Рождение антропологической идеи

Платон, основатель первой философской школы, некогда демонстрировал силу мысли перед учениками. Что такое человек? Человек, рассуждал он, принадлежит роду животных, виду двуногих животных. Одним словом, двуногое без перьев. Диоген из Синопа, оказавшийся среди слушателей, решил подать и свой голос. Он ощипал цыпленка и бросил обезображенную птицу в круг: "Вот, Платон, твой человек!"

 Кажется, что любое определение человека, даже если оно будет исправляться, уточняться, не только бессмысленно, но и курьезно. Что, например, проку от того, что Платон, узрев цыпленка без крыльев, решил усовершенствовать дефиницию. Пернатый аргумент Диогена не остался незамеченным. Платон добавил еще одну деталь к описанию идеального двуногого – "широкие и плоские ногти"...

От века к веку происходит приращение философских представлений о человеке. Однако здесь тотчас же возникают две трудности. Крайне трудно вычленить собственно антропологическую тему в орбите философского знания. Размышление о человеке неотвратимо захватывает самый широкий круг проблем. Этот сектор оказывается практически неисчерпаемым. О чем бы ни шла речь – о бытии, о природе, о космосе, о социуме, – всегда на общем плане присутствует человек. Ведь это он пытается разгадать секреты мироздания. Любая внеантропологическая посылка невольно раздвигает и наше представление о человеке. В результате едва ли не все философские сюжеты вовлекаются в пространство философско-антропологической мысли. Ее собственное поприще становится безбрежным.

Даже Канту был брошен упрек Мартином Бубером. Немецкий философ оставил нам, по мнению иерусалимского мыслителя, множество ценных заметок: об эгоизме, об искренности и лжи, о фантазии, о ясновидении и мечтательности, о душевных болезнях и шутке. Сам же вопрос, что такое человек, как полагает Бубер, Кантом вообще не ставился, равно как и не затрагиваются всерьез скрытые за ним проблемы.

Среди них столь важные, как особое место человека во вселенной, его положение перед ликом Судьбы, его отношение к миру вещей, его представление о своих собратьях, наконец, его экзистенция как существа, знающего, что ему предстоит умереть, его самочувствие во всех ординарных и экстраординарных столкновениях с пронизывающей человеческую жизнь тайной. Именно эти вопросы, которые Бубер считает основополагающими для философской антропологии, Кантом не рассматривались и даже не ставились. Вывод иерусалимского философа категоричен: в кантовской антропологии нет целостности. Похоже, он так и не отважился дать философское обоснование тем вопросам, которые сам же и назвал основными.

Теперь поставим проблему: как же обретается эта целостность? Рождается ли она в ходе синтезирующей мысли философа-систематизатора или обретается путем постепенного накопления антропологических достояний разных эпох? Надстраивается ли философская антропология над суммой естественнонаучных знаний о человеке, стремясь "обосновать" и "упорядочить" сведения, добытые физиологами, психологами, медиками, химиками, культурологами?

Историки философии по-разному отвечают на вопрос о том, как собственно складывается философская антропология. Одним кажется, что этот процесс линеен, последователен. Философская рефлексия о человеке никогда не угасает. Другим, напротив, представляется, что летопись философско-антропологической мысли драматична, она сопряжена с экзистенциальным самочувствием человека вообще.

Проследить историю философско-антропологической мысли пытались многие европейские философы, в том числе М.Бубер, Э.Кассирер, М.Шелер. Последний, например, был не удовлетворен тем, что мало кто из философов пытался представить развитие философско-антропологических идей. Кассирер тоже сетует, что философия человека как исторический очерк пока что не существует. Он ссылается на незавершенный труд В.Дильтея, на Б.Гройтузена. Причем, как выясняется, все исследователи останавливаются как раз перед наиболее плодотворным и интересным этапом постижения человека – перед началом ХХ столетия.

Шелер считал, что истории мифологических, религиозных, теологических и философских теорий человека должна предшествовать история самосознания человека, летопись его представлений о себе самом. Прежде чем рассуждать о человеке, полагал Шелер, следует, видимо, выстроить основные идеальные типы, в которых тот осмысливал, видел и чувствовал себя, устанавливал свое место в структуре бытия. Обратим внимание на тот факт, что и Кассирер усматривал в самопознании высшую цель философского исследования. Постижение человека для Кассирера неотделимо от интроспекции, от погружения в самого себя.

Основатель философской антропологии М.Шелер полагал, что философско-антропологическая мысль, хотя и развивается скачкообразно, тем не менее никогда не утрачивает самое себя ни в одну из эпох. Иначе говоря, независимо от того, ощущает ли себя человек как благополучное или покинутое существо, это ни в коей мере не влияет на философское постижение человека. Рождаются все новые и новые образы человека. Рост человеческого самосознания достигает в узловых пунктах истории внушительных вершин.

По мнению Шелера, временные отступления и спады не имеют существенного значения и не меняют основной направленности философско-антропологического наследия. Не подлежит сомнению тот факт, что философия накопила множество различных версий, толкующих сущность человека. Однако действительно ли происходит более глубокое и истинное осознание человеком своего места и положения в бытии? Именно в ХIХ в. возникло тревожное предположение, что неверная посылка европейской философии могла послужить истоком некритически воспринятой мировоззренческой установки. Стало быть, вовсе не исключено некое разрастание философских заблуждений, создающих иллюзию все более основательного осмысления человеческой природы.

В противовес Шелеру одна из увлекательных идей М.Бубера состоит в том, что антропологическая тема не может быть вездесущей и всепроникающей. Иначе говоря, в определенные эпохи, когда окружающий мир представляется людям обжитым и благополучным, размышление о том, что такое человек, может вообще не возникнуть. Только крайне обостренное чувство одиночества, хрупкости и неустроенности бытия рождает желание обратиться к названной проблеме. Эта идея придает концепции М.Бубера определенную стройность и остроту.

"В истории человеческого духа, – пишет М.Бубер, – я различаю эпохи обустроенности и бездомности"[6]. Развивая эту мысль, автор пытается связать философскую антропологию с иными средствами философского знания. Дело в том, что когда человек живет во вселенной как дома, антропологическая тема растворяется, по мнению иерусалимского мудреца, в общих космологических сюжетах. Напротив, в те эпохи, внутри которых представление о благоустроенной вселенной разрушается, размышление о человеке, о его предназначении и судьбе приобретает особую глубину и вместе с тем самостоятельность.

В русле этих рассуждений следует провести различие между философией человека и философской антропологией. Родоначальником философии человека считают в европейской традиции Сократа. Он в античной философии осуществил поворот к антропологической теме. Какой статус в связи с этим может обрести философская антропология? Прежде всего уточним, что это понятие употребляется в трех различных значениях, которые, хотя и близки по смыслу, все же содержат в себе своеобразный круг подходов и проблем. Общее содержание едино – философская антропология направлена на постижение феномена человека. "Антропология, – отмечает известный феноменолог Э.Финк, – не какая-то случайная наука в длинном ряду прочих человеческих наук. Никогда мы не становимся для себя "темой", предметом обсуждения как природное вещество, безжизненная материя, растительное и животное царства... Все обращенные вовне науки укоренены в антропологическом интересе человека к самому себе. Субъект всех наук ищет в антропологии истинное понимание самого себя, понимание себя как существа, которое понимает"[7].

Человек задумался над тем, кто он собственно такой, едва научился выражать свои мысли и чувства посредством знаков и символов. Вероятно, эта глубинная, трудно насыщаемая потребность раскрыть собственную тайну и составляет сущность человеческого. Однако само зарождение философско-антропологической мысли есть отражение предельной зрелости философской рефлексии. Проблема человека, как теперь ясно, – безграничная сфера гуманитарного познания.

Платон, основатель первой философской школы, некогда демонстрировал силу мысли перед учениками. Что такое человек? Человек, рассуждал он, принадлежит роду животных, виду двуногих животных. Одним словом, двуногое без перьев. Диоген из Синопа, оказавшийся среди слушателей, решил подать и свой голос. Он ощипал цыпленка и бросил обезображенную птицу в круг: "Вот, Платон, твой человек!"

 Кажется, что любое определение человека, даже если оно будет исправляться, уточняться, не только бессмысленно, но и курьезно. Что, например, проку от того, что Платон, узрев цыпленка без крыльев, решил усовершенствовать дефиницию. Пернатый аргумент Диогена не остался незамеченным. Платон добавил еще одну деталь к описанию идеального двуногого – "широкие и плоские ногти"...

От века к веку происходит приращение философских представлений о человеке. Однако здесь тотчас же возникают две трудности. Крайне трудно вычленить собственно антропологическую тему в орбите философского знания. Размышление о человеке неотвратимо захватывает самый широкий круг проблем. Этот сектор оказывается практически неисчерпаемым. О чем бы ни шла речь – о бытии, о природе, о космосе, о социуме, – всегда на общем плане присутствует человек. Ведь это он пытается разгадать секреты мироздания. Любая внеантропологическая посылка невольно раздвигает и наше представление о человеке. В результате едва ли не все философские сюжеты вовлекаются в пространство философско-антропологической мысли. Ее собственное поприще становится безбрежным.

Даже Канту был брошен упрек Мартином Бубером. Немецкий философ оставил нам, по мнению иерусалимского мыслителя, множество ценных заметок: об эгоизме, об искренности и лжи, о фантазии, о ясновидении и мечтательности, о душевных болезнях и шутке. Сам же вопрос, что такое человек, как полагает Бубер, Кантом вообще не ставился, равно как и не затрагиваются всерьез скрытые за ним проблемы.

Среди них столь важные, как особое место человека во вселенной, его положение перед ликом Судьбы, его отношение к миру вещей, его представление о своих собратьях, наконец, его экзистенция как существа, знающего, что ему предстоит умереть, его самочувствие во всех ординарных и экстраординарных столкновениях с пронизывающей человеческую жизнь тайной. Именно эти вопросы, которые Бубер считает основополагающими для философской антропологии, Кантом не рассматривались и даже не ставились. Вывод иерусалимского философа категоричен: в кантовской антропологии нет целостности. Похоже, он так и не отважился дать философское обоснование тем вопросам, которые сам же и назвал основными.

Теперь поставим проблему: как же обретается эта целостность? Рождается ли она в ходе синтезирующей мысли философа-систематизатора или обретается путем постепенного накопления антропологических достояний разных эпох? Надстраивается ли философская антропология над суммой естественнонаучных знаний о человеке, стремясь "обосновать" и "упорядочить" сведения, добытые физиологами, психологами, медиками, химиками, культурологами?

Историки философии по-разному отвечают на вопрос о том, как собственно складывается философская антропология. Одним кажется, что этот процесс линеен, последователен. Философская рефлексия о человеке никогда не угасает. Другим, напротив, представляется, что летопись философско-антропологической мысли драматична, она сопряжена с экзистенциальным самочувствием человека вообще.

Проследить историю философско-антропологической мысли пытались многие европейские философы, в том числе М.Бубер, Э.Кассирер, М.Шелер. Последний, например, был не удовлетворен тем, что мало кто из философов пытался представить развитие философско-антропологических идей. Кассирер тоже сетует, что философия человека как исторический очерк пока что не существует. Он ссылается на незавершенный труд В.Дильтея, на Б.Гройтузена. Причем, как выясняется, все исследователи останавливаются как раз перед наиболее плодотворным и интересным этапом постижения человека – перед началом ХХ столетия.

Шелер считал, что истории мифологических, религиозных, теологических и философских теорий человека должна предшествовать история самосознания человека, летопись его представлений о себе самом. Прежде чем рассуждать о человеке, полагал Шелер, следует, видимо, выстроить основные идеальные типы, в которых тот осмысливал, видел и чувствовал себя, устанавливал свое место в структуре бытия. Обратим внимание на тот факт, что и Кассирер усматривал в самопознании высшую цель философского исследования. Постижение человека для Кассирера неотделимо от интроспекции, от погружения в самого себя.

Основатель философской антропологии М.Шелер полагал, что философско-антропологическая мысль, хотя и развивается скачкообразно, тем не менее никогда не утрачивает самое себя ни в одну из эпох. Иначе говоря, независимо от того, ощущает ли себя человек как благополучное или покинутое существо, это ни в коей мере не влияет на философское постижение человека. Рождаются все новые и новые образы человека. Рост человеческого самосознания достигает в узловых пунктах истории внушительных вершин.

По мнению Шелера, временные отступления и спады не имеют существенного значения и не меняют основной направленности философско-антропологического наследия. Не подлежит сомнению тот факт, что философия накопила множество различных версий, толкующих сущность человека. Однако действительно ли происходит более глубокое и истинное осознание человеком своего места и положения в бытии? Именно в ХIХ в. возникло тревожное предположение, что неверная посылка европейской философии могла послужить истоком некритически воспринятой мировоззренческой установки. Стало быть, вовсе не исключено некое разрастание философских заблуждений, создающих иллюзию все более основательного осмысления человеческой природы.

В противовес Шелеру одна из увлекательных идей М.Бубера состоит в том, что антропологическая тема не может быть вездесущей и всепроникающей. Иначе говоря, в определенные эпохи, когда окружающий мир представляется людям обжитым и благополучным, размышление о том, что такое человек, может вообще не возникнуть. Только крайне обостренное чувство одиночества, хрупкости и неустроенности бытия рождает желание обратиться к названной проблеме. Эта идея придает концепции М.Бубера определенную стройность и остроту.

"В истории человеческого духа, – пишет М.Бубер, – я различаю эпохи обустроенности и бездомности"[6]. Развивая эту мысль, автор пытается связать философскую антропологию с иными средствами философского знания. Дело в том, что когда человек живет во вселенной как дома, антропологическая тема растворяется, по мнению иерусалимского мудреца, в общих космологических сюжетах. Напротив, в те эпохи, внутри которых представление о благоустроенной вселенной разрушается, размышление о человеке, о его предназначении и судьбе приобретает особую глубину и вместе с тем самостоятельность.

В русле этих рассуждений следует провести различие между философией человека и философской антропологией. Родоначальником философии человека считают в европейской традиции Сократа. Он в античной философии осуществил поворот к антропологической теме. Какой статус в связи с этим может обрести философская антропология? Прежде всего уточним, что это понятие употребляется в трех различных значениях, которые, хотя и близки по смыслу, все же содержат в себе своеобразный круг подходов и проблем. Общее содержание едино – философская антропология направлена на постижение феномена человека. "Антропология, – отмечает известный феноменолог Э.Финк, – не какая-то случайная наука в длинном ряду прочих человеческих наук. Никогда мы не становимся для себя "темой", предметом обсуждения как природное вещество, безжизненная материя, растительное и животное царства... Все обращенные вовне науки укоренены в антропологическом интересе человека к самому себе. Субъект всех наук ищет в антропологии истинное понимание самого себя, понимание себя как существа, которое понимает"[7].

Человек задумался над тем, кто он собственно такой, едва научился выражать свои мысли и чувства посредством знаков и символов. Вероятно, эта глубинная, трудно насыщаемая потребность раскрыть собственную тайну и составляет сущность человеческого. Однако само зарождение философско-антропологической мысли есть отражение предельной зрелости философской рефлексии. Проблема человека, как теперь ясно, – безграничная сфера гуманитарного познания.