IV

С 14 по 20 октября 1933 г. происходила в Мадриде пятая конференция по унификации уголовного законодательства. В программе работ этой конференции снова фигурировал неразрешенный на четвертой конференции вопрос о терроризме.

Учитывая трудность принятия окончательной резолюции о терроризме, Лемкен, впоследствии докладчик, пытался возразить против самой постановки этой проблемы. «Попытки выработать синтетическую формулу деликта, именуемого «политическим терроризмом», — говорит Лемкен 1, — заранее обречены на неудачу». Эта формула и не нужна. «Мы полагаем, — продолжает Лемкен, — что образование понятия «терроризма» не только не полезно для международной солидарности, но, напротив, может быть для нее вредным». До кладчик не аргументировал своего тезиса о вредности введения особого деликта «терроризм». Но из положительной части его доклада нетрудно убедиться, что докладчика пугает только слово «терроризм». По существу же Лемкен выдвигает ряд постановлений, весьма родственных приведенной выше «синтетической формуле» терроризма, но только названных новым именем.

Действительно, Лемкен проектирует образование взамен «терроризма» двух новых составов международных преступлений — «вандализм» и «барбариз м». Вандализм охватывает посягательства на произведения искусства и культуры. «Разрушение предметов искусства и культуры, — говорит Лемкен,—должно рассматриваться как наеильственное посягательство на интернациональные блага. Виновники этого преступления причиняют невознаградимый

1 «Следует ли создавать новый деликт международного права, именуемый «терроризм» (Revue de droit penal et criminologie), 1933 г., № 8—10. см. •ґакже «Actes» V Конференции 1935 г. стр. 55—56.

42

ущерб не только тому государству, где преступление совершено, но и всему цивилизованному человечеству, которое, будучи связано неисчислимыми узами, все в целом пожинает плоды творчества своих наиболее гениальных сынов. Произведения последних входят в культурную сокровищницу всего мира и ее обогащают».

Итак «вандализм» — деликт, как бы стоящий в стороне от суетных тревог повседневности: это посягательство на вечные всему человечеству принадлежащие ценности. Однако кажется совершенно бесспорным, что формула Лемкена не имеет в виду одни только в жизни весьма редкие случаи порчи отдельными лицами (чаще всего в состоянии умопомешательства) художественных произведений: вряд ли для подобных исключительных случаев есть надобность в интернациональных конференциях и интернациональной юрисдикции. Последние находят свое неизмеримо большее оправдание в посягательствах на «культурные сокровища» совершенно иного порядка.

Действительно, необходимо иметь в виду, что массовые революционные выступления в обстановке ожесточенных классовых боев, естественно, не могут происходить под лозунгом охраны памятников старины. В подобных случаях мобилизация интернациональной юстиции для борьбы с проявленным «вандализмом» получает особый и совершенно отчетливый смысл. Справедливость такого понимания находит свое полное подтверждение в том, что в проекте Лемкена вандализм идет рядом с барбаризмом, который к «сокровищницам» общечеловеческих ценностей как будто никакого отношения не имеет. Действительно, барбаризм в обрисовке Лемкена представляет собой политическое, точнее, революционное выступление. Вот формула «барбаризма», выдвинутая Лемкеным:

Ст. 1. Кто сознательно вызывает катастрофу на интернациональных путях сообщения — сухопутных, воздушных и водных, разрушая или убирая оборудование, которое обеспечивает регулярное функционирование этих путей, подвергается наказанию...

Ст. 2. Кто сознательно вызывает перерыв в интернациональных почтовых, телеграфных, телефонных и радио-сношениях, разрушая или убирая оборудование, подвергается наказанию...

Ст. 3. Кто злостно разрушает предметы искусства и культуры общепризнанной ценности...

Ст. 4. Кто принимает участие в погромах или других зверствах, чинимых над беззащитным или беспомощным населением...

Итак, «барбаризм» это прежде всего нарушение интернациональных путей связи — железных дорог, почты, телефона и т. п. При современной связанности всех стран трудно представить себе какой-либо перерыв в работе органов связи того или иного государства, который одновременно не явился бы также ударом по «интернациональным» путям. С другой стороны, хорошо известно, что организованные выступления революционных масс прежде всего направляются к завладению телеграфом, телефоном и другими средствами связи. При этих условиях каждое массовое выступление может быть легко расценено как посягательство на «интернациональные пути связи»

43

и тем самым послужить основанием для интернационального вмешательства.

Политический характер «барбаризма» выступает и в мотивах, которыми Лемкен аргументирует необходимость солидарной борьбы с барбаризмом. «Акты коллективного и систематического барбаризма вызывают часто эмиграцию или беспорядочное бегство и'з одного государства в другое. Это может оказать отрицательное влияние на экономическое положение того государства, куда эмигрировало находившееся под угрозой население».

История учит, что эмиграция побежденного класса есть спутник всех политических переворотов. Поэтому и «барбаризм», влекущий за собой эмиграцию, есть не что иное, как политический переворот, возводимый Лемкеным в ранг интернациональных уголовных деликтов, требующих немедленного вмешательства интернациональных карательных органов.

Идеи Лемкена, рекомендовавшего избегнуть политически острого термина «терроризм», его попытка окутать «действия, создающие общую опасность» в мягкие «общечеловеческие» формулы «вандализма» и «барбаризма», оказались таким образом совершенно беспомощными скрыть подлинный смысл развернувшегося унификационного движения. Лемкен лишь полностью раскрыл своим проектом, что не борьбой с индивидуальным террором заняты унификаторы.

С другой стороны, нельзя упускать из виду, что пятая конференция по унификации уголовного законодательства происходила в 1933 г. на четвертом году мирового капиталистического кризиса, в канун австрийских событий, стачечной борьбы в Испании, в Соединенных штатах Америки и других местах.

Продолжать в конце 1933 г. прежнюю нерешительную линию, представлять попрежнему комиссиям выносить одни проекты постановлений о терроризме сделалось невозможным. Конференция должна была, наконец, принять решение, и она его приняла.