§ 1. ИСТОЧНИКИ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВЛИЯНИЯ ИА ФОРМИРОВАНИЕ ОТНОШЕНИЯ ИНДИВИДА К УГОЛОВНОМУ ЗАКОНУ

Социально-психологический механизм действия уголов­но-правовых запретов включает в себя факторы психиче­ской жизни человека, возникающие в процессе общения людей друг с другом. Обыденный опыт засвидетельствовал, что индивид ведет себя на людях так, как он никогда не станет вести себя наедине, и, напротив, наедине он спосо­бен порою совершить поступки, за которые ему пришлось бы испытывать чувство стыда, если кому-либо удалось бы их случайно увидеть. Будучи по своей природе существом общественным, «человек, — указывал К. Маркс — сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отне­сясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вме­сте с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человек»1. На этих основаниях был сделан вывод, что влияние самого факта присутствия людей на поведение социализированного индивида закономерно и потому имеет всеобщее значение. Но тогда возникает вопрос, каково содержание закономерностей, формирующихся в процессе взаимодействия человека с человеком, и как очертить ту предметную область, в которой они проявляются.

Очевидно, что в данном случае речь идет не о таком влиянии личности на личность, которое происходит, когда начальник приказывает подчиненному, милиционер требует от нарушителя правопорядка уплатить штраф, секретарь комсомольской организации дает поручение рядовому ком­сомольцу, а председатель собрания обращается к присут-

168

ствующим с призывом соблюдать тишину и регламент. Здесь влияние носит характер регулирования и опирается на власть, юридическую или общественную. Очевидно так­же, что речь идет не об опосредствованном влиянии на человека других людей, осуществляемом через вещи (на­пример, созданные предками орудия труда во многом предопределяют, какова будет трудовая деятельность по­томков) или общественные институты (например, собст­венность, государство, нравственность, ценности культуры и т. п.). Всеми этими случаями занимается не социальная психология, а социология, и частично они уже были рас­смотрены в предыдущих главах. Речь идет об ином типе воздействия, которое образуется независимо от социально­го положения взаимодействующих лиц, хотя последнее и может сопутствовать подобному воздействию в качестве дополнительного фактора.

Первооткрывателем факта именно такого влияния на­зывают американского социолога Элтона Мэйо. В 1923 г. он по предложению владельцев филадельфийской тек­стильной фабрики начал изучать причины чрезвычайно высокой текучести рабочих в одном из цехов: если в сред­нем по фабрике она составляла 5—6%, то в цехе, который исследовался, текучесть достигала 250 %2. Некоторые при­чины этого лежали на поверхности. В частности, бросались в глаза монотонность труда, большая утомляемость рабо­чих, неудобство рабочих мест, низкий уровень трудовой дисциплины и т. д.

Мэйо рекомендовал устраивать в течение рабочего дня четыре перерыва по десять минут. Рекомендация первона­чально была реализована только по отношению к третьей части рабочих. Эффекты этого мероприятия превзошли все ожидания. Несмотря на сокращение рабочего времени на 40 минут, объем изготовляемой продукции существенно увеличился, а текучесть снизилась до уровня, характерно­го для фабрики в целом. Хотя паузы для отдыха были установлены только для части рабочих, обрадовавшие владельцев эффекты охватили всех, кто работал в цехе!

В ходе эксперимента и непосредственно после него ни­кто, в том числе и Мэйо, не смог объяснить столь неожи­данных следствий предпринятых на фабрике мер. Только позднее Мэйо стало ясно, что, устроив перерывы, админи­страция дала работникам время для общения, для завязы­вания никем официально не регулируемых контактов, в результате чего в цехе установилось взаимодействие меж­ду людьми, сложился коллектив, или, как писал сам иссле-

169

дователь, осуществилась «трансформация орды «одиночек» в социальную группу»3. В последующие годы сделанные выводы были доказаны уже специальными эксперимента­ми, когда неформальные отношения между испытуемыми складывались в искусственных условиях и когда наличие такого рода связей было подтверждено массовым опросом 20 тысяч рабочих (Хотторнский эксперимент). Тем самым была очерчена предметная область, в которой проявляют­ся закономерности, возникающие в процессе межиндиви­дуальных контактов людей, а дихотомия «общество — индивид» трансформировалась в трихотомию «общество — индивид — группа».

Следует подчеркнуть, что неформальную группу нельзя противопоставлять формальной. Обе они как формы, в которых осуществляется взаимодействие личностей, суть разновидности социально-психологической («малой») груп­пы. В ряде случаев формальная группа может совпадать с неформальной (например, семья), неформальные связи возникают внутри формально организованного коллектива, причем внутри последнего может быть не одно, а несколь­ко неформальных социально-психологических образований, и т. д. Формальную группу отличает от других наличие ясных целей и функций, иерархичность структуры, суще­ствование фиксированных норм и правил и т. п.

Размер малой группы не определен. Эмпирическое об­следование Д. Джеймса, построенное на индуктивных методах, показало, что из 9129 «неофициальных, псевдо­официальных и рабочих групп» 71 % состоит из двух, 21% — из трех, 6% —из четырех, 1,5% из пяти и менее чем 1% — из шести и семи человек. При этом выявилось, что прибав­ление к дуэту третьего лица имеет более важные послед­ствия, нежели включение в группу четвертого, пятого и вообще п-го лица. Однако большинство теоретиков скло­няются к выводу, что определение малой группы, не ука­зывая «точного» числа ее членов, все-таки должно исхо­дить из предположения, что в нее входит несколько боль­ше лиц, чем зафиксировали эмпирики. В частности, Ч. Кули определил малую группу как «... любое количе­ство лиц, находящихся во взаимодействии друг с другом в виде одной непосредственной встречи или ряда встреч, при которых каждый член группы получает некоторое впечатление или восприятие каждого другого члена, для того чтобы он смог или в тот момент, или при позднейшем опросе как-то реагировать на каждого из других членов как на отдельную личность, хотя бы только для того что-

170

бы вспомнить, что другой также присутствовал»4.. Следо­вательно, с точки зрения Ч. Кули, признаком, определяю­щим членство индивида в группе, является непосредствен­ный характер контактов между людьми. Иначе говоря, оно обусловлено тем, насколько тесно члены группы свя­заны между собой, насколько глубоко они могут восприни­мать друг друга и т. д. Это делает количественные пределы группы условными, расплывчатыми, и чтобы четче опреде­лить ее границы, иногда вводят в определение указание на устойчивость межличностных связей. Так, Г. Хоманс, являющийся, по мнению многих западных авторов, круп­нейшим специалистом в социологии малых групп, харак­теризует их как «ряд лиц, которые в определенный проме­жуток времени часто общаются друг с другом и чье число ограничено таким образом, что каждое лицо может всту­пить в связь со всеми другими лицами и не только через других людей, но и лицом к лицу. Именно это социология называет первичной группой (Рптаг§гирре). При случай­ной встрече мимолетных знакомых мы о группе не гово­рим»5.

Эмпирическими исследованиями были установлены и сроки, необходимые для формирования малых групп. Они составляют от четырех недель до четырех месяцев, по истечении которых, если группа образовалась, устанавли­вается согласие ее членов по всем интересующим группу и важным для нее вопросам6.

По своим целям, функциям, составу и т. п. малые груп­пы чрезвычайно многообразны. Это и семья, и рабочая бригада, и компания соседей, и спортивная команда, и воинское отделение, и экипаж самолета, и кафедра, и преступная шайка, и многие другие7.

Завороженные столь широкой распространенностью ма­лых групп, буржуазные социологи и социальные психологи явно переоценили их значение в жизни общества. Отда­вая, разумеется, отчет в том, что малые группы функцио­нируют не в пустом пространстве, они вместе с тем рас­сматривают среду их существования как нечто абстрактное, лишенное типичных черт времени и социально-экономиче­ской формации, вне которых в действительности нет и не может быть ни отдельных людей, ни их объединений. Более того, подобный подход часто возводится в ранг методоло­гического принципа. «Хотя требования среды нельзя оста­вить без внимания, — пишет, например, Хоманс, — она ни­коим образом не определяет строения группы. Напротив, она внутренне сама по себе развивает такое поведение,

171

которое необходимо, чтобы улучшить в своей определенной среде свои жизненные условия»8. Следовательно, если внешняя среда и влияет в какой-то степени на организа­цию и социальную природу группы, то это влияние, по мнению Хоманса, не может расцениваться как фактор, накладывающий отпечаток на сущность первичного кол­лектива. Поэтому-то он и не находит отражения в приве­денных определениях.

Однако, не будучи определенными обществом-средой, малые группы, оказывается, сами определяют общество, являются его первичными «клеточками», «кирпичиками», из которых возведено все общественное здание. «Группа, —• пишет тот же автор, — является наиболее широко распро­страненным, так же как и наиболее хорошо известным социальным образованием... . Социология может иметь здесь свой исходный пункт»9. И подобных взглядов при­держивается не один Хоманс. Так, англичанин Браун, специалист по социологии индустрии, в свою очередь под­черкивает: «Во всяком случае важно, что не индивид, а эта первичная группа составляет основное подразделение общества»10. Таким образом, начав со спора о том, два, пять, десять или двадцать человек образуют малую группу, буржуазные социологи пришли к претенциозному выводу о ее основополагающем значении для общества в целом.

Может быть, такой подход имеет под собой реальное методическое основание? Ведь «первичные» группы в самом деле являются наиболее распространенными коллективны­ми формами в социальной действительности, и потому об­общение их свойств автоматически дает ту характеристику общества, которая отражает его сущность? Может быть, все-таки прав Миллз, когда подводит под аналогичную точку зрения «теоретическую базу», утверждая: «Малые группы — это особый случай систем более общего типа: социальных систем. Но они не просто микросистемы. В значительной степени они суть микрокосмы больших об­ществ. В них представлены в миниатюре многие социаль­ные черты: разделение труда, система этических символов, правление, способы обмена, иерархия престижа, идеологии, мифы и религиозные традиции. Посредством тщательного изучения этих микросистем можно строить теоретические модели, которые можно будет затем апробировать... в применении к обществам, менее доступным для непосред­ственного исследования. Изучение малых групп — это ис­точник эффективных путей умозаключений о социальных системах вообще»11? На первый взгляд, приведенные кон-

172

цептуальные утверждения даже не противоречат маркси­стско-ленинской социологической теории, в соответствии с которой общество состоит не из малых групп, а из классов. Ведь можно предположить, что из малых групп слагаются классы, а уже затем они, классы, образуют общество. Именно таков смысл приведенной Миллзом трихотомии «индивид — группа — общество».

Однако марксистско-ленинская социология подобных взглядов не разделяет. Для нее исходным пунктом являет­ся не отдельная личность, а общество в целом (вспомним тезис К. Маркса о том, что «при теоретическом методе субъект, общество, должен постоянно витать в нашем представлении как предпосылка»12. Основу социально-эко­номической формации образует не малая группа, а обще­ственный класс, ибо прежде чем сложатся отношения между людьми, в том числе и групповые, уже существуют отношения между классами. Не случайно на рынок труда один индивид попадает в качестве продавца своей рабо­чей силы, а другой — в качестве ее покупателя.

Малые группы формируются по совершенно иному принципу, чем классы. Во-первых, если существование классов предшествует индивидам (последние, появляясь на свет, застают их уже давно сложившимися) и индиви­ды, следовательно, не могут составлять по своей воле но­вый класс, то малые группы образуются самими индивида­ми, хотя после их формирования другие люди уже вынуждены вступать в группу, коль скоро они хотят этого. Во-вторых, человек, по общему правилу, не может не иметь классовой принадлежности, социального происхождения и т. п., в то время как решение вопроса о членстве в группе находится полностью в его власти. В-третьих, в малую группу могут входить представители различных классов; более того, ее могут образовать деклассирован­ные элементы, и, стало быть, она вообще отнюдь не всегда напрямую связана с социальной структурой. В-четвертых, неправильно, будто разделение труда внутри группы пов­торяет в миниатюре разделение труда в больших общест­вах. С точки зрения марксистско-ленинской теории, даже разделение труда внутри производственного предприятия отнюдь не идентично разделению общественного труда. Тем более последнее не совпадает с распределением ролей внутри малой группы, где речь идет не об общественных, а о совсем иных — межличностных — процессах. По этой же причине неправ Миллз и тогда, когда говорит о мини­атюризации в группе общественной системы этических

173

символов, правления, способов обмена, идеологии и т. п. Иными словами, малая группа — отнюдь не «маленькое общество» и даже не воспроизводящая его модель.

Более того, несмотря на многочисленные эффекты группового влияния на людей, было бы неправильно утвер­ждать, что малая группа является главным и решающим фактором формирования социальных качеств человека. Классовая структура общества, подразделяющая людей по их месту в исторически определенной системе обществен­ного производства, по их отношению к средствам произ­водства, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают, ока­зывает в конечном счете решающее воздействие на чело­века и на образуемые им группы. Общественное бытие, а не межличностное общение индивидов, определяет созна­ние, и то, каким будет это бытие у отдельных людей, зада­но прежде всего их местом в социально-классовой струк­туре общества.

Разумеется, классовая принадлежность индивидов от­нюдь не гарантирует однозначности поведения, образа мыслей, одинакового отношения к фактам общественной жизни, в том числе к тем или иным правовым запретам. И поведение, и образ мыслей, и оценка социальной дейст­вительности могут быть различными и у представителей одного и того же класса. После сказанного очевидно, что одним из факторов, определяющих такие различия, может выступать малая группа. Но лишь одним из факторов! В целом же малая группа не в состоянии конкурировать с определяющим влиянием классовой принадлежности ин­дивида, которая, в частности, во многом обусловливает и выбор данной, а не какой-либо иной малой «социальной общности».

В свою очередь социальные действия «живых лично­стей», по словам В. И. Ленина, сводятся в конечном счете не к действию каких бы то ни было малых групп, а «к дей­ствиям классов, борьба которых определяла развитие об­щества»13. В то же время, если речь идет о поведении, образе мыслей, системе установок, отношении к праву от­дельного человека, роль малых групп, членом которых он состоит, оказывается весьма заметной.

Вот почему трихотомия Миллза «индивид — группа — общество» неправильна. В действительности общество де­лится на классы, в классы входят индивиды, а индивиды образуют малые группы, и потому в трихотомии, отража­ющей социальную жизнь, входящие в нее понятия распо-

174

лагаются иначе: общество (классы) — индивиды —• малые группы. Вот почему нами сперва была рассмотрена проб­лема «Уголовно-правовой запрет и личность» (глава VI), и лишь после этого будет исследован социально-психоло­гический механизм действия нормы уголовного права, в том числе и роль в этом механизме малой группы. Вот почему групповое влияние на индивида существует лишь наряду с более существенным общесоциальным влиянием на людей самого общества, воздействующего на человека и объективно (воздействие общественного бытия), и через субъективные факторы (массовый процесс формирования у населения необходимого психологического отношения к событиям и фактам общественной жизни, в том числе к праву, посредством воспитания, использования средств массовой коммуникации и т. д.).

Человек живет не только в сфере материального, но и в сфере духовного производства, он подвергается воздейст­вию общества не только через материальные факторы, но и через факторы сознания. Индивида формирует и обще­ственное бытие, и общественное сознание. В состав послед­него включаются социальные идеи, теории, политические, правовые и этические взгляды, философские, эстетические, религиозные воззрения, научные знания, наконец, все то, что составляет предмет изучения социальной и общей пси­хологии: общественные чувства, настроения, привычки, нравы, особенности психического склада людей и др. И речь идет здесь не только о малой группе, ибо, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, «развитие индивида обусловлено развитием всех других индивидов, с которыми он находит­ся в прямом или косвенном общении», и «история отдель­ного индивида отнюдь не может быть оторвана от истории предшествовавших или современных ему индивидов, а оп­ределяется ею»14.

Это позволяет указать два источника социально-психо­логического влияния на индивида в процессе формирова­ния его отношения к уголовно-правовым запретам: обще­ственное сознание и малую группу, которая в свою очередь подразделяется на формальную и неформальную. Это же заставляет предпослать исследованию значения малой группы в формировании отношения индивида к уголовно-правовым запретам изложение результатов изучения роли социально-психологических факторов, влияющих на его отношение к закону независимо от воздействия ближай­шего окружения.

175