_ 12. Распространение и изменение этой системы вне Франции.

- Бельгия, Прирейнский край, Французская Швейцария. Стремление к удобствам вотчинной книги. Женевский кадастр 1841 года. Реформа в кантоне Во в 1882 г. - Заключение

_ 12. Временное владычество Франции во время Наполеоновских войн распространило французскую ипотечную систему за пределы Франции. Она принята была одновременно с введением Гражданского кодекса во французских кантонах Швейцарии, в Прирейнских областях Германии и в Бельгии. Но затем, когда французское владычество миновало, в каждой из этих стран началось самостоятельное развитие права, вследствие которого вся система подверглась коренным видоизменениям. Бельгия не замедлила отделиться от негласных легальных ипотек, "подчинив их принципам гласности и специальности". Весьма значительные улучшения созданы отдельными законодательствами французской Швейцарии. Женева - Законами 28 июня 1820 г. и 12 марта 1821 г. - значительно расширила круг сделок, подлежащих транскрипции и установила важное начало, что переход права собственности обязателен для третьих лиц не со дня заключения договора, а со дня транскрипции. Судебная ипотека отменена в Женеве по Закону 6 января 1861 года, а легальные ипотеки, безусловно, подчинены началам гласности и специальности 12 сентября 1868 года. Но затем самым оригинальным из реформаторских стремлений французской Швейцарии является постепенное приближение к выгодам системы грундбуха, не выходя из унаследованной французской системы. Это достигается путем особого механизма - соединения ипотечного устройства с кадастром.

Слово кадастр (от итальянского: "catastro", - средневекового слова: "capitastrum") означало первоначально податную книгу, именно список тех предметов ("capita"), на которые падал прямой налог. Отсюда развилось понятие такого учреждения, где сосредоточены все сведения, необходимые для правильного взимания налога на недвижимое имущество. Кроме статистических данных и таблиц, здесь в особенности хранятся планы всех недвижимостей; с этой точки зрения, кадастралыное учреждение имеет характер фискальный, статистический и межевой. Возрастающая потребность сосредоточить ипотечные данные на определенных имуществах, влияние германских юридических идей и, наконец, непосредственный пример специальных законов Гессена в 1830 году и Голландии в 1838 году привели к замечательно полному законодательству Женевы по кадастральному устройству, основанному на законе 1841 года и на дополнительном Уставе 14 октября 1844 года, в которых кадастр выступает уже с главными свойствами вотчинного учреждения, принося с собой все благодатные свойства грундбуха, хотя отдельно и параллельно, наряду с ипотекой. В то время, когда появились эти законы, они далее опередили на 30 лет развитие прусского законодательства, в котором органическая связь ипотечного строя с межевым кадастром явилась только в 1872 году, с изданием нового ипотечного устава. Первым принципом Женевского кадастра является, если можно так выразиться, начало геометрического или межевого тождества. Вся организация ведется к тому, чтобы ни одна сделка не совершалась без полной уверенности в соответствии ее предположенного предмета с натурой. Ради этого, вся территория данной общины предварительно подвергается межеванию и разбитию на неизменные клетки. Каждой клетке присваивается правительством - раз навсегда неотъемлемый номер. Ради упрощения и ускорения главной намеченной цели, т. е. урегулирования землевладения для целей гражданского права, Женевский кадастр освободился от фискальных целей французского кадастра и вовсе отказался от описания угодий, отличия полевых культур и посевов. Эти крайне неустойчивые экономические признаки приводили французский кадастр к чрезмерному дроблению участков, а также ставили почти не выполнимую задачу - следить, не отставая, за постоянными колебаниями в натуре, создавая неудержимо возрастающий разлад между планами и натурой. Но, отказавшись от более широких административных целей, необходимо было строже отнестись к вотчинной его стороне и значению,,Женевский кадастр, говорит один из его авторов, Simon Delapalud, создавая цивилизованные последствия, должен был приступить к проверке планов с несравненно большею строгостью, нежели французский кадастр, главная цель которого состояла в определении основания для налогов". Состоявшееся межевание сопровождалось приведением в известность всех наличных правооснований. При введении кадастра, Женевские землемеры определяли межу в натуре, составляли планы и разграничивали каждую клетку. Затем право основания и акты владения принимались к рассмотрению особыми посредниками ("prud'hommes"), коим дана была власть сокращенного разращения споров; при этом, лицам не желавшим подчиняться - предоставлялось обращаться к исковому порядку, для доказательства своих прав. Достигнутое таким путем описание и признание наличного состояния вотчинных прав получило обязательную силу, пока противное не будет доказано. Кадастр установляет презумпцию закономерности владения, хотя ни в каком случае не покрывает собою незаконности владения, коль скоро таковая может быть доказана.

Таким образом, лицо, основывающее свое владение на кадастре, может рассчитывать на защиту своих прав против всякого спора, не основанного на закономерном акте (titre regulier de propriete) или на давностном владении. Последствием такой презумпции, в которой появляется уже то, что мы дальние изучим в отделе о достоверности грундбуха, является крайняя редкость иска о восстановлении нарушенного владения. Наконец, укрепление связи кадастра с закономерностью владения обеспечено тем, что не один переход собственности не может быть отмечен по кадастр, пока титул нового владения, т. е. акт перехода собственности не будет внесен предварительно в ипотечную транскрипцию.

Кантон Во также отрешился от французских традиций в своем выдающемся Законе 20 января 1882 года, которым признано, что окончательный переход вещных прав на недвижимость может быть совершен только через запись. Вообще эта новая организация совершенно переходит уже к системе грундбуха. В Эльзас Лотарингии действует поныне французский ипотечный строй с видоизменениями 1855 года включительно.

В заключение следует отметить тот факт, что французская ипотечная система, очевидно, пользуется все более понижающимися симпатиями среди тех народов, которые испробовали ее у себя на практике. Стремления к ее усовершенствованию не встречаются со значительными затруднениями, пока цель достигается одним лишь расширением круга сделок, подлежащих опубликованию или требованием гласности и принудительной записи для всех ипотек. Гораздо труднее оказывается переход к такой системе книг, в которой наглядно получалось бы юридическое состояние каждого имения. Весьма сложные предварительные работы, необходимые для первоначального заведения грундбуха, способны охладить даже решительных реформаторов. К тому присоединяются опасения такого рода, что вотчинные книги трудно применяются в таких странах, где собственность, как во Франции, дошла до крайнего раздробления и значительной подвижности. Если, не смотря на эти затруднения, целый ряд государств решились отправиться с исходной точки французского Гражданского Кодекса и предпринять этот трудный путь, а затем с замечательным успехом и единодушием приблизились к системе вотчинной книги, то это служит лучшим доказательством того, что французская ипотечная система не имеет будущности и может быть, рассмотрена лишь с той точки зрения, как мы это сделали, как одна из менее совершенных ступеней развития, предшествующих появлению грундбуха.