Понятие судебной практики

1. В советской правовой системе судебная практика выступает относительно самостоятельным объективным явлением. И как каждое объективное явление, она имеет свое, только ей присущее   содержание, свои, только ей принадлежащие формы. Именно это обстоятельство по­зволяет юридической науке изучать судебную практику, использовать ее для разработки   предложений о совер­шенствования законодательства, об укреплении социали­стического правопорядка и законности. В свою очередь именно эти свойства судебной практики   дают возмож­ность соответствующим судебным   органам обобщать и систематизировать ее, руководить   судебной   практикой. Но что считать судебной практикой? Каково ее науч­ное понятие? Можно ли отнести к судебной практике все те решения, определения и постановления, которые вы­носятся судами,   начиная   от народного   суда и кончая Верховными судами   союзных   республик и Верховным Судом СССР, иначе говоря, можно   ли   поставить знак равенства между судебной   деятельностью   и   судебной практикой? Или судебная практика — это лишь руково­дящие разъяснения по вопросам   применения законода­тельства, даваемые Пленумом   Верховного Суда СССР по определенным группам гражданских и уголовных дел? Или, наконец, судебная практика   охватывает не только указанные руководящие разъяснения, но и определенный круг решений иных судебных инстанций?

Необходимо со всей решительностью отвергнуть мысль о том, что к судебной практике относится любое реше­ние народного суда, определение кассационной либо над­зорной судебной инстанции или даже сумма решений по конкретной группе дел.

Далеко не все определения судебных коллегий Вер­ховных судов    союзных    республик,    Верховного Суда

СССР и даже руководящие разъяснения пленумов этих судов и их постановления по отдельным делам могут быть включены в судебную практику. Не относятся к су­дебной практике, например, напоминания о содержании закона, которые нередко имеются в определениях и по­становлениях кассационных и надзорных инстанций Верховных судов республик и Верховного Суда СССР, равно как и изложение этого содержания в решениях судов первой инстанции. Любое решение суда представ­ляет собой юрисдикционный акт, акт судебной деятель­ности, ибо судебное решение — это применение закона к данному конкретному отношению, но не всякое решение есть судебная практика.

Во многих судебных решениях, в том числе в опреде­лениях судебных коллегий Верховного Суда СССР и в постановлениях его Пленума, не только по отдельным делам, но и в руководящих разъяснениях можно встре­тить такие указания: «Собственник вправе требовать вы­селения из дома лиц, занявших жилую площадь без его ведома и согласия»; «незаконно отчужденное государст­венное имущество может быть истребовано госорганом от всякого приобретателя»; «споры о признании дома бес­хозяйственно содержимым подведомственны суду»; «в случае недействительности договора, как совершенного недееспособным лицом, каждая из сторон обязана воз­вратить пес полученное по договору»; «солидарная от­ветственность наступает только в том случае, если она предусмотрена договором или установлена законом»1^ Приведенные сентенции, взятые из постановлений Пле­нума и определений Коллегии Верховного Суда СССР по гражданским делам, только прямое воспроизведение соответствующих норм Гражданского кодекса РСФСР 1922 года.

Повторяются аналогичные формулировки, лишь вос­производящие закон, и в более поздние годы, вплоть до настоящего времени. Так, в одном из постановлений Пле-нума Верховного Суда СССР приводится содержащееся в ст. 123 действующего ГК РСФСР и в соответствую­щих статьях ГК других союзных республик    правило о

«Бюллетень Верховного Суда СССР» 1959 г. № 4, содержа­щий указатель постановлений Пленума Верховного Суда СССР и определений его Коллегии по гражданским делам с 1942 по 1956 год, стр. 42—47.

щ

on ст

том, что одним из способов прекращения права общей долевой собственности государства и граждан является передача имущества гражданину со взысканием с него стоимости доли имущества, принадлежащей государ­ству1. Повторение закона содержится и во многих других постановления к Пленума, например: нельзя тре­бовать расторжения договора жилищного найма на том основании, что наниматель имеет право личной собствен­ности на жилой дом в другом, чем он проживает, насе­ленном пункте2; «наниматель может быть выселен из дома, принадлежащего гражданину на npaiBe личной соб­ственности, если помещение необходимо для личного пользования собственника дома и членов его семьи»3.

Многочисленные примеры напоминания   формулиро­вок закона содержатся не только   в    постановлениях и определениях судебных органов по гражданским делам, но и в определениях   и постановлениях   судебных над­зорных инстанций по уголовным делам. Однако нет необ­ходимости и дальше приводить примеры, подтверждаю­щие, что во многих решениях лишь воспроизводится со­держание закона. Такие указания не могут быть отнесе­ны к категории судебной практики. Речь в этих случаях идет лишь о том, чтобы   напоминать   судам   о законе, ясные и исчерпывающие указания которого   по каким-либо причинам игнорировались судами (может быть, в силу их неосведомленности)  или неправильно ими при­менялись.

2. Становление судебной практики как компонента и результата судебной деятельности начинается с того мо­мента, когда суду, для того чтобы применить закон к спорному случаю и вынести по делу правосудное реше­ние, необходимо истолковать закон, уяснить его смысл и содержание путем конкретизации тех понятий, которые выражены в словесной формуле закона. Толкование — процесс познания закона. Оно необходимо, ибо закон обычно формулируется как общее, абстрактное правило поведения. Раскрытие содержания такого правила в про­цессе правоприменительной деятельности   опосредству-

1              См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1970 г. № 5, стр. П.

2              См.   там   же, стр. 13—14 (изложена последняя часть ст. 61

Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных рес­

публик) .

3              «Бюллетень Верховного Суда    СССР»    1971  г. № 4, стр. 27

(повторение заключительного    абзаца   второй    части    ст. 58 Основ

гражданского законодательства).

Ш

ется более конкретными, чем это сказано в тексте зако­на, положениями, позволяющими познать его смысл и применить к спорному случаю.

Учитывая диалектику абстрактного и конкретного в правоприменительной деятельности, К. Маркс писал: «Закон всеобщ. Случай, который должен быть определен на основании закона,— единичен. Чтобы подвести еди* ничное под всеобщее, требуется суждение. Суждение проблематично. Для применения закона требуется так­же и судья. Если бы законы применялись сами собой, тогда суды были бы излишни»1.

Следовательно, К. Маркс подчеркивал трудности, возникающие при применении общей нормы права к еди­ничному случаю. Слова «суждение проблематично» и означают, что подвести единичный случай под закон не так-то просто, что это сложный логический процесс. Такой процесс предполагает учет особенностей индиви­дуально-конкретного общественного отношения, не отра­женных в правовой норме или отраженных в слишком обобщенном виде.

Нередко при этом для уяснения смысла закона необ­ходимо не только логическое, но и систематическое тол­кование, а также применение иных способов толкования. Подобное уяснение содержания закона осуществляется и высшими судебными инстанциями, и судами первой инстанции, рассматривающими в соответствии с при­своенной им компетенцией гражданские, административ­ные и уголовные дела.

Такие решения судов2 можно назвать разъяснитель­ными. В этих разъяснениях делаются необходимые логи­ческие выводы, раскрывающие содержание закона, неш> средственно expresis verbis, не сформулированные в его тексте. Разъяснения, даваемые кассационными и надзор­ными судебными инстанциями, имеют большое значение для нижестоящих судов. Будучи обязательными для дан­ного конкретного дела, они служат образцом (если разъяснение дано правильно и убедительно) для реше­ния аналогичных дел. Их влияние на практику привдене-

1              К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс,  Соч., т. 1, стр. 66—67.

2              Под решениями здесь и в дальнейшем понимаются как реше­

ния в узком смысле — по гражданским делам, так и приговоры по

уголовным делам, а также определения и постановления кассацион­

ных и надзорных инстанций.

11

ния закона судами основывается не на авторитете силы, а на силе авторитета.

Ныне действующие руководящие разъяснения Плену­ма Верховного Суда СССР как по гражданским, так и по уголовным делам содержат значительное число таких разъяснительных положений.

Например, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по гражданским жилищным делам» разъяснен смысл нормы ст. 59 Основ гражданского законодательства об условиях использования образовавшейся у нанимателя излишней против нормы изолированной комнаты: право нанимате­ля заселить освободившуюся излишнюю изолированную комнату возникает независимо от вручения ему письмен­ного предупреждения жилищного органа об изъятии этой комнаты. В законе об этом не сказано, но такое положе­ние вытекает из его смысла (ч. 2 ст, 59 Основ и чч. 1 и 2 ст. 316 ГК РСФСР), не связывающего право гражданина на заселение изолированной комнаты с моментом вруче­ния ему указанного предупреждения. Разъяснено также, что наймодатель, не предоставивший нанимателю (если квартира была предоставлена в пользование одной семье) в соответствии с его просьбой отдельную кварти­ру меньшего размера, не вправе требовать изъятия из­лишней изолированной комнаты. Опять же такого ука­зания в законе нет, но этот вывод вытекает из закона, предоставившего нанимателю альтернативное право — либо заселить излишнюю изолированную комнату по своему усмотрению, либо требовать от наймодателя пе­реселения в отдельную квартиру меньшего размера1.

В постановлении Пленума от 23 октября 1963 г. «О судебной практике по искам о возмещении вреда» (п. 8) разъясняется, что предусмотренное ст. 88 Основ гражданского законодательства возмещение вреда в полном объеме, причиненного увечьем или иным повреж­дением здоровья, включает в себя и дополнительные рас­ходы, вызванные повреждением здоровья потерпевшего (перечень таких возможных расходов дан в п. 16 поста­новления).

Мы ограничиваемся лишь примерами разъяснитель­ных указаний, почерпнутыми из руководящих разъясне-

1 См   «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР (1924—1973)», М., 1974, стр. ПО.

12

ний Пленума Верховного Суда СССР. Но надо отметить, что имеется значительное число разъяснений, послужив­ших образцом для правильного применения закона в со­ответствии с его логическим смыслом, и в определениях его судебных коллегий, равно как и в решениях иных су­дебных инстанций.

Некоторые авторы не считают руководящие разъясне­ния Пленума Верховного Суда СССР судебной практи­кой на том основании, что эти разъяснения, носящие об­щий характер и раскрывающие смысл общего правила* которое регулирует определенный вид общественных от­ношений, не являются решениями по конкретным делам. Такова была, например, позиция С. И. Вильнянского, который полагал, что судебная практика — это сложив­шиеся при разрешении судами однородных конкретных дел правовые положения, выработанные в результате единообразного и многократного применения норм к от­ношениям, не урегулированным с исчерпывающей ясностью или неполно урегулированным соответствую­щим законом1.

Этот взгляд С. И. Вильнянского вполне согласуется с его взглядом на руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР как на источник права: такие разъяснения он относит к категории подзаконных норма­тивных актов2.

Взгляд ка судебную практику как на устоявшуюся линию в деятельности судебных органов по разрешению однородных дел отстаивал также И. Б. Новицкий, хотя он исходил из совершенно противоположной позиции: в отличие от С. И. Вильнянского И. Б. Новицкий не счи­тал судебную практику правовыми положениями и отри­цал за руководящими указаниями Пленума Верховного Суда СССР какое-либо нормативное значение3.

1              См. СИ.    Вильнянский,   Лекции    по советскому граж­

данскому праву, Харьков, 1958, стр. 57, 60. Схожую с этой позицию

занимает О. С. Иоффе; полагающий,   что судебная практика — это

«обобщение выражения одной линии    советских   судебных органов

при разрешении дел данной категории» (О. С. И о ф ф е,  Советское

гражданское право, изд-во ЛГУ, 1958, стр. 44).

2              См. С, И.    Вильнянский,   Правовые и иные социальные

нормы в период развернутого    строительства коммунизма, «Право­

ведение» 1962 г. № 4, стр. 21.

3              См. И. Б. Новицкий,   Источники советского гражданского

права, Госюриздат, 1959, стр. 125.

L3

С отрицанием за руководящими указаниями Пле­нума Верховного Суда СССР характера определенных правовых положений, выработанных в процессе приме­нения закона, согласиться нельзя. В подавляющем боль­шинстве случаев руководящие разъяснения содержат обобщенное выражение устоявшейся практики примене­ния законодательства либо назревшие потребности такой практики (в связи с затруднениями в правоприменитель­ной деятельности судов), обобщение, которое восприни­мается как правило для разрешения конкретных дел. Такие разъяснения тоже входят в судебную практику.

3. Процесс применения закона зачастую нуждается в более глубоком его истолковании, чем только разъясне­ние его содержания. Этого требует сама природа закона как общего (абстрактного) правила, которое в процессе его применения должно регулировать многообразные конкретные индивидуализированные отношения. Они мо­гут быть подведены под действие закона лишь в процес­се конкретизации и детализации его содержания. В силу диалектической связи общего, особенного и отдельного, абстрактного и конкретного конкретизация правовой нор­мы, подсказанная практикой ее осуществления, ее сопри­косновением с жизнью, вполне закономерна, имманентна процессу применения и осуществления права1.

Такая конкретизация закона (под законом имеются в виду не только закон в конституционном его понимании как нормативный акт, изданный Верховным Советом СССР или Верховными Советами союзных республик, но и иные, принятые компетентными органами нормативные акты) содержится и в руководящих разъяснениях Пле-

1 См. об этом С. Н. Братусь, Постановления Пленума Вер­ховного Суда СССР и инструктивные указания Государственного арбитража при Совете Министров СССР как предмет систематиза­ции (гл. 4 коллективной работы «Теоретические вопросы системати­зации советского законодательства», Госюриздат, 1962, стр. 151— 152). См. также С. С. Алексеев, Общая теория социалистическо­го права, вып. 3*. Свердловск, 1965 (конкретизация норм права трактуется им как формулирование более конкретных детальных норм, являющихся логическим выводом из более общих норм (стр. 109—ПО); его же, Проблемы теории права, т. 2, Свердловск, 1973 (в этой работе С. С. Алексеев рассматривает судебную прак­тику как необходимое, основанное на конкретизации закона и в его рамках явление, обеспечивающее тесную связь права с жизнью, с практической деятельностью (стр. 86—88); А. Б. Венгеров, Роль судебной практики в развитии советского права, автореферат канд. дисс, М., 1966.

14

нума Верховного Суда СССР, в постановлениях плену­мов Верховных судов союзных республик и в решениях иных судебных инстанций, в том числе в судах первой инстанции.

Появление конкретизирующих закон нормативных по­ложений объясняется иными причинами, чем те, которые обычно приводятся сторонниками признания судебной практики источником права. Сторонники этой точки зре­ния исходят из того, что закон не может охватить все многообразные жизненные явления, нуждающиеся в пра­вовом регулировании, и что поэтому, как бы ни было совершенно законодательство, жизнь создает новые спор­ные ситуации, разрешить которые, дополняя закон, дол­жен суд.

Развитие общественных отношений, действительно, иногда обгоняет действующее законодательство, но этим, скорее, объясняется необходимость применения аналогии закона и аналогии права, допускаемых советским граж­данским законодательством, чем признание судебной практики дополнительным к закону источником права. Об аналогии закона и аналогии права будет сказано дальше. Здесь же отметим, что аналогию нельзя смеши­вать с созданием судами, в частности Пленумом Верхов­ного Суда СССР, конкретизирующих правоположений в рамках и на основе закона в процессе его применения при рассмотрении отдельных дел или в связи с обобще­нием практики по определенной категории дел.

Суть дела состоит в том, что норма права, как было отмечено выше, в своем применении нередко конкрети­зируется в других, подчиняющихся этой норме правилах. Чем более общий характер имеет норма права, тем боль­ший круг отношений она охватывает, но для того чтобы выполнить поставленную законодателем задачу, норма должна быть опосредована другими нормами, являющи­мися также общими правилами, но более детализирован­ного порядка. Лишь в этом случае закон в сочетании с конкретизированными на его основе правилами выпол­няет свою служебную роль-—регулирует охватываемые им общественные отношения.

Существует два способа такой конкретизации. Пер­вый способ — издание подзаконных актов компетентны­ми органами государственной власти, но этот способ не исчерпывает потребностей в конкретизации, необходи­мой при разрешении юрисдикционными   органами кон-

15

кретных конфликтных ситуаций. Второй способ, до­полняющий первый,— выработка конкретизирующих правоположений судебной практикой.

Возможны случаи, когда положения, конкретизи­рующие общее правило, относятся только к определенной части отношений, охватываемых этим правилом. Кон­кретизирующая норма уточняет, детализирует условия применения гипотезы, диспозиции, а иногда и санкции конкретизируемой нормы. Во всех этих случаях речь идет о более или менее общем правиле поведения.

Конкретизирующее правоположение может быть сформулировано в постановлении Пленума Верховного Суда республики или в постановлении Пленума Верхов­ного Суда СССР на основе обобщения многочисленных решений по определенной группе дел, на основе реше­ния, вынесенного высшими кассационными и надзорными судебными инстанциями или, как уже отмечалось, даже народным судом по отдельному конкретному делу. Но решение, вынесенное по отдельному делу, становится правоположением лишь в том случае, если оно воспри­нято практикой и служит образцом для вынесения реше­ний по однородным делам, своеобразным прецедентом толкования1, о чем будет сказано дальше.

Следовательно, судебная практика как итог судебной деятельности есть результаты толкования норм права в процессе их применения судом при разрешении конкрет­ных дел. Эти результаты раскрывают и углубляют содер­жание применяемой нормы, конкретизируют ее в форме определенных положений своеобразного нормативного характера — правоположений. Правоположения являют­ся необходимым звеном, опосредствующим применение закона к спорному случаю. Таким образом происходит подведение под данный закон конкретного индивидуали­зированного отношения. Без опосредствования право­применительная деятельность суда в подавляющем боль­шинстве случаев была бы невозможна.

В итоге следует прийти к выводу, что судебная прак­тика представляет собой единство а) того вида судебной деятельности по применению правовых норм, который связан с выработкой правоположений на основе раскры­тия смысла и содержания применяемых норм, а в необ-

1 См. А. Б.   Венгеров,    О прецеденте толкования правовой нормы, «Ученые записки ВНИИСЗ», вып. 6, М., 1966.

16

оО

ходимых случаях их конкретизации и детализации, и б) специфического результата, итога этой деятельности (самих правоположений). Значит, судебная практика — одновременно и динамика указанного вида судебной дея­тельности, и ее статика.

Конкретизация правовых норм — содержание судебной практики

1. Научное определение процесса конкретизации в судебной деятельности методологически должно опирать­ся на философское понимание конкретного и процесса конкретизации.

Определяя понятие конкретного, К. Маркс писал: «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез мно­гих определений, следовательно, единство многообразно­го»1. «Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте»,— указывал В. И. Ле­нин2.

Следовательно, процесс конкретизации — это процесс выработки положений, определений, понятий, их сочета­ние и суммирование, которое только и дает «конкретное в его полноте». Учет и определение конкретных сторон случая, который надо подвести под закон, и ведет к вы­работке r судебной практике общих положений, конкре­тизирующих норму права, ведет к процессу конкрети­зации.

Каковы же те предпосылки, которые обусловили в истории развития правовых систем возникновение про­цесса конкретизации и тем самым выработку правовых положений в судебной деятельности? Одна из таких предпосылок — повышение степени абстрактности пра­вовых норм по мере их исторического развития3. Совет­ская правовая наука исходит из положений   марксизма

1              К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 12, стр. 727.

2              В, И. Л е н и н, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 252. :-

3              «Каждая норма права носит всегда более или менее абстракт­

ный характер. Конкретные    случаи    судебной практики,,в которых

применяется та или иная норма права, всегда    оШщдаюг   многими

индивидуальными  особенностями.    Практика    накапливает  те  кон­

кретные формы,  в    которых    осуществляются    в   ,реальнМ  жизни

абстрактные требования правовой нормы»   (А. П и ^н.т^Двск и й,

Наука и социалистическое правосудие, «Бюллетень в1рхбвного Суда

СССР» 1964 г. № 2, стр. 17).              '   ■    Л'?'-4''

2- Заказ  4638        J7            —- }.,,.."\    •"■'

о том, что «по своей природе право может состоять лишь в применении равной меры»1, что «закон должен быть односторонним и должен абстрагироваться от индиви­дуальности»2.

Правовые нормы в своем историческом развитии про­шли большой путь. На заре человеческой истории они имели преимущественно казуальный характер. По мере развития общества и общественного сознания нормы права получали все более и более общий, абстрактный

характер.

Однако диалектика этого развития такова, что по мере возрастания степени обобщенности и общеобяза­тельности правовых норм все более затруднительным в ряде случаев становилось точное и правильное их при­менение.

Правовая норма сейчас — сигнал типа «тем, кого это касается», и иногда установление «тех», кого это касает­ся, и «касается ли»,— явление, которое все более и более

усложняется.

Можно ли считать тех или иных субъектов адресата­ми соответствующих правовых норм, каково содержание тех или иных понятий, имеющих явно неоднозначный характер, действительно ли налицо условия применения соответствующих правовых норм — эти и многие другие вопросы неизбежно возникают в процессе реализации абстрактных правовых норм.

И хотя, несомненно, абстрактный характер правовых норм демонстрирует мощь, глубину и социальную цен­ность нормативного способа руководства обществом, по­скольку именно в возможности охвата общим и обяза­тельным правилом поведения заключена регулятивная функция права, но то же качество норм ведет и к необ­ходимости выработки более детальных положений, по­зволяющих правильно реализовать эту функцию.

Конкретизирующие положения, как уже было сказа­но, могут складываться в правоприменительной дея­тельности любых судебных инстанций, начиная от народ­ного суда и кончая Верховным Судом СССР, и их воз­никновение тесно связано с процессом толкования судом правовых норм.

1              К. М а р к с и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 19.

2              К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 197.

18

Толкование — необходимая предпосылка акта приме­нения закона, конкретизация — необходимый компонент этого применения. Но есть различные стадии (степени) конкретизации.

2. Первая стадия состоит в том, что под общее правило подводятся конкретные индивидуализированные спорные отношения, признаки, относящиеся к гипотезе, диспозиции и санкции применяемой нормы. При этом за­частую происходит сопоставление данной нормы с дру­гими нормами, т. е. то, что именуют систематическим толкованием. Нередко для правильного решения вопроса необходимо обратиться к нормам, вступающим во внеш­нее противоречие с некоторыми сторонами отношения, по которому должно быть вынесено решение, прибегнуть к доказательствам от противного и т. д.1. Приведем приме­ры в подтверждение сказанного.

В законе (ст. 534 ГК РСФСР) не сказано, что назна­чение наследников по завещанию из круга наследников по закону не связано ни с очередностью их призвания к наследованию, ни с правом представления (при наследо­вании по закону). Но в случае спора такой логический вывод надо сделать из сопоставления нормы о наследо­вании по закону (ст. 532 ГК) и нормы о свободе заве­щания (ст. 534). В связи с претензиями лица, помогав­шего деньгами и даже трудом застройщику в строитель­стве дома, о признании такого лица созастройщиком не­однократно разъяснялось, что такая помощь не может служить основанием для признания за ним права собст­венности на часть домостроения2. К числу таких же разъяснений, содержащих логический вывод из сопостав­ления двух норм, определяющих субъектов права собст­венности на одну и ту же вещь, относится вывод суда о том, что решение местных органов власти о включении в жилищный фонд дома как бесхозяйного не лишает лицо, считающее себя собственником дома, права доказы­вать это и требовать возврата дома по суду3.

Последний пример — из области уголовного права. Незаконное занятие рыбным и другими водными добы-

1              См. об этом   А. Ф.   Черданцев,   Вопросы толкования со­

ветского права, Свердловск, 1972, стр. 27—64.

2              См.    «Бюллетень     Верховного    Суда    СССР»   1972   г.   №   4,

стр. 20—22.

3              См., например, «Бюллетень   Верховного Суда  СССР»   1959 г.

№ 4, стр. 43.

2*            19

вающими промыслами наказуемо в уголовном порядке (ст. 163 Уголовного кодекса РСФСР). Однако в законе прямо не сказано о том, что уголовная   ответственность для лица, застигнутого при производстве такого промы­сла, наступает независимо от того,   была или не была добыта рыба или водные животные. Исходя из смысла и содержания названной нормы,   Верховный Суд СССР разъяснил, что такая ответственность возникает незави­симо от успешных или безуспешных результатов лова1. Приведенные и аналогичные разъяснения, конкретизи­рующие в процессе толкования и применения норму пра­ва, не идут, однако, далее   раскрытия   ее   содержания. Особенность такой конкретизации заключается в том, что для суда, применяющего норму, она является необходи­мым элементом   правильного   понимания   этой нормы. Если же подобное разъяснение в обобщенном виде исхо­дит от вышестоящей судебной инстанции,   оно помогает судам, непосредственно   разрешающим   дела,   быстрее усвоить содержание закона. Таким образом, первая, или низшая, стадия конкретизации   связана с разъяснением содержания закона в процессе   его   применения к кон­кретному отношению.

Суд при этом не создает другого, развивающего нор­му, хотя и подчиненного ей, правила. Вывод: решение суда непосредственно строится на основе силлогизма, компонентами которого являются норма, фактические обстоятельства дела и решение, вытекающее из подведе­ния под норму этих обстоятельств.

3. Верно, что такая конкретизация — это один из спо­собов познания, раскрытия содержания закона, но верно и то, что во многих случаях необходима другая, болев высокая форма конкретизации (вторая стадия), которая ведет к созданию детализирующих закон право-положений в рамках закона, т, е. практически к созда­нию в процессе толкования и правоприменения положе­ний своеобразного нормативного характера, отличаю­щихся от подзаконных актов иных государственных орга­нов, уполномоченных на издание этих актов, некоторыми существенными особенностями, о которых будет сказано дальше. Без выработки таких правоположений нельзя ре-

1 См. п. 7 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 апреля 1972 г. «О практике применения судами законодательст­ва об охране природы» («Сборник постановлений Пленума Вер­ховного Суда СССР (1924—1973)», стр. 508).

20

шить дело; они, как уже отмечалось, являются посред­ствующим звеном между нормой права и индивидуаль­ным решением.

Действенность вырабатываемых судебной практикой правоположений основывается на их жизненности, соот­ветствии общему содержанию применяемого закона, а не на авторитете власти. Во всяком случае этот вывод сле­дует сделать по отношению к постановлениям пленумов Верховных судов по отдельным делам, к определениям их коллегий и воспринятым практикой отдельным реше­ниям иных судебных инстанций. Все перечисленные виды судебных решений формально обязательны для дел, по которым эти решения были вынесены. Но, как увидим из приведенных дальше примеров, они имеют более ши­рокую сферу применения,

Обратимся к некоторым фактам, подтверждающим правильность развитых выше соображений, о возможно­сти и необходимости конкретизации закона при отправ­лении правосудия по гражданским делам.

До принятия Основ гражданского законодательства (1961 г.) в процессе судебной деятельности были конкре­тизированы многие нормы, регулирующие имуществен­ные и личные отношения. Сошлемся, например, на ряд пунктов постановления Пленума Верховного Суда СССР от 12 декабря 1940 г.: на п. 9, установивший правило об изъятии у съем шика по гуду комнаты, которую он ис­пользует в целях извлечения нетрудового дохода (конкре­тизация ст. 1 П< 1922 г.)1; на п. 10, согласно которому бы­ло признано возможным по инициативе индивидуального собственника жилого дома выселение из него нанимате­ля, если «суд признает, что помещение действительно не­обходимо для личного проживания владельца дома и совместно с ним живущих членов семьи»2 (конкретизация конституционной нормы о потребительском назначении права личной собственности на жилой дом). В постанов­лении Пленума Верховного Суда СССР (1943 г.) «О су-

1              См. «Сборник действующих постановлений    Пленума Верхов­

ного  Суда СССР.   1924—1951  гг.», Госюриздат,   1952,  стр.    129.  Это

же правило подтверждено ныне действующим постановлением Пле­

нума  Верховного   Суда  СССР по   гражданским    жилищным   делам

от 25 марта 1964 г.  (п. 5)   («Сборник постановлений Пленума Вер­

ховного Суда СССР (1924—1973)», стр. 109).

2              См.   «Сборник действующих  постановлений   Пленума  Верхов­

ного  Суда  СССР.   1924—1951 гг.»,  стр.  130.

21

дебной практике по искам из причинения    вреда» был разрешен спорный и не решенный прямо законом вопрос о природе той ответственности, которую несут наряду с причинившими вред несовершеннолетними,   достигшими 14 лет, их родители или попечители; п. 3 этого постанов­ления предусмотрел дополнительную (субсидиарную), а не солидарную ответственность этих лиц. В том же по­становлении был воспроизведен выработанный судебной практикой Верховного Суда   РСФСР   еще в 20-х годах принцип так называемой   смешанной   ответственности, т. е. учета вины потерпевшего при исчислении ему разме­ра возмещаемого вреда1.

Конкретизирующими являются многочисленные пра-воположения, содержащиеся в ныне действующих руко­водящих разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР. Отметим, например, указания о последствиях предостав­ления семье колхозника большего или меньшего по раз­мерам, чем полагается в соответствии со ст. 42 Пример­ного Устава колхоза, приусадебного участка2; о понятии распространения порочащих сведений как основания при­менения ст. 7 Основ гражданского законодательства, за­щищающей честь и достоинство советского гражданина или организации; о критериях оценки того, какие именно сведения являются порочащими   честь и достоинство, в какой форме должна быть исполнена обязанность опро­вергнуть порочащие сведения, не соответствующие дейст­вительности, кто   обязан это   сделать, и т. д.3. И это по­нятно: ст. 7 Основ сформулирована очень сжато, кратко и, естественно, нуждается в конкретизации.

Сказанное не означает, что конкретизация правовой нормы в судебной практике — во всех случаях самый лучший способ организации исполнения закона. Конкре­тизация, проделанная на ином уровне подзаконной дея­тельности, а в ряде случаев   и   самим    законодателем,

1              См.   «Сборник действующих постановлений   Пленума  Верхов­

ного Суда СССР. 1924—1951 гг.», стр. 139, 141.

2              См. п. 7  постановления  Пленума Верховного  Суда СССР  от

6 октября 1970 г. о применений судами законодательства при разре­

шении споров, одной из сторон в которых является колхоз  («Бюл­

летень Верховного Суда СССР» 1970 г, № 6, стр. 15).

3              См. постановление Пленума Верховного Суда СССР от 17 де­

кабря 1971 г. «О применении в судебной практике ст. 7 Основ граж­

данского законодательства Союза ССР и союзных республик о за­

щите чести и достоинства граждан и организаций»   («Сборник по­

становлений     Пленума    Верховного    Суда    СССР    (1924—1973)»,

стр. 85—87),

22

является более совершенным способом такой организа­ции. Однако и роль судебной практики в конкретизации правовых норм важна и полезна. Далеко не во всех слу­чаях конкретизация правовых норм может быть осуще­ствлена на уровне законодателя. Дело здесь не только в том, что существуют определенные организационно-технические трудности, но и в принципиальной* особенно­сти правового регулирования. Конкретизация как объек­тивный процесс определения различных аспектов общей нормы права возникает в процессе применения права. И поскольку право применяют судебные органы (наря­ду с другими), постольку в судебной деятельности и воз­никает процесс конкретизации права, т. е. выработки различных общих положений, детализирующих, уточняю­щих общую   норму права.

Формы конкретизации права весьма различны: от нормотворческой деятельности в развитие основного и обыкновенных законов до специфических процессов вы­работки правоположений в судебной, арбитражной и административной практике. Конкретизация права пред­полагает и наличие механизма, обеспечивающего пра­вильное соотношение общего и частного в правовом ре­гулировании. Одним из наиболее результативных соци­альных механизмов в этой сфере являются судебные учреждения.

4. Для того чтобы та или иная правовая норма в практике своего применения подверглась конкретизации, необходимы определенные условия. Что же это за усло­вия?

А. Конкретизация правовой нормы происходит в силу изменения общественно-политической обстановки. В оп­ределенные исторические периоды, на заре возникнове­ния социалистического государства, когда право нового строя было кодифицировано недостаточно, приходилось использовать в некоторых областях (в основном в сфере быта) нормы старого, буржуазного права, если они не противоречили политическим и социально-экономическим устоям нового общества и основным принципам социа­листической правовой системы. В процессе применения правовых норм (и даже правовых обычаев) содержание их (социальная направленность, предоставляемые пра­вомочия и т. д.) видоизменялось и эти нормы начинали служить новым общественным отношениям. Огромную роль играла в этом процессе судебная практика.

23

Такой процесс происходил в первые годы существова­ния Советского государства. Декрет о суде № 1 устанав­ливал, что при разрешении дел судьи руководствуются законами свергнутых правительств лишь постольку, по­скольку таковые не были отменены революцией и не про­тиворечили революционной совести и    революционному

сознанию.

Аналогичные процессы происходили и происходят в

других социалистических странах.

В процессе правоприменительной деятельности осо­знается определенное отставание права от общественно­го развития, обнаруживаются пробелы в праве, отдель­ные правовые нормы оказываются устаревшими, уста­навливается противоречивость отдельных правовых норм, возникает потребность в правовом регулировании новых общественных сфер или, наоборот, в замене пра­вового регулирования моральным, появляется необходи­мость частичного изменения некоторых правовых норм и т. д. Нередко именно судебная практика сигнализиру­ет об отставании права от общественного развития1.

Но это вовсе не означает, что судебная практика мо­жет изменить или отменить закон. Если закон устарел, противоречит требованиям жизни, то его нужно изменить или отменить, но пока он действует, никому не позволе­но его нарушать — это основной принцип правопримени­тельной деятельности2. Необходимо различать конкрети­зацию правовых норм в судебной деятельности на этапе становления социалистического права и их конкретиза-

1              См, об этом, например, «Проблемы применения Основ граж­

данского законодательства и Основ гражданского судопроизводства

Союза ССР и союзных республик. Сборник материалов»,   Саратов,

1971.

2              В частности, предусматриваемое ст. 28   Основ   гражданского

законодательства  выбытие имущества    из владения     собственника

помимо его воли трактуется иногда в судебной практике в смысле

поступления имущества во владение ответчика помимо воли собст­

венника. Категорическое указание ч. 1 ст. 61 тех же Основ о допу­

стимости расторжения договора найма жилого помещения наймода-

телем не иначе как по основаниям, предусмотренным   законом, по­

колеблено  постановлением   Пленума  Верховного    Суда   СССР    от

25 марта 1964 г., в п. 12 которого говорится о возможности выселе­

ния нанимателя в   случае, когда жилое  помещение   предназначено

для   производственных  или  общественных  надобностей     («Сборник

постановлений    Пленума    Верховного    Суда   СССР    (1924—1973)»,

стр.  112).

24

дню на этапе функционирования права развитого социа­листического общества.

И хотя «исправление» законов в судебной практике продолжает происходить иногда и на нынешнем этапе, но такого рода процесс, разумеется, не может быть признан законным1.

Б. Конкретизация необходима общей норме права, которая настолько обща, что без соответствующего разъ­яснения и уточнения не может быть правильно примене­на. Это не значит, что такая норма не нужна, что она вообще не действует. Норма права устанавливает меру поведения, а судебная практика накапливает конкретные формы поведения в границах этой меры.

В. В качестве третьего и, пожалуй, наиболее распрост­раненного условия следует назвать конкретизацию мно­гих понятий и терминов правовых норм. Понятийный язык (термины, определения, грамматические формы и т. п.), которым пользуется право, требует зачастую глубокого и детального содержательного анализа, так как многие правовые понятия носят, как уже отмечалось, «полуколичественный», оценочный характер («менее», «более», «крупные», «особые» и т. д.), неоднозначны, за­висят от оценок, выработанных при помощи принципов морали, правового сознания, общественно-политических требований и т. д. Часть понятий права заимствована из иных областей знаний, представляет собой ссылки на другие понятия и тоже нуждается в уточнении, детали­зации для правильного использования.

Охарактеризованный выше процесс правопримени­тельной судебной деятельности позволяет сделать сле­дующий вывод. Закон в силу его общего характера лишь в сочетании с выработанными при уяснении смысла за­кона и конкретизированными на его основе правилами в процессе его применения судами выполняет свою слу­жебную роль — регулирует охватываемые им обществен­ные отношения. В этом состоит основная роль судебной практики в советской правовой системе.

5. Правоположения, выражаемые в процессе конкре­тизации норм права   в судебной   правоприменительной

1 См. об этом В. А. Тархов, Применение Основ гражданско­го законодательства Союза ССР и союзных республик в судебной и арбитражной практике, в кн. «Проблемы применения Основ граж­данского законодательства и Основ гражданского судопроизводст­ва Союза ССР и союзных республик», стр. 17.

25

деятельности, обладают известной степенью нормативно­сти, т. е. определенной степенью   обобщенности   и обяза* тельности. Но они не имеют всех необходимых структур­ных элементов нормы права. В первую очередь у право-положений отсутствует   механизм,   обеспечивающий их безусловную реализацию, отсутствует санкция. Если бы в советской правовой системе действовало правило, в силу которого несоответствие решения или приговора руково­дящему разъяснению Пленума Верховного Суда СССР являлось бы безусловным основанием для отмены такого решения или приговора,   то тогда,   несомненно, можно было бы считать, что правоположения, содержащиеся в руководящих разъяснениях, есть нормы права. Но пока этого нет, можно лишь утверждать, что   правоположе­ния— наиболее приближающиеся к правовым    нормам образования. И хотя практически   действует   механизм защиты правоположений, трактуемых как раскрытие со­держания закона1,— отмена решений,   не соответствую­щих указаниям вышестоящих судебных инстанций, в осо­бенности руководящим разъяснениям Пленума Верхов­ного Суда СССР, все же, пока законодатель   не устано­вит норму, предписывающую безусловную обязательность постановлений Пленума, нельзя считать,    что руководя­щие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР со­держат правовые нормы.

Необходимо подчеркнуть, что конкретизирующие за­кон правоположения, выработанные судебной практи­кой, имеют некоторые особенности, которые отличают их от конкретизирующих закон подзаконных норм (правил, инструкций, приказов и т. д.), издаваемых компетентны­ми органами государственного управления.

Во-первых, конкретизирующие закон правополо­жения, содержащиеся в решениях судебных инстанций, в отличие от нормативного содержания указанных нор­мативных актов принимаются на основе рассмотрения судебных дел, обязательны   для судов   и всех  тех лиц,

1 Нельзя не признать в связи с этим справедливости следую­щего замечания С. И. Вильнянского: «В качестве основания для отмены решения делается ссылка на закон, но он толкуется высшей инстанцией в таком смысле, в каком эта инстанция его понимает и применяет на практике. Следовательно, судебная практика в этом смысле представляет собой определенные положения права, снаб­женные принудительной санкцией (угрозой отмены решения) > (С. И. В и л ь н я н с к и й, Значение судебной практики в граждан­ском праве» «Ученые труды ВИЮН», вып. IX, 1947, стр. 241).

26

чьи права и обязанности подтверждаются или устанав­ливаются в судебных решениях. Кроме того, известны последствия, связанные с законной силой этих решений.

Во-вторых, подзаконные ведомственные акты мо­гут содержать нормы, не предусмотренные законом, а дополняющие его, если право на издание таких норм де­легировано законом, В отличие от оценочных критериев, уполномочивающих суд на широкое усмотрение в рамках таких критериев, закон уполномочивает орган государст­венного управления на создание норм, регулирующих определенный круг общественных отношений, не обяза­тельно подчиняя такое нормотворчество какому-либо оценочному критерию. Таковы, например, правила, изда­ваемые Министерством финансов СССР, о добровольном личном и имущественном страховании, многочисленные правила Министерства путей сообщения, к которым от­сылает Устав железных дорог, и т. д.

В-третьих, соблюдение правоположения, прини­маемого пленумами Верховных судов или утвердившего­ся в связи с юрисдикционной деятельностью иных судеб­ных инстанций (рассматриваемого этими инстанциями как уяснение смысла закона) защищается либо путем от­мены вышестоящей инстанцией решения, в котором игно­рируется или неправильно применяется правоположе-ние, либо, при наличии достаточных доказательств, пу­тем исправления решения непосредственно этой инстан­цией. Между тем нарушение ведомственных норматив­ных актов по общему правилу влечет за собой примене­ние санкций, предусмотренных в самих актах или в дру­гих нормах, к которым эти акты отсылают.

Рассмотренные особенности своеобразных «норм» судебной практики позволяют их выделить в особую ка­тегорию. В юридической литературе их и именуют пра-воположениями, отличая тем самым от законов и иных норм официального нормотворчества.

Судебная практика в целом — специфическая область проявления общих закономерностей, обусловливающих практическую деятельность. Общественная практика вы­ступает как деятельность, направленная на преобразова­ние природы и общества, и как деятельность, ведущая к познанию определенных закономерностей такого преоб­разования, т. е. выступает в диалектическом единстве непосредственной деятельности и итога, результата этой деятельности, которые находят свое опосредованное вЫ-

ражение в понятиях, принципах, категориях и т. п. Выра­ботка в процессе правоприменения правоположений осу­ществляется на той же гносеологической основе, на ко­торой происходит выработка понятий, принципов, кате­горий в общественно-производственной практике челове­ка: углубление познания именно в процессе практиче­ской деятельности, учет повторяющихся особенностей общественных отношений.

Идет ли речь об условиях политически и юридически правильного применения правовых норм, или о раскры­тии смыслового содержания отдельных   понятий и тер­минов, входящих в правовую норму, или   об уточнении соотношения одних правовых норм с другими, или о со­отношении между собой элементов правовых норм, все­гда судебная практика —это определенные положения, обладающие соответствующей степенью обобщенности и обязательности и, следовательно, соответствующей сте­пенью распространенности на аналогичные дела, анало­гичные ситуации. Поэтому можно считать, что общие по­ложения, выступающие содержанием судебной практики, как специфический итог, результат судебной   деятельно­сти представляют собой   именно   правовые положения, т. е. положения,   обладающие   определенной   степенью обобщенности и обязательности.

Пленум Верховного Суда СССР часто   ссылается в обоснование своих постановлений тто конкретным делам на положения, вошедшие   в руководящие разъяснения. И следовало бы обсудить вопрос о дополнении соответ­ствующего акта, например Положения о Верховном Су­де СССР, правилом о том, что несоответствие решения суда   руководящим разъяснениям является основанием для отмены такого решения. Подобного рода нормы су­ществуют    в    законодательстве некоторых зарубежных социалистических стран. Есть, например, такое правило в Положении о Верховном Суде ПНР. Там прямо указа­но, что несоответствие решения директивам Верховного Суда может служить основанием для отмены такого ре­шения.

6. В заключение необходимо отметить, что судебная практика играет значительную роль в обеспечении еди­нообразного применения судами законов. Разумеется, это единообразие должно соответствовать истинному смыслу и содержанию закона, способствовать укрепле­нию социалистической законности, а не отступлению от

28

нее. Иначе говоря, основное в судебной практике — не всякое единообразие, ибо может иметь место (и бывало) единообразие в неправильном применении, в искажении закона, а законность, включающая тем самым вытекаю­щее из нее единообразие.

Проблема соотношения судебного толкования и конкретизации правовых норм в общей теории права

1. Развитая выше точка зрения на природу и содер­жание судебной практики, а также на процесс конкрети­зации права одними авторами разделяется, другими — оспаривается. Не ставя перед собой задачу обозреть всю литературу, посвященную этой весьма старой и спорной проблеме теории права, отметим лишь некоторые, наи­более типичные взгляды авторов, как отрицающих за судебной практикой правоконкретизирующую роль, так и признающих за ней такую роль.

И. Б. Новицкий считал неправильным утверждение о том, что процесс толкования и применения многих зако­нов неразрывно связан с выработкой конкретизирующих их правоположений. В частности, руководящие разъясне­ния Пленума Верховного Суда СССР он трактовал лишь как акты толкования и разъяснения норм права, имею­щие своей целью обратить внимание судов на ошибки, допускаемые ими при применении норм, и устранить эти ошибки1.

В 1955 году И. С, Тишкевич выступил со статьей, в которой категорически высказался против утверждения, что сам процесс толкования норм права содержит в себе правотворческие элементы, что толкование детализи­рует положения закона2.

По мнению Л. С. Явича, чьи высказывания по этому вопросу относятся к 1971 году, «нормативность» актов официального толкования закона заключается лишь в их

1              См. И. Б. Новицкий,   Источники советского гражданского

права, стр. 135, 137, 138, 140, 141. Примерно ту   же позицию зани­

мает А. С. Шляпочников, 'считающий, что    Верховный    Суд СССР

не регулирует в своих руководящих постановлениях    общественные

отношения,    ибо у него     отсутствуют     нормотворческие    функции

(см. А. С. Шляпочников,   Толкование уголовного закона, Гос­

юриздат, 1960, стр. 33—44).

2              См. И. С. Тишкевич,   Являются ли руководящие указания

Пленума Верховного Суда СССР    источником    права,    «Советское

государство и право» 1955 г. № 6.

29

обязательности для неперсонифицированного круга лиц (организаций, органов), само же по себе официальное толкование — это    разъяснение    смысла    юридических

норм1.

А. В. Мицкевич также отрицает за судебными орга­нами право на конкретизацию, считая, что конкретизи­рующая закон деятельность входит в компетенцию лишь правотворческих органов2.

Но наряду с этими взглядами, отрицающими за су­дебной практикой функцию выработки конкретизирую­щих закон правоположений, еще в 40-х годах были вы­сказаны соображения противоположного характера. Правда, разные авторы по-разному раскрывают содер­жание конкретизации, что приводит их к различным, а иногда даже к внутренне противоречивым выводам.

Уже вскоре после издания в 1938 году Закона о судо­устройстве в литературе стал обсуждаться вопрос о юри­дической природе постановлений Пленума Верховного Суда СССР. Было высказано мнение, что эти постанов­ления являются своеобразными нормативными подзакон­ными актами и, следовательно, источниками права3.

Одним из первых авторов, обративших внимание в связи с обсуждением вопроса о природе постановлений (общего характера) Пленума Верховного Суда СССР на то, каким путем вырабатываются им нормативные поло-' жения, была В. И. Каминская. Она указала, что гам про­цесс толкования норм права содержит в себе право­творческие элементы, поскольку толкование раскрывает

1 См. Л. С. Я в и ч, Право и общественные отношения, «Юри­дическая литература», 1971, стр. 88—89. По мнению С. Г. Ткачевой, «устоявшиеся судебные решения, выработанные практикой, дают образец для решения аналогичных дел, однако это не является конкретизацией закона в юридическом смысле». Поэтому надо раз­личать логическую конкретизацию (индивидуализацию) содержания закона при применении его к конкретной ситуации и конкретизацию как правотворческий процесс, субъектом которого могут быть лишь компетентные подзаконные государственные органы (см. С. Г. Т к а-ч е в а, Судебное решение в системе актов применения норм права, «Советское государство и право» 1972 г. № 9, стр. 111).

2              См. «Общая теория советского права», «Юридическая литера­

тура», 1966, стр. 146—147.

3              См.  П.  Орловский,  Значение судебной практики   в разви­

тии советского    права,    «Советское    государство    и право» 1940 г.

№ 8—9; М. М. Исаев,   Судебная практика Пленума   Верховного

Суда СССР как    источник    уголовного    права,    «Ученые    записки

ВИЮН», вып. V, М., 1947, стр.  75—78; М.  Д. Шаргородский,

Уголовный закон, М., 1948, стр. 41.

г

и детализирует положения закона, содержавшиеся в нем до этого лишь в скрытом виде1.

В 1955—1956 годах на страницах журнала «Советское государство и право» развернулась дискуссия о природе руководящих указаний (с 1957 года — разъяснений) Пленума Верховного Суда СССР. Большинство авторов статей и писем, поступивших в редакцию журнала в свя­зи с опубликованием упомянутой статьи И. С. Тишкеви-ча, не согласились с положениями, содержащимися в этой статье, и признали, что в руководящих указаниях имеются правила, конкретизирующие закон, и что поэто­му такие правила следует признать своеобразными под­законными актами2.

В редакционной статье журнала, в которой были под­ведены итоги дискуссии, получило поддержку мнение большинства. Толкование норм права, содержащееся в руководящих указаниях, было признано официальным нормативным толкованием, а сами указания — подза­конными нормативными актами, посредством которых Верховный Суд СССР руководит деятельностью всех су­дебных органов в стране. Было также констатировано, что Пленум нередко издавал новые нормы права, допол­няющие действующее законодательство, но выражалось пожелание, чтобы пробелы в законе в дальнейшем вос­полнялись законодательным  путем3.

2. Отвлекаясь от деталей, отличающих позиции раз* личных авторов, необходимо отметить основные направ­ления в трактовке этого вопроса. Одни авторы исходят из того, что толкование закона неразрывно связано с его конкретизацией, что толкование есть познание закона посредством конкретизации. Другие авторы толкование и конкретизацию рассматривают как различные явления. Наиболее ярко первая точка зрения выражена А. Ф.Чер-

1              См. В.  И.  Каминская,   Роль   Верховного   Суда СССР  в

развитии советского социалистического  права,  «Советское государ­

ство и право» 1948 г. № 6, стр. 36. Еще ранее, в 1946 году, не в свя­

зи с дискуссией о природе руководящих указаний Верховного Суда

СССР,   а   по    другому ' поводу   о   конкретизации    закона    писал

А. А. Пионтковский (см. А. А. Пионтковский,   К методологии

изучения действующего    права,    «Ученые записки ВИЮН», вып. 6,

М., 1946, стр. 42—43).

2              См. «О юридической природе руководящих указаний Пленума

Верховного Суда СССР   (редакционная статья)», «Советское госу­

дарство и право» 1956 г. № 8, стр. 13—15.

3              См. там   же, стр.   17—21.

31

данцевым. По его мнению, конкретизация норм права — важный мыслительный акт, способствующий раскрытию смысла нормы. «Конкретизация как процесс выведения более конкретных положений из более общих норм — это сам процесс толкования и ничего более. Никаких специ­фических мыслительных процессов в ходе конкретизации норм права, кроме процессов толкования, нет». И потому конкретизация — не акт правотворчества, ибо «цель тол­кования—выразить содержание норм права в более де­тальных, развернутых и точных положениях и терминах», а это означает, что акты толкования едины с конкрети­зируемой нормой1. Тем самым, по мнению А. Ф. Чердан-цева, и обосновывается обязательность правоположений, вырабатываемых Пленумом Верховного Суда СССР: «Эти конкретизирующие нормы действуют, являются обязательными постольку, поскольку они суть логическое следствие нормы, сформулированной самим законодате­лем»2.

Ограничивает понятие конкретизации К. И. Комисса­ров. Он связывает конкретизацию лишь с теми нормами, которые уполномочивают суд, руководствуясь указанны­ми в этих нормах общими критериями, принимать само­стоятельные решения по вопросам права. Вслед за Н. Б. Зейдером К. И. Комиссаров считает, что основной формой судебного усмотрения является конкретизация субъективных прав и обязанностей. Но в отличие от Н. Б. Зейдера, полагавшего, что «свою предельную опре­деленность норма права получает в состоявшемся судеб­ном решении»3, К- И. Комиссаров утверждает, что закон не нуждается в уточнении, ибо он достаточно определе­нен, а потому задача суда состоит лишь в том, чтобы точ­но применить закон. Исходя из этого, применение норм права «не следует смешивать с конкретизацией субъек­тивных прав как одной из форм судебного усмотрения»4. Отсюда окончательный вывод: конкретизация нужна только в том случае, если ее предусматривает сам зако-

1              А.  Ф.  Черданцев,  Вопросы толкования советского   права*

стр. 38, 39.

2              Там же, стр. 44.

3              Н. Б. 3 ей дер, Судебное решение по гражданскому делу, М.,

1966, стр. 46.

4              К.   И.    Комиссаро в,    Судебное    усмотрение  в   советском

гражданском процессе, «Советское   государство   и    право» 1969 г,

№ 4, стр, 51.

312,

податель — в остальном суд лишь толкует, уясняет дейст­вительный смысл закона1.

Если А. Ф. Черданцев связывает конкретизацию зако­на с мыслительным процессом толкования2, то М. А. Гур-вич исходит из того, что конкретизация закона представ­ляет собой постоянно углубляющееся познание его истин­ного смысла и содержания, раскрываемого в процессе юрисдикционной деятельности.

По мнению М. А. Гурвича, субъективная конкретиза­ция— это результат познания спорного правоотношения (под объективной конкретизацией нормы М. А. Гурвич понимает объективно существующее правоотношение как результат ее действия). «Но конкретизация,— пишет он,— не направлена на создание правила, хотя бы для данного случая, в ней нет и не должно быть нормотвор-ческих элементов. Это не мешает судебному решению и тем более судебной практике быть важным фактором развития советского права в смысле раскрытия его дей­ствительного смысла и объема, способного изменяться в связи с изменением регулируемых правом обществен­ных отношений»3.

В. В. Лазарев, как и М. А. Гурвич, связывает процесс конкретизации с правоприменительной деятельностью юрисдикционных органов. Толкование, отмечает В. В. Ла­зарев, входит в процесс применения права. Такая дея­тельность направлена на реализацию прав и обязанно­стей субъектов правоотношений.

Присоединяясь к мнению авторов этих строк, В. В. Ла­зарев считает, что конкретизация юридических норм вну­тренне присуща процессу применения права. В. В. Лаза­рев рассматривает конкретизацию применяемой юриди­ческой нормы как творческий процесс и ограничивает ее теми случаями, когда она влечет на основе нормы созда­ние новых положений. «Но в таком случае,— заключает

1              См.   К-   И.   Комиссаров,  Судебное   усмотрение   в   совет­

ском    гражданском, процессе,   «Советское    государство   и    право»

1969 г. JSfe 4, стр. 52.

2              «Задачей    толкования,— пишет   А.    Ф.   Черданцев,— является

раскрытие содержания общего  (нормы права)  применительно к от­

дельному, охватываемому общим   (реальному факту)  через особен­

ное (более  конкретное    суждение   о   содержании   норм    права)»

(А. Ф. Черданцев, Гносеологическая природа толкования права,

«Советское государство и право» 1972 г. N° 11, стр. 109).

3              М. А. Гурвич, О применении советским судом  гражданских

законов, «Ученые записки Всесоюзного юридического заочного инсти­

тута», вып. XVI, М., 1969, стр. 271.

33

3, Заказ   4G38

он,— конкретизация большей частью выходит за преде­лы применения правовых норм, хотя и «обслуживает» деятельность правоприменительных органов»1.

Поэтому В. В. Лазарев разграничивает правоприме­нительные акты, не имеющие своей целью установление правовых норм, и конкретизацию. Судебное толкование в СССР, по его мнению, является только казуальным2, В. В. Лазарев признает и допускает также нормативное толкование, но «было бы крушением принципа законно­сти,— пишет он,— если бы под видом толкования созда­вались новые нормы»3. Правоконкретизирующая же дея­тельность советского суда, получающая все большее при­знание, возможна и необходима в тех случаях, когда «суды привносят в правоприменительный акт (судебное решение) новый элемент (в отличие от толкования пра­ва), новое установление, которое отсутствует в самом нормативном акте, хотя и не выходит за его рамки. Осо­бенно наглядно это проявляется в решениях, основан­ных на нормах с оценочными понятиями («злостность», «тяжкие последствия», «непригодность», «производст­венная необходимость», «уважительные причины» и т. д. и т. п.)».

Взгляды А. К. Безиной во многом совпадают со взгля­дами В. В. Лазарева; они соавторы одной работы4. Одна­ко в своей последней работе, посвященной роли судебной практики в развитии советского трудового законодатель­ства, А. К. Безина уточняет свою позицию относительно обоснования и содержания конкретизации норм права. Она более определенно, чем В. В. Лазарев, обосновывает возможность и необходимость конкретизации теми слу­чаями, когда «законодатель, намеренно неполно уре-

1              В. В. Лазарев, Применение советского права,   изд-во   Ка­

занского университета, 1972, Стр. 271.

2              См. там   же, стр. 60,  100.

3              В.  В.   Лазарев,   Применение   советского   права,    стр.   67.

В другом месте своей работы В. В. Лазарев вынужден «в силу диа­

лектической связи отдельного,    особенного   и   всеобщего» признать

более широкое действие  актов применения правовых норм,  чем то

воздействие, которое имеет место в каждом отдельном   случае. Но

этим, заключает он, не устраняется разница   между   нормативными

актами и актами применения правовых норм (там же, стр. 60—61).

4              См. А. К- Безина,   В. В.  Лазарев,  Правоконкретизирую­

щая деятельность судов   и ее роль   в   развитии   советского права,

«Вопросы социалистической законности в деятельности администра­

тивных и хозяйственных органов», изд-во Казанского университета,

1968.

34

гулировав общественные отношения в норме, молчали­во управомочивает судебные органы заполнить в общем виде закрепленный в законе правовой признак, правовое установление более конкретным содержанием»1. Речь идет об оценочных понятиях, содержащихся в бланкет­ной форме в некоторых правовых нормах, раскрываемых и наполняемых конкретным содержанием судом в его правоприменительной деятельности, например об указа­ниях в законе на «производственную необходимость», «уважительные причины» и т. д.2. Таковы основные на­правления в трактовке понятия конкретизации, осущест­вляемой в процессе правоприменительной   деятельности.

3. Мы не исчерпали всего оттенка мнений о содержа­нии понятия конкретизации, высказанных в юридической литературе3. Но из сказанного видно, что понятие кон­кретизации зачастую трактуется различными авторами по-разному, имеются и противоречивые суждения, что нет должной ясности в соотношении толкования и конкрети­зации.

Прежде всего, само понятие конкретизации раскры­вается различно.

Одни авторы считают, что конкретизация — явление, присущее лишь применению нормы права к конкретному

1              А. К. Безина, Судебная практика и развитие советского тру­

дового законодательства,    изд-во    Казанского   университета,    1971,

стр. 30, 49.

2              См. М. И. Бару,     Оценочные понятия в трудовом законода­

тельстве, «Советское государство и право» 1970 г. № 7, стр. 104—105.

3              См. об этом П. Е. Н е д б а й л о,   Применение советских право­

вых норм, Госюриздат,  1960. П. Е. Недбайло   исходит из того, что

акты толкования «конкретизируют и детализируют   нормы как об­

щие и абстрактные правила для практического    их    осуществления

в общественной жизни», хотя в ходе своих рассуждений он связы­

вает детализацию норм с их толкованием, а конкретизацию с изда­

нием  подзаконных нормативных    актов  (стр. 489). Я. М.  Брайнин

усматривает конкретизацию в уголовном праве главным образом в

уточнении составов преступлений, в развитии содержания норм пра­

ва (см. Я.   М.   Брайнин,  Уголовный   закон   и   его    применение,

«Юридическая литература», 1967, стр. 222, 223). Конкретизацию пра­

вовых норм А. С. Пиголкин связывает   с принятием    руководящих

указаний Пленума Верховного Суда СССР  (см. А. С. Пиголкин,

Толкование нормативных актов в" СССР, Госюриздат, 1962, стр. 141).

См. также В. П. Реутов, Стадии воздействия юридической прак­

тики на развитие    законодательства,    «Правоведение» 1970 г. № 3;

Н. Н. В о п л е н к о,   Акты толкования норм советского социалисти­

ческого права, автореферат канд. дисс, Саратов, 1972; А. С. Ш а б у-

р о в, Формальная определенность права,    автореферат канд. дисС,

Свердловск, 1973, и другие работы.

35

3*

случаю. Никаких правоположений при этом не выраба­тывается; налицо только правильное раскрытие содержа­ния закона, его правильное истолкование как общего правила поведения, обнимающего особенное и отдельное, которое заключено в его гипотезе, диспозиции и санкции, применяемого к данному индивидуализированному отно­шению.

Такая точка зрения логически ведет к отрицанию воз­можности нормативного толкования закона даже высши­ми судебными инстанциями: они в своих решениях, вклю­чая и руководящие разъяснения, лишь отмечают недо­статки, допущенные при применении судами законов, и дают указания о том, как надо правильно толковать за­кон— раскрывать его смысл и содержание (И. Б. Новиц­кий).

Другие авторы допускают нормативное толкование законов высшими судебными инстанциями, т.е. толкова­ние, выражающееся в обобщенных разъяснениях. Однако отсюда также делается заключение, что и при норматив­ном толковании конкретизация — это лишь выведение конкретных положений из более общих норм, т. е. в ко­нечном счете не более как процесс толкования (А.Ф.Чер­данцев).

На этой позиции основано различное понимание неко­торыми авторами связи категорий «толкование» и «кон­кретизация» норм права. Одни считают, что любая кон­кретизация, как индивидуализированная, так и норма­тивная, есть необходимый элемент (момент) толкования, что толкование невозможно без конкретизации (А. Ф. Черданцев). Другие различают толкование и кон­кретизацию, считая, что раскрытие смысла и содержа­ния закона в его рамках, т. е. толкование присуще толь­ко актам применения закона к отдельным отношениям. Конкретизация же закона осуществляется лишь тогда, когда законодатель уполномочивает суд раскрыть тот или иной признак правовой нормы (критерий, оценочное понятие), указанный в ней в самой общей форме, исходя из конкретных обстоятельств дела, из сложившейся си­туации (В. В. Лазарев, А. К. Безина). Тем самым, по мнению В. В. Лазарева, А. К. Безиной, суд самим зако­нодателем уполномочивается на правотворчество, на то, чтобы дополнить, конкретизировать закон, не выходя за рамки оценочного критерия.

Действительно, этот оценочный критерий иногда бы-

36

вает весьма широк. Например, брачно-семейное законо­дательство не предусматривает перечня оснований для расторжения брака, устанавливая лишь, что брак рас­торгается, если судом будет установлено, что дальней­шая совместная жизнь супругов и сохранение семьи ста­ли невозможным (ст. 33 Кодекса о браке и семье РСФСР).

Небезынтересно отметить в связи с этим, что за пе­риод с 1944 по 1969 год Верховный Суд СССР вынес 93 определения по делам о расторжении брака, причем в 45 из них толкованию подвергались «основания растор­жения брака», тогда как за тот же период Верховный Суд СССР вынес всего 17 определений по спорам о де­тях и 20 определений по спорам о разделе имущества между супругами1.

Кроме того, весьма широки по объему содержания и многие оценочные понятия, входящие в уголовно-право­вую норму и т. д.

Однако, с нашей точки зрения, в случае конкретиза­ции оценочных критериев правильнее говорить не о доз­воленном законом правотворчестве суда, а о предостав­лении законодателем суду широкой возможности осуще-влять выработку правоположений. Именно в этом слу­чае особенно видна тесная связь процесса конкретизации с процессом толкования правовых норм.

Как совершенно справедливо отмечает А. Наумов, в использовании оценочных понятий («тяжкие последст­вия») видно стремление законодателя дать должност­ным лицам, применяющим, уголовно-правовую норму, максимальную возможность учета фактических обстоя­тельств конкретного уголовного дела. Судебная практи­ка выработала примерные критерии в зависимости от стоимости похищенного таких оценочных понятий, как мелкое и крупное хищение, хищение в значительных и особо крупных размерах... В ряде случаев конкретиза­цию оценочных понятий осуществляет Пленум Верховно­го Суда СССР и Пленумы Верховных судов союзных республик2.

Наконец, существует мнение (в основном совпадаю­щее со взглядами, высказанными нами выше) о том, что

1 См. С. П. Пелевин, Эффективность права и законодатель­ство а.разводах, «Правоведение» 1971 г. № 3, стр. 98—99.

, 2 См.  А. Наумов, О конкретизации - тяжких последствий  пре­ступного деяния, «Советская юстиция» 1972 г. № И, етр. II.

37

конкретизация закона возможна не только при наличии «оценочных понятий» в законе, но и в других случаях, что это необходимый процесс, связанный с переводом абстрактных положений закона в более конкретные по­ложения, на базе которых решается дело. Однако и при таком понимании конкретизации норм права имеются расхождения в определении того, кто может быть субъек­том конкретизации.

Одни полагают, что конкретизированные положения складываются лишь в процессе решения однородных от­дельных дел и не считают судебной практикой руководя­щие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР (С. И. Вильнянский). Другие признают, хотя и недоста­точно последовательно, наличие конкретизирующих по­ложений только в этих разъяснениях (С. С. Алексеев, А. С. Пиголкин).

Выше мы пришли к выводу, что конкретизация необ­ходима не только тогда, когда суд уполномочен на это законом, но и в тех случаях, когда без нее, без выработ­ки более конкретной нормы, закон не может быть приме­нен. Поэтому нельзя согласиться ни с мнением А. Ф.Чер-данцева о том, что конкретизация представляет собой сам процесс толкования и ничего более, ни с мнением К. И. Комиссарова о том, что конкретизация нужна лишь там, где она предусмотрена самим законодателем. Оба эти автора, различно понимая конкретизацию, сходятся в своих выводах.

Неправ и В. В. Лазарев, полагающий, что конкрети­зация, выражающаяся в создании новых правоположе-■ний, выходит за рамки применения правовых норм.

Если стать на точку зрения упомянутых авторов, то надо прийти к заключению, вопреки многочисленным данным судебной практики, что вырабатываемые ею по­ложения, закрепляемые или даже впервые сформулиро­ванные в постановлениях пленумов Верховных судов, есть лишь акты толкования закона. Логически развивая эту мысль, можно прийти к неверному выводу, что и за­коны, издаваемые на основе ив развитие некоторых основополагающих норм Конституции СССР, являются только раскрытием содержания данных положений — их истолкованием (например,. законодательство о возна­граждении по труду— -ст. 12 Конституции СССР, законо­дательство о праве личной собственности — ст. 10 Кон­ституции СССР).

38

Следует также иметь в виду, что даже авторы, при­знающие за актами, конкретизирующими закон (напри­мер, ведомственными), нормативный характер, отрицают за ними свойство источников права на том основании, что такие акты не создают новой правовой нормы1. Не вдаваясь в обсуждение вопроса о понятии источника права, надо, однако, отметить, что независимо от того, будет или не будет нормативный акт, конкретизирующий закон, отнесен к источникам права, он является подза­конным регулятором определенного вида общественных отношений.

Итак, нельзя согласиться ни с С. И. Вильнянским, не признававшим руководящие разъяснения Пленума Вер­ховного Суда СССР судебной практикой, ни с теми авто­рами, которые полагают, что субъектом конкретизации закона в правоприменительной судебной деятельности могут быть лишь высшие судебные инстанции, главным образом Верховный Суд СССР, ни с авторами, связы­вающими конкретизацию закона с правотворчеством суда на основе оценочных понятий в соответствии с пре­доставленными ему для этого полномочиями, ни, наконец, с теми авторами, которые считают, что судебной практи­кой создаются нормы, выходящие за рамки закона в тех случаях, когда закон отстает от жизни или имеет про­белы.

Основной аргумент противников признания конкрети­зирующих положений (даже тех, кто считает их норма­тивными) состоит в том, что эти положения не являются новыми правовыми нормами, что если бы это было так, законность была бы нарушена.

Поскольку речь идет о юрисдикционной, в особенно­сти о судебной деятельности, ссылаются на ст. 112 Кон­ституции СССР и на то, что нет законов, наделяющих судебные органы правотворческими функциями.

Верно, что конкретизирующие закон правополо-жения не должны быть новыми по отношению к конкре­тизируемому закону в смысле изменения этого закона или противоречия его содержанию. Такие правоположе-ния должны соответствовать общему смыслу закона, его цели; тем не менее они являются, хотя и подзаконными, но новыми положениями нормативного характера и толь-

1 См.,  например,  П.  Е.    Н е д б а и л о,     Применение  советских правовых норм, стр. 355.

39

ко в этом смысле —своеобразными новыми «нормами», поскольку их ранее не было и без них невозможно регу­лировать конкретные отношения, осуществлять право­применительную деятельность. Доказательством тому, поскольку речь идет о правоположениях, вырабатывае­мых судебной практикой, служат многочисленные случаи последующего восприятия этих правоположении зако­ном. Общеизвестно, что многие правоположения, выра­ботанные судебной практикой, были возведены в ранг закона в Основах уголовного судопроизводства, в Осно­вах гражданского судопроизводства, изданных в конце 50-х — начале 60-х годов.

Если бы сформулированные в решениях судебных инстанций конкретизирующие положения не имели нор­мативного характера, стоило ли их вводить в Основы законодательства и в новые кодексы? Зачем, например, в ст. 58 Основ гражданского законодательства ввели норму о том, что нанимателю жилого помещения в доме, при­надлежащем гражданину на праве личной собственно­сти, может быть отказано в требовании о возобновлении договора по истечении срока, когда судом будет установ­лено, что помещение необходимо для личного пользова­ния собственника дома и членов его семьи? Это правило, опирающееся на идею о потребительском характере пра­ва личной собственности на жилой дом, как уже отмеча­лось, было сформулировано Верховным Судом СССР еще в 1940 году и на протяжении 20 с лишним лет явля­лось, по существу, нормой, регулировавшей отношения между наймодателями — личными собственниками жи­лых домов и нанимателями, а в 1961 году было возве­дено в ранг закона. Совершенно ясно, что такое правило было фактическим источником права и до издания и введения в действие Основ гражданского законодатель­ства.

Еще один пример. Исходя из общего смысла закона еще в 1925 году Верховный Суд РСФСР сформулировал норму о неприменимости исковой давности к искам го­сударства по истребованию государственного имущества, эта норма была санкционирована ст. 17 Основ граждан­ского законодательства.

Таким образом, никакого «крушения законности» (че­го опасается В. В. Лазарев) при признании конкретизи­рующих правоположении своеобразными нормами не про­исходит. Судебная практика —составная частыоридиче-

40

ской практики. А юридическая практика, как правильно отметил В. П. Реутов, составная часть процесса правово­го регулирования, одновременно являющаяся «постав­щиком информации» для канала обратной связи между нормами права и общественными отношениями и в ко­нечном счете для восприятия законодателем рекоменда^ ций, выработанных этой практикой1.

4. Вывод о том, что содержанием судебной практики выступает определенный процесс выработки правополо­жении (динамика) и сами правоположения, складываю­щиеся в процессе конкретизации нормы права при ее неоднократном применении по аналогичным делам (ста­тика), получил за последнее время широкое признание в советской юридической литературе.

Например, В. П. Реутов, развивая идеи о наличии определенных стадий (этапов) воздействия юридической практики на содержание правовых норм, пришел к вы­воду, что стадии формирования результатов юридиче­ской практики соответствует особое правовое явление, ко­торое он также именует правоположением. Речь идет, пишет он, «о прообразе будущей правовой нормы, сфор­мулированном практикой правиле»2. Таким образом, В. П. Реутов подчеркивает динамический промежуточ­ный характер правоположении, их значение для после­дующего совершенствования законодательства3.

Весьма подробно рассмотрен вопрос о правоположе­ниях С. С. Алексеевым4.

С его точки зрения, наличие в действующем совет­ском праве правоположении, вырабатываемых судебной практикой,— несомненный факт. С. С. Алексеев связы­вает процессы выработки таких правоположении и их по­следующего воплощения в правовые нормы с одним из объективных свойств права — динамизмом.

Он рассматривает также вопрос о том, насколько су­ществование правоположении, складывающихся в судеб-

1              См. В.  П. Р с у т о и,   Стадии воздействия юридической прак­

тики на развитие законодательства,  «Правоведение»   1970 г. №  3,

стр. 115, 117.

2              В. П. Реутов,   Юридическая практика и развитие законода­

тельства, автореферат канд. дисс, Свердловск, 1968, стр. 10.

3              См. В. П.  Реутов, Стадии воздействия юридической практи­

ки на развитие    законодательства,     «Правоведение»     1970 г. № 3,

стр   118.

4              См.    С.   С.    Алексеев,    Социальная    ценность    права     в

советском обществе, «Юридическая литература», 1971, стр.  135 и ел.

41

ной (юридической) практике, а отсюда и их признание наукой соответствуют требованиям социалистической законности.

С. С. Алексеев приходит к выводу, что если правопо­ложения не выступают новыми нормативными решения­ми, а являются «непосредственным продолжением зако­нов, логическим выводом из их содержания примени­тельно к данным фактическим отношениям», то они и не­избежны, и целесообразны. Им же высказано интересное соображение о том, что правоположения представляют собой специфические правовые образования, являющие­ся «сгустками» социалистического правосознания на грани их перерастания в юридические нормы.

С. С. Алексеев считает, что в постановлениях Плену­ма Верховного Суда СССР эта грань пройдена и право-положения становятся конкретизирующими юридически­ми предписаниями (юридическими нормами), имеющими подзаконный характер.

«Следовательно,— пишет С. С. Алексеев,— конкрети­зирующие нормативные предписания и правоположения, складывающиеся в ходе судебной (юридической) практи­ки, являются лишь результатом нормативного или казу­ального толкования общих норм социалистического пра­ва, в том числе и заложенных в них принципов»1.

В целом точка зрения С. С. Алексеева о роли и месте судебной практики представляется верной и соответст­вующей тенденциям развития советской правовой систе­мы. Однако отдельные и весьма важные его соображе­ния вызывают существенные возражения.

Представляется, что, наделяя правоположения, содер­жащиеся в руководящих разъяснениях Пленума Верхов­ного Суда СССР, характером правовых норм, С. С. Алек­сеев не учитывает, что эти правоположения не обладают всеми признаками, которые объективно присущи норме права.

Другие авторы тоже признают наличие в советской правовой системе правоположений. Они согласны с тем, что судебная практика как результат судебной деятель­ности по применению и толкованию правовых норм вы­является в форме определенных положений, выработан-

1 С,  С. Алексеев,   Социальная  ценность  права в  советском обществе, стр. 141.

4?

йУх путем более или менее длительного и единообраз­ного применения закона  (А.  К. Безина)1.

Аналогичных взглядов придерживается и В. В. Ла-зарев2.

Оба этих автора полагают, что любое звено судебной системы, в том числе и районный суд, решая конкретное дело, может создавать правоположение путем вынесения решения по конкретному делу3.

В. В. Лазарев идет еще дальше, считая, что «любое действующее решение одного суда в известном смысле должно связывать решение другого». Он же полагает, что «нельзя считать вполне нормальным явлением такое положение дела, когда суд фактически руководствуется казуальным разъяснением, но в решении умалчивает об этом»4.

Соглашаясь с наличием в советской правовой системе правоположений, А. Ф. Черданцев считает необходимым вскрыть их относительно самостоятельную природу5. Он отмечает, что этот термин многозначен и обозначает раз­личные по своей семантико-юридической природе явле­ния. В свою очередь к правоположениям он относит нор­мы о нормах, суждения о содержании норм права и оценки.

Необходимо отметить, что существуют и иные точки зрения о роли и месте правоположений в советской пра­вовой системе6.

Уже этот краткий обзор работ, появившихся в совет­ской юридической литературе за последнее время7 по во­просу о правоположениях,   показывает,    что   советская

1              См. А. К- Безина, Судебная практика и развитие советско­

го  трудового законодательства, стр.  11.

2              См. В. В. Лазарев, Применение советского права.

3              «Эти  положения,   как    мнение    соответствующего    судебного

органа о применяемом законе, могут вырабатываться всеми судебны­

ми инстанциями, начиная  с районных    народных    судов»,— пишет

А. К. Безина  («Судебная практика и развитие советского трудового

законодательства», стр. 12).

4              В. В. Лазарев, Применение советского права, стр. 103,  104.

5              См. А. Ф. Черданцев, Вопросы толкования советского пра­

ва, стр. 44—45.

6              См., например, С. Г. Ткачева, Общие и конкретные нормы

в советском праве, «Теоретическая конференция аспирантов. Тезисы

докладов», М., 1970, стр. 11.

7              Следует в связи   с   этим    отметить статью Н,  Н.  Вопленко

«Официальное толкование   и    конкретизация   советских   правовых

норм» в сб. «Вопросы теории государства и права» (Саратов, 1971).

40,

юридическая наука действительно открыла в правовой области весьма характерное и специфическое для совет­ской правовой системы объективное правовое явление и приступила к его тщательному изучению1.

Аналогия закона и права и судебная практика

1. Аналогию закона и аналогию права, допускаемую законом либо прямо, либо молчаливо для многих отрас­лей советского права (за исключением уголовного пра­ва), не следует смешивать с охарактеризованным выше процессом конкретизации законодательства. В послед­ние годы советская юридическая литература обогатилась рядом исследований о природе аналогии закона и права.

Как известно, о пробеле в праве можно говорить лишь тогда, когда отношения, подлежащие по своей при­роде правовому регулированию, действующими нормами права не охвачены. Это устанавливается самим законо­дателем (ст. 12 Основ гражданского судопроизводства) или такой вывод вытекает из самого смысла и содержа­ния общественных отношений. Пробелы в праве суще­ствуют потому, что законодатель не смог или не сумел при издании закона объять все отношения, которые не­обходимо было закрепить этим законом, или потому, что возникли новые отношения, не урегулированные зако­ном, хотя они должны быть включены в сферу правового регулирования.

Пробелов в праве нет, когда определенный круг обще­ственных отношений вообще не нуждается в правовом регулировании. Нет пробелов и в том случае,    если для

1 В юридической литературе зарубежных социалистических стран также осуществляется интенсивный анализ этого явления. Можно, например, указать па работу польского ученого А. Подгу-редкого «Очерк социологии права» («Прогресс», 1974), в которой сделан весьма спорный, но интересный вывод о специфической роли судебной правовой подкультуры в реализации правовых норм. На основе конкретно-социологических исследований А. Подгурецкий приходит к выводу о наличии специфической правовой подкультуры судей, которая в ряде случаев модифицирует применение правовых норм в судебной деятельности. Интересные работы о роли судебной практики появились и в других социалистических странах.

44

юридического решения   вопроса,    охватываемого общей нормой, возможна ее конкретизация и детализация1.

Однако авторы, писавшие об аналогии, не единодуш­ны в своем анализе и определении этого понятия. Отсю­да различные выводы о месте и роли аналогии в совет­ской правовой системе.

По мнению большинства авторов, применение анало­гии закона или аналогии права судом при разрешении конкретного дела (ст. 12 Основ гражданского судопроиз­водства) как акт, базирующийся на применении сходно­го закона или общих начал и смысла соответствующей отрасли советского законодательства, не означает, что суд в таких случаях создает для себя новую правовую норму, руководствуясь которой и решает данное дело. Применяется сходный закон, значит, это обычный право­применительный акт. Такова, например, позиция К. И. Ко­миссарова, который считает, что «аналогия является спо­собом восполнения пробелов не в законе, а в круге фак­тов, в круге общественных отношений, подлежащих пра­вовому регулированию. Аналогия есть правопримени­тельный и ни в коем случае не правотворческий про­цесс». К. И. Комиссаров исходит из того, что восполнить пробелы в законе может лишь сам законодатель2.

При различии некоторых доводов и аргументации, определяемом иным подходом к раскрытию содержания правоприменительной деятельности, близки к этому вы­воду В. В. Лазарев, А. К< Безина и А. С, Пиголкин, пи­савшие в последние годы об аналогии права    и закона.

По мнению В. В. Лазарева, пробелы в праве судом не восполняются,    а преодолеваются,   восполнить    (устра-

1              См. об этом П. Е. Н е д б а й л о,  Применение советских право­

вых норм, стр. 455;    С. С. Алексеев,   Общая теория социалисти­

ческого  права,  вып. 4,   стр.  52—53;  В. В. Лазарев,   Применение

советского права, стр. 106—124; А. С. Пиголкин,  Обнаружение и

преодоление пробелов    в праве,    «Советское    государство и право»

1970 г. № 3, стр. 49—50; А. К- Безина, Судебная практика и раз­

витие советского трудового законодательства, стр. 79—80.

2              См. К. И. Комиссаров, Судебное усмотрение в советском

гражданском    процессе,    «Советское    государство и право»   1969 г.

№ 4, стр. 55. Еще ранее, в  1957 году, такой    взгляд    на аналогию

права  был  высказан А. В.   Рыбиным. По его мнению,  недопустимо

считать    применение    аналогии     права     судом    правотворчеством,

(А.    В.    Рыбин,    Вид    и    структура    правовых    норм,    «Ученые

записки Пермского государственного университета»,    т. XV, вып. 3,

«Юридические науки», Пермь, 1957, стр. 45).

45

йить) пробелы может только законодатель. Повсемест­ное распространение, по его выражению, в литературе утверждения об аналогии как способе восполнения про­белов в ходе применения права является некритическим перенесением в советскую науку буржуазной теории, признающей правотворческую роль суда1. Примерно тех же взглядов придерживается А. К. Безина. При при­менении аналогии закона и права судом, отмечает она, не создается новой нормы права, а лишь применяется сходная норма или общие принципы отрасли права2.

Равным образом и А. С. Пиголкин, правда с некото­рыми колебаниями и отступлениями, приходит к тому же заключению, т. е. к утверждению, что восполнить пробел может только законодатель3. Отступление же А. С. Пи-голкина от той категорической позиции, которую, напри­мер, занимает К- И. Комиссаров, состоит в утверждении, что при применении аналогии права «исполнитель как бы создает в своем сознании общее правило для решения соответствующей категории дел и решает рассматривае­мое дело на основе этого правила (в условном смысле)»4. Впрочем и В. В. Лазарев признает, что пленумы Верхов­ных судов при обнаружении пробелов в праве временно предварительно их восполняют до решения вопроса о судьбе пробелов законодательным органом5.

2. Такое признание, свидетельствующее об отступле­нии от занятой ранее названными авторами решитель­ной позиции о природе аналогии, весьма знаменательно.

В этом отступлении, на наш взгляд, и устанавливает­ся истина. В самом деле. Если правоприменительный орган «создает в своем сознании общее правило» для решения дела, если Верховные суды временно воспол­няют пробелы, значит аналогия закона (а тем более аналогия права) предполагает правотворческий акт, субъектом которого является правоприменительный орган. Этот орган, опираясь на сходство   отношения, не

1              См. В. В. Лазарев, Применение советского права, стр. 107,

132—133; его   же, Пробелы в праве и пути их устранения, «Юри­

дическая литература», 1974.

2              См. А. К. Безина, Судебная практика и развитие советского

трудового законодательства, стр. 82.

3              См. А. С. Пиголкин,  Обнаружение и преодоление пробелов

в праве, «Советское государство и право» 1970 г. № 3, стр. 57.

4              Т а м  же.

5              См. В. В. Лазарев, Пробелы в праве и пути их устранения,

стр. 159.

46

г

урегулированного правовой нормой, с отношениями, уре­гулированными другой нормой, создает для решения дела новую норму, в которой имеются и сходные с действую­щей нормой и отличные от нее черты.

Следовательно, применяется не действующая норма (если бы это было так, не существовало бы проблемы), а другое, хотя в какой-то мере и сходное, правило. Такое правило, хотя бы оно было создано только для данного случая, существует, иначе не было бы правопри­менительного процесса — подведения частного случая под общую меру должного или возможного поведения. Поэтому надо признать, что пробел в законе преодо* левается не путем подведения не урегулированной нор­мой права ситуации под сходную норму, а путем созда­ния судом по аналогии с ней другой нормы, на основе которой и выносится решение. Возражения против такой концепции, основывающиеся на том, что решение дела по аналогии закона не может служить образцом для ре­шения аналогичных дел, бьют мимо цели. Ведь решение суда по советскому праву не является прецедентом, оно, как уже отмечалось, может быть использовано лишь в качестве прецедента толкования.

Независимо от того, какая конструкция кладется в основу применения аналогии закона, ни у кого не вызы­вает сомнения, что в этом случае речь действительно идет о преодолении пробела путем такой аналогии.

3. Сложнее обстоит дело с аналогией права, т. е. с решением не урегулированного законом отношения на основе общих начал и смысла данной отрасли законода­тельства. Ведь речь идет о том, чтобы из общих принци­пов, лежащих в основе данной отрасли права, вывести правило для решения дела. Не случайно выражается сомнение в том, что принципы права сами по себе могут регулировать поведение людей1. Такое регулирование должно быть опосредствовано нормами права. В. В. Ла­зарев, например, приходит к заключению, что аналогия права не есть аналогия в собственном смысле слова, что следовало бы говорить лишь об аналогии закона2.

Среди цивилистов распространено мнение, что ст. 4 Основ гражданского законодательства предусматривает

1              См. об этом И. С.   Самощенко,   О нормативно-правовых

средствах  регулирования поведения  людей,   «Правоведение»  1967 г.

№ 4, стр. 36.

2              См. В. В. Лазарев, Применение советского права, стр. 138.

Ш

Г

аналогию права1. Мы полагаем, что эта статья имеет в виду не аналогию права: она предоставляет гражданам и организациям возможность порождать своими дейст­виями гражданские права и обязанности, хотя и не пре­дусмотренные законом, но не противоречащие общим на­чалам и смыслу гражданского законодательства. Такие действия признаны законом юридическими фактами, если они подпадают под тот оценочный критерий, кото­рый заключен в понятии общих начал и смысла законо­дательства. Суд, когда возникнет спор, лишь проверяет, соответствует или не соответствует этому оценочному критерию возникшее на основе данных действий право­отношение. Только в этом смысле следует учитывать роль суда, определенную для него ст. 12 Основ граждан­ского судопроизводства.

Поэтому нам представляется ошибочным утвержде­ние, что ст. 4 Основ гражданского законодательства «исходит из того, что гражданские права и обязанности могут порождаться общими началами гражданского за­конодательства»2. Эти права и обязанности возникают из действий граждан и организаций, не противоречащих указанным смыслу и началам, ибо закон обеспечил гражданам и организациям свободу в совершении таких действий, считает их юридическими фактами при усло­вии соблюдения общих принципов, характеризующих данную отрасль законодательства.

. Следует прийти к выводу, что говорить о применении аналогии права можно лишь тогда, когда закон не упол­номочивает в прямой форме кого-либо на создание своими действиями по своему усмотрению правоотноше­ний; это можно утверждать, когда несмотря на отсутст­вие такого разрешения возникают не предусмотренные законом отношения, подлежащие включению в сферу правового регулирования.

В заключение еще раз надо подчеркнуть, что суд, применяя аналогию, создает норму как основу решения дела для данного конкретного случая, сходную с другой нормой, при применении аналогии закона или норму, опирающуюся на общие принципы, при применении ана­логии права. Если применяемое судом положение стано-

вится правилом, которым руководствуются другие суды при разрешении таких же споров, и если это правило воспроизводится в постановлениях пленумов Верховных судов или первоначально формулируется ими и данным правилом руководствуются суды в своей деятельности, то нет никаких оснований отрицать тем самым в этой спе­циальной области правотворческое значение судебной практики. Можно было бы привести много примеров, взятых из руководящих разъяснений пленумов Верхов­ных судов, определений их коллегий по гражданским делам. Ограничимся лишь одним ярким примером, став­шим классическим.

Имеется в виду известное определение Судебной кол­легии по гражданским делам Верховного Суда СССР по делу Марцинюка, вынесенное в 1940 году. В этом опре­делении было постановлено, что вред, причиненный по­терпевшему в результате его добровольных действий по охране социалистической собственности, подлежит воз­мещению. Коллегия сослалась при этом на ст. 131 Кон­ституции СССР, обязывающую граждан беречь и укреп­лять общественную социалистическую собственность1. Вслед за этим определением в последующие годы был вынесен ряд решений, удовлетворивших требования граждан и их иждивенцев, пострадавших при спасении ими общественной собственности от пожаров и иных бед­ствий.

Эта практика была воспринята законодателем, стала законом, составляющим содержание гл. 13 разд. III Основ гражданского законодательства (ст. 95) и соответ­ствующих глав гражданских кодексов союзных рес­публик.

О расширительном и ограничительном толковании закона

Нет достаточного единства в советской правовой нау­ке и по поводу объема и содержания понятий расшири­тельного толкования и ограничительного толкования. Среди большинства представителей отраслевых юриди­ческих наук распространено мнение,   что   надобность в

4   Згзказ   4638

1              См., например,   «Советское гражданское право»   (учебник для

юридических  институтов    и факультетов),    т.   1, изд-во ЛГУ, 1971,

стр. 51.

2              В.  В.  Лазарев, Применение советского  права,  стр.   141.

48

1 См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР. 1940 год», М., 1941, стр. 224—225.

49

таком толковании возникает в тех случаях, когда словес­ный смысл нормы уже или шире ее действительного со­держания. Распространительное или ограничительное толкование устраняет недостатки грамматической фор­мы, искажающей действительный смысл закона. Мы присоединяемся к этому мнению.

Например, в ранее действовавшем Кодексе законов о браке, семье и опеке была норма, обязывавшая детей доставлять содержание своим нуждающимся и нетрудо­способным родителям. Ясно, что такую обязанность мог­ли выполнить не малолетние, а взрослые дети, имеющие заработок или иное имущество.

Но существует и иной взгляд на проблему (расшири­тельного и ограничительного толкования закона. Этот взгляд у цивилистов во время действия Гражданского кодекса РСФСР 1922 года находил свое подкрепление и поддержку в ст. 5 Вводного закона, допускавшей распро­странительное толкование ГК в случае, когда этого тре­бует охрана интересов рабоче-крестьянского государст­ва и трудящихся масс. Такая норма была в то время оправдана, потому что Гражданский кодекс был издан в начальный период проведения новой экономической по­литики и допускал в определенных рамках частное пред­принимательство и частную торговлю.

В новых гражданских кодексах никаких ссылок на распространительное толкование нет. Однако есть сто­ронники допущения расширительного и ограничительного толкования норм права в более широком смысле, чем тот, который определяется целью приведения текста нормы в соответствие с ее действительным логическим содержа­нием.

Так, А. К. Безина, правильно отмечая, что необходи­мость распространительного (расширительного) толко­вания вытекает из недостатков формы закона, законода­тельной техники1, приводит, однако, в подтверждение этой мысли иллюстрации из практики применения норм трудового права, выходящие, на наш взгляд, за рамки распространительного толкования. Так же обстоит дело и с приводимыми ею примерами ограничительного толко­вания. А. К. Безина наряду с названным обстоятельст­вом, порождающим расширительное или   ограничитель-

1 См. А. К. Безина, Судебная практика и развитие советского трудового законодательства, стр. 60, 88.

59

ное толкование, указывает вслед за П. Ё. Медбайло й йа второе основание такого толкования — это изменившаяся обстановка, расширившая или сузившая круг юридиче­ски значимых   фактов, отвечающих критериям  нормы1.

Позиция П. Е. Недбайло приемлема, поскольку оха­рактеризованные им факты охватываются общим смыс­лом нормы, но едва ли в таком случае следует говорить о расширительном или ограничительном толковании. Иллюстрации же, приведенные А. К. Безиной, как пред­ставляется, не подтверждают, а скорее опровергают эту мысль.

Так, Верховный Суд СССР, учитывая п. 20 Типовых правил внутреннего распорядка от 18 января 1941 г., установивших применение мер дисциплинарного взыска­ния к нарушителям трудовой дисциплины, указал, что увольнение по п. «г» ст. 47 КЗоТ 1922 года может со­стояться лишь при наличии предварительно наложенных на работника дисциплинарных взысканий. По мнению А. К. Безиной, это ограничительное толкование п. «г» ст. 47 КЗоТ2. Представляется, что в данном случае не было ограничительного толкования, была лишь учтена подзаконная, изданная компетентным органом норма, в соответствии с которой и стала применяться ст. 47 КЗоТ. Доказательством тому является ст. 17 ныне действующих Основ законодательства о труде Союза ССР и союзных республик, в которых эта норма была воспринята.

Во втором примере (расширительного толкования), приведенном А. К. Безиной, как нам кажется, также нет подлинно расширительного толкования в смысле приве­дения семантики нормы с действительным ее содержа­нием или даже в том, как трактует расширительное или ограничительное толкование П. Е. Недбайло. Речь идет о распространении судебной практикой льгот при уволь­нении по сокращению штатов на круг лиц, которые не предусмотрены соответствующим нормативным актом, хотя в этом акте круг лиц, пользующихся льготами, опре­делен исчерпывающе и в категорической форме3. Это не расширительное толкование,   а распространение  нормы

1              См. П. Е. Недбайло, Применение советских правовых норм,

стр. 440; А. К- Безина,   Судебная практика и развитие советского

трудового законодательства, стр. 60.

2              См. А. К- Безина, Судебная практика и развитие советского

трудового законодательства, стр. 66—66.

3              См. т а м   ж е, стр. 67.

на лиц, ею не предусмотренных. В лучшем случае здесь можно говорить об аналогии закона, а еще точнее, о фак­тическом правотворчестве суда. Это также не конкрети­зация закона, ибо круг лиц, на которых он распространя­ется, определен совершенно точно. Такой распространи­тельный акт суда, может быть, и целесообразен, но нару­шает принцип законности1.

Расширительное и ограничительное толкование—не столько метод, сколько результат, итог познания смысла правовой нормы. И только при таком подходе можно го­ворить об использовании расширительного и ограни­чительного толкования в процессе конкретизации за­кона.

Формы судебной практики

1. Рассмотрение роли судебной практики в советской правовой системе было бы весьма неполным без анализа вопроса о формах судебной практики, т. е. о том спосо­бе выражения, который позволяет правоположениям, вы­рабатываемым судебной практикой, существовать в объективированном виде.

Формы судебной практики следует отличать от форм права, т. е, от тех исторически   сложившихся   способов •выражения волн господствующего класса, которые обус-       -ловлены всем ходом общественно-экономического и поли-     » тического развития. При этом следует иметь в виду, что право выступает как форма по отношению к экономиче­скому, социальному, информационному содержанию, и в то же время право   как относительно   самостоятельное явление имеет   свою   собственную   форму — различные способы объективирования государственной воли.

Говоря о формах судебной практики, которые обус­ловлены специфическими юридическими закономерности-

1 В. В. Лазарев не идет так далеко в интерпретации расшири­тельного и ограничительного толкования и придерживается более правильной и соответствующей реальному содержанию рассматри­ваемых понятий позиции. Основное, отмечает он, это познание истинной воли законодателя; распространительное и ограничительное толкование допускается лишь в том случае, если словесный смысл нормы не выражает подлинной воли законодателя («Применение советского права», стр. 83—85).

52

ми, мы хотим показать и подчеркнуть лишь то обстоя­тельство, что и судебная практика как объективное пра­вовое явление выступает в определенных, устойчивых, вполне уловимых формах.

Такой подход имеет и большое практическое значе­ние, ибо четкое различие всех форм судебной практики позволяет успешно осуществлять ее систематизацию. Под систематизацией судебной практики следует пони­мать справочную работу по учету судебной практики в ее различных формах, сосредоточение по определенной системе в одном подразделении (в судах, в прокурату­ре, научных или других учреждениях) документов, отра­жающих руководящие разъяснения, определения или по­становления судебных органов. Классификация этих до­кументов по определенной системе, т. е. определенное накапливание устоявшихся правовых положений, выра­женных в различных формах, способствует улучшению правоприменительной деятельности.

Формы судебной практики есть то объективирован­ное воплощение, которое приобретают определенные сто­роны судебной деятельности, связанные с конкретиза­цией правовых норм в процессе их применения. Эту за­висимость между процессом конкретизации и способом его объективирования необходимо раскрыть, ибо после того, как выявлена зависимость формы от содержания, важно установить, почему данное содержание выражает­ся в данной, а не в иной форме1.

С нашей точки зрения, следует различать судебную практику, объективированную, во-первых, в руково­дящих разъяснениях, которые дают Пленум Верховного Суда СССР и пленумы Верховных судов союзных рес­публик судам по вопросам применения законодательства при рассмотрении судебных дел, и, во-вторых, в принципиальных решениях2 по конкретным делам судов разных уровней.

Эти разные способы (формы) выражения судебной практики, разумеется, тесно взаимосвязаны (например, руководящие разъяснения могут базироваться и на прин-

1              См. об этом С. Н.   Братусь,   О предмете советского граж­

данского права,   «Советское    государство    и   право»    1940 г. № 1,

стр. 38.

2              Решение здесь понимается в широком    смысле слова  как по­

становление, определение и т. д.

53

цйпиальных решениях по конкретный делам), но в то же время различаются между собой как по уровню конкре­тизации правовых норм и по степени обязательности, так и по некоторым иным признакам.

2. Руководящие разъяснения. Руководящие разъясне­ния Пленума Верховного Суда СССР    и пленумов Вер­ховных судов союзных республик   представляют собой наиболее характерный для советской правовой системы способ выражения судебной практики.   Только за пяти­летний период    полномочий   Верховного    Суда   СССР (1967—1972 гг.) было принято 64 постановления по наи­более важным вопросам судебной деятельности. Руково­дящие разъяснения были даны Пленумом   по примене­нию законодательства о труде, о браке и семье; по во­просам авторского права, по делам, в которых одной из сторон выступает колхоз, о лесонарушениях и по другим категориям гражданских   дел.   В области   применения уголовного законодательства руководящие разъяснения Пленума BepxoiBHoro Суда СССР затрагивали такие во­просы судебной практики, как борьба с хищениями со­циалистической собственности,   хулиганством,   вовлече­нием несовершеннолетних в преступную или иную анти­общественную деятельность, борьба    с рецидивной пре­ступностью, выпуском недоброкачественной, нестандарт­ной и некомплектной   продукции,   нарушениями правил охраны природы и другими видами правонарушений. '    Оставляя в стороне все иные аспекты    руководящих разъяснений и рассматривая их только как форму объек­тивирования судебной практики, подчеркнем, что имен­но в этой ее форме с наибольшей полнотой проявляются все закономерности, которые присущи процессу конкре­тизации правовых норм.

Руководящие разъяснения содержат положения, кон­кретизирующие и детализирующие в рамках закона пра­вовые нормы. Они носят руководящий характер, т. е. ими обязаны руководствоваться все иные звенья судебной системы при решении соответствующих вопросов. Форму­лировка п. «в» ст. 9 Положения о Верховном Суде СССР1 (и соответствующих статей законов союзных рес­публик о судоустройстве) о руководящем характере разъяснений Пленума Верховного   Суда    СССР позво-

 См. «Ведомости Верховного Совета СССР» 1957 г. № 4, ст. 85.

54

ляет утверждать, что руководящие разъяснения являют^ ся подзаконными нормативными актами1.

С нашей точки зрения, для усиления нормативного характера этих разъяснений следует, как уже отмеча­лось, принять правило, в силу которого несоответствие решения или приговора суда руководящему разъясне­нию является безусловным основанием для отмены или изменения такого решения или приговора.

Но, разумеется, уже и сейчас, поскольку существует практика отмены или изменения несоответствующих ру­ководящим разъяснениям решений и приговоров, имеют­ся основания для трактовки руководящих разъяснений как подзаконных нормативных актов, ибо эти разъясне­ния также носят общий характер и обязательны для су­дебных органов в силу специфики судебной деятельно­сти. Потому мы и рассматриваем руководящие разъясне­ния как определенную форму выражения судебной прак­тики.

Подчеркнем, что о нормативности руководящих разъ­яснений свидетельствуют и факты внесения изменений и дополнений в действующие руководящие разъяснения, так как в противном случае можно было бы еще раз разъяснить, напомнить, указать на ошибки судов, и этим дело бы ограничилось. То обстоятельство, что руководя­щие разъяснения определяют меру поведения судебных органов и в силу специфики судебной деятельности меру поведения неперсонифицированных участников общест­венных отношений, опосредуемых судебной деятель­ностью, свидетельствует о 'нормативном характере этих актов.

В итоге надо прийти к выводу, что хотя в Положении о Верховном Суде СССР не раскрывается юридическая природа руководящих разъяснений его Пленума по во­просам применения законодательства (п. «в» ст. 9 Поло­жения), но анализ этих разъяснений подтверждает пра­вильность вывода об их нормативном характере. Было бы целесообразно с учетом особенностей этих правопо-ложений, отличающих их от норм    закона,   дополнить

1 Отметим, что, пока в юридической науке идут споры о том, можно ли считать руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР подзаконными нормативными актами, в «Бюллетене нормативных актов министерств и ведомств СССР» эти постановле­ния публикуются именно как нормативные акты (см. «Бюллетень нормативных актов министерств и ведомств СССР» 1972 г. № 5),

55

соответствующей характеристикой руководящих разъяс­нений Положение о Верховном Суде СССР.

В связи с нормативным характером руководящих разъяснений (в указанном выше смысле) возникла по­требность в определенной систематизации и даже коди­фикации этих разъяснений.

Идею о необходимости и важности кодификации ру­ководящих разъяснений Пленума Верховного Суда СССР высказал Г. 3. Анашкин. Он отметил,' что приня­тие нового постановления Пленума Верховного Суда СССР о судебной практике условно-досрочного освобож­дения от наказания вызывается необходимостью, с одной стороны, кодифицировать руководящие разъяснения, данные по этому поводу Пленумом в 1961, 1963, 1965 и 1970 годах, а с другой стороны, ответить на новые во­просы, вызывающие затруднения в работе судов1. Такой акт, консолидирующий ранее данные разъяснения, был принят2.

Процесс консолидации руководящих разъяснений за­тронул и другие вопросы. В частности, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государст­венного и общественного имущества» были кодифициро­ваны четыре ранее данных разъяснения по применению законодательства об ответственности за хищения госу­дарственного и общественного имущества3.

Но точнее во всех этих случаях говорить не о кодификации, а о консолидации ранее изданных актов о судебной практике. Такой подход к систематизации судебной практики облегчает практическим работникам применение праваположений, содержащихся в разъяс­нениях Пленума.

Руководящие разъяснения— это обобщенная судеб­ная практика, это учет, как правило, правоположений, сложившихся в ходе применения правовых норм по мно­гим делам. Иногда в указанном смысле говорят, что ру­ководящие разъяснения представляют собой   вторичную

1              См.     «Бюллетень    Верховного   Суда   СССР»    1971 г.   № б,

стр. 5—6.

2              См. постановление № 9  Пленума  Верховного Суда СССР от

19 октября  1971 г. «О судебной практике условно-досрочного осво­

бождения осужденных от наказания и замены неотбытой части на­

казания более мягким» (там   же, стр. 19—25).

3              См. «Бюллетень Верховного Суда СССР»  1972 г. № 4, стр. 9,

судебную практику. Вместе с тем в практике Верховного Суда СССР возникла и такая специфическая форма, как придание силы руководящего разъяснения принципиаль­ным постановлениям по конкретным делам. Например, постановлению от 30 ноября 1962 г. по конкретному делу Таланова (в котором решались вопросы применения ст. 16 Закона об уголовной ответственности за воинские преступления в случае нарушений военнослужащими при некоторых обстоятельствах правил вождения или эксплу­атации боевых, специальных или транспортных машин) была придана сила руководящего разъяснения Пленума Верховного Суда СССР. Пленум в своем постановлении по этому делу прямо указал (.п. 3): настоящему поста­новлению придать силу руководящего разъяснения1.

Представляется, что, придавая принципиальным по­становлениям по конкретным делам силу руководящих разъяснений, Пленум может существенно усилить значе­ние таких постановлений, устранить случаи разнобоя в судебной практике.

Оценивая в целом значение руководящих разъясне­ний как формы выражения судебной практики, можно прийти к выводу о большой перспективности этой фор­мы, об объективных условиях ее существования и разви­тия, о необходимости усиления ее значения путем даль­нейшего совершенствования правовых актов, регламен­тирующих ее функционирование.

3. Решения по принципиальным конкретным делам* Не менее важное значение в советской правовой систе­ме имеют принципиальные решения судов по конкрет­ным делам. Эти решения при соответствующих условиях также становятся формой выражения судебной прак­тики.

В советской юридической литературе проанализиро­ваны эти условия2. И хотя авторы соответствующих ра-

1              См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1962 г. № 6, стр. 32—

35. В настоящее время пп. 2 и 3 постановления Пленума Верховного

Суда СССР от 30 ноября 1962 г. по делу Таланова признаны утра­

тившими силу  (см. «Бюллетень  Верховного    Суда    СССР»   1973 г.

№ 3, стр. 16).

2              См. С. П. Вильнянский,    К вопросу об источнике совет­

ского  права, «Проблемы   социалистического права»  1939 г.  № 4/5;

его  же,   Значение судебной практики в гражданском праве, «Уче­

ные труды ВИЮН», вып. IX; И. Б. Новицкий,   Источники совет­

ского гражданского права; В. И. Каминская,    Роль Верховного

Суда СССР в развитии советского социалистического права, «Совет-

57

бот придерживаются различных взглядов на роль судеб­ной практики в советской правовой системе, все они под­черкивают, что для обеспечения единства и законности судебной практики большое значение имеют принципи­альные постановления и определения высших судебных органов по конкретным делам. Отдельные судебные разъяснения закона, даваемые Верховным Судом СССР к Верховными судами союзных республик и опублико­ванные в печати, оказывают серьезное влияние на при­менение закона другими судами при рассмотрении ана­логичных дел.

Каждое постановление Президиума Верховного Судг. РСФСР по конкретному делу, как отмечают многие практические работники, тщательно изучается .нижестоя­щими судами, так как оно ориентирует их на правильное применение законодательства при рассмотрении отдель­ных категорий судебных дел. В ряде постановлений от­ражаются важные, принципиальные и спорные вопросы, возникающие в судебной практике1.

Такая роль принципиальных постановлений и опре­делений высших судебных органов по конкретным делам позволила, что уже отмечено выше, обозначить их как своеобразные прецеденты судебного толкования право­вой нормы.

Отличие такого прецедента от судебного, по нашему мнению, заключается в том, что судебный прецедент ве­дет к созданию судами новой нормы права (это, как из­вестно, исключено в советской правовой системе), пре­цедент же толкования связан с разъяснением уже суще­ствующей нормы права, с выработкой определенного, «устоявшегося» положения о применении нормы права по аналогичным делам. Такое положение становится об­щеизвестным, учитывается судами при разрешении уго­ловных и гражданских дел, способствует улучшению су­дебной деятельности.

ское государство и право» 1948 г. № 6; А. А. П и о и т к о в с к и й, Вопросы Общей части уголовного права в практике судебно-проку-рорских органов, Госюриздат, 1954; Т. Н. Добровольская, По­нятие надзора за судебной деятельностью судов и его значение для улучшения работы органов советского правосудия, «Ученые записки ВНИИСЗ», вып. 1 (18), М., 1964; В. В. Лазарев, Применение советского права, и многие другие работы.

I См. «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1972 г. № 7, стр. 1,

58

На наш взгляд, именно о прецедентах толкования шла речь в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 30 июня 1964 г. «О мерах по улучшению систематиза­ции законодательства и судебной практики в судебных органах». В этом постановлении Пленум предложил си­стематизировать и учитывать в судебной деятельности не только руководящие разъяснения, но и решения судов по вопросам, имеющим принципиальный характер. Пле­нум указал также, что к разнобою в судебной практике ведет вынесение судами «разных решений по аналогич­ным делам»1.

По существу, о прецедентах толкования идет речь и в п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 7 апреля 1972 г. «О работе Президиума Верховного Суда РСФСР». В этом пункте сказано, что следует «прини­мать меры к правильному и единообразному разреше­нию принципиальных и спорных вопросов судебной прак­тики, возникающих в судебных коллегиях и судебных составах Верховного Суда РСФСР»2.

Прецедент толкования способствует раскрытию смыс­лового значения правовой нормы, ее конкретизации и детализации в процессе неоднократного применения нор­мы по аналогичным делам.

Являясь образчиком правильного применения нормы права, прецедент толкования в силу своей убедительно­сти, информационного характера, неоднократного приме­нения получает общеизвестность, устойчивость и учиты­вается в судебной деятельности при применении нормы права, способствует правильному разрешению уголов­ных и гражданских дел.

Так, например, произошло с постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 14 сентября 1960 г. по граж­данскому делу В. Д. Антипиной и С. А. Емельянова3.

Пленум разъяснил, что согласно действовавшему в то время закону (ст. 42-3 Кодекса законов о браке, се­мье и опеке) вполне возможно и допустимо взыска­ние алиментов с фактического отца в пользу матери, пё состоящей с ним в зарегистрированном браке, если этот отец совместно с матерью ребенка проживал длительное время, вел сообща хозяйство, совместно Содержал и вос-

1              «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1964 г. № 4, стр. 12.

2              «Бюллетень Верховного Суда РСФСР»  1972 .г. №7, стр.-4. ,

8 См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1961 г. №1, стр. 7—9:

питывал детей. Указанная норма КЗоБСО обязывала лицо, которое взяло ребенка, не являющегося его род­ственником, на постоянное воспитание с иждивением, а затем отказалось от этой обязанности, выплачивать на содержание ребенка алименты, если у него нет родите­лей или родители не имеют достаточных средств. До этого постановления Пленума в судебной практике были большие колебания по данной категории дел относитель­но возможности применения ст. 42-3 к искам об алимен­тах, предъявляемых к фактическим отцам. После поста­новления Пленума по делу Антипиной и Емельянова судебная практика стала единообразной, отвечающей требованиям закона и коммунистической морали. Мно­гие дела, аналогичные делу Антипиной, были рассмотре­ны судами. В большинстве случаев аналогичные иски удовлетворялись судами1. Судебное толкование по делу В. Д. Антипиной и С. А. Емельянова получило преце­дентный характер и сыграло большую роль в регулиро­вании общественных отношений.

Толкование, осуществляемое судебными органами, имеет разные формы и различную степень обязательно­сти. Если толкование осуществляется в руководящих разъяснениях, то обязательность такого разъяснения для нижестоящих судов вытекает из Положения о Верхов­ном Суде СССР и законов о судоустройстве союзных республик, устанавливающих компетенцию высших су­дебных органов.

Если толкование осуществляется по принципиальным конкретным делам, то определенная степень применимо­сти выработанного положения основывается именно на прецедентном характере такого толкования, т. е. на том обстоятельстве, что по аналогичному делу вышестоящий суд уже применил определенным убедительным образом норму права.

В основе судебного решения и приговора должен ле­жать советский закон. Это — конституционное требова­ние социалистического права, непременное условие укрепления социалистической законности. Совершенно недопустимо при разрешении какого-либо конкретного дела ссылаться на толкование правовой нормы, данное

судом по другому конкретному делу. Вместе с тем учи­тывать такого рода прецеденты толкования при решении некоторых принципиальных вопросов, касающихся ана­логичных особенностей судебных дел, вполне возможно, допустимо и целесообразно.

Разумеется, не каждое решение по конкретному делу имеет характер прецедента толкования. Прежде всего такое толкование должно быть осуществлено в рамках закона, соответствовать смыслу закона, его требованиям. Оно должно учитывать основные принципы социалисти­ческого права, коммунистической морали, социалистиче­ского правосознания, соответствовать политическим за­дачам, интересам коммунистического строительства, ба­зироваться на достижениях юридической науки.

Далее, хотя возникновение прецедента толкования связано с применением нормы права по конкретному делу, тем не менее прецедентный характер такое толков вание, как правило, получает только в случае неодно­кратного применения его по аналогичным делам, когда судебная практика воспринимает это толкование и оно приобретает проверенный, устоявшийся характер.

Прецедент толкования представляет собой определен­ное положение по применению норм права, т. е. содер­жит известный принцип, соображение, имеет общий ха­рактер, опосредствует повторяющиеся существенные особенности общественных отношений.

Именно такой характер носят прецеденты толкова­ния, раскрывающие оценочные понятия («крупные раз­меры», «мелкое хищение», «менее», «среднее» и т. д.). Примером может служить определение Судебной колле­гии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР по делу, по которому надо было установить, идет речь о хищении социалистической или личной собственности и о размерах этого хищения. Коллегия указала, что кража личных вещей граждан из гардероба является преступ­лением против социалистической собственности и, если стоимость похищенных вещей не превышает 50 руб., та­кие действия квалифицируются как мелкое хищение1. Очевидно, что все эти определения в отношении качест­венных- и количественных характеристик преступных действий учитываются при решении аналогичных дел.

1 См., например, К- Плуту с, X. А у ст а, О судебной прак­тике применения ст. 42-3 КЗоБСО, «Социалистическая законность1* 1962 г. К9 9, стр. 40—41.

60

1 См. «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1965 г. № 5, стр.0.

61

Положение о том, что «разница между государствен­ной ценой и ценой, по которой реализовано похищенное имущество, подлежит взысканию в доход государства как неосновательное обогащение», имеет большое значе­ние для правильного определения размера похищенного. Ясно, что при исчислении ущерба и размера похищенно­го надо исходить из стоимости имущества по государст­венным ценам, а не из сумм, вырученных от его реали­зации. Положение это возникло по конкретному делу и получило значение прецедента толкования1.

К делу необходимо приобщить документ, в непра­вильном составлении которого обвиняется подсудимый2. Это положение представляет собой конкретизацию важ­нейших принципов советского уголовного процесса — та­ких, как непосредственность, право на защиту. Действи­тельно, в судебном заседании, только осматривая под­линный документ, а не копию, можно проверить обосно­ванность обвинения в неправильном составлении доку­мента.

Подобных прецедентов толкования из самых различ­ных отраслей права можно привести значительно боль­ше, но и приведенных достаточно для того, чтобы пока­зать все значение этого сложного правового явления в судебной деятельности.

Остановимся еще на одной черте прецедента толко­вания. Для того чтобы сыграть присущую ему роль, пре­цедент толкования должен быть опубликован. Публика­ция постановлений и определений высших судебных органов по принципиальным конкретным делам прово­дится в различных юридических сборниках, бюллетенях и т. п. Согласно установившейся традиции эти публика­ции снабжаются заголовками, отражающими суть реше­ния, помогающими юридическим работникам ориентиро­ваться в таких сборниках, учитывать содержащиеся в них документы при решении аналогичных дел, при система­тизации судебной практики. Очевидно, что работа по составлению различных сборников, комментариев судеб­ной практики имеет большое значение. Неточности, Ьшибки здесь совершенно нетерпимы, так как могут при-

вести (и иногда приводят)    к   возникновению ошибок й судебной практике.

В юридической литературе уже отмечались недостат­ки некоторых сборников судебной практики. Обращалось внимание и на необходимость тщательной, подготовки публикаций в соответствующих документах. Так, в уже цитировавшемся постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР от 7 апреля 1972 г. говорится: «Постанов­ления Президиума Верховного Суда РСФСР по принци­пиальным вопросам судебной практики своевременно до­водить до сведения всех судов республики путем опубли­кования их в «Бюллетене Верховного Суда РСФСР» и обзорах законодательства и судебной практики.

Считать целесообразным издание сборников поста­новлений Президиума Верховного Суда РСФСР по принципиальным вопросам судебной практики по уго^ ловным и гражданским делам»  (п.  И)1.

В ряде случаев вопрос о публикации принципиальных постановлений по конкретным делам мог бы решать сам суд. Это помогло бы в известной мере устранить субъек­тивизм при составлении сборников судебной практики, способствовало бы установлению единообразия в приме­нении правовых норм. В ряде зарубежных социалисти­ческих стран (в частности, в ПНР) такая практика зна­чительно распространена.

4. Вывод о том, что одной из форм судебной практи­ки в советской правовой системе является прецедент толкования правовой нормы, имеет как своих сторонни­ков, так и своих противников.

В. В. Лазарев, например, полагает, что понятие «пре­цедент толкования правовой нормы» является вполне приемлемым, если не расширять само понятие толкова­ния, т. е. не включать сюда результаты конкретизации права судами и положения, выработанные в ходе исполь­зования аналогии2. Он приходит к выводу, что «следова­ние на практике соответствующим указаниям вышестоя­щих судебных инстанций, хотя бы они и были сделаны в связи с рассмотрением конкретного дела, оправдано и теоретически»3.

1              См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1963 г. №. I, стр. 19.

2              См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий

{верховного Суда СССР по вопросам уголовного    процесса.  1946—

1962 гг>, Госюриздат,   1964,  стр.   139,

62

L

1              «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1972 г. № 7, стр. 4.

2              См. В. В. Лазарев,  Применение советского права,  стр.  99.

3              Там   же, стр.  103.

63

Иной взгляд у П. Я. Трубникова. Он считает «непри­емлемым мнение о том, что определения и постановле­ния вышестоящих судов по принципиальным конкретным делам якобы являются прецедентами толкования право* вой нормы»1,

П. Я. Трубников возражает против придания преце­денту толкования правовой нормы обязательной силы. Он считает, что, поскольку речь идет о гражданских де­лах, распространение обязательности конкретного реше­ния по делу на другие дела противоречило бы диспози­циям ст. ст. 314 и 331 ГПК РСФСР и не согласовыва­лось бы с конституционным принципом независимости судей и подчинения их только закону2.

По его мнению, указания судебного надзорного орга­на по конкретному гражданскому делу о толковании правовой нормы обязательны для судов лишь тогда, ког­да они даны в постановлении Пленума Верховного Суда СССР либо Пленума Верховного суда союзной респуб­лики, которому придана сила руководящего разъяс­нения.

Наряду с этим П. Я. Трубников признает, что «опре­деления и постановления вышестоящих судов, несомнен­но, влияют на судебную практику, особенно, если в них анализируются спорные вопросы применения правовых норм и если они становятся известными широкому кругу судебных работников путем их опубликования в юриди­ческой печати»3.

Но почему это происходит? Какова степень такого «влияния»? Каков его механизм? К сожалению, П. Я. Трубников ответа на эти вопросы не дает.

Понятие «прецедент судебного толкования правовой нормы» призвано, с нашей точки зрения, в сжатой форме выразить реально существующий в советской правовой системе процесс восприятия нижестоящими судебными органами принципиальных решений вышестоящих судеб­ных органов по конкретным делам, отразить характер­ные черты этого процесса.

Конечно, такое восприятие происходит совсем не по­тому, что прецедент судебного толкования носит обяза-

тельный характер. Тогда бы это был судебный преце­дент — явление, не свойственное советской правовой системе. Восприятие прецедента толкования осуществля­ется, как уже отмечено, на иной основе —в силу убеди­тельности, аргументированности принципиального реше­ния. С этим, как нам представляется, согласен и П. Я. Трубников.

«Разъяснение вышестоящим судом смысла правовой нормы должно быть обоснованным и безусловно пра­вильным,— пишет он,— и в этом случае суд первой инстанции с подобным разъяснением не может не согла­ситься не в силу якобы присущей ему обязательности, а потому, что оно является убедительным»1.

Но суть дела не только в этом. Дело еще и в том, что такое принципиальное решение становится образцом для решений аналогичных вопросов, что оно придает боль­шую стабильность иному решению, которое соответст­вует данному образцу, что оно конкретизирует общую правовую норму и что, наконец, оно приобретает харак­тер правоположения. Именно перечисленные особенно­сти принципиальных решений по конкретным делам и призваны отразить понятие «прецедент судебного тол­кования».

5. Правоположение — это новое юридическое поня­тие, охватывающее такие юридические образования, как руководящие разъяснения и прецеденты толкования, по­нятие, приближающееся к правовым нормам, но не сов­падающее полностью с ними.

Анализ соотношения правоположения и правовой нормы был дан выше. Здесь же необходимо рассмотреть соотношение правоположения с руководящими разъяс­нениями и прецедентами толкования. Напомним, что правоположение представляет собой промежуточное явление, отличающееся по степени обязательности, обоб­щенности, формальной определенности от правовых норм, но вместе с тем, поскольку правоположение обладает определенной степенью обязательности, применимости, обобщенности, формальной определенности, тесно свя­занное с правовыми нормами и играющее поэтому регу­лятивную роль.

Зачастую правоположение превращается в классиче-

1              П.  Я.  Трубников,   Надзорное  производство  по   граждан­

ским  делам,   «Юридическая литература»,   1967,  стр.  112.

2              См. там   же, стр. ПО—111.

3              Т а м   же, стр.  112.

64

1 П.  Я.  Трубников,    Надзорное  производство   по   граждан­ским делам, стр.  111,

65

5. Заказ  4G38

скую правовую норму (как правило, в периоды проведе­ния кодификации законодательства). Но оно может ока­зывать регулятивное воздействие в своем первоначаль­ном качестве, как образование судебной практики, в форме руководящего разъяснения, прецедента толко­вания.

Схематически это  выглядит следующим образом: ПРАВОПОЛОЖЕНИЕ

Руководящее разъяснение Пле­нума по вопросам примене­ния законодательства при рас­смотрении судебных дел — имеет   нормативный   характер.

Принципиальное решение су­дебного органа по конкретно­му делу («прецедент судебного толкования нормы права») — воспринимается судебными ор­ганами  в силу убедительности.

В структуру правоположения в качестве элементов входят как руководящие разъяснения, так и прецеденты судебного толкования, в силу того что источником воз­никновения руководящих разъяснений и прецедента тол­кования является деятельность судебных органов по применению правовых норм; как руководящие разъясне­ния, так и прецедент судебного толкования конкретизи­руют общие правовые нормы; и руководящие разъясне­ния, и прецедент судебного толкования — это определен­ные общие положения, т. е. выводы, принципы, сообра­жения о применении правовых норм; руководящее разъ­яснение и прецедент толкования учитываются в судебной деятельности при решении аналогичных дел.

Вместе с тем между руководящими разъяснениями и прецедентом судебного толкования имеются различия: руководящие разъяснения носят официальный норматив­ный характер, что не свойственно прецедентам судебного толкования; руководящие разъяснения, как правило, воз­никают в результате обобщения группы, категории дел, прецеденты судебного толкования возникают по конкрет­ному делу; руководящие разъяснения принимаются Пле­нумом Верховного Суда СССР или Пленумами Верхов­ных судов союзных республик, прецедент судебного тол­кования может быть создан любым судебным органом; по своей обязательной силе руководящие разъяснения находятся ближе к правовому предписанию, прецедент судебного толкования — к правовому обычаю.

66

Вероятно, можно выделить и иные различия между этими двумя составными элементами структуры право-положения. Но с точки зрения роли судебной практики d правообразовательном и правоприменительных про­цессах значительно важнее то, что объединяет эти два явления, чем то, что их разделяет.

б. В последние годы возросло значение так называе­мых обзоров судебной практики. Например, только Су­дебной коллегией по гражданским делам Верховного Суда СССР изучено более 2700 дел, обобщена судебная практика по 41 вопросу, в суды направлено 26 обзо­ров1.

Наметилась даже тенденция относить в обзоры те вопросы судебной практики, которые не получили соот­ветствующего решения в постановлениях Пленума. В случае развития такой тенденции обзоры судебной практики окажутся своеобразными дополнениями к ру­ководящим разъяснениям Пленума о судебной практике по соответствующей категории дел, своеобразной новой формой выражения судебной практики.

Например, о необходимости дать рекомендации в об­зоре по вопросам, которые не сможет охватить постанов­ление Пленума о применении в судебной практике Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде, шла речь на Пленуме Верховного Суда СССР, ко­торый состоялся 12    19 октября  1971 г.2.

Необходимо вкратце остановиться и на роли периоди­ческой печати в формировании судебной практики.

За последнее время в газетах, журналах значительно увеличилась публикация постановлений и определений судебных органов по конкретным делам, а также их ком­ментариев. Наряду с положительным значением подобно­го рода информационной практики в этой области возни­кают и отрицательные явления. Сюда следует отнести мнение, высказанное в некоторых газетах о том, что от­дельные постановления судебных органов будто бы имеют характер правовых норм или значение судебного прецедента. Способствуют этой газетной практике и не­которые юристы. Так, в газете «Известия», анализируя одно из судебных решений,   П. Стависский   писал: «По

1              См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1972 г. № 5, стр. 5.

2              См.  «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1971  г. № б, стр. 4.

67

существу, создан правовой прецедент, ибо суд впервые прямо высказался за возмещение вреда, понесенного при спасении человека, четко применил аналогию права ...в связи с отсутствием специальной нормы. И, наконец, высказался за то, чтобы обязанность по возмещению вреда в рассматриваемых случаях возлагалась на винов­ных в создании угрозы для жизни людей»1. А в газете «Комсомольская правда» отмечалось: «В Верховном Суде РСФСР рассматривалось дело Рогозина, который уволился из-за того, что по окончании учебного заведе­ния (заочно) предприятие не предоставило ему работу по полученной специальности. Судьи пришли к выводу, что он не может быть выселен из занимаемой квартиры в заводском доме без предоставления другого жилья. Это решение является руководящим указанием для на­родных судов при рассмотрении подобных ситуаций» (курсив наш.—С. Б., А. В.2). Учитывая значение в жиз­ни нашего общества средств массовой информации, надо осторожно и глубоко научно подходить к освещению в периодической печати, по телевидению и радио вопросов о роли тех или иных решений судебных органов по кон­кретным делам. Неточная газетная «разъяснительная практика» здесь очень опасна.

В то же время для романской правовой системы (на­пример, во Франции) характерна традиция, которая отри­цает какую-либо правотворческую роль судебных орга­нов. Правда, за последние десятилетия в обеих этих си­стемах произошли определенные сдвиги: в англосаксон­ской — в сторону ослабления правообразующей роли суда, в романской — в сторону усиления. Но все-таки и ныне по критерию роли судебной практики можно совер­шенно четко различать эти правовые системы, можно также совершенно четко различать и иные правовые си­стемы, занимающие промежуточные позиции в зависимо­сти от оценки роли судебной деятельности в развитии и совершенствовании законодательства.

Е. А. Флейшиц в свое время обратила внимание на то, что процессы формирования в судебной практике общих положений, детализирующих правовые нормы, протекают на современном этапе и в таких правовых системах, которые, казалось бы, наиболее далеки от при­знания за судами правообразующей роли. Даже во французской правовой системе, с наибольшей полнотой воспринявшей в свое время доктрину Монтескье о том, что «судьи народа должны быть не более как уста, про­износящие слова закона»1, роль судебной практики в развитии законодательства непрерывно возрастает2.