Правовой плюрализм

                Указанный государственный контроль над экономикой и государственной собственностью на имущество и производство принадлежал каждому и никому одновременно. Чья же это была собственность и на каком моральном основании можно было утверждать о её нахождение в частном, общественном и государственном владении? С точки зрения частных лиц, товары, принадлежащие каждому и никому одновременно, потенциально могли быть приобретены и принадлежать частному лицу: При этом не подразумевалось «воровство» на польских фабриках в 1980-х гг.

                В статье, озаглавленной «Когда Кража не Кража», Элизабет Фирлит и Джерси Хлопески тщательным образом рассмотрели все оттенки нравственного поведения среди рабочих польских фабрик при коммунизме. Рабочий отбирает определённые отработанные товары, принадлежащие государственной фабрике – а значит каждому и никому -  чтобы взять их с собой домой для использования в своей собственной посторонней к производству работе, это было просто присвоением (ненужных вещей), и считалось морально приемлемо. С другой стороны, когда другой рабочий брал у отслеживаемого им коллеги уже отложенное им в сторону  для личных целей, это считалось воровством и  в нравственном отношении несправедливо. Как наблюдают Фирлит и Хлопески:

С этической точки зрения, континуум колеблется от того, что по общему правилу осуждается, по крайней мере, что касается вопроса формы, до того, что повсеместно оправдывается или даже приветствуется общественным мнением. Идя по цепочке действий, которые мы наблюдали, мы обнаруживаем, что подобное мнение приводит к необходимости проводить различия между кражей, присвоением, «договорённостью», оказанием услуги (за определённую плату), обменом услугами,  «подработкой» и взяточничеством.

На первый взгляд такая классификационная схема выглядит как буквоедство, слишком педантично. Однако, при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что каждый и представленных видов деятельности имеет различия в социальном значении и последствиях.

В системе, где почти каждый вовлечён в «порочную близость», люди разработали этические системы, в которых законность, как видно, весьма расходится с понятием нравственность. Их  правовой и нравственный опыт не проистекал из устоявшихся представлений о справедливости и их универсальном применении, таких как те, которые отчётливо произносятся гражданами  в обществе и вписаны в государственные системы. Относительно Польши я пишу:

То, что является законным, не часто считается нравственным; то, что противозаконно, зачастую принимается как нравственное. Думая о том, как достичь качественного медицинского обслуживания, как купить билет на Джаз Джамбори, ежегодный международный джазовый фестиваль в Варшаве, или иммигрировать  - легально либо нелегально – люди взвешивают нравственные и прагматические стороны поступка, но не его законность. В обществе, в котором люди находят необходимым пренебрегать законностью, границы между законным и незаконным смазаны.

                Кэролайн Хамфри отмечает такое же расхождение между тем, что является законным и тем, что расценивается как нравственное, и в России:

В России, возможно, больше чем в иных странах, люди, которые заняты деятельностью, определяемой государством как нелегальная, вовсе не обязательно относят себя к категории преступников. Суровая Сталинская правовая политика, которая определяла такие деяния как опоздание на работу, производство абортов или непреднамеренную утрату секретных документов в качестве преступлений…, укрепила существующую издавна российскую позицию, которая разделила общество и закон.

                Такой правовой плюрализм был совместим с тенденцией коммунизма к раздвоенному характеру мышления, который подразделял людей на взаимно исключающие группы. Мы против них – в международном масштабе, коммунистический мир против капиталистического -  приняли мощный внутригосударственный вариант: в отношении оппозиционной идеологии, мы оппозиционеры против коммунистов; или в отношении граждан, мы – люди – общество - против коммунистов и/или государства. Как пишет Дэвид Кидекл:

Эта (коммунистическая) социальная система вынудила дихотомичное (двойственное) разделение общества на чётко разграниченные государственную и частную сферы, характеризуемые теми, кто обладает абсолютной властью в первом случае и теми, кто бежит от власти и от ответственности во втором. Таким образом, живя в этой социальной системе восточные европейцы были научены опытом разделять мир на две взаимоисключающие категории «Нас» и «Их», на немногих несправедливо привилегированных и влиятельных и большинство многострадальных, порядочных людей; партийную номенклатуру и гражданское население.

Сегодняшнее дискреционное использование закона глубоко укоренилось в мощном осознании «мы против них», выработанном при коммунизме. В системе, при которой дисциплинарные факторы часто определяли результат судебных решений, люди разглядели в коммунистических властях и государстве всемогущего Другого.

Монополистический контроль государства – и его взаимосвязанные экономическая, политическая и правовая сферы – стимулировал размывание границ закона, политики и преступности. Он также стимулировал развитие систем неформальных взаимоотношений и практики – которые внедрились и стояли в стороне от государства, в то же время, будучи ограниченны им. В конечном итоге, это стимулировало людей создавать и осуществлять свои собственные оттеночные нравственные системы.