МЕДИКО-ЮРИДИЧЕСКИЕ ГАРАНТИИ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА НА ДОСТОИНСТВО

Согласно Конституции РФ, «достоинство лич­ности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления» (ст. 21). Достоинство, свобода, неприкосно­венность и другие личные права являются неотчуждаемыми, ес­тественными правами человека. Предполагается их автономия (т. е. независимость, наличие собственной закономерности, определяемости внутренним законом) и возможность защиты от произвола государства, его органов, дол­жностных и иных лиц.

Права и свободы, предусмотренные ст. 21 Конституции, не могут быть ограничены в зависимости от качеств человека, от каких-либо событий в государстве, даже чрезвычайных (часть 3 ст. 56 Конституции РФ).

Когда речь идет о достоинстве, Конституция отождествляет понятия «личность», «человек», «гражданин», «лицо без граж­данства». Государство обязано охранять достоинство каждого – взрослого и ребенка, здравомыслящего и больного, законопос­лушного и правонарушителя. Каждый человек должен признавать­ся субъектом права, а не использоваться «в качестве объекта», как неверно, на взгляд автора, сказано в законодательных актах.

Всеобщая декларация прав человека начинается с утверждения о том, что «признание достоинства, присущего всем членам челове­ческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой и свободы, справедливости, и всеобщего мира». О том же говорится в Преамбуле Международного пакта  «О гражданских и политических правах» и в других международных актах. В выводе Конституционного Суда РФ говорится, что «в соответствии со ст. 21 Конституции РФ государство обяза­но охранять достоинство личности во всех сферах, чем утвержда­ется приоритет личности и ее прав. Из этого следует, что человек в его взаимоотношениях с государством выступает не как объект государственной деятельности, а как равноправный субъект, который может защищать свои права всеми не запре­щенными законом способами (статья 45, часть 2 Конституции Российской Федерации) и спорить с государством в лице любых его органов. Никто не может быть ограничен в защите судом сво­его достоинства, а также всех связанных с ним прав».

Защита прав человека предполагает формальную определен­ность закона, точность, однозначность нормы. В противном слу­чае возможно произвольное толкование и применение нормы, что приводит к дискриминации, умалению досто­инства личности, ее прав и свобод, «является нарушением про­возглашенного Конституцией Российской Федерации равенства всех перед законом и судом».

Достоинство определяется не только самооценкой субъекта. Оскорбление или иное умаление достоинства, даже не осознанное человеком, тоже противоправно. Особенно остро стоит воп­рос об охране достоинства личности в обстановке слу­жебной или иной зависимости: в школе, больнице, армии или под стражей. Ни подозрение или обвинение человека в преступлении, ни признание его виновным, ни ни­щета, заставляющая просить милостыню, ни венерическое или иное заболевание — ничто, сказано в Конституции, не может служить основанием для умаления достоинства.

Охрана достоинства личности выражается в том, что государ­ство обязано четко определить основания и порядок ограничения частной жизни людей. Для обеспечения личной неприкосновен­ности должно быть исключено любое произвольное вмешатель­ство государственных органов, должностных и иных лиц в част­ную жизнь человека.

Достоинство человека должно охраняться путем применения норм не только Уголовного кодекса Российской Федерации (о клевете, оскорблении, доведении до самоубийства и т.д.), но и других отраслей россий­ского права.

Нормы Гражданского кодекса призваны защищать честь, достоинство, деловую репутацию человека и тогда, когда лицо, распро­странившее порочащие сведения, сделало это невольно, полагая, что они соответствуют действительности. Таким образом, основания гражданско-правовой защиты шире уголовно-правовой.

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР запрещает унижать честь и достоинство всех лиц, подвергаемых освидетельствованию, личному обыску, участвующих в следственном эксперименте. Пре­дусматривается присутствие понятых того же пола, что обыскива­емый или освидетельствуемый. Надлежит принимать меры к тому, чтобы не были разглашены выявленные при обыске и выемке обсто­ятельства личной жизни человека, занимающего данное помеще­ние, и других лиц. Запрещается насилие, угрозы и домогательства, иные незаконные действия в отношении любого лица, участвую­щего в уголовном судопроизводстве, в административном и дру­гих правоотношениях.

В понятие "достоинство человека" включается обладание и минимальный набор социальных благ, необходимых для достой­ной жизни "Российская Федерация — социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечива­ющих достойную жизнь и свободное развитие человека" (ст. 7 Кон­ституции РФ). К сожалению, по ряду причин в современном рос­сийском обществе не созданы условия для достойной жизни и свободного развития человека.

Действующая Конституция предоставляет право на медицинскую помощь государственных и муниципальных учреждениях здравоохранения бесплатно, за счет средств бюджета, страховых взносов и других поступлений. В РФ также финансируются федеральные программы охраны и укрепления здоровья населения, принимаются меры по развитию государственной, муниципальной, частной системы здравоохранения, поощряется деятельность, способствующая укреплению здоровья человека, развитию физической культуры и спорта, экологическому и санитарно - эпидемиологическому благополучию (ст.41 Конституции РФ).

Помимо гарантии, закрепленной в ч.3, рассматриваемой статьи, существуют следующие законы: Основы законодательства Российской Федерации о физической культуре и спорте 1992 года, Закон РСФСР о санитарно - эпидемиологическом благополучии населения от 19 апреля 1991 года, Федеральный закон о природных лечебных ресурсах, лечебно - оздоровительных местностях и курортах от 23 февраля 1995 года и другие.

Признавая право на охрану достоинства и неприкосновенность личности, Конституция РФ устанавливает: "Никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским, научным или иным опытам" (ст. 21).

Речь идет о запрете опытов независимо от их опасности- Для проведения любого опыта необходимо добровольное, а не вы­нужденное согласие. Опытам не должно быть места, когда чело­век смертельно болен или приговорен к смертной казни. Должны быть исключены недобровольные опыты над людьми при прове­дении испытаний в области атомного ядра, вооружений и в дру­гих случаях.

Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан ука­зывают на гарантии применения новых методов профилактики, диагностики, лечения, новых лекарственных средств, иммуно-биологических препаратов и дезинфекционных средств, прове­дения биомедицинских исследований (ст. 43 и п. 12 ст. 6). В ст. 29 Основ специально указывается на запрет проведения медицинс­ких опытов над людьми, содержащимися под стражей: подозре­ваемыми, обвиняемыми, осужденными и отбывающими адми­нистративный арест. Данный запрет относится также к случаям применения принудительных мер медицинского и воспитатель­ного характера.

Закон РФ "О психиатрической помощи и гарантиях прав граж­дан при ее оказании" от 2 июля 1992 г- запрещает проведение испытаний на людях медицинских средств и методов (п. 5 ст. 11); никакие средства и методы не должны использоваться для наказания человека, страдающего психическим расстройством (п. Зет. 10).

Согласно Семейному кодексу РФ, «при осуществлении роди­тельских прав родители не вправе причинять вред физическому и психическому здоровью детей, их нравственному развитию. Спо­собы воспитания детей должны исключать пренебрежительное, жестокое, грубое, унижающее человеческое достоинство обра­щение, оскорбление или эксплуатацию детей» (ст. 65). Иное от­ношение к детям может повлечь лишение родительских прав (ст. 69), отмену усыновления ребенка (ст. 141).

Основным адресатом положений статьи 21 Конституции и нынешнего законодательства являются органы государственной власти. Положения части 2 статьи 21 необходимы ввиду зловещего опыта: террор с его тайными убийствами сопровождался пре­ступными опытами над живыми людьми.

1 октября 1946 г. Международный военный три­бунал в Нюрнберге вынес приговор по делу главных немецких преступников. В числе совершенных преступлений против чело­вечности были изуверские опыты над живыми людьми и умерщ­вление психически больных людей.

20 августа 1947 г. в том же Нюрнберге завершил работу трибу­нал по делу 23 ведущих немецких врачей, проводивших меди­цинские эксперименты над узниками Дахау, Заксенхаузена, Равенсбрюка и других концлагерей. 15 подсудимых были признаны виновными, 7 приговорены к смертной казни. В приговор вклю­чен раздел «Допустимые медицинские эксперименты», который впоследствии получил известность как Нюрнбергский кодекс. Он включает 10 принципов проведения медицинских эксперимен­тов, и первый из них – абсолютная необходимость добровольно­го согласия испытуемого.

Ряд бесчеловечных экспериментов проводился в СССР. Их целью была разработка и испытание ядов; достоянием глас­ности стали факты использования людей в качестве «подопытных кроликов» при проведении ядерных и других испытаний.

Токсикологическая лаборатория под названием «Специальный кабинет» была создана еще в 1921 г., когда председателем Со­внаркома РСФСР являлся Ленин. Первым начальником лабора­тории был профессор Казаков, расстрелянный в 1938 г. По пока­заниям секретаря Ягоды Буланова, Ягода и его преемники в госбезопасности испытывали прямо-таки болезненный интерес к фармакологии. Научно-исследовательская работа по тематике лаборатории проводилась специалистами Института биохимии. В 1937 г. лаборатория («кабинет») была передана в НКВД СССР. Токсикологическая лаборатория и спецкамера при ней распола­гались в Варсонофьевском переулке, рядом с Лубянской внут­ренней тюрьмой.

При Ежове (с 1935 г. – секретарь ЦК ВКП(б), в 1936–1938 гг. – нарком внутренних дел СССР) существовала специальная груп­па, которая имела собственную лабораторию для выработки хи­мических средств, сильнодействующих ядов и бактерий. Наряду с ней в составе отдела оперативной техники существовала химико-бактериологическая лаборатория. Впоследствии обе лаборатории были объединены, а с 1939 г. всеми лабораторными исследовани­ями занимался 4-й спецотдел НКВД. Начальниками отделений в нем были Г. Майрановский и С. Муромцев. До 1951 г. Муромцев возглавлял микробиологическую лабораторию в системе госбезо­пасности, где проводил опыты над живыми людьми. Затем он стал лауреатом Сталинской премии, академиком Всесоюзной ака­демии сельскохозяйственных наук, директором Института эпидемиологии и мик­робиологии им. Н.Ф. Гамалея Академии медицинских наук СССР.3

В обвинительном заключении по делу Берии (1953 г.) указы­валось, что лаборатория изыскивала «способы применения раз­личных ядов для совершения тайных убийств приговоренных к высшей мере наказания». В обвинительном заключении по делу министра госбезопасности СССР Абакумова, представленном на утверждение в ЦК КПСС в мае 1954 г., говорится: «Как неопро­вержимо доказано предварительным и судебным следствием по делу Берии и его сообщников, совершая тягчайшие и бесчело­вечные преступления, выражавшиеся в производстве опытов над живыми людьми, тайных похищениях и умерщвлении людей, Бе­рия опирался на группу таких целиком преданных ему участни­ков этой преступной клики, как Судоплатов, Эйтингон, Майра­новский (арестованы), совершивших тяжкие злодеяния против человечности».

Лаборатория профессора Майрановского сначала занималась отрав­ляющими газами. Эти препараты, известные под названием «Цик­лон», применялись нацистами для массового уничтожения узни­ков концлагерей. Но для использования в НКВД такие газы не подходили: они оставляли следы насильственной смерти. По­этому в лаборатории проводились эксперименты с безвкусовым производным иприта и большими дозами бензендрина. Яды вво­дились через желудочно-кишечный тракт, что вызывало страш­ные мучения у подопытных людей, а смерть наступала через не­сколько дней. Почти ежедневно в лабораторию доставляли заключенных, которым был назначен расстрел. Процедура внеш­не напоминала медицинский осмотр. «Доктор» участливо расспра­шивал «пациента» о самочувствии, давал советы и предлагал принять лекарство. В материалах дела Майрановского есть свиде­тельства очевидцев: «...Одни умирали через три – четыре дня, дру­гие мучались с неделю...»

НКВД требовались более эффективные средства, и вскоре был изобретен препарат «К-2». Впервые его дали осужденному: на глазах человек становился как бы меньше ростом, слабел и через 15 минут умирал. Подмешивали препарат в пищу, напитки, вво­дили через кожу, обрызгивая ее или смачивая специальным ра­створом. Майрановский руководил созданием трости – «кололки», ставшей широко известной на Западе. Легкой царапины было до­статочно, чтобы через несколько минут человека не стало. Потом появились зонты, самопишущие ручки и прочие «кололки», за­маскированные под обычные предметы. На узниках проводились опыты с применением отравляющих пуль. Заключение о смерти обычно составляли другие. И делали это «как надо». Особое совещание назначило Майрановскому 10 лет лишения свободы. Уже будучи арестованным, он написал письмо Берии о своих заслугах перед органами. Однако обращение не помогло, но стало весо­мым доказательством против самого Берии.

Итак, чекистская традиция опытов с ядами давняя. У нее мно­го общего с гитлеровским режимом: и в СССР, и в Германии экспериментировали на живых людях.

В последнее время появились сведения о еще более зловещих опытах над живыми людьми. Так, в 1997 г. «Из­вестия» опубликовали статью «В СССР умели делать зомби. Жур­налистка испытала на себе психотропное оружие». По сообще­нию А. Аловой, в 1991 г. более 20 институтов занимались разработками в области психотроники. Центр нетрадиционных тех­нологий при Госкомитете науки и техники СССР координиро­вал и изучал «некоторые вопросы дистанционного медико-би­ологического воздействия на войска и население торсинными излучениями». На эти исследования по распоряжению Военно-промышленной комиссии Кабинета министров СССР было израсходовано 500 млн. руб.

По данным Института высшей нервной деятельности и ней­рофизиологии Российской академии наук, современная психо­логия различает у человека два диапазона восприятия действи­тельности: сенсорный (осознанный) и субсенсорный (неосознан­ный), при котором информация усваивается, минуя сознание. Эффективность сведений, воспринимаемых человеком в субсенсорном режиме, в тысячи раз превыша­ет норму.

Таким образом, если не учитывать право человека на его достоинство, то становится  вполне реальным управление человеком поми­мо его воли, превращение «человека разумного»  в бездумного и без­душного зомби.

НПО «Энергия» занималось разработкой принципов, методов и средств дистанционного воздействия на биологические объек­ты и на человека. В 1989 г. создали аппаратуру (работы велись во исполнение закрытого постановления ЦК КПСС от 27 января 1986 г.), которая после ее выведения на околоземную орбиту могла корректировать поведение людей на территории, равной Крас­нодарскому краю.

По инициативе бывшего начальника 6-го управления КГБ СССР генерала Шама и руководителя коммерческого предприя­тия АНТ Ряшенцева в Москве появилась научно-производствен­ная фирма «АНТ-Транс». Ее сотрудники не только проводили опыты по парапсихологии, воздействию электромагнитных из­лучений на мозг человека, экстрасенсорике и зомбированию, по и демонстрировали образцы созданных ими приборов в Институ­те судебной психиатрии им. В.П. Сербского. По словам бывшего офицера одного из силовых ведомств Ф. Таирова, приборы на­правили на исследования в несколько следственных изоляторов России.

Под опекой генерала Шама подобные разработки вели в фирме «Центр-Пи» в Симферополе. После распада СССР началась распродажа технологий зомбирования, но кому и куда – осталось тайной. Разумеется, эти сообщения нуждаются в тщательной про­верке. Но как бы то ни было, в Конституцию и законы Российской Федерации в 1992 – 1993 г.г. с полным основанием были включены запреты каких-либо недобровольных опытов над людьми.

Важное место среди гарантий обеспечения права человека на достоинство является запрет использования психиатрии в немедицинских целях.

Истории психиатрии известны два основных направления от­ношения к душевнобольным – отвержение и почитание. Соглас­но первому, деяния душевнобольных признавались преступлени­ями, за которые следует Божья кара. Смешение болезненности и преступности привело к чудовищным по своей жестокости ре­зультатам. В средние века проходили процессы над ведьмами и массовые аутодафе. Стремление оградить общество от поведения душевнобольных привело к их изоляции в монастырях и специ­ально созданных учреждениях. Таким было Вифлеемское аббат­ство в Лондоне, превратившееся в XVI в. в знаменитый Бедлам – дом для умалишенных.

Время изменило отношение к психическому расстройству: в больном стали видеть страдальца, не виновного в своих неду­гах. Одним из первых это понял французский психиатр Филипп Пинель, деятельность которого совпала с Великой французс­кой революцией. Будучи главным врачом в Бисерте (приюте и больнице для престарелых и умалишенных близ Парижа), он добился у Конвента разрешения на проведение реформы в деле содержания душевнобольных. Они были освобождены от цепей и наручников, для них был установлен больничный режим, ле­чебные и трудовые процедуры и т. п. Научно обоснованные и установленные Пинелем правила размещения и содержания пси­хических больных вскоре были приняты всеми психиатрами Ев­ропы.

В России душевнобольных не сжигали на кострах, не заковы­вали в цепи. Наоборот, считали их Божьими людьми. Самый ве­личественный храм, стоящий на Красной площади в Москве, носит имя душевнобольного – Василия Блаженного. Одним из тяжких грехов считалось обидеть юродивого, богоугодным делом было призреть, накормить и напоить его. Тем не менее вплоть до 1905 г. опасные психические больные содержались в особых поме­щениях Соловецкого и других монастырей. По данным М. Гернета, никакого лечения душевнобольные арестанты монастырских тюрем не получали.

Проповедником гуманного отношения к психическим боль­ным в России стал С. Корсаков и его последователи. В конце XIX в важной стала забота общества о больных: начала развиваться земская медицина, создавались подконт­рольные общественности лечебные заведения, большое место среди которых заняли земские психиатрические больницы.

В тоталитарных государствах возможности посягательств на свободу и личную неприкосновенность с помощью психиатрии трудно преувеличить.

Изучением секретов советской психиатрии занималась группа экспертов под руководством доктора медицинских наук, профессора Ф. Кондратьева. Результаты их исследований представляют ин­терес для уяснения истории использования психиатрии в неме­дицинских целях, в частности в деятельности печально знамени­того Института судебной психиатрии им. В. П. Сербского.

История этого института как головного судебно-психиатрического учреждения страны начинается в 1921 г. В его стенах чеки­стское ведомство организовало специальное 4-е отделение, дей­ствовавшее по своим правилам. Для работы в отделении отбирали политически лояльных специалистов. Им запрещалось интересоваться, кому и по какому обвинению проводит экспертизу его коллега. За соблюдением режима секрет­ности наблюдала особая служба.

В 30-е годы в институте была организована лаборатория, кото­рая разрабатывала особые медикаментозные средства, притупля­ющие самоконтроль тех, кто находился на экспертизе. Протоколы записей высказываний этих людей становились достоянием следователя.

В 1939 г. в Казани открыли первую специальную психиатричес­кую больницу НКВД, в которую после прохождения судебно-психиатрической экспертизы поступали арестованные по поли­тическим обвинениям. В начале войны, зимой 1941 – 42 гг., все узники больницы погибли от голода и холода. Их не хорони­ли, а выносили к внутренней стороне забора и складывали шта­белями: мерзлую землю некому было копать.

Историю злоупотребления психиатрией нельзя сводить лишь к признанию инакомыслящих психически больными, она выра­жается и в выполнении политического заказа – в признании боль­ных людей вменяемыми, в реализации корыстных и иных неме­дицинских целей. Этому содействовала инструкция НКВД СССР от 1 июня 1939 г., согласно которой особое совещание могло выносить решения о применении принудительного лечения. Но особенно широко использовалась карательная медицина в 60-е и последующие годы.

По отношению к психически боль­ным можно судить о зрелости и гуманности общества. Из всех медицинских дисциплин психиатрия наиболее подвержена влия­нию общества. В тоталитарном обществе и государстве нет места неприкосновенности личности и гуманистическим началам. Там, где бесправие носит массовый характер, жертвами психиатри­ческого террора оказываются различные люди. Но всех их объеди­няет одно: протест против самодурства, существующих порядков и социальной несправедливости. В арсенале террора не только водворение в больницу, но и необоснованная постановка на пси­хиатрический учет, другие меры.

В 1989 г. был организован приезд в СССР официальной делега­ции психиатров, юристов и других специалистов США. В докладе делегации приводятся факты, поразившие зарубежных экспер­тов: «Лица, ранее никогда не госпитализировавшиеся и не об­следовавшиеся, без их ведома ставились психиатрами на учет по настоянию администрации учреждений, где они работали». К та­ким фактам, разумеется, причастны не только психиатры. На­пример, в 1972 г. уволили с работы врача-хирурга. Ее жалобы были безрезультатны, устроиться на другую работу не удавалось. Врач и не подозревала, что вскоре после увольнения в связи с ее жало­бами и запросом прокурора она была поставлена на психиатри­ческий учет с диагнозом: вялотекущая шизофрения. Об этом врач узнала спустя 8 лет. И только через 17 лет, в июне 1989 г. , здоро­вого человека сняли с учета.

Специалист Госагропрома Н. Слободский обнаружил ложные сведения в служебных документах,  доложил об этом начальству и отправил письмо в ЦК КПСС. Начальство, естественно, не обра­довалось. Обстановка на работе сложилась удручающая, и 56-лет­ний Слободский попал в отделение функциональной невроло­гии. Оттуда практически здорового человека отправили в психбольницу, где в ходе зверского избиения он получил мно­жество переломов. Затем – четыре операции, вторая группа инва­лидности, увольнение с работы. В возбуждении уголовного дела было отказано «за отсутствием события преступления». Получа­ется, что Слободского не били, а только лечили.

Яхъяеву, бывшему министру внутренних дел Узбекистана, потребовалось скомпрометировать жалобщицу. Для этого ее, здоро­вого человека, поместили в психиатрическую больницу, через два месяца выписали и поставили на учет. Но теперь эта женщина чиновнику уже не страшна. Пускай себе пишет куда угодно. Что с нее возьмешь? Сумасшедшая. За глухой стеной замалчивания воз­никло понятие «нецелесообразность переписки». Стараясь оградить различные инстанции от жалоб граждан, психоневрологи­ческие диспансеры в обход законов о врачебной тайне и праве на жалобу сообщали кому попало, что «гражданин такой-то состоит на учете в ПНД №... Переписка нецелесообразна». Так перед теми, кто искал защиту и правду, закрывались все двери.

С помощью «правоохранительных» органов расправа осуще­ствлялась и в других случаях. Среди жертв карательной психиатрии немало детей.

Два года трое юристов из Института государства и права пыта­лись помочь детям-сиротам, помещенным в интернат. Там ввели практику отправлять ребят в психиатрические учреждения за ма­лейшие провинности (зачастую с вымышленными диагнозами). Школьники бегут из интерната, а затем и из больницы. После по­бегов «ребята находятся без надзора, живут на чердаках, изыски­вают средства на еду законными и незаконными способами, каж­дый день подвергаются опасности попасть в беду. Они боятся вернуться в интернат, так как знают, что будут подвергнуты же­стокому наказанию за побег и теперь уже наверняка окажутся в психбольницах. Круг замкнулся; они убегают из страха перед психбольницей, а их побеги используются как формальный повод для отправления в эти лечебные учреждения. Судя по публикациям, эта ситуация типична и для других сиротских учреждений...»

В течение десяти месяцев миссия «Врачи мира» обследовала 48 человек, помещенных в учреждения для психически больных или умственно отсталых детей. Выяснилось, что 41 из них  нормальны. Остальных специалисты признали умствен­но отсталыми, но только в легкой степени, т. е. находящимися на нижней границе нормы. В 1991 г. врачи обнаружили «некоторое сходство между «лечением» в 60 – 70-х годах политических диссидентов огромны­ми дозами лекарств и применением таких же медикаментов для «лечения» сирот в детдомах и психиатричес­ких лечебницах». В предварительном обзоре международные экс­перты указали: «Сами условия существования и уровень образо­вания сирот способствуют тому, что на них навешивают ярлыки умственно отсталых и психически больных...»

Исконное на Руси благоволение к блаженным уступило место злобе и бессовестности. Вот и прибегают к содействию психиат­ров, когда хотят в одном случае  улучшить жилищные условия, в другом – скомпрометировать оппонента или соперника, в третьем – сдать в архив жалобы с резолюцией «переписка нецелесообраз­на, заявитель состоит на психиатрическом учете». Не считалось разглашением врачебной тайны сообщение о болезни по запросу партийного комитета, райисполкома, вуза, ЖЭКа.

Человека, поставленного на психиатрический учет, можно лишить многого: по указанию власть имущих поместить в боль­ницу, распространить на него все ограничения для тяжелых психи­чески больных, запретить выполнять ряд работ, управлять транс­портными средствами, владеть оружием, выезжать за границу и т. п. Эти люди оказываются за чертой морали и закона. Отсутствие механизма социальной защиты душевнобольных дает окружаю­щим безграничную власть над ними, что грубейшим образом нарушает право этих индивидов на достоинство.

По данным Всемирной организации здравоохранения, тяже­лыми формами психических заболеваний страдает примерно 1 % населения Земли. У нас же, по сведениям Госкомстата СССР, к началу 1988 г. на учете состояли 10,2 млн. больных психическими расстройствами. Это уже 3,5 % жителей. В 1988 г., перед VIII Конг­рессом Всемирной психиатрической ассоциации, в СССР сняли с учета 734 тыс. человек. В целом по стране намечалось снять с психи­атрического учета 1,5 – 2 млн. человек. Выходит, они были постав­лены на учет отнюдь не на основании медицинских показаний.

Принятые меры привели к резкому росту (в 3,5 раза) обраще­ний за психиатрической помощью. Рост обращений объясняется просто – люди перестали бояться, что их поставят на психиатри­ческий учет, влекущий к существенным ограничениям прав. Бывший главный психиатр СССР А. Чуркин вынужден был признать, что система оценки деятельности медицинских учреждений основы­валась на количественных показателях: «Чем больше, тем лучше. Поэтому психиатры стремились к тому, чтобы под диспансер­ным наблюдением находилось как можно больше людей».

2 июля 1992 г. был подписан Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». 20 апреля 1995 г. Правительство РФ утвердило Федераль­ную целевую программу «Неотложные меры по совершенство­ванию психиатрической помощи (1995—1997 гг.)». Однако принятие этих актов во многих случаях не повлекло за собой положительных изменений.

Подтверждением тому служит специальный доклад Уполно­моченного по правам человека в Российской Федерации «О со­блюдении прав граждан, страдающих психическими расстройства­ми» от 16 июня 1999 г. В целом, сказано в докладе, положение с соблюдением прав человека в области психиатрии по-прежнему остается неблагополучным и требует пристального внимания об­щественности и государственных органов.

В 1998 г. под диспансерным наблюдением состояло около 4 млн. человек. Нередко органы внутренних дел неправомерно получают от психоневрологических диспансеров сведения о состоянии пси­хического здоровья граждан. На основании информации диспан­серов гражданам отказывают в рассмотрении жалоб. В отношении лиц с психическими расстройствами продолжает использоваться формулировка «переписка нецелесообразна».

Порой такой практике придается видимость законности. Ска­жем, 11 августа 1998 г. правительство Москвы утвердило инст­рукцию «О порядке взаимного обмена информацией между уч­реждениями здравоохранения и органами внутренних дел о не­совершеннолетних, употребляющих наркотические средства, психотропные и иные одурманивающие вещества, о взрослых наркоманах». 1 февраля 1999 г. Комитет по здравоохранению Мос­квы издал закрытый приказ № 39 об обмене взаимной информацией, а на следующий день было предписано «разра­ботать систему оперативной взаимной информации органов здра­воохранения и внутренних дел о лицах, допускающих немеди­цинское потребление наркотиков». Вопреки законодательству о медицинской тайне, врачам-психиатрам предлагается передавать милиции информацию о пациентах, которая может быть ис­пользована для уголовного преследования.

По данным А. Д. Са­харова, такие больницы были созданы в 30-х годах по инициати­ве Вышинского. Для находящихся там используются «специальная охрана, тю­ремные решетки и засовы, очень строгий режим, теснота и тяжелые бытовые условия, санитары из уголовников, частые по­бои, частые случаи применения лекарств и таких мучительных средств, как закрутка, в качестве меры наказания и усмирения, а не лечения. По существу, это психиатрическая тюрьма, по обще­му мнению – нечто гораздо более страшное для человека, как больного, так и здорового, чем обычная тюрьма или обычная больница. Печальной известностью пользуются Казанская, Ор­ловская, Сычевская, Днепропетровская, Ленинградская, Черняховская и другие специальные больницы». Сахаров говорил о злоупотреблениях галоперидолом и другими нейролептиками. Он предложил Международному Красному Кресту и другим между­народным организациям требовать разрешения инспектировать советские лагеря и тюрьмы, в особенности специальные психи­атрические больницы. Эти замечания А. Д. Сахарова подтвержде­ны многими данными.

Наиболее ярким примером глумления над человеком является судьба мятежного генерала П. Григоренко. В общей сложности он провел в психиатрических тюрьмах в качестве подопытного бо­лее шести лет. Его обследовали советские и зарубежные психиатры и отказались признать душевно­больным. В 1991 г. отече­ственная комплексная судебно-психиатрическая экспертиза признала, что в период инкриминируемых деяний П. Г. Григо­ренко психическим заболеванием не страдал, был вменяем и на­правлялся на принудительное лечение необоснованно. Указ о его посмертном восстановлении в звании генерал-майора Президент РФ подписал в 1993 г.

На одном из процессов в Московском городском суде свидетель – видный психиатр, член Академии медицинских наук СССР А. Снежневский – показал, что за 50 лет работы в советском здравоохранении он не знает случая, когда бы здоровый человек попал в психиатрическую больницу. По утвер­ждению заместителя директора Института психиатрии Академии медицин­ских наук СССР профессора Р. Наджарова, «разговоры на Западе о принудительном помещении в психиатрические лечебницы неких «инакомыслящих» представителей интеллигенции – не что иное, как составная часть той антисоветской пропагандистской кампании, которую определенные круги пытаются разжечь, руко­водствуясь самыми неблаговидными целям». Профессор Д. Лунц не видит разницы между убийцей и человеком, который критику­ет порядок управления в стране. Это, мол, разные стадии одной болезни, и долг врача распознать болезнь как можно раньше.

Все это не ново. Объявление смутьянов безумцами – давняя российская традиция. Вспомним П. Чаадаева, который высказал в «Философических письмах» критическое отношение к отече­ственной истории. За публикацию первого из писем (1836 г.) журнал «Телескоп» был закрыт, а автор по высочайшему пове­лению объявлен сумасшедшим. Его не посадили в сумасшедший дом, а отдали под «медико-полицейский надзор», который через год был снят. Спустя 80 лет русский писатель Д. Мережковский сказал о приговоре: «Казнь сумасшествием». В Советской стране этот метод расправы был взят на вооружение.

Однако наряду с названными есть и другие психиатры. У заместителя ­директора НИИ психоневрологии им. Бехтерева доктора меди­цинских наук Ю. Попова взгляд иной: «Часть врачей сознательно шла на преступление, отдавая себе в этом отчет». Главный науч­ный сотрудник Всесоюзного центра психического здоровья док­тор медицинских наук А. Ануфриев полагает, что дикие факты злоупотребления психиатрией ничем не оправданы, «кроме ко­рыстных, карьерных, идеологических, политических причин... Обнажив преступления прошлого, ужаснувшись им, мы хоть в какой-то мере сможем уберечь себя от новых преступлений».

Ведущий научный сотрудник института им. Бехтерева доктор медицинских наук Ю. Нуллер подтвердил, что «насильственно госпитализировались и подвергались принудительному лечению люди, которые никогда бы не попали в поле зрения психиатров, если бы не политическая окраска их мыслей, их поведения, если бы носители этих «личностных особенностей» жили в иных со­циальных условиях. И здесь важно подчеркнуть, что подобные беззаконные акты имели место прежде всего потому, что в Со­ветском Союзе практиковалась и практикуется расширенная ди­агностика психических заболеваний. Такая расширенная диагно­стика, вероятно, не является следствием злого умысла, она закономерный итог практического применения теоретических кон­цепций академика А.В. Снежневского, научное наследие которо­го привело, по существу, нашу психиатрию в тупик».

Человек действительно вряд ли попадал бы в психиатричес­кую больницу, живя не в тоталитарном обществе, а в иных соци­альных условиях. У нас же он оказывался в поле зрения психиат­ров потому, что представлял опасность не для самого себя или для окружающих, а для коммунистического режима.

Для расследования нарушений прав человека в области психиатрии на Съезде народных депутатов СССР депутат Ю. Попов предложил создать при Верховном Совете СССР вневедомственную комиссию, включив в нее, помимо психиатров, юристов, а также общественных деятелей и народных депутатов. Именно такая ко­миссия могла бы получить доступ к любой информации, включая секретную. Предложение, однако, не получило поддержки и на голосование не ставилось. Не был поддержан на съезде и призыв депутата Е. Евтушенко лишить психиатров, нарушивших клятву Гиппократа и посылавших в психиатрические больницы нормаль­ных, но думавших иначе людей, права называться врачом.

В июне 1994 г. в Гамбурге состоялся XIV Всемирный конгресс по социальной психиатрии. На нем говорили об ответственности психиатров гитлеровской Германии за участие в уничтожении миллионов психически больных людей, звучал при­зыв психиатров к покаянию. «В России же говорить об этике во­обще и в психиатрии, в частности, можно лишь после обществен­ного покаяния за подличанье, пособничество в расправах над миллионами невинных, в злоупотреблениях психиатрическим диагнозом, за те гнусные и унизительные условия, в которых пребывают наиболее беспомощные и беззащитные больные в многочисленных больницах со строгим наблюдением, домах-ин­тернатах для психохроников и в других психиатрических учреж­дениях. С такого покаяния должна начинаться любая обществен­ная деятельность и любая работа в области психиатрии».

Советские право­защитники стремились препятствовать гонениям за политичес­кие убеждения, бессрочному заключению в специальных психи­атрических больницах, где у людей нет даже тех жалких прав, которые предоставлены узникам тюрем и колоний. В отместку правозащитники подвергались арестам и судебным расправам.

Не желая осложнять отношения с СССР, не все международные организации и иностранные общественные деятели высказывались против советской репрессивной психиатрии. Но было и другое.

В сентябре 1969 г. в московском ГУМе юноша и девушка из Скандинавии на переходном мостике верхнего яруса приковали себя к перилам наручниками и разбрасывали листовки с портретом П. Григоренко следующего содержания: «Мы надеемся, что, прочитав это обращение, каждый поймет, что защита прав лю­бого человека есть одновременно и защита собственных прав, и в меру своих сил, мужества и возможностей выступит на защиту Петра Григорьевича Григоренко». Подпись: «Международный ко­митет по защите прав человека».

Вскоре в ЦУМе и в Театре оперетты то же самое проделали  итальянцы – мужчина и женщина.

Первых «злоумышленников» выдворили из СССР, вторых про­держали под стражей около месяца и тоже выдворили.

В январе 1973 г. 28 психиатров из Женевы направили письмо министру здравоохранения СССР с призывом помочь освобож­дению лиц, помещенных в психиатрические больницы «за мне­ние». Известен и ряд других выступлений общественных деятелей Запада против использования в СССР психиатрии в немедицин­ских целях.

В 1983 г. советская делегация, понимая неизбежность исключе­ния из Всемирной психиатрической ассоциации, вышла из нее. Этому предшествовало заявление Всесоюзного общества невро­патологов и психиатров о невозможности сотрудничества с пси­хиатрическими ассоциациями США, Англии, Австралии и Но­вой Зеландии, пока они не откажутся от своих клеветнических измышлений и не принесут извинения советским коллегам.

В конце 80-х годов советские пред­ставители признали факт использования психиатрии в немеди­цинских, в том числе политических, целях. Руководители совет­ской психиатрии признали также справедливыми обвинения, предъявлявшиеся им прежде, и прекратили требовать принесе­ния извинений.

VIII Конгресс Всемирной психиатрической ассоциации (ВПА), состоявшийся в Афинах 12 – 19 октября 1989 г., проголосовал за возвращение СССР в члены ассоциации с годичным испытатель­ным сроком. Впервые за всю историю этой международной ассо­циации членство в ней было предоставлено с оговорками.

В феврале – марте 1989 г. в СССР прибыла официальная деле­гация американских специалистов. Они посетили психиатри­ческие больницы общего и специального типа. В резюме доклада делегации США относительно психиатрических больниц специ­ального типа отмечается, что «эти учреждения по-прежнему во многом напоминают психиатрические тюрьмы. Пациенты не имеют элементарных прав, явно подвергаются воздействию лекарствен­ных препаратов в целях наказания и испытывают страх перед от­ветными мерами, если они будут жаловаться на обращение с ними, злоупотребления персонала... Короче говоря, процесс пе­рехода к более гуманному режиму находится в самой начальной стадии». В резюме отмечены случаи, которые «делают правдопо­добными утверждения о злоупотреблениях психиатрией. Кроме того, еще далеко не очевидно, что правовые реформы, проводимые нынешним советским руководством, в достаточной мере гаран­тируют быстрое решение этих серьезных проблем».

После визита американской делегации приказом Минздрава СССР от 15 ноября 1989 г. было запрещено применение в психи­атрической практике сульфозина, атропиновых ком и других шоковых методов без письменного согласия больных или их за­конных представителей, за исключением электросудорожной те­рапии по жизненным показаниям. Однако после приказа при­менение такого варварского средства устрашения и наказания пациентов, как сульфозин, не прекратилось. После его введения температура у человека подскакивает до 40°, он испытывает адскую боль в месте введения; это искусственно создаваемая болезнь, мучительная, унижающая человеческое достоинство. В печати сообщалось о фактах введения сульфозина наркоманам в ИТК и даже детям.

Бюрократический характер управления государственной пси­хиатрией и контроля за ней – реальная предпосылка нарушения прав граждан. Средства массовой информации сообщают, что в психиатрические больницы люди попадают по-прежнему не по медицинским показаниям. Это еще раз подтверждает необходи­мость не административно-медицинских методов контроля, а об­щественных и судебных. Определенные надежды появились в свя­зи с созданием независимых от Минздрава объединений психиатров. В октябре 1989 г. VIII Конгресс ВПА принял в качестве своего члена новую организацию – Независимую московскую ассоциа­цию психиатров, деятельность которой направлена на сохранение и восстановление психического здоровья людей, защиту их прав.

Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граж­дан при ее оказании» от 2 июля 1992 г. учитывает многие между­народные стандарты и печальный опыт советской психиатрии. Принудительным мерам медицинского характера посвящена гл. 15 УК РФ 1996 г. Следователь, прокурор, адвокат и суд обязаны исходить из принципа презум­пции невиновности и помнить, что в ходе уголовного судопро­изводства совершение обвиняемым приписанного ему деяния, его невменяемость и необходимость принудительного лечения должны быть доказаны.

Профессор О. Виленский задается вопросом: «Почему на пси­хиатров следует смотреть как на потенциальных преступников?» Разумеется, такой взгляд совершенно неприемлем. Однако при отсутствии фактов, подтверждающих психическое расстройство, врач не вправе признавать человека больным. Вполне справедли­ва ссылка Ю. Попова на принцип презумпции невиновности в психиатрии: если нет убедительных данных о расстройстве пси­хики, значит, человек здоров.

Пытаясь оправдать действия врачей, О. Виленский говорит, что диссидентов сначала «привлекали к уголовной ответственности и лишь затем направляли на суде- бно-психиатрическую экспертизу... решение о принудительном лечении выносилось не врачами, а судом. По-видимому, эти люди вообще не подлежали судебному преследованию, но это уже вне компетенции психиатрии».

Решение о принудительном лечении номинально принимает­ся не психиатрами. Однако они дают заключение, от которого зависит применение принудительного лечения. В постановлении о назначении судебно-психиатрической экспертизы, поступающем к врачам, сказано, что человек совершил «общественно опасное деяние, по которому возбуждено уголовное дело и ве­дется расследование» (ч. 3 ст. 404 УПК РСФСР). Но, давая заклю­чение, врачи не имеют права исходить из того, что человек дей­ствительно совершил приписанное ему деяние. Расследование не окончено, дело судом еще не рассмотрено, и ответ о совершении деяния должен быть дан лишь в ходе дальнейшего судопроизвод­ства. На основании своих специальных знаний врачи должны по­ставить диагноз, а не выносить приговор, основываясь на содержании поступившего к ним постановления. В силу презумпции невинов­ности, не только судьи свободны от мнения следователя и проку­рора о совершении того или иного деяния, но и психиатры: они не вправе приспосабливать свое заключение к мнению тех или иных органов и лиц. Пренебрежение презумпцией психического здоровья человека и независимостью врача сопряжено с много­численными потерями.

У нас по-прежнему игнорируется не только презумпция невиновности, но и другие основные начала уголовного судопроизводства. Вопреки принципу состязательно­сти, в ряде учебников студентам юридических вузов указывают:

«Прокурор, выступающий по таким делам, не поддерживает го­сударственного обвинения; он дает заключение о необходимости применения принудительных мер медицинского характера. Защит­ник не защищает от обвинения, а способствует выяснению всех обстоятельств, ограждающих права и законные интересы такого лица». Между тем судебное разбирательство любого уголовного дела следует вести в условиях размежевания процессуальных фун­кций: прокурор осуществляет функцию уголовного преследова­ния, защитник и другие стороны – функцию защиты, а суд – функцию разрешения дела.

Прокурор является в судебное заседание, чтобы доказать на­рушение уголовно-правового запрета и наличие оснований для принудительного лечения. Иначе дело не могло бы оказаться в суде. Прокурор руководил расследованием, санкционировал помещение человека в психиатрическое лечебное учреждение и при­менение к нему других мер процессуального принуждения.

Нельзя согласиться и с выводом о том, что «защитник не за­щищает». В суде, как и на предварительном следствии, защита про­тивостоит уголовному преследованию. Адвокат и по этим делам должен использовать все не запрещенные законом средства и спо­собы защиты. Он выступает в суде после прокурора. В одном случае им оспаривается совершение подзащитным приписанного деяния, в другом – юридическая оценка этого деяния, в третьем – необ­ходимость лечения в стационаре специализированного типа, в чет­вертом совершаются иные действия в пользу подзащитного.

При наличии к тому оснований защитнику следует опровер­гать не только совершение общественно опасного деяния, но и заключение о психическом состоянии подзащитного. Так, суд признал недоказанным совершение К. общественно опасного де­яния и вынес определение о прекращении дела. Соглашаясь с частной жалобой защитника, кассационная инстанция отменила определение, поскольку заключение о психическом заболевании К. вызвало сомнения, и предложила назначить более квалифици­рованную судебно-психиатрическую экспертизу. Новая экспер­тиза пришла к выводу о психическом здоровье К., и суд прекра­тил дело, указав, что К. не только не совершал общественно опасного деяния, но и психически здоров. Это и есть защита.

Субъектами функции защиты являются как защитник и обви­няемый, так и его законные представители, близкие родствен­ники и другие заинтересованные лица.

Следователь обязан обеспечить защитнику возможность знако­миться со всеми материалами дела и осуществлять другие права, предусмотренные законом. При нарушении следователем или судом права на защиту должны применяться процессуальные санкции.

В деятельности экспертов-психиатров необходима независи­мость и добросовестность. Статья 80 УПК РСФСР предусматри­вает возможность разногласий между ними и указывает, что в таком случае каждый эксперт дает свое заключение отдельно. На практике заключение подписывают все члены экспертной комис­сии, так как решающим оказывается должностное положение председателя комиссии и взгляды руководителя экспертного уч­реждения.

 До недавнего времени для содержания человека под стражей при проведении стационарной судебно-психиатрической экспертизы было достаточно санкции прокуро­ра.

Как известно, Конституция РФ, разрешая содержание под стра­жей только по судебному решению (ст. 22), одновременно указы­вает: «До приведения уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации в соответствие с положениями настоящей Конституции сохраняется прежний порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении пре­ступления» (п. 6 Заключительных и переходных положений).

Однако многие лица подозреваемыми и обвиняемыми не при­знаются и содержатся под стражей при проведении стационар­ной судебно-психиатрической экспертизы без решения суда. Оп­равдать такое ссылкой на упомянутый п. 6 вряд ли возможно.

Указание в УПК РСФСР не на обвиняемого, а на «лицо, совершив­шее общественно опасное деяние», ограничивает право на защиту. В результате различных ухищрений человек почти во всех случаях оказывается отстраненным от участия в уголовно-процессуальной деятельности. А ведь он имеет право на защиту. По его делу не только обязательно участие защитника, но он к тому же должен иметь право общаться с ним, давать объяснения и показания сле­дователю и суду, заявлять ходатайства и отводы, знакомиться с вынесенными решениями, в том числе о назначении судебно-психиатрической экспертизы, с заключением экспертов, а по окон­чании предварительного следствия – и со всеми материалами дела, обжаловать действия и решения следователя, прокурора и суда. Невозможность осуществления человеком под предлогом психи­ческого расстройства каких-либо из его прав должна быть под­тверждена заключением судебно-психиатрической экспертизы.

При ином положении право на защиту легко превращается в фикцию. Однако в УПК РСФСР сказано, что «постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы и заключение экспертов не объявляются обвиняемому, если его психическое состояние де­лает это невозможным»; «если в силу психического состояния производство следственных действий с участием лица, совершив­шего общественно опасное деяние, является невозможным, сле­дователь составляет об этом протокол»; судья вправе распоря­диться «о вызове в судебное заседание лица, о котором рассмат­ривается дело, если этому не препятствует характер заболевания» (ст. 184, 404, 407). Но обычно судья (следователь, прокурор) ничего не делает для обвиняемого, хотя и может что-то сделать. Вся судебная процедура оказывается пустой формальностью, если в зави­симости от усмотрения судьи дело решается заочно, т. е. в отсут­ствие обвиняемого. Появляются основания пред­положить, что его прячут от публики, ибо боятся его показать. Именно так, заочно, рассматривались дела диссидентов и других лиц.

Чтобы оградить человека от необоснованного направления на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу, на прину­дительное лечение и оградить от нарушений других прав, надо дать ему возможность  опровергать утверждения обвинительной власти в независимом и беспристрастном суде, с соблюдением надлежа­щей правовой процедуры. Устранение обвиняемого от участия в судебном разбирательстве, лишение его других прав по усмотре­нию органа, ведущего процесс, легко превращается в отштамповывание заранее принятых решений.

Применение противоправных нормативных актов и неурегулированность прав людей, помещенных в психиатрические ста­ционары, делают их беззащитными. Права на юридическую по­мощь, на общение и другие  должны быть им обеспечены и разъяснены. В УПК необходимо подробно указать на эти права и предусмот­реть обязанность суда и других органов, ведущих процесс, прове­рять соблюдение этих прав.

В УПК РСФСР включен ряд статей о делах «лиц, совершив­ших общественно опасное деяние в состоянии невменяемости, а также лиц, заболевших душевной болезнью после совершения преступления». Сказано также, что постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы выносится «при наличии доста­точных данных, указывающих, что именно это лицо совершило общественно опасное деяние» (ст. 404). Но и постановление о привлечении в качестве обвиняемого также выносится «при на­личии достаточных доказательств, дающих основание для предъяв­ления обвинения» (ст. 413). В том и другом случае речь идет об обвиняемом, решается вопрос «об уголовной ответственности», о совершении преступления (ст. 410).

Постановление о назначении экспертизы не исключает обязан­ности следователя продолжать расследование. Порой же после вы­несения постановления или получения заключения о необходимо­сти принудительного лечения сбору доказа­тельств не уделяется должное внимание. Так, определением Ульяновского областного суда В. назначено принудительное лечение в психиатрическом ста­ционаре с усиленным наблюдением. Отменяя определение, судеб­ная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ 10 апреля 1997 г указала: «Решение суда о применении принудительных мер медицинского характера признано незаконным ввиду неполноты исследования обстоятельств дела».

Следователи и суды сплошь и рядом допускают процессуаль­ные нарушения. Известны случаи, когда невменяемому при­писывались деяния, совершенные другими лицами, или такие, лишь часть которых совершена им. Подобные факты несовместимы с обеспечением права на свободу и личную неприкосновенность. Отсутствие в гл. 33 УПК РСФСР термина «обвиняемый» сопряже­но с отказом от составления обвинительного заключения, приго­вора и с другими упрощениями, сопутствующими произволу. Об­легчается ограничение права на защиту. Например, согласно УПК, участие защитника обязательно, но лишь с момента установления судебно-психиатрической экспертизой душевного заболевания че­ловека (ст. 404, 405). На практике заключения экспертизы нередко поступают после длительного стационарного наблюдения в усло­виях лишения свободы, и допуск защитника только после поступ­ления заключения нарушает право на защиту. По любому уголов­ному делу защитник вправе участвовать раньше, с момента задержания, ареста или предъявления обвинения.

К тому же в УПК не назван предельный срок проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы.

Относительно «обвиняемого, оказавшегося сумасшедшим или безумным», говорилось в Уставе уголовного судопроизводства Рос­сии 1864 г. (ст. 353 –356). Эти люди считались обвиняемыми как по закону, так и на практике. Производству по делам таких обвиняе­мых до 20 октября 1929 г. была посвящена гл. 16 УПК РСФСР. О применении принудительных мер медицинского характера имен­но к обвиняемому и рассмотрении дел в обычном порядке с уча­стием обвиняемого верно писал проф. М. С. Строгович.

Для всех людей, включая психически больных, имеют огромное значение положения ст. 25 Всеобщей декларации прав человека: «Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни, инвалидности, вдовства, на­ступления старости или иного случая утраты средств к существо­ванию по не зависящим от него обстоятельствам». Реализовать данные положения очень не просто, поскольку ни одно общество и государство не могут выйти за пределы, ограни­ченные их наличными материальными ресурсами. К сожалению, достаточных средств на надлежащее обустройство психиатричес­ких стационаров государственный бюджет Российской Федера­ции не предусматривает. И все же необходимы гарантии, при­званные оберегать человека. Уголовное судопроизводство не должно наносить вреда здоровью и неотчуждаемым правам обвиняемых. К каждому из них надлежит относиться гуманно, с уважением к неприкосновенности и достоинству человека.

Международный пакт о гражданских и политических правах запрещает всякое негуманное и унизительное обращение с людьми. Декларации ООН о правах инвалидов и умственно отсталых лиц подчеркивают необходимость от­ношения к ним, основанного на заботливом попечении, помощи и уваже­нии их человеческого достоинства.

У нас игнорируется положение о том, что никто не может быть признан невменяемым или психически больным, а также подвергнут принудительному лечению по политическим, рели­гиозным, расовым причинам, по причинам семейного конфлик­та или любым другим, которые не имеют непосред­ственного отношения к состоянию психического расстройства. Не учитывается, что понятия «личная неприкосновенность» и «пра­во на личную свободу», употребляемые в ст. 9 Международного пакта о гражданских и политических правах, имеют значение для каждого обвиняемого. В Российской Федерации до сих пор не со­здана надежная защита от необоснованного водворения в психиатрический стационар.

Не раз обращалось внимание на бесчеловечные условия со­держания в специальных психиатрических больницах. «Психиатрическое заключение, – подчеркивал известный психиатр С. Глузман, – серьезнее, страшнее, чем лагерь. В спецпсихбольницах сроки  фактически неограниченные, процедурные ограниче­ния продления срока были легко устранимы; условия – абсо­лютно тюремное заключение в камерах вместе с тяжелейшими безумцами-преступниками, издевательства персонала-уголовников; фактическое отсутствие права на жалобы, заявления; мощ­ное, калечащее психику и тело «лечение» всем арсеналом совре­менных психиатрических средств. И ярлык «психа» на всю жизнь».

Например, комиссия врачей обследовала спецпсихбольницу села Дворянское Волгоградской области и пришла к выводу, что из 600 человек 200 находятся там необоснованно. «Месяц, – говорит глав­ный психиатр области, – я не могла прийти в себя от того, что увидела в Дворянском. Это какой-то кошмар! Неудивительно, если в таких условиях человек потеряет навыки членораздельной речи, будет только мычать и полностью деградирует...»

 Комиссия, анализировавшая ситуацию в психиатрических боль­ницах, обследовала больницу «Сычевка». За подписью всех чле­нов комиссии в Минздрав был представлен акт обследования с выводом: «Сычевская психиатрическая больница со строгим на­блюдением не соответствует понятию больницы как учреждения органов здравоохранения. Через ужасы этой больницы прошли тысячи людей, и сотни продолжают в ней находиться. Но какие-либо изменения в ней просто неосуществимы».

В июле 1992 г. к аналогичным выводам после многодневной проверки пришли специалисты Независимой психиатрической ассоциации России: «Сычевку» необходимо ликвидировать или перепрофилировать с учетом требований закона «О психиатри­ческой помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». При­водя ужасающую информацию последующих лет, Э. Поляновский пишет: «Как назвать общество, в котором подвергается пыткам самая слабая, самая незащищенная его часть, как име­новать такой государственный режим?»

При всех экономических трудностях нельзя забывать указания Закона РФ от 2 июля 1992 г. о том, что финансирование должно осуществляться «в размерах, обеспечивающих гарантированный уровень и высокое качество психиатрической помощи» (ст. 17). Од­нако, как отмечено в специальном докладе Уполномоченного по правам человека в РФ от 16 июня 1999 г., психиатрические стационары специализированного типа находятся в неудовлетворительных условиях. Но не только они. В настоящее время практически все пси­хиатрические учреждения находятся в бедственном положении. В большинстве регионов на питание пациентов выделяется 3 – 5 руб. в день, нет средств на постельное белье и одежду, обеспеченность лекарствами составляет от 7 до 30 % необходимого уровня.

Порядок про­изводства по уголовным делам регулируется законодательством об уголовном судопроизводстве, общепринятыми принципами и нор­мами международного права (ст. 15 Конституции РФ, ст. 1 УПК РСФСР).

По международным нормам, в проведении судебно-психиат­рической экспертизы вправе участвовать независимые эксперты. Они назначаются как по инициативе органов, ведущих процесс, так и по ходатайству защиты.

У нас же действовала Инструкция о производстве судебно-психиатрической экспертизы, утвержденная в 1970 г. заместителем министра здравоохранения СССР, которая к праву и закону имела весь­ма отдаленное отношение.

Так, согласно ст. 80 УПК РСФСР, эксперт дает заключение от своего имени на основании проведенных исследований в соответ­ствии с его знаниями и несет за данное заключение личную ответ­ственность. По Инструкции же, эксперты должны руководствоваться не только законом и своими специальными знаниями, но и реше­ниями Минздрава СССР. Указывается, что экспертные судебно-психиатрические учреждения находятся в ведении органов здраво­охранения. Руководство экспертизой осуществляют органы здравоохранения республик, краев, областей и городов. Методи­ческое и научное руководство экспертизой Минздрав СССР взял на себя, осуществляя его через Институт им. Сербского, которому предоставляется право контроля за качеством и сроками проведе­ния экспертизы. «Укрепляя независимость» экспертов, авторы Инструк­ции указывали, что они подотчетны органам здравоохранения и Институту им. Сербского.

Игнорируя свою обязанность охраны прав граждан, Генераль­ный прокурор СССР не опротестовал Инструкцию. Более того, 3 ноября 1970 г. она была согласована с прокуратурой СССР, Верховным судом СССР и МВД СССР. В результате Минздрав, полностью подчинив себе экспертов-психиатров, сделал их независимость иллюзорной, что препятствует выработке научно обо­снованных и объективных заключений. В распоряжении государ­ственных органов, ведущих уголовный процесс, оказываются та­кие заключения, которые их устраивают. Вместо вызова экспертов в судебное заседание оглашаются их заключения, и на этой шат­кой основе принимаются решения по делу.

Приказом от 21 марта 1986 г. Минздрав СССР по согласованию с прокуратурой, Верховным судом, Минюстом и МВД СССР утвер­дил Временную инструкцию о порядке применения принудитель­ных и иных мер медицинского характера в отношении лиц с психи­ческими расстройствами, совершивших общественно опасные деяния. Временная инструкция регламентирует меры, ограничивающие сво­боду пациентов. В соответствии с ней определяются критерии для направления в психиатрический стационар общего, специализированного типа и специализированного типа с интенсивным наблюдением (п. 9 – 11); установлено, что периоди­ческие освидетельствования больных проводит комиссия врачей-психиатров; их список ежегодно утверждается органом здравоохра­нения, которому подчинено медицинское учреждение.

Выше отмечалось, что 21 марта 1988 г. были утверждены ведом­ственные документы, которые ухудшают положение пациентов. В этих документах проявилось стремление подменить суд и решать вопросы в административно-волевом духе, причем в то время, когда соответствующие предписания должны содержаться в законе и формулироваться с учетом международного обязательства СССР «защищать лиц от любой психиатрической или другой медицинс­кой практики, которая нарушает права человека и основные сво­боды, и применять эффективные меры по предупреждению такой практики и наказанию за нее».

 Советская психиатрия явилась как бы увеличительным стеклом политических процессов. Вот некото­рые цифры. По статистике Института судебной психиатрии име­ни В.П. Сербского, среди лиц с психическими расстройствами в 1922 г. невменяемые составляли 46,5 %, а в 1935 г. – вдруг 3 %. «Исцеление» не случайно. В тот период шизофрения мешала мас­совому истреблению народа. В середине 30-х годов съезд психиат­ров СССР вынес резолюцию, осуждающую широкие границы шизофрении как «практически вредные». Границы резко сузили, и шизофреников стали расстреливать как здоровых.

В 60 – 80-х годах границы шизофрении вновь расширили: по­явилась необходимость дискредитировать диссидентское движе­ние, а расстреливать было уже нельзя.

По мнению ряда отечественных психиатров, необоснованные экспертные заключения связаны с расширенной диагностикой. В докладе американских специалистов также отмечено: используе­мая в Советском Союзе широкая концепция психических рас­стройств в целом и шизофрении, в частности, проявилась в 24-х из 27 обследованных ими случаев, что свидетельствует о проблеме «ги­пердиагноза». Эта проблема относится и к диагнозам психопатии.

Во избежание расправ и иных злоупотреблений в новом УПК необходимо указать, что диагноз экспертами должен ставиться в соответствии с общепринятыми международными стандартами. Он не может основываться на несогласии обвиняемого с приня­тыми в обществе моральными, культурными или религиозными ценностями либо на иных причинах, непосредственно не связан­ных с состоянием его психического здоровья. Мнение следовате­ля о нарушении уголовного закона само по себе не служит осно­ванием для вывода о невменяемости или психической болезни обвиняемого.

Является ли расширенная диагностика результатом злого умыс­ла, социального заказа или чего-то иного? Мнения наших пси­хиатров различны. Некоторые из них считают, что концеп­ция, предложенная А. Снежневским, дает возможность использовать психиатрию в немедицинских целях. Ленинградские врачи-психиатры А. Сибикеев и А. Цымек пишут, что эта «теоре­тическая концепция ввела в практический обиход психиатрии фор­мы «шизофрении без шизофрении», т. е. не существующие в ре­альности неврозоподобную, вялотекущую, психопатоподобную, малопрогредиентную и др. Следуя этой концепции, диагноз «ши­зофрения» можно поставить практически любому человеку, мыш­ление которого хоть в чем-то отличается от пошлых стандартов и безликого единомыслия».

Директор Института им. В.П. Сербского академик Г. Морозов возглавлял экспертные комиссии, признававшие невменяемыми диссидентов, в том числе Петра Григоренко. По профессору Д. Лунцу, «проблема невменяемости достигает своего разреше­ния только на основе марксистско-ленинской философии», а поэтому надо разрабатывать «теорию психопатологических меха­низмов» совершения преступлений».

Возможность выступать против режима иначе как по бредо­вым мотивам не допускалась, хотя эти выступления могли отра­жать мировоззрение человека, а не те или иные психические рас­стройства. Репрессивная психиатрия действовала безотказно: раз инакомыслие – следуй в психиатрическую больницу.

Психиатры и юристы не могли не понимать значение соци­альных последствий своей деятельности. Однако до сих пор гово­рится о пригодности Временной инструкции 1988 г. и сохранении ее полной силы до издания Минздравом нового положения. Про­должаются ссылки на авторитет таких психиатров, как Д. Лунц, Г. Морозов и др.

Сокрытие проблемы преступных диагнозов позволяет делать вид, что ничего особенного не было. По мнению Т. Дмитрие­вой, директора Государственного центра социальной и судеб­ной психиатрии им. В.П. Сербского и впоследствии министра здра­воохранения РФ, нет причин заниматься проблемой, ибо ее не существует. Госпожа Дмитриева заявляет: «В подавляющем боль­шинстве случаев диагнозы были обоснованны».

Проверка судами правильности диагнозов вызвала возраже­ния психиатров. В Верховный суд РФ поступило обращение директора Государственного центра социальной и судебной психи­атрии им. В.П. Сербского с просьбой разъяснить судам, что «спо­ры относительно постановки, отмены или изменения медицинс­кого диагноза не входят в компетенцию суда». С этим мнением в Верховном суде РФ не согласились, поскольку оно противоречит Конституции РФ и Закону РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании».

По названному Закону оказание психиатрической помощи вклю­чает диагностику психических расстройств (ст. 1), и действия меди­цинских работников могут быть обжалованы в суд (ст. 47). Напри­мер, можно обжаловать решение врачебной комиссии о признании гражданина непригодным из-за психического расстройства к от­дельным видам профессиональной деятельности и т.д. (ст. 6). Чтобы рассмотреть жалобу не формально, а по существу, суду необходимо проверить главное – правильность диагноза. Эта проверка представ­ляет немалую сложность: надо исследовать медицинские докумен­ты, допросить врачей и других свидетелей о поведении заявителя, назначить экспертизу. В соответствии с принципом состязательности (ст. 123 Конституции РФ) в проведении экспертизы могут участвовать лица, указанные заявителем или его представителем. По тому же принци­пу обязанность доказать правильность диагноза лежит на медицин­ских работниках учреждения, в котором он был поставлен. И все же, несмотря на трудности установления диагноза, человека нельзя лишать права на судебный контроль.

Для обращения в суд не обязательно ждать, когда человеку от­кажут в осуществлении какого-либо его права. В соответствии со ст. 46 Конституции РФ он может обратиться в суд и раньше, на­пример, когда узнает, что поставленный диагноз препятствует осуществлению того или иного его права.

К сожалению, добиться в суде разрешения вопроса о диагнозе и связанных с ним последствиях очень не просто. Так, в 1983 г. А. Серов расклеивал на окрестных заборах листовки с призывом к гражданам «не быть манекенами, не ходить на выборы, требовать включения в бюллетени хотя бы двух кандидатов» – короче, вер­нуть слову «выбор» его истинный смысл. Человека подвергли при­нудительной госпитализации. Диагноз типовой – непрерывно текущая шизофрения. Через три месяца он вернулся домой и на работу. Последние десять лет Серов требует признать его психи­чески здоровым. Восемь комиссий признали, что Серов психическим заболеванием не страдает и принудительная госпитализа­ция в 1983 г. была необоснованной. В 1993 г. он обратился в суд, который назначил амбулаторную экспертизу. Та пришла к выво­ду: «В связи с неясностью клинической картины... нужна стацио­нарная судебно-психиатрическая экспертиза». Серов от стацио­нара отказался, и в 1997 г. суд в удовлетворении заявления отказал. Кассационная инстанция отменила решение Савеловского меж­муниципального суда Москвы и направила дело на новое рас­смотрение, хотя имела право вынести новое решение: ведь сам факт расклеивания листовок с призывом к альтернативным вы­борам не подтверждает общественную опасность, требовавшую изоляции от общества.

В соответствии со ст. 412 УПК РСФСР вопрос об отмене или изменении назначенной принудительной меры суд рассматрива­ет по представлению органа здравоохранения. Соответствующее ходатайство могут возбуждать близкие родственники и иные за­интересованные лица. УПК Венгрии, например, прямо относил к ним и лицо, находящееся на принудительном лечении. Это же надо указать и в нашем УПК, поскольку при отсутствии пред­ставления или ходатайства родственников возможно наступле­ние тяжелых последствий. Известны случаи, когда принудитель­ное лечение продолжалось 20 лет и более.

Вопросы об отмене или изменении принудительной меры решаются судом с обязательным участием прокурора. Правовой закон должен установить обязательное участие не только проку­рора, но и защитника. Следует также обеспечить возможность уча­стия в суде лиц, возбудивших ходатайство.

Определение суда о назначении принудительной меры в тече­ние кассационного срока вправе обжаловать защитник, закон­ный представитель и близкий родственник лица, дело которого рассматривалось (ст. 411 УПК РСФСР). В новом УПК следовало бы назвать и само это лицо и указать на запрет поворота к худше­му по жалобе, принесенной в его защиту.

 В слу­чае прекращения уголовного дела по реабилитирующим основа­ниям вред человеку должен быть возмещен полностью. Возмеще­нию вреда посвящены предписания Конституции РФ, ст. 581 УПК РСФСР, указ Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1981 г. «О возмещении ущерба, причиненного гражданину неза­конными действиями государственных и общественных органи­заций, а также должностных лиц при исполнении ими служеб­ных обязанностей», Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий». Но все осложняется , когда речь заходит о жертвах репрессивной психиатрии, в отношении которых нет уголовного дела.

Международное общество прав человека (Франкфурт-на-Май­не) в октябре 1994 г. выпустило в свет «Белую книгу России». Один из ее разделов подготовлен председателем Независимой психиатрической ассоциации России Ю. Савенко. В книге гово­рится о том, что двум миллионам пострадавших подменили реабилитацию простым снятием с психиатрического учета. Попытки же реабилита­ции людей, которые потеряли жилье, работу, годами ограничи­вались в правах, не находят поддержки. Официальные психиат­рические комиссии тормозят медицинскую реабилитацию. Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» во многих случаях остается на бумаге, а его наруше­ния – безнаказанными.

Как быть человеку, не нашедшему справедливости в различных инстанциях, если он, поинтересовавшись о получении визы у милиционера возле по­сольства, попал за это на долгие годы в психиатрическую боль­ницу, претерпел новые страдания? «По мнению специалистов от­дела реабилитации жертв политических репрессий Генеральной прокуратуры Российской Федерации, данные случаи не охватыва­ются настоящим законом», – пишет в «Независимом психиатри­ческом журнале» кандидат юридических наук Ю. Аргунова.

В названном и других наших ведомствах не желают следовать  Конституции РФ, согласно которой «признание, соблюде­ние и защита прав и свобод человека и гражданина – обязан­ность государства» (ст. 2); «права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими; они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодатель­ной и исполнительной власти, местного самоуправления и обес­печиваются правосудием» (ст. 18); "каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными дей­ствиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц» (ст. 53). Эти и другие предписания Консти­туции должны иметь высшую юридическую силу, прямое дей­ствие и применяться на всей территории России. С точки же зре­ния тех, кто обязан стоять на страже прав и свобод, – «не охватывается».

Таким образом, жертвы советской медицины исчисляются миллионами. Нельзя забывать об участии врачей в разработках ВПК, в составлении лживых медицинских документов, связанных с испытаниями ядер­ного оружия, последствиями Чернобыля, экологическими ката­строфами. Злоупотребления медициной – это фальсификация ре­зультатов исследований, проводимых для выработки санитарно-гигиенических и профессионально-нагрузочных нормативов, параметров врачебно-трудовой экспертизы и т.п. Люди живут и работают во вредных и тяжелых условиях, их здоровье быстро изнашивается, а администрации предприятий и власти, ссылаясь на фальшивые медицинские заключения, не обеспечивают им должной компенсации. Прав психиатр Анатолий Карягин, кото­рый за свою правозащитную деятельность был приговорен к дли­тельному лишению свободы и ссылке: «Антигуманизм в медици­не – страшное зло, разрушающее само понятие любви к челове­ку, и бороться с ним нужно не менее решительно, чем с чумой или холерой. В отношении к этому поветрию, не только уничто­жающему человеческую плоть, но и губящему людские души, не может быть никаких компромиссов между Богом и дьяволом, жизнью и смертью, честью и бесчестьем».

Психиатрия и медицина в целом – это лак­мусовая бумажка, проявитель отношения к правам человека.

Лживая медицинская документация, неполнота и иное иска­жение диагноза сопряжены с тяжелейшими последствиями. На­пример, оказывается, что радиация поражает как сердце, печень и кровь человека, так и его мозг. Однако проблемы радиационно­го разрушения мозга в результате Чернобыльской катастрофы хра­нились в строгой секретности и лишь теперь вышли на поверх­ность. Взрыв привел к интеллектуальной деградации людей, причем не только ликвидаторов, работавших на АЭС, но и тех, кто никогда не был в зоне отчуждения. Болезнь поразила и взрос­лых, и детей, рожденных даже годы спустя после 1986-го. Еди­ножды ставшие пациентами психиатрических больниц, облучен­ные люди возвращаются в них вновь и вновь с неуклонно ухудшающимся состоянием.

Не вызывает сомнения, что во имя начал гуманизма и права медицина и ответственность должны быть нераздельны.

Таким образом, можно сделать вывод, что за последние годы был сделан определенный прогресс в обеспечении права человека на достоинство, но все же еще имеются значительные опасения, что оно будет ущемлено.

Провозгласив и конституционно закрепив статус Российского государства как правового (статья 1 Конституции), высшие законодательные органы отдали приоритет принципу справедливости. Применительно к уголовному праву этот императив означает учет не только характера и степени общественной опасности преступления, но и особенностей личности виновного (статья 6 УК).

Система двойного пути воплощения императива справедливости в уголовном праве заключается в одновременном использовании возмездной санкции и некарательного метода, имеющего в конечном итоге превентивную цель. Двойной путь закрепляет возможность применения мер и наказания, и социальной защиты, под которыми понимаются, в частности, медицинские меры воздействия.

Глава 15 УК предусматривает применение медицинских мер к лицам, совершившим преступные деяния в силу своих психических особенностей, представляющих опасность для общества.

Принудительные меры медицинского характера основываются на прогнозе специалистов об опасности лица, имеющего определенные психические отклонения, а также на судебном прогнозе о необходимости не просто изолировать его от общества, но и применить к нему медицинские меры.

Статистика свидетельствует о возрастании преступных деяний, совершаемых лицами с отклонениями психики. В федеральной целевой программе «Неотложные меры по совершенствованию психиатрической помощи (1995 – 1997 годы)» отмечено: «По данным органов внутренних дел, число лиц, страдающих психическими расстройствами и совершивших преступления, за последние пять лет увеличилось на 60 процентов».

Установленные УК меры медицинского характера не несут карательного потенциала, хотя и применяются принудительно, и это принципиально отличает их от наказания. Они не выражают отрицательной оценки со стороны государства, не влекут судимости, не преследуют цели исправления лица. Их назначение обусловлено исключительно медицинскими показателями и главным образом прогнозом об опасности лица, совершившего противоправное деяние. Цель принудительных мер медицинского характера – это, в первую очередь, излечение лиц, страдающих психическими отклонениями, улучшение их психического состояния, а также частная превенция.

Отличаясь от наказания целями и средствами применения, принудительные меры медицинского  характера вместе с тем имеют некоторые общие черты с карательным воздействием: они назначаются только по определению суда; одно из оснований их назначения – общественно опасное деяние; они являются разновидностью мер государственного принуждения и связаны с некоторым ограничением прав лиц, в отношении которых они назначены.

Принудительные меры медицинского характера при сопоставлении их с преступлением и наказанием – сравнительно новый институт в уголовном праве.

Таким образом, эти меры сочетают в себе юридическое и медицинское начала.

Юридическими они являются потому, что их основания, виды, порядок применения и прекращения определяются уголовным законом; процедура назначения этих мер регламентирована уголовно-процессуальным законом; принудительные меры в отношении конкретных лиц, совершивших общественно опасное деяние, а также преступление, назначаются судом; судом принимаются и дальнейшие решения по продлению, изменению и прекращению принудительных мер; надзор за законностью их применения возложен на прокуратуру.

Медицинскими принудительные меры названы потому, что таковыми они являются по своему содержанию. Рекомендации по их применению дает комиссия врачей-психиатров либо в установленных законом случаях судебно-психиатрическая экспертиза, включая выводы о диагнозе заболевания, о невменяемости или ограниченной вменяемости, об алкоголизме или наркомании, назначении и проведении лечения и профилактики психических расстройств, а также о необходимых социально-реабилитационных мероприятиях.

Следовательно, хотя юридический аспект в принудительных мерах преобладает, они по своей сути остаются медицинскими и целей уголовного наказания не преследуют. Правовая природа этих мер не изменяется и в случаях применения их в отношении совершивших преступление лиц, которым принудительное лечение назначено наряду с наказанием за преступление. Наказание исполняется само по себе, правда, вид наказания, назначенного с учетом тяжести преступления, может влиять и на место проведения принудительного лечения.

Применение принудительных мер медицинского характера связано с ограничением прав лиц, в отношении которых оно применяется. Основные ограничения связаны с определением (приговором) суда, которым назначено принудительное лечение. Ограничения состоят прежде всего в помещении в лечебное учреждение без согласия лица, которому оно назначено, а также без согласия его родственников. Лицам, которым назначено такое лечение, запрещается самостоятельно покидать психиатрическую больницу, иногда даже палату. Им не предоставляются отпуска, могут быть запрещены свидания, например в состоянии острого психоза. В то же время лица, находящиеся на принудительном лечении, сохраняют права, которые не связаны с ограничениями, вытекающими из психического состояния и определенного судом вида принудительного лечения. Если такие лица обладают дееспособностью, у них имеются права, предусмотренные Гражданским кодексом РФ. В соответствии со статьей 13 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», который принят 2 июля 1992 года, лица, помещенные в психиатрическую больницу по решению суда, пользуются правами, предусмотренными статьей 37 данного Закона. Эти права определяют их правовой статус во время пребывания в больнице. Осужденные вправе: обращаться непосредственно к главному врачу или заведующему отделением по вопросам лечения, обследования, выписки и соблюдения их прав, подавать жалобы и заявления без цензуры, встречаться с адвокатом или священнослужителем наедине; исполнять религиозные каноны, иметь религиозную атрибутику и литературу; выписывать газеты и журналы; несовершеннолетние могут получать образование по программе общеобразовательной школы, вознаграждение за труд, если они работают. Эти права не могут быть ограничены. Пациенты также могут: вести переписку без цензуры, получать посылки, бандероли, денежные переводы; пользоваться телефоном, принимать посетителей; иметь предметы первой необходимости и носить свою одежду. Однако в интересах их здоровья и безопасности других лиц названные в последней группе права могут быть ограничены по рекомендации лечащего врача решением главного врача или заведующего отделением больницы.

Соблюдение прав лиц, которым назначено принудительное лечение, сопряженное с отбыванием уголовного наказания, обеспечивается в соответствии с уголовно-исполнительным законодательством администрацией соответствующего исправительного учреждения, а также прокурором, осуществляющим надзор за деятельностью этого учреждения.

Таким образом, для обеспечения нормальной реализации права человека на достоинство, необходимо соблюдать все закрепленные в КРФ  медико-юридические гарантии данного права, осознавать его приоритет над другими.

В ч. 1 ст. 41 КРФ признается право каждого человека на охрану здоровья и медицинскую помощь в соответствии со ст. 25 Всеобщей декларации прав человека и ст. 12 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, а также ст. 2 Протокола № 1 от 20 марта 1952 г. к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Здоровье – это состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов, а тем самым важнейшая составляющая категории «человеческое достоинство». Поэтому под охраной здоровья понимается совокупность мер политического, экономического, правового, социального, культурного, научного, медицинского, санитарно-гигиенического и противоэпидемического характера, направленных на сохранение и укрепление физического и психического здоровья каждого человека, поддержание его долголетней активной жизни, предоставление ему медицинской помощи в случае утраты здоровья.

К медицинской относится профилактическая, лечебно-диагностическая, реабилитационная, протезно-ортопедическая и зубопротезная помощь, а также меры социального характера по уходу за больными, нетрудоспособными и инвалидами, включая выплату пособий по временной нетрудоспособности.

Основным актом, регулирующим отношения в области охраны здоровья граждан, являются Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. В них содержатся правовые основы организации охраны здоровья, определяются права граждан и их гарантии, обязанности и ответственность медико-социальных учреждений.

Право граждан на охрану здоровья обеспечивается охраной окружающей природной среды, созданием благоприятных условий труда, быта, отдыха, воспитания и обучения граждан, производством и реализацией доброкачественных продуктов питания, а также предоставлением населению доступной медико-социальной помощи.

Государство обеспечивает гражданам охрану здоровья независимо от пола, расы, национальности, языка, социального происхождения, должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям и др. Данный принцип необходим в отношении права человека на достоинство, так как оно является естественным и неотъемлемым правом человека от рождения и, соответственно, исключает дискриминацию.

Государство гарантирует гражданам защиту от любых форм дискриминации, обусловленной наличием у них каких-либо заболеваний. Лица, виновные в нарушении этого положения, несут ответственность в соответствии со ст. 17 Основ законодательства об охране здоровья граждан.

Гражданам России, находящимся за ее пределами, гарантируется право на охрану здоровья в соответствии с международными договорами Российской Федерации.

Иностранным гражданам, находящимся на территории России, также гарантируется право на охрану здоровья в соответствии с международными договорами России. Лица без гражданства, постоянно проживающие в России, и беженцы пользуются правом на охрану здоровья наравне с российскими гражданами, если иное не предусмотрено международными договорами России. Порядок оказания медицинской помощи иностранным гражданам, лицам без гражданства и беженцам определяется Минздравмедпромом России и министерствами здравоохранения республик в составе Федерации.

Часть 1 ст. 41 КРФ устанавливает, что медицинская помощь в государственных и муниципальных учреждениях здравоохранения оказывается гражданам бесплатно за счет средств соответствующего бюджета, страховых взносов, других поступлений. Гарантированный объем бесплатной медицинской помощи гражданам обеспечивается в соответствии с программами обязательного медицинского страхования. Таким образом, государственная программа стремится стандартизировать определенный минимум уровня достойной человека жизни.

Общий порядок и права граждан при оказании медико-социальной помощи установлены Основами законодательства об охране здоровья граждан (разд. VI – VIII).

Граждане имеют право и на дополнительные медицинские и иные услуги на основе программ добровольного медицинского страхования в соответствии с Законом РСФСР «О медицинском страховании граждан в Российской Федерации» от 28 июня 1991 г., а также за счет средств предприятий, учреждений и организаций, своих личных средств и иных источников. Это положение крайне важно, так как позволяет праву человека на достоинство развиваться и совершенствоваться в зависимости от потребностей индивида.

Законом о медицинском страховании граждан определено два вида медицинского страхования: обязательное и добровольное. Субъектами страхования являются гражданин, страхователь, страховая медицинская организация и лечебное учреждение. Страховые взносы на обязательное медицинское страхование неработающего населения (пенсионеров и др.) осуществляют органы власти субъектов Федерации за счет своих бюджетов; для работающего населения – предприятия, учреждения, организации, лица, занимающиеся предпринимательской деятельностью, и лица свободных профессий. Страхователями при добровольном медицинском страховании выступают граждане. Застрахованные граждане получают страховые медицинские полисы.

В системе медицинского страхования граждане имеют право на обязательное и добровольное страхование; выбор медицинской страховой организации; выбор лечебного учреждения и врача в соответствии с договором обязательного и добровольного страхования; получение медицинской помощи на всей территории страны, в том числе за пределами постоянного места жительства; предъявление иска страхователю, страховой медицинской организации, лечебному учреждению, в том числе на материальное возмещение причиненного по их вине ущерба, и др.

Права отдельных групп населения гарантируются государством особо. В Основах законодательства об охране здоровья граждан гарантии в области охраны здоровья установлены семье (ст. 22); беременным женщинам и матерям (ст. 23); несовершеннолетним (ст. 24); военнослужащим, гражданам, подлежащим призыву на военную службу и поступающим на военную службу по контракту (ст. 25); гражданам пожилого возраста (ст. 26); инвалидам (ст. 27); гражданам при чрезвычайных ситуациях и в экологически неблагополучных районах (ст. 28) и др.

При обращении за медицинской помощью и ее получении в соответствии с Основами законодательства об охране здоровья граждане имеют право на:

– уважительное и гуманное отношение со стороны медицинского и обслуживающего персонала;

– выбор врача, в том числе семейного и лечащего, с его согласия, а также выбор лечебно-профилактического учреждения в соответствии с договорами обязательного и добровольного медицинского страхования;

– обследование, лечение и содержание в условиях, соответствующих санитарно- гигиеническим требованиям;

– проведение консилиума и консультаций других специалистов;

– облегчение боли, связанной с заболеванием и (или) медицинским вмешательством, доступными способами и средствами (ст. 30);

– сохранение в тайне информации о факте обращения за медицинской помощью, о состоянии здоровья, диагнозе и иных сведений, полученных при обследовании и лечении (ст. 61);

– информированное добровольное согласие на медицинское вмешательство (ст. 32);

– отказ от медицинского вмешательства (ст. 33);

– получение информации о своих правах и обязанностях и состоянии своего здоровья (ст. 31), а также выбор лиц, которым в интересах пациента может быть передана информация о состоянии его здоровья (ст. 30);

– получение медицинских и иных услуг в рамках программ добровольного медицинского страхования (ст. 30);

– возмещение ущерба в случае причинения вреда здоровью при оказании медицинской помощи (ст. 68).

В случае нарушения прав пациента он может обращаться с жалобой непосредственно к руководителю или иному должностному лицу лечебно-профилактического учреждения, в котором ему оказывается медицинская помощь, в соответствующие профессиональные медицинские ассоциации и лицензионные комиссии либо в суд, что является важной гарантией обеспечения права человека на достоинство.

В ч. 2 ст. 41 Конституции определяется общий порядок разработки и финансирования федеральных программ охраны и укрепления здоровья населения. В соответствии с Основами об охране здоровья граждан в стране разрабатываются и финансируются федеральные программы по развитию здравоохранения, профилактике заболеваний, оказанию медицинской помощи, медицинскому образованию населения, развитию государственной, муниципальной и частной форм здравоохранения и другим вопросам в области охраны здоровья граждан. Особое значение имеют медико-социальные программы, например Федеральная целевая программа по предупреждению распространения заболеваний СПИДом (АнтиСПИД), Концепция государственной политики по контролю за наркотиками в Российской Федерации и др. Субъекты Федерации разрабатывают региональные программы охраны здоровья населения.

Программные положения и нормы, направленные на укрепление здоровья и его охрану, содержатся и в ряде других нормативных актов: Законе РСФСР о санитарно- эпидемиологическом благополучии населения от 19 апреля 1991 г., Основах законодательства Российской Федерации о физической культуре и спорте, Законе РСФСР «Об охране окружающей природной среды» от 19 декабря 1991 г. и др.

Источниками финансирования охраны здоровья граждан в соответствии со ст. 10 Основ являются следующие: средства бюджетов всех уровней; средства, направляемые на обязательное и добровольное медицинское страхование в соответствии с Законом «О медицинском страховании граждан»; средства целевых фондов, предназначенных для охраны здоровья граждан; средства государственных и муниципальных предприятий, организаций и других хозяйствующих субъектов, общественных объединений; доходы от ценных бумаг; кредиты банков и других кредиторов; безвозмездные и (или) благотворительные взносы и пожертвования; иные источники, не запрещенные законодательством. Таким образом, важность права человека на достоинство требует развития конституционного положения в специальном законодательстве.

В Российской Федерации охрана здоровья населения обеспечивается государственной, муниципальной и частной системами здравоохранения, поощряется деятельность, способствующая укреплению здоровья человека, развитию физической культуры и спорта, экологическому и санитарно-эпидемиологическому благополучию. Отношения граждан, органов государственной власти и управления, хозяйствующих субъектов и субъектов государственной, муниципальной и частной систем здравоохранения в области охраны здоровья регулируются ст. 12, 13, 14 Основ.

Согласно ч. 3 ст. 41 Конституции сокрытие должностными лицами любого уровня фактов и обстоятельств, создающих угрозу для жизни и здоровья людей, влечет за собой ответственность в соответствии с федеральным законом. Сокрытие – это не только утаивание информации, но и распространение заведомо недостоверной, ложной информации о состоянии окружающей среды, санитарно-эпидемиологическом состоянии и других событиях и обстоятельствах, угрожающих здоровью людей.

Граждане имеют право на регулярное получение достоверной и своевременной информации о факторах, способствующих сохранению здоровья или оказывающих на них вредное влияние, включая информацию о санитарно-эпидемиологическом состоянии района проживания, рациональных нормах питания, о продуктах, работах, услугах, их соответствии санитарным нормам и правилам и др. Эта информация предоставляется местной администрацией через средства массовой информации или непосредственно гражданам по их запросам в порядке, устанавливаемом Правительством России, в соответствии со ст. 19 Основ. Ответственность за причинение вреда здоровью граждан предусматривается в разделе XII Основ.

Конкретные меры ответственности за причинение вреда здоровью граждан предусматриваются в различных отраслях законодательства. Так, административное законодательство устанавливает административную ответственность за нарушение правил охраны труда, санитарно-гигиенических и санитарно-противоэпидемических правил и норм, за выброс в окружающую среду загрязняющих веществ с превышением предельно допустимых концентраций, за сокрытие источника заражения венерической болезнью и контактов больных, создающих опасность заражения, и др. (КоАП РСФСР, ст. 41 – 45, 82 – 84, 101 – 102 и др.).

Гражданское законодательство предусматривает материальную ответственность за причинение вреда здоровью. Гражданин (физическое лицо) или юридическое лицо в случае причинения вреда здоровью другому лицу обязаны возместить вред в полном объеме. Причинивший ущерб освобождается от его возмещения только в одном случае – если докажет, что вред причинен не по его вине. Потерпевший также имеет право на компенсацию морального вреда (нравственных и физических страданий). Размер такой компенсации определяется судом в денежной сумме.

В случае причинения увечья или иного повреждения здоровья гражданин или юридическое лицо, ответственное за вред, обязаны возместить потерпевшему заработок (доход), утраченный им вследствие потери трудоспособности или уменьшения ее, а также расходы, вызванные повреждением здоровья: расходы на лечение, усиленное питание, протезирование, посторонний уход и т.п. (ст. 1084 - 1094 ГК РФ).

Уголовное законодательство предусматривает наказание за причинение телесных повреждений (нанесение побоев), истязание, заражение венерической, ВИЧ-инфекцией и некоторыми другими болезнями, неоказание помощи больному, угрозу убийством; загрязнение водоемов, воздуха и моря веществами, вредными для здоровья людей и живых ресурсов моря; склонение к потреблению наркотических веществ и другие преступления, посягающие на здоровье или создающие угрозу здоровью людей, а также нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта; безопасности горных работ; при производстве строительных работ; безопасности на взрывоопасных предприятиях или во взрывоопасных цехах; хранения, использования, учета, перевозки взрывчатых и радиоактивных веществ или пиротехнических изделий; правил, установленных с целью борьбы с эпидемиями (ст. 105 – 125, 131 – 135, 246 – 262 УК РФ). Таким образом, существует реальный механизм обеспечения права человека на достоинство.

В заключение представляется важным отметить, что на современном этапе в России происходит становление и разработка определенных минимальных стандартов медицинского обеспечения граждан для поддержания и поднятия уровня человеческого достоинства. Этот процесс требует совершенствования системы защиты прав граждан на здравоохранение, восстановления нарушенного в этой части права человека на достоинство.

Положительно влияет на категорию человеческого достоинства развитие частных структур, создаваемых для обеспечения здравоохранения, что вызывает  необходимость расширения их деятельности и большей диверсификации.

Конституционное положение о праве на здравоохранение, являющееся важной гарантией права человека на достоинство, требует дальнейшего развития и регламентации в рамках специального законодательства о здравоохранении.

РАЗВИТИЕ РОССИЙСКОГО

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

Р. ИДРИСОВ

кандидат юридических наук