ЭКСПЕРТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВЫДАЮЩИХСЯ РУССКИХ УЧЕНЫХ

Биограф известного американского физика Роберта Вуда Вильям Сибрук рассказывает в своей книге, что в американских газетах первой половины нашего века нередко появлялись огромные заголовки: «Знаменитый ученый из университета Джона Гопкинса помогает полиции» или просто: «За расследование взялся Вуд». Сибрук приводит сведения о ряде интересных исследований, проведенных в лаборатории Вуда, которые заставили говорить «немых свидетелей» преступлений, благодаря чему были раскрыты очень запутанные уголовные дела.1

Обращение следственных и судебных органов к ученым вполне естественно. Для того чтобы понимать немую речь вещей, требуются специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Поэтому из кабинета следователя вещественные доказательства и документы нередко попадают в лабораторию ученых.

Одними из первых на помощь правосудию пришли химики. Однако первоначально в большинстве случаев это были не ученые, а практические работники–аптекари. Лишь с середины XIX в. суды начали обращаться к ученым. Ниже, в очерке, посвященном победам и поражениям криминалистов в борьбе с подлогами документов, подробно освещаются экспертизы, проведенные в химической лаборатории Академии наук Ю. Ф. Фриц-ше и Н. Н. Зининым. Но исследования, имевшие криминалистическое значение, проводились в Академии наук не только по поручениям судебных и следственных органов, но и по инициативе самой Академии наук. Так, на заседании физико-математического отделения 11 января 1866 г. академик Б. С. Яко-би2 представил собравшимся пергаментный лист, на котором

1 Сибрук В Роберт Вуд, современный чародей физической лаборатории. М„ I960' С. 262.

2 Борис Семенович Якоби (1801–1874)–член Академии наук, широко известен как изобретатель гальванопластики.

был написан текст документа, выданного в 1863 г. департаментом торговли и мануфактур министерства финансов и удостоверявшего исключительное право в ремеслах и промыслах художника Трощинского. На этом пергаментном листе все написанное чернилами полностью исчезло. Академик Якоби обратил внимание на то, что было бы весьма полезно исследовать причину такого исчезновения текста и, кроме того, предложить для всеобщего употребления такой состав чернил, который обеспечивал бы долговременную сохранность текста на рукописях. Собрание физико-математического отделения согласилось с мнением Якоби и приняло решение о поручении этой работы ему и Н. Н. Зинину.3

В более поздний период исследования, имевшие криминалистическое значение, предпринимались академиком Б. Б. Голицыным.4 В 1899 г. Голицын был назначен управляющим Экспедицией заготовления государственных бумаг, выпускавшей бумажные денежные знаки, облигации и другие ценные документы. Одновременно Экспедиция являлась и судебно-экспертным учреждением по делам о подделке денежных знаков и других ценных бумаг. Как руководитель этого учреждения Б. Б. Голицын постоянно разрешал множество вопросов, возникавших при производстве судебно-экспертных исследований.

Рис. 9. Д. И. Менделеев.

В ряде случаев Б. Б. Голицын и по своей инициативе предпринимал то или другое научное исследование. Так, в частности,

им исследовались физико-химические свойства различных сортов бумаги, производилось исследование бумаги на разрыв, сравнительное исследование различных сортов чернил и т. п. Исключительно обширной и многогранной была экспертная и криминалистическая деятельность великого русского ученого Д. И. Менделеева. Начало ее относится к 60-м годам XIX в.

3 Архив АН СССР, протоколы заседаний физико-математического отделения за 1866 г. § 12.

4 Борис Борисович Голицын (1862–1916)–член Академии наук, широко известен трудами в области физики, особенно сейсмографии.

В «Летописи жизни и деятельности Д. И. Менделеева» приводятся данные о том, что 18–20 ноября 1866 г. он участвовал в судебной экспертизе по поводу подлогов билетов Комиссии для хранения движимостей.5

Особый интерес представляет экспертиза, проведенная Д. И. Менделеевым в 1870 г. по делу об убийстве фон Зона. Остановимся кратко на фабуле этого дела: в начале ноября 1869 г. в Петербургское полицейское управление поступило заявление, согласно которому отставной надворный советник Николай фон Зон, отправившийся 7 ноября в Благородное собрание, где обыкновенно проводил время, в течение уже нескольких дней не возвращается к себе на квартиру и неизвестно, где находится.

Меры розыска, предпринятые полицией, долгое время оказывались безрезультатными, но во второй половине декабря картина прояснилась. В сыскную полицию явился петербургский ремесленник Александр Иванов, заявивший, что фон Зон убит в его присутствии, в ночь на 8 ноября, в квартире мещанина Максима Иванова. Убийство совершил Максим Иванов при помощи лиц, проживавших у него на квартире. Труп фон Зона уложен в чемодан и отправлен 8 ноября по железной дороге в Москву.

Заявление Александра Иванова получило подтверждение: из Москвы телеграммой было сообщено, что на станции железной дороги действительно находится чемодан, адресованный на имя Кольцова, никем не востребованный. При вскрытии чемодана в нем найдено мертвое тело неизвестного мужчины. Этим мужчиной и был Николай фон Зон.

В результате произведенного расследования были установлены следующие обстоятельства: инициатор и основной исполнитель убийства Максим Иванов держал квартиру, в которой на полном его иждивении проживали несколько женщин, промышлявших проституцией. Вырученные деньги они полностью отдавали хозяину квартиры. Не довольствуясь получаемыми таким путем «доходами», Максим Иванов задумал отравлять с целью грабежа своих «гостей». Предварительно он занялся опытами на кошках и собаках. Убедившись в эффективности придуманной им «отравы», Иванов решился применить ее к людям. Первой жертвой и стал престарелый фон Зон, с которым 7 ноября днем Иванов встретился в увеселительном заведении «Эльдорадо».

Приведя фон Зона на свою квартиру, Иванов организовал «угощение». Вино и водка быстро подействовали, фон Зон охмелел. Одна из женщин отвела его в спальню, где искусно похитила имевшиеся при нем деньги и передала их Иванову.

5 Летопись жизни и деятельности Д. И. Менделеева/Под ред. А. В. Сторонкина. Л., 1984. С. 89.

Но фон Зон, несколько отрезвев, вернулся в общую залу и потребовал вернуть похищенные деньги. Ему заявили, что деньги целы, что над ним лишь пошутили, и предложили «на мировую» выпить еще бутылку вина. Незаметно от фон Зона Иванов влил в нее раствор ядовитого вещества. После первого же глотка фон Зон повалился на диван. Желая ускорить его смерть, находившемуся в бесчувственном состоянии фон Зону насильно влили новую порцию яда. Не ограничиваясь этим, преступники начали душить свою жертву, а затем нанесли ей несколько ударов утюгом по голове. Убийство было совершено.

Дело слушалось в Петербургском окружном суде с участием присяжных заседателей 28 марта 1870г. В качестве эксперта по делу был привлечен Д.И.Менделеев.6 Необходимость в авторитетной научной экспертизе возникла в связи с тем, что химическая лаборатория, производившая исследование внутренностей трупа фон Зона, не нашла в них точных признаков присутствия ядовитого вещества. Поэтому суд и стороны интересовались в первую очередь тем, возможно ли было по истечении полутора месяцев обнаружить в трупе остатки или точные признаки яда. Но положительного ответа на этот вопрос Д. И. Менделеев не дал. Он заявил, что для такого ответа нужно произвести испытание трупа. «Мы можем, – говорил он, – только согласиться на показания авторитетного лица, но не утверждать справедливость экспертизы».

Кроме того, эксперту был задан вопрос: позволяет ли теперешнее состояние науки установить присутствие калия во внутренностях трупа с учетом того состояния, в котором находился труп. Д. И. Менделеев на это снова ответил: «Для этого химику надо сделать испытание». Когда профессор судебной медицины Сорокин заметил, что присутствие сильных кислот показывает более тонкая реакция – при помощи медного купороса, Д. И. Менделеев возразил: «Неизвестно, может быть, была сделана реакция, и потому по совести отвечать не могу».

Отвечая на вопрос о характере действия примененного преступниками яда, Д. И. Менделеев указал: «Абсолютно смертельного яда нет, он действует смотря по количеству. Действие яда зависит от крепости. Можно, например, влить около унции крепкого раствора, тогда он произведет, конечно, действие, но можно такое же количество бросить в Неву, и тогда оно не будет иметь такого влияния. Следовательно, сказать без испытания ничего нельзя».

В конце допроса экспертов председательствующий показал Д. И. Менделееву яд, находившийся в числе вещественных доказательств, и попросил его дать о нем заключение. Менделеев на это ответил: «Для того, чтобы быть добросовестным экспер-

6 Экспертиза Д. И. Менделеева излагается по отчету, опубликованному в газете: Судебный вестник. 1870. № 291. С. 88.

том и сказать правду, химик должен сделать научный опыт, а не судить по виду».

Ответы Д. И. Менделеева по делу об убийстве фон Зона ярко рисуют его требования к заключению эксперта. Он никогда не полагался на догадки и предположения. Единственным путем установления истины при производстве экспертизы им признавался опыт и факт, полученный в результате опыта.

Участие в нескольких судебных процессах раскрыло Д. И. Менделееву порочность организации судебной экспертизы в царской России, заставило задуматься о процессуальном положении эксперта по судебным уставам 1864 г. Свои наблюдения он обобщил в статье, опубликованной в газете «Судебный вестник».7 Позднее, составляя список своих научных сочинений, Д. И. Менделеев отметил: «Меня очень часто вызывали для экспертизы в суды, вновь открывшиеся. Видя недостатки следствий, я считал полезным писать об этом».8

Статья выдающегося ученого до сих пор не потеряла практического значения. Это обстоятельство обязывает более подробно остановиться на ее содержании. Начнем с довольно обширной выдержки, заимствованной из первой части статьи.

Обращаясь к редактору «Судебного вестника», Д. И. Менделеев писал: «М. г.! В отчетах об уголовных процессах весьма часто встречается фраза: «Затем эксперты дали свое заключение». Она основана на ложном представлении о роли экспертов в наших уголовных судах, как я имею возможность судить, бывши экспертом при разбирательстве двух уголовных процессов, где был примешан вопрос об отравлении. Дать заключение возможно только при следующих условиях: 1) когда обстоятельства дела заранее известны, 2) когда предметы, подлежащие экспертизе, были действительно подвергнуты исследованию и 3) когда есть возможность в действительности дать свое заключение. В практике наших судов, сколько то мне известно, эксперт не имеет возможности сделать заключение по той причине, что ему не сообщают предварительно никаких данных по делу, не дают никаких предметов для исследования, ему даже не дают возможности высказать свое суждение по тем обстоятельствам, какие он узнает во время самого судебного следствия.

Процедура экспертизы состоит в следующем: к данному судебному разбирательству эксперта вызывают к определенному часу, приводят к присяге, садят в комнату для свидетелей, затем приводят к допросу, читают ему протокол химического или медицинского исследования (при этом даже еще не говорят, кто произвел его) и заставляют отвечать на вопросы, предла-

7 Менделеев Д. И. Об экспертизе в судебных делах//Судебный вестник. 1870. 29 окт.

8 Архив Д. И. Менделеева. Л., 1951. С. 93.

гаемые председателем, прокурором, защитниками и присяжными заседателями. Если эксперт на основании полученных данных желает высказать свое мнение о совокупности полученных сведений, то его приглашают держаться по возможности ближе к тому именно вопросу, который перед тем был ему поставлен... Конечно, эксперт не есть ни судья, ни защитник или обвинитель, но тем не менее если его призывают, то надобно дать ему право высказать мнение о тех предметах, для суждения о каковых он призван, а без этого роль эксперта и польза, ожидаемая от специальных его знаний, значительно убавляются ко вреду истины, которая отыскивается в суде».

Взгляды Д. И. Менделеева на роль судебной экспертизы и на систему ее организации, как следует даже из этой выдержки, значительно опередили свое время. Лишь в наши дни большая их часть стала признанной.

Материалы, хранящиеся в научном архиве Д. И. Менделеева, показывают, что судебной экспертизой он продолжал заниматься и после тех экспертиз, которые описывались им в упоминавшейся статье. Судебные учреждения и следственные органы неоднократно привлекали его к производству экспертиз по наиболее сложным делам. К числу таких дел относилось дело о скоропостижной смерти петербургского присяжного поверенного Константина Ахочинского (1873 г.).9

Краткие сведения об обстоятельствах этого дела сводятся к следующему: Ахочинский скончался при явлениях головокружения, удушья, рвоты, расширенного состояния зрачков.

При исследовании в лаборатории фармацевтического общества во внутренних органах трупа было обнаружено присутствие синильной кислоты. Возникло предположение об отравлении Ахочинского.

По прошествии двух месяцев проф. Соколов произвел повторное исследование внутренностей трупа, при котором присутствия синильной кислоты уже не было обнаружено. При столь противоречивых результатах экспертизы дело о смерти Ахочинского поступило на заключение Медицинского совета министерства внутренних дел. В журнале совета от 9 сентября 1873 г. по этому поводу записано: «1 августа сего года поступило в Медицинский департамент на заключение Медицинского совета дело о смерти присяжного поверенного С.-Петербургской судебной палаты Константина Ахочинского. Дело это, по своей сложности, значению для сторон, в нем заинтересованных, многосторонности судебно-медицинской экспертизы и различным мнениям гг. экспертов, участвовавших в оном, требует.... пред-

9 Материалы дела о скоропостижной смерти Ахочинского впервые изложены нами совместно с А. В. Дуловым. См.: Дулов А. В., Крылов И. Ф. О взглядах Д. И. Менделеева на судебную экспертизу//Совет-ское государство и право. 1956. № 9.

верительного доклада Медицинскому совету, всестороннего обсуждения. А потому необходимо для сего составить предварительно комиссию».

Медицинский совет образовал под председательством Е. В. Пеликана комиссию, в которую среди других был включен и Д. И. Менделеев.10

Заключение Д. И. Менделеева по настоящему делу представляет большой интерес, так как оно позволяет подробно ознакомиться с его взглядами на тактические условия и на методику производства экспертизы. Первое место среди условий, обязательных при производстве экспертизы, Д. И. Менделеев отводил строгому соблюдению «судебных предосторожностей». Он настойчиво подчеркивал обязательность выполнения таких процессуальных формальностей, которые исключали бы всякую возможность сомнений в объективности экспертизы. К формальностям, соблюдение которых является особенно важным, Д. И. Менделеев относил проверку подлинности и неприкосновенности объектов исследования. При отсутствии уверенности в подлинности исследуемых объектов, по его выражению, «рушилась» вся экспертиза.

В заключении по делу Ахочинского имеется следующее суждение по этому вопросу: «Взята была одна из подлинных банок, но оказалась столь слабо перевязанною,- что можно было снять ее покрышку, не вредя печатей. Таковые обстоятельства, по моему мнению, могут рушить все значение судебного химического исследования, ибо для того и должны быть соблюдены некоторые формальности, чтобы не могло бы оставаться и тени сомнения в неприкосновенности внутренностей от времени вскрытия трупа до времени производства химического исследования».11

Прежде чем приступить к исследованию вещественных доказательств, Д. И. Менделеев считал обязательным подвергнуть их тщательному осмотру, а само исследование находил нужным производить в присутствии следователя и понятых.

Из заключения по делу Ахочинского можно судить, какое большое значение Д. И. Менделеев придавал правильному составлению протоколов осмотра, исследования и других действий эксперта. Протокол, по его мнению, должен быть полным, в частности, в нем должно содержаться подробное и точное описание объектов исследования. Неполно и небрежно составленный протокол теряет необходимую доказательственную силу, лишает возможности судить по нему, насколько правильно была произведена экспертиза.

10 Центральный государственный исторический архив (ЦГИА). Ф. 1294. Оп. 10. Д. 153. Л. 100–102.

11 Музей-архив Д. И. Менделеева при Ленинградском государственном университете (НАМ ЛГУ). № 1–А–39–1–3.

Представляет интерес высказанный Д. И. Менделеевым взгляд на сам порядок производства экспертизы. По его мнению, весь процесс исследования, начиная с вскрытия вещественных доказательств, должен происходить в присутствии следователя и других уполномоченных на это лиц. В их присутствии эксперт должен дать и свое заключение по результатам исследования.

Интересен также взгляд, высказанный Д. И. Менделеевым и по вопросу о компетенции эксперта: «О дозах и признаках отравы я судить не могу, потому что это не составляет предмета моих занятий, о них спросите у медиков, которые должны объяснить также и тот весьма важный пункт: достаточно ли было естественных причин и анатомических изменений, чтобы объяснить припадок и смерть Ахочинского». Этот ответ показывает, с какой строгостью относился Д. И. Менделеев к своим заключениям в качестве судебного эксперта.

В заключении по делу Ахочинского имеются суждения, относящиеся и к методу производства экспертизы по данному делу. Метод, применявшийся при химическом исследовании внутренностей Ахочинского, и использованные при этом реактивы Д. И. Менделеев находил недостаточными: «Мне кажется, сверх того, что при всяких столь деликатных вопросах, как представляющийся здесь, следовало бы производить рядом с анализом внутренностей отравленного субъекта такой же параллельный анализ внутренностей другого, заведомо не отравленного субъекта, умершего естественною смертию, потому что только при подобном контроле всех химических манипуляций можно быть уверенным в безошибочности результата, ибо исследование трупов и органических остатков с химической точки зрения представляет еще много сторон, весьма мало изученных, и малейшая подмена чего-либо во взятых веществах может иметь влияние на результат».

Медицинский совет 20 ноября 1873 г. сформулировал весьма уклончивое заключение о причинах смерти Ахочинского. В нем говорилось: «...Анатомические явления, вообще не довольно ясные при отравлении синильной кислотой, в настоящем случае говорят более в пользу предположения о смерти вследствие органических поражений важных внутренних органов мозга и сердца. За всем тем, однако, все эти данные (предсмертные припадки и анатомические изменения в трупе), вместе взятые, не исключают возможности отравления синильной кислотой или ее препаратами».12

Заключение Медицинского совета не имеет категорического характера. Причины смерти Ахочинского остались, по существу, невыясненными, хотя к их выяснению были привлечены такие крупные ученые, как Д. И. Менделеев, С. П. Боткин и др.

12 ЦГИА. Ф. 1294. Оп. 10. Д. 153. Л. 330–339.

Это объяснялось тем, что оказались нарушенными условия производства экспертизы, о которых говорилось в заключении Д. И. Менделеева.

К помощи Д. И. Менделеева чаще всего прибегали в сложных и спорных случаях, в частности при возникновении противоречий между несколькими экспертами. Именно такие обстоятельства заставили следователя прибегнуть к помощи Д. И. Менделеева при расследовании дела об отравлении крестьянина Варфоломея Лято.

В отравлении Лято обвинялась его жена. При первоначальном химическом исследовании внутренностей умершего Келец-кое врачебное отделение установило в них незначительное количество ртути, минеральное ядовитое вещество и стрихнин. С учетом результатов этого исследования врач Ежовский, производивший вскрытие трупа Лято, пришел к выводу, что причиной его смерти явилось отравление стрихнином.

Судебный следователь не согласился с этим мнением, так как оно противоречило другим данным, установленным в процессе следствия. Материалы дела были препровождены в Медицинский департамент министерства внутренних дел для повторного исследования. Его произвел фармацевт Моссин, признавший первоначальное исследование вполне удовлетворительным. В качестве доказательства, подтверждающего сделанное им заключение, Моссин представил департаменту часовое стеклышко с налетом стрихнина, добытого при переисследовании внутренностей Лято.

На основании этого исследования Медицинский департамент признал, что смерть Лято последовала от отравления стрихнином. Но поскольку экспертное заключение и другие данные дела противоречили друг другу, все же решили произвести еще одно исследование, для чего дело препроводили в Медицинский совет. Наряду с новым химическим исследованием оставшихся частей внутренностей Лято, Медицинский департамент предложил произвести проверочное физиологическое испытание найденного Моссиным яда.

В Медицинском совете исследование было поручено совещательному члену Медицинского совета А. Пелю, который нашел первоначальное заключение врачебного отделения ошибочным, так как при химическом исследовании был обнаружен не стрихнин, а продукт гнилостного разложения трупа.

Заключение Пеля Медицинский совет решил перепроверить в авторитетной комиссии, составленной из новых экспертов. В ее состав вошли профессора Менделеев, Марклин и Трапп. Четвертым членом комиссии был Пель. 12 апреля 1883 г. эксперты составили совместное заключение, которое представили в Медицинский совет. В этом заключении экспертная комиссия подтвердила наличие в трупе яда.13

13 Там же. Ф. 1294. Оп. 10. Д. 469. Л. 265–279.

К Д. И. Менделееву обращались с просьбами о повторных исследованиях не только по делам об отравлениях, но и в других случаях, в частности при исследовании документов. Если следствие или суд не соглашались на производство повторной экспертизы, стороны нередко непосредственно связывались с Д. И. Менделеевым, прося его высказать свое мнение о той или иной конкретной экспертизе. Так, например, было в мае 1885 г., когда защитники, выступавшие в Тифлисском окружном суде по уголовному делу Тер-Шмованова, обратились к Менделееву за консультацией. Тер-Шмованов обвинялся в изготовлении подложных расписок от имени Мартироса Тер-Микиртычьянца. Одна из расписок была изготовлена путем вытравления ранее имевшегося текста и внесения в нее нового содержания. Местным экспертам-химикам удалось прочесть значительную часть текста, ранее имевшегося на документе, но полностью прочесть текст оказалось невозможно. Однако было ясно, что документ представлял собой в прошлом долговую расписку на сумму 20 руб. Так как экспертиза оспаривалась заинтересованными лицами, присяжный поверенный Шевалье, защищавший обвиняемого Курганова, обратился через петербургского присяжного поверенного Турчанинова к Д. И. Менделееву с просьбой о повторном исследовании. По этому поводу он заявил на суде следующее: «На предварительном следствии мы всегда просили о тщательной экспертизе и указывали не только на способы, но и на экспертов, например, на проф. Менделеева. Так как и следователь, и суд в этой просьбе отказали, то я обратился через г-на Турчанинова к г. Менделееву и просил его мнения, послав ему заключение экспертов и вообще все бумаги, относящиеся к этому вопросу. В настоящее время я получил ответ от проф. Менделеева, в котором он признает, что экспертиза произведена по всем правилам науки и что текст на документе от 23 июля 1876 г. написан позднее расписки 1880 г. на 20 руб.» Далее на суде было оглашено само заключение Д. И. Менделеева.

Подлинник этого заключения не сохранился, но имеется указание на него в личном архиве Д. И. Менделеева. На письме Турчанинова стоит собственноручная пометка Д. И. Менделеева: «Отв. 3 мая 1885 г., что все показания экспертизы основательны и что обвинитель говорит верно».14

Среди множества экспертиз, проводившихся лично Д. И.Менделеевым или совместно с другими учеными, значительное место занимают экспертизы, связанные со случаями самовозгорания пряжи и шелка, в которых Д. И. Менделеев принимал самое деятельное участие. Его интерес к исследованию возможности самовозгорания тех или иных веществ был вполне есте-

14 НАМ ЛГУ. № 1–В–1–1–29. См. также: Юридическое обозрение. 1985. № 224.

ственным, так как именно им объяснялось возникновение многих пожаров, которые в дореволюционной России были настоящим бедствием.

Теснейшим образом связанный с практикой, быстро откликавшийся на все ее нужды и запросы, великий ученый не мог остаться в стороне от вопроса, разрешение которого было столь важным и близким ему как химику.

Поразивший всех случай пожара от самовозгорания произошел, в частности, в 1860 г. на Ростовской ярмарке. У всех на глазах самовоспламенился воз с красной бумажной пряжей. Ростовская полиция отобрала у купцов, торговавших этим товаром, шесть пачек красной бумаги и представила ее на исследование в Ярославскую врачебную управу. Последняя, в свою очередь, представила эту пряжу в Медицинский департамент министерства внутренних дел с тем, чтобы определить, не содержит ли она веществ, от которых могла бы воспламениться сама по себе.

Химическое исследование пряжи производилось в Медицинском совете. В результате исследования было установлено, что «бумага пропитана большим количеством жирного вещества, которое посредством поглощения кислорода из воздуха в состоянии произвести возвышенную температуру; большое количество такой, легко возгораемой и в одном месте собранной скученной бумаги, и свободный доступ воздуха были достаточны к условиям горения и могут причинить воспламенение».15 После этого, естественно, были приняты меры пожарной безопасности: В Ростове запрещалась продажа красной бумаги. Но ростовские купцы такой мерой остались недовольны и несколько раз обращались в Сенат с прошениями об ее отмене.

Сенат передал жалобы купцов и все материалы по делу в министерство внутренних дел. Последнее затребовало заключение Медицинского совета. Так в 1870 г. дело вторично попало к нему на рассмотрение. На этот раз исследование вопроса о самовозгорании Совет поручил специальной комиссии. Вместе с другими учеными в нее вошел и Д. И. Менделеев, являвшийся совещательным членом Медицинского совета.

Прежде всего комиссия сочла необходимым получить и исследовать разные образцы тех тканей, которые вызывали сомнение, а также собрать сведения о способах их окрашивания.16 Затем была образована новая комиссия, в которую кроме Д. И. Менделеева вошли профессора Е. В. Пеликан, Ю. К. Трапп и другие лица.

Вновь образованная комиссия проделала огромную работу. Она собрала подробные сведения о способах окрашивания тканей и множество других данных. Были затребованы также об-

15 ЦГИА. Ф. 1294. Оп. 10. Д. 136. Л. 469.

16 Там же. Л. 470.

разцы бумажной пряжи, изготовлявшейся в разных районах страны. После изучения всех собранных материалов Комиссия пришла к следующему выводу: «!)... По сделанному как в России, так и в иностранных государствах, многолетнему опыту, способность бумажной пряжи, тканей к самовоспламенению зависит не от окраски их в какой-либо цвет, но от присутствия в них излишнего количества масла или жира (в особенности рыбьего – ворвани), не удаленного после окраски, при дальнейшей обработке этого фабриката, а равно от упаковки таковой в кипы; 2) что опасность их воспламенения в значительной степени усиливается от существующего у наших фабрикантов обыкновения прибавлять к готовой окрашенной пряже известное количество рыбьего жира для привеса, с единственно корыстною, предосудительною целью; по мнению химиков-экспертов, способность воспламенения ее в таких случаях зависит от окисления жира или масла, причем поглощается из воздуха значительное количество кислорода, развивается в массе теплота, которая, возвышаясь до известной степени, производит ее воспламенение».17

Участие Д. И. Менделеева в экспертизах по делам о самовозгорании приведенным случаем не ограничилось. В 1871 г. он был привлечен к производству второй экспертизы. Обстоятельства, вызвавшие ее, состояли в следующем: в пакгаузе Петербургской сухопутной таможни произошло самовозгорание шелка, прибывшего из-за границы. Купец, в адрес которого прибыл шелк, не допускал возможности его самовозгорания. Таможня вынуждена была обратиться во Врачебное управление, представив при этом для исследования образцы шелка. В проведении данного исследования принял участие Д. И. Менделеев, что подтверждается в письме на его имя петербургского штадт-физика от 20 августа 1871 г.18

Следует остановиться еще на одной судебной экспертизе Д. И. Менделеева, раскрывающей взгляды ученого на значение профилактической стороны работы эксперта. Речь идет об экспертизе по делу о загрязнении реки Невы сточными водами Товарищества ниточной мануфактуры. При проведении этой экспертизы проявилась еще одна характерная черта Д. И. Менделеева как ученого: он не считал себя вправе ограничиваться формальным выполнением того задания, которое ему поручалось. Он стремился обобщить установленные им факты, сделать из них принципиальные выводы.

В 1899 г. директора Товарищества ниточной мануфактуры Гаммершмидт, Ширенбург и Кречмер были привлечены к ответственности по ст. 863 Уложения о наказаниях за систематическое загрязнение реки Невы сточными водами производст-

17 Там же. Л. 483.

18 НАМ ЛГУ. № 1–7–В–5–2.

венных цехов мануфактуры.19 Спуск в Неву сточных вод мануфактуры был особенно вредным потому, что в непосредственной близости от места спуска этих вод находился ковш городского водопровода, через который снабжался водой весь Петербург.

Вторичный анализ химического состава сточных вод Ниточной мануфактуры, анализ воды, взятой непосредственно из-ковша городского водопровода, производил Д. И. Менделеев. Он обследовал также имевшиеся на Ниточной мануфактуре устройства, предназначенные для очистки сточных вод. В итоге ученый пришел к выводу, что система очистки сточных вод, существовавшая на данном предприятии, совершенно не отвечает своему назначению. Кроме того, Д. И. Менделеев решил найти конкретные и действенные пути очистки сточных вод перед спуском в Неву. С этой целью в руководимой им лаборатории начались опыты по очистке сточных вод Ниточной мануфактуры. Нет необходимости описывать техническую сторону этих опытов. О них был составлен 21 октября 1900 г. отчет, который и теперь хранится в архиве Д. И. Менделеева. Не ограничиваясь опытами в лаборатории, он организовал исследовательские работы в широком масштабе по обезвреживанию реки Невы от сточных вод на всем ее протяжении. По своей инициативе он затребовал от различных учреждений сведения о химическом составе сточных вод всех предприятий, находящихся на берегах реки Невы, и данные о химических и бактериологических анализах невской воды. На основе полученных данных им были составлены сводные таблицы и схематическая карта промышленных предприятий, расположенных по берегам Невы. Д. И. Менделеев провел и ряд других подготовительных мероприятий, которые, по его мнению, должны были обеспечить возможность последующей работы по кардинальному разрешению проблемы очистки сточных вод.

Выступая инициатором этой работы, Д. И. Менделеев понимал, что здесь необходимы объединенные усилия многих ученых, и невзирая на трудности, предпринял шаги к тому, чтобы собрать нескольких химиков для обсуждения возникшей экологической проблемы.

22 октября 1900 г. в квартире Д. И. Менделеева собрались профессора А. П. Дианин, В. Ф. Алексеев, Н. С. Курнаков и другие. Перед собравшимися учеными Д. И. Менделеев поставил вопрос о необходимости совместными усилиями разработать эффективные методы очистки сточных вод, спускаемых в Неву. Участники совещания согласились с его мнением. В этот же день Д. И. Менделеев доложил собравшимся о всех подробностях опытов, проводившихся под его руководством в лаборатории. Воодушевленные его докладом ученые решили:

19 Там же. II–Ж–40–1, II–Ж– 40–2.

начать исследования и в своих лабораториях, а затем вновь собраться и обменяться мнениями и скоординировать дальнейшие совместные работы. Позже ученые не раз собирались у Д. И. Менделеева и обсуждали результаты произведенных ими исследований, намечали планы дальнейших действий. В конечном итоге этой группой ученых были разработаны два способа очистки сточных вод перед спуском их в Неву.

Профилактическая деятельность Д. И. Менделеева не ограничивалась данным случаем. Им были проведены, например, исследования с целью создания образца денежного чека, не поддающегося подделке, разработаны методы изготовления знаков почтовой оплаты и гербовых марок, не поддающихся вытравлению.20

Приведенные факты научной биографии Д. И. Менделеева свидетельствуют о том, что его деятельность самым тесным образом была связана с потребностями практики. Выдающийся ученый стремился также выяснить возможности предупреждения правонарушений, уничтожить причины, их порождающие.

Крупный вклад в историю экспертизы внес и другой русский химик – А. М. Бутлеров. Его экспертизы по делам о пожарах 70-х годов прошлого столетия в Петербурге и Кронштадте, явились образцами подлинно научных экспертиз по установлению причин подобных происшествий.

Первая экспертиза А. М. Бутлерова относится к середине 70-х годов, когда расследовалось знаменитое дело купца Овсянникова, обвинявшегося в поджоге мельницы.

Рис. 10. А. М. Бутлеров.

Купец Овсянников был личностью почти легендарной не только благодаря фантастическому богатству, но главным образом потому, что за ним числилось до пятнадцати уголовных дел и по всем делам он неизменно «оставался в подозрении». Мало кто верил в то, что и в шестнадцатый раз он не уйдет от закона. Возможности привлечь его к ответственности

20 Д у л о в А. В., Крылов И. Ф. Из истории криминалистической экспертизы в России. М., 1960.

не верили не только в России, но и за границей. Когда Овсянников был арестован, германская печать выражала уверенность в том, что двенадцатикратный миллионер Овсянников в заключении долго не задержится и что скоро станет известно об освобождении одиннадцатикратного миллионера Овсянникова.

Однако события развивались иначе – Овсянников был осужден за поджог мельницы. Важную роль в этом деле сыграла научная экспертиза, точно установившая факт поджога.

В. Д. Спасович, выступавший по делу Овсянникова в качестве представителя гражданского истца, опровергая версию случайной причины пожара от взрыва мучной пыли, говорил в своей речи: «Вспомните... результаты научной экспертизы: мука горит с трудом, мучная пыль горит также с трудом; когда она в спокойном состоянии, то она не сообщает горения, а напротив того, служит дурным проводником и во всяком случае не способствует горению. Вспышки пыли бывают только тогда, когда пыль мучная стоит облаком, т. е. только тогда, когда мельница бывает в полном действии. Таким образом, все гипотезы, которые могли быть построены на взрыве от мучной пыли, падают сами собою».21

С помощью экспертизы были опровергнуты и другие гипотезы о случайной причине пожара.

Заканчивая анализ обстоятельств пожара, В. Д. Спасович заявил: «Все эти приведенные мною обстоятельства совершенно схожи с тем, как если бы мы где-нибудь на листе бумаги увидели черточки и заметили, что из черточек складываются буквы, из букв целое слово. Стали бы предполагать, что это слово начерчено ребенком, который не умеет читать и писать. Нет, оно написано кем-нибудь, знающим грамоту, а то, что написано на этом листе, я вам передаю – слово было: поджог».22 Эти образные слова В. Д. Спасовича вошли в историю русского судебного красноречия.

Вернемся, однако, к экспертизе химиков, в которой кроме Бутлерова участвовали три других эксперта. Руководящая роль в ней принадлежала А. М. Бутлерову, так как именно он давал заключение. На разрешение экспертов были поставлены следующие вопросы:

«1) определить условия воспламеняемости муки и мучной пыли;

2) определить условия воспламеняемости всех сортов трухи, получаемой при очистке ржи;

3) определить свойства в отношении удобовоспламеняемости той трухи, которая в двух образцах представлена в судебное заседание;

4) определить, при каких условиях помянутые выше мате-

21 Спасович В. Д. Соч.: В 10 т. Т. 4. СПб., 1894. С. 15.

22 Там же. С. 22–23.

риалы, а также кули, рогожи и мучные мешки могут тлеть и затем воспламеняться.

Под словом „условия" следует разуметь время, температуру и силу тяги».

Огласив эти вопросы, председательствующий обратился к экспертам со следующими словами: «Для того чтобы сказать ваше слово, вам может быть придется заняться в лаборатории. Все, что вам будет нуж>но, будет передано через судебного пристава и вы ныне займетесь вашими опытами. Для того чтобы помнить о тех вопросах, которые я вам прочел, я вручаю вам лист их. Затем ваше заключение вы будете излагать словесно, но для памяти можете сделать записки».

По первому вопросу – относительно удобовоспламеняемости муки и мучной пыли – А. М. Бутлеров ответил, что эксперты нашли, что мука и мучная пыль, лежа в массе, загораются вообще трудно и только тогда, когда соприкасаются непосредственно с пламенем. Раз загоревшись в обыкновенном состоянии, она продолжает гореть пламенем, но оно распространяется также трудно; если же мучная пыль предварительно высушена и отделена от более грубых частиц, то она загорается, горит гораздо легче и с пламенем. Если такая мучная пыль смешана с воздухом, то загорается весьма легко, подобно вспышке, но тлеть ни мука, ни мучная пыль не могут.

На второй и третий вопросы А. М. Бутлеров ответил: «Мы не имели возможности добыть других образцов трухи и в то же время убедились, что образцы, которые нам переданы, представляют в сущности массу трухи весьма различной крупности. На этом основании мы делали опыты, разделивши данную нам массу на пять сортов, которые в склянках представлены нами суду и которые обозначены нумерами от 1 до 5. Мы полагали, что это будет тем рациональнее, что, по рассказам свидетелей, в трубе пыль должна была ложиться в различных местах различная. При испытании оказалось, что ни один из образцов не загорался и не горел пламенем. Все они загорались довольно трудно, требуя при этом прикосновения тела с повышенною температурою и притом довольно продолжительною.

Воспламенение происходит тем труднее, чем крупнее труха. Так, 5-й нумер загорался легче, нежели 4-й, а 4-й несколько легче 3-го, 2-й же и 1-й при тех же условиях не загорались вовсе. Однако после прикосновения пламенем к мелким сортам, горение начинается в противуположность тому, что мы видели с мукою. Здесь горение происходит без пламени и труха тлеет, как трут, и, раз начавшись, это тление совершается чрезвычайно упорно, так что масса, как мы ее делали, в форме продолговатой, выгорает медленно, но окончательно от одного конца до другого.

Это относится до 4 и 5 нумеров. Другие нумера трудно загорались, но в смеси с мелкими горение начиналось и тление

происходило по всей массе. Для горения нумеров 4 и 5 нужно, чтобы масса была достаточно рыхла и слой был толстый. Слой приблизительно в толщину карандаша остается несгоревшим, но слой 3/4 дюйма горит, и даже лучше внутри, чем снаружи. По-видимому снаружи действует охлаждение воздуха, а внутри оно идет потому, что охладевшими внешними слоями внутри температура сохраняется более. Горение это отличается значительным выделением дыма и резкого запаха гари. Дерево, на котором происходит горение, затлевает весьма сильно».

Относительно четвертого вопроса А. М. Бутлеров заявил: «Здесь мы можем дать менее точный ответ, потому что результат может быть чрезвычайно различен, смотря по условиям. Возможно и тление рогож и кулей, возможно и воспламенение их. Так, например, если материал сухой и тяга увеличивается, то горение будет идти скорее, а если материал менее сухой, то горение будет медленнее. Во всяком случае и то и другое возможно».

При допросе А. М. Бутлерова в суде ему было задано множество вопросов. Рассмотреть ответы Бутлерова во всей полноте в кратком очерке невозможно. Поэтому мы сочли необходимым остановиться лишь на тех ответах ученого, которые сыграли особенно важную роль или носят общий характер.

Прежде всего привлекает к себе внимание та исключительная тщательность, с которой А. М. Бутлеров и другие эксперты подошли к исследованию объектов экспертизы. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить их ответы на второй и третий вопросы.

Полученные для исследования образцы трухи были разделены на пять сортов, и эксперименты производились с каждым из них в отдельности, причем условия опытов менялись. Эксперты учитывали все известные им обстоятельства, имеющие значение для экспертизы, не исключая данных, почерпнутых из показаний свидетелей.

Нельзя пройти мимо заявления, сделанного А. М. Бутлеровым в суде, в котором говорилось, что эксперты намеревались произвести опыт сжигания трухи в самом судебном заседании. Это заявление свидетельствует о том, какое большое значение Бутлеров придавал наглядности заключения эксперта.

Об этом же говорит и еще одно обстоятельство: А. М. Бутлеров и другие эксперты, давая объяснения в суде, пользовались специально изготовленным макетом сгоревшей мельницы. Его демонстрация существенно облегчала восприятие и оценку ответов, дававшихся экспертами.

Ответы А. М. Бутлерова, кроме того, характеризуют его как очень скромного человека •–• определяющую роль в экспертизе он отводил опытам и никогда не руководствовался предвзятым мнением. Когда А. М. Бутлерова спросили, оказывает ли температура влияние на выход дыма из помещения, он ответил:

«Не могу ответить на этот вопрос, потому что не имею данных». На те вопросы, которые он не мог проверить фактами, А. М. Бутлеров вообще не считал возможным отвечать. Так, например, когда его спросили, тлеют ли против тяги кули и рогожи, он ответил лишь одно: «Опыта этого мы не делали». Когда же в распоряжении А. М. Бутлерова были данные, полученные в ходе опытов, или он мог сослаться на положения, твердо установленные наукой, ответы его отличались категоричностью. Так, отвечая на вопрос о том, считает ли он возможным, чтобы вспыхнувшее в веялочном отделении пламя от мучной пыли перебросилось в другие отделения, А. М. Бутлеров решительно заявил: «Я самую вспышку считаю невозможною», и далее подробно аргументировал это заявление, сославшись на соответствующие положения науки.

Вторая экспертиза А. М. Бутлерова проводилась по делу о пожаре лихтера с нефтью, вспыхнувшем 9 сентября 1870 г. на Кронштадтском рейде. Так как при расследовании этого пожара возникла версия о возможном самовозгорании нефти, было признано необходимым передать вопрос о причинах пожара на обсуждение Морского технического комитета. Комитет, в свою очередь, решил запросить по этому поводу заключение Академии наук. Физико-математическое отделение Академии наук поручило производство экспертизы академикам А. М. Бутлерову и Н. Н. Зинину. Исследовав обстоятельства пожара, эксперты в своем заключении указали следующее:

«1-е, нам неизвестно ни одного достоверного случая самовозгорания нефти;

2-е, нет никакого вероятия предполагать взрыв бочки, наполненной нефтью, с последующим затем самовоспламенением нефти;

3-е, все составные части нефти не поглощают кислород из атмосферы, трудно окисляются на счет его и вообще противостоят действию сильных реактивов, так что если допустима возможность самовозгорания нефти, то разве только в том случае, когда довольно большая куча мелко разделенного горючего вещества (вата, древесные опилки и тому подобн.), пропитанного нефтью, лежит на воздухе;

4-е, нефть содержит вещества, легче керосина превращающиеся в пар, и уже поэтому керосин труднее воспламеняется, нежели нефть, но не до такой степени, чтобы при всяких обстоятельствах можно было безопасно приближать к керосину зажженное тело или бросать в него горящую спичку;

5-е, по причине летучести нефти, воспламенение ее горящим или раскаленным телом может произойти и издали, когда только пар нефти коснется огня, если при этом пар нефти смешался с определенным количеством воздуха, то при воспламенении произойдет взрыв;

6-е, из донесения главного командира Кронштадтского пор-

та видно, что на сгоревшем лихтере был взрыв перед появлением огня, поэтому пожар объясняется с большою вероятностью тем, что пар нефти (прошедший ли через стенки бочек или отделившийся от нефти, разлитой из лопнувшей бочки) смешался с воздухом и коснулся огня; – достаточно было одной искры, чтобы зажечь смесь и произвести взрыв и пожар. На лихтере не было разводимо большого огня для варки пищи или другой какой надобности; но было ли на нем или около него допущено курение табаку, этого в донесении не значится.

Уверенность некоторых шкиперов (как заявлено в донесении главного командира порта) в том, что в керосин можно бросить зажженную спичку, не опасаясь воспламенения его, указывает на то, что на судах с нефтью или керосином боятся лишь большого огня, и неосторожны с малым.

Вообще свойства нефти и все обстоятельства, изложенные в донесении главного командира Кронштадтского порта, привели нас к убеждению, что пожар на лихтере произошел от прикосновения огня к нефтяному пару, а не от самовоспламенения нефти».

Заключение экспертов было рассмотрено на заседании физико-математического отделения Академии наук и одобрено

членами этого отделения.

Экспертная деятельность

А. М. Бутлерова сохраняет интерес до наших дней. Его заключения могут служить образцом удачного сочетания научного исследования и глубокого и всестороннего изучения обстоятельств дела.

Рис. 11. Н. И. Пирогов.

Степень серьезности, с какой А. М. Бутлеров относился к деятельности судебного эксперта, качеству экспертного заключения показывает следующий эпизод, свидетелем которого явился проф. В. Е. Тищенко: «Встретившись однажды с Д. И. Менделеевым, А. М. Бутлеров с возмущением рассказал ему о заключении одного профессора. Вызванный в суд в качестве эксперта о поджоге деревянного дома, профессор написал в заключении, что поджог был произведен с помощью раствора фосфора в серной кислоте (а не в сероуглероде). Возмущаясь элементарным незнанием, А. М. Бутлеров собирался сообщить об этом случае в Химиче-

ское общество и лишь после убеждений Д. И. Менделеева не делать этого, так как случай мог объясняться простой ошибкой, отказался от своего намерения».23

Видное место в истории экспертизы занимает великий русский хирург Николай Иванович Пирогов. С 1841 г., когда он был избран членом высшего экспертного органа России – Медицинского совета министерства внутренних дел, его постоянно привлекали к разрешению сложных вопросов, возникавших в следственной и судебной практике. На одном из таких случаев, имевших не только судебно-медицинское, но и криминалистическое значение, мы остановимся ниже.24

Некто Якубинский приехал в деревню Ключевка в гости к своему родственнику помещику Устинову. Гость расположился в отдельной комнате первого этажа трехэтажного дома. На следующий день Якубинский был обнаружен мертвым. Он лежал на полу в одной рубашке и архалуке. Рот его был наполнен кровью. Под трупом находился разряженный пистолет, другой – заряженный – лежал на камине. Вскрытие трупа производил врач Петровского уезда Алексеев, пришедший к заключению, что смерть Якубинского произошла от легочной апоплексии. В Саратовской врачебной управе данное заключение вызвало сомнение, и потому было проведено повторное исследование, для чего труп был эксгумирован (извлечен из могилы). Новое исследование показало, что на голове покойного имеется огнестрельное повреждение. Алексеев был обвинен в умышленном сокрытии действительной причины смерти Якубинского. Дело рассматривалось в Саратовской уголовной палате, которая признала обвинение доказанным. Саратовский гражданский губернатор направил дело в сенат, причем высказал и свое мнение – о лишении Алексеева всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на рудники на 15 лет.

Алексеев, отрицая умысел, объяснял ошибочное заключение недосмотром. Признавая сложность дела, сенат принял решение запросить мнение Медицинского совета. Последний же признал необходимым обратиться к Н. И. Пирогову с просьбой дать заключение по существу возникших в данном деле вопросов.

После тщательного изучения материалов уголовного дела Н. И. Пирогов представил в Медицинский совет обширное заключение, в котором содержались не только ответы на поставленные перед ним вопросы, но приводились и некоторые общие соображения, касавшиеся экспертизы.25 В то время как ответы

23ТищенкоВ Е Воспоминания о Д. И Менделееве//Природа. 1937. № 3.

24 Дело Якубинского описывалось автором в статье: Крылов И. Ф. Судебно-экспертная деятельность Н. И. Пирогова//Сборник научно-практических работ судебных медиков и криминалистов. Вып. 2. Петрозаводск, 1963. С. 157–164.

25 ЦГИА. Ф. 1294. Оп .6. Д. 17. Л. 101–107. – Подлинник заключения Н. И. Пирогова по делу Якубинского найден в 1954 г. В. Н. Бокариусом.

на конкретные вопросы представляли главным образом специальный судебно-медицинский интерес, общие соображения Н. И. Пирогова – относительно порядка осмотра и экспертного исследования – имеют криминалистическое значение.

Анализируя результаты первоначального осмотра трупа Якубинского, Н. И. Пирогов отмечал в своем заключении: «Алексеев нашел голову его мокрою, но не мог удовольствоваться нелепым объяснением, что это будто произошло от смачивания головы по причине рвоты, тогда как не было испражнений, ни лужи воды на месте, где лежал покойник. Все это должно было возбудить в нем подозрение об убийстве Якубинского». Таким образом, Н. И. Пирогов признавал обязанностью врача не только исследование трупа, но и тщательный осмотр окружающей обстановки. По его мнению, врач не может ограничиваться при осмотре тем, что находится перед его глазами, он должен обращать внимание и на то, чего нет, но что при конкретных условиях должно было бы быть. Фиксация подобных негативных обстоятельств, по мнению Н. И. Пирогова, необходима для правильной оценки обстоятельств происшествия как в момент осмотра, так и в последующее время.

Далее Н. И. Пирогов подчеркнул опасные последствия, которые влечет за собой предубежденное мнение эксперта о причинах того или иного явления. Он писал в заключении: «...Алексеев очевидно виноват, и виноват вдвойне: в судебно-медицин'-ском отношении потому, что сделал нетщательное исследование трупа с предубежденным мнением, имея в виду только два рода смерти – внезапную и самоубийство, и сделал описание найденного им поврежденного легкого, не соответствующее требованиям науки, а в отношении чисто судебном или полицейском он навлек на себя подозрение о намеренном укрывательстве преступления, сообщив результаты вскрытия, не объясняющие многих обстоятельств, найденных им при осмотре».

Значительное место в заключении отводилось критике вторичной (контрольной) экспертизы, которая, по мнению Н. И. Пирогова, должна была бы «решить бесспорно и несомненно, точно ли Алексеев – намеренный укрыватель преступления». Однако повторная экспертиза не выполнила этой задачи, хотя и открыла настоящую причину смерти, обнаружив пулю, засевшую в затылочной кости.

«Врачи, делавшие вторичное исследование, – указывал Н. И. Пирогов, – оказались столько же и даже более виноватыми, чем Алексеев: они виноваты в судебно-медицинском отношении– они не исследовали, а переисследовали, а, следовательно, должны были избегать... всякой неосмотрительности в наблюдении, всякой неясности и неполноты в описании найденного, результаты же их исследования оказались, напротив того, в высшей степени неясными и неполными, дав средство подсудимому воспользоваться их ошибками и сделав теперь поло-

жительное решение вопроса о мере вины Алексеева невозможным».

Дело Алексеева тянулось около восьми лет и закончилось оправданием обвиняемого. Случай смерти Якубовского был предоставлен «воле божьей».26

Нельзя пройти мимо и экспертной деятельности академика Н. Д. Зелинского. До Октябрьской революции он руководил Центральной химической лабораторией министерства финансов. В соответствии с профилем этой лаборатории следственные и судебные органы нередко обращались к Н. Д. Зелинскому с просьбами о производстве исследования спирта, одеколона и различных сомнительных жидкостей.

В случаях, когда в следственной и судебной практике возникали узкоспециальные вопросы из области той или иной науки, за разрешением их обращались к помощи соответствующих специалистов из Академии наук или высших учебных заведений. Так случилось, например, при расследовании обстоятельств дела об убийстве семьи Талдыковых. Подозрение в совершении убийства пало на некоего Лукьянова. При обыске у него в доме была обнаружена бутылка из-под водки с приставшими к ней снаружи двумя мелкими рыбьими чешуйками. Находка еще более укрепила подозрение, возникшее против Лукьянова, так как из дома Талдыковых были похищены «копчушки». Если это чешуйки «копчушек», – рассуждал следователь, то они – сильная косвенная улика против подозреваемого. Для разрешения данного вопроса было решено обратиться в Медицинский совет министерства внутренних дел. Исследование чешуек было поручено известному химику проф. Н. П. Ивановскому. В своем заключении эксперт указывал, что чешуйки «свойственны мелким рыбам из тех видов их, которые продаются в копченом виде и происходят от рыбы, подвергавшейся холодному способу копчения».27

Следователя подобное заключение не удовлетворило. Он вторично обратился в Медицинский совет с просьбой решить вопрос: от какой именно рыбы происходят исследуемые чешуйки? Но в Медицинском совете не оказалось лиц, достаточно компетентных для ответа на поставленный вопрос. Известный зоолог профессор Военно-медицинской академии Н. А. Холод-ковский, к которому обратились с этим же вопросом, привлек к его решению выдающегося ихтиолога Л. С. Берга, в те годы заведующего отделом ихтиологии Зоологического музея Академии наук.28

В отличие от первого эксперта Холодковский и Берг при-

26 Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА) СССР Ф. 169. Оп. 5. Д. 11555 Л. 363.

27 ЦГИА. Ф. 1294. Оп. 10. Д. 1720. Л. 18.

28 Л. С. Берг, крупнейший специалист по ихтиологии, член Академии наук СССР.

знали, что рыба, которой принадлежат чешуйки, была, по всей вероятности, не копченая, а соленая или даже вареная. Что же касается вопроса о том, от какой рыбы произошли чешуйки, эксперты единодушно ответили, что они принадлежат рыбе густере (родственной лещу).29 Нетрудно себе представить, какой поворот в решении дела и в судьбе подозреваемого Лукьянова произвело заключение этих экспертов.

До сих пор в адрес лаборатории пластической антропологической реконструкции при Институте этнографии Академии наук СССР приходят посылки со странными предметами, в числе которых чаще всего бывают человеческие черепа. Правда, прежнего ее руководителя, выдающегося советского антрополога, археолога и скульптора М. М. Герасимова уже нет в живых. Но слава лаборатории продолжает жить, в ней ведут работу ученики и последователи М. М. Герасимова.

Имя этого ученого хорошо знакомо широким кругам советских читателей. Книга М. М. Герасимова «Основы восстановления лица по черепу», изданная в 1949 г., была в свое время удостоена Государственной премии, а его работы по созданию скульптурных портретов Юрия Долгорукого, Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тимура и других исторических лиц, восстановлению облика древних людей, живших в разные исторические эпохи (палеолита, неолита, энеолита, раннего металла), получили всеобщую известность.

Рис. 12. М. М. Герасимов.

Значительный интерес представляют работы М. М. Герасимова и в криминалистике, связанные с восстановлением лица по черепу в криминалистических целях. Подобные работы М. М. Герасимов начал в 1939 г. Большую дискуссию вызвала одна из них, выполненная в 1940 г. по восстановлению лица Валентины К. Обстоятельства дела сводились к следующему: весной 1940 г. в Сталинграде исчезла молодая женщина (1918 г. рождения) Валентина К- Все поиски заканчивались неудачей. В августе того же года за городом на острове Серапинском были найдены части женского скелета. Возник вопрос – чей это скелет, ~м-цТИА. Ф. 1294. Оп. 10. Д. 1720. Л. 19–20.

не является ли он скелетом бесследно исчезнувшей Валентины К.? За ответом на этот вопрос следователь А. Киркина обратилась к М. М. Герасимову. Она направила ученому найденный череп и попросила его восстановить по нему лицо погибшего человека.

Решение задачи крайне затруднялось тем, что у черепа отсутствовала челюсть. Однако М. М. Герасимов, несмотря на это, реконструировал голову погибшей женщины. После завершения работы специальная комиссия, возглавляемая докт. ист. наук Б. Б. Пиотровским, сравнила реконструированную голову с портретом погибшей Валентины К. и установила их несомненное сходство.

Виновным в убийстве Валентины К. суд признал ее мужа. Заключение М. М. Герасимова и фотокарточка восстановленной головы фигурировали в суде в качестве доказательств, удостоверяющих личность погибшей. Однако Верховный суд СССР не согласился с приговором суда. Уголовно-судебная коллегия указала, что восстановление лица по черепу может быть расценено только как искусство, художественная работа, а не как «техническая экспертиза».

В данном случае при восстановлении лица по черепу было допущено, по крайней мере, две ошибки: 1) после ознакомления с прижизненной фотографией Валентины К., М. М. Герасимов на изготовленном скульптурном изображении воспроизвел прическу – такую, какая имелась на фотографии; 2) М. М. Герасимов выступил по данному делу не только в качестве скульптора, но и в качестве эксперта, удостоверившего тождество личности Валентины К., т. е. произвел оценку выполненной им работы.

Хотя результаты описанной экспертизы не получили доказательного значения, тем не менее перспективность подобных исследований была очевидна. За два последующих десятилетия М. М. Герасимову удалось доказать, что разработанный им метод восстановления лица по черепу является достаточно объективным и может с успехом использоваться в криминалистической практике.

Научной основой метода служат закономерности соотношений мягкого покрова лица и черепа. Их использование позволяет осуществить портретную реконструкцию, «по которой возможно очевидное опознание – идентификация определенного лица на основании маски, воспроизведенной... по черепу».30

Подтверждением этого мнения служит целый ,ряд реконструкций, успешно произведенных М. М. Герасимовым в разные годы. Остановимся на одной из таких реконструкций. Весной 1950 г. в ,стоге соломы близ деревни Денисьево Ухтомского района Московской области нашли полуразложившийся

30 Герасимов М. М. Восстановление лица по черепу. М., 1955. С. 15–16.

тр-уп неизвестного мужчины. Состояние останков исключало возможность достоверного опознания личности погибшего. Оставалась надежда на применение реконструкции по методу М. М. Герасимова.

М. М. Герасимов воспроизвел голову погибшего, оказавшегося молодым человеком в возрасте 24–25 лет. Реконструированная голова была сфотографирована в трех поворотах и размноженные снимки были разосланы с целью опознания неизвестного. Вскоре его личность была установлена. Гражданка Ф. X. узнала своего сына, 1925 г. рождения, жившего в деревне Д., но в 1949 г. пропавшего без вести. Деревня Д. была расположена вблизи того места, где были найдены останки неизвестного. Таким образом, опознание получило объективное подтверждение.

Столь же положительным примером применения метода М. М. Герасимова служит восстановление головы Н. Ц., полуразложившийся труп которой был обнаружен на берегу Северной Двины на болоте. Изготовленный Герасимовым скульптурный портрет был сфотографирован анфас и в профиль. В дальнейшем следователь предъявил фотографии вместе с другими снимками свидетелям, которые уверенно опознали погибшую Н. Ц.

Подобная реконструкция может быть проверена не только путем опознания. Существуют совершенно объективные методы проверки, в частности, способ так называемого «фотосовмещения», при котором череп «вписывается» в фотографию человека. По поводу этого способа М. М. Герасимов писал: «Более чем 20-летний опыт работы в области восстановления лица по черепу убеждает меня в том, что ни один череп не может быть правильно вписан в фотографию лица другого человека. Индивидуальная степень асимметрии, различные индивидуальные отклонения от нормы и, наконец, просто тотальные размеры могут совместиться только в одном случае,– когда череп принадлежит тому же субъекту, что и фотография».31

Метод восстановления лица по черепу продолжает развиваться и совершенствоваться. К его последователям принадлежит, например, докт. мед. наук проф. Ленинградского университета В. П. Петров, которому неоднократно удавались подобные работы. С успехом в этой области работают и многие другие ученые.

Восстановление лица по черепу ныне нельзя уже назвать искусством. Оно производится на основе научного метода, опирающегося на научные закономерности. Использование же его в следственной и судебной практике, разумеется, может осуществляться лишь на основе строгого соблюдения требований процессуального закона.

31 Там же. С. 148. 100

«все книги «к разделу «содержание Глав: 15 Главы: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. >

5rik.ru

Материалы для учебы и работы

ЭКСПЕРТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВЫДАЮЩИХСЯ РУССКИХ УЧЕНЫХ