§ 2. Аналогия закона и права в юрисдикционной правоприменительной деятельности

Роль и значение вырабатываемых судебной практикой правоположений выявляются при применении аналогии закона и права в щр-исдикционной деятельности.

Основное различие во взглядах ученых по поводу при­менения аналогии состоит в неодинаковой трактовке осно­ваний и способов устранения или, как чаще говорят, восполнений пробелов в праве2.

Пробел в праве, возникший вследствие отсутствия или недостаточности правового урегулирования отношений, ко­торые нуждаются в таком урегулировании, при наличии конфликтной ситуации (споре о праве) может быть вос­полнен правоприменительным органом, в частности судом. Суд, иной юрисдикционный орган не вправе отказаться от исполнения возложенных на него функций на том основа­нии, что имеется пробел в законе, затрудняющий рассмот­рение дела, вынесение решения. Иное дело — отсутствие конфликтной ситуации, когда пробел, по общему правилу, должен восполняться законодателем.

Но возникает вопрос, должен ли правоприменительный орган при восполнении пробела только исходить из тех правовых начал и принципов, которые заложены в систе­ме действующего законодательства (его соответствующей отрасли), или, учитывая указанные начала и принципы, создать конкретную правовую норму для разрешения дан­ного индивидуального дела?

Значительное  распространение в  литературе получило

1              См. об этом подробнее:  Судебная практика  в советской право­

вой системе,  а также:  Алексеев  С. С.  Общая  теория  права,  т. I.

М., 1981, гл.гл. 19 и 20, с. 321—355.

2              См.:  Лазарев В. В. Пробелы в праве и пути их устранения.

М., 1974.

56

мнение, что устранение (восполнение) пробелов в праве осуществляется путем использования общих начал и смысла соответствующей отрасли законодательства, если только аналогия закона и права прямо не запрещена за­коном (например, в уголовном праве). Такая концепция, по существу, исходит из принципа беспробельности систе­мы, отрасли законодательства1. Суд как бы руководству­ется презюмируемой волей государства относительно того, что этот вопрос подлежит правовому регулированию и что он должен быть решен либо по аналогии с законом, регу­лирующим сходное отношение, либо исходя из общих на­чал и смысла законодательства, когда аналогию закона применить невозможно. При этом не имеет значения, вы­зван ли пробел в праве упущениями законодателя или этот пробел возник вследствие изменения общественных отно­шений, опережающих развитие нормотворчества.

Восполнение пробела, согласно данной концепции, не требует издания нового нормативного акта, а поэтому, опираясь на общий смысл и начала законодательства, суд при рассмотрении индивидуализированного юридического казуса сам находит необходимое решение. В таких случаях допускается.аналогия права?

Аналогия права предусмотрена ст. 4 Основ граждан­ского законодательства, а аналогия закона и права — ст. 12 Основ гражданского судопроизводства. Различие между ст. 4 и ст. 12 состоит в следующем. В соответствии со ст. 4 правоотношение возникает не в силу предусмотренных законом действий сторон, а в силу действий, соответству­ющих общим началам и смыслу гражданского законода­тельства. Следовательно, эти действия являются такими же юридическими фактами, как и порождающие право­отношения действия, прямо указанные в законе. Здесь нет правоприменительного акта, поскольку правоприменение — властная деятельность. Не предусмотренные законом дей­ствия совершаются равноправными сторонами, вступа­ющими в «горизонтальное», а не в «вертикальное» власт-ноорганизационное правоотношение. Но при наличии спора о праве гражданском при неурегулированности спорного отношения законом, согласно ст. 12, которая предусмат­ривает и аналогию закона, правомерность или неправо­мерность   такого   отношения   устанавливается   властным

1 Суд вправе отказать в принятии искового заявления лишь по основаниям, указанным в ст. 31 Основ гражданского судопроизвод­ства (ст. 129 ГПК РСФСР).

57

правоприменительным актом суда на основе аналогии за­кона или права.

По вопрос) о том, какова юридическая природа выне­сенного на основе аналогии права решения и тех право-положений, которые в связи с этим вырабатываются и служат образцом при рассмотрении однородных дел, нет единства мнений. Исходя из того, что нормотворчест­во — прерогатива облеченных нормотворческой компетен­цией государственных органов, большинство авторов не считают восполнение пробелов правотворчеством. Дея­тельность правоприменительного органа по восполнению пробелов, согласно этой точке зрения, «должна быть отнесена к индивидуальному поднормативному регулиро­ванию, к «усмотрению», осуществляемому в процессе при­менения права»1. Вместе с тем признается, что суд «на осяове действующего права создает индивидуальное пред-писание — правило для данного случая» и что таким путем вырабатываются правоположения, которые вносят «весьма важные новые моменты в правовую систему»2.

В. В. Лазарев полагает, что при вынесении правопри­менительным органом решений в силу аналогии права суд или другой правоприменительный орган не устраняет, не восполняет пробел в праве, а лишь преодолевает его «по­добно тому, как путник преодолевает встретившееся ему препятствие, не в силах его убрать. Пробел продолжает зиять, хотя бы решение суда и состоялось»3. Пробел может быть устранен только компетентным нормотворческим ор­ганом. Созданное аналогией новое положение не становит­ся правовой нормой, ибо оно действует лишь для данного определенного случая4. По мнению В. В. Лазарева, в тех случаях, когда Пленум Верховного Суда СССР действи­тельно восполняет пробелы в праве, он «делает это не как суд, а как всякий другой орган управления», поскольку управленческие функции в какой-то мере имелись у Вер­ховного Суда СССР до образования Минюста СССР и в каком-то, хотя и в незначительном объеме, сохранились в настоящее время5.

Согласно другой концепции, решение дел по аналогии права и создание правоположений высшими судебными инстанциями,    служащих    образцами   для   рассмотрения

однородных ситуаций, имеют своим источником не замк­нутую действующую систему позитивного права, а те про­изводственные или иные общественные отношения, которые не схва^еьы позитивными нормами права. Эти отношения в своем движении и воспроизводстве саморегулируются, хотя и нуждаются в дальнейшем закреплении относитель­но стабильными нормами позитивного права. Этот взгляд развит венгерским юристом Андрашем Тамашем. В основе его концепции лежит утверждение, что необходимо раз­личать сущность права как объективной социальной ре­альности, как всеобщности опосредствующей отношения категории «ценность-интерес» для данного общества, господствующего класса, иных социальных групп, инди­видов и позитивное право — как совокупность санкциони­рованных государственной властью правовых норм. Эти два явления находятся во взаимодействии в диалектиче­ском взаимопроникновении.

А. Тамаш исходит из того, что хотя норма позитив­ного права является непосредственным и основным определяющим элементом в правоприменении, однако оши­бочна концепция, согласно которой в применении права реализуется только и исключительно правовая норма1. Далее следует утверждение, что законность применения права «это не логическая игра, не только формальное соответствие юридической нормы и мотивировки решения судьи, а содержание, фактически удовлетворяющее об­щественный запрос»2. Требование справедливого примене­ния права сочетается с требованием применения его в строгом соответствии с нормами действующего права. А. Тамаш полагает, что «справедливость может реализо-вываться и в противоречии между стабильностью юриди­ческого правила и развивающимся обществом», что слиш­ком строгое толкование закона порождает несправедли­вость (Sumum jus est summa injuria). Применение же права обеспечивает учет реальных условий жизни, «игра­ет роль посредника-регулятора между нормой и меня­ющимися производственными отношениями». Значительную роль в этом процессе играют политика, правосознание, правоведение, повседневная практика. Применение права включает и адаптацию к условиям развития общества, ибо социалистическое право не стремится консервировать об-

1              Алексеев  С.  С Общая теория  права, т.  I,  с.  332—333.

2              Там же, с. 333, 334.

$ Лазарев  В. В. Указ. соч., с. 159.

4              См. там же, с. 172—173.

5              См. там же, с. 141—142.

58

1              См.:   Тамаш  Андраш.  Судья и общество (диалектика право­

сознания и правоприменения). М., 1980, с. 49—50.

2              Там же, с. 54.

59

щественные отношения, а, закрепляя достигнутое, вместе с тем обеспечивает прогресс, указывает путь вперед1.

Эти соображения приводят автора к заключению, что орган, применяющий право, толкуя норму, может решать задачи, связанные с правотворчеством и формированием права2. Признавая приоритет законодателя в таком фор­мировании, А. Тамаш вместе с тем не замыкает устране­ние пробелов лишь аналогией действующего права. Судеб­ная практика «может оказаться в противоречии с позитив­ным правом, чтобы не вступить в противоречие с общест­венными отношениями и со своей социальностью»3. Принципиальные судебные решения, по мнению А. Тама-ша, могут предписывать и предписывают обязательное поведение, принуждение к которому обеспечивается пра­воприменительной деятельностью. В этом смысле прин­ципиальные судебные решения — нормы права, или, как выражается Тамаш, весьма приверженный к гегельянской терминологии, «не административные предписания по тех­нике применения права, а в своем для себя — бытии свое­образные правовые нормы», примыкающие к нормам пози­тивного права, «даже неотделимые от них. Эти формы становятся частью правовой системы»4.

Трудно согласиться с концепцией Тамаша о существо­вании права (его «сущности») как феномена, отличном от позитивного права (в чем бы оно ни было выражено — в установленных государственной властью нормах или в санкционированных ею обычаях, прецедентах и т. д.). Но его суждения о том, что правоприменительная деятель­ность, учитывая требования жизни, может опережать зако­нодательство, вырабатывать имеющие нормативное значе­ние правоположения, впоследствии воспринимаемое зако­ном, совпадают ic теми выводами, к которым пришли некоторые советские авторы в цитированной выше кол­лективной работе «Судебная практика в советской правовой системе». Примеров тому достаточно дает судебная практика, о чем было сказано выше.

Разумеется, выработка таких правоположений, вклю­чающая прецедент толкования, применяемый в силу его убедительности при рассмотрении повторяющихся, анало­гичных  дел,   не   должна   противоречить   общему   смыслу,

/Тамаш   А н д р а ш.    Судья   и   общество   (диалектика   правосо­знания и правоприменения). М., 1980, с. 59—63.    .

2              См. там же, с. 71.

3              Там же, с. 85.

4              Там же, с. 116.

60

общему направлению советского законодательства с уче­том тенденций его развития. Но было бы натяжкой пола­гать, что общий (смысл, общие начала, выраженные в преамбуле законодательных актов или вытекающие из общественно-политических, моральных и иных идей, лежа­щих в их основе, равносильны действующим позитивным нормам и имеют аналогичное регулятивное значение. Такое значение имеют лишь принципы, которые можно сформулировать как норму (например, принцип состяза­тельности в уголовном  и гражданском  процессе).

Но если принцип сформулировать в виде нормы невоз­можно, если принцип —лишь руководящее начало, идея, обнаруживаемая как критерий социальной направленно­сти определенного круга норм данной отрасли (что же касается общих начал, то их тем более нельзя выразить в виде нормы), то нормативную силу приобретают только созданные в правоприменительной практике правополо­жения.

Те, кто считают, что лишь законодатель восполняет пробелы в праве, но, учитывая реальное положение вещей, признают нормативную силу за руководящими разъясне­ниями высших судебных инстанций, восполняющими про­белы, считают, что эти разъяснения следует рассматривать как «временные», или «предварительные», нормативные акты. Они становятся впоследствии подлинными источни­ками права, после того как их санкционируют компетент­ные органы путем издания соответствующих по содержа­нию нормативных актов.

Нет оснований полагать, что Верховный Суд СССР при выработке нравсположений действует как орган государ­ственного управления, наделенный нормотворческими функциями. Закон о Верховном Суде СССР не предостав­ляет ему таких функций. Поэтому, на наш взгляд, при восполнении пробела не только путем аналогии права, но и путем аналогии закона суд создает при рассмотрении конкретного дела новую норму, являющуюся основой для его решения. С. С. Алексеев полагает, что суд или иной правоприменительный орган создает на основе действу­ющего права индивидуальное предписание — правило для данного случая1. Однако едва ли можно считать, что Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР, признавая в 1940 году право Марцинюка на возмещение ущерба, понесенного им в связи с его добро-

1 А л е к с е е в С. С. Указ. соч., с. 333.

61

вольным участием в тушении пожара1, охватившего поезд, руководствовалась действующим правом. Норм, обязы­вающих возмещать вред, вызванный спасанием социали­стического имущества, не было. Но было выработано правоположение, исходившее из общего принципа Кон­ституции СССР 1936 года об обязанности граждан СССР беречь и укреплять социалистическую собственность (ст. 131), впоследствии вошедшее в качестве самостоятель­ного института в гражданское законодательство. Во-вто­рых, едва ли индивидуальное предписание одновременно является правилом. Принято говорить, что индивидуальное предписание — правило для данного случая. Но это скорее метафора. Индивидуальное предписание основывается на правиле, являющемся масштабом поведения для многих однородных случаев. Вместе с тем С. С. Алексеев во мно­гих своих работах убедительно утверждает, что путем аналогии как средства устранения пробелов вырабатыва­ются правоположения2.

Нередко закон предоставляет суду или иному право­применительному органу определенную свободу усмотре­ния в правоприменительной деятельности. Оценочные кри­терии как основания для вынесения справедливого реше­ния распространены в гражданском, семейном, трудовом, уголовном праве, не говоря уже об усмотрении в области административных отношений, анализ и критерии закон­ности которого исследованы выше. Это, например, такие критерии, как «уважительные причины» (в граждан­ском праве), «невозможность дальнейшей совместной жизни супругов и сохранения семьи» как основание для развода супругов, «производственная необходимость» (в трудовом праве), «отягчающие и смягчающие обстоятель­ства ответственности» (в уголовном праве) и многие другие.

Большую роль в раскрытии содержания этих оценочных критериев играют руководящие указания высших судеб­ных органов, обязательные для судов.

В отлячие от восполнения пробелов по аналогии закона и права возможность или обязательность '(«суд может», «суд обязан») применения оценочных критериев предус­мотрена в конкретной норме, уполномочивающей суд в связи с регулируемым ею отношением стать на место законодателя в определении перечня конкретных случаев,

1              См.:   Сборник   постановлений   Пленума   и   определений   коллегий

Верховного Суда Союза ССР   (1940 год). М,  1941, с. 224—225.

2              См.: Алексеев С. С.  Указ. соч., с. 333—334.

охватываемых оценочным критерием. Вместе с тем чрез­мерно общие указания создают угрозу подрыва стабиль­ности закона, необоснованного широкого использования судейского усмотрения. В особенности такая угроза возни-, кает при определении размеров наказания за уголовное преступление, диапазон которых (от минимума до макси­мума), как известно, в уголовном законодательстве чрез­мерно велик и, по нашему мнению, нуждается в целях укрепления законности в некотором сужении.

Судебная практика играет значительную роль в совер­шенствовании советского законодательства. Она сигнали­зирует об отставании от требований жизни некоторых устаревших норм, об имеющихся в нормативных актах упущениях, ошибках, о несогласованности их с другими актами, о технико-юридических недостатках в текстах актов, что также затрудняет их применение.

Одним из существенных недостатков некоторых нор­мативных актов является отсутствие в них точно опреде­ленных санкций за нарушение содержащихся в этих актах правил. Закон в таких случаях теряет свою принудитель­ную силу, становится призывом, рассчитанным на право­сознание граждан и организаций.

Отсылки в нормативных актах к установленной зако­нодательством ответственности (административной, дис­циплинарной, имущественной, уголовной) за нарушение установленных в них обязанностей нередко носят чрезмер­но общий характер не дифференцируют меры ответствен­ности в соответствии с видами нарушений, ослабляют неотвратимость ответственности. В особенности это отно­сится к дисциплинарным мерам ответственности, предус­мотренным  трудовым  законодательством.

Как уже было отмечено, чрезмерно широкий диапазон мер наказания (по шкале «минимум —максимум»), назна­чаемых за уголовные преступления, нередко приводит к субъективизму, не всегда способствует назначению спра­ведливого в соответствии с содеянным наказания.

Дальнейшее расширение воздействия юрисдикционной деятельности на законодательство связано с двумя фак> торами: с реализацией принципа неотвратимости приме­нения закона и с учетом нормотворческими органами сигнализации о выявившихся при его применении недо­статках. Эти недостатки, как уже подчеркивалось, до из­вестного предела преодолеваются в практике юрисдикци­онной деятельности. Но недостатки, свидетельствующие о несовершенстве   правовых   норм,   могут   быть   устранены

62

63

только законодателем. И об этом законодателю должна сигнализировать юрисдикционная практика.

Значителен удельный вес выработанных судебной прак­тикой правоположений в принятых за последние двадцать лет новых кодификационных актах. Многие из этих право-положений, как уже было отмечено, включены в Основы гражданского, трудового, семейного, уголовного, процес­суального законодательства, в соответствующие республи­канские кодексы, в иные кодификационные акты.

Все сказанное выше свидетельствует о том, какую важ­ную роль в совершенствовании законодательства играет правоприменительная юрисдикционная деятельность.

Глава IV

ПРЕОДОЛЕНИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ

В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ   В ПРОЦЕССЕ

ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Принятие законодательных актов, -содержащих новые принципиальные решения, обычно требует внесения соот­ветствующих изменений в ранее действовавшие норматив­ные акты, признания ряда из них утратившими силу (пол­ностью или частично). В идеале эти изменения должны вноситься в законодательство одновременно с принятием нового акта или в период между его опубликованием и введением в действие. Однако, как свидетельствует опыт нормотворческой деятельности, такое решение далеко не всегда возможно в связи с большими масштабами пред­стоящей законопроектной работы. Так, для приведения союзного законодательства в соответствие с Конституцией СССР 1977 года был разработан специальный план зако­нопроектных работ, рассчитанный на ряд лет1. В Законах СССР об утверждении Основ законодательства Союза ССР и союзных республик неизменно содержались поручения Верховным Советам союзных республик привести законо­дательство союзных республик в соответствие с Основами. Во многих Указах Президиума Верховного Совета СССР, связанных с определением порядка введения в действие соответствующих Основ, имеются специальные поручения Совету Министров СССР привести решения правительства

1 См.:  Ведомости Верховного Совета СССР,   1977, № 51, ст. 764.

64

в соответствие с данными Основами1. Как свидетельствует практика, реализация этих поручений также требует нема­лых сроков.

Таким образом, в течение некоторого периода после введения в действие новых крупных законодательных ак­тов иерархические противоречия в законодательстве не­избежны. Вместе с тем введение в действие новых зако­нодательных актов требует оперативного преодоления этих противоречий, что достигается путем закрепления правил, определяющих порядок действия норм, сущест­вовавших к моменту принятия нового акта более высокого уровня. Так, в ст. 1 Закона о порядке введения в действие Конституции СССР говорится: «Законы СССР, законы союзных и автономных республик, иные акты государст­венных органов, принятые до 7 октября 1977 года, сохра­няют свое действие, поскольку они не противоречат новой Конституции СССР». Во всех указах о порядке введения в действие Основ законодательства Союза ССР и союзных республик и республиканских кодексов отмечается, что впредь до приведения законодательства в соответствие с Основами (кодексом) действующие акты применяются, поскольку они не противоречат Основам (кодексу). Дан­ные предписания, как это нетрудно заметить, конкрети­зируют хорошо известные, но пока непосредственно зако­ном не закрепленные, принципы правоприменения, кото­рые сводятся к тому, что при коллизии норм разного иерархического уровня применяются нормы высшего уровня; при коллизии норм, исходящих от одного и того же органа, применяется норма, изданная позднее.

Рассматриваемые предписания имеют не «общедекла­ративное значение», как полагает С. Л. Зивс2. Они не только налагают определенные обязанности на нормо-творческие органы, призванные привести действующие источники права в соответствие с новым законом, но и позволяют урегулировать конкретные отношения в про­цессе правоприменительной деятельности. Нормы права, противоречащие Конституции, Основам, республиканским кодексам, другим законодательным актам, с момента вве-

1              Отсутствие  подобных  положений  в  указах  Президиума   Верхов­

ного  Совета  СССР  о  порядке введения  в  действие отдельных  Основ

(например,   Основ   законодательства   о   здравоохранении)   не   меняет

существа   дела,   так   как   обязанность   правительства   приводить   свои

решения  в  соответствие с законами  СССР  вытекает  из  ст.   133  Кон­

ституции СССР.

2              См.: 3 и в с С. Л. Источники права. М., 1981, с. 67.

65

5 Заказ 3905

дения последних в действие объявляются недействующими. Такие лишенные юридической силы нормы уже не могут порождать права и обязанности, на возникновение кото­рых они были направлены; возможность их применения для урегулирования конкретных общественных отношений исключается. Отсюда вытекает, что до тех пор, пока про­тиворечие между конкретным актом (или его частью), с одной стороны, и Конституцией, Основами <и кодексом и т. д.— с другой, не устранено путем отмены или пере­смотра указанного акта, разрешение дел в соответствии с волей законодателя должно осуществляться на основе преодоления этого противоречия в процессе правоприме­нительной деятельности.

Правоприменяющий орган, разумеется, не наделяется правом пересмотра нормативных актов. Он лишь сопо­ставляет их содержание с содержанием конституционных норм, норм Основ, кодексов или иных актов, проверяет их логическую взаимосвязь, согласованность и т. д. Обна­ружив противоречие, правоприменитель принимает юри­дическое решение, имеющее значение только для конкрет­ного случая. В результате противоречие в законодатель­стве сохраняется, но для конкретного случая оно преодо­левается. Такое временное, впредь до упорядочения законодательства, преодоление противоречий в процессе правоприменительной деятельности не имеет ничего обще­го со «свободой судейского правотворчества», не ставит правоприменителя над законодателем, поскольку право­применительный акт во всех случаях должен быть основан на конкретных нормах Конституции, Основ, кодексов, иных новых законодательных актов более высокого • иерархического уровня.

Но насколько успешно реализуются на практике пра­вовые нормы, направленные на преодоление иерархиче­ских противоречий в законодательстве в процессе право­применения?

Лишь отдельные явные иерархические противоречия преодолеваются в судебной практике весьма успешно. Возьмем в качестве примера разъяснение Госкомтруда СССР и ВЦСПС от 12 декабря 1966 г., посвященное пере­водам на другую работу рабочих локомотивных бригад1. Этим разъяснением установлено, что при приеме на работу

1 См.: Бюллетень Госкомтруда СССР, 1967, № 2.

66

машиниста или помощника машиниста локомотива в тру­довом договоре должно быть указано, на локомотиве какого вида тяги он будет работать (электровоз, тепловоз, паровоз, электросекция, дизельпоезд). Перемещение с од­ного вида тяги на другой должно рассматриваться как перевод на другую работу и возможно лишь с согласия работника. Казалось бы все правильно. Однако, далее, в п. 3 разъяснения, указано, что «перемещение рабочего локомотивной бригады по инициативе администрации на работу с одного вида движения на другой, а также с ло­комотива одной серии на локомотив другой серии не является переводом на другую работу, и оплата его труда должна производиться по выполняемой работе». Между тем, при подобном перемещении изменяются размеры оплаты труда машинистов и, следовательно, согласно ч. 2 ст. 25 КЗоТ РСФСР и соответствующим статьям КЗоТ других союзных республик имеет место перевод на, другую работу. Как правильно подчеркивалось в юридической литературе, до принятия КЗоТ п. 3 разъяснения расходил­ся с принципом свободы трудового договора, но не имел легального опровержения. В настоящее время существует прямое противоречие между ним и ст. 25 КЗоТ1. В связи с этим судебная практика стала преодолевать указанное противоречие в процессе разрешения конкретных дел в точном соответствии со ст. 25 КЗоТ2. Имеются и другие противоречия между актами различных ведомств3.

Не случайно Пленум Верховного Суда СССР в поста­новлении от 9 июля 1982 г. (п. 2)4 указал: «В случае установления, что отдельные правила, содержащиеся в ведомственных нормативных актах, противоречат закону, суд при вынесении решения руководствуется законом». Однако это разъяснение, обязательное в силу ст. 3 Закона «О Верховном Суде СССР» от 30 ноября 1979 г.5 не только для судов, но и для других органов и должностных лиц, применяющих закон, до настоящего времени широкой реализации не получило.

Такое положение связано с рядом факторов. Укажем хотя   бы   на   то,   что   в   большинстве   отдельных   изданий

1              См.: И в а н о в С. А.,  Л и в ш и ц Р. 3. Личность в советском тру­

довом праве. М., 1982, с. 80.

2              См.:  Бюллетень Верховного Суда  СССР,   1975, № 2,  1977,. № 4.

3              См,, например:  Сов.  государство  и  право,   1983,  № 2, с.   16—18.

4              См,: Бюллетень Верховного Суда СССР,  1982, № 4, с. 20.

5              Ведомости Верховного Совета СССР,  1979, № 49, ст. 842.

3*            67

Конституции СССР, Основ законодательства Союза ССР и союзных республик, республиканских кодексов законы о порядке введения их в действие не приведены. В неко­торых сборниках законодательных актов указанные зако­ны даются в извлечении, причем именно правила, связан­ные с преодолением в процессе правоприменения имею­щихся в законодательстве противоречий, опущены.

Многих правоприменителей дезориентирует тот факт, что органы прокуратуры не приносят протесты на акты органов управления, которые пришли в противоречие с вновь принятыми актами более высокого иерархического уровня. Между тем акты, противоречащие Конституции, Основам, кодексам и т. д., уже признаны недействующими самим законодателем и потому опротестования не требуют. Если же органы прокуратуры и приносят протесты на от­дельные судебные решения и иные правоприменительные акты, в основу которых были положены ранее действовав­шие ведомственные нормативные акты, вступившие в про­тиворечие с Конституцией, Основами, кодексами, то они остаются обычно неизвестными широкому кругу право­применителей.

В результате у многих правоприменителей бытует убеждение в том, что лишение дефектного акта юридиче­ской силы может последовать лишь в результате его специальной отмены, изменения или официального зачис­ления в разряд утративших силу, а возможность преодо­ления противоречий в законодательстве в процессе право­применительной деятельности  вообще  исключается.

Спору нет, существующая модель преодоления проти­воречий, основанная в известной мере на субъективных оценках правоприменителей, отнюдь не безупречна. Одна­ко это положение не может, на наш взгляд, служить осно­ванием для нарушения принципа верховенства закона и невыполнения соответствующих законодательных предпи­саний, требующих ликвидации временных противоречий в процессе правоприменительной деятельности. По-видимо­му, усилия компетентных органов должны быть сосредото­чены на том, чтобы в процессе преодоления такого рода противоречий в порядке, установленном законом, добиться постоянного снижения числа нарушений социалистической законности. В этой связи было бы, в частности, желатель­ным, на наш взгляд, принятие специального постановле­ния Пленума Верховного Суда СССР, разъясняющего, что если в процессе рассмотрения дела суд придет к выводу о наличии явного противоречия между конкретной нормой

68

законодательства и вновь принятым актом более высокого уровня, он должен преодолеть это противоречие, применив конкретную норму последнего. В том же постановлении можно было бы привести отдельные примеры явных про­тиворечий из числа имеющихся в законодательстве, ука­зать типовые признаки, позволяющие отнести эти проти­воречия к числу явных, дать четкие рекомендации по их преодолению в судебной практике. Пленум Верховного Суда СССР и пленумы Верховных Судов союзных рес­публик, обобщая практику преодоления имеющихся в за­конодательстве явных противоречий в процессе разреше­ния судами конкретных дел, могли бы, используя право законодательной инициативы, добиваться ускорения при­ведения законодательства в соответствие с новыми осно­вополагающими  законодательными  актами.

Однако в целом решить таким путем рассматриваемую проблему все же не представляется возможным. Ведь помимо явных противоречий в законодательстве встреча­ются и такие коллизии, которые не получают однознач­ного толкования. Проблематичные противоречия между актами различного изрархического уровня могут касаться не только ведомственных актов.

Например, в научной литературе не раз отмечалось, что исключение из судебной юрисдикции дел об отмене дрисциплинарных взысканий, наложенных на работников, несущих дисциплинарную ответственность в порядке под­чиненности и по уставам о дисциплине, находится в про­тиворечии со ст. 57 Конституции СССР, поскольку послед­няя гарантирует гражданам право на судебную защиту от посягательств на честь и достоинство1. Однако это мнение, по-видимому, не бесспорно.

Представляется, что в спорных ситуациях вопрос о констатации соответствия или несоответствия конкретной правовой нормы Конституции СССР, Основам законода­тельства и другим актам высшего иерархического уровня

1 См., например: Иванов С. А., Лившиц Р. 3. Конституция СССР и вопросы трудового права. — Сов. государство и право 1978, №4, с. 22—24; Иванов С. А., Лившиц Р. 3., Орлов­ский Ю. П. Советское трудовое право: вопросы теории. М., 1978, с .194—197; Ставцев а А. И. Совершенствование законодательства о порядке рассмотрения трудовых споров. — Проблемы совершенст­вования советского законодательства. Труды ВНИИСЗ. М„ 1981, № 21, с. 101.

69

непосредственно правоприменительными органами решать­ся не должен. В связи с этим большую актуальность при­обретает, на наш взгляд, проблема дальнейшего совер­шенствования системы контроля за законностью норма­тивных актов, в том числе и конституционного контроля. Его основы получили закрепление в Конституции СССР, согласно которой Президиум Верховного Совета СССР «осуществляет контроль за соблюдением Конституции СССР и обеспечивает соответствие конституций и законов союзных республик Конституции и законам СССР» (п. 4 ст. 121) \ «отменяет постановления и распоряжения Сове­та Министров СССР и Советов Министров союзных рес­публик в случае несоответствия их закону» (п. 7 ст. 121). В свою очередь Совет Министров СССР «обеспечивает соблюдение законодательства министерствами и государ­ственными комитетами СССР, другими подведомственны­ми ему органами» (п. 3 ст. 13 Закона о Совете Минист­ров), «принимает меры к совершенствованию действующего законодательства» (п. 4 ст. 13), «имеет право отменять акты министерств и государственных комитетов СССР, других подведомственных ему органов» (ч. 3 ст. 20).

Обеспечение соответствия нормативных актов Консти­туции и другим законам достигается в первую очередь с помощью предварительного контроля, который осущест­вляется на стадии подготовки проектов нормативных ак­тов органами, уполномоченными их разрабатывать или принимать. Такая система предварительного контроля весьма эффективна. Однако ее действие распространяется лишь на вновь принимаемые акты. Проверка с ее помощью соответствия Конституции и другим законам тех актов, которые были приняты ранее, практически невозможна. Необходимое соответствие может быть обеспечено лишь посредством прямой отмены противоречащих конституции или другим законам правовых норм либо официальной приостановкой действия таких норм на основе признания их незаконными.

1 В случае выявления расхождения Конституции или закона со­юзной республики с Конституцией или законом СССР Президиум Верховного Совета СССР ставит перед Президиумом Верховного Совета союзной республики вопрос о приведении Конституции или закона союзной республики в соответствие с Конституцией или за­коном СССР, издавая при необходимости указ по данному вопросу (ст. 64 Регламента Верховного Совета СССР).

70

Именно в этой части основы контроля за законностью нормативных актов требуют известной конкретизации и дальнейшего развития в законодательстве, о чем неодно­кратно говорилось в литературе. На наш взгляд, в дейст­вующее законодательство было бы целесообразно ввести нормы, предусматривающие, что в случае, когда у суда или иного юрисдикционного органа возникает сомнение по поводу соответствия той или иной нормы Конституции или другим актам законодательства, он вправе приостано­вить производство по делу с направлением соответству­ющего запроса по принадлежности в Президиум Верхов­ного Совета СССР или Совет Министров СССР. В составе же этих органов могли бы быть созданы специальные группы юристов-экспертов, призванных давать официаль­ную оценку законности тех норм, которые вызвали сомне­ние у правоприменяющего органа. Было бы также полезно определить сроки дачи заключений по запросам указанных органов, порядок их публикации в специальных Бюллете­нях (с тем чтобы предупредить повторные запросы по одним и тем же вопросам) и т. д.