СУДЕБНАЯ ПРАКТИКА И ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО

Роль судебной практики в совершенствовании гражданско-правового регулирования

1. Исключительно важное значение судебной практи­ки в совершенствовании гражданско-правового регулиро­вания социалистических общественных отношений пред­определяется рядом обстоятельств.

Во-первых, это связано с тем, что регулирующее воздействие судебной практики на гражданские право­отношения весьма широко. В силу ст. 6 Основ граждан­ского законодательства защита гражданских прав осу­ществляется в установленном законом порядке судом, арбитражем или третейским судом, а в случаях, особо предусмотренных законодательством,— товарищескими судами, профсоюзами и иными общественными органи­зациями, а также в административном порядке.

Компетенция основных органов, осуществляющих за­щиту субъективных гражданских прав,—суда и арбит-ража — разграничивается главным образом по кругу участников возникшего спора. Поэтому в принципе все типы правоотношений, по поводу которых возбуждаются дела в арбитраже, могут при определенных обстоятель­ствах (при ином субъектном составе) стать предме­том судебного разбирательства. В качестве примера можно указать на разрешение судами хозяйственных споров (из договоров поставки, подряда на капитальное строительство, перевозки грузов и др.)» в которых хотя бы одной из сторон выступает колхоз. Кроме того, в су­дах разрешаются все виды споров, возникающих из до­говоров перевозки в прямом международном железнодо­рожном и воздушном грузовом сообщении между госу­дарственными учреждениями, предприятиями, коопера­тивными и общественными организациями, с одной сто­роны, и органами железнодорожного и воздушного транспорта, с другой, которые вытекают из соответст­вующих международных соглашений.

119

Следует указать и на то, что в соответствии с поста­новлением Совета Министров СССР от 19 июля 1972 г.1 не только органы арбитража, но и суды разрешают определенные категории преддоговорных споров (в ко­торых одной из сторон выступает колхоз).

Что же касается третейских и товарищеских судов, то передача на их разрешение гражданско-правового спора вообще зависит исключительно от субъективного момента — положительного изъявления на то сторона­ми в споре своей воли. Наконец, профсоюзные и иные общественные организации, о которых идет речь в ст. 6 Основ гражданского законодательства, являются при разрешении спора лишь первой инстанцией, поскольку сторона, недовольная их решением, вправе, по общему правилу, перенести дальнейшее рассмотрение спора в суд.

Из перечисленных в ст. 6 Основ гражданского законодательства органов, осуществляющих защиту гражданских прав, исключительной предметной компе­тенцией обладают лишь те, которые рассматривают дела в административном порядке. Однако, как известно, круг предусмотренных законом случаев защиты граж­данских прав в административном порядке весьма узок.

Таким образом, можно сделать вывод, что в сферу судебной деятельности попадает основная масса много­образных типов гражданских правоотношений.

Во-вторых, в силу ст. 4 Основ гражданского за­конодательства гражданские права и обязанности воз­никают не только из оснований, предусмотренных зако­нодательством Союза ССР и союзных республик, но и из таких действий граждан и организаций, которые хотя и не предусмотрены законом, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождают гражданские права и обязанности. Таким образом, при разрешении гражданских дел судам часто приходится сталкиваться с тем, что участники гражданского оборо­та собственной волей либо конструируют в установлен­ных законом рамках новые типы гражданских правоот­ношений, либо создают определенные модификации уже известных законодательных типов правоотношений.

Широким возможностям, которые предоставляются участникам гражданского оборота по    созданию новых

I СП СССР 1972 г. № 16, ст. 84.

120

правоотношений либо новых модификаций существую­щих правоотношений, корреспондирует закрепленное за судами в соответствии со ст. 12 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик право выносить постановления по гражданским делам, руководствуясь аналогией закона или аналогией права. В этих условиях судебная практика приобретает особое значение для формирования единообразной позиции при разрешении судами дел с аналогичным составом юри­дических фактов, для установления и преодоления про­белов в законодательстве, а также определения путей его дальнейшего совершенствования.

Сформулированные в судебной практике правополо-жения во многих случаях санкционируются законодате­лем и превращаются в нормы действующего права. Такой путь прошел целый ряд правоположений, вошед­ших в корпус основных действующих гражданско-пра­вовых норм. Например, в судебной практике, руководст­вовавшейся в соответствующих случаях аналогией пра­ва или аналогией закона, были впервые сформулирова­ны положения о необходимости возмещения социалисти­ческими организациями вреда лицам, участвовавшим в спасании социалистического имущества (ст. 95 Основ гражданского законодательства) *, о двустороннем ха­рактере договора пожизненного содержания (ст. 253 ГК РСФСР)2, который по этой причине не может быть уло­жен в рамки договора дарения, и др.

2. Воздействие судебной практики на совершенство­вание гражданско-правового регулирования осуществ­ляется двумя путями: прямым и косвенным.

Прямое воздействие предполагает обязательность выводов судебной практики для суда* разрешающего конкретное дело. В советском гражданском процессе это имеет место, когда результаты обобщения судебной практики облекаются в форму постановлений Пленума Верховного Суда СССР и соответственно представляют

1              См.  определение Судебной коллегии    по гражданским делам

Верховного Суда СССР по.иску Ф. И. Марцинюка, «Сборник поста­

новлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза

ССР,   1940 год», М.,  1941, стр.  224;   определение   ГСК   Верховного

Суда СССР по иску   Бычковой-Гончаренко,    «Судебная    практика

Верховного Суда СССР» 1949 г. № 10, стр. 27.

2              См. определение ГСК Верховного Суда  СССР  по иску Пах­

тусовой к Михеенко, «Судебная практика Верховного Суда СССР»,

вып. IV, М.( 1948, стр. 7—8.

121

собой руководящие разъяснения по вопросам примене­ния законодательства.

Косвенное воздействие судебной практики проявля­ется в том, что сформулированные в постановлениях су­дебных органов положения принимаются во внимание другими судами, рассматривающими аналогичные дела, исключительно в силу убедительности аргументации принятого решения с позиций действующего законода­тельства.

Поскольку присущая прямому воздействию обяза­тельность заменяется здесь убеждением, постольку кос­венное воздействие на совершенствование применения норм — а это в равной мере относится к косвенному воз­действию на совершенствование действующего законо­дательства— в принципе может исходить от любого су­дебного органа независимо от его места в иерархической структуре соответствующей системы.

Прямое и косвенное воздействие судебной практики на регулирование гражданских отношений и совершен­ствование гражданского законодательства можно про­следить на примерах, которые относятся к истории раз­вития некоторых институтов гражданского права: иско­вой давности, обязательств из причинения вреда и дого­вора жилищного найма.

3. Положительное воздействие судебной практики сказалось на совершенствовании четырех важнейших норм института исковой давности. Первая из них опре­деляет сущность соответствующего института, вторая — момент, с которого начинается течение срока исковой давности, третья — круг оснований для приостановления течения срока исковой давности, четвертая — пределы ее действия.

Статья 44 ГК РСФСР 1922 года предусматривала, что «право на предъявление иска погашается по исте­чении срока, указанного в законе (исковая давность)». Буквальный текст статьи давал повод для вывода о том, что с истечением установленных сроков лицо утрачивает право на иск в процессуальном смысле и, следователь­но, лишается возможности обратиться со своим притя­занием к органу, который разрешает соответствующие споры.

Именно по такому пути шла на протяжении длитель­ного периода времени арбитражная практика. В частно­сти, в приказе по Государственному арбитражу при Со-

1.22

вете Министров СССР от 4 октября 1949 г. разъясня­лось, что пропуск срока исковой давности является основанием к отказу в приеме искового заявления, а если это обстоятельство установлено в процессе рассмотре­ния спора — то к прекращению производства по делу1. В отличие от арбитражей2 суды после некоторых ко­лебаний3 заняли прямо противоположную позицию. Судебная практика признавала, что с истечением давно­сти лицо, утрачивая возможность «осуществления су­дебным порядком гражданских имущественных прав»4, все же сохраняет за собой право обратиться в соответ­ствующих случаях за их защитой. Поэтому, несмотря на пропуск срока исковой давности, суд обязан рассматри­вать возникший спор по существу. Приведенная точка зрения нашла отражение в определении Судебной кол­легии по гражданским делам Верховного Суда СССР в деле по иску Галкина к «Ташкепризстрою». «Пропуск срока исковой давности,—указала коллегия,—не лишал истца права на предъявление иска, так как в силу ст. 49 ГК стороне, пропустившей установленный срок по при­чинам, признанным судом уважительными, пропущенный срок может быть восстановлен судом»5. Аналогичная точка зрения, основанная на систематическом толкова­нии соответствующей нормы (в совокупности со ст. 49 ГК РСФСР), была выражена в п. 5 постановления Пле­нума Верховного Суда СССР от 2! февраля 1958 г. «О судебной практике по спорам, вытекающим из пере­возки грузов по железнодорожным и водным путям». «Споры по поводу соблюдения срока на   предъявление

1              См.    «Сборник   инструктивных    указаний    Государственного

арбитража при Совете Министров СССР», вып. 3, Госюриздат, 1956»

стр. 67.

2              См.    об     отрицательных     последствиях      подобной      линии

О. С. Иоффе,  ГО. К. Толстой, Основы советского гражданского

законодательства, изд-во ЛГУ, 1962, стр. 52.

3              См. постановление Пленума    Верховного   Суда    СССР от 9

августа 1941 г. «Об условиях восстановления сроков исковой давно­

сти по искам к индивидуальным заемщикам о возврате полученных

ими государственных ссуд»  («Сборник действующих постановлений

Пленума Верховного Суда СССР. 1924—1957 гг.», Госюриздат, 1958

стр. 125).

4              И.   Б. Новицкий,   Сделки. Исковая давность, Госюриздат,

1954, стр. 137.

5              «Сборник постановлений   Пленума    и    определении   коллегий

Верховного Суда СССР. 1943 год», М., 1948, стр. 168.

123

иска,— указал Пленум,— разрешаются    при рассмотре­нии иска по существу»1.

Статьей 45 ГК РСФСР 1922 года начальный момент течения срока исковой давности был отнесен ко време­ни, «когда возникло право на предъявление иска». Вна­чале суды при применении этой нормы исходили из «объективного начала», придавая решающее значение тому, когда именно возникло обстоятельство, порождаю­щее у лица право на иск в материальном смысле. Тем самым признавалось, что исковая давность начинает течь с момента, в который принадлежащее лицу субъектив­ное гражданское право было нарушено или оспорено. Однако впоследствии судебная практика пошла по ино­му пути. При определении начального момента течения сроков исковой давности стали придавать решающее значение моменту, с которого лицо узнало или должно было узнать о нарушении или оспаривании его прав. В качестве примера можно сослаться на определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда СССР по делу по иску Кравцовой и других к Се­машко Н. А. о признании права собственности на дом. В определении было разъяснено, что «течение исковой давности по спорам о праве собственности начинается с момента, когда собственнику стало известно о наруше­нии его права»2.

Статья 48 ГК РСФСР 1922 года предусматривала, в частности, что течение сроков исковой давности приоста­навливается «для состава Красной Армии и Флота, переведенного на военное положение, пока последнее продолжается». Редакция этой статьи оставляла откры­тым вопрос о том, касается ли это правило случаев, когда в действующей армии находится только кредитор, либо также случаев, когда в ней находится и должник. В период Отечественной войны, когда данная норма по­лучила широкое применение, судебная практика сразу же заняла твердую позицию. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 10 июня 1943 г. указал, что

1              «Сборник постановлений Пленума    Верховного     Суда СССР.

1924—1963», М„ 1964, стр. 88. Перечень аналогичных              дел приведен

в кн. «Научно-практический комментарий к Основам            гражданского

законодательства Союза ССР и союзных республик»,              Госюриздат,

1962, стр. 98.

2              «Судебная практика Верховного    Суда    СССР» 19*54 г. № 2;

стр. 38.

124

«течение исковой давности приостанавливается по всем вытекающим из гражданских правоотношений обяза­тельствам, независимо от того, является ли лицо, нахо­дящееся в составе Красной Армии и Военно-Морского Флота, кредитором или должником»1.

В практике применения ст. 49 ГК РСФСР 1922 года, допускавшей продление судами сроков исковой давно­сти, пропущенных по уважительным причинам, возник вопрос о возможности ее распространения на специаль­ные (сокращенные) сроки. Вначале судебная практика давала на этот вопрос отрицательный ответ, считая, что в подобных случаях восстановление сроков в принципе недопустимо2. Однако позиция судебной практики стала постепенно меняться, что нашло отражение в постанов­лениях Пленума Верховного Суда СССР от 7 мая 1948 г. «О судебной практике по искам граждан к железным дорогам о возмещении стоимости утраченного багажа» и от 10 апреля 1957 г. «О судебной практике по делам о наследовании»3. Ими была признана возможность вос­становления пропущенных по уважительным причинам сроков в отношении требований отправителей (получа­телей) о возмещении стоимости утраченного или по­врежденного багажа и соответственно требований на­следников, изъявивших желание принять наследство.

Наконец, впервые в судебной практике был сформу­лирован принцип, в соответствии с которым ряд право­отношений не подчинен действию исковой давности. Прежде всего речь шла об исках государственных орга­нов об истребовании имущества от незаконных вла­дельцев4.

Известно, что сформулированные судебной практикой положения, одни из которых были направлены на приве­дение смысла нормы в полное соответствие с подлинной волей законодателя, а другие в известной мере воспол­няли    обнаружившиеся    пробелы    в    соответствующем

1              См. «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР.

1924—1963», стр. 6.

2              См. постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 16

ноября 1925 г.   в кн. «Гражданский кодекс РСФСР»,    Госюриздат,

1957, стр. 149.

3              См. «Судебная практика Верховного Суда   СССР», вып. VI,

М., 1948, стр. 3; «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда

СССР. 1924—1963», стр. 23.

4              См.   постановление Пленума Верховного Суда  РСФСР от 2&

июня  1925 г.   в  кн.  «Гражданский кодекс  РСФСР», стр. 145.

125

институте, 'восприняты законодателем. Так, ст. 16 Основ гражданского законодательства установила, что «требо­вание о защите нарушенного права принимается к рас­смотрению судом, арбитражем или третейским судом не- f зависимо от истечения срока исковой давности». В той же статье предусмотрено, что «течение срока исковой давности начинается со дня возникновения права на иск; право на иск возникает со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права». В силу ст. 17 Основ исковая давность не распространяется, в частности, на «требования государственных организа­ций о возврате государственного имущества из незакон­ного владения колхозов и иных кооперативных и общест­венных организаций или граждан». Статья 88 ГК РСФСР предусматривает, что «правила о приостанов­лении, перерыве и восстановлении сроков исковой дав­ности... распространяются также на сокращенные сроки давности, если законом не установлено иное». Согласно ст. 85 ГК РСФСР «течение срока исковой давности при­останавливается... 3) если истец или ответчик находится в составе Вооруженных Сил СССР, переведенных на военное положение».

Принятие перечисленных норм имело, несомненно, важное значение для обеспечения более полной защиты имущественных и личных неимущественных субъектив­ных гражданских прав.

4. Судебная практика в известной мере определила пути развития норм, регулирующих обязательства из причинения вреда.

Как известно, ст. 413 ГК РСФСР 1922 года преду­сматривала, что лицо или предприятие, вносящее стра­ховые взносы за потерпевшего, обязано возместить ему вред лишь в случае, если этот вред причинен преступны­ми действиями или бездействием страхователя.

В первые же годы применения указанной нормы практика столкнулась с необходимостью раскрыть поня­тие «преступное действие или бездействие», и нужно от­метить, что в интересах потерпевших — граждан она истолковала его расширительно. В постановлении Пле­нума Верховного Суда РСФСР от 9 июня 1924 г. было указано, что в ст. 413 ГК РСФСР «слова «преступное дей­ствие» или «бездействие» здесь понимаются в широком смысле несоблюдения мер (предосторожности или постав-ления работающего в условия труда,   при    которых он

126

вполне или отчасти утратил или мог утратить трудоспо­собность (ст. 156 УК), безразлично, был ли вопрос на рассмотрении уголовного суда или нет»1. Хотя и впо­следствии, используя формулу ст. 413 ГК, суды говорили о преступном действии или бездействии страхователя как необходимом условии его ответственности, смысл этой формулы истолковывался ими расширительно.

В 1939 году в определении по иску Сороки Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР отметила, что «на основании ст. 455 ГК БССР (соответст­вовала ст. 413 ГК РСФСР. — К. Я.) предприятие, внося­щее страховые взносы за потерпевшего, может быть при­знано обязанным выплачивать дополнительное вознагра­ждение потерпевшему... только в том случае, если вред причинен преступным действием или бездействием на­нимателя. В силу этого иск Сороки мог быть удовлетво­рен судом лишь в том случае, если бы по делу было установлено, что несчастный случай с истцом произошел' по вине ответчика, вследствие непринятия им соответст­вующих мер по охране труда»2.

Сложившаяся к тому времени судебная практика нашла закрепление в руководящем разъяснении Плену­ма Верховного Суда СССР от 10 июня 1943 г. В п. 18 этого постановления было разъяснено, что «под преступ­ным действием или бездействием страхователя понима­ется установленное компетентными органами несоблю­дение страхователем или лицами, осуществляющими технический надзор за работами, действующих правил об охране труда, технике безопасности и иных постановле­ний, регулирующих применение труда, имевшее своим последствием несчастный случай с потерпевшим». Таким образом, понятие «преступное действие или бездействие» рассматривалось как синоним гражданско-правовой вины.

Впоследствии судебная практика, достаточно твердо проводившая указанную линию,    пошла   еще дальше в

1              «Сборник разъяснений Верховного Суда    РСФСР», Юриздат,

1932, стр. 111.

2              «Сборник постановлений Пленума    и    определений коллегий

Верховного Суда Союза ССР. Второе полугодие 1939 г.»,    Юриздат,

1941, стр. 116; см. также определение по иску Межевова, «Сборник

постановлений Пленума и определений коллегий   Верховного Суда

Союза ССР. 1942 год», Юриздат, 1947, стр. 158.

■     127

расширительном толковании ст. 413 ГК РСФСР. Она стала исходить из того, что вину страхователя как необ* ходимое условие его ответственности перед потерпевшим работником могли и должны были устанавливать сами суды при разрешении соответствующего спора. «Нали­чие условий, определяющих дополнительную ответствен­ность страхователя за вред, причиненный застрахован­ному работнику (ст. 413 ГК РСФСР),—отмечалось в по­становлении Пленума Верховного Суда СССР от 20 октября 1959 г. по делу по иску Лихачева,— устанав­ливается судом с учетом конкретных обстоятельств и всех имеющихся в деле материалов»1.

Основой для такого расширительного толкования ст. 413 ГК РСФСР 1922 года (по существу, далеко вы­ходящего за пределы приведения словесного смысла за­кона в соответствие с его подлинным содержанием) яви­лась ст. 5 Вводного закона к ГК.

Интересно отметить, что в конце 1958 года, обсуждая вопрос о работе Судебной коллегии по гражданским де­лам, Пленум Верховного Суда СССР предложил разра­ботать и представить на очередное заседание Пленума проект руководящего разъяснения по ряду принципиаль­ных вопросов, связанных с рассмотрением дел о возме­щении вреда. Учитывая, что судебная практика стала на путь широкого возложения на страхователя ответствен­ности за причиненный вред, составители проекта попы­тались возвратиться к буквальному толкованию ст. 413 ГК. В связи с этим предлагалось возлагать на страхова­теля дополнительную ответственность за причиненный вред только в тех случаях, когда имелось суждение су-дебно-следственных органов о наличии в действиях администрации признаков уголовного деяния.

Однако большинство учреждений и ведомств, кото­рым проект был направлен на обсуждение, отстаивали воспринятое судебной практикой широкое толкование рассматриваемого понятия, изложенное в п. 18 постанов­ления Пленума Верховного Суда СССР от 10 июня 1943 г.2.

1              «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1960 г. № 1, стр. 15.

2              См. Н. Гусев, О судебной практике по искам о возмещении

вреда личности, «Бюллетень  Верховного Суда  СССР»  1959 г. № 1,

стр. 28—29.

128

Новое руководящее разъяснение порядка применения ст. 413 ГК РСФСР 1922 года так и не было принято. В то же время многолетняя устойчивая судебная практи­ка, относящаяся к основаниям ответственности страхова­теля за вред, причиненный застрахованному лицу, полу­чила закрепление в ст. 91 Основ гражданского законода­тельства. Соответствующая норма, как известно, преду­сматривает, что, «если работнику в связи с исполнением им своих трудовых (служебных) обязанностей причине­но увечье или иное повреждение здоровья по вине орга­низации или гражданина, обязанных уплачивать за него взносы по государственному социальному страхованию, эта организация или гражданин должны возместить по­терпевшему вред...».

5. Аналогичный путь (норма права — судебная прак­тика ее применения — руководящее постановление Пле­нума— новая норма права) под влиянием судебной прак­тики прошло правило, определяющее основания растор­жения договора жилищного найма вследствие создания условий, невозможных для совместного проживания.

Статья 171 ГК РСФСР 1922 года предусматривала возможность расторжения договора жилищного найма, помимо иных условий, в случае, «если наниматель жило­го помещения своим поведением делает для других жильцов невозможным совместное с ним жительство в комнате или квартире».

Ограничительно толкуя приведенную норму, Пленум Верховного Суда РСФСР в постановлении от 2 марта 1928 г. пришел к выводу, что выселение трудящихся за невозможностью совместного проживания должно допу­скаться лишь в тех исключительных случаях, когда на­ниматель помещения является настолько неисправимым, что другие меры воздействия в отношении его, по мне­нию суда, являются уже недостаточными, во всех же остальных случаях суд применяет другие меры воздей­ствия, например предостережение или внушение с пре­дупреждением1.

Хотя принятое 17 октября 1937 г. постановление ЦИК и СНК СССР «О сохранении жилищного фонда и улуч­шении жилищного хозяйства в городах» не закрепило выводов практики об исключительности такой меры лик­видации жилищного конфликта, как выселение без пре-

* См. «Гражданский кодекс РСФСР», Юриздат, 1948, стр, 180

9. Заказ  4638        129

доставления другого жилого помещения, суды твердо придерживались выработанной ими линии в этом во­просе1.

Более того, не ограничиваясь требованием о необхо­димости применения предварительных мер общественно­го воздействия к нарушителям правил социалистическо­го общежития, практика стала на путь дальнейшего огра­ничения случаев выселения, допуская принудительный обмен. В п. 18 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 12 декабря 1940 г. было разъяснено, что при разрешении исков о выселении в связи с невозможностью совместного проживания суд может в целях ликвидации жилищного конфликта обязать стороны произвести в определенный срок обмен занимаемого ими помещения, если заинтересованная сторона укажет другое годное для жилья помещение, на которое можно произвести обмен. В случае неисполнения решения суда в назначенный срок сторона, виновная в противодействии обмену, может быть выселена судом без предоставления другой жилой площади.

Принудительный обмен как способ ликвидации жи­лищного конфликта широко использовался в судебной практике2.

Положения, направленные на ограничительное толко­вание ст. 171 ГК (а, по существу, явившиеся судебным правотворчеством), нашли свое закрепление в постанов­лении Пленума Верховного Суда СССР от 17 сентября 1960г.3, которым были внесены изменения в постановле­ние Пленума Верховного Суда СССР от 12 декабря 1940 г.: «... выселение за невозможностью совместного проживания может допускаться лишь в тех случаях, когда съемщик жилого помещения является злостным нарушителем правил социалистического общежития и применение в отношении его  мер  воздействия    (преду-

1              См. определения  Судебной коллегии    по гражданским делам

Верховного Суда СССР по делу Воропаева,    «Судебная   практика

Верховного Суда СССР»    1951 г. № 7, стр. 36;    по делу Ворониной,

«Судебная практика Верховного Суда СССР» 1955 г. № 2, стр. 35.

2              См. определение Судебной коллегии  по    гражданским делам

Верховного Суда СССР по делу Круминь, «Судебная практика Вер­

ховного Суда СССР» 1951 г. № 7, стр. 38; по делу   Коммунального

управления объединения «Азнефтезаводы» к Куприянову, «Судебная

практика Верховного Суда СССР» 1953 г. № 3, стр. 31.

3              См. «Сборник жилищного    законодательства»,    «Юридическая

литература», 1963, стр. 34.

130

преждение, принудительный обмен жилой площади и др.)» по мнению суда, является недостаточным» (п. 17).

При кодификации гражданского законодательства основные положения, выработанные судебной практикой по этому вопросу, получили нормативное закрепление. Как предусмотрено ст. 61 Основ гражданского законода­тельства, для выселения по мотивам систематического нарушения правил социалистического общежития необ­ходимо, чтобы применяемые к нарушителю меры преду­преждения и общественного воздействия оказались без­результатными. Таким образом, законодатель подчерк­нул исключительный характер выселения без предостав­ления жилого помещения.

Вместе с тем следует отметить, что, указав на необ­ходимость принятия предварительных мер общественно­го воздействия, законодатель не закрепил практики про­изводства принудительного обмена. Однако Пленум Вер­ховного Суда СССР в постановлении от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по гражданским жилищным де­лам» в п. 13 вновь разъяснил судам их право применять в качестве одной из мер ликвидации жилищного конф­ликта принудительный обмен. Учитывая вскрытые ранее судебной практикой недочеты, Пленум при даче соответ­ствующего разъяснения подчеркнул, что к принудитель­ному обмену может быть обязан лишь тот, кто своим виновным поведением создал невозможность совместного проживания. Соответственно только нарушитель может быть выселен в случае отказа от обмена.

6. В приведенных примерах воздействия судебной практики на совершенствование правового регулирова­ния гражданских отношений сочеталось как прямое, так и косвенное воздействие. Однако не всегда вырабатывае­мые судебной практикой положения проходят такой путь: косвенное воздействие — прямое воздействие — за­конодательное закрепление.

В ряде случаев законодатель непосредственно санк­ционирует положения, выработанные судебной практи­кой, и тогда, когда они не принимают форму руководя­щих разъяснений Пленума Верховного Суда СССР.

Так, на протяжении длительного времени судебная практика более или менее последовательно проводила линию, направленную на признание того, что издатель­ство вправе взыскивать с автора выплаченный ему гоно­рар только в тех случаях, когда   расторжение договора

Э*           Ю1

имело место по вине автора1. В связи с этим, например, при рассмотрении дела по иску Киргизского государст­венного издательства к Арунгазиевой 3. Ю. Пленум Вер­ховного Суда СССР подчеркнул, что возврат выданного издательством аванса недопустим в тех случаях, когда непригодность написанного произведения явилась ре­зультатом творческой неудачи автора2. В настоящее Бре­мя принцип вины как непременного основания ответст­венности автора в форме возврата ранее полученного аванса прямо закреплен в ст. 511 ГК РСФСР.

Роль судебной практики в применении гражданского законодательства

1. Особое значение для создания устойчивой практи­ки имеет деятельность Пленума Верховного Суда СССР и пленумов Верховных судов союзных республик, выра­жающаяся в издании ими руководящих разъяснений.

Поскольку, как уже отмечалось, особая роль судеб­ной практики в совершенствовании гражданско-право­вого регулирования -связана с широкими полномочиями суда по применению аналогии .права и аналогии закона, постольку подробнее следует остановиться на руководя­щих разъяснениях, основанных на применении аналогии.

Спорным в литературе является вопрос о возможно­сти применения судами аналогии лишь при разрешении конкретных гражданских дел либо не только в этих слу­чаях, но и при издании Пленумом Верховного Суда СССР руководящих разъяснений по гражданским делам. Пра­вильную, на наш взгляд, позицию занимают авторы, ко­торые придерживаются второй точки зрения.

Последовательным сторонником первой точки зрения, которая сводится к тому, что Пленум лишен лрава да­вать руководящие разъяснения, руководствуясь анало­гией права и аналогией закона, был И. Б. Новицкий. Он обосновывал свою точку зрения тем, что Пленум Верхов-

1              См. об этом, например, М. В. Гордон,   Советское авторское

право, Госюриздат, 1955, стр. 172; А. И.   Ваксберг, Издательство

и автор, «Искусство», 1957, стр.    150—151;    Б. С.   А н т и м о н о в,

Е. А. Флейшиц,   Авторское право, Госюриздат, 1957, ст. 191 и ел.

2              См. «Бюллетень Верховного Суда   СССР»    1960 г. № L стр

19-20.      F

132

ного Суда СССР не является нормотворческим орга­ном1.

С. С. Алексеев и И. Я. Дюрягин допускают осу­ществление при применении законодательства как кон­кретизирующей, так и правоисполнительной деятель­ности. В последнем случае имеются в виду не только при­менение аналогии закона, но и субсидиарное применение норм смежных отраслей, а также выработка «правопо-ложений». Однако отрицая возможность придания пра­воприменительным органам правотворческих функций, С. С. Алексеев и И. Я. Дюрягин подчеркивают, что речь может идти только о восполнении пробелов в порядке индивидуального поднормативного регулирования, т. е. для данного конкретного случая2.

Иную позицию занимает *М. А. Гурвич. Убедительно опровергая приведенные И. Б. Новицким доводы, М. А. Гурвич указывает, что «при неправильной практи­ке применения закона или права по аналогии Пленум Верховного Суда СССР не может не дать обобщающего разъяснения по вопросу о том, как в данном случае при­менять законы по аналогии. Это будет разъяснение по применению закона»3. Однако в свою очередь сам М. А. Гурвич, соглашаясь с возможностью издания ру­ководящих разъяснений Пленумом Верховного Суда СССР, основанных на аналогии права или закона, вме­сте с тем отрицает их обязательность для нижестоящих судов. В подтверждение своей позиции М. А. Гурвич ссылается на ст. 52 Основ гражданского судопроизвод­ства. Как известно, эта статья, в частности, устанавли­вает, что суд, рассматривающий дело в кассационном порядке или в порядке судебного надзора, не вправе предрешать, какая норма материального права должна быть применена при новом рассмотрении дела. Из этого М. А. Гурвич делает вывод, что «если указания суда по этому вопросу не связывают суд по конкретному делу, то тем более они не могут связывать суды, если указа­ния даны в виде общего правила»4.

Думается, что соответствующий вывод не вытекает из

1              См. И. Б. Новицкий,  Источники советского гражданского

права, Госюриздат, 1959, стр. 134 и ел.

2              См. С. С. Алексеев, И. Я- Дюрягин,   Функции примене­

ния права, «Правоведение» 1972 г. № 2, стр. 25 и ел.

3              М. А. Г у р в и ч, О применении советским судом гражданских

законов, «Ученые записки ВЮЗИ», вып. XVI, М,  1969, стр. 278.

4              Т а м   же,   стр. 278.

133

ст. 52 Основ, поскольку она, как это прямо ею преду­смотрено, адресует содержащееся в ней запрещение предрешать вопрос о применении нормы материального права лишь суду, рассматривающему конкретное дело в кассационном или надзорном порядке. Таким образом, ст. 52 Основ, очевидно, не затрагивает правомочий Пле­нума, закрепленных в ст. 9 Положения о Верховном Суде СССР. Как нам кажется, речь идет о различных актах, различных органах и о различных нормах, регла­ментирующих соответствующую компетенцию.

Поэтому следует признать вполне правомерным изда­ние Пленумом Верховного Суда СССР таких руководя­щих разъяснений, которые содержатся, например, в п. 4 постановления от 25 февраля 1967 г. «О некоторых во­просах применения законодательства при рассмотрении судами дел по спорам между гражданами и жилищно­строительными кооперативами». В нем предусмотрена необходимость применять основания и порядок выселе­ния наймодателем нанимателей и членов их семей без предоставления выселяемому другого жилого помеще­ния (ст. 333 ГК РСФСР) к отношениям между членами жилищно-строительного кооператива и членами их се­мей. Между тем юридическая природа последних отно­шений существенно отличается от договора жилищного найма.

Точно так же руководящим разъяснением Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1963 г. «О судеб­ной практике по искам о возмещении вреда» предусмот­рено применение по аналогии закона Правил возмеще­ния предприятиями, учреждениями, организациями ущерба, причиненного рабочим и служащим увечьем либо иным повреждением здоровья, связанным с их ра­ботой. Хотя Правила регулируют порядок возмещения вреда страхователем своим работникам, п. 9 постановле­ния Пленума предусмотрено распространение соответст^ вующих норм и на отношения, возникающие вследствие причинения вреда организацией или гражданином, не обязанными уплачивать за потерпевшего страховые взносы.

С нашей точки зрения, прав был С. В. Курылев, ко­торый, оспаривая взгляды сторонников «гибкого» при­менения закона, полагавших, что «аналогия должна при­меняться судами только по отдельным конкретным де­лам, не создавая прецедента», указывал: «Такой взгляд

134

фактически означает, что одно и то же обстоятельство, которое должно быть признано юридическим фактом путем применения аналогии, при разрешении одного дела может получить такое значение, при разрешении друго­го— нет, что ведет к неединообразному применению за­кона. Не случайно практика Верховного Суда СССР идет по другому пути-—имеющиеся в законодательстве про­белы до принятия необходимого закона заполняются путем издания постановлений, имеющих обязательное значение для судебных органов и обеспечивающих вслед­ствие этого единообразие в заполнении законодательных пробелов»1.

Применительно к постановлениям Пленума Верхов­ного Суда СССР была высказана точка зрения, что «в указанных актах центральных органов юрисдикции мо­гут содержаться отдельные конкретизирующие нормы»2. Эта точка зрения в основном соответствует практике. Вместе с тем среди руководящих разъяснений есть и та-рие, значение которых выходит за рамки конкретизации какой-либо нормы. Соответственно они имеют свое са­мостоятельное значение и свою самостоятельную судьбу.

Так, значительное число разъяснений Пленума Вер­ховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР, кото­рые восполняли пробелы в действующем законодательст­ве, в 1959—1964 годах было воспроизведено в отдельных статьях Основ и ГК.

В качестве примера можно сослаться на правополо-жения, выработанные судебной практикой в связи с при­менением норм о наследовании.

Глава ГК РСФСР 1922 года «Наследственное право» с дополнениями, внесенными Указом Президиума Вер­ховного Совета РСФСР от 12 июня 1945 г., не содержала норм, регламентирующих вопросы времени, места от­крытия наследства, а также наследственной трансмиссии (перехода права на принятие наследства).

Эти вопросы разрешались Пленумом Верховного Суда СССР в постановлении от 10 апреля 1957 г. «О су-

1              С. В.   Курылев,    Значение конкретных обстоятельств дела

для применения норм советского права, «Вопросы советского госу­

дарства и права», Иркутск, 1965, стр, 209.

2              С.  С. А л е к с е е в,    Общая теория   социалистического права,

вып. 3, Свердловск, 1964, стр, 206.

135

дебяой практике по делам о наследовании». Пленум разъяснял, что временем открытия наследства считается день смерти наследодателя, а в случаях признания без­вестно отсутствующего умершим либо установления су­дом факта смерти наследодателя —соответственно день вступления в законную силу определения суда либо ука­занный в определении суда день фактической смерти наследодателя (п. 1).

Местом открытия наследства считается последнее по­стоянное местожительство наследодателя, а при неизве­стности местожительства — местонахождение наследст­венного имущества (п. 2).

В п. 14 было разъяснено, что если наследник, при­званный к наследованию, умер после открытия наслед­ства, не успев его принять, то его право на причитаю­щуюся ему долю в наследстве переходит к его наслед­никам.

Эти, по существу, новые правоположения, выработан­ные судебной практикой, были воспроизведены в граж­данских кодексах союзных республик (ст. ст. 528, 529 и 548 ГК РСФСР), и таким образом им была придана высшая юридическая сила.

2. Поскольку многие постановления Пленума Вер­ховного Суда СССР содержат разъяснения -нормативного характера, их принятие приобретает черты правосоздаю-щей деятельности. Однако такая деятельность, несомнен­но, должна носить подзаконный характер. Поэтому вы­зывает сомнение возможность принятия Пленумом Вер­ховного Суда СССР разъяснений нормативного харак­тера, выходящих за пределы применения аналогии или конкретизации действующих норм.

Примером может служить, с нашей точки зрения, п. 13 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964 г., о котором уже шла речь. Пленум Вер­ховного Суда СССР разъяснил, что в отношении лиц, создающих своим виновным поведением невозможность совместного с ними проживания, может быть примене­на такая мера, как принудительный обмен жилой пло­щади. В данном случае императивная норма Основ, пре­дусматривающая лишь выселение этих лиц, превращена в факультативную. Вряд ли можно оспаривать целесооб­разность подобного нормативного разъяснения, что, однако, не исключает сомнений по поводу правомочности Пленума на такое разъяснение.

136

С нашей точки зрения, Пленум Верховного Суда СССР вышел за пределы своих правомочий и тогда, когда разъяснил в п. 16 постановления от 23 октябри 1963 г. «О судебной практике по искам о возмещении вреда», что при определении размера дополнительных расходов не применяются правила, допускающие умень­шение размера возмещения в зависимости от степени вины потерпевшего. Формулировка ст. 93 Основ граж­данского законодательства не содержала никаких указа­ний на возможность ограничения рамок ее применения. Поэтому установленное Пленумом Верховного Суда СССР правило, безусловно целесообразное, могло быть введено лишь законодательным путем. Этот вывод под­тверждается новой редакцией ст. 93.

Можно привести и другие примеры. Согласно ст. 533 ГК РСФСР «предметы обычной домашней обстановки и обихода переходят к наследникам по закону, проживав­шим совместно с наследодателем до его смерти не менее одного года, независимо от их очереди и наследственной доли». Такую же норму содержат и ГК многих других союзных республик.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 1 июля 1966 г. «О судебной практике по делам о насле­довании» в п. 5 разъяснил, что «по смыслу закона здесь (идет речь о ст. 533 ГК РСФСР.— К. Я.) имеются ввиду те наследники, которые, проживая совместно с наследо­дателем, пользовались указанными предметами для удовлетворения повседневных бытовых нужд».

Представляется, что подобное разъяснение не осно­вано на логическом толковании смысла закона. Более того, это скорее ограничительное толкование, не выте­кающее из смысла закона, а потому введение его могло быть осуществлено лишь законодательным путем. Такой вывод подтверждается и тем, что, например, ст. 545 ГК Грузинской ССР, соответствующая ст. 533 ГК РСФСР, содержит указание на то, что предметы обычной до­машней обстановки и обихода переходят к наследникам по закону, проживающим совместно с наследодателем в течение 1 года до его смерти, если эти наследники «вели с ним общее хозяйство или находились на его иждивении».

Таким образом, ГК Грузинской ССР несколько по-иному, чем это сделал Пленум Верховного Суда СССР, ограничил круг наследников по   закону,   которые могут

137

наследовать предметы обычной   домашней   обстановки, независимо от очереди и наследственной доли.

Практика применения указанной нормы, изданное Пленумом Верховного Суда СССР руководящее разъяс­нение свидетельствуют о необходимости уточнения во* проса о наследовании предметов обычной домашней об­становки и обихода, но сделать это должен, очевидно, республиканский законодатель, которому в силу ст. 118 Основ гражданского законодательства предоставлено право определять условия наследования этого имуще­ства.

Следует согласиться и с Б. С. Лесиным, и Ю. К. Тол­стым в том, что Пленум Верховного Суда СССР вышел за рамки своей компетенции при даче руководящего разъяснения в п. 9 постановления от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по гражданским жилищным де­лам» в части условий применения ст. 59 Основ граждан­ского законодательства1.

Статья 59 Основ предусматривает, в частности, что, «если в квартире, в которой проживает наниматель, осво­бодилась комната, не изолированная от занимаемого им жилого помещения и смежная с ним, эта комната под­лежит передаче в его пользование».

В отношении приведенной нормы Пленум разъяснил, что суды могут отказать в требовании нанимателя о пе­редаче ему освободившейся смежной комнаты, если име­ются технические возможности превращения освободив­шейся смежной комнаты в изолированную при условии, что освободившаяся комната по размеру является из­лишней для нанимателя и если переоборудованием не ухудшаются жилищные условия этого нанимателя или других нанимателей жилых помещений в той же кварти­ре. Установленное Пленумом ограничение, как пред­ставляется, ущемляет интересы нанимателей и не выте­кает ни из буквального текста, ни даже из смысла ст. 59 Основ.

3. Руководящие разъяснения Пленума не могут кон­курировать и с подзаконными нормами, издаваемыми правотворческими органами. Они не должны противоре-

1 См. Б. С. Лесин, Спорный вопрос изменения договора жи­лищного найма, «Правоведение» 1964 г. № 4; Ю. К. Толсто й, Совершенствование жилищного законодательства в СССР, «Право­ведение» 1962 г. № 2, стр. 72.

138

чить этим нормам и не могут охватывать область отно­шений, уже урегулированную такими нормами.

Например, подп. «в» п. 21 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1963 г. «О судеб­ной практике по искам о возмещении вреда» предусмат­ривалось, что «если потерпевшему, получавшему пен­сию, после происшедшего с ним несчастного случая раз­мер пенсии увеличен, то, независимо от основания уве­личения размера пенсии, подлежит зачету в счет возме­щения вреда та сумма пенсии, на которую она была уве­личена». Вместе с тем постановлением Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы и Секретариата ВЦСПС от 28 августа 1968 г. было установлено, что если размер пенсии по инвалидности увеличен не в связи с увечьем или иным повреждением здоровья, то сумма, на которую увеличен размер пенсии, зачету не подлежит. В связи с этим п. 21 постановления фактически утратил свое значение и суды не должны были им руководствоваться. В настоя­щее время постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1973 г. п. 21 приведен в соответствие с указанным актом Государственного комитета1.

4. Хотя новое гражданское законодательство, несом­ненно, более широко и полно урегулировало личные и имущественные отношения, судебная практика, форми­рующаяся на базе действующего законодательства, уже ставит много вопросов, которые требуют законодатель­ного урегулирования либо дачи Пленумом Верховного Суда СССР руководящих разъяснений. При этом значе­ние судебной практики не сводится только к выработке единообразной линии в решении определенных вопросов. Дело в том, что несовпадение в позициях различных су­дебных органов указывает на пробелы в действующем законодательстве, которые должны быть устранены, либо на необходимость путем толкования разъяснить действи­тельный смысл той или иной нормы.

Например, уже на протяжении ряда лет в юридиче­ской литературе дискутируется2, а на практике по-раз­ному решается вопрос об учете вины родителей малолет­него ребенка, которому причинен вред.

1              См. «Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР

(1924—1973)», М.,  1974, стр. 147.

2              Обзор соответствующих точек зрения см.: А. М. Белякова,

Возмещение причиненного вреда, изд-во МГУ, 1972, стр. 53—55.

139

Как известно, ст. 93 Осной гражданского законода­тельства допускает возможность уменьшения размера возмещения либо отказа в возмещении в тех случаях, когда грубая неосторожность самого потерпевшего со­действовала возникновению или увеличению вреда.

Поскольку несовершеннолетний в возрасте до 15 лет полностью неделиктоспособен1, его вина учитываться не должна, а следовательно, ст. 93 Основ не может быть применена.

Между тем на практике поведение малолетнего по­терпевшего нередко содействует возникновению либо увеличению вреда. В этих случаях и возникает вопрос о возможности учета вины его родителей, которые не осу­ществляли за своим ребенком надлежащего надзора или ненадлежащим образом его воспитывали.

Московский городской суд по делу по иску Приходько учел вину родителей потерпевшего ребенка и снизил раз­мер возмещения. Судебная коллегия по гражданским де­лам Верховного Суда РСФСР поддержала линию Мо­сковского городского суда2.

На позицию возможности учета вины родителей ма­лолетнего потерпевшего встал и Президиум Верховного Суда Грузинской ССР по делу по иску С. к Тбилисскому участку энергоснабжения3.

Иную позицию занял Владимирский областной суд в деле по иску Ефимовой к Волошину4.

- Несовпадение в позициях судебных органов по рас­сматриваемому вопросу свидетельствует о необходимо­сти его скорейшего законодательного урегулирования.

5. В связи с тем что Пленум Верховного Суда СССР формулирует свои руководящие разъяснения непосред­ственно под влиянием судебной практики и достаточно оперативно, очевидно, сохраняет значение осуществляе­мая им деятельность по созданию как новых правополо-

жений (вплоть до момента, когда законодатель устранит обнаруженный судебной практикой и восполненный по­становлением Пленума пробел путем издания новых норм), так и конкретизирующих правоположений.

В настоящее время действует 22 постановления Пле­нума Верховного Суда СССР по гражданским делам. Два из них посвящены общим вопросам гражданского права1, пять — праву собственности, три — жилищному праву, одно — договору перевозки, семь — обязатель­ствам из причиненного вреда, три — авторскому и изо­бретательскому праву   и одно — наследственному праву.

Ряд принципиальных руководящих разъяснений по отдельным категориям гражданских дел содержится и в постановлениях Пленума Верховного Суда РСФСР.

Хотя постановления Пленума Верховного Суда СССР и постановления пленумов Верховных судов союзных республик уже охватили весьма значительный круг граж­данских правоотношений, изучение судебной практики подтверждает целесообразность издания высшими орга­нами судебных систем руководящих разъяснений по во­просам применения ряда норм, в частности норм общей части гражданского права (прежде всего об исковой дав­ности, сделках), а также обязательственного права. Последнее относится к правилам о государственных за­купках сельскохозяйственной продукции в колхозах, о договорах, призванных обслуживать бытовые потребно­сти граждан, и т. п.

1 Имеется в виду также постановление Пленума Верховного Суда СССР от 24 марта 1959 г. «О судебной практике по искам о взыскании вознаграждения за составление проектов и смет по капи­тальному строительству», которое в основной своей части посвяще­но применению к соответствующим соглашениям норм о действитель­ности гражданско-правовых сделок.

1              Исключением являются такие ситуации, при которых причине­

ние вреда связано с совершением    преступлений,    предусмотренных

ч. 2 ст. 10 Основ уголовного законодательства,    т. е. преступлений,

по которым ответственность наступает с 14 лет.

2              Дело описано в «Научном комментарии судебной практики за

1972 г.», «Юридическая литература», 1973, стр. 34.

3              Дело описано в статье Л. Майданника и П. Стависского «Зна­

чение  вины  родителей  малолетнего  потерпевшего  в  ненадлежащем

за ним надзоре»  («Советская юстиция»    1972 г.   № 9, стр. 11 —12).

4              См. «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1971  г. № 5, стр.

11 — 12.

140