§ 2. Вина и индивидуализация наказания

Для индивидуализации наказания большое значение имеет установление форм вины. В ст. 3 Основ уголовно­го законодательства подчеркивается, что уголовной от­ветственности и наказанию подлежит только лицо, ви­новное в совершении преступления, т. е. совершившее предусмотренное уголовным законом деяние умышлен­но или неосторожно.

Неправильное понимание умысла и его видов, а так­же неосторожности в ее формах может привести к не­правильной квалификации деяния, а неправильная квалификация — повлечь назначение наказания, не соот­ветствующего индивидуальной вине лица и тяжести совершенного им преступления, что явится нарушением социалистической законности и нанесет вред отдельным гражданам и всему государству.

Вина — это понятие не только психологическое, про­являющееся в психическом отношении виновного к со­вершенному деянию и к его результату, но и социально-политическое: с этой стороны вина выражается в опре­деленном общественно опасном для Советского государ­ства деянии.

Назначение наказания в соответствии с виной пре­ступника всегда было основой деятельности советских судов. В. И. Ленин неоднократно говорил о том, что наказывать нужно только виновных лиц, только за ви­ну, что «о реальных» помыслах и чувствах «реальных личностей» можно судить лишь по одному признаку — их действиям'.

Основы уголовного законодательства с большой силой подчеркнули значение 'индивидуальной вины, тем самым показав еще раз демократические принципы и гуманизм советского права, указав на необходимость неуклонного соблюдения социалистической законности.

Но для того чтобы наказание было целесообразным, справедливым, соответствовало индивидуальной вине преступника, а значит, в конечном счете способствовало его исправлению, важно знать не только умышленно ли или неосторожно совершено деяние, но и выяснить, ка­кой умысел имел место — прямой или косвенный, в ка­кой форме выразилась неосторожность — в форме небрежности или самонадеянности, ибо при прочих рав­ных условиях умышленное преступление опаснее неос­торожного, прямой умысел опаснее косвенного, а само­надеянность — опаснее небрежности.

За умышленное преступление законодатель устанавли­вает меру наказания выше, чем за неосторожное (име­ются в виду однородные преступления, например, убийст­во умышленное и неосторожное, повреждение и уничто­жение имущества умышленное и неосторожное и т. д.)-

Тщательный учет форм вины при индивидуализации наказания необходим еще и потому, что большое коли­чество составов преступлений, существующих в уголов­ных кодексах, предусматривает наказание при обеих фор­мах вины: как при умысле, так и при неосторожности.

Проще обстоит дело, если законодатель предусмат­ривает одну форму вины. Тогда при индивидуализации

наказания суд должен учитывать иные факторы, но не то, какая форма вины имела место и как именно это обстоятельство должно влиять на -определение меры наказания.

: Законодатель не устанавливает связей между фор­мой вины, в которой довершено преступление, и назна­чением наказания. Не указывает закон и на то, какая форма вины более 'опасна для общества. Эти обстоя­тельства устанавливают на практике суды, индивидуа­лизируя наказание за совершение конкретных преступ­лений.

В теории советского уголовного права существуют различные взгляды на эту проблему1.

Справедливо отмечает Г. А. Кригер, что «при пря­мом умысле и сознание и воля преступника направлены на достижение преступного результата, наступление ко­торого объективно представляется ему неизбежным. При косвенном умысле преступник не направляет ак­тивно свою волю на достижение данного результата, он ему не нужен, и наступление его (результата) представ­ляется виновному лишь возможным... Сравнительный анализ самонадеянности и небрежности также говорит о большей опасности первой формы, так как виновный в этом случае хотя и в меньшей степени, чем при умысле, но все же предвидит возможность наступления вредных последствий, чего нет при небрежности, при которой виновный лишь не проявляет должной осмотрительности. Кроме того, и объективно при небрежности обыч­но реальная возможность наступления вредных послед­ствий гораздо меньше»2.

Но для определения наказания, соответствующего индивидуальной вине преступника, мало исходить только из того, что преступление, совершенное умышленно, опаснее преступления, совершенного по неосторожности. Чтобы наказание было справедливым для данного пре­ступника, соответствовало его вине, необходимо уста­новить еще и степень этой вины.

Нельзя согласиться с Ш. С. Рашковской, которая з статье «К вопросу о степенях вины»' утверждает, что степень вины это то же, что и степень общественной опасности деяния. Такое понимание степени вины про­истекает из неправильной, уже подвергавшейся крити­ке в юридической литературе, концепции «широкой» и «двойной» вины.

Степень вины определяется теми моментами, которые характеризуют различные стороны психического отноше­ния виновного к его действиям и результату этих дей­ствий. При умышленном преступлении это характер и объем предвидения, четкость и определенность намере­ний, вынашиваемых преступником и приводимых им в -исполнение, настойчивость при осуществлении пре­ступления, наконец, мотивы и цели совершения преступления.

При неосторожном преступлении — также характер и объем предвидения (при самонадеянности), степень беззаботности, невнимательности, приведших к преступ­ному результату (при небрежности), а также выяснение того, почему лицо не предвидело наступления вредных последствий, если оно должно было и могло предви­деть их.

Все эти моменты определяют большую или меньшую степень вины преступника, а значит, и влияют на опре­деление меры наказания.

Характер предвидения часто зависит от того, кто, какое лицо совершает преступление. Если это, скажем, лицо, которое в силу своего служебного положения при­звано организовывать и осуществлять контроль за пра­вильным расходованием материальных или денежных средств, то если такое лицо совершает преступление, связанное с использованием своего служебного поло­жения, это говорит о том, что его действия представ­ляют повышенную общественную опасность не только объективно, но и субъективно, так как свидетель­ствуют об определенной направленности умысла винов­ного.

Верховный Суд СССР неоднократно подчеркивал необходимость применения к таким лицам более суро­вых наказаний.

Так, Б., главный бухгалтер одного спортивного об­щества, во время исполнения обязанностей кассира при- своила из вверенных ей сумм 39 259 руб. (в старом денежном выражении). За это она была осуждена к десяти годам лишения свободы. Судебная коллегия Вер­ховного Суда СССР признала избранную в данном слу­чае меру наказания мягкой', отметив, что она была определена без учета особо ответственного положения осужденной по службе. Б. присвоила крупную сумму денег общественной организации, в то время как она должна была сама пресекать подобные факты2.

Особая направленность умысла виновного может проявляться в жестокости, что, безусловно, должно учи­тываться судом при индивидуализации наказания.

Так, Ленинградский городской суд в июне 1954 го­да приговорил к высшей мере наказания некоего Г., ко­торый подстерегал женщин в глухих, неосвещенных закоулках, на пустырях, насыпях железных дорог, на­брасывал им на шею веревку, затягивал ее вокруг шеи, чем доводил до бессознательного состояния, после чего грабил или насиловал свои жертвы. Нескольких жен­щин он ограбил и изнасиловал, а одну убил.

Очевидно, что обдуманность намерений, настойчи- вость в доведении преступлений до конца характери­зуют повышенную степень вины Г., что и было учтено судом при назначении наказания.

Корысть или иные низменные побуждения также дол­жны учитываться при назначении наказания. Не случайно Верховный Суд СССР указывает, что всякое корыстное злоупотребление служебным положением, сопряженное с присвоением имущества, следует квалифицировать как хищение.

С другой стороны, лицо может совершить преступле­ние вследствие того, что должность, в которой оно со­стоит, для него нова: преступные действия этого лица, хотя и умышленные, являются, однако, следствием его не­достаточной опытности. Можно считать, что при этих об­стоятельствах характер умысла иной, чем тогда, когда лицо обладает достаточным опытом и знаниями.

Так, бухгалтер Н. был осужден Дрогобычским об­ластным судом по ст. 97 УК УССР (соответствовала ст. 109 УК РСФСР 1926 года) на пять лет лишения сво­боды с поражением в правах на два года.

Н. был признан виновным в том, что он, будучи бух­галтером областного отдела народного образования, злоупотреблял служебным положением и нарушал финан­совую дисциплину, незаконно выплачивая деньги внештат­ным работникам. Кроме того, он же незаконно выплачи­вал некоему Б. вторую ставку инспектора вечерней, школы

Вместе с тем из материалов дела было видно, что Н., не имея достаточной бухгалтерской подготовки, не был ознакомлен с целым рядом положений бухгалтерии, что и привело к нарушению финансовой дисциплины. Было также установлено, что Н. неоднократно пытался выяс­нить в соответствующих организациях, правильно ли им выплачивается вторая ставка Б., но разъяснения так и не получил. Все это явилось основанием к тому, что Верховный Суд СССР, переквалифицировав действия Н. на ч. 2 ст. 100 УК УССР (соответствовала ч. 2 ст. 112 УК РСФСР 1926 года), определил ему наказание в виде лишения свободы сроком на один месяц1.

В деле Н. характерно отсутствие у осужденного корыстных побуждений, что и было учтено Верховным Судом.

К числу обстоятельств, характеризующих меньшую степень вины, следует отнести действия человека, совер-дгенные им в состоянии сильного душевного волнения.

Вопрос о совершении преступления в состоянии силь­ного душевного волнения тесно соприкасается с вопросом о вменяемости лица, совершившего преступление.

Находясь в состоянии сильного душевного волнения и совершая преступление, человек не всегда может пол­ностью отдавать себе отчет в совершаемых действиях. И если экспертиза находит, что виновный вменяем и, следовательно, подлежит наказанию, то мера наказа­ния ему должна быть назначена более мягкая, чем за умышленное преступление, совершенное при обычных условиях.

Решая вопрос о мере наказания за преступление, со­вершенное в состоянии сильного душевного волнения, суд должен внимательно подходить к оценке обстоятельств, вызвавших такое состояние виновного, ибо в этом часто кроется причина совершения преступления, а значит, и определение правильного подхода к виновному и меры наказания ему.

Хотя в соответствующих статьях Особенной части УК РСФСР и указывается, что сильное душевное волнение должно быть вызвано насилием или тяжким оскорбле­нием со стороны потерпевшего, в Основах уголовного законодательства и Общей части УК РСФСР такие огра­ничения не устанавливаются. Следует полагать, что не всегда только эти обстоятельства могут вызвать состояние сильного душевного волнения.

М. Д Шаргородский правильно считает, что аффект может быть вызван и иными обстоятельствами и что на­силие или тяжкое оскорбление для этого не обязательны ' Он приводит в качестве примера дело офицера Л., убив­шего вожатого трамвая, когда на глазах Л. колесами трамвая была отрезана голова его дочери.

Здесь, конечно, нет ни насилия, ни тяжкого оскорбле­ния со стороны потерпевшего, но наличие сильного ду шевного  волнения,   вызванного этим   тяжким    случаем» очевидно и должно повлечь назначение смягченного на­казания.

В доказательство того, что насилие и тяжкое оскорб­ление не всегда обязательны для приведения лица в со­стояние аффекта, М. Д. Шаргородский там же ссылается на определение Уголовной кассационной коллегии Верхов­ного Суда РСФСР по делу Д-вых, в котором указывается, что «Д-вы совершили убийство Л. непосредственно после того, как последний убил их мать. Состояние Д-вых, несомненно, должно характеризоваться тяжелыми пере­живаниями, приведшими их к такому душевному волне­нию, которое предусмотрено признаками ст. 138 УК»2.

Отсюда следует, что состояние сильного душевного волнения может иметь место не только тогда, когда оно вызвано насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего, но и в иных случаях.

Установление причин, вызвавших сильное душевное волнение, при индивидуализации наказания необходимо еще и потому, что в ряде случаев преступление совершает человек, который при других обстоятельствах подобного преступления никогда бы не совершил. Поэтому наказа­ние должно ему назначаться з а совершенный проступок, но отнюдь не только для того (как считает М. Д. Шар-городский, см. выше стр. 38), чтобы данный человек боль­ше не совершал преступлений, и, отбывая наказание, исправлялся и перевоспитывался. Если взять, к примеру, офицера Л., потерявшего дочь при столь трагических обстоятельствах, о котором говорилось выше, то он, бес­спорно, должен быть наказан з а совершенное преступле­ние, ибо даже такая тяжкая душевная травма не может полностью извинить посягательство на жизнь другого человека. Но говорить, что наказание ему назначается только для того, чтобы он не совершал преступлений впредь, нельзя, так как он хотя и действовал в состоянии сильного душевного волнения, но понимал, что совершает преступление и понесет наказание. Однако удержаться от своего поступка Л. не мог в силу особого состояния психики.

Поэтому считать, что Л. нуждается в таком же ис­правлении и перевоспитании, как, скажем, вор, зале­зающий в чужую квартиру или чужой карман, было бы неверно.

Но ясно и другое, что оставлять безнаказанными по­добные поступки также нельзя, поэтому за совершенное преступление должно следовать наказание, но с учетом состояния психики виновного и меньшей степени его вины.

Причем, поскольку подобные преступления очень ча­сто являются случайным, трагическим эпизодом в жизни человека, правильный выбор меры наказания поможет решить, где такому человеку отбывать наказание, какой режим избрать для него в местах заключения или, может быть, такого человека вообще нецелесообразно изолиро­вать от общества (в зависимости от тяжести совершен­ного преступления и других обстоятельств дела).

Степень вины, а значит, и суровость или, наоборот, мягкость наказания может зависеть и от того, насколько

сознателен человек, совершающий преступление, каков его жизненный опыт, молод он или стар. Естественно, что молодой человек, только вступающий в жизнь, зачастую с меньшей определенностью осознает неправильность и вредность своих поступков; его психическое отношение к своим действиям и результату их часто характеризуется легкомыслием, хотя преступление и совершается умыш­ленно. Конечно, оценка его действий со стороны суда должна быть иной, чем оценка аналогичных действий зрелого, умудренного жизненным опытом человека, го­раздо лучше отдающего себе отчет в своих действиях и с большей ответственностью относящегося к их послед­ствиям. Все эти обстоятельства также учитываются при выборе меры наказания.

Следует согласиться с А. Д. Соловьевым, который счи­тает, что степень вины лица иногда может зависеть от большей или меньшей обдуманности преступления. Он пишет: «Большая обдуманность преступления, проведение определенной подготовительной деятельности к его совер­шению, зрелость умысла свидетельствуют о большей пол­ноте и отчетливости сознания вредного результата совер­шаемого преступления, обусловливая тем самым и большую степень вины данного лица, а вместе с тем и большую степень его общественной опасности, что влечет за собой применение более сурового наказания по срав­нению с наказанием, применяемым за преступление, со­вершенное с меньшей обдуманностью или по внезапно возникшему умыслу»'.

Степень вины преступника и мера наказания ему за­висят часто от того, что он совершает преступление не по собственной инициативе, а будучи втянутым в преступле­ние по принуждению, под угрозой. Когда психика чело­века подавлена другим лицом с более сильной волей, то его психическое отношение к деянию и результату, его умысел, с учетом других обстоятельств совершения пре­ступления, несколько отличен от характера умысла и действий лица, принуждающего к преступлению, и это обстоятельство должно при прочих равных условиях влечь более мягкое наказание.

Советское законодательство в целом ряде случаев пря­мо предусматривает повышенную ответственность для лиц, принуждающих к совершению преступления.

Если угрозы и принуждение и носили такой характер, при котором принуждаемый мог противостоять им, суд в конкретном случае может смягчить назначаемое наказа­ние, так как исполнитель все же совершил преступление не по личной инициативе, а это свидетельствует о меньшей степени его вины.

Советские ученые-юристы не без основания проводят различие между принуждением и понуждением, считая понуждение понятием более широким, чем принуждение. М. Д. Шаргородский считает, что понуждение может выразиться как в физическом, так и в психическом наси­лии, в форме тех или иных угроз или посредством обе­щания тех или иных выгод.

С таким толкованием, на наш взгляд, следует согла­ситься. Хотя словарь русского языка и не указывает различия между этими двумя понятиями, в смысле уголов-ноправовом эти понятия не идентичны. Принуждение предполагает более интенсивные меры воздействия по от­ношению к принуждаемому. Нельзя, например, сказать, что, обещая женщине жениться после совершения аборта, мужчина принуждает женщину сделать аборт, но это обещание является понуждением. Когда же муж прямо заявляет жене, что он бросит семью, если она не сделает аборта, и тем самым ставит жену перед выбором, он принуждает ее.

Принуждение, проявляемое более интенсивно, в более активных формах, на наш взгляд, более общественно опасно, чем понуждение, так как последнему понуждае­мый легче может противостоять. Учитывать это должен суд при индивидуализации наказания '.

Иногда степень вины определяется не обязательно прямым понуждением или принуждением кого-либо к преступлению, а тем, что одно лицо совершает преступ­ление под влиянием другого лица.

Совершение преступлений при таких условиях на практике часто принимается во внимание судами при

индивидуализации наказания как смягчающее обстоя­тельство.

Народным судом г. Пушкина Ленинградской области за разбойное нападение на гр-на Ф. были осуждены И. и П.

Президиум Ленинградского городского суда, снижая П. наказание, специально подчеркнул, что П. совершил преступление под влиянием И.

На степень вины преступника и характер его умысла иногда может влиять и поведение потерпевшего.

Например, К. был осужден народным судом по ст. 142 УК РСФСР 1926 года к трем годам лишения свободы за то, что он в драке нанес ножом Н. тяжкие телесные по­вреждения. Президиум Ленинградского городского суда, рассмотрев дело, снизил К- наказание до одного года ли­шения свободы, указав, что потерпевший был инициато­ром драки2.

Для индивидуализации наказания очень важно выяс­нение мотивов и целей совершения преступления.

Под мотивами в теории советского уголовного права понимаются те внутренние побуждения, стремления и желания, которые приводят человека к совершению пре­ступления.

Цель — это то, к чему стремится преступник, чего желает достичь, совершая преступление.

Иногда в статье закона специально предусматриваются мотивы и цели, являющиеся в этих случаях элементами состава преступления, точнее, признаками его субъектив­ной стороны. В большинстве же случаев мотив и цель лежат за пределами состава и выяснение их — одна из важнейших задач суда, ибо это позволяет назначить на­казание, соответствующее индивидуальной вине пре­ступника.

А. А. Герцензон располагал мотивы совершения пре­ступлений по трем группам: 1) контрреволюционные мо­тивы, 2) низменные мотивы, 3) мотивы, обусловленные неустойчивостью и недисциплинированностью8.

В принципе деление мотивов на группы, предлагаемые А. А. Герцензоном, правильно. Оно отражает в основном те побудительные причины, которые толкают людей на совершение преступлений. Однако, хотя преступление не может быть совершено из каких-либо возвышенных чувств и побуждений, иначе оно не было бы преступле­нием, во время Великой Отечественной войны имели ме­сто случаи, когда преступление нельзя было назвать совершенным из низменных побуждений или по мотивам, обусловленным неустойчивостью и недисциплинирован­ностью. Так бывало, когда по просьбе безнадежно ранен­ных солдат, мучения которых были очень тяжелы и ко­торые опасались, что попадут в плен к врагу, санитары, медсестры или просто товарищи умерщвляли их.

Мотивы таких убийств безусловно нельзя назвать низ­менными. Это не значит, что такие убийства допустимы. Они, конечно, были преступлениями и влекли наказа­ние либо по ст. 137 УК РСФСР 1926.года как простые убийства, либо в отдельных случаях расценивались как убийства, совершенные при- смягчающих обстоя­тельствах.

Выяснение мотивов и целей необходимо для правиль­ной квалификации преступлений.

Если взять, к примеру, состав преступления, преду­смотренный ст. 149 УК РСФСР (умышленное поврежде­ние или уничтожение имущества), то наличие специаль­ной цели может изменить квалификацию преступления, а значит, и меру наказания. Если имущество повреждается с целью присвоения части этого имущества, то такие действия изменяют квалификацию и должны рассматри­ваться как кража личного имущества граждан. Есте­ственно, что и мера наказания за кражу при прочих рав­ных условиях должна быть выше, чем за повреждение и уничтожение имущества.

Верховный Суд СССР неоднократно подчеркивал, что злоупотребление служебным положением или иное долж­ностное преступление, лишенное цели присвоения госу­дарственного и общественного имущества, не может ква­лифицироваться как хищение '. А это значит, что и мера

наказания за такое преступление должна быть ниже, чем за хищение, совершенное должностным лицом.

Отсутствие корыстных мотивов придает преступлению совершенно иную окраску, иное содержание и свидетель­ствует о меньшей общественной опасности виновного, а значит, должно влечь и назначение более мягкого нака­зания.

Так, окружным судом Ачинского Бурятского нацио­нального округа Читинской области Н. был осужден по совокупности преступлений, предусмотренных ст. ст. 109 и 111 УК РСФСР 1926 года, к полутора годам лишения свободы за то, что он, работая заведующим промтоварным складом, допустил по работе ряд злоупотреблений и проявил халатность, вследствие чего на складе образо­валась недостача товарно-материальных ценностей.

Н. доверял ключи от склада рабочему К. (осужденному по тому же делу), который, пользуясь этим, совершал мелкие кражи со склада, не вел .надлежащего учета,, в результате чего на складе была обнаружена большая пересортица товаров. Ряд товаров Н. продавал непосред­ственно со склада, а вырученные деньги сдавал в мага­зины по бестоварным фактурам и т. д.

Судебная коллегия Верховного Суда РСФСР, найдя, что вина Н. доказана, указала, что, определяя Н. меру наказания в виде лишения свободы, окружной суд не учел, в частности, того, что Н. не руководствовался ко­рыстными мотивами и целями.

Учитывая это и ряд других обстоятельств, характери­зующих личность Н., коллегия назначила ему меру нака­зания, не связанную с лишением свободы 1.

Часто при отсутствии корыстных мотивов преступле­ния совершаются по неосторожности, что само по себе говорит об их меньшей общественной опасности и должно влечь более мягкое наказание.

Установление мотивов имеет особенно большое значе­ние при разбирательствах дел об убийствах для опреде­ления меры наказания, которая во многом зависит от ква­лификации преступления, а квалификация часто также зависит от мотивов преступления.

Вот пример того, как неправильный вывод о мотивах убийства повлек необоснованное смягчение наказания.

Курганский областной суд осудил Г. по п. «а» ч. 1 ст. 136 УК РСФСР 1926 года с применением Указа Пре­зидиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1954 г. «Об усилении уголовной ответственности за умышленное убийство». Судебная коллегия по уголовным делам Вер­ховного Суда РСФСР изменила приговор Курганского областного суда, исключив из него ссылку на Указ от 30 апреля 1954 г. и смягчив Г. наказание. Президиум Вер­ховного Суда РСФСР отклонил протест заместителя Про­курора РСФСР, в котором ставился вопрос об отмене определения судебной коллегии.

Генеральный Прокурор СССР опротестовал определе­ние судебной коллегии и постановление Президиума Вер­ховного Суда РСФСР по следующим основаниям: Г. при­знан виновным в том, что он 4 июля 1956 г., будучи в нетрезвом состоянии, на" улице в селе Б. Курейное Лопа-тинского района Курганской области двумя ударами то­пора убил из хулиганских побуждений Я. Убийство было совершено при следующих обстоятельствах. 4 июля 1956 г. Г. находился в квартире Ф., куда пришел и Я., который был знаком с Г. как односельчанином. Вначале между ними возникла ссора, но затем они помирились. Я., выпив стакан вина, ушел. Через некоторое время он увидел Г. разъезжающим по улицам села «а лошади. Зная, что лошадь не принадлежит Г., Я. отобрал ее у Г. и передал владельцу. Г., взяв дома топор, подошел к Я. и двумя ударами по голове убил его.

Внося изменения в приговор, судебная коллегия Вер­ховного Суда РСФСР указала, что Г. убил Я. на почве мести в связи с ссорой, которая произошла между ними на квартире Ф. Но этот вывод нельзя сделать из материа­лов дела. Г. убил Я. за то, что он воспрепятствовал ему совершить хулиганские действия. Поскольку хулиганские побуждения являются отягчающим обстоятельством, об­ластной суд правильно, с учетом личности виновного при­менил Указ от 30 апреля 1954 г.

Судебная коллегия Верховного Суда СССР отменила определение судебной коллегии Верховного Суда РСФСР и постановление Президиума Верховного Суда РСФСР '.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении № 4 от 4 июня 1960 г. «О судебной практике по делам об

умышленном убийстве» подчеркнул, что суды должны тщательно выяснять мотивы и цели убийства. Указывая мотивы, подчеркнул Верховный Суд, суды не должны ограничиваться формулировками в виде неопределенной ссылки на низменные побуждения, а должны конкретно указывать, в чем именно заключались эти побуждения, толкнувшие виновного на совершение убийства '. К этому нужно добавить, что при ссылке на любые мотивы не­обходимо конкретное их описание.

Иногда низменные побуждения преступника могут быть выяснены только в результате тщательного анализа всех событий преступления как в период следствия, так и в суде.

В ряде случаев выяснение действительных мотивов может служить основанием к смягчению виновному на­казания, но опять-таки, поскольку это внутренние побуж­дения, они выявляются не так просто. Нужна очень кро­потливая и вдумчивая работа следствия и суда по выяснению этих мотивов, так как, исходя из впечатления о совершенном преступлении, далеко не всегда можно прийти к истине. Наказание должно быть целесообраз­ным, справедливым, соответствующим индивидуальной вине преступника, а раз так — способствовать в конечном счете его исправлению и перевоспитанию. Неправильно же назначенное наказание, внутренне отвергаемое винов­ным именно потому, что не выяснена истинная подоплека преступления, истинные его мотивы, не может в полной мере выполнить те задачи, которые стоят перед ним.

Наоборот, если преступнику и назначено суровое на­казание, но он будет знать, что следствие и особенно суд детально и тщательно разобрались в деле, вскрыли те внутренние побуждения, которые виновный подчас вовсе не желает сам открывать, он, выражая, может быть, внешне недовольство назначенной ему мерой наказания, внутренне будет чувствовать ее справедливость. А это значит, что в большой степени цели наказания достиг­нуты.

Таким образом, очевидно огромное влияние мотивов и целей на индивидуализацию наказания.

Однако мотив и цель характерны для преступлений, совершаемых умышленно. При неосторожных преступлениях, как правило, нет тех многих моментов, которые характерны для умышленных преступлений, однако и здесь индивидуализация наказания также необходима и должна последовательно проводиться в жизнь судами. Не говоря уже о том, что самонадеянность по степени общественной опасности отличается от небрежности и мера наказания при прочих равных условиях за пре­ступление, совершенное в форме самонадеянности, дол­жна быть выше, чем за преступление, совершенное в форме небрежности, внутри этих форм вины возможны различные оттенки, которые должны учитываться при индивидуализации наказания.

Небрежность может проявляться у виновных в разной степени. Она может быть более грубой и менее грубой. Независимости от этого суд и должен назначать нака­зание.

Поскольку преступления, где формой вины является небрежность, менее опасны сами по себе, то, естественно, степень небрежности может быть настолько незначитель­ной, что назначение уголовного наказания вообще стано­вится ненужным и привлечение в таком случае к уголов­ной ответственности не имеет смысла: оно не достигает целей, поставленных перед наказанием, и, более того, может принести только вред.

С другой стороны, при грубой небрежности обществен­ная опасность деяния повышается, возникает прямая не­обходимость применения к виновному мер уголовного на­казания. Оценка степени такой небрежности и назначение наказания и являются задачей суда.

Наиболее часто судам приходится оценивать степень небрежности при совершении преступлений на транс­порте.

Если шофер едет по улице, где ограничена скорость, и, не снижая скорости, наезжает на человека, причиняя ему телесные повреждения, налицо грубая небрежность.

Наоборот, если шофер производит разворот на улице, где нет никаких ограничений, но производит этот разворот, просто не посмотрев назад, хотя он должен это сделать, в результате чего совершает наезд на человека, причинив ему телесные повреждения, налицо меньшая степень не­брежности, менее грубая небрежность.

Естественно, что мера наказания за первое и второе преступления не должна быть одинакова; степень вины

в первом случае больше, значит, и мера наказания дол­жна быть выше.

При индивидуализации наказания всегда следует учи­тывать, что уголовное наказание назначается за пре­ступную небрежность, поэтому оценка степени небреж­ности имеет большое значение, так как позволяет уста­новить, когда небрежность достигает такой степени, что становится преступной. Это в свою очередь определяет вопрос о применении или неприменении уголовных мер воздействия на человека, совершившего какие-либо дей­ствия по неосторожности.

Индивидуализируя наказание за неосторожно (в фор­ме небрежности) совершенное преступление, суд должен назначать наказание не только исходя из соразмерности наказания содеянному, но и решая вопрос о том, ка­кую цель он в конечном счете преследует, назначая наказание.

При назначении наказания за такое преступление суд должен ставить цели как кары, так и воспитания винов­ного в духе строгого и неуклонного выполнения тех пра­вил поведения, которые он должен соблюдать в жизни в подобных случаях.

Здесь нет необходимости исправлять человека, так как он не совершил преступление умышленно и пси­хологию его переделывать не нужно, но следует его п е-ревоспитать, заставить его силой общественного мнения (при малой степени небрежности), силой уголов­ного наказания (при большой степени небрежности) с большей ответственностью относиться к выполнению пра­вил социалистического общежития.

Именно это является основной задачей наказания за преступления, совершенные неосторожно. Репрессия за такие преступления нужна как воспитательно-пре-дупредительная мера уголовноправового характе­ра, предупреждающая осужденного от аналогичных оши­бок в будущем.

Если суд индивидуализирует наказание за неосторож­ное преступление, совершенное в результате самонадеян­ности, то здесь необходимо учитывать следующие мо­менты

Человек может совершить какое-либо правонаруше­ние, проявляя самонадеянность, но вредный результат не наступает. Например, шофер систематически превышает

скорость, надеясь, что благодаря своему умению, он нк на кого не наедет и аварии не будет.

Решая вопрос о воздействии на такого нарушителя прежде всего необходимо оценить его деяние, а затем личность. Одновременно следует поставить вопрос: для чего применять к нему меры воздействия (в данном слу­чае, конечно, не уголовноправового характера). Вероятно, для того, чтобы этот человек перестал совершать нару­шения, угрожающие при определенных обстоятельствах серьезными последствиями. -Причем необходимо учиты­вать, что в его действиях есть элементы умысла, предви­дения наступления вредных последствий. Но поскольку его деяние еще не носит преступного характера, то важно предупредить возможность совершения преступле­ния. Наиболее эффективной мерой в этом случае служит лишение такого шофера водительских прав на определен­ный срок.

Если шофер, систематически превышая скорость, все-таки совершил наезд, причинив потерпевшему телесные повреждения или смерть, то его деяние приобретает при­знаки преступной самонадеянности, так как насту­пили те вредные последствия, которые являются состав­ной частью преступления при наличии такой формы вины.

Здесь также наказание должно быть назначено, с од­ной стороны, в соответствии с тяжестью совершенного преступления и особенностями личности виновного, а с другой, в соответствии с конечной целью наказания. Нужно решить вопрос, для чего в конечном счете инди­видуализируется наказание: только ли для того, чтобы оно осуществило цели общего или специального преду­преждения, было справедливым и целесообразным, или для того, чтобы способствовать исправлению и перевос­питанию виновного?

В рассматриваемом случае индивидуализация нака­зания может закончиться не только назначением наказа­ния за совершенное преступление, но и лишением шофера водительских прав, учитывая предшествующее преступле­нию систематическое лихачество, для того чтобы он не совершал преступлений впредь.

Вообще говоря, вредные последствия в случаях пре­ступлений, совершенных в результате самонадеянности, до некоторой степени случайны. Они могут быть любыми:

л легкими, и средней тяжести, и тяжкими. Виновный предвидит возможность их наступления, но легкомысленно надеется, что они не наступят. Именно этим самонадеян­ность опаснее небрежности. Поэтому лицо, совершившее преступление из самонадеянности, нуждается в исправ­лении. Наряду с этим при воздействии на него силой общественного мнения или применением мер уголовного наказания должна преследоваться задача воспитания в нем таких качеств характера, которые исключали бы подобное поведение в будущем.

Назначая такому лицу наказание, суд преследует зада­чу и с п р а в и те л ь н о-п р е д у п р е д и т е л ь н о г о ха­рактера. Однако, исходя из того, что деяние, совершенное неосторожно в форме самонадеянности, представляет большую степень общественной опасности, а мера нака­зания назначается, как правило, выше, чем при небреж­ности, одновременно проявляются общепредупредительная и карательная стороны наказания, назначаемого за со­вершенное преступление.