II. Обзор тем с птичьего полета

К оглавлению 1 2 3 4 5 7 8 9 10 11 12 13 14 16
17 18

Некрасивость, неудобность, ущербность. . Зло, творящее благо. . Стыд от

ума и примат чувства в человеке. . Пристрастие к запахам. . Сказочное

начало. . Апология русской ментальности. . Достоинство ветхости. .

Борьба с энтропийными силами.

Творчество Андрея Платонова метафизично. Основное его содержание .

далеко вне и за границами физического текста. Поэтому небезынтересно

разобраться, в чем состоят основные "камни преткновения" в том идеальном

мире, который встает из его текста. Ведь этот странный, выдуманный мир

далеко отстоит от мира, привычного нам. Какое-то единое, но почти не

представимое мировоззрение пронизывает собой чуть ли не каждую

платоновскую строчку, каждый его абзац. Чтобы как-то ориентироваться в его

текстах, необходимо уяснить для себя некоторые исходные предпосылки, на

которых этот диковинный мир построен. Читая его тексты, мы сталкиваемся с

какими-то пугающими странностями, нас настораживают отдельные повороты

его речи или сюжета. Вернее, сюжет у него почти всегда стоит, или "топчется"

на месте, а главные события происходят на каком-то другом уровне . на уровне

языка, что ли, или даже за самим этим языком, где-то вокруг него, только

предполагаются. Такое характерно практически для всех без исключения

произведений писателя и представляет собой как бы самую суть платоновского

способа изложения. Смысл должен рождаться только в голове читателя, он еще

не готов для этого, в тексте же только рабочий материал для такого процесса.

Многие просто не могут читать Платонова. Попытаюсь здесь наметить перед

читателем эту "метафизику", насколько я ее понимаю . правда в несколько

тезисной и, может быть, не всегда доказательной форме.

Многих читателей да и исследователей удивляет какая-то явная

надуманность мысленных конструкций в платоновских произведениях. Можно

считать, что его герои насильственно погружены в некий "физиологический

раствор" и существуют только в рамках эксперимента их автора. Они посажены

в банку, где созданы идеальные условия, чтобы главный опыт (а им безусловно

является Коммунизм . автор жил в жаркий период нашей истории), чтобы этот

эксперимент удался и начал бы "расти", развиваясь из самих этих людей,

будучи просто .промежуточным веществом между туловищами

пролетариата..

Условия опыта идеальны в том смысле, что им не мешает никакая

реальность. Ведь Платонов . писатель не реалистический. Его не интересует

действительность как она есть. Он пытается исчерпать, разработать до

мыслимого предела саму идею Революции, чтобы уяснить, ради чего она

происходила. Он нисколько не изменяет первоначальных . идеальных .

побудительных мотивов, специально не принимая во внимание, не следя за их изменениями . то есть того, что на самом деле всегда происходит и начинает

преобладать в любом реальном процессе. Мотивы и идеалы революции он

понимает по-своему или просто фантазирует на их основе. Его интересует то,

что могло быть, а не то, что на самом деле произошло (роман написан в те

годы, когда окончательный итог большевистского эксперимента в "отдельно

взятой" стране до конца еще не был ясен). В каждом из платоновских героев (и

в каждом из произведений) мотивы эти варьируются, воплощаясь по-своему и

часто меняясь до неузнаваемости. В целом все его герои . заготовки какого-то

будущего человеческого вещества, а их идеи . все новые и новые

фантастические проекты будущего устройства человечества. Многие герои

явно "родственны" между собой или как-то очевидным образом дополняют

друг друга, раскрывая одни и те же авторские мысли, воплощая в

действительность "стоящую за кадром" идею автора. Но вообще это дело

обычное у многих писателей (можно вспомнить хотя бы идейно-

содержательную .изоморфность. героев в главных романах Достоевского.)

Авторское сознание в произведениях Платонова . чрезвычайно сложно

организованное единство. Выразить его явно, не с помощью того же

платоновского текста, на мой взгляд, пока не удалось никому из

исследователей. Самое главное (и "тонкое") в этой задаче . вскрыть и описать

те противоречия, на которых оно зиждется. Совершенно правильно заметил

Сергей Бочаров, что

.Уже во второй половине двадцатых годов Платонов находит свой собственный слог,

который всегда является авторской речью, однако неоднородной внутри себя,

включающей разные до противоположности тенденции, выходящие из одного и того

же выражаемого платоновской прозой сознания.25.

Как пишет Михаил Геллер, сравнивая, вслед за Замятиным, платоновскую

манеру письма времени "Города Градова" (1927) с отстраненностью авторской

позиции Булгакова в "Дьяволиаде",

.он [Платонов] также сочетает быт и фантастику. Но он добавляет к этой смеси

третий элемент . внутреннюю личную заинтересованность в происходящем,

болезненное чувство обиды человека, обманутого в своих надеждах.26.

Именно вот эта "личная заинтересованность" во всем выступает у Платонова на

передний план, отодвигая даже соображения поэтической организации текста.

Итак, согласно первоначальной "рабочей гипотезе" Платонова, собственно

говоря, как бы усвоенной бессознательно, под воздействием обстоятельств, или

впитанной еще с молоком (в пригороде Воронежа . Ямской Слободе, где он

родился и вырос), а затем уже подвергнутой пристальному исследованию и

проверке, . так вот, согласно этой гипотезе, человек устроен просто: он

руководим в жизни одним материальным. (Правда, позднее то же материальное

может захватывать, включая в себя, и многое другое, но это уже издержки, или

так сказать, сублимация . все тех же демокритовских "атомов и пустоты"). Основными желаниями, или движущими "инстинктами" внутри

исследуемой модели поведения, с одной стороны, является жажда

Приобретения, обладания предметом, а также стремление к подчинению,

могуществу, господству над миром, или, огрубленно, то же, на что нацелено

фрейдовское понятие libido27. С другой же стороны, это страх перед возможной

Потерей, утратой собственности или порчей имущества, страх разрушения,

расходования, растраты энергии, жизненных сил (а также страх перед

наказанием). Первое можно отождествить с инстинктом Жизни (или Эросом,

по Фрейду), а второе . с инстинктом Смерти, или Танатосом (в варианте же

самого Платонова . ужасом перед тленностью и гибельностью всего в мире).

Если теория Фрейда основной упор делает на изучении первого, то "теория",

господствующая в мире Платонова, скорее на последнем. Недаром среди его

любимых выражений можно найти .жадность радости, бережливость труда,

скупость сочувствия, терпение мучительной жизни, тоску тщетности. итп.

(О них то и дело спотыкаешься, читая его текст. 28)

Платонову необходимо понять, каким образом из сильно упрощенной

таким образом психической конструкции сама собой рождается Душа (то, чем,

как .избыточной теплотой., наполнено тело человека) . т. е., каким образом и

в каком месте "прорастают" в человеке иные желания и иные чувства, кроме

заданных первоначально примитивных. А именно, как возникают . тоже

постулируемые моделью, но постулируемые уже в ее выводе и собственно

ничем не подкрепленные, не выводимые из посылок . взаимная любовь,

братство, сочувствие друг другу, доверие, преданность и человечность? Иными

словами (не в его терминах), как из мира, погрязшего в грязи, может быть

обретена дорога к спасению и чистоте "первоначальных" (идеальных)

отношений? А уж то, в какой грязи погряз этот мир, показано у Платонова

весьма "преизрядно", со свойственным ему, пожалуй, как никому другому,

стремлением к преувеличению. Из-за гипертрофии этой стороны в его

творчестве иногда возникает впечатление, что он ей любуется . так много в его

текстах сцен, почти "непереносимых" для нормального чтения.

Откровенно антиэстетических примеров приводить не хочется (читатель

легко найдет их сам). Но вот отрывок, в котором грязь хоть и демонстрируется,

но все-таки снимается некоторым ироническим отстранением . приемом, со

времен Пушкина и Гоголя достаточно освоенным в русской литературе, от

которого и Платонов, с его пренебрежением ко всему "культурному" и явной

установкой на неприятие канонов изящной словесности, все-таки не смог (к

счастью) до конца освободиться. В отрывке ниже описывается, как Сербинов

ищет в Москве свою знакомую:

.Он ходил по многим лестницам, попадал на четвертые этажи и оттуда видел

окраинную Москву-реку, где вода пахла мылом, а берега, насиженные голыми

бедняками, походили на подступы к отхожему месту29..

Эффект отстранения (о-странения, если по В. Шкловскому, а может быть,

даже . остран-нения?), кажется, состоит здесь в том, что автор, описывая

откровенные "некрасоты" действительности, все-таки предоставляет своему

читателю, как некую лазейку, возможность считать, что поскольку в тексте .

явное преувеличение, то он и написан как бы не совсем "взаправду", а ради

целей особо ценного "художественного восприятия". При этом у автора с

читателем оказывается своя, общая (и притом как будто внешняя по

отношению к изображаемому) позиция. Но всегда ли Платонов дает нам такую

возможность?

Особому сложному способу платоновского видения мира посвящена статья

Валерия Подороги30. На месте традиционных фигур . наблюдателя,

рассказчика, повествователя, "хроникера" или иных воплощений авторской

речи (что развивает, по сути, высказанную ранее идею Михаила Геллера (указ.

соч., с. 198). Подорога фиксирует у Платонова новый способ изображения .

когда происходящее показано глазами некоего евнуха души. В "Чевенгуре"

евнух души (то есть по меньшей мере евнух души главного героя, Александра

Дванова, но также, по-видимому, и его "дублера", Симона Сербинова) . это, по

сути, вариант авторской речи, некая субстанция, максимально лишенная

собственной позиции, отстраненная от какой-либо оценки, а лишь только

хладнокровно фиксирующая все происходящее, не умеющая переживать и не

участвующая ни в чем, а только анализирующая, лишенная к тому же души и

воли, но при этом . постоянно мыслящая, это некий голый интеллект. Его

зрение в корне отлично от обычного зрения.

При постоянном совмещении двух "дистанций" (сближения с текстом, то

есть трагики, и отдаления от него, комики) платоновский "руководитель

чтения" все время сбивает, путает читателя, не давая взглянуть на

изображаемое с какой-то одной позиции: по словам Подороги, он обладает

"внедистантным зрением" (указ. соч. С. 57).

Для Платонова вообще характерно постоянные поиски возможности

выхода за рамки какой-то принятой формы выражения авторского сознания,

отторжение его (с отторжением даже от себя, как автора!), отстранение . то в

фигуре некого .душевного бедняка. (нищего духом?), как в хронике .Впрок.,

то в .евнухе души человека., как в .Чевенгуре..

Некрасивость, неудобность, ущербность

Платонову как будто нравится ставить все предметы и всех своих героев в

какие-то неудобные позы, положения . неудобные и для них самих, и для нас,

читающих. Обычно мы воспринимаем мир стационарно, усредненно: вещи

должны быть расположены на своих местах, чтобы мы знали, как ими

пользоваться, как к ним подойти. Платоновские же вещи кажутся какими-то

неуместными, несуразными, показанными зачем-то намеренно некрасиво. А

для автора они почему-то милы и трогательны именно в этих неудобных

положениях . словно видные ему в каком-то особом свете, особенным

зрением. Вот отрывок, в котором, с одной стороны, фиксирована "неудобность

позы", но с другой, все же возникает стандартная поэтичность, более, так

сказать, переносимая для обычного уха и глаза, чем характерные чисто

платоновские способы выражения:

.Темные деревья дремали раскорячившись, объятые лаской спокойного дождя; им

было так хорошо, что они изнемогали и пошевеливали ветками без всякого ветра..

Внимание писателя останавливают и приковывают к себе всевозможные

неровности поверхности (будь то поверхность земли или человеческого тела),

изъяны, ущербы и несовершенства . как при работе механизмов, так и внутри

человеческого организма. Примерами этого платоновский текст изобилует.

Гладкое, ровное, простое и правильное для писателя словно и не существует,

его интересует только шероховатое, поврежденное, испорченное, сложно и как-

то неправильно устроенное.

Вот как реализуется установка на некрасивость . через восприятие

мальчика Саши, еще не получившего в романе своего имени: он наблюдает

сцену рождения приемной матерью, Маврой Фетисовной, двойняшек и

чувствует .едкую теплоту позора . за взрослых.:

.Сама Мавра Фетисовна ничего не чуяла от слабости, ей было душно под

разноцветным лоскутным одеялом . она обнажила полную ногу в морщинах

старости и материнского жира; на ноге были видны желтые пятна каких-то

омертвелых страданий и синие толстые жилы с окоченевшей кровью, туго

разросшиеся под кожей и готовые ее разорвать, чтобы выйти наружу: по одной

жиле, похожей на дерево, можно чувствовать, как бьется где-то сердце, с напором

и усилием прогоняя кровь сквозь узкие обвалившиеся ущелья тела..

Характерным приемом Платонова также является отмечавшееся многими

исследователями столкновение поэтической и обыденной, шаблонной речи.

Вот пример, когда в отчетливо "поэтическом" контексте предмет назван

намеренно сниженно, грубо (при этом герой думает о своей идеальной

возлюбленной):

.. Роза, Роза! . время от времени бормотал в пути Копенкин, и конь напрягался

толстым телом. . Роза! . вздыхал Копенкин и завидовал облакам, утекающим в сторону

Германии: они пройдут над могилой Розы и над землей, которую она топтала своими

башмаками..

У Платонова если уж человек умирает (а это происходит сплошь и рядом в

его произведениях), то не как-нибудь, вполне литературно и благообразно

"преставившись", а, например, как бобыль из прелюдии к .Чевенгуру. .

.задохнувшись собственной зеленой рвотой.. Но ведь это же почти

бабелевское остранение, быть может, заметит тут проницательный читатель.

Нет, не бабелевское: ведь там (в "Конармии") был пенистый коралловый ручей

. бьющий из глотки зарезанного старика-еврея (об этом в статье Бочарова

1967-го года: указ. соч. С. 278-279). Тот ручей хоть в самом деле жуток, но все-

таки еще и художественно красив. Здесь же зеленая рвота намеренно только

отталкивающа. Может быть, это некий заслон, который сам перед собой

воздвигает автор . от соблазна и пафоса "поэтического"31.

Зло, творящее благо

По Платонову, человеческое тело, естество, плоть способно волноваться как

водная стихия (река, пруд или озеро). Причем, все человеческие отправления, в

том числе самые непривлекательные . совсем не то, что оскверняет человека.

Здесь . полемическое переосмысление точки зрения Иисуса (которая в свою

очередь оспаривала правила книжников и фарисеев):

"Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из

него, то оскверняет человека" (Мк.,7,15); "... есть неумытыми руками не оскверняет

человека. (Мф.,15,20).

По Платонову, это перевернуто: "исходящее" и есть то, что должно прославить

человека, освятить пребывание на земле, сделать его значимым и ценным

здесь. Именно в таких явных некрасивостях . родинках, царапинах,

испорченных волосках, шрамах и рубцах (на первоначально ровной, "тоскливо-

порожней" поверхности, например, российской равнины) ищут платоновские

герои сокровенную правду жизни, потому что в неровностях остается какой-то

след и как бы сохраняется память о человеке на земле. (В этом Платонов

оказывается близок такому писателю, как В. В. Розанов32).

Таким образом, платоновскому особому зрению кажется ценным все,

получившее ту или иную человеческую "отметину", все, к чему когда-то был приложен чуткий ум и расчетливое чувство . без всякого изъятья и деления

творения на праведное и неправедное. Собственный авторский голос просто

неуловим в его тексте33. Если что-то происходит в платоновском мире, то

только через насилие и боль, так сказать, только от грязи (как самозарождение

гомункулуса). О ходоке в Чевенгур Алексее Алексеевиче Полюбезьеве сказано

так:

.Кто ходил рядом с этим стариком, тот знал, насколько он был душист и умилен,

насколько приятно было вести с ним частные спокойные собеседования. Жена его

звала батюшкой, говорила шепотом, и начало благообразной кротости никогда не

преходило между супругами. Может быть, поэтому у них не рожались дети и в

горницах стояла вечная просушенная тишина..

Заметим явно проступающее противопоставление иной литературной

.святости., святости старца Зосимы, который благословил Дмитрия

Карамазова и сам, преставившись, "провонял". С другой стороны, заметим и

характерное противопоставление "вечного, сухого, безжизненного" .

"влажному, греховному, но жизнетворящему", также вполне карамазовское.

(Это соответствует и гёте-булгаковской силе, постоянно желающей зла, но в

результате делающей благо.)

Стыд от ума и примат чувства в человеке

В статье Вознесенской и Дмитровской отмечены, с одной стороны, резкая

противопоставленность мышления и чувства у героев Платонова, а с другой,

именно их нерасчлененность . когда сами глаголы думать и чувствовать

оказываются, как ни странно, взаимозаменимы34. Но такое двойственное

отношение, по-моему, и показывает точку особого интереса Платонова, именно

соотношение чувственного и рационального35.

Как и во многих других своих сокровенных вопросах, Платонов предлагает

здесь очередное мистифицированное решение (решение, последовательно

выдерживаемое на протяжении не только "Чевенгура", но и многих других

произведений). При этом мысли героев (и самого повествователя, евнуха души)

специально "уловляются" в некие карманы заведомо ложных (хотя внешне как

бы устойчивых, во всяком случае, находящих себе опору в читательской

интуиции) мифологем. Они . иносказательны: действительность в них

препарирована до неузнаваемости.

Вот одна из них: сознание в человеке . греховно, оно легко может

обмануть, и потому Чувства . единственно надежная опора. Мысли начинают

терзать и томить человека тогда, когда его тело ничем не занято . ни трудом,

ни едой, ни переживанием, ни "чувствованием" (чего-то конкретного).

Выражаясь высокопарно, мышление, по Платонову, . низшая эманация

человеческой экзистенции. Поэтому тот, кто думает, всегда должен

испытывать еще и стыд: он стыдится, во-первых, того что не трудится (вработа

создавала бы благо для других), во-вторых, того что не чувствует . не

чувствует ближнего, теряет с ним контакт. В идеале чувство обязательно

должно приводить к братской любви (любви к ближнему или дальнему .

внутри платоновской конструкции явно более ценен оказывается последний).

Исход такого чувства, его проявление . это со-чувствие, готовность

поделиться со всеми своим теплом, имуществом, даже собственным телом.

(Иных проявлений чувства мы у Платонова как бы и не находим, а если они

есть, то стыдливо изгоняются из области авторского внимания.) Мысль же

только разъединяет людей (рас-судок, а в старой орфографии даже . раз-

судок): когда нечем занять руки-ноги, человеку само собой начинает думаться

что-то, приходить в голову что-то явно лишнее:

. . Во мне и лошади сейчас кровь течет! . бесцельно думал Чепурный на скаку,

лишенный собственных усилий. 36. [Или даже вот так:]

.Без ремесла у Захара Павловича кровь от рук приливала к голове, и он начинал так

глубоко думать о всем сразу, что у него выходил один бред, а в сердце поднимался

тоскливый страх. [... ] Зверская работоспособная сила, не находя места, ела душу Захара

Павловича, он не владел собой и мучился разнообразными чувствами, каких при работе у

него никогда не появлялось..

Думать или чувствовать в этом мире с полным на то правом может только

тот, кто хочет (и готов) испытывать мучения, кто к этому призван:

.Захар Павлович думал без ясной мысли, без сложности слов . одним нагревом своих

впечатлительных чувств, и этого было достаточно для мучений..

По-настоящему можно заниматься только чем-то одним: либо . трудиться,

либо . думать, либо . чувствовать. Снова и снова Платонов повторяет, что

избыточно "праведные" чувства в человеке (какие-либо настроения) только

препятствуют рождению истинной мысли:

.Чепурный безмолвно наблюдал солнце, степь и Чевенгур и чутко ощущал волнение

близкого коммунизма. Он боялся своего поднимающегося настроения, которое густой силой

закупоривает головную мысль и делает трудным внутреннее переживание. Прокофия

сейчас находить долго, а он бы мог сформулировать, и стало бы внятно на душе.

. Что такое мне трудно, это же коммунизм настает! . в темноте своего волнения

тихо отыскивал Чепурный..

Вот разговор, происходящий во время первой встречи Чепурного с

Копенкиным среди поля, когда они в общем-то друг другу не знакомы и даже

цель поездки Чепурного . передать записку от Дванова . как-то в результате

сама собой исчезает (Чепурный рвет записку, устыдившись мысли, что он будто бы едет забрать чужую лошадь и может поэтому быть заподозрен в

корыстном умысле). Копенкин же после разговора решает обследовать

коммунизм и отправляется с заинтересовавшим его собеседником в Чевенгур:

. . А как ты думаешь, . спросил Копенкин, . был товарищ Либкнехт для Розы, что

мужик для женщины, или мне только так думается?

. Это тебе так только думается, . успокоил Копенкина чевенгурец. . Они же

сознательные люди! Им некогда: когда думают, то не любят. Что это: я, что ль, или ты

. скажи мне пожалуйста!

Копенкину Роза Люксембург стала еще милее, и сердце в нем ударилось неутомимым

влечением к социализму..

Правильную мысль обязательно надо почувствовать, так что чувство . как

бы необходимая посредствующая инстанция между умом, речью и действием.

(Способен думать и излагать "легко" только нравственный урод . Прокофий.)

"Чувствительность" (на уровне обонятельных и тактильных ощущений) в

платоновских героях явно развита в убыток мысли, это подчеркивается

автором:

.Чепурный с затяжкой понюхал табаку и продолжительно ощутил его вкус. Теперь

ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в

Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть. Чепурный взял в

руки сочинение Карла Маркса и с уважением перетрогал густо напечатанные

страницы; писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы все сделали, а потом

прочитали . лучше б и не писал!.

Впрочем, истина у Платонова . это такая субстанция, что она не может быть

высказана, во всяком случае не может принадлежать кому-то одному из героев.

Она высказывается или даже показывается, переживается только всеми сразу .

причем, даже таким .жуликом на теле революции., как Прокофий Дванов. При

этом его "идеологические перегибы" явно противостоят и ограничивают

перегибы сокровенного для Платонова героя . Чепурного:

. . Чего-то мне все думается, чудится да представляется . трудно моему сердцу! .

мучительно высказывался Чепурный в темный воздух храма. . Не то у нас коммунизм

исправен, не то нет! [... ]

[На это ему отвечает Прокофий:] . Чувство же, товарищ Чепурный, это массовая

стихия, а мысль . организация. Сам товарищ Ленин говорил, что организация нам превыше

всего... .

Так же как не всем дано мыслить, не всем дано и чувствовать. Вот

Чепурный смотрит на то, что Дванов пишет в записке Копенкину: .Сумбур

написал... В тебе слабое чувство ума..

Знание чего-то у Платонова становится таким же греховным состоянием,

как в Библии, хотя и с иным этическим осмыслением . оттого что приводит к

"скоплению мысли" в одном месте и способствует таким образом неравенству:

.Ленин и то знать про коммунизм не должен, потому что это дело сразу всего

пролетариата, а не в одиночку... Умней пролетариата быть не привыкнешь..

Для конкретного человека мысль (и, соответственно, голова) теряет ценность,

уступая место чувству и сердцу. Вот Копенкин спрашивает изгнанного из

ревзаповедника Пашинцева, что из одежды у того осталось:

.Пашинцев поднял со дна лодки нагрудную рыцарскую кольчугу.

. Мало, . определил Копенкин. . Одну грудь только обороняет.

. Да голова . черт с ней, не ценил Пашинцев. . Сердце мне дороже всего... .

Для того, кто уже не способен ни переживать, ни выдумывать что-то (в своей

голове), остается лишь один выход . как-то действовать, т. е. томить себя или

других, даже если это действие вредно или очевидно бессмысленно:

.Дорога заволокла Чепурного надолго. Он пропел все песни, какие помнил наизусть,

хотел о чем-нибудь подумать, но думать было не о чем . все ясно, оставалось

действовать: как-нибудь вращаться и томить свою счастливую жизнь, чтобы

она не стала слишком хорошей, но на телеге трудно утомить себя..

Тогда герой решает побежать рядом с телегой, а потом даже садится на лошадь

верхом и, отпрягши телегу, бросает ее среди дороги, на произвол первого

встречного. Здесь, как и во многих других местах, труд лишен смысла. В таком

труде . как бы квинтэссенция человеческой деятельности, для Платонова.

Чувство телесно, но не самодостаточно, не замкнуто в одном человеческом

теле: чтобы вполне осуществиться, оно должно быть выражено и воспринято .

желательно прямо через контакт с телом другого. Примат чувства (дружбы и

товарищества) поразительным образом господствует даже в сценах убийства у

Платонова . между расстреливаемыми "буржуями" и расстреливающими их

"чекистами" возникает что-то вроде любовных отношений:

.Раненый купец Щапов лежал на земле с оскудевшим телом и просил наклонившегося

чекиста:

. Милый человек, дай мне подышать . не мучай меня. Позови мне жену проститься!

Либо дай поскорее руку . не уходи далеко, мне жутко одному. [... ]

Щапов не дождался руки и ухватил себе на помощь лопух, чтобы поручить ему свою

дожитую жизнь; он не освободил растения до самой потери своей тоски по женщине, с

которой хотел проститься, а потом его руки сами упали, более не нуждаясь в дружбе.

[А вот коммунист Пиюся __________никак не приспособится добить лежащего на земле буржуя,

Завын-Дувайло:]

Дувайло еще жил и не боялся:

. А ты возьми-ка голову мою между ног и зажми, чтоб я криком закричал, а то там

моя баба стоит и меня не слышит!

Пиюся дал ему кулаком в щеку, чтоб ощутить тело этого буржуя в последний раз, и

Дувайло прокричал жалующимся голосом:

. Машенька, бьют! . Пиюся подождал, пока Дувайло растянет и полностью

произнесет слова, а затем дважды прострелил его шею и разжал у себя во рту нагревшиеся

сухие десны..

Пристрастие к запахам

В условиях недоверия к мысли и как бы намеренного отказа от второй

сигнальной системы роль основных природных знаков берут на себя шумы и

звуки (например, музыка, от которой герои Платонова плачут), а роль

полноценных знаков коммуникации начинают исполнять запахи. Запах . это

то, чем вещь обнаруживает и проявляет себя в платоновском мире:

.Дождь весь выпал, в воздухе настала тишина и земля пахла скопившейся в ней

томительной жизнью..

Произносимые слова для героев Платонова частенько вообще значения не

имеют. Что усваивается человеком помимо слов (а часто просто вопреки им),

воспринимается через внутренний ритм, через интонацию, тактильное

ощущение и обоняние. При этом нечто ординарное, упорядоченное,

осмысленное, но не затрагивающее душу, пахнет как-то "сухо и холодно", а

неупорядоченное, животное, "опасное" и человеческое производит особый,

сразу же узнаваемый запах. Когда в Чевенгур забредают две цыганки (первые

из долго жданных там женщин), Чепурный занимается выкорчевыванием

крестов на кладбище (он собирается делать из них шпунт для плотины) и по

запаху сразу же понимает, что произошло нечто чрезвычайное:

.Чепурный раскапывал корень креста и вдруг почуял, что чем-то пахнет сырым и

теплым духом, который уже давно вынес ветер из Чевенгура; он перестал рыть и

молча притаился . пусть неизвестное еще чем-нибудь обнаружится, но было тихо и

пахло..

Совмещение двух валентностей (пахнет чем-то и пахнет сырым и теплым

.духом., как здесь) . характерная __________особенность платоновского языка37.

Вот еще иллюстрация особого пристрастия Платонова к запахам. Чепурный

по дороге домой из губернии просится переночевать в чей-то дом. Старик-

хозяин, стоя за закрытыми воротами, на высказанную просьбу почему-то

молчит. Тогда Чепурный просто перелезает через чужой плетень, сам заводит

во двор коня и заходит в чужую хату:

.Старик, видимо, оплошал от самовольства гостя и сел на поваленный дубок, как

чужой человек. В избе чевенгурца никто не встретил; там пахло чистотою сухой

старости, которая уже не потеет и не пачкает вещей следами взволнованного

тела... .

(По-видимому, идущий от самого Чепурного запах совсем не таков: вот уж по-

настоящему русский дух.) Да и когда Симон Сербинов возвращается в город из

своих командировок в провинцию, острота его ощущений тоже подчеркивается

через обоняние:

.Сербинов со счастьем культурного человека вновь ходил по родным очагам Москвы,

рассматривал изящные предметы в магазинах, слушал бесшумный ход драгоценных

автомобилей и дышал их отработанным газом, как возбуждающими духами..

Думать неэгоистично можно только, если думаешь о ком-то другом. Но по

Платонову, это значит обязательно еще и мучиться (мучить себя, терзать свой

ум). Так же, как переживать за других значит мучить свое тело работой. Только

ради блага ближнего могут быть оправданы как таковые мысль и работа. А

употреблять мысль на пользу себе, заставляя ее работать на себя, так же

кощунственно, как наслаждаться чем-то в одиночку. Всякая спонтанная мысль

человека несет на себе тяжкий груз низменных страстей и желаний. Мыслить

неэгоистично бывает безумно трудно. Это означает постоянно заставлять себя

думать не о том, о чем хочется, все время контролировать себя. Поэтому мысль и стыд неразделимы для платоновских героев38. Самый легкий выход из этого

положения: человеку __________нужна постоянная суета вокруг чего-то, чтобы не

чувствовать тоски, надо просто забыться (то есть забыть свои мысли и

перестать чувствовать себя), отвлечься на посторонние, раздражающие

предметы:

.В следующие годы Захар Павлович все больше приходил в упадок. Чтобы не умереть

одному, он завел себе невеселую подругу . жену Дарью Степановну. Ему легче было

полностью не чувствовать себя: в депо мешала работа, а дома зудела жена. В

сущности, такая двухсменная суета была несчастьем Захара Павловича, но если бы

она исчезла, то Захар Павлович ушел бы в босяки. Машины и изделия его уже

перестали горячо интересовать [... ], мир заволакивался какой-то равнодушной

грезой... .

Но, как ни странно, неэгоистические слово и мысль не должны быть заранее

обдуманными. Предельной задачей является сведение всех слов как бы к

простым "естественным надобностям" человека. Не дай бог, если твои

намерения сочтут за средство воздействия или угнетения другого. Это как

будто противоречит предыдущему, но подобные противоречия прекрасно

уживаются в платоновском мире, выдают "краеугольные камни" его

метафизики:

.Слова в чевенгурском ревкоме произносились без направленности к людям, точно

слова были личной надобностью оратора, и часто речи не имели ни вопросов, ни

предложений, а заключали в себе одно удивленное сомнение, которое служило

материалом не для резолюций, а для переживаний участников ревкома..

В идеале знание должно целиком свестись лишь к "точному" чувству (так же

как все зрительные и слуховые впечатления . к обонятельным или же

тактильным). Тогда знание могло бы стать безошибочным. Но в таком случае

оно не может быть уделом сразу всех, как того требует теория (где, как

известно, каждая кухарка должна уметь управлять государством). Из этого

противоречия Платонов предлагает своеобразный выход: чувством,

вмещающим в себя точное знание о вещи, наделяются, в частности, старики

(самые тертые, пожившие на земле люди). Как, например, Петр

Варфоломеевич Вековой . наиболее пожилой из чевенгурских большевиков,

который

.мог ночью узнавать птицу на лету и видел породу дерева за несколько верст; его

чувства находились как бы впереди его тела и давали знать ему о любых событиях

без тесного приближения к ним..

Так же и встреченный Захаром Павловичем в покинутой людьми деревне

сторож (отзванивающий часы на колокольне, неизвестно для какой

надобности)

.от старости начал чуять время так же остро и точно, как горе и счастье: когда

нужно звонить, он чувствует какую-то тревогу или вожделение..

Старики всеведущи, а дети . это существа, вызывающие трепет и восхищение

от заложенного в них (пока еще не явленного, не израсходованного, а потому

драгоценного) запаса духовной энергии. (Кроме стариков, окончательным знанием могут обладать в мире Платонова еще и увечные.) Герои Платонова

способны приходить в ужас от того нарушения, которое их пребывание в мире

вносит в первозданную целостность всего (связанные друг с другом понятия

целости / замкнутости / полноты / части / отделения / утраты . в его

текстах нуждаются в специальном исследовании). Вот Яков Титыч

сокрушается:

.Сколько живья и матерьялу я на себя добыл и пустил... На старости лет лежишь и

думаешь, как после меня земля и люди целы? Сколько я делов поделал, сколько еды

поел, сколько тягостей изжил и дум передумал, будто весь свет на своих руках

истратил, а другим одно мое жеваное осталось..

Дальнейший ход мысли Платонова по-своему закономерен: сверхточным

чувством реальности (предвидением или сверхъестественным зрением)

наделяются те, кто страдает каким-то . душевным или физическим недугом .

люди ущербные, почти юродивые39. Тут происходит какое-то почти языковое

совмещение всеведения старости с увечностью. Точное чувство в понимании

Платонова . что-то вроде узрения "самоочевидных истин" Декарта,

предвечных "идей" Платона или "положений дел" Витгенштейна (о которых

нельзя говорить, но следует молчать). В этом смысле и примитивизация языка

у Платонова в чем-то сродни классической философской редукции.

Сказочное начало

В платоновском стиле много есть от русской сказки . и содержательно, и

формально. Вспомнить хотя бы коня Копенкина, Пролетарскую Силу,

напоминающего коня Бовы-королевича из одноименного сказания. Это

одновременно и ближайшее герою существо, его постоянный спутник и друг,

ему сочувствующий, знающий все его горести и печали . и как будто женщина,

его подруга (су-пруга), которая способна ревновать хозяина даже к идеальной

возлюбленной, Розе Люксембург. Вместе с тем это стихия, которая способна

уносить вдаль не только его тело, но и приводить в действие его мысль:

.Конь обладал грузной комплекцией и легче способен возить бревна, чем человека.

Привыкнув к хозяину и гражданской войне, конь питался молодыми плетнями, соломой

крыш и был доволен малым. Однако чтобы достаточно наесться, конь съедал по осьмушке

делянки молодого леса, а запивал небольшим прудом в степи. Копенкин уважал свою лошадь

и ценил ее третьим разрядом: Роза Люксембург, Революция и затем конь.

. Ну, и конь у тебя, Степан Ефремыч! Цены ему нет . это Драбан Иваныч!

Копенкин давно знал цену своему коню: . Классовая скотина: по сознанию он

революционней вас. [... ]

Копенкин особо не направлял коня, если дорога неожиданно расходилась надвое.

Пролетарская Сила самостоятельно предпочитала одну дорогу другой и всегда выходила

туда, где нуждались в вооруженной руке Копенкина. Копенкин же действовал без плана и

маршрута, и наугад и на волю коня; он считал общую жизнь умней своей головы.. В платоновском тексте явственно слышится и лесковское начало . отзвук

удалых причуд левшей и самодеятельных российских праведников. Можно

вспомнить, как приемный отец Дванова Захар Павлович, тот самый мастер, с

прихода которого на ветхую опушку уездного города начинается "Чевенгур",

вначале занимался изготовлением деревянных сковородок и других предметов

непонятного назначения.

.Захар Павлович сроду никакой музыки не слыхал . видал в уезде однажды

граммофон, но его замучили мужики и он не играл: граммофон стоял в трактире, у

ящика были поломаны стенки, чтобы видеть обман и того, кто там поет, а в

мембрану вдета штопальная игла..

Когда священник просит Захара Павловича настроить ему рояль, тот

специально делает в механизме секрет, который устранить можно в одну

секунду, но обнаружить без особого знания нельзя . только для того чтобы

каждый день приходить к священнику, ради разгадки тайны смешения звуков.

Все платоновские герои, за исключением, пожалуй, откровенно

отрицательных, искренне боятся написанного текста (по-видимому, как

неспонтанного, составленного с умыслом, лишенного души):

.Больше всего Пиюся пугался канцелярий и написанных бумаг . при виде их он

сразу, бывало, смолкал и, мрачно ослабевая всем телом, чувствовал могущество

черной магии мысли и письменности..

Сознательно к русской сказке Платонов обращается уже после войны: в 1950 г.

им выпущена в свет (под редакцией М. Шолохова) книжка русских сказок

.Волшебное кольцо., одна из которых (.Безручка.) является переработкой

известного сюжета о жене, которой муж по наговору сестры отрубает обе

руки40.

Апология русской ментальности

У Платонова хороший человек (тот, кто наделен великим сердцем) .

размышляет и изъясняется всегда с трудом, соображает медленно, плохо, как-

то невнятно, обязательно с -то запинками и оговорками, мысль у него идет

неправильно, коряво, "туго". Но по Платонову это и есть залог правильности

мысли, ее взвешенности, проверенности на себе. (При желании можно даже

считать, что здесь описывается характерная замедленность словесных и иных

мыслительных отправлений и "несообщительность" у русских, с их тотемным

отождествлением . в медведе). Плохой человек у Платонова (например,

Прошка Дванов) куда как быстро соображает и выражает свою мысль (надо

сказать, он способен формулировать не только свои, но и чужие мысли). И

только сознание, "незамутненное" лишним умом, может оставаться по-

настоящему бескорыстным и честным. Вот Чепурный, например, обладает

.громадной, хотя и неупорядоченной памятью; он вбирал в себя жизнь кусками . в

голове его, как в тихом озере, плавали обломки когда-то виденного мира и

встреченных событий, но никогда в одно целое эти обломки не слеплялись, не имея

для Чепурного ни связи, ни живого смысла..

Когда Копенкину приходится выступить на собрании (в коммуне "Дружба

бедняка", где люди заняты, как мы помним, осложнением жизни), мысль

выходит из него почти бредом:

.Копенкин не мог плавно проговорить больше двух минут, потому что ему лезли в

голову посторонние мысли и уродовали одна другую до невыразительности, так

что он сам останавливал свое слово и с интересом прислушивался к шуму в голове..

Платоновский герой мыслит странно, нелогично, непоследовательно, потому

что он печется о веществе истины. На периферии этого диковинного мира

конечно существуют иные люди, более похожие на обычных людей, но и для

них мысль . некое "измененное" состояние сознания. Этим Платонов как бы

сам опровергает свою чересчур "идеологизированную" конструкцию, сам же

над ней и смеется. (Но можно считать, что отклонения от теории в грубую

реальность его не интересуют.)

. . Пиюсь, ты думаешь что-нибудь? . спросил Дванов.

. Думаю, сказал сразу Пиюся и слегка смутился . он часто забывал думать и сейчас

ничего не думал.

. Я тоже думаю, . удовлетворенно сообщил Дванов. Под думой он полагал не мысль, а

наслаждение от постоянного воображения любимых предметов; такими предметами для

него сейчас были чевенгурские люди . он представлял себе их голые жалкие туловища

существом социализма, который они искали с Копенкиным в степи и теперь нашли..

Все истинные, .правильные. действия совершаются медленно, без спешки,

необходимо, но свободно и плавно . как во сне. Человек у Платонова и

умирает неспешно, собственно, даже не умирает, а как бы вянет (платоновская

метонимия слова .увядает.). Вот что испытывает герой-машинист в тот

момент, когда до столкновения со встречным составом остаются считанные

секунды (а Саша Дванов так и не собирается до последнего прыгать из

несущегося к крушению паровоза, как делают его товарищи: он пытается

удерживать максимальный пар на торможении для смягчения удара. В конце

концов какая-то сила просто выбрасывает его вон из кабины):

.Дванов открыл весь пар и прислонился к котлу от вянущего утомления; он не

видел, как спрыгнули красноармейцы, но обрадовался, что их больше нет..

Еще одним известным архетипом русского национального сознания является

глубинное непризнание власти и неуважение к ней. С этим связано

представление многих героев Платонова о том, что власть . дело легкое и

ненужное, само собой разумеющееся, не достойное серьезного человека, а

потому необходим стыд власти (и как нежелание идти во власть, .стыд перед

властью., и как сознание явной избыточности собственных полномочий, .стыд

за себя.). Эти мысли слышны в рассуждениях чевенгурского мудреца Якова

Титыча, который обращается к .большевикам.:

. . Занятие у вас слабое, а людям вы говорите важно, будто сидите на бугре, а

прочие . в логу. Сюда бы посадить людей болящих переживать свои дожитки,

которые уж по памяти живут, у вас же сторожевое, легкое дело. А вы люди еще

твердые . вам бы надо потрудней жить [... ] Я говорю . власть дело неумелое, в нее

надо самых ненужных людей сажать, а вы же все годные..

Легкое и почти ненужное дело . охранять то, что есть, что уже сделано и что

по-настоящему-то творят другие, настоящие, сокровенные люди. Только такая

роль отводится власти. Главное дело в жизни делается мастерами . кустарями,

умельцами, вручную, независимо ни от кого, без внешнего побуждения и как

бы наугад, по наитию, по внутреннему почину. Рабочий человек сам в

состоянии все создать, ведь сумел же он

.выдумать не только имущество и все изделия на свете, но и буржуазию для охраны

имущества; и не только революцию, но и партию для сбережения ее до коммунизма..

Забавно, что буржуазия и партия большевиков имеют вспомогательное,

охранное, инструментальное значение и как бы приравниваются в этом друг к

другу. Именно в них, по логике, и должны попадать лишние люди, отбросы

общества.

Предвечно манящей русскую душу сказкой об Иванушке-дурачке

объясняется устремленность платоновских героев в революцию. Вот Дванов

спрашивает Гопнера, уже собравшегося идти в Чевенгур (где, по мнению того,

построен окончательный коммунизм), как же тот оставит жену?

.Тут Гопнер задумался, но легко и недолго41.

. Да она семечками пропитается . много ли ей надо?.. У нас с ней не любовь, а так .

один факт. Пролетариат ведь тоже родился не от любви, а от факта.

Гопнер сказал не то, что его действительно обнадежило для направления в Чевенгур.

Ему хотелось идти не ради того, чтобы жена семечками питалась, а для того, чтобы по

мерке Чевенгура как можно скорее во всей губернии организовать коммунизм; тогда

коммунизм наверно и сытно обеспечит жену на старости лет наравне с прочими

ненужными людьми, а пока она как-нибудь перетерпит. Если же остаться работать

навсегда, то этому занятию не будет ни конца, ни улучшения. Гопнер работает без отказа

уже двадцать пять лет, однако это не ведет к личной пользе жизни . продолжается одно

и то же, только зря портится время42. Ни питание, ни одежда, ни душевное счастье .

ничто не размножается, значит . людям теперь нужен не столько труд, сколько

коммунизм, Кроме того, жена может прийти к тому же Захару Павловичу, и он не

откажет пролетарской женщине в куске хлеба. Смирные трудящиеся тоже необходимы:

они непрерывно работают в то время, когда коммунизм еще бесполезен, но уже требует

хлеба, семейных несчастий и добавочного утешения женщин..

Весьма примечателен также разговор Дванова в слободе Петропавловке с

местным полоумным .богом., который питается землей и отказывается от

предложенной ему пшенной каши в сельсовете:

. . Что мне делать с нею..., если съем, то все равно не наемся. # Этот человек

печально смотрел на власть и на коммуниста Дванова, . как на верующего в факт..

Ведь то, что убивает в человеке душу, согласно его логике, и есть вера в голые

факты (материализм), а не в идею, не в мечту. Вот отрывок из записной книжки

Платонова за 1922 год (невесту, а впоследствии жену Платонова, звали Мария

Кашинцева):

.Всякий человек имеет в мире невесту, и только потому он способен жить. У одного ее

имя Мария, у другого приснившийся тайный образ во сне, у третьего весенний тоскующий

ветер. # Я знал человека, который заглушал свою нестерпимую любовь хождением по земле

и плачем. # Он любил невозможное и неизъяснимое, что всегда рвется в мир и не может

никогда родиться... # Сейчас я вспоминаю о скучной новохоперской степи, эти

воспоминания во мне связаны с тоской по матери . в тот год я в первый раз надолго

покинул ее. # Июль 1919 года был жарок и тревожен. Я не чувствовал безопасности в

маленьких домиках города Новохоперска, боялся уединения в своей комнате и сидел больше

во дворе. [... ] # Чтобы что-нибудь полюбить, я всегда должен сначала найти какой-то

темный путь для сердца, к влекущему меня явлению, а мысль шла уже вслед. [... ] # Я люблю

больше мудрость, чем философию, и больше знание, чем науку. Надо любить ту Вселенную,

которая может быть, а не ту, которая есть. Невозможное . невеста человечества и к

невозможному летят наши души... Невозможное . граница нашего мира с другим. Все

научные теории, атомы, ионы, электроны, гипотезы, . всякие законы . вовсе не реальные

вещи, а отношения человеческого организма ко Вселенной в момент познающей

деятельности... .43

Сокровенный для Платонова человек и жив только постижением

невозможного, верой в небывалое и несбыточное. Факты для него . то, что уже

мертво и недостойно внимания (как та лестница, которую молодой Людвиг

Витгенштейн так горячился отбросить от себя). Сами по себе такие факты

бесполезны, поэтому, например, заведующий губутилем Фуфаев никогда не

вспоминает о наградах, полученных им на войне,

.предпочитая прошлому будущее. Прошлое же он считал навсегда уничтоженным

и бесполезным фактом... .

Родная Платонову Россия . почти сплошь страна людей, не верящих в факты.

Вот размышления Сербинова после встречи с поразившей его в самое сердце

женщиной:

.Перед ним сплошным потоком путешествия проходила Советская Россия . его

неимущая, безжалостная к себе родина, слегка похожая на сегодняшнюю женщину-

аристократку. Грустный, иронический ум Сербинова медленно вспоминал ему

бедных, неприспособленных людей, дуром приспособляющих социализм к порожним

местам равнины и оврагов..

Сам Саша Дванов, как и встреченный им бог из Петропавловки, верит не в

факты и жив не потому, что ест пшенную кашу:

.Дванов заключил, что этот бог умен, только живет наоборот; но русский . это

человек двухстороннего действия: он может жить так и обратно и в обоих случаях

остается цел..

Мир Платонова как будто населен персонажами, которые пытаются жить сразу

в противоположных направлениях . добровольно испытывая на себе

невыносимый, казалось бы, для нормальной жизни гнет несовместимых идей.

На мой взгляд, достойны сожаления усилия тех, кто сегодня пытается извлечь какие-то

партийные выгоды из писаний Платонова. Самому писателю всю жизнь по сути глубоко

чужда была партийность. Он как пропускал .занятия по политграмоте. (в свои 20 лет), так и продолжал их пропускать всю остальную жизнь, а попытки привлечь его в тот или иной

лагерь (мягко выражаясь, .хомяковский. или же .чаадаевский.) совершенно не уместны. Тут

и поднятая планка высоколобости, и упорные блуждания в тесных надеваемых на себя шорах

узколобости (ради .чистоты национальной идеи.) представляются мало адекватными. (Ну,

зачем, спрашивается, в одном случае, .в жопу прорубать окно., ломясь тем самым в

открытую дверь, а в другом, перечисляя, якобы напрочь отсутствующие публикации к 100-

летию Платонова, брать во внимание только лишь опубликованное в своем .партийном.

журнале44?)

Достоинство ветхости

Основное достоинство предмета, исходя из платоновских посылок .

ничейность, ненужность, непригодность и отверженность. Если взглянуть

иначе, то это ведь может значить и .непредназначенность ни для кого другого,

уникальность данного объекта именно для тебя, сама его живая суть.

("отверженный камень да сделается главою угла.). С этой точки зрения даже

украсть, то есть "взять, что плохо лежит", иной раз просто необходимо.

Руководствуясь как будто именно такими соображениями, Чепурный

заимствует "ничью" лошадь, когда едет из губернского города домой:

.Сейчас чевенгурца везла лошадь с белым животом . чья она была, неизвестно.

Увидел ее Чепурный в первый раз на городской площади, где эта лошадь объедала

посадки будущего парка, привел на двор, запряг и поехал. Что лошадь была ничья,

тем она дороже и милей для чевенгурца: о ней некому позаботиться, кроме любого

гражданина..

При этом весьма характерно, что движущее Платоновым начало . именно

этическое, как и подобает пишущему в российской традиции, что отмечено

Толстой-Сегал (1981). Недаром истинные платоновские герои . настоящие, а

не лозунговые, как у Маяковского, ассенизаторы (осушители, ирригаторы,

преобразователи вторсырья, чудаки-умельцы).

Задача, знакомая любому работнику, имеющему __________дело с "веществом" .

выбрать предмет, который наилучшим образом выполнит свою роль. (Задача,

конечно, сразу со многими неизвестными.) Например, для столяра . выбрать из

того материала, что под рукой, доску нужного размера, с определенным

рисунком. Или для автослесаря . "единственную" подходящую гайку из кучи

тех, которые валяются в куче. Близка к идее оптимального выбора и идея

разбора свалки, утилизации отходов, "незагрязнения среды", то есть

нахождения каждому предмету своего уникального места (предназначения) в

мире. Платоновский герой не в силах пройти мимо этих идей: он

останавливается, будто зачарованный ими. Но с ними вместе в тесном

ассоциативном ряду соседствует и идея "зряшного", бесцельного и напрасного

действия. Это просто отрицательный, обратный полюс двух первых. Мысль

платоновских героев увязает и тут.

Смысл человеческой деятельности . только в ней самой, и платоновские

герои будто намеренно устраняют все внешние, привходящие цели,

побудительные мотивы своего труда, чтобы насладиться им как бы в чистом

виде (или, что то же самое, испытать от него мучение, пострадать,

потосковать, потомиться им). Смысл их деятельности делается полностью

эфемерным. Вот, например, пешеход Луй, посланный чевенгурским ревкомом

с письмом от Копенкина к Дванову . типичный платоновский вариант образа

странника. Уже находясь в дороге, он останавливается где-то заночевать,

лежит и думает . как бы закурить. Табак у него еще есть, а бумаги нет;

документы он уже искурил давно, а единственной бумагой осталось письмо

Копенкина. Луй вынимает письмо, бережно разглаживает его и прочитывает

два раза, чтобы запомнить наизусть, а затем делает из этой бумаги десять

пустых цигарок.

. . Расскажу ему письмо своим голосом . так мне складно получится! .

рассудительно предпочел Луй... .

(Но при этом, как мы знаем, передать в точности то, что написано,

платоновский герой не в состоянии.) По-видимому, вообще можно считать, что

излюбленный способ платоновского исследования . рассматривать самые

близкие ему идеи, представляя их так, чтобы были видны сразу самые

уязвимые их стороны, наивно, беспристрастно, как бы со стороны и

незаинтересованно, вообще чуть ли даже не враждебно . одновременно

находясь как бы к самому себе в постоянной оппозиции!

Навязчивым образом в текстах Платонова является работа сложного

механизма для удовлетворения какой-то нехитрой человеческой потребности.

Так, для того чтобы сварить Якову Титычу жижки для болящего у него

желудка, нужно разжечь огонь, а для этого (при коммунизме) не находится

иного средства, как, по совету инженера Гопнера, запустить всухую

деревянный мельничный насос:

.Поршень насоса, бегая в сухом деревянном цилиндре, начал визжать на весь

Чевенгур . зато он добывал огонь для Якова Титыча. Гопнер с экономическим

сладострастием труда слушал тот визг изнемогающей машины... .

То что пристрастие Платонова к машинам имеет два противоположных полюса: создание из

мертвого живого и превращение живого в мертвое, уже отмечено в книге Геллера (с. 72).

Из-за "пониженной ценности питания" для платоновских героев . они едят

только уже как-то подпорченную пищу; спят неудобно, только чтобы набраться

сил; любят . лишь по необходимости и совсем не тех женщин, которые могут

возбуждать желание и нравиться.

.... Суп варился до поздней ночи, пока большевики не отделаются от революции для

принятия пищи и пока в супную посуду не нападают жучки, бабочки и комарики.

Тогда большевики ели . однажды в сутки . и чутко отдыхали..

Вот Чепурный просит Прокофия привести в Чевенгур женщин именно худых и

изнемогающих, чтобы они не отвлекали людей от взаимного коммунизма:

. . Каких пригонять? . спросил Прокофий у Чепурного и сел в повозку.

. Не особых! . указал _____________Чепурный. . Женщин, пожалуйста, но знаешь: еле-еле, лишь бы в

них разница от мужика была, . без увлекательности, одну сырую стихию доставь!.

По этим законам и от любимой женщины герой должен бежать, чтобы

уменьшить свое чувство, приблизив его к нищей реальности жизни (рассказ

"Река Потудань"). Тот же мотив и в "Чевенгуре" . уход Дванова в бреду в

странствие и потеря им невинности (вымещение избыточной, ненужной силы .

как избавление от болезни) с бабой-бобылкой, Феклой Степановной.

Чепурный упрекает Жеева:

.В женщине ты уважаешь не товарища, а окружающую стихию..

[Его размышления далее как бы уже переходят в речь повествователя:]

.Для людской чевенгурской жизни женщина приемлема в более сухом и

человеческом виде, а не в полной красоте... Чепурный готов был приветствовать в

Чевенгуре всякую женщину, лицо которой омрачено грустью бедности и старостью

труда... [Он] признавал пока только классовую ласку, отнюдь не женскую; классовую

же ласку Чепурный чувствовал, как близкое увлечение пролетарским однородным

человеком . тогда как буржуя и женские признаки женщины создала природа

помимо сил пролетария и большевика..

О гомосексуальных мотивах в творчестве Платонова, хотя это, вроде бы, лежит

на поверхности текста, говорить вряд ли уместно. Тезис, безапелляционно

выставленный в статье Б. Парамонова, что "Чевенгур" . это гностическая

утопия на подкладке гомосексуальной психологии45 . явное упрощение и

выдача желаемого за действительное: сказано вроде бы хлестко, но совершенно

неверно по сути. Скорее уж можно было бы говорить, с некоторой натяжкой, о

платоновском толковании ереси большевизма как своего рода скопчества. Вот,

например, "классическая" любовная сцена по Платонову . имеется в виду

"любовь на троих", где в качестве "третьего" выступает, с одной стороны, конь

Копенкина Пролетарская Сила, а с другой . Чепурный, так сказать, только

"мешающийся под ногами" у встретившихся наконец в Чевенгуре друзей .

Саши Дванова и Копенкина:

.Копенкин настиг Дванова сзади46, он загляделся на Сашу с жадностью своей дружбы

к нему и забыл слезть с коня. Пролетарская Сила первая заржала на Дванова, тогда и

Копенкин сошел на землю. Дванов стоял с угрюмым лицом . он стыдился своего излишнего

чувства к Копенкину и боялся его выразить и ошибиться. 47 Копенкин тоже имел совесть

для тайных отношений между товарищами, но его ободрил ржущий повеселевший конь.

. Саша, . сказал Копенкин. . Ты пришел теперь?.. Давай я тебя немного поцелую,

чтоб поскорей не мучиться. 48

Поцеловавшись с Двановым, Копенкин обернулся к лошади и стал тихо разговаривать с

ней. Пролетарская Сила смотрела на Копенкина хитро и недоверчиво, она знала, что он

говорит с ней не вовремя, и не верила ему. 49

. Не гляди на меня, ты видишь, я растрогался! . тихо беседовал Копенкин. Но лошадь

не сводила своего серьезного взора с Копенкина и молчала. [... ] Дванов молча плакал, не

касаясь лица руками, а слезы его изредка капали на землю . отвернуться ему от Чепурного и

Копенкина было некуда.

. Ведь это лошадь можно простить, . упрекнул Копенкин. . А ты человек . и уйти не

можешь!

Копенкин обидел Чепурного напрасно: Чепурный все время стоял виноватым и хотел

догадаться . чем помочь этим двум людям..

Всё это как будто наше социалистическое, хорошо узнаваемое

нормирование .отпуска в одни руки.. Оно и осуществилось, как было

предсказано Василием Розановым в "Легенде о великом инквизиторе", при

неизбежном скатывании идеалов революции на пошлые, но универсальные

рельсы законов реальной "буржуазной экономии".

Труд в Чевенгуре отменен, как способствующий неправедному скоплению

имущества, и может быть извинителен только в своей "исправленной", то есть

снятой и халтурной форме . когда что-то делается не взаправду,

неосновательно, например, из непригодных материалов (этим как бы должна

быть преодолена скверна эксплуатации человека человеком). Именно с этой

целью во время субботников передвигаются дома . при этом ничего не

производится, но только добровольно портится мелкобуржуазное наследство:

.Прокофий дал труду специальное толкование, где труд раз навсегда объявлялся

пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому

что труд способствует происхождению имущества, а имущество . угнетению...,

создаются лишние вредные предметы..

Идеалы платоновского коммунизма в Чевенгуре . это не идеалы созидания и

накопления, а скорее расточения, раздаривания, если не сказать .

разбазаривания и порчи. Вот возражения Гопнера против нэпа:

.... Все мы товарищи лишь в одинаковой беде. А будь хлеб и имущество . никакого

человека не появится! Какая же тебе свобода, когда у каждого хлеб в пузе киснет, а

ты за ним своим сердцем следишь! Мысль любит легкость и горе... [... ] Хлеб и

любое вещество надо губить друг для друга, а не копить его..

Всем героям вменяется в обязанность аскетизм и строгое воздержание от

приятия благ сего мира. В этом можно видеть продолжение критикованных

еще Розановым идей новозаветного христианства50. Но Платонов тем самым

как будто призывает соблюдать никем не писаный закон "равномерности

распределения продукта", в силу которого человек обязан делиться всем, чем

обладает сам, при этом не упрекая другого за то, что тот обладает чем-то

избыточным, а сам ни за что не должен приобретать такого, что превышает

минимум усредненно-необходимого. Это некое продолжение Нагорной

проповеди (надстройка над ней . для условий социализма). И действительно

это была бы идеальная этика в социалистическом обществе. (Даже, кажется,

есть личности, и теперь, после смены "идеологической парадигмы", как ни

странно, продолжающие ее исповедовать.)

Борьба с энтропийными силами

Согласно Платонову, в природе действуют энтропийные силы, которые в своем

развитии парадоксальным образом совпадают с этическим вектором (или с тем

"нравственным законом" Канта, который наравне со "звездным небом"

согревал некогда душу кенигсбергского философа).

Энтропия . это выравнивание, процесс, как известно, направленный

против "увеличения сложности" системы и, в соответствии со вторым законом

термодинамики, долженствующий со временем привести мир к

эсхатологическому коллапсу, когда из чудом возникших и почему-то

сохраняющихся островков сложной организации вещества, культуры и

цивилизации должна получиться равноразмешанная каша той же первичной

материи, на одной стороне которой когда-то начала кристаллизироваться

жизнь со всеми ее "сложностями", а на другой . все увеличивающийся объем

"мусора", отходов и разнообразного "невостребованного" вещества. Согласно

оптимистическим, "прогрессистским" воззрениям (таким, как у идеологов

Возрождения или, в более современном виде, у Циолковского), человек со

временем завоюет всё пространство и распространится по вселенной, неся с

собой "факел разума" и продолжая процесс, по сути дела противоречащий

термодинамике (если научится перерабатывать свои "отходы"). Согласно же

пессимистическим (таким, как в христианстве Нового Завета или, например, у

Константина Леонтьева), в результате возобладает обратный процесс . у

Леонтьева он называется "упростительным смешением", . когда мир будет

разрушен и судим Высшим судией. В текстах Платонова можно видеть как бы

постоянный внутренний спор этих двух точек зрения. И опять-таки, как в

настоящем метафизическом вопросе, для него нет разрешения. На поверхности

над всем господствует выравнивание: физиологическое и просто физическое

нагревание уже остывшего (восстановление сил) или остужение

перегревшегося (выход, расходование энергии человеком). Это процессы, на

которые прежде всего обращает внимание евнух души. Здесь же и закон

социального выравнивания: уничтожение чрезмерных достижений

(оскопление) и наоборот, более справедливое распределения ценностей

("каждому по способностям"). Но в глубине этого позитивистского,

энтропийного выравнивания и на его фоне идут постоянные поиски выхода к

чему-то иному.

Главной заботой героев в пустом мировом пространстве, среди которого

они постоянно себя ощущают, является, конечно, согревание и страх впустую

потратить свою энергию. Прокофий, привезший в Чевенгур женщин, сразу же

ложится спать от утомления:

.Чепурный тоже склонился близ него.

. Дыши больше, нагревай воздух, . попросил его Прокофий. . Я чего-то остыл в

порожних местах.

Чепурный приподнялся и долгое время часто дышал, потом снял с себя шинель, укутал

ею Прокофия и, привалившись к нему, позабылся в отчуждении жизни..

Необходимый для поддержания жизни гомеостаз организма может

нарушаться в обе стороны: именно "женское начало" наиболее склонно к

накоплению, увеличению тепла (но чрезмерное накопление энергии ведет к

застою: отсюда тоска, мучение, тягость, постоянно терзающие героев), а

"мужское" начало склонно скорее к расточению, расходованию энергии, что за

определенной гранью тоже ведет к смерти, но уже . от растраты, недостатка

жизненных сил. Вот кошмар, который видит Дванов, лежа на печи у солдатки

Феклы Степановны и бессознательно мучаясь от собственной несбывшейся (и

неизбывной, раздвоенной идеальной любви . к девушке Соне Мандровой и к

Революции):

.От жарких печных кирпичей Дванов еще более разволновался и смог уснуть, только

утомившись от тепла и растеряв себя в бреду. Маленькие вещи . коробки, черепки,

валенки, кофты . обратились в грузные предметы огромного объема и валились на

Дванова: он их обязан был пропускать внутрь себя, они входили туго и натягивали

кожу. Больше всего Дванов боялся, что лопнет кожа. Страшны были не ожившие

удушающие вещи, а то, что разорвется кожа и сам захлебнешься сухой горячей

шерстью валенка, застрявшей в швах кожи..

(Повтор того же мотива и в "Реке Потудани", когда героя во сне душит своей

горячей шерстью маленькое упитанное животное, вроде полевого зверька,

залезшее в горло, ср. интересный анализ этого у Э. Наймана51.) А вот

иллюстрация второго полюса того же противопоставления:

.И Чепурный шел ночною степью в глухоту отчужденного пространства, изнемогая

от своего бессознательного сердца, чтобы настигнуть усталого бездомовного

врага и лишить его остуженное ветром тело последней теплоты..

Склонностью к расточению, расходованию себя можно объяснить и

постоянную тягу героев к дороге. Дванов и Копенкин уезжают от взявшегося

строить социализм в своей деревне активиста Достоевского:

.Обоим всадникам стало легче, когда они почувствовали дорогу, влекущую их вдаль

из тесноты населения. У каждого даже от суточной оседлости в сердце

скоплялась сила тоски, поэтому Дванов и Копенкин боялись потолков хат и

стремились на дороги, которые отсасывали у них лишнюю кровь из сердца..

Пафос основного переживания платоновских героев (от тщеты всего) . в том,

что никакой сколько-нибудь твердой надежды на выход из энтропийного

штопора они не видят и не находят. Все тот же примитивный материализм

пронизывает их сознание.

Философ Анаксагор учил, что во всем уже заключены частицы всего:

внутри каждой вещи в мире скрыты "семена" сразу всех остальных, благодаря

чему и объясняется связь одного с другим (с одними предметами эта связь

больше, а с другими меньше). Семена рассыпаны повсюду, и благодаря этому

для человека постижим внешний мир . человек просто "знает" его как бы из

тех первичных семян, которые в нем посеяны (похоже, что та же мысль была позднее развита Платоном в его учении об идеях). А вот Платонов и эту .

очень близкую для себя . идею пытается оспорить. Его заветные герои (Вощев

из "Котлована", Дванов, Яков Титыч из "Чевенгура", Вермо из "Ювенильного

моря", Сарториус, Самбикин и Москва из "Счастливой Москвы" и многие

другие) мучаются оттого, что не находят подтверждения надежде на движение

мира в антиэнтропийную сторону. Мир на их глазах, наоборот, только

разрушается: расходуются самые ценные его ресурсы, исчезают самые

значимые, "умные" предметы, память обо всем стирается, силы жизни

ослабевают. Неспроста почти все герои заняты очень странным, кажущимся

бессмысленным собирательством ненужных вещей, скоплением праха

(своеобразное, но глубоко пессимистическое и пародийное переосмысление

строительства "музея" Николая Федорова). Яков Титыч и хотел бы начать в

Чевенгуре хоть какую-нибудь работу . он готов даже перетащить старую

кузницу на перекресток дорог, чтобы только чувствовать нужность своего

ремесла, но в старой чевенгурской кузнице его разбирает томление:

.Всюду висела паутина и многие пауки уже умерли, видны были их легкие трупики,

которые в конце концов падали на землю и делались неузнаваемым прахом. Яков

Титыч любил поднимать с дорог и с задних дворов какие-нибудь частички и

смотреть на них: чем они раньше были? Чье чувство обожало и хранило их? Может

быть, это были кусочки людей, или тех же паучков, или безымянных земляных

комариков . и ничто не осталось в целости, все некогда жившие твари, любимые

своими детьми, истреблены на непохожие части, и не над чем заплакать тем,

кто остался после них жить и дальше мучиться. "Пусть бы все умирало, . думал

Яков Титыч, . но хотя бы мертвое тело оставалось целым, было бы чего держать и

помнить, а то дуют ветры, течет вода и все пропадает и расстается в прах. Это

ж мука, а не жизнь. И кто умер, тот умер ни за что, и теперь не найдешь никого,

кто жил когда, все они . одна потеря..

С одной стороны, герои постоянно тоскуют и мучаются от тленности всех

предметов и изделий, которые выходят из-под их рук, а с другой, сами же

роковым образом каждый раз берутся за все более безнадежные предприятия.

Почти все, что "делается" у Платонова, . сизифов труд. В мире Платонова все

ветшает и разрушается (здесь дальнейшая разработка мотива сада Плюшкина?),

потому что всё от рождения обречено смерти и несет на себе ее мету.

Повенчанные жизнью части материи словно каждый миг расстаются навеки и

следы их "любовного" соприкосновения, взаимодействия друг с другом

стираются из памяти. Именно этот процесс постоянно в центре внимания

руководителя чтения платоновского текста и многократно повторяется,

нарочито подчеркивается им:

.... Яков Титыч пошел между домов в кузницу. В горне кузницы давно уже вырос

лопух, а под лопухом лежало куриное яйцо . наверно, последняя курица спряталась от

Кирея сюда, чтобы снестись, а последний петух где-нибудь умер в тесноте сарая

от мужской тоски.. [Или же, тремя страницами раньше:]

.Пространство равнин и страны лежало в пустоте, в тишине, испустившее дух,

как скошенная нива, . и позднее солнце одиноко томилось в дремлющей вышине над

Чевенгуром. Никто уже не показывался в степи на боевом коне: иной был убит и

труп его не был найден, а имя забыто... .

Тот же самый ход мысли можно видеть и в повести "Джан" . например, когда

герой находит шлем павшего красноармейца Голоманова. Видимо,

пристальное внимание Платонова ко всем и всяческим ущербам жизни, к

трагедии человеческого существования побуждает говорить об

"экзистенциальности" его творчества52.

Итак, основным приемом Платонова можно считать переосмысление идей,

"носящихся" в культурном контексте времени. Его герои каждый на свой страх

и риск перетолковывают лозунги и директивы, спускаемые из "центра". Так же

и сам писатель опробует на своем тексте, как бы примеривает на себя, на

российскую действительность самые разные (часто и не сообразующиеся друг

с другом) идеи, например, идею марксизма о завоевании человеком природы

"скрещивает" с психоаналитическими идеями господства деструктивного

начала в личности (влечения к насилию, инстинкта смерти). Так же он

переосмысливает и обыгрывает на свой лад христианские идеи и идеи Н.

Федорова о "сыновнем" долге воскрешения отцов, как и многие другие, .

снижая или возвеличивая, увлеченно подхватывая и пародируя, но в конце

концов все эти идеи развенчивая. Поистине: "Он дискредитирует, доводит до

абсурда в выражении любую идею, не щадя и той, которой он сочувствует"53.

Глубинное платоновское мировоззрение . все-таки пессимистическое, сродни

леонтьевскому и розановскому. И по-видимому, это связано не только с

разочарованием в идеалах революции. Правильно сказано, что смерть для

Платонова . основная проблема жизни (Геллер, указ. соч. C. 191).