VII. Народ и история (неорганизованная масса и навал событий)

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 16
17 18

.Народ весь мой бедный и родной. Почему, чем беднее, тем добрее. .

(А. Платонов. Записная книжка, 1937)

.... Когда люди . многоразличные пиздюки, не поддающиеся

никакой коллективности... .

(А. Платонов. Записная книжка, 1934)

Платоновскому понятию .народ. оказываются по-разному противопоставлены

.личность., .организованная масса., .класс., .государство., а понятию

.история. соответственно противостоят .отточенная линия. (или .генеральная

линия / линия партии.), .пятилетний план., .промфинплан., .план треста....

Контексты платоновских . на мой взгляд основных, а именно, довоенных

. произведений, в которых писатель употребляет слова народ и история,

показывают, что под первым из этих понятий писатель, по большей части,

имеет в виду просто некий

<недифференцированный остаток, прочих людей, как это в .Чевенгуре.;

что явно означает .первых встречных., того, кого, собственно, и заповедано

было в Евангелии звать на пир после того, как на него не явились .званые. и

.избранные.; или иначе, того ветхого человека, тело которого обречено

гибели для упразднения греха (Посл. Павла к Римл. 6,6). Иными словами, всё

это человеческий сор, деклассированные элементы общества, а на российский

манер . люди без определенных занятий, какие-то бывшие люди, мещане или

чиновники-бюрократы, сокращенные .совслужащие., одним словом те, кто

живут на опушках провинциальных городов и заняты неизвестно чем, которые

поэтому всегда готовы на любой эксперимент с ними, производимый

властью>108. Вот как выглядит это со слов героя .Котлована. бригадира

строителей Сафронова:

.Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной

мелочи! Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было..

По сути, мне представляется, в этой сентенции отчасти отражена позиция всех

платоновских героев, если не самого автора. До этого в произведении

говорилось, что Сафронов только что заступил на место замолкшего, по

непонятной причине, радиорупора, то есть он вслед за механизмом как бы

продолжает вдалбливать в мозги людей идеологию. Ни в этом произведении,

ни в других данному голосу сколько-нибудь существенно не противостоит

никакой другой; да платоновской поэтике вообще близка

самоуничижительная, юродивая позиция . он словно говорит нам: надо стать

самым презираемым существом, приняв на себя грязь этого мира, чтобы иметь

право что-то в нем менять.

Понимаемый таким образом народ . это бывшие мещане (не будем здесь

забывать, что отношение Платонова к этому слову, в отличие от

общеупотребительного, парадоксально положительно, вплоть до

восторженности . достаточно вспомнить слова отца Фроси, старого механика

из рассказа .Фро.). Или же, как в повести .Джан., народ есть сборная солянка

людей всех наций и племен . тут и таджики, и узбеки, и киргизы, и

каракалпаки, и русские, и даже человек из какого-то, бог знает,

существующего ли вообще, скорее всего мифического, племени йомудов . то

есть, по-видимому, просто те, кто .народились и живут. в данной местности.

Такой народ суть люди, не объединенные никакой историей и никаким

совместным действием (или чувством), не имеющие ни пролетарского

таланта труда, как сказано в .Котловане., ни какого-то героического

прошлого, и не могущие испытывать поэтому никакой гордости, а скорее

только стыд, оттого что живут они единолично, неорганизованно,

.хищнически., ради одних себя или только ради своих семей (подобно

зверям). У Платонова народ . это просто .разнокалиберные__________. людишки,

негодные без единого ядра ни на какое совместное действие. Без надзора они

сразу же разбегаются в разные стороны, как и происходит, например, в

.Епифанских шлюзах.. Само существование такого народа лишь только

теплится еле-еле, он вынужден доживать свой срок где-то на задворках,

выкинутым из истории или же бывает занят тем, что свое имущество ждет,

как в .Котловане., где крестьяне требуют вернуть им назад мертвый

инвентарь, то есть заранее заготовленные для себя, но реквизированные у них

пролетариями гробы.

На уровне художественных и уже скорее подсознательных образов

платоновский народ может быть уподоблен сельдям в бочке, как в отрывке

ниже:

.В большом доме Организационного Двора была одна громадная горница, и там все

спали на полу благодаря холоду. Сорок или пятьдесят человек народа открыли рты

и дышали вверх, а под низким потолком висела лампа в тумане вздохов, и она тихо

качалась от какого-то сотрясения земли. (К).

Тут люди, работавшие до этого днем на рытье котлована, а теперь спящие, на

мой взгляд, напоминают рыб. А в отрывке ниже народ похож на слетевшихся в

одно место мух:

.Организационный Двор покрылся сплошным народом. (К).

Иной раз народ это будто бы даже некие пресмыкающиеся, как в следующем

месте из .Сокровенного человека.:

.Голод до того заострил разум у простого народа, что он полз по всему миру, ища

пропитания и перехитрив законы всех государств..

Или же это некое мифическое животное, тварь, способная приобретать образ,

оборачиваться буквально кем угодно:

.Народ, обратившийся в нищих, лежал на асфальтовом перроне и с надеждой

глядел на прибывший порожняк..

Также народ может представать и некой гущей, то есть уподобляется чему-то

вроде супа (есть у автора сравнения еще и с кулешом):

.Чиклин долго глядел в ликующую гущу народа и чувствовал покой добра в своей

груди. (К).

Или народ у Платонова . это <непроходимые заросли>. Последний образ

напрашивается при чтении .Счастливой Москвы., где ослабевший солдат в

старосолдатской шинели, укравший на базаре булку у торговки и избитый за

это всегда готовым на любые услуги и неизвестно откуда появившимся

.кочующим хулиганом., вскочив -

.с энергией силы, непонятной при его молчаливой кротости, исчез в гуще народа,

как в колосьях ржи..

Но здесь же народ . это и какое-то сельскохозяйственное, агротехническое

понятие, из парадигмы при-род. / до-род (или не-до-род) / за-род. / у-род-

иться, или попросту то, что .бог дал., что собралось в качестве урожая,

выросло, народилось в данных (всегда бедных у Платонова) климатических

условиях. Вот, уже в .Джане.:

.Прошло уже около десяти лет, как народ джан пришел сюда и рассеялся среди

влажных растений..

Такой народ попросту сеется, как семя, в землю, и вырастает на той почве,

куда был заронен рукой сеятеля. При этом, кажется, для Платонова более

интересна судьба народа, который посеян в каменистую, неплодородную

почву и даже помещен в нечеловеческие условия (писатель много раз, все

время по-своему, обыгрывает евангельскую притчу о сеятеле). Ему почему-то

важнее свободная случайность народившегося, а не качество исходных семян.

(Может быть, тут некий рефлекс отвержения генетики как буржуазной науки?)

Платонов перетолковывает образ народа и в иных контекстах. Вот отрывок из

.Котлована.:

.Ну как же будем, граждане? -. произнес активист в вещество народа,

находившегося пред ним. -. Вы что ж -. опять капитализм сеять собираетесь иль

опомнились?.. .

В данном месте народ . некая безличная, сплошная масса, что-то вроде теста,

в которое обязательно надо подмешивать необходимые для приготовления

какого-то блюда ингредиенты . будь то соль, сахар или специи, иначе оно

окажется пресным и даже несъедобным: нужны дрожжи, . ср. евангельские

притчи о соли и о закваске.

В .Джане. народ . просто скопище людей, случайно оказавшихся вместе и

объединенных лишь общим горем:

.Вокруг собрались все бывшие тогда люди, так что получилась толпа, может

быть, в тысячу человек, вместе с матерями и детьми. Народ _____________шумел и радовался; он

решил идти в Хиву, чтобы его убили там сразу весь, полностью, и больше не жить.

Хивинский хан давно уже томил этот рабский, ничтожный народ своей властью.

[... ] он велел брать всех тайных и безвестных людей, чтобы жители Хивы, видя их

казнь и муку, имели страх и содрогание..

Важно, что народ . всегда лишь объект оперирования с ним власти

(государства или личности). Сам он полностью бесправен и безличен, а чье-то

лицо в нем неразличимо, ведь лицо . это то, что выделяется на общем фоне и

что поэтому народу по сути своей ино-родно (не даром, видимо, у

платоновского человека лицо похоже на сельскую местность).

В .Котловане. смысл понятия народ раскрывается также в разговоре

Чиклина с попом. Этот бывший (надо понять, что и будущий?) служитель

культа теперь зарабатывает стаж, чтобы быть принятым в кружок

безбожия:

. -. А я свечки народу продаю -. ты видишь, вся зала горит! Средства же скопляются

в кружку и идут активисту для трактора.

-. Не бреши: где же тут богомольный народ?

-. Народу тут быть не может,-. сообщил поп. -. Народ только свечку покупает и

ставит ее Богу, как сироту, вместо своей молитвы, а сам сейчас же скрывается вон.

Чиклин яростно вздохнул и спросил еще:

-. А отчего ж народ не крестится здесь, сволочь ты такая?

Поп встал перед ним на ноги для уважения, собираясь с точностью сообщить.

-. Креститься, товарищ, не допускается: того я записываю скорописью в

поминальный листок...

-. Говори скорей и дальше! -. указал Чиклин.

-. А я не прекращаю своего слова, товарищ бригадный, только я темпом слаб, уж вы

стерпите меня... А те листки с обозначением человека, осенившего себя рукодействующим

крестом либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо совершившего другой акт

почитания подкулацких святителей, те листки я каждую полуночь лично сопровождаю к

товарищу активисту..

Здесь важен комментарий к данному месту изданной рукописи

.Котлована., приведенный в примечании109, но к нему следовало бы, на мой

взгляд, добавить следующее предположение: <единственное, что попу

.светит. в плане трудоустройства, это место преподавателя в .кружке

безбожия., т. е. перспектива быть ниспровергателем того, чему он только что

поклонялся>. Это есть крайне характерная для Платонова логика,

балансирующая где-то на грани между верноподданничеством и ёрническим

осмеянием. Продажа попом народу свечек в приведенном отрывке

оправдывается будто бы тем, что все вырученные за них деньги пойдут на

благую цель . покупку трактора в колхоз, молитва же как самоцель, то есть

обращение к Богу, выходит за рамки, допустимые внутри этой чисто

экономической теории денежно-товарных отношений и карается по всей

строгости. Тот, кто осмеливается .осенить себя крестом., является уже не

безликим народом (чье благо по определению есть трактор), а

самостоятельной личностью (так как хочет личного спасения), такой сразу же

попадает к попу в .поминальный листок. и на заметку к активисту, а в

дальнейшем без сомнения будет препровожден .на плот и далее. . т. е.

вместе с кулаками сплавлен вниз по реке в Ледовитый океан. Таким образом, народ . это масса, которую можно мять по своему усмотрению, и которая

потому предпочтительнее для власти перед отдельной личностью (каждой

личности грозит опасность самому угодить в эту сминаемую массу). В той

мере, в какой народ для Платонова положителен, как собрание личностей, а не

просто масса, он конечно противоположен обхождению с ним власти,

принятому в истории, но это оказывается глубоко скрыто за голосами

рассказчиков и прямо никогда не высказывается.

Характерно, кроме того, что понятие народ по Платонову практически

лишено этнических и этнографических признаков, а например, то, чем один

народ отличается от другого, оказывается неуловимым. Вот в .Джане. читаем:

.все мелкие племена, семейства и просто группы постепенно умирающих людей,

живущие в нелюдимых местах пустыни, Амударьи и Усть-Урта, называют себя

одинаково . джан. Это их общее прозвище, данное им когда-то богатыми баями,

потому что джан есть душа, а у погибающих бедняков нет ничего, кроме души, то

есть способности чувствовать и мучиться..

Народ джан из повести наделен лишь способностью .чувствовать и

мучиться.. В него стекаются все обездоленные. Это, как и раньше у

Платонова, в .Чевенгуре., . своеобразный интернационал .душевных

бедняков..

Тут можно видеть, как платоновское образное сознание опирается на

внутреннюю форму слова, используя установленное еще у Гоголя тождество,

согласно которому народ возводим к слову нарождаться. Вспомним, что

отвечает Коробочка на вопрос Чичикова, сколько за последние годы у нее

умерло душ крестьян:

. . Ох, батюшка, осьмнадцать человек . сказала старуха, вздохнувши. . И умер

такой все славный народ, все работники. После того, правда, народилось, да что в

них: все такая мелюзга; а заседатель подъехал . подать, говорит, уплачивать с

души. Народ мертвый, а плати, как за живого. .

Это то, что касалось понятия .народ.. Что же касается .истории., то под этим

понятием Платонов, на мой взгляд, подразумевает чудовищную нелепицу

самых противоречивых, разномастных событий и фактов, не укладывающихся

ни в одну закономерность, не подвластных ничьему предвидению и

предсказанию: если пользоваться определением самого автора, это .

.свободная вещь..

История, о которой пишут в ученых книгах, есть только домыслы и враки

(как представляется, это вполне отвечает современному народному сознанию);

ведь сам Платонов и его герои . прирожденные агностики. Фома Пухов

называл себя .природным дураком., что на мой взгляд значит то же самое: он

отрицает наличие .действующего разума. в природе, предпочитая до всего

доходить своим .глупым умом.. Реальная история, согласно тому же Пухову,

складывается сама собой, без всякого надзора за ней человеком, то есть без

возможности уследить за чем-то, почти без участия в ней людей (по крайней

мере, без участия их сознания). Она . такая же свободная вещь, как и он сам, ее

участник и реальный вершитель, то есть каждый человек в своей отдельности

(человек вне таких мифологем, как .класс., .нация., .общество. итп.). Повидимому, не даром один из критиков вышедших в 1928-1929 гг. повестей-

отрывков .Чевенгура. (Р. Мессер), определил<а> платоновских героев как

.мелких человеков революции. и само мировоззрение автора

охарактеризовал<а> как .философию случайного.110. По мысли Платонова,

сознательно всякий человек хочет совершить всегда что-то одно, а на самом

деле (для других) выходит нечто противоположное. Правда, этот исторический

пессимизм как поверхностное убеждение парадоксально уживается и, вроде

бы, соседствует с упорной верой, что усилиями конкретных лиц (Ленина,

Сталина, большевиков, Советской власти, ученых итп.) беспределу истории

будет наконец положен конец, в результате чего вековая тоска и печаль

бессмысленного существования народов на земле прекратятся, человечество

войдет в царство разума. Но насколько искренними были такие в общем-то

.дежурные. для произведений эпохи упования, сказать трудно, вряд ли

возможно. В самых основных платоновских произведениях (.Котлован.,

.Чевенгур., .Сокровенный человек., .Счастливая Москва.) голос, звучащий в

пользу оптимистического вывода, на мой взгляд, слышен гораздо менее

убедительно, нежели противоположный. Вот профуполномоченный Пашкин в

.Котловане. размышляет:

..Ну, что ж, -. говорил он обычно во время трудности, -. все равно счастье

наступит исторически.. И с покорностью наклонял унылую голову, которой уже

нечего было думать. "

Подобное счастье . то, что рано или поздно все равно обеспечено, что так или

иначе наступит, потому что, как говорят (и это у Платонова . явно чужой

голос), оно просто исторически необходимо. Именно поэтому

профуполномоченному Пашкину, равно как остальным героям .Котлована.,

самим думать уже не приходится . за них давно уже всё передумано и решено

теоретиками .исторического материализма.. Но думает в повести, вопреки

общей установке, рабочий Вощев (его голос наиболее близок авторскому): его

интересует .смысл общей жизни.. Тот же вопрос в прошлом беспокоил и

инженера Прушевского, но он давно отчаялся в своих поисках смысла

существования найти какой-то положительный выход. Также иногда

задумывается и пролетарий Чиклин, который живет преимущественно

.чувственной. жизнью, то есть предпочитает не . выдумывать истину .в

голове. (как делала интеллигенция), а чувствовать или просто чуять ее

всякий раз непосредственно, почти как медведь, звериным нюхом, или же

добывать своими руками111.

Понятие истории у Платонова тесно связано с его же понятием времени.

Время, по Платонову, разделяется, с одной стороны, на вечное и неизменное,

истинное время, в котором всегда просторно, потому как любому факту и

явлению заранее определено в нем место; но и всегда холодно, как на звездном

небосводе (там царствуют порядок и строгие космические законы, но человек

в нем не существует, хотя может пребывать там духом, бестелесно); всё это

время принадлежит смерти, вечности, тому свету. С другой стороны, им

противостоит время преходящее, счетное и текучее, вечно настоящее, в

котором тесно от событий и царят сумятица и неразбериха: в нем-то живет,

страдает и мучается человеческая душа с ее чувствами112. Это последнее и

есть, по Платонову, действительная история, а не отвлеченный взгляд на нее

откуда-то сверху и извне. .Государственный житель. Петр Евсеевич

возмущается по поводу существования в настоящем мире обыкновенного

червяка и отправляет того . в вечность:

.Этот еще тоже существует -. почву гложет! -. сердился Петр Евсеевич. -. Без

него ведь никак в государстве не обойдешься!" -. и Петр Евсеевич давил червя

насмерть: пусть он теперь живет в вечности, а не в истории человечества, здесь

и так тесно..

Иначе говоря, в живой истории всегда слишком тесно от нагромождения

взаимоисключающих и не поддающихся ничьей логике событий,

происходящих совершенно стихийно, непредвиденно, вразнобой и .навалом..

(А в то иное, вечное время, уже остановленное и исправленное, в .штатный

список истории. мечтает быть зачислен Адриан Умрищев, герой

.Ювенильного моря., который считает себя достаточно .нравственной и

культурно-разумной личностью эпохи..) На уровне бессознательных образов,

возникающих при чтении Платонова, история в настоящем ассоциируется с

бьющей струей из шланга или брандспойта. Ею могут распоряжаться

героические личности. Вот размышления ученого Мульдбауэра, из

.Счастливой Москвы.:

.Скорее же покончить с тяжкой возней на земле и пусть тот же старый Сталин

направит скорость и напор человеческой истории за черту тяготения земли -. для

великого воспитания разума в мужестве давно предназначенного ему действия..

Перед нами, конечно же, опять профанация, на этот раз . истории. Тут

напрашивается вопрос: а не скрыта ли за этим деланным простодушием

коварная платоновская ирония? Здесь, быть может, и да, скрывается. Впрочем,

совершенно без иронии платоновские герои продолжают искать способ выйти

за пределы пространства, отведенного им законами природы и истории (как

пространства собственного тела, так и . пространства души). Остановленная,

мертвая история предстает у Платонова как открытая вечная и неизменная

книга, страницы которой начертаны (некие божественные скрижали) и теперь

для знающего ее, могут только лишь повторяться. Вот отрывок из беседы

одного из главных героев .Счастливой Москвы., инженера Семена

Сарториуса, мечтающего о переселении собственной души поочередно в души

всех остальных людей, с геометром и городским землеустроителем,

эсперантистом Виктором Божко:

. . Ничего! . опомнился Сарториус. . Мы теперь вмешаемся внутрь человека, мы

найдем его бедную, страшную душу.

. Пора бы уж, Семен Алексеевич, . указал Божко. . Надоело как-то быть все время

старым природным человеком: скука стоит в сердце. Изуродовала нас история-

матушка!.

Вот это .уродство. истории, о котором здесь говорит Божко, есть вечная

повторяемость и .скука. тех законов, по которым человеку суждено жить в

настоящем. Но по Платонову (и по соцреализму), при новом строе сама

история как бы все время идет на подъем, потому что ее сложившиеся в

прежнее время законы отменены. В .Сокровенном человеке., например, есть

такое рассуждение о красноармейцах, едущих на фронт:

.Молодые, они строили себе новую страну для долгой будущей жизни, в неистовстве

истребляя все, что не ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому они

были научены политруком. # Они еще не знали ценности жизни, и поэтому им была

неизвестна трусость -. жалость потерять свое тело. Из детства они вышли в

войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того

неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе. Поэтому

красноармейцы не имели в душе цепей, которые приковывали бы их внимание к своей

личности. Поэтому они жили полной общей жизнью с природой и историей,-. и

история бежала в те годы, как паровоз, таща за собой на подъем всемирный груз

нищеты, отчаяния и смиренной косности..

Но теперешняя история, запечатленная в вечном и неизменном времени, снова

оказывается удалена и оторвана от реальной жизни, это именно та выдуманная

большевиками история, которую они навязывают и в которую насильно

.втягивают. всю страну, как паровоз, ведущий за собой состав: за ней-то

реальной жизни и приходится бежать, не поспевая (.задрав штаны, бежать за

комсомолом., согласно Есенину). Именно это вечное .историческое. время .

треплет и морит людей в их жизни, заставляя страдать и перекраивать

привычную жизнь по идеальным образцам:

.Историческое время и злые силы свирепого мирового вещества совместно трепали

и морили людей, а они, поев и отоспавшись, снова жили, розовели и верили в свое

особое дело..

Вполне ли сам Платонов стоит на точке зрения именно такой .исторической

необходимости., сказать трудно. Скорее, все-таки, он сохраняет по отношению

к ней . и позволяет сохранять нам . определенную дистанцию. Уж очень круто

она обходится с его народом.

В одном из ключевых мест повести .Сокровенный человек. загадочно

говорится, что Пухов рассказал двум своим старым знакомым слесарям

.свою историю . как раз то, что с ним не случилось, а что было . осталось

неизвестным, и сам Пухов забывать начал..

По поводу этого трудного места существуют и могут быть предложены

различные варианты толкования, или .медленного чтения.. Так, например, в

книге Ольги Меерсон оно объясняется через понятие .подстановки.. По ее

мнению, писатель испытывает .страх реалистического дискурса как

разрушающего глубинную, философскую, и поэтому часто непередаваемую в

словах правду., и его .нечаянная фантастика <оказывается> ближе к

философской истине, чем реализм.113. Действительно, казалось бы, как можно,

рассказывая свою историю (по крайней мере, имея такое намерение),

рассказать все-таки не то, что случилось? Значит, Пухов . просто

патологический враль? После услышанного от него слесаря удивляются: чего

же, совершив такие подвиги, Пухов все-таки продолжает работать рядом с

ними? Давно бы уж .вождем стал. . то есть заделался бы в "ответственные

работники". Подход естественный и вполне понятный, так сказать, слесарно-

материалистический, но Пухова обижающий. Он отвечает: мол, в дармоедах

состоять не хочет.

Не значит ли все это, что при искреннем желании рассказать (даже свою)

историю, то есть представить то, как всё было на самом деле, ни для Пухова,

ни для Платонова это в принципе невозможно и остается навсегда загадкой.

Пухов приходит к такому выводу на основании своего общения с очередным из

слесарей. Для __________прагматичного же и твердо стоящего на ногах мужика-слесаря

поведение Пухова остается непонятным (почему бы при очевидных заслугах

перед советской властью не .скрыться в руководящем аппарате.?).

Рассказчик вынужден так или иначе по ходу дела приспосабливать то, что он

говорит, к запросам аудитории, сообщая то, что сам слушатель желал или

просто готов был бы услышать, а не то, что было всякий раз на самом деле. В

этом и есть пресловутый платоновский агностицизм. Наверно чем больше

"событий рассказывания" происходило в пуховской жизни (ведь и знакомые

слесаря подворачивались под руку вовсе не одновременно, а поодиночке), тем

больше у него появляется оснований сомневаться в истинности своего

рассказа: тем большей коррекции рассказ неизбежно должен был подвергаться.

(Не говоря уж о том, что обычно человек и начинает привирать, когда

вспоминает не факты действительности, а предыдущее свое их изложение, тем

самым постепенно удаляясь от истины, замутняя ее и для себя самого.)

Собственно говоря, потому наверное и сам Пухов забывать начал то, что с ним

приключилось в действительности!

Если снова прибегнуть к нелюбимым автором и героями терминам

(терниям, как они их называют), то можно было бы обозвать его

мировоззрение гносеологическим индифферентизмом, причем вот на каком

основании. В .Сокровенном человеке. есть эпизод самоубийства: белый

офицер Леонид Маевский (на мой взгляд, прообраз будущего философа-

анархиста Мрачинского из .Чевенгура.), будучи окружен красными,

.застрелился в поезде, и отчаяние его было так велико, что он умер раньше своего

выстрела. Его последняя неверующая скорбь равнялась равнодушию пришедшего

потом матроса, обменявшего свою обмундировку на его..

Спрашивается, на каком основании скорбь того, кто здесь кончает с собой,

может быть приравнена к равнодушию того, кто его затем раздевает,

присваивая одежду? Имеется в виду, очевидно, что скорбь покончившего с

собой была так же велика, как невелико было волнение (или велико равнодушие) раздевшего его вслед за тем матроса. Но зачем нужно само

уравнение? Мне кажется, платоновскую мысль продолжить можно так: <что

скорбь, что равнодушие для истории, в сущности, одно и то же малозначимое

человеческое переживание, а произошло только перемещение собственности с

одного носителя на другой: вещество все равно не погибло, а сохранилось>.

Впрочем, лукавец-Платонов, стоящий за якобы не возмутимым такими

.сентиментальными глупостями. рассказчиком, вопреки сказанному, свое

внимание и внимание читателя хочет обратить именно на то, как несравнимы

между собой скорбь самоубийцы и равнодушие его врага.

А вот последний пример к вопросу об истории в трактовке Платонова . из

разговора Пухова с комиссаром-коммунистом Шариковым:

. -. Пухов, хочешь коммунистом сделаться?

-. А что такое коммунист?

-. Сволочь ты! Коммунист -. это умный, научный человек, а буржуй -. исторический

дурак!

-. Тогда не хочу.

-. Почему не хочешь?

-. Я -. природный дурак!-. объявил Пухов, потому что он знал особые ненарочные

способы очаровывать и привлекать к себе людей и всегда производил ответ без всякого

размышления.

-. Вот гад! -. засмеялся Шариков и поехал начальствовать дальше..

Здесь нуждаются в истолковании пуховское выражение природный дурак,

противопоставленное выражению Шарикова исторический дурак. Шариков

имеет в виду, по-видимому, что буржуи неизбежно останутся в дураках у

истории, исчезнут из истории как класс. Но Пухов не поддерживает

предлагаемой ему логики, а утверждает, что либо сам он, Пухов, . от природы

дурак, то есть дурак по призванию, либо даже, что и не хотел бы сам оказаться

среди тех, кто претендуют на то, что им известно окончательное устройство

всего мира, тех, кто считает себя умнее других. Платоновскому герою проще

считать себя глупцом, он не желает менять этой своей (правильной, как он

считает) точки зрения. Он согласен жить, заранее не зная, как устроен мир, к

тому же, как он подозревает, коммунисты, скорее всего, заблуждаются или

просто обманывают других в этом вопросе (или происходит то и другое).

Именно пуховская точка зрения, по моему мнению, и соответствует

наиболее сокровенным взглядам Платонова на историю. Ведь .ненарочные

способы очаровывать людей., которые якобы знал Пухов, пуская в ход свою

(анти)аргументацию, противостоят строго научным теориям коммунистов и

иных догматиков. Автор же безусловно относит себя вместе со своим героями

. к народу.

Вообще, истинное содержание таких .высоких. понятий, как история и

народ, по Платонову, относится к категориям скорее стыдливо умалчиваемым

и потаенным, говорить о которых в открытую для него неприемлемо, даже

постыдно (если уж говорить, то лишь с открытой профанацией их содержания).

Вполне вероятно, также что и какими-то .историософскими. категориями

автор владел . во всяком случае, читал Розанова, Ницше и Шопенгауэра, и Федорова, и Соловьева с Леонтьевым, . но его собственная художественная

мысль никогда не отливалась в абстрактно-философической форме.