В. Курылев сослался на математическую теорию вероятностей. Предмет теории вероятностей составляют массовые случайные явления, тогда как следователь, суд исследуют всегда единичное событие со всеми его индивидуальными признаками. Доказательства, с помощью которых познается событие преступления, виновность обвиняемого, органически связаны с общественной и личной жизнью людей и настолько разнообразны и индивидуальны по своему содержанию и форме, что в настоящее время статистическая их обработка практически невозможна 2.

Теория вероятностей исследует закономерности случайных событий, вероятностный характер которых составляет их объективное свойство. При познании в уголовном процессе речь идет об ином аспекте понятия вероятности. Логическое (гносеологическое) понятие вероятности характеризует не объективную вероятность в материальных процессах, а осознанную, оцененную нами степень соответствия нашего знания реальности3.

С. В. Курылев правильно отметил, что «истина и вероятность — разные понятия, но они связаны между собой так же, как связан результат познания со средствами познания, способом познания»4. Поэтому на основании большей или меньшей вероятности могут проводиться следственные действия по собиранию доказательств, приниматься промежуточные решения при расследовании и разрешении дела. Но вероятность как приближенное знание, занимающее место между заблуждением и истиной, не может служить основанием для признания лица виновным в совершении преступления. Даже «максимальная вероятность» или «девять   шансов  против   одного», о которых   писал

1  С.   В.   Курылев,   О  достоверности  и   вероятности   в   правосудии, «Правоведение»   1968  г.  №  1, стр.  63—64.  См.  его  же  статью   «Два  выстрела», «Известия» 8 декабря 1967 г.

2  См.   об   этом   А.   А.   Э й с м а н,   Заключение   эксперта.   Структура  и научное обоснование, М., 1967, стр. 82.

3  В. И. К о р ю к и н, Вероятность и информация, «Вопросы философии» 1965 г. № 8, стр. 40.

4  «Правоведение» 1968 г. № 1, стр. 67,

к С. В. Курылев, являются слишком шаткой основой для осуществления социалистического правосудия. Основы уголовного судопроизводства закрепили требование к органам расследования и суду обеспечить раскрытие каждого совершенного преступления, справедливое наказание каждого виновного. Очевидно, что это требование несовместимо с подменой достоверных выводов о деянии вероятными.

Позиция С. В. Курылева внутренне противоречива и в другом отношении. Допущение вероятности при вынесении обвинительного приговора связывается им с необходимостью «достоверного», «абсолютно истинного» установления факта «совершения лицом, привлеченным к уголовной ответственности, общественно опасного, противоправного, виновного действия или бездействия» Ч Но ведь установить таким образом указанный факт нельзя, если следовать рекомендации С. В. Курылева, т. е. устанавливать на основе вероятности обстоятельства, относящиеся к субъективной и объективной сторонам состава преступления, например форма вины, несовершеннолетие подсудимого, способ хищения, обстоятельства, освобождающие от ответственности2.

Не спасает положения и предлагаемое С. В. Курылевым правило: «Вероятность может улучшить, но не ухудшить положение подсудимого. Так, если установлена недостача у материально ответственного лица, последний виновен в недостаче. Если при этом оказалось невозможным выяснить, явилась ли недостача результатом хищения или следствием халатности должностного лица, последнее подлежит привлечению к ответственности за халатность. «Халатность» будет установлена на основе вероятности; вероятность же хищения, если она представляется даже значительно большей, чем вероятность халатности, должна быть отвергнута» 3.

В действительности факт недостачи у материально ответственного лица не образует еще состава преступления. Для осуждения лица необходимо установить его виновность в совершении хищения или халатном отношении к своим обязанностям. Признать лицо виновным в халатности только потому, что не установлено с достоверностью хищение, — значит исходить из объективного вменения, поскольку виновность обвиняемого в халатности не доказана, так же как его виновность в хищении. Подобно этому нельзя говорить о достоверности установления убийства, если не доказано ни умысла, ни неосторожности в действиях обвиняемого. Известно, что уголовно-правовое понятие убийства предполагает соответствующую форму вины. Если не доказано

1 «Правоведение» 1968 г. Na 1, стр. а Там же, стр. 69. » Т а м зк е.

достоверно ни умысла, ни неосторожности в действиях обвиняемого, то речь может, идти о случае, но не об убийстве.

По мнению С. В. Курылева, «требовать во имя борьбы с преступностью достоверно устанавливать вину, когда вина лишь вероятна и нет объективной возможности устранить эту вероятность, достоверно доказывать невиновность означает толкать органы следствия и суда на получение во что бы то ни стало «признания» обвиняемого, на фальсификацию доказательств, на то, чтобы выдать за достоверное, в действительности таковым не являющееся» '.

Во имя успешной борьбы с преступностью требуется достоверное установление вины во всех случаях вынесения обвинительного приговора. Только виновное лицо может быть осуждено и наказано. Это требование закона никак не «толкает» органы следствия и суда на получение «признания» обвиняемого, на фальсификацию доказательств. При невозможности в конкретном случае достоверно установить виновность обвиняемого суд обязан в соответствии с п. 3 ст. 309 УПК РСФСР вынести оправдательный приговор, а после вступления его в законную силу, если лицо, совершившее преступление, останется невыясненным, направить дело прокурору для принятия мер к установлению лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого.

Высказанные С. В. Курылевым соображения, допускающие возможность выводов по делу на основе вероятного знания, не нашли поддержки в науке уголовного процесса. Вопрос о необходимости достоверного знания следователем, судом обстоятельств уголовного дела не может рассматриваться, как дискуссионный.

Советские ученые-юристы исходят из посылок марксистской материалистической философии о возможности познания окружающей нас действительности, о достоверности наших знаний, имеющих значение объективных истин.

В процессуальной литературе иногда (в последнее время лишь как исключение) объективную истину, устанавливаемую в суде, называют материальной истиной2. В этом наименовании не содержится ошибки принципиального характера, ибо под материальной истиной понимают истину объективную. Но отсутствие серьезной ошибки не свидетельствует еще о необходимости сохранения этого термина.

1 «Правоведение» 1968 г. № 1, стр. 66.

2М. С. Строгович, Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе, М., 1955, стр. 49. Сохраняется эта терминология и в более поздних его работах: «Социалистический демократизм советского правосудия», «Демократические основы советского социалистического правосудия», М., 1965, стр. 39; «Курс советского уголовного процесса», т. I, M., 1968, стр. 311, 312. Термином «материальная истина» пользуются и некоторые другие авторы (см. И. Д. Перлов, Приговор в советском уголовном процессе, М., 1960, стр. 2,23),

59

В науке диалектического материализма употребляется понятие объективной истины применительно к познанию любого объекта, будь то явление природы или общества, вне зависимости от средств, при помощи которых он познан. Для характеристики истин, получаемых также при помощи различных средств в физике, биологии, истории и других науках, нет другого наименования, кроме объективной истины, так как только оно выражает отношение содержания знаний об объекте к самому объекту. Термин «объективная истина» не мешает видеть специфику познаваемого объекта и средств, путей его познания.

Термин «материальная истина» появился вместе с системой свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению буржуазного уголовного процесса как противопоставление «формальной истине» в системе формальных (легальных) доказательств инквизиционного процесса. Вместе с тем под «материальной истиной» буржуазные юристы никогда не понимали объективную истину. Нет никакой необходимости сохранять в науке и практике советского уголовного процесса эту терминологию, так как термин «объективная истина» в полной мере подчеркивает недопустимость всякой попытки трактовать истину, достигаемую в уголовном судопроизводстве, как истину «юридическую», формальную.

Наряду с трактовкой природы истины в уголовном судопроизводстве как истины объективной не меньшее значение для доказывания имеет и верное решение другого, органически связанного с первым вопроса: о характере устанавливаемой судом истины, о соотношении относительной и абсолютной истины.

Признавая возможность познать мир, закономерности его развития, марксистская философия дает ответ и на вопрос о том, «могут ли человеческие представления, выражающие объективную истину, выражать ее сразу, целиком, безусловно, абсолютно или же только приблизительно, относительно? Этот второй вопрос есть вопрос о соотношении истины абсолютной и относительной» '.

Создание основоположниками марксизма-ленинизма учения об абсолютной и относительной истине было результатом применения материалистической диалектики к процессу развития человеческого познания. Человеческое познание представляет собой длящийся, бесконечный процесс, который никогда не может быть завершен потому, что объективный мир неисчерпаем. Он неисчерпаем в силу его бесконечности и непрерывности развития. Мышление человека не может сразу познать полностью всю объективную действительность, отразить беспредельную картину мира. Каждый объект имеет бесчисленные свойства, связи,

1 В. И. Л е н и н, Полл. собр. соч., т. 18, стр. 123.

51

Щ'

отношения с другими объектами, явлениями. Познание человека безгранично по своим возможностям, но ограничено каждый раз определенным уровнем развития науки и практики.

«С точки зрения современного материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней» '.

В науке диалектического материализма термин «абсолютное» применительно к истине употребляется наиболее часто в трех смыслах. Под абсолютной истиной понимается, во-первых, исчерпывающее, полное познание объективной действительности. В таком понимании абсолютная истина представляет собой цель человечества, его прошедших, настоящих и будущих поколений в познании всех закономерностей объективного мира. Термин «абсолютное» применяется, во-вторых, при констатации фактов типа: «Наполеон умер 5 мая 1821 г.», «Париж находится во Франции». В-третьих, абсолютной истиной называют и каждую относительную истину, содержащую неполное, но достоверное знание отдельных сторон, связей, явлений, процессов объективной действительности.

Такое употребление термина «абсолютное» не означает, что наука диалектического материализма знает несколько различных понятий абсолютной истины. Оно указывает на возможность абсолютного знания применительно к разным по объему группам объектов познания. Это содержание может быть узким, более широким и всеобъемлющим. Понятие же абсолютной истины едино и применимо к любому правильному познанию. Абсолютная истина — это полное, безусловное, исчерпывающее совпадение образа с объектом, следовательно, такое знание, которое в границах этого совпадения не может быть опровергнуто или изменено в будущем2.

Относительная истина является объективной истиной и представляет собой правильное, но не полное отражение объекта, которое впоследствии может пополняться, уточняться, углубляться.

«Человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»3.

Марксистская философия, признавая относительность человеческих знаний, не знает непроходимых границ между относительной  и  абсолютной  истиной. «...В каждой научной истине, —

1  В. И. Л е я и н, Поля. собр. соч., т. 18, стр. 138.

2  «Марксистско ленинская философия», М., 1965, стр. 260.

3  В. И. Л е н и н, Полл. собр. соч., т. 18, стр. 137,

52

г

указывал В. И. Ленин, — несмотря на ее относительность, есть элемент абсолютной истины...» 1.

Всякое событие, явление, объект имеет бесчисленное множество признаков, сторон и связей с другими событиями, явлениями, объектами. Наши представления об этом событии, объекте относительны, поскольку мы не абсолютно точно и не все знаем о нем. Но в наших знаниях об этом событии, объекте содержатся частицы абсолютной истины, ибо нами правильно познаны их отдельные стороны, признаки, свойства.

В. И. Ленин специально подчеркивал, что «отличие субъективизма (скептицизма и софистики etc.) от диалектики, между прочим, то, что в (объективной) диалектике относительно (релятивно) и различие между релятивным и абсолютным. Для объективной диалектики в релятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики релятивное только релятивно и исключает абсолютное» 2.

Положения марксистско-ленинского учения об абсолютной и относительной истине являются определяющими при решении вопроса о характере истины, устанавливаемой в уголовном судопроизводстве.

В литературе по теории доказательств по рассматриваемому вопросу высказано несколько различных точек зрения. Существует мнение, что истина в уголовном процессе является абсолютной истиной и принадлежит к истинам факта типа «плоскостей», о которых говорил Ф. Энгельс («Наполеон умер 5 мая 1821 г.», «Париж находится во Франции» и др.), но «такого факта, познание которого происходит сложным путем, в результате значительных усилий» 3.

В. С. Тадевосян в работах более позднего времени характеризует истину, выраженную в приговоре суда, как относительную, содержанием которой является не вероятное, а достоверное знание 4.

1  В. И. Л е н и н, Иолн. собр. соч., т. 18, стр. 328.

2  В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 29, стр. 317.

3М С. Строговнч, Курс советского уголовного процесса, т. I, M., 1968, стр. 316—321; П. А. Лупинская («Уголовный процесс» под ред. М А. Ч е л ьцова, М., 1969, стр. 91-92). Эту же точку зрения разделяют И. Д. Перлов («Приговор в советском уголовном процессе», М., 1960, стр. 223); А. А. Старченко («Методологические проблемы судопроизводства», «Вестник Московского университета», Серия VIII. «Экономика, философия» 1963 г. № 4, стр. 38—50 и др.); Н. С. Алексеев («Уголовный процесс», под ред. Н. С. Алексеева, В. 3. Лукашевича, П. С. Э л ь-кинд, М., 1972, стр. 151).

4 См. сообщение об обсуждении книги М. С. Строговича «Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе» («Советское государство и право» 1966 г. № 4, стр. 141). Такого же мнения придерживается и автор этого сообщения И. Б Михайловская. Об относительной истине говорят Л. Т. Ульянова  («Оценка доказательств судом

53

Ряд авторов характеризуют объективную истину в уголовном процессе одновременно  как абсолютную  и  как относительную Ч

Наконец, в литературе высказано мнение, согласно которому философские категории абсолютной и относительной истины вообще неприменимы к истине, достигаемой в уголовном процессе2.

Для того чтобы можно было судить об истине в уголовном процессе с позиций философских категорий абсолютной и относительной истины, необходимо правильно оценивать особенности, присущие уголовно-процессуальной деятельности.

Даже при сравнении процесса достижения истины органами расследования и судом с наиболее близким процессом познания при историческом исследовании (объект познания составляет событие прошлого) наблюдаются существенные различия, которые возможны в предмете, объеме, средствах, способах, формах и сроках исследования3. Но названные различия нельзя распростра-

первой  инстанции»,  М.,   1959,  стр.   60—61)   и  В.   И.   Черкесов   («Вопросы философии» 1963 г. № 2, стр. 167).

1  В.   Я.   Дорохов,   В.   С.   Николаев,   Обоснованность приговора в  советском  уголовном  процессе,  М.,   1959,  стр.   63—74;   А.   И.  Трусов, Основы теории судебных доказательств, М., 1960, стр.  115—144; А. А. Э й-с м а н,  Заключение  эксперта  в  системе  судебных доказательств.  Автореферат  докторской   диссертации,   М.,   1965,   стр.   25;   В.   Н.   Кудрявцев, Теоретические  основы квалификации преступлений, М.,  1963,  стр.  66—69.

2  А. Л. Р и в л и н, Понятие материальной истины в советском уголовном процессе, «Социалистическая законность» 1951 г. № И. Та же мысль выражена и в учебнике «Советский уголовный процесс»  (М., 1968, стр.99). М.  А.  Чельцов  в  1958  году  объявил проблему  «объективной  абсолютной истины»  «конструкцией буржуазной процессуальной теории», а в 1959 году пришел к выводу о  ее бесполезности для науки и практики  советского уголовного процесса  («Ученые записки ВЮЗИ», вып. VI, М., 1958, стр. 91; «Вопросы   судопроизводства   и   судоустройства   в   новом   законодательстве Союза ССР»,  М.,  1959,  стр.  79—80).  Чтобы не возвращаться к этому высказыванию  М.   А.  Чельцова,   необходимо   отметить,  во-первых,   что  проблема  «объективной абсолютной истины»  никогда  не  была  конструкцией буржуазной   процессуальной   теории,   во-вторых,   именно   отказ   от  разра* ботки   этого   важнейшего   методологического   вопроса   может   привести   к проникновению буржуазных взглядов в теорию советского уголовного процесса. Позднее М. А. Чельцов высказал мнение о том, что «неправомерно применять   к   истине,   устанавливаемой   в   уголовном   процессе,   термины «абсолютная истина»  или «относительная  истина»,  выражающие  ступени познания в  научном исследовании»   («Советский уголовный процесс»,  М., 1962.   стр.   124),   Аналогичное   мнение   было   высказано   В.   Николаевым («Коммунист» 1956 г. № 14, стр. 50), но не было поддержано в философской науке. Напротив, все философы, высказавшиеся по вопросу о характере устанавливаемой судом истины, подчеркивают важность для теории и практики правильного решения этой проблемы.

3  О соотношении историческою и уголовно-процессуального исследований см. М. С. С т р о г о в и ч, Учение о материальной истине в советском уголовном процессе, М. — Л., 1947, стр. 60. Интересные соображения о специфике   уголовно-процессуальных   исследований   высказаны   в   последнее время Н. А. Якубович  (см. ее статью «Познание в предварительном расследовании преступлений», «Советское государство и право» 1970 г. № 11,

54

нять на качество полученных результатов в той или другой области познания. Органы расследования и суд руководствуются ыарксистко-ленинской теорией познания, применяют разработанные наукой приемы и средства познания, обеспечивающие достоверные выводы.

Нельзя забывать в то же время, что уголовный процесс —• практическая деятельность, основанная на нормах права и ограниченная решением специфических задач.

Задачи органов расследования и суда, как и условия их деятельности, предопределяют характер устанавливаемой истины, которая является одновременно и абсолютной и относительной. Абсолютной ее можно считать потому, что суд всегда должен дать достоверный и вполне определенный ответ на вопрос о виновности подсудимого, правильно квалифицировать его действия, определить справедливую меру наказания.

Нельзя, однако, согласиться с авторами, которые, характеризуя устанавливаемую в уголовном процессе истину как истину абсолютную, относят ее к истине констатации факта, «плоскостям», «общеизвестным» или «элементарным» истинам.

Известно, сколько требуется следователю времени, усилий, энергии для раскрытия, казалось бы, несложного преступления и обнаружения виновного, как иногда трудно проникнуть в духовный мир человека, чтобы достоверно установить мотивы, умысел, те пружины, которые двигали поведением обвиняемого. Если к этому добавить требование выяснить обстоятельства, влияющие на степень и характер ответственности обвиняемого, причины и условия, способствовавшие совершению преступления, и многое другое, подлежащее выяснению по делу, то можно отметить, что для открытия некоторых истин в науке, которым никак нельзя приписать свойства «банальности», «плоскости», путь был более простым.

Истина в уголовном процессе не является «плоскостью», «элементарным положением» и потому, что имеет более сложный состав, более широкое содержание, нежели, например, истина «Париж находится во Франции» ', хотя в указанном выше смысле она является абсолютной. Суд не ограничивается только установлением факта, он познает его социально-политическую сущность, определяет характер и степень общественной опасности деяния и лица его совершившего, квалифицирует преступление

стр. 108, 109). Однако нельзя согласиться с ее мнением, что различие между уголовно-процессуальным и чисто научнйм познанием связано с тем, что в судопроизводство цели и задачи познания привносятся субъектом познания, а в научном познании выводятся из структуры реального объекта познания. В уголовном судопроизводстве цели и задачи познания подчинены его объекту. Другое дело, что это познание осуще^ ствляется в заранее «запрограммированных» пределах (прим. редколлегии).

1 См. об этом § 1 гл. III,

и решает вопрос о наказании. Истина приговора, по нашему мне-1 нию, относится не к истинам констатации факта, а к группе истин f с более широким содержанием.

Отнесение истины приговора к «плоскостям» невольно по-| рождает ложную мысль о ее законченности, изолированности от; других истин, что затем сказывается и на определении ее ха- ] рактера с точки зрения абсолютной и относительной истины.

Достигнутая   в уголовном   процессе   истина   не   может   быть' охарактеризована как истина абсолютная в силу ее неполноты, ограниченности.

Необходимо учитывать,  что предметом исследования в судопроизводстве является конкретное событие в определенных (а не во   всех   без   исключения)   свойствах,   сторонах,   связях.   Задача этого исследования имеет четко определенные в законе пределы. Любое преступление представляет сложную совокупность взаимосвязанных и взаимозависимых объективных и субъективных факторов,  которые  тоже  связаны  многочисленными  нитями  с другими явлениями общественной жизни. Преступление вызывается определенными  причинами,  само  является  причиной  соответствующих следствий, которые в свою очередь выступают как причины других событий, действий и т. д. Закон не требует и      j может требовать от следователя и суда выяснения всех фактов, ] так или иначе относящихся к данному преступлению. Например,^ для правильной квалификации преступления закон требует точ-j ного установления не всех, а лишь некоторых строго определен-1 ных   фактов,   соответствующих   признакам   конкретного   состава! преступления. Решение суда о квалификации преступления бу* дет иметь абсолютный характер  (точное соответствие правильна познанных обстоятельств содержанию уголовно-правовой нормы)^ и одновременно относительный, ибо учтена будет лишь определенная группа признаков события из бесчисленных свойств, характеризующих его в разных аспектах '.

Закон также в общей форме называет обстоятельства, которые необходимо установить при решении вопроса о наказании. Эти обстоятельства весьма разнообразны и индивидуальны по каждому делу. При назначении наказания суд устанавливает и учитывает существенные обстоятельства, позволяющие ему принять правильное решение в пределах допускаемой законом точности при оценке степени общественной опасности преступления и лица, его совершившего.

Таким образом, органы расследования и суд познают лишь определенную часть того, что произошло в действительности, всегда только существенные стороны, связи событий в тех пределах, которые необходимы для выполнения стоящих перед ним

1 См.   В.   Н.   Кудрявцев, преступлений, М., 1963, стр. 66—69,

56

Теоретические   основы   квалификации

задач — раскрыть преступление, установить виновных и справедливо их наказать. В этом смысле истина, достигаемая в уголовном процессе, является относительной'.

Относительная истина относится к истине абсолютной, как часть к целому, и служит ступенью к достижению последней. Относительная истина допускает дальнейшее исследование, в ходе которого она будет пополняться, уточняться.

Истине приговора в силу закона несвойственно такое соотношение. Правильно устанавливая фактические обстоятельства дела в их правовом значении, суд окончательно решает вопросы виновности и наказания подсудимого, как и другие вопросы дела. Дальнейшее познание в рамках уголовного процесса по данному делу исключается. При отмене приговора суд обязан вернуться к решению тех же вопросов, а не продолжать познание нового круга проблем на базе уже полученных знаний.

Обусловленность познания в уголовном процессе определенными установленными законом пределами объясняется причинами практического свойства, связанными с функциями уголовного судопроизводства в обществе, но не отменяет объективно существующего соотношения абсолютной и относительной истины2. «Самая простая истина.., — писал В. И. Ленин, — всегда неполна, ибо опыт всегда незакончен. Ergo: связь индукции с аналогией — с догадкой (научным провидением), относительность всякого знания и абсолютное содержание в каждом шаге познания вперед» 3.

Сторонники взгляда на истину приговора как истину только абсолютную определяют ее в зависимости от достижения органами расследования и судом тех задач, которые перед ними стоят. Такой подход к определению абсолютной истины приведет к отождествлению понятий объективной и абсолютной истины и устранению вообще понятия относительной истины, что, разумеется, неправильно.

Рассмотрим в связи с этим суждения о характере достигаемой в уголовном процессе истины, сформулированные М. С. Стро-говичем:   «...Материальная истина  в  уголовном процессе  может

1  При регламентации предмета и способов доказывания сам законодатель ограничен в познании общественно-историческими условиями, уровнем развития общественной практики.

2  В   частности   имеется   принципиальная   возможность   дальнейшего исследования признаков преступного деяния, свойств лица, совершившего преступление. Приговор, вступивший в законную силу, знаменует завершение исследования в уголовном процессе, но не невозможность дальнейшего исследования данного события в научных или практических целях. Это может быть сделано писателем, ученым.  Почти всегда исследование продолжается при исполнении приговора, когда выясняются дополнительные данные, характеризующие осужденного, не существенные для принятия решения судом, но существенные для принятия комплекса мер, на правленных на перевоспитание преступника.

3  В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 29, стр. 162.

57

быть только абсолютной истиной или она вообще не объектив-, ная истина, а лишь догадка, вероятное предположение, гипотеза^ версия, которые никак не могут быть основой судебною приговора» '. Таким образом, по мнению М. С. Строговича: а) в уголов-. ном процессе снимается проблема неполноты знания события, с точки зрения всех его свойств, связей и т. п.; б) истина неполная отождествляется с вероятностью.

В действительности истина, достигаемая в уголовном процессе, характеризуется как относительная не потому, что она представляет собой «догадку, вероятное предположение», а потому, что она неполна. Неполнота является свойством каждой истины в силу неисчерпаемости предмета познания.

Относительность истины определяется и ее конкретностью. Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна — таково одно из важнейших положений материалистической диалектики. Оно имеет прямое отношение и к характеристике истины в уголовном судопроизводстве. Суд всегда познает определенное преступление с позиций и в пределах действующего закона. Результаты познания суда являются истинными потому, что они правильно отражают конкретное преступление, совершенное в определенных условиях места и времени. Это же решение суда, если его рассматривать применительно к другим условиям, может оказаться неистинным.

Конкретная истина всегда связана с задачами познания и ограничена уровнем развития конкретно-исторической практики.

Неполнота и конкретность, характеризующие относительность истины, делают каждую объективную истину и абсолютной, и относительной. Марксистско-ленинское учение об абсолютной и относительной истине выражает диалектику как процесса (развития) человеческого познания в целом, так и отдельного акта познания. Абсолютное не может существовать отдельно от относительного, так же как и относительное — отдельно от абсолютного. Это понятия коррелятивные.

Отрицанием относительности (конкретности, неполноты) устанавливаемой в уголовном процессе объективной истины фактически отрицается и другое свойство истины — абсолютность2.

Этого не учел И. Д. Перлов, утверждавший, что истина в уголовном судопроизводстве может быть в определенный момент либо относительной, либо абсолютной, но не той и другой одновременно 3. Поэтому выглядит неубедительной его защита правильного положения о распространении философских категорий

1    М.  С.  С т р о г о в и ч,  Курс  советского  уголовного  процесса,   т.   1, М., 1968, стр. 316.

2  И.   Д.   Перлов,   Приговор  в   советском   уголовном  процессе,   М., 1960, стр. 226.

3  См. там ж е.

58

г

относительной и абсолютной истины на познание в уголовном процессе. Нельзя доказывать правомерность применения понятий относительной и абсолютной истины и одновременно фактически отрицать применимость одного из них.

Понятия абсолютной и относительной истины неразделимы, ибо они выражают движение познания по пути приближения человеческих знаний к полному познанию объективной действительности.

Объективная истина, на достижение которой направлены усилия следственных органов и суда, является истиной абсолютной и одновременно в силу неполного и конкретного познания явления выступает как истина относительная Ч

Нельзя признать последовательным мнение отдельных юристов, которые признают философскую категорию объективной истины в уголовном процессе, но одновременно отрицают возможность характеризовать ее как абсолютную и относительную. Признав объективную истину, нельзя остановиться на этом и не дать ответа на вопрос о характере истины. «Быть материалистом, — указывал В. И. Ленин, — значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину» 2.

Правильное решение вопросов о возможности достижения объективной истины в уголовном судопроизводстве и ее характере находится в прямой зависимости от правильного понимания практики и ее роли в процессе доказывания по уголовному делу.

В науке диалектического материализма под практикой понимается общественная, т. е. материально-производственная и общественно-политическая, деятельность, направленная на изменение природы и общества. Виды практической деятельности весьма разнообразны по своему содержанию и форме. К ним относятся различные формы трудовой деятельности по производству материальных благ, экономическая, идеологическая и политическая борьба классов, медицинская, судебная и следственная, научно-исследовательская деятельность и др.

Выбор форм практики для проверки тех или иных выводов определяется не субъективными пожеланиями, а зависит от мно-

•• На симпозиуме философов и юристов, посвященном проблемам объективной истины в уголовном процессе (юридический факультет МГУ, 1962 г.), представители философской науки по данному вопросу выска-вали мнение, что «в конкретно-научном плане в действительности идет речь о их единстве, неразрывности, поскольку истина как научный образ является субъективным и объективным, относительным и абсолютным» (Ф. И. Георгиев, «Вестник Московского университета, Серия VIII. Экономика, философия» 1963 г. № 4, стр. 57; см также выступление И. С. Нарского (там же, стр. 58—59).

2 В. И. Л е н и и, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 134—135,

59

гих   объективных   факторов:   предмета   познания,   совокупности имеющихся   знаний,   уровня   развития   общественной практики.

В непосредственной форме практика как критерий истины выступает в тех случаях, «когда проверка истинности теории осуществляется средствами самой практики, в процессе которой люди воздействуют на природу и сопоставляют данные теории с отражаемой действительностью» '.

Критерий практики применяется и опосредствованно, путем сопоставления результатов познания с иными данными, ранее уже проверенными и доказанными практикой. Результаты, полученные в практике, могут прямо подтверждать истинность знаний, а во многих случаях — косвенно, через доказанность других,  связанных  с проверяемой теорией положений.

Уголовное судопроизводство не принадлежит к тем областям практической и научной деятельности,  где  имеет  место  производственная или экспериментальная проверка конечных результатов познания. Есть и другие отрасли знания, отдельные теории и идеи,  где  невозможна непосредственная  и  прямая  практическая   проверка   полученных   результатов   познания.  Неприменимость или ограниченность экспериментальной проверки результатов познания не подрывает положения о всеобщности крите-( рия практики. В уголовном судопроизводстве проверка получен-; ных  знаний  практикой  осуществляется  в  ходе самого процесса' познания, на его чувственной и рациональной ступенях.

Чувственному познанию следователя, лица, производящего до-знание, прокурора, судей доступны отдельные обстоятельства происшедшего в прошлом события. Непосредственно воспринимаются ими и источники фактических данных (показания свидетеля, предметы со следами и т. д.). Событие преступления в своих внешних проявлениях непосредственно воспринимается свидетелями, потерпевшими, обвиняемыми и другими лицами, которые сообщают органам расследования и суду сведения о наблюдавшихся ими обстоятельствах происшедшего события. Непосредственное познание следователем, судьями отдельных обстоятельств, получение фактических данных от обвиняемых, свидетелей, экспертов происходят в ходе осуществления практической деятельности — осмотров, обысков, допросов свидетелей и других следственных и судебных действий.

Здесь практика в качестве основы чувственного познания проявляется в непосредственной форме, так как целенаправленная деятельность следователя, судей по производству следственных и судебных действий порождает условия для чувственных восприятий и является решающей основой для познавательной

1 Ю. Г, Гайдуков, Роль практики в процессе познания, М,  1964, стр. ЗОС

60

деятельности. Следователь, судьи обращают внимание на те факты, предметы, явления и их свойства, которые необходимы для раскрытия преступления, для исследования предмета доказывания в требуемом объеме. Другие воспринимаемые факты, обстоятельства, не имеющие практического значения, не выделяются в их восприятии и не фиксируются в материалах дела.

Связь ощущений, восприятий, представлений следователя, судей с их активной практической деятельностью легко обнаруживается при сравнении восприятия следователя, судей в ходе проведения следственного (судебного) действия с восприятием любого другого человека в аналогичной ситуации. Следователь, производя, например, осмотр места происшествия (лесной поляны), где было совершено изнасилование, обратит внимание прежде всего на расположение поляны, на следы, предметы, оставленные на ней, — примятость травы, окурки сигарет, бурого цвета пятна и др. Он может не выделить в своем восприятии и не будет фиксировать в протоколе осмотра причудливость освещения, стройность деревьев и т. п. Лицо, выбравшее поляну местом отдыха, отметит особенности пейзажа, все то, что связано с целью пребывания его на поляне. Оно может не увидеть особенностей обстановки, следов, связанных с происшествием.

Чувственное познание следователя, судей зависит не только от целей практической деятельности, но и в значительной мере от их личного профессионального опыта. Многолетняя практическая деятельность следователя обостряет его чувства по восприятию отдельных предметов, явлений, их свойств, с которыми он многократно сталкивался при расследовании уголовных дел.

Практика находится в основе чувственного познания следователя, судей и в тех случаях, когда их знания являются результатом опыта других людей. По мере развития общественно-исторической практики, роста знаний косвенный опыт приобретает все большее и большее значение, поскольку отдельный человек не в состоянии получить все знания через личный опыт, свою практическую деятельность. В связи с этим для следователя, судьи имеет первостепенное значение наряду с другими знаниями и знание практики расследования и рассмотрения других уголовных дел, достижений науки и техники.

Опосредствованность чувственного познгмшя следователя, судей опытом других людей определяется и характером самих объектов познания, относящихся к событиям прошлого. Представление об интересующих их предметах, явлениях следователи, судьи получают большей частью через опыт лиц, выступающих по делу в качестве свидетелей, потерпевших, обвиняемых и др.

Полученные сведения о фактах, доказательства вызывают У следователей, судей представление об отдельных обстоятельствах события, их сторонах, чувственно воспринимаемых свойствах, внешних связях. На чувственной ступени дознания, т. е.

61

1

при собирании, а также при проверке доказательств, получаются образы конкретных фактов, явлений. На этом процесс познания не кончается. Следователь, судьи должны из отдельных разрозненных представлений составить целостную картину происшедшего события, т. е. мысленно воспроизвести то, что имело место в действительности, познать сущность этого события, сделать вывод о виновности или невиновности конкретного лица.

Логическая ступень познания в процессе доказывания совпадает с тем, что в уголовном процессе называется оценкой и частично проверкой доказательств. Здесь осуществляется переход от знания внешних сторон предметов, явлений, фактов к знанию неизвестных фактов, к познанию внутренних связей явлений, сущности совершившегося события.

И на логической ступени практика пронизывает процесс доказывания, является его основой. Рациональное познание связано с практикой через фактические данные (познавательные образы), представляющие собой тот материал, который подлежит логической обработке. Следователь, судьи не смогут мысленно воссоздать картину совершения преступления, если их мышление не будет связано с познавательными образами, а через них с практикой. В сложном процессе познания, при многократном прохождении пути от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному происходит постоянное взаимодействие мышления и данных чувств на основе практической деятельности.

На этой ступени познания при оперировании фактическими данными практика проявляет себя в форме непосредственного и опосредствованного опыта следователя, судей, разнообразных их познаний, а также в виде обобщенной практики борьбы органов расследования и суда с конкретными преступлениями. Практика присутствует в самом ходе воссоздания мысленной картины того, что произошло в действительности, когда совершаются различные ] мыслительные процессы, логические операции. В процессе мышле- \ ния следователем, судьями используются наряду с чувственными I образами понятия, суждения, умозаключения.                                 \

Общественная практика лежит и в основе построения сужде- i ний, умозаключений. Все логические фигуры, правила, связи понятий, суждений, которые используются в процессе доказывания, в конечном итоге являются отражением связей, объективно присущих явлениям, процессам природы и общества. «Практика человека, — отмечал В. И. Ленин, — миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики» '.

Общественная практика не только образует основу судебного доказывания на его чувственной и рациональной ступенях, но и представляет собой цель познания. Познание в уголовном судопроизводстве не является самоцелью. Оно преследует цель осу-

1 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т 29, стр. 198,

г

ществления активных, действенных практических мер, обеспечивающих успешность борьбы с преступлениями.

Большое практическое значение имеют не только решения органов расследования и суда, но и сам процесс осуществления познания, его доступные для наблюдения граждан элементы. Убеждая в объективности, всесторонности, полноте доказывания, они также способствуют укреплению социалистической законности, предупреждению и искоренению преступлений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил социалистического общежития.

В целом процесс проверки практикой выводов следователя, судей при расследовании и рассмотрении уголовного дела близко напоминает процесс проверки научной теории в ходе ее создания.

При разработке теории ученый не только опирается на практику, исходит из нее, но и постоянно проверяет сделанные выводы практикой, сопоставляет свои представления с жизнью, фактами, с данными научного и производственного эксперимента.

Необходимым условием истинности каждой теории до момента ее проверки последующей практикой является проверка основных положений теории предшествующей и настоящей практикой. Говоря о «Капитале» К. Маркса, В. И. Ленин отмечал: «Проверка фактами respective практикой есть здесь в каждом шаге анализа» х. Если же теория в силу тех или иных объективных причин не может получить достаточную проверку практикой в процессе ее формирования, она не может считаться истинной и не выйдет из состояния гипотезы до тех пор, пока не появятся условия для продолжения процесса познания и проверки ее новыми данными.

Таким образом, требование достижения объективной истины предполагает наличие необходимых гарантий того, что познание будет соответствовать происшедшему в действительности. Вопрос о соответствии мысленной картины совершения преступления объективной действительности останется открытым, если искать критерий истины лишь в пределах сознания. Проверка знания посредством сопоставления одних мыслей с другими может в лучшем случае подтвердить логичность мышления, его соответствие правилам, законам логики. Подлинной гарантией истины должен быть объективный критерий, руководствуясь которым можно отделить истинное от ложного, убедиться в достоверности выводов.

Требования проверки практикой, предъявляемые к каждой претендующей быть истинной теории в процессе своего создания, полностью распространяются и на результаты познания в уголовно-процессуальной деятельности.

Проверка общественной практикой результатов познания в уголовном процессе не сводится к разовому действию, после осуществления которого можно сразу убедиться в истинности или

В И Ленин, Пслн, собр соч., т. 29, стр. 302.

63

ложности сделанных выводов. Эта проверка представляет собой сложный и многоступенчатый процесс.

Процесс познания начинается с получения органом дознания, следователем, прокурором, судом фактических данных, указывающих на признаки преступления. Только в ходе расследования (рассмотрения) дела выдвинутая версия или одна из противоречащих ей превращается в достоверное знание.

Уже первый вывод о наличии признаков конкретного преступления, сделанный в постановлении о возбуждении уголовного дела, основывается на практике и ею же проверяется. Общая версия о преступлении, как и версии по отдельным элементам состава преступления, обосновывается теми фактическими данными, которые имеются в распоряжении органа, возбуждающего уголовное дело. Характер, круг и обоснованность версий зависит от количества и достоверности фактических данных '.

Версия, как итог проверки уже имеющихся налицо фактических данных, становится основой плана расследования. План расследования в свою очередь реализуется в производстве следственных действий — осмотров, обысков, освидетельствований, допросов свидетелей, потерпевших и т. д. Результаты следственных действий проверяются, оцениваются и сопоставляются с ранее сделанными выводами, что позволяет прийти к более точным и полным выводам и произвести новые следственные действия.

В ходе расследования могут отпадать одни версии, появляться взамен или наряду с ними новые, до тех пор пока не будут получены последние результаты следственных действий, позволяющие следователю сделать вывод, что его мысленная картина преступления соответствует происшедшему в реальной действительности.

Таким образом, практика не только порождает процесс познания, лежит в его основе, но практикой корректируется путь познания, проверяются промежуточные и конечные выводы органов расследования.

Сформулированные в обвинительном заключении окончательные выводы следователя, проверенные в стадии предания суду, составляют вместе с материалами дела основу судебного разбирательства. В ходе судебного заседания также осуществляется процесс познания: с помощью участников судебного разбирательства в условиях полного проявления принципов советского уголовного судопроизводства суд самостоятельно проходит путь от вероятного к достоверному знанию, производя судебные действия по доказыванию и оценивая их результаты. Здесь также в ходе практической деятельности и в наиболее благоприятных условиях достижения истины осуществляется познание и практикой же проверяются как промежуточные, так и конечные выводы суда.

1 Подробнее см. А. Н. Васильев, Г. Н. Мудьюгин, Н. А. Якубович,   Планирование расследования преступлений, М., 1957, стр. 46—49.

64

Достоверность выводов суда может быть проверена в кассационном или надзорном порядке. В этих стадиях также осуществляется практическая деятельность (изучение материалов дела, заслушивание заключения прокурора, объяснений защитника, осужденного, оправданного, рассмотрение дополнительных материалов), в ходе которой осуществляется процесс познания. Эти формы практики дополняются «громадным косвенным опытом, которым судьи вышестоящих судов (обычно вследствие своей значительной опытности) располагают в большей мере, чем судьи нижестоящих судов» 1.

Наличие кассационного и надзорного порядков пересмотра приговоров расширяет возможности предупреждения и исправления судебных ошибок, но не меняет принципиальных путей применимости критерия практики в уголовном судопроизводстве. В этих стадиях хотя и в иных условиях и пределах, но каждый раз происходит процесс познания тех же обстоятельств, что и в стадиях предварительного расследования и судебного разбирательства, и опять же в ходе познания осуществляется практическая проверка делаемых выводов.

Последующая общественная практика, как правило, не влияет на полученные ранее результаты познания и может подтвердить главным образом правильность (или неправильность) общего направления деятельности органов расследования, суда по борьбе с преступностью в соответствующий период, эффективнойть уголовных и уголовно-процессуальных норм. Органы правосудия должны поэтому в ходе своей практической деятельности по окончании дела прийти к истинным решениям, проверив их предшествующей и настоящей практикой.

Пути и способы практической проверки истинности выводов органов расследования и суда имеют свои особенности.

Специфично проявляется критерий практики и в других отраслях практической и научной деятельности, что объясняется своеобразием объекта и задач познания, методикой исследования, уровнем развития той или иной науки. Но критерий практики не сводится только к средствам данной науки или данной   отрасли  практической   деятельности.   В   качестве   критерия

'А И Трусов, Основы теории судебных доказательств, М., 1960, стр. 104. Здесь же в качество критерия истины автор указывает и на «непосредственный опыт» судей кассационной и надзорной инстанций в форме «изучения материалов дела», с чем нельзя согласиться. Прямой опыт (антонимом «косвенного опыта» будет «прямой опыт», а не «непосредственный опыт», о котором в данном спучае говорит А. И. Трусов) состоит в том. что сам судья производит практические действия для сравнения полученного результата со своим представлением об изучаемом объекте. Например, применительно К суду первой инстанции прямой опыт, очевидно, будет со стоять не в изучении материалов предварительного следствия, а в проведении судебных действий, направленных на получение доказательств.

3   Зак 331

65

истины используются данные, полученные другими науками а проверенные в различных отраслях практической деятельности. В конечном итоге в любой области познания в качестве критерия истины выступает общественная практика на данный момент ее развития.

В этой связи представляется неправильным ограничивать критерий истины в уголовном процессе лишь практикой судебных или следственных органов, результатами судебных и следственных действий по данному уголовному делу, как это иногда делается в уголовно-процессуальной литературе.

Так, В. Д. Арсеньев, правильно отметив недопустимость сужения понятия практики как критерия истины до понятия эксперимента, далее пишет: «Сюда относится, в частности, деятельность судебно-следственных органов по расследованию преступлений и рассмотрению уголовных дел. В настоящее время она рассматривается как основа познания и критерий истинности» '. Для того чтобы не оставалось никаких сомнений, В. Д. Арсеньев уточняет свое понимание критерия истины в уголовном процессе и считает jj им «результаты следственных действий — доказательства» 2. Хотя критерий практики применяется только в ходе уголовно-процессуальной деятельности, но это не дает никаких оснований искать* % критерий истины лишь в пределах следственных действий и полученных ими результатов. Критерий истины проявляется в уголовном судопроизводстве не только в форме опыта, приобретенного в данном деле. Используемый критерий истины не изолирован от всего опыта расследования и рассмотрения многих уголовных дел. Уголовное судопроизводство также не выступает как замкнутая, не связанная ни с чем деятельность органов расследования и суда, оно представляет один из видов общественной деятельности, обусловлено всей общественной" жизнью, связано с многими другими видами общественной практики.

Сужение понятия общественной практики до «результатов следственных действий — доказательств» неизбежно влечет требование допущения в качестве критерия истины лишь непосредственного и прямого опыта следователя, судей3. Но при таком понимании практики как критерия истины нельзя ответить на

1  В. Д.   Арсеньев,   Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 139.

2  Там  же,  стр. 143. Свое мнение о критерии истины В. Д. Арсеньев повторил в диссертации на соискание ученой степени докт. юрид. наук «Доказывание фактических обстоятельств дела в советском уголовном процессе» (М., 1967, стр. 267-268).

3  В. Д. Арсеньев последовательно, в соответствии со своим взглядом на критерий практики не считает возможным включить косвенный опыт в понятие крмерия истины. Под косвенным же опытом он понимает лишь использование опыта расследования (рассмотрения) одного дела при производстве по другому делу (см. цит. раб., стр.  161). Такое определение «косвенного опыта», конечно, чрезвычайно узко.

66

I

ряд существенных вопросов, связанных с практической проверкой истинности выводов следователя и суда, в частности нельзя объяснить роль общественной практики на рациональной ступени познания.

Органам социалистического правосудия доступно установление объективной истины, потому что не только результаты следственных и судебных действий, но и результаты всей общественной практики позволяют проверить правильность сделанных выводов и убедиться в их истинности.

Критерий практики в уголовном судопроизводстве выступает в непосредственной и опосредствованной форме. В силу особенностей предмета познания в уголовном процессе следователь и суд не могут в своей практической деятельности непосредственно воздействовать на него с тем, чтобы сопоставить результаты своего познания с самим совершившимся преступлением. Критерий практики в наиболее простой, непосредственной форме недоступен органам расследования и суду применительно к целостному их представлению о преступлении.

В этом смысле правы М. С. Строгович и С. А. Голунский, которые писали: «Мы не можем воспроизвести преступление для того, чтобы проверить, было ли оно и каким именно образом совершено» '. «Да, если бы и могли, это не было бы то же преступление и никак не убедило бы нас в правильности наших выводов» 2.

Невозможность и недопустимость воспроизведения всего преступления или его наблюдения следователем и судом не исключают полностью непосредственную форму проверки практикой доказывания. Некоторые выводы следователя и суда могут быть проверены воспроизведением или наблюдением отдельных обстоятельств события. Такие возможности заложены в самой объективной действительности и определяются в первую очередь характером преступления, способом его совершения и наличием материальных последствий.

Например, версия следователя о хищении В. товаров из магазина (как одно из объяснений недостачи материальных ценностей) найдет частичное подтверждение, если в результате обыска в квартире В. будут обнаружены недостающие в магазине товары.

Аналогичные условия для непосредственного наблюдения отдельных обстоятельств события и тем самым проверки первоначальных представлений о нем могут создаться и при осмотре места происшествия (место, обстановка, материальные последствия, орудия преступления), освидетельствовании, выемке и др.

1  М. С. Строгович, Учение о материальной истине в уголовном процессе, М.—Л., 1947, стр. 102.

2  С. А. Голунский, О вероятности и достоверности в уголовном суде, «Проблемы уголовной политики», кн. IV, 1937, стр. 61.

3*                                                                                                                   67

В ходе проведения следственного эксперимента воспроизводятся действия, обстановка или иные обстоятельства определенного события и тем самым создаются возможности для непосредственного сопоставления образа предмета, действия с результатами эксперимента.

Но непосредственной проверке практикой подвергается лишь часть выводов по поводу отдельных обстоятельств происшедшего события, что явно недостаточно для признания истинными всех выводов следователя и суда о совершении преступления, виновности конкретного лица и по другим вопросам, подлежащим решению.

Ограниченные возможности для прямой и непосредственной практической проверки делаемых выводов требуют иных путей и форм применения критерия практики. Эти пути и формы используются в работе органов социалистического правосудия, они обобщены теорией и закреплены в общем виде в уголовно-процессуальном законе.

Критерий практики в уголовном судопроизводстве выступает главным образом в опосредствованных формах и применяется часто не прямо, а косвенно. Это объясняется тем, что выводы по делу сопоставляются не с самим находящимся перед следователем (судом) событием (за исключением отдельных обстоятельств), а с доказательствами, одни из которых прямо и непосредственно, другие косвенно, третьи опосредствованно отражают отдельные факты или группы фактов, а в совокупности — все существенные стороны события. Путь проверки практикой охватывает достоверность самих доказательств, а также правильность построения выводов, завершающих процесс оценки каждого доказательства и их совокупности с точки зрения определения их места и значимости в системе доказательств по делу.

Проверка достоверности доказательств возможна потому, что они отражают в различных формах как факты объективной действительности, так и их разнообразные взаимные связи. Поэтому достоверные доказательства находятся в тех же и столь же разнообразных связях между собой, как и отражаемые ими факты. Напротив, ложные доказательства не имеют объективных связей как с обстоятельствами предмета доказывания и побочными фактами, так и с другими достоверными доказательствами. Они могут лишь казаться истинными, и поэтому при тщательной проверке обнаруживается их несоответствие, противоречие другим собранным по делу доказательствам. Конечно, совокупности фактов и доказательств, а также комбинации причинно-следственных, пространственных, временных и т. п. связей между ними всегда неповторимы, но по каждому уголовному делу остаются сущность и значение объективных связей. Наличие объективных связей, многократно   проверенных   предшествующей   практикой,   позво-

68

ляет по одному установленному факту обнаружить другой, затем третий и одновременно проверить имеющиеся доказательства.

Каждое доказательство проверяется, исследуется в момент его обнаружения и последующего расследования и рассмотрения дела по мере собирания и проверки других доказательств. Проверка доказательства производится посредством анализа и синтеза, сравнения с другими доказательствами, обнаружения новых доказательств. Анализ каждого доказательства (раздельное исследование различных сведений о факте, особенностей источника фактических данных и источника доказательств и др.) и его синтез (исследование при соединении расчлененных сведений о факте) позволяют выявить такие черты и свойства доказательства, которые могут повлиять на оценку его достоверности.

При таком исследовании каждого отдельного доказательства можно установить: степень полноты и точности отображаемого искомого обстоятельства (эксперт в своем заключении указал на причину смерти, но не ответил на вопрос о времени наступления смерти), наличие или отсутствие противоречивости в сведениях о факте (свидетель показал, что в краже принимали участие три лица, а затем показал на одно лицр), обстоятельства, могущие повлиять на правильность отображаемого факта (плохая видимость при тумане), причины сообщения неправильных сведений (недостаточная специальная подготовка эксперта, заинтересованность свидетеля в исходе дела) и др.

Следователь (суд), проверяя каналы, по которым проходит информация, может вскрыть те факторы, которые оказали или могли оказать влияние на ее достоверность, и принять меры к их устранению, может признать доказательство недостоверным или продолжить проверку доказательства другими способами.

Но анализ существа отдельного доказательства при всей его важности никогда не может быть достаточным для признания доказательства достоверным. В результате анализа, например, показаний свидетеля мы можем установить непротиворечивость его показаний, констатировать незаинтересованность свидетеля в исходе дела и отсутствие обстоятельств, могущих исказить его показания (по тем сведениям, которые он сообщил о себе, и условиях наблюдаемого им события). Но мы не можем определить действительность этих обстоятельств и условий, в которых они происходили, только по сообщенным свидетелем данным. Даже при анализе таких доказательств, как протоколы осмотра, обыска и др., которые составляются следователем и удостоверяются понятыми, нельзя быть уверенным в том, что они полностью соответствуют действительности.

Проведение отдельного следственного действия тоже является практической деятельностью. Однако было бы упрощением сводить общественно-историческую практику как критерий истины к индивидуальному акту практического действия.

69

Для того чтобы проверить достоверность доказательства, не обходимо сопоставить его с другими доказательствами, выяснит их сходство и различие. Бессмысленно сравнивать несопостави-1 мые доказательства. Если после сравнения с другими доказателы ствами, собранными по делу и связанными с данным, нельзя сде-| лать вполне определенного вывода о качестве проверяемого дока^ зательства, то дальнейшая проверка возможна только после обнаружения новых доказательств, которые в свою очередь анализируются, исследуются и сопоставляются с имеющимися HOKaJ зательствами. Если доказательство достоверно, то, очевидно,' можно обнаружить другие доказательства, его подтверждающие, соответствующие ему, — они «уложатся» в известную общественной практике объективную связь, звено которой представляет собой проверяемое доказательство, если оно достоверно и относится к делу. Отрицание обвиняемым своей виновности со ссылкой на то, что в момент совершения преступления (убийства) он находился на работе и ликуда не отлучался, будет считаться проверенным и подтвержденным практикой, если оно полностью совпадает с другими обнаруженными доказательствами, а последние исключают возможность единообразного искажения их содержания. При этом устранению сомнения в достоверности показаний обвиняемого (как и любого другого проверяемого доказательства) будет существенно способствовать обнаружение соответствующих им доказательств различных видов. Это практическое правило основано на том, что сведения, полученные из источников одного вида (только из показаний свидетелей, показаний обвиняемого), могут содержать единообразные ошибки, пробелы под воздействием одной общей причины значительно чаще, нежели сведения, почерпнутые из источников раз~ ных видов.

Проверка доказательств, сопоставление ряда доказательств между собой также является практической деятельностью, поскольку цель ее — разрешение конкретного дела.

Но и в этом случае отдельный акт сравнения доказательств как акт практики не является еще критерием истины, общественно-исторической практикой. Само по себе сравнение не доказывает, что сравниваемые доказательства достоверны, как не доказывает и обратного. Опосредствованный же критерий практики проявляется в этом случае постольку, поскольку обобщенный опыт позволяет правильно подойти к оценке названного совпадения. Этот опыт свидетельствует, что совпадение нескольких независимых доказательств в деталях, как правило, подтверждает истинность каждого из них.

Проверка доказательства практикой может принять форму экспериментальной проверки, когда воспроизводится отображаемый факт, действие, явление или восстанавливаются условия, обстановка формирования доказательства, При этой проверке дока-70

L

зательства наблюдение входит в эксперимент как его составная часть. Наблюдение может быть и самостоятельной формой опытной проверки доказательств (при опознании, освидетельствовании, осмотре и др.).

Любой вид доказательств имеет специфические, только ему присущие особенности формы и содержания. Знание этих особенностей позволяет определить круг тех объективных и субъективных факторов, которые могут или благоприятствовать правильному отражению фактов объективной действительности, или вести к их искажению. Например, исходя из особенностей процессуальной природы заключения эксперта как самостоятельного вида доказательств, необходимо установить и проверить примерно следующие обстоятельства: предмет экспертизы (требуются ли для разрешения поставленных вопросов специальные познания); отношение эксперта к делу (не заинтересован ли в исходе дела); знание экспертом своих прав и обязанностей (были ли разъяснены ему права и обязанности и уяснил ли он их); компетентность эксперта (степень его специальной подготовки и опыт практической работы); объективные возможности научного разрешения поставленных вопросов (уровень развития соответствующей отрасли знания); метод исследования (применяется ли он в науке и таким ли образом); научность применяемых знаний (доказаны ли в науке применяемые к обстоятельствам дела положения); характер представленных эксперту материалов (правильно ли они собраны и достаточны ли для дачи заключения); формулировка поставленных вопросов (общие или конкретные, их понятность), полнота и мотивированность ответов (ответил ли эксперт на все вопросы и насколько полно, мотивировал ли свои выводы). При этом следователь, например, не проверяет опытным путем установленных наукой закономерностей, которые он использует в качестве критерия истинности выводов эксперта, а лишь убеждается в том, что они признаны наукой. При проверке заключения эксперта также устанавливаются, проверяются и другие обстоятельства: ознакомление обвиняемого с постановлением о назначении экспертизы, разъяснение его прав и др.

Все данные общественной практики, выраженные в различных отраслях научного знания (диалектический и исторический материализм, логика, естественные науки, криминалистика, психология, судебная медицина, судебная психиатрия и др.), а также закрепленные в общежитейских понятиях (косвенный опыт), привлекаются следователем и судом в качестве опосредствованного критерия истинности доказательств и выводов, делаемых на их основе.

Опыт использования доказательств в практике работы органов расследования и суда составляет предмет специального исследования теории доказательств в советском уголовном процессе. В ней представлен опыт исследования отдельных видов доказа-*ельств и их совокупности по конкретным делам, разнообразные

71

случаи применения данных различных естественных и общественных наук. Вместе с тем в теории опыт исследования доказательств выражен в обобщенной форме: в виде принципов, общих положений, понятий. Опыт исследования доказательств по другим делам, через обобщенные выводы теории доказательств всегда присутствует в качестве критерия достоверности проверяемого доказательства. Этот косвенный опыт имеет огромное значение при исследовании доказательств в качестве составной части общественной практики как основы доказывания и как критерия истины.

Теоретические положения в той или иной форме и в определенных пределах закрепляются в уголовно-процессуальном законе и приобретают значение норм, соблюдение которых обязательно при расследовании и рассмотрении дела. Выполнение требований закона в процессе доказывания гарантирует доброкачественность доказательственного материала, потому что в основе закона лежат результаты обобщенной практики. В этом смысле точное и неуклонное соблюдение норм доказательственного права также отражает применение критерия общественной практики.

Выводы по делу должны с необходимостью вытекать из системы доказательств, обусловливаться ею. Однако они могут оказаться недостоверными, если при их построении будут нарушены законы логики. Логичность мышления, непротиворечивость суждений, умозаключений — обязательное условие достоверности выводов следователя, суда.

Диалектический материализм не только не отрицает, но подчеркивает важность и необходимость логического критерия'. Он тем более важен для тех случаев, когда истинность выводов про' вернется практикой в опосредствованных формах в самом процессе их формирования, что имеет место и при доказывании в уголовном судопроизводстве. Однако логический критерий не представляет собой самостоятельного критерия истины наряду с общественной практикой. Критерием истинности самой логики выступает также общественная практика (см. выше). Логический критерий не является самостоятельным, ибо сами по себе суждения, умозаключения, построенные по всем правилам логики, могут не содержать истины. Возможно построение заведомо ложной, но внутренне согласованной, логически стройной системы, если в основу рассуждений положить хотя бы одну ложную посылку.

Выводы следователя и суда будут соответствовать действительности, если они основаны на достоверных, проверенных практикой фактических данных и построены с соблюдением всех логи-

1 См. М. Н. Руткевич, Диалектический материализм, М., 1959, стр. 264—270; Ю. Г. Гайдуков, Роль практики в ироцессе познания, М., 1964, стр. 302—303; А. Г. С п и р к и н, Курс марксистской философий, М., 1964, стр. 223.

72

ческих правил. «Если наши предпосылки, — указывал Ф. Энгельс, — верны и если мы правильно применяем к ним законы мышления, то результат должен соответствовать действительности...» 1.

Таким образом, общественная практика — единственный критерий истины для всех знаний человека, в том числе и для выводов органов расследования и суда. В этом заключается ее абсолютный характер. Абсолютность критерия общественной практики состоит и в том, что результаты познания, полностью подтвержденные практикой, имеют значение абсолютной истины. Выводы органов расследования и суда выражают абсолютную истину, поскольку они проверены, доказаны практикой.

Критерий практики вместе с тем и относителен. Его относительность определяется непрерывным развитием общественно-исторической практики и неисчерпаемостью объектов познания. В частности, событие преступления также неисчерпаемо, как и любое другое явление объективного мира. Относительность критерия практики заключается в его неполноте.

В сочетании абсолютного и относительного моментов выражается диалектическая природа критерия общественной практики. «Конечно, при этом пё надо забывать, — указывал В. И. Ленин, — что критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления. Этот критерий тоже настолько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям человека превратиться в «абсолют», и в то же время настолько определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями идеализма и агностицизма» 2.

Природа критерия практики в конечном итоге обусловливает и характер истины, достигаемой в уголовном процессе. Она является абсолютной, поскольку выводы следователя и суда подтверждены практикой, и одновременно относительной из-за неполноты познания того, что произошло в действительности.