§ I. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В БУРЖУАЗНОЙ НАУКЕ                                                       УГОЛОВНОГО ПРАВА

1. В буржуазной науке уголовного права существуют две основные теории, занимающие диаметрально противоположные позиции как в понимании вины вообще, так и в решении проблемы неосторожной вины в частности. Одна из них исходит из

1 А. А. ■ Пиоятксдаский указывая,'что «вина есть не просто психологическое понятие, но понятие социально-политическое», Курс советского уголовного права. Часть Общая, т. II, М., 1970, стр. 266.

20         '                                                                                                                                                             :.....'''■    "                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        ' '■"   "•■■"

психолгическои концепции вины, вторая — из нормативной, или оценочной.

Психологическая теория в уголовном праве трактует вину как чисто психологическую категорию, свободную от социально-нормативных элементов. Для обоснования вины достаточно, чтобы преступник имел определенное психическое отношение к совершаемому им деянию и последствиям этого деяния2. При этом психическое отношение, как правило, понимается как воление совершаемого деяния и его последствий.

Неосторожность как самостоятельная форма вины впервые была сконструирована в средневековой итальянской доктрине3. Она явилась результатом выделения из понятия непрямого умысла (dolus indirectus) такой комбинации психических фактов, при которой лицо не предвидело, хотя должно было и могло предвидеть,'возможность наступления вредных 1результа-тов своего противоправного поведения. Как известно, понятием непрямого умысла в средние века обозначались любые случаи косвенного «проявления» злой воли в побочных вредных результатах деяния, было ли возможно их предвидеть или нет,— этому не придавалось значения. В чисто теоретическом плане выделение неосторожности в самостоятельную форму вины и требование возможности предвидеть результат для ответственности за неосторожность знаменовали определенный шаг в сторону усиления принципа субъективного вменения. Однако для того, чтобы признать неосторожность полноценной формой виновности, в ней, по аналогии с умыслом, пытались уловить волевой момент, что не подкреплялось сколько-нибудь серьезной аргументацией. На практике ответственность за неосторожность, по существу, наступала по принципу объективного вменения.

Если до начала XIX века волевая природа неосторожности считалась чем-то само собой разумеющимся, то с этого времени ученые начинают сознавать бессмысленность поисков воли в неосторожных деяниях; волевая концепция неосторожности начинает все решительнее отвергаться.

2                    Психологическое понимание вины нельзя считать продуктом только-буржуазной уголовно-правовой мысли.   Правда, наибольшего   развития оно достигло в системе буржуазной науки уголовного права (например, Кольрауш), но психологический взгляд на вину существовал и раньше. Еще в древнеримском праве действовал принцип — im malificiis voluntas spectatur, согласно которому  при злодеянии принималась во   внимание воля действующего субъекта. Этот принцип действовал и в средневековом праве.

3                     См. Г. С. Ф е л ь дште йн, Учение о формах виновности в уголовном праве, М., ;1902, стр. 70 и далее.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         21

Выдающуюся роль в этом концептуальном повороте сы-трало философско-правовое учение Гегеля, согласно которому только при умысле деяние является, безусловно, волимым, и лоэтому в уголовном порядке должны наказываться лишь умышленные деяния4.

Как известно, Гегель при этом исходил из постулата, что наказуемая неправда — это сознательное и волимое противопоставление единичной воли общей воле.

Взгляд Гегеля не сразу нашел поддержку среди буржуазных юристов. Более того, некоторые из них усердно начали подводить новый теоретический фундамент под волевую концепцию неосторожности. Так, крупнейший немецкий ученый К. Бин-динг пытался доказать, что при неосторожности имеет место своего рода бессознательное в олени е результата5. Однако приводимые К. Биндингом (как и некоторыми другими учеными) искусственные и схоластические аргументы6 уже не могли обеспечить дальнейшую жизнеспособность господствующего учения.

Что же касается взглядов Гегеля, хотя они и не были признаны всеми, однако в той части, в которой отрицалась волевая природа неосторожности, они послужили стимулом для дальнейшей разработки учения о вине. В частности, гегелевское учение поставило исследователей проблемы вины перед дилеммой: либо полностью отрицать момент воли, а вместе с тем вину при неосторожности (неосознанной неосторожности, т. е. небрежности), как это делал Гегель, либо же раз и навсегда отказаться от господствующей психологической теории вины, согласно которой вина представляет собой психическое отношение к противоправному результату.

Последовательные сторонники психологической теории вины (Кольрауш, Бау.мгартен, Немировский, Гульдиман и др.) утверждали, что при небрежности невозможно перекинуть мост между психикой субъекта и противоправным результатом, а потому считали ответственность за небрежность остатком объективного вменения. Сообразно с этим некоторые из них ставили вопрос об исключении небрежности из сферы уголовного права7.

Однако буржуазное уголовное законодательство, разумеется, не могло отказаться от криминализации неосознанно-неос-

4 См. А. А. Пи о н тко в с к и й, Учение Гегеля о праве и государстве и его уголовно-правовая теория, М., ;Ш63, стр. 238—241.

6 См. К- Binding, Die Normen und ihre Obertretung, B. II. Leipzig, 1877. s. 111.

6                  См. В. Г. Макашвили, Уголовная ответственность за неосторожность, М., 1957, стр. 44*—49.

7                       Подробно см. В. Г. Макашвили, Указ. соч., стр. 49—54. 22

торожных деяний. Быстрое развитие капиталистических производственных отношений, вступление капитализма в стадию империализма порождали потребность оперировать такими уголовно-правовыми принципами, которые служили бы успешному проведению классовой политики. Отказ от наказуемости небрежных деяний не способствовал удовлетворению потребностей монополистической буржуазии, ибо в таком случае она лишалась возможности возлагать ответственность на рабочих, допустивших небрежное причинение вреда частному производству. Еще настоятельнее потребность в наказуемости небрежной формы вины стала ощущаться в условиях бурного развития техники и связанного с ним расширения сферы действия источников повышенной опасности, при соприкосновении с которыми даже малейшая невнимательность может привести к тяжелым последствиям.

Несостоятельность обоснования в случаях небрежности момента вины, с одной стороны, и невозможность отказаться от их наказуемости — с другой, вызвали в буржуазной уголовно-правовой теории отход от чисто психологического понимания вины8 и появление новой теории, которая известна под назва-.■■нием нормативной теории вины.

2. Сущность вины, по мнению сторонников нормативной теории вины, лежит вне психической жизни субъекта. Вина представляет собой оценочную категорию. Она выражает неодобрительную оценку личности субъекта. В большей или меньшей мере это положение разделялось и разделяется как «нормативистами» первой половины XX века (Франк, Гольдшмидт, Фреденталь, Мейер, Берг, Цу-Дона), так и современными «финалистами» (Вельцель, Маурах, Буш и др.), в учении которых нормативизм представлен в развитом и модифицированном виде9.

8                       Ныне идеи психологической школы поддерживаются лишь единичными представителями буржуазной науки уголовного права. См. в частности, J.  Hall, Negligent behavior should be excluded from penal liability, „Columbia law Review", 1Г63, v. 63, № 4, p. 632.

9                      О нормативной теории вины см.: В. Г. М а к а ш в и л и, Указ. соч., стр. 54—58; И. Лекшас, Вина как субъективная сторона преступного деяния, М., 1958, стр. 37—41; М. Д. Шаргородский, Современное буржуазное уголовное законодательство и право, М., 1961,   стр. 40—44; Н. В. Л я с с, Нормативная теория в современном буржуазном уголовном праве, Л., 1963; Т. В. Церетели, Финальная теория в буржуазном уголовном праве и ее критика, «Советское право», 1966, № 2, стр. 31—37 (на пруз. яз.); А. А. П и о н т к о в с к и й, Курс советского уголовного права, ■т. II, М., 1970, стр. 276—280.

23

Сохранив в уголовном праве наказуемость неосторожных деяний, нормативная теория, по существу, упразднила неосторожность как форму вины, придавая неосторожности лишь значение психологического факта (у «финалистов» этот факт относится к неправде), который приобретает правовую релевантность только в том случае, если будет обоснована возможность морального упрека субъекту, допустившему неосторожность. Из нормативного учения о вине последовательно вытекает, что суд констатирует не наличие неосторожной ви-н ы, а факт неосторожного д е й с т !в и я, которое само по себе не содержит момента вины. Вина — это только оценочное суждение судьи о действии и деятеле. Поэтому может наличествовать неосторожность, неосторожное действие, но отсутствовать вина, и, наоборот, можно обосновать вину и при отсутствии неосторожности или умысла в совершенном действии.

Такое решение вопроса совершенно открыто допускается верховным судом ФРГ, официально признавшим так называемую «финальную теорию вины». В одном из своих решений Бундесгерихт отмечает, что упрек в вине не обязательно должен быть связан с умыслом или неосторожностью; он может существовать и тогда, когда отношение лица к результату менее интенсивно, чем при преступной небрежности. Такой упрек может быть, в частности, связан с наступлением результата, хотя бы и не предвидимого, но возникшего из виновного осуществления опасного состояния10. В другом решении Бундесге-рихта сказано: «... уже давно признано, что уголовно-правовая вина не заключается ни в умысле, ни в психологическом элементе неосторожности, а привступает как упречность к этим внутренним процессам. Такое понятие вины не исключает возможности сделать упрек в таком результате, который не охватывается ни умыслом, ни неосторожностью лица»11. Как видим, нормативное понимание вины на практике приводит к объективному вменению.

Итак, хотя нормативное учение о вине и провозглашает, что неосторожность остается в сфере вины, поскольку она м о-ж е т стать предметом отрицательной оценки со стороны буржуазного судьи, однако оно не обосновывает неосторожность как форму вины. Для такого обоснования необходимо было показать, при наличии каких реальных элементов, при каком их устойчивом сочетании определенные психические процессы об-

10                   Излагается по D. lang-Hinrichsen, Zur Krise Schuldgedankers im Straf-recht,  „Zeifschrift fur die gesamte Strafrechlswissenschaft", Bd. 73,  Berlin, 1961, S. 210.

11                   Цитируется no Kohlrausch-Lange,   Strafgesetzbuch,  43 Aufl., ■ Berlin. 1961, S. 226.

24

разуют неосторожность как самостоятельную форму отрицательного (предосудительного) отношения к социальной действительности. «Нормативисты» уклоняются от ответа на этот вопрос, хотя очевидно, что, не раскрыв материального содержания соответствующего психологического материала, обосновать неосторожную вину нельзя.