§ 3.   Объективная истина

Это принцип публичного уголовного процесса. Частно-исковое производство, в противовес публичному, не слишком нуждается в истине, ибо рассчитано на обще­ственного субъекта, которого интересует, в первую очередь, собственное «Я». Наи­высшая ценность для частно-искового процесса — решение не истинное, а устраиваю­щее обе стороны. Главной целью такого суда является сохранение в обществе «мира», так же как для предшествовавшего ему обвинительного процесса было характерно стремление предотвратить общественное «смятение». Однако частно-исковой способ судебного разбирательства, в отличие от своего «предка», пытается сохранять «при­личия». Он не заменяет правду случайностью, а утверждает, что знает истину. Одна­ко для него это не «грубая» истина факта, а истина формально-юридическая. Частно-исковой процесс полон юридических фикций (презумпции, сделки). Fictio est contra ventatem, sedpro veritate hahetur (лат.) — фикция противостоит истине, но фикция при­знается за истину. Вместе с тем нельзя категорически утверждать, что частно-иско­вой процесс совершенно чурается истины. Установление фактов такими, какие они есть, для него все же более предпочтительно, чем подмена их лукавой игрой презумп­ций. Однако этот интерес к истине факта не стоек, не принципиален. Альтернатива — истина или фикция — обычно решается в пользу последней. Дефицит средств позна-

1 Головко Л. В. Альтернативы уголовному преследованию в современном английском праве//Правоведение. 1998. № 3. С. 108-113.

ния, связанный с отсутствием предварительного расследования, эгоистической при­родой частного интереса, вынуждает допустить использование в процессе формаль­ных средств, приводящих к формальной, или юридической, истине. Так, дореволю­ционные российские авторы И. В. Михайловский, Н. Н. Розин считали, что состязательному процессу, который они фактически понимали как частно-исковую процедуру, не может быть свойственно неограниченное стремление к материальной истине, что здесь уместно говорить лишь об истине юридической, а вместо требова­ния безусловного установления фактов такими, какие они есть, действует «принцип доказанности обвинения».1 Подобная точка зрения в последнее время получила сво­их сторонников и в нашей современной процессуальной литературе, которые отказы­ваются видеть то, что она применима лишь к частно-исковой разновидности судопро­изводства.2 К сожалению, подобная позиция нашла отражение и в новом УПК РФ, из которого почти полностью исключены упоминания об установлении истины в ходе уголовного судопроизводства.

Иное дело, когда процесс достигает публичной степени зрелости. Здесь дей­ствует уже другой принцип: fictio cedit veritati (лат.) — фикция уступает истине, пли фикция не имеет силы, когда ей противостоит истина. Публичность правосу­дия, понимаемая как открытость процесса, нуждается не в формально-юридиче­ской, но в материальной, или объективной, истине. Точное знание фактов такими, какие они есть, позволяет более тонко регулировать общественные отношения, экономить уголовную репрессию, сокращать социальные издержки, неизбежные при функционировании механизма судопроизводства. Все это в конечном счете, поднимает социальное значение правосудия.

Поскольку российский уголовный процесс имеет ярко выраженный публичный характер, он объективно не может устраниться от цели установления по делу истины, причем в первую очередь истины материальной, а не формальной. Принцип объек­тивной истины сохраняет в нем свое значение. Так, согласно ч. 4 ст. 152 «предвари­тельное расследование может производиться по месту нахождения обвиняемого или большинства свидетелей в целях обеспечения его полноты, объективности (курсив мой. — Л. С.)». В ч. 2 ст. 154 сказано: «Выделение уголовного дела в отдельное произ­водство для завершения предварительного расследования допускается, если это не отразится на всесторонности и объективности предварительного расследования и разрешения уголовного дела». В ч. 6 ст. 340 говорится: «Стороны вправе заявить в судебном заседании возражения в связи с содержанием напутственного слова предсе­дательствующего по мотивам нарушения им принципа объективности и беспристра­стности». Но требование объективности, всесторонности и полноты исследования об­стоятельств дела — это и есть содержание принципа объективной истины.3

Но что есть истина? Этот вопрос задается в уголовном суде от Понтия Пилата до наших дней. Если истина — это соответствие наших знаний реальной действи­тельности, то судить об этом соответствии мы можем только посредством своего

1              Михайловский И. В. Основные принципы организации уголовного суда. Томск, 1905.

С. 93; Розин Н. Н. Уголовное судопроизводство. СПб., 1914. С. 303.

2              См.; Состязательное правосудие. Труды научно-практических лабораторий. Ч. I. M.,

1996. С. 236-240, 278-281; Золотых В. В, Проверка допустимости доказательств в уголов­

ном процессе. Ростов-на-Допу,1999. С. 34-37.

3              См.: Алексеев Н. С, Даев В. Г., Кокорев Л. Д. Очерк развития науки советского уголов­

ного процесса. С. 46.

внутреннего убеждения. Обоснованное убеждение в истинности знания есть до­стоверность. «Истина... в уголовном процессе выражается в достоверности (уве­ренности), что такой-то факт существует или не существует», — писал классик французского уголовного процесса Фостэн Эли.1 «Фактической достоверности не существует объективно, — она есть только известное состояние нашего убежде­ния», — считал Л. Е. Владимиров2. Слово «достоверный» значит верный, не вызы­вающий сомнений. Итак, достоверность — впрочем, так же как и вероятность — это лишь представление об истине в нашем сознании, характеристики доказательно­сти знания, и потому, на наш взгляд, не прав М. С. Строгович, считавший, что «достоверность — это то же самое, что истинность. То, что достоверно, то и явля­ется истинным, так как находится в соответствии с действительностью».3

Где же искать критерий достоверности, мерило того состояния убеждения, которое мы принимаем за истину? Таким критерием может быть только опыт, практика, ибо ничего другого для суждения об истине в распоряжении человека нет. Если мы не можем отыскать ни единого исключения из имеющегося в нашем распоряжении опы­та, наш вывод должен считаться достоверным. Причем имеется в виду весь наличный опыт, включая, прежде всего, добытые по делу доказательства, а также заимствован­ные познания, в том числе знание закономерностей окружающей действительности, опыт, зафиксированный в правилах логического мышления. Но поскольку объем опыта у разных людей не одинаков, то что достоверно для одного человека, другому может показаться недостаточно убедительным. Поэтому в судопроизводстве значе­ние имеет не столько индивидуальный, сколько общественный опыт. Именно отсюда проистекают стадийность (инстанционность) процесса и необходимость не просто познания, но особого удостоверительного познания, т. е. доказывания фактов. Нормы доказательственного права служат в судопроизводстве одним из важнейших средств приведения индивидуального опыта к общественному стандарту.

Следуя относительному опыту, достоверность также относительна и не исключает вероятности. Фостэн Эли писал по этому поводу: «Человеку не дано достигать абсо­лютной достоверности; он должен удовлетворяться относительной достоверностью, которую он достигает только через все страсти и все свои несовершенства».4 Достовер­ность и вероятность, конечно, противоположности, однако противоположности диа­лектические — не противоречия, а дополнения. Вероятность дополняет достоверность, которая постоянно несет в себе абстрактную, скрытую возможность иного вывода — ведь объем подтверждающего достоверность опыта всегда ограничен. Поэтому питав­ший в свое время бурные теоретические дискуссии5 вопрос о том, что является целью судебного познания — достоверность или вероятность, поставлен не вполне коррект­но. Любой достоверный вывод одновременно является и вероятностным. Вот только

1              Helie. Traite de I'mstruction criminelle, au Thcorie du Code d'instruction criminelle: En 3

vol. V. I. Bruxetles, 1863. P. 5.

2              Владимиров Л. Ё. Суд присяжных. Харьков, 1873. С. 99.

:| Строгович М, С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголов­ном процессе. М, 1955. С. 33-39.

А Helie. Traite de l'instuction criminelle, ou Theorie du Code d'instruction criminelle. V. II. P. 311.

5 Тадевосян В. С. К вопросу об установлении материальной истины в советском процее-' се//Советское государство и право. 1948. № 6; Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. С, 19-158 и др.

вероятность при этом не конкретно-практическая, а абстрактная. Достоверности страшна лишь практическая вероятность, т. е. вероятность, основанная на конкрет­ных, добытых по делу данных и общепризнанных закономерностях.

Так, например, несколько свидетелей защиты — сослуживцы подсудимого — подтверждают в суде его алиби, а именно то, что в момент совершения преступле­ния (разбойного нападения) он находился на службе. Никаких доказательств заин­тересованности этих свидетелей в исходе данного дела, влияния на них подсудимо­го или иных лиц в целях склонения к даче ложных показаний не представлено, существенные противоречия в показаниях свидетелей отсутствуют. Абстрактно можно предположить, что свидетели все-таки выгораживают подсудимого из кор­поративной солидарности, чувства симпатии к нему или антипатии к правоохрани­тельным органам и т. п. Однако поскольку каких-либо конкретных данных, кото­рые указывали бы на эти обстоятельства, не добыто, то вывод об алиби обвиняемого следует считать достоверным.

Достоверным является вывод, в отношении которого не возникает разумных сомнений,1 т. е. отсутствуют какие бы то ни было исключения из индивидуального и общественного практического опыта, находящегося в распоряжении субъекта познания.

Итак, достоверные знания имеют для нас значение объективных истин. При этом используются такие понятия, как «оценка» и «внутреннее убеждение». Именно внутреннее убеждение субъекта принятия процессуального решения — в первую очередь суда, созревающее в результате оценки доказательств, субъективно отра­жает наступление момента истины.

Однако состязательность благоприятствует достижению истины («в споре рождается истина») не любой ценой, а лишь в тех пределах, ради соблюдения которых и создан состязательный процесс. Истина, добытая вне судебного со­стязания либо в условиях, когда стороны были поставлены в заведомо нерав­ное положение, считается нелегитимной, запретной. Степень ограничений на средства и способы достижения истины различается в зависимости от вида состязательности. В частно-исковом процессе, где познавательные возможности суда лимитированы узкими рамками судебного заседания, истина часто пред­стает в формально-юридической оболочке. Публичный состязательный процесс, как мы сказали, напротив, предпочитает материальную истину, однако и он от­дает определенную дань формальным средствам доказывания. К их числу отно­сятся: а) презумпции; б) преюдиции; в) формальные соглашения; г) правила об исключении доказательств. О них будет подробно рассказано в § 7 гл. 7 учебни­ка. Здесь же необходимо лишь заметить, что существование в российском уго­ловном судопроизводстве формальных средств установления обстоятельств дела свидетельствует о сохранении в нем определенного места для формально-юридической истины. Однако она имеет подчиненный характер по отношению к объективной (материальной) истине. Формальная истина занимает свое место в процессе только тогда, когда: а) материальная истина объективно не может быть

1 В английском процессе для обозначения критерия доказанности обвинения использу­ется выражение «вне разумного сомнения» (beyond a reasonable doubt). По существу, это требование достоверности, а не вероятности.

установлена, несмотря на принятие всех необходимых следственных и иных предусмотренных законом действий, либо б) требование материальной истины снимается в установленных законом случаях по соглашению сторон или ввиду предписаний закона считать истинными выводы ранее состоявшегося по делу

решения.