§ 3. НАКАЗАНИЕ КАК ПРОБЛЕМА СОЦИОЛОГИИ   • УГОЛОВНОГО ПРАВА

С формальной точки зрения наказание — результат применения уголовных законов. Объяснение его социаль­ной природы — социальная проблема и зависит от того, что в данном обществе является преступлением и кого оно признает преступником. Обращение к наказанию как эмпирически наблюдаемому явлению, т. е. к фактам смертной казни, лишения свободы, конфискации имущест­ва преступника и т. п., само по себе не может прояснить его сущности. Наблюдатель лишь установит, что одни люди принуждают других людей испытывать лишения. В лучшем случае он заметит, что тот, кто наказывает,— государственный служащий, официально выполняющий свои должностные функции. Правда, отсюда может быть сделан вывод, что наказание есть прерогатива государ­ственной власти, частный случай ее монополии на обузда­ние и подавление лиц, выступающих против господст­вующего общественного порядка. Если пойти еще даль'-ше, как это сделал историк и социолог Б. Ф. Поршнев, то можно заключить, что обладать монополией — значит иметь право «запрещать убивать людей всем, кто не упол­номочен на это государством»; что «закон сурово карает преступника-убийцу и суровее всего за преднамеренное убийство, т. е. за то, что он поднял руку на саму монопо­лию государства убивать»; что «с монополией на умерщ­вление связана и монополия на заточение (плен, тюрьма),

202

а также на захват имущества (налоги, конфискация, до­быча)», но что все-таки «корень всего — монополия ка умерщвление, хотя бы умерщвление длительное время оставалось всего лишь угрозой»21. Тем самым объясняется многое, в том числе и связь уголовного наказания не только с государством, но и с правом, однако по-прежне­му остается неясным, каково общественное значение на­казания и почему для выполнения своих социальных функций оно должно выступать в виде смертной казни, лишения свободы, конфискации имущества и т. п. В част­ности, остается недоказанным, насколько справедливо утверждение Б. Ф. Поршнева, будто монополия на умерщ­вление— мать всех прочих видов уголовного наказания. Даже с точки зрения самого Б. Ф. Поршнева, вопрос, «как и почему возникло само «свойство» людей уничто­жать друг друга — проблема антропологов»22. Иначе гово­ря, она, как и вопрос о социальной природе наказания в целом, лежит не только за пределами эмпирически данно­го, но и вне предмета социологии, истории и юриспруден­ции.

Не входя в обсуждение вопроса, какая наука включа­ет в свой предмет условия возникновения у людей «свой­ства» уничтожать друг друга, мы тем не менее имеем до­статочно данных для вывода о том, что уголовное нака­зание как социальное явление, да еще облаченное в пра­вовую форму, входит в предмет социологии и, в частно­сти, в ту ее отрасль, которую называют социологией уго­ловного права. Во всяком случае именно социологический подход позволяет найти общую основу отдельных эмпири­чески наблюдаемых фактов наказания и продемонстриро­вать общественно значимый, публичный характер этого социального феномена.

Поскольку с точки зрения социологии уголовного пра­ва преступление (даже тогда, когда оно, казалось бы, покушается на личность, ее имущество, половую непри­косновенность и т. п.) есть посягательство индивида на господствующий порядок общественных отношений, т. е. в конечном счете на общество, постольку восстановление нарушенного состояния, преследование преступника и предупреждение подобных посягательств в будущем — общественное дело. Вот почему эту социальную ф'ункцию выполняет официальный представитель общества — госу­дарство, а сама она имеет не частный, а сугубо публич­ный характер.

Точно так же, как общество в ходе своего естествен-

203

но-исторического развития породило органы борьбы с преступлениями, оно образовало и специальный социаль­ный институт — уголовное наказание как средство охраны общественного порядка от преступных посягательств.

Известные уголовному    праву виды    наказаний    и их  • эволюция прямо связаны с особенностями различных эта-   , пов социальной истории.    Во времена,    когда публичный   х характер преступления    еще   не осознавался    и оно рас-   » сматривалось как посягательство на личность и ее интере­сы, наказание по своей внешней форме осуществлялось в виде восстановления ущерба, причиненного преступником, и причинения ему самому того    же вреда, который понес потерпевший. В основе и кровной мести, и выкупа лежит одно и то же правило талиона «око за око», и наказание   ; выступает в  виде эквивалента  за ущерб.  Личный  ущерб   : потерпевшего  и определяет,  каким  должно  быть  наказа- | ние.  Религия    придала  ему форму    божественной    кары, воздаяния,  наступление  которого  очищает  виновного,  ис-купляет его грех.

Историки права установили, что публичные наказания  *

первоначально вводятся по экономическим причинам для   |

пополнения государственной казны. «Государство, — отме­

чал Г. С. Мэн, — не брало с ответчика    пени    за то зло,

которое предполагалось нанесенным государству, но тре­

бовало себе только известной доли вознаграждения,  сле­

дуемого истцу, в виде справедливого возмездия за потерю

времени и беспокойство»23.  Однако почти одновременно с

фискальными  целями  публичное    наказание  приобретает

функцию поддержания дисциплины и  авторитета  власти.   ;

Постепенно  оно  начинает  рассматриваться  как  средство

борьбы с преступлениями, посягающими не на интересы

индивида,   а  на  условия  классового  господства,  которые   ;

охраняются правом и государством. Преступление правра-   \

щается в крайнюю форму правонарушения, единственный

объект  которого — юридически  защищаемый  порядок об­

щественных отношений, обеспечивающий воспроизводство

данной социальной структуры, а стало быть, и господствую-   ,

щего класса со всеми необходимыми социальными пред-   |

посылками его существования.      I

Эти метаморфозы выразились не только в праве, но и 1 в уголовном процессе, в котором место обвинителя в но- у вое время занимает, как правило, не потерпевший, а ? представитель государства — прокурор. Тем самым пуб­личная природа и преступления, и наказания становится очевидной в буквальном смысле слова.

204

Спору нет, в ходе развития уголовного права от архаи­ческой до буржуазной его формы выработались многие прогрессивные формы, позволившие рационализировать уголовный процесс. В частности, были введены юридиче­ские институты: индивидуальной ответственности; вины с ее подразделением на умышленную и неосторожную, что позволило различать умышленные, неосторожные и слу­чайные поступки; невменяемости, исключающей уголов­ную ответственность; соразмерности наказания и т. д. Это сделало применение уголовного закона более тонк'им ору­дием воздействия на поведение людей. Например, вряд ли в современных условиях был бы эффективным закон, который не делал никакого различия между смертью от умышленного удара кинжалом и смертью от свалившего­ся с горы камня, случайно задетого ногой чужого быка24, или возлагал бы ответственность за преступление не на самого преступника, а на его семью или коллектив его сотрудников.

Тем не менее и сегодня в буржуазном обществе за модернизированными правовыми формами наказания скрывается все та же идея возмездия и расплаты за со­деянное как отвлеченное юридическое выражение принци­пов товарного обмена — предпосылки капиталистического производства. Более того, в реальной практике примене­ния уголовного наказания она стала предельно универ­сальной. Подобно тому как на товарном рынке все виды труда в конечном счете сводятся к абстрактному труду, измеряемому рабочим временем, все виды наказания были сведены к лишению свободы, измеряемому временными сроками в соответствии с тяжестью содеянного преступ­ником. Абстрактный человеческий труд — единственный и всеобщий иточник стоимости25. Измеряющее его время —• деньги, и потому время, с точки зрения буржуа, — все. Следовательно, наказание, лишающее преступника свобо­ды и заставляющее его тратить время не на себя, а на общество, вбирает в себя все виды выкупов, штрафов, ма­териальных возмещений вреда и т. п. Даже смертная казнь в буржуазной системе может быть рассмотрена как наиболее полное лишение осужденного времени, совпа­дающего у отдельного человека со временем его жизни.

Вместе с теЪ принцип индивидуальной ответственности и практическое применение наказания к конкретному лицу со всем его соматическим, физиологическим, психо­логическим, интеллектуальным и прочим своеобразием, неповторимыми особенностями жизненного пути застави-

205

ли многих буржуазных криминалистов признать, что на­казание— не только средство социальной защиты, вос­становление нарушенного преступлением состояния и ав­торитета государственной власти, но и нечто большее. Оно еще и способ исправления и перевоспитания челове­ка. При таких условиях, как писал в свое время один из основоположников этой концепции Ф. Лист, «задачей уголовного права явилось воздействие на преступника, приспособленное к индивидуальным особенностям его»2е. В самом деле, если наказывается не преступление, а пре­ступник, если главная функция уголовного права — пере­воспитание и исправление, то наказание должно быть не карой, не воздействием за содеянное соразмерно с его тя­жестью. Оно не должно прямо связываться с такими тра­диционными понятиями, как «преступление», «причине­ние», «вина» и т. п. Их заменяют понятия, характеризую­щие степень опасности личности и являющиеся основани­ем для мер, применяемых к преступнику. Более того, ряд представителей этого направления считает, что государст­во не вправе наказывать преступников, ибо причины пре­ступности социальны. Государственная пенитенциарная система должна устранять их «антисоциальность» лече­нием и превентивными мерами, чтобы ресоциализировать их и вернуть в круг честных людей27.

Нет нужды доказывать, что слабой стороной этого на­правления, получившего название движения социальной защиты, является возможность судебного произвола под флагом гуманного отношения к преступнику и к обществу. Если нет четко очерченного понятия преступления, вины и т. д., то возможно применить наказание и к невиновно­му, объявив его состояние социально опасным. Вместе с тем «движение социальной защиты» должно быть охарак­теризовано как гуманистическое начало в уголовной по­литике, поскольку оно привлекало внимание к человеку, его судьбе, формированию его личности в соответствии с представлениями о добропорядочности, типичными для той или иной общественно-экономической формации.

История советского уголовного права была ареной борьбы двух начал. Первое из них, получившее частичное признание на ранних этапах становления Советского го­сударства, исходило из того, что в области карательного воздействия в центр внимания выдвигаются задачи устра­нения вредных последствий деяния и прежде всего созда­ние таких условий, при которых нарушитель делается при­способленным для жизни в новом обществе. Но, как ука-

206

зывалось в 1920 году в объяснительной заниске к проекту УК РСФСР, «целесообразность, ставшая главным крите­рием наказания, в свою очередь, неизбежно ведет к рас­ширению прав суда. Пределы наказания должны быть так широки, чтобы в каждом отдельном случае судья мог избрать такую форму воздействия, которая представляет­ся ему наиболее соответствующей»28. Если учесть, что в Руководящих началах 1919 года наряду с изложенным устанавливалось, что «наказание — это те меры принуди­тельного воздействия, посредством которых власть обес­печивает данный порядок общественных отношений от на­рушителей», то положительные стороны излагавшихся тог­да взглядов очевидны (общественная природа наказания, его защитная функция, внимание к человеку и забота о его судьбе, даже если он преступник).

Однако очень скоро стали осознаваться и их недостат­ки, в частности, возможность умаления роли состава пре­ступления как единственного основания уголовной ответ­ственности и в этом смысле гаранта соблюдения законно­сти29. В результате советский законодатель, вначале отка­завшийся от термина «наказание» и заменивший его тер­мином «мера социальной защиты», затем вновь вернулся к нему и восстановил значение тяжести совершенного преступления как главного критерия опасности преступ­ника и меры его ответственности. Статья 20 ныне дейст­вующего УК РСФСР так определяет цели наказания: «Наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспи­тание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социа­листического общежития, а также предупреждение совер­шения новых преступлений как осужденными, так и ины­ми лицами».

На этом основании в советской юридической науке указывается, что целями наказания являются: исправле­ние и перевоспитание осужденного; специальная превен­ция, т. е. предупреждение совершения нового преступле­ния осужденным; общая превенция, т. е. предупреждение совершения преступления любыми лицами; способствова­ние ликвидации преступности30. Отсюда видно, что и со­ветский законодатель, и многие ученые стремятся подой­ти к определению целей наказания комплексно и опреде­лить его как полифункциональный юридический институт.

В качестве социологической проблемы наказание дол­жно рассматриваться не только как общественный фено-

207

мен и не только с точки зрения его целей, а прежде всего в плане его реального воздействия на преступность и преступников31. Без учета его действительной эффектив­ности не могут быть определены его цели. Цель, как из­вестно,— философская категория, парная с категорией «средство». Она реальна тогда, когда обеспечена достаточ­ными средствами своего достижения. Будучи лишена их, цель превращается всего лишь в благое пожелание. Но о том, как наказание влияет на преступность и преступников, какова его предупредительная роль, конкретных сведений собрано пока ' крайне мало. Соответствующих эмпириче­ских исследований, которые позволили бы установить и обобщить факты такого влияния, проводится мало, и про­белов в знании они не восполняют. Тем ценнее то, что уже известно, хотя бы эти знания и не были пока систе­матизированы в соответствующую теорию.

В советской юридической литературе отмечалось, что общепредупредительное действие наказания осуществля­ется по трем главным направлениям. Во-первых, оно по­рождает эффект устрашения, который заставляет неустой­чивых членов общества воздерживаться от совершения преступлений из страха перед уголовным наказанием. Во-вторых, наказание в состоянии подкреплять нравст­венные запреты, и индивид может воздержаться от пося­гательств на установленный общественный порядок, сле­дуя моральным, усиленным правом, нормам. В-третьих, возможность уголовной ответственности «может стимули­ровать привычное законопослушное поведение»32.

Сложность получения и оценки данных о действии на­казания обусловлена, помимо    всего прочего, еще и тем, что его влияние зависит и от личностных    характеристик лиц, которым адресован закон, и от того, что он запреща­ет. Индивид вообще и уголовный    закон    как таковой — только абстракции, в чистом    виде в реальной    действи­тельности не существующие. Такой же абстракцией явля­ется и модель ситуации, в которой человек, зная об уго­ловно-правовом  запрете  и  одновременно    испытывая  по­требность  поступить  вопреки  ему,  рационально  выбирает наиболее выгодный ему вариант поведения. Психологиче­ские  исследования  свидетельствуют,  что  в формировании человеческих поступков    огромную    роль играют эмоции, внесознательные процессы (например, установки) и т. п.33. В общественной жизни участвуют люди, занимающие оп­ределенное классовое положение и ряд социальных пози­ций, наделенные целым комплексом    социальных, психо-

208

логических, интеллектуальных, физиологических и иных характеристик, и поведение человека определяется не одним каким-либо его свойством, а им самим как целост­ностью.

Социология уголовного права не изучает влияние на формирование отношения индивида к наказанию тех его свойств, которые не являются социальными. Не выходя за границы своего предмета, она установила и влияние на отношение к наказанию социально-классового полржения людей34, их социальных и социально-психологических свойств35 и ряда объективных социальных условий (сфера труда, демографические процессы и т. д.)36.

Чтобы выявить превентивную роль наказания в чистом виде, необходимо провести такой социальный экспери­мент, в ходе которого было бы отменено действие уголов­но-правовых норм с их санкциями и ликвидирована дея­тельность правоохранительных органов. В лабораторных условиях такой эксперимент, естественно, невозможен.

Однако история знает подобные ситуации, одна из которых имела место в Дании в сентябре 1944 года, когда немецкие оккупанты аре­стовали всех датских полицейских и тем самым парализовали прак­тическое действие права. Тогда преступность немедленно выросла, но че по всем видам преступлений в равной мере. В частности, число ограблений возросло в 12 раз, а число краж — в 10. Вместе с тем ко­личество растрат и мошенничеств, при которых преступник обычно известен, если известно преступление, почти не увеличилось. Равным образом остались на том же уровне убийства и преступления на сексуальной почве. Не изменилось число укрывательств размера дохо­дов от налогов, поскольку, по данным опросов, этот вид отклоняюще­гося поведения в большинстве случаев вообще население преступле­нием не считает, хотя таковым его официально объявляет уголовный закон, и оно характерно для большинства37.

Приведенные факты позволяют заключить, что, во-червых, наряду с уголовным законом, устанавливающим наказание, в обществе функционируют и другие нормы, в том числе моральные, которые оказывают на отношение человека к преступлению свое действие, не всегда совпа­дающее с действием права. Во-вторых, относительно ста­бильное число умышленных убийств, не колеблемое даже резким ужесточением наказания за них, объясняется тем, что, с одной стороны, они очень часто совершаются под влиянием не рациональных соображений, а эмоций, а с Другой — тем, что человека приводят к убийству причины, представляющие для него крайне важный субъективный интерес. В-третьих, значительное число преступлений не совершается из-за боязни разоблачения обществом и из-

Н Заказ 6295         209

за страха перед моральным осуждением. В-четвертых, на! селение совершенно по-разному относится    к «преступле'1 ниям,   аморальным   по своей   природе»,   и   преступлений! ям, являющимся таковыми лишь в силу запрещающего их| закона. Можно предположить,  что от преступлений,  амо­ральных  по  своей природе,  преобладающее  большинство! будет воздерживаться независимо от угрозы наказания.

Сказанного достаточно для общего вывода о том, что! угроза наказания выступает лишь как один из моментов! сложного процесса социального регулирования поведения-личности и притом как фактор, во многом подчиненный, в большинстве случаев не выделяющийся своим значением! среди многих других факторов. Конкретное изучение это-'| го сложного взаимодействия различного рода экономиче- ] ских, политических, социальных, социально-психологиче- ' ских и прочих переменных еще впереди.