§ 2. Право и высокие духовные ценности

1. Мораль — основа оценки права. Характеристика права как цели связана с его общественным признанием, которое основывается на морали.

Хотя в ходе общественного развития происходит выс­вобождение (отдифференциация) правовых средств от иных средств регуляции, и прежде всего от моральных императивов [II. 6. 4], моральные критерии остаются ос­новой оценки права. И, как это ни парадоксально, имен-

но через моральные идеалы и ценности происходит об­щественное признание права.

Ведь мораль — не только регулятор; она одновре­менно выступает в качестве высоких духовных идеалов и ценностей. А это уже не только категории высокого, трансцендентного духовного мира, законы духовной сво­боды, но и в связи с этим принципы, призванные прида­вать надлежащий духовный ранг, духовный статус тем или иным явлениям. В том числе в области внешних отно­шений, внешней свободы.

И самое знаменательное здесь заключается в том, что мораль, которая в немалой степени отторгается пра­вом на уровне регуляции внешних отношений (такова уж логика права!), дает праву максимально высокую соци­альную оценку, придает ему высокую духовную значи­мость.

Такой эффект достигается на основе особой катего­рии, выражающей моральную оценку права, — право­вой долг.

2. Категория "правовой долг". Приведу сначала вы­держку из сочинения Канта "К вечному миру", а затем в ходе разбора суждений философа попытаюсь обосновать мысль о том, что именно через категорию "правовой долг" реализуется высшая моральная оценка права.

Вот что пишет Кант: "И любовь к человеку, и уваже­ние к праву людей есть долг; первое, однако, только обус­ловленный, второе же напротив — безусловный, абсо­лютно повелевающий долг; и тот, кто захочет отдаться приятному чувству благосклонности, должен вначале пол­ностью убедиться, что он не нарушил этого долга". И вслед за тем: "Политика легко соглашается с моралью в первом смысле (с этикой), когда речь идет о том, чтобы подчинить право людей произволу их правителей, но с моралью во втором значении (как учением о праве), пе­ред которой ей следовало бы преклонить колени, она на­ходит целесообразным не входить в соглашение, предпо­читая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истол-

692

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

693

ковывать лишь как благоволение". И здесь, замечает Кант, дает о себе знать "коварство боящейся света политики"1.

Необходимо сразу же заметить, что, по Канту, ува­жение к праву для людей не просто долг, а долг — без­условный, абсолютно повелевающий. Более того, Кант до­вольно жестко противопоставляет его долгу "любить че­ловека" — одному из центральных постулатов христи­анской религии, рассматривает его в качестве лишь "обус­ловленного долга", словом, возвышает долг людей в плос­кости права (в другом месте он прямо называет его "пра­вовым долгом"2) даже над важнейшим и поистине вели­ким религиозным началом, относящимся к самой сути христианства.

Почему же именно правовой долг имеет безуслов­ный, абсолютно повелевающий характер? Тем более в условиях, когда происходит и закономерно нарастает разъединение морали и права3.

И вот здесь обретает глубокий смысл то обстоятель­ство, что конструирование понятия "правовой долг" ока­зывается возможным и оправданным только в гражданс­ком обществе. В том обществе, где в силу природы и ло­гики его экономической, политической и духовной жизни право, раскрывая смысл последовательно демократичес­кой, либеральной цивилизации, становится целью обще­ственной жизни. В том обществе, в котором право возвы­шается над властью (политикой), ставит в центр обще­ственной жизни человека, его достоинство, высший ста­тус и неотъемлемые права. И именно тогда в сфере мора-

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 475.

2              Там же. С. 455.

3              Отметив происшедшее в Европе "разведение" морали и права как

факт, свидетельствующий о преодолении моральной нетерпимости (вы­

ступавшей в качестве духовной санкции насилия), А. А. Гусейнов счи­

тает, что такое "разведение" выразилось в "возведении права в мо­

раль государства" (см.: Гусейнов А. А. Моральная демагогия как форма

апологии насилия. Материалы конференции "Российско-германский

диалог: насилие в посттоталитарных обществах" // Вопросы филосо­

фии. 1995. № 5. С. 12). Последнее из приведенных суждений требует, на

мой взгляд, известных корректив. Оно, думается, приобретет положи­

тельное ценностное звучание, если "моралью государства" станет не

вообще право, а право человека.

ли право и реализуется в долге, имеющем безусловный, абсолютно повелевающий характер.

Выходит, мораль, выраженная в правовом долге, в без­условном и категорическом уважении права людей, есть мораль гражданского общества — высшая мораль, мораль-максима.

Но долгие века в человеческом сообществе в услови­ях традиционных цивилизаций, в которых доминировали власть и ритуальные религии, господствующее положе­ние имела адекватная им традиционная мораль, в кото­рой первое место занимают власть (политика) и ритуаль­ная религия, во многом подчиняющие себе и поглощаю­щие право. И, стало быть, мораль, открывающая путь к тому, чтобы, по словам Канта, подчинить право людей произволу их правителей, когда господствует с точки зре­ния современных представлений — "право власти".

И когда Кант вполне справедливо говорит о том, что "политика должна преклонить колени перед правом чело­века"1, то пусть не пройдет мимо нашего внимания, что речь идет не вообще о праве, а именно о праве человека.

И не менее примечательно то обстоятельство, что это строгое, недвусмысленно определенное выражение в отношении политики (власти) — "преклонить колени" — Кант слово в слово применяет и в отношении морали, выраженной в правовом долге, в "учении о праве"2. Крас­норечива и такая деталь — с точки зрения Канта (и здесь вполне обоснованной, последовательной) политика, а зна­чит — и власть, "легко соглашается с моралью", когда она освещает подчинение права людей произволу их пра­вителей. А вот перед правом человека и моралью, выра­жающейся в правовом долге (моралью гражданского об­щества), власть, политика сникают, тушуются, робеют, понимая, что это большая, могучая, по логике общества доминирующая сила — явление ей, власти, глубоко орга­нически чуждое, претендующее на первенство. Потому-

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 461.

2              Там же. С. 475.

694

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

695

то в отношении "такой морали" (или "учения о праве") политика не спешит "преклонять колени", а переводит дело в иную плоскость — "находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать как благоволе­ние"1, когда, по Канту, и раскрывается коварство "боя­щейся света политики".

В другом месте, в комментарии древнеримской фор­мулы — "Fiat iustitia, pereiat mundus", Кант обращает внимание на такую грань соотношения права и морали, связанную с правовым долгом. Он пишет, что политичес­кие максимы должны исходить "...из чистого понятия пра­вового долга (из долженствования, принцип которого дан a priori чистым разумом)"2. Подчеркивая, таким образом, приоритет правовых категорий по отношению к полити­ческим, он поясняет суть правового долга через мораль­ное понятие "долженствование", но такое долженство­вание, основу которого образует принцип, данный a priori чистым разумом. То есть принцип чистого права, высо­ких чистых правовых начал, безусловного уважение права человека.

И теперь такое соображение. Одна из трудных про­блем жизни человеческого общества, начиная с глубокой древности и до наших дней — это проблема взаимоот­ношения политики (власти) и морали, моральность поли­тики.

Сам по себе "спор" морали и политики — бесперс­пективен: политика и мораль имеют свои основания обще­ственной значимости, свои особые ниши бытия и могут каждая в "своей" сфере с немалым успехом отстаивать "свой приоритет" (увы, не считаясь — ибо при этом нет ущерба — с соседствующей сферой).

Но этот "спор" находит удовлетворительное реше­ние, как только в него включается право, притом имен­но право человека как цель общества. В таких условиях

мораль, призванная придавать священный характер пра­ву, занимает должное высокое место по отношению к власти, к политике. И тогда, по словам Канта, "истин­ная политика не может сделать шага, заранее не воз­дав должного морали". И тогда в любых жизненных перипетиях "право человека должно считаться священ­ным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти"1.

Достоин упоминания еще один штрих, характеризу­ющий моральность власти, политики. И вновь толчок к размышлениям по данному вопросу дают идеи Канта о праве. Для Канта, как и многих других мыслителей эпохи Просвещения, были очевидными негативные стороны, коварство и тяготы власти. И вытекающая отсюда необ­ходимость умирения власти и даже — коль скоро речь идет о правителе как "наместнике Бога" — смирения в его душе,

И вот при обосновании такой необходимости (когда философом и была высказана мысль о праве как о "са­мом святом из того, что есть у Бога на земле", о чем речь впереди) Кант говорит о наиболее тяжкой миссии для правителя — блюсти право людей2. Да, верно, "наи­более тяжкой" во все времена, и особенно ныне, когда "права людей" выдвинулись в самый центр жизни обще­ства и когда "блюсти права" стало для многих правителей вовсе не "миссией", а некоей обременительной повиннос­тью.

Отсюда предположение. Не в этой ли миссии — блю­сти право людей, когда недопустимо даже "чем-либо за­деть" со стороны правителя эту святыню — надо ви­деть высшее предназначение государственной власти в обществе? Если это предположение справедливо, то оно может служить еще одним подтверждением того высоко­го предназначения права, когда "природа неодолимо хо-

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 475.

2              Там же. С. 457.

1              Кант, И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 461.

2              Там же. С. 383.

696

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

697

чет, чтобы право получило в конце концов верховную власть"1.

3. Общепринятые формулы и оценка высокого смыс­лового значения. В настоящее время прочно вошли в оби­ход и на научном, и на публицистическом уровнях такие формулы, относящиеся к современному развитому граж­данскому обществу, как "верховенство права" или "прав­ление права". Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого социального ин­ститута.

И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском по­ложении о том, что право человека является самым святым из того, что есть у Бога па земле.

Вовсе не случайно в сочинениях Канта, затрагиваю­щих вопросы права, неизменно присутствует слово "свя­тое". Оно уже прозвучало в лекциях 1780—1782 гг., про­читанных в Кенигсбергском университете. "Наш долг, — говорил Кант, — состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его"2. В последующих своих работах философ в ряде случаев использует ука­занное определение также в отношении субъективных прав — прав отдельных личностей, общностей и даже

1              Кант И, Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 419. И еще

один знаменательный момент, выражающий жесткую позицию в отно­

шении людей, попирающих неотъемлемые права человека. По обосно­

ванному утверждению Канта, нарушение прав человека — явление

отвратительное. Такое нарушение, по его словам, "есть зло и им оста­

ется, в особенности в преднамеренном взаимном нарушении самых свя­

щенных человеческих прав", "которое нельзя не ненавидеть" (С. 333).

Но какой должна быть реакция на подобное нарушение прав чело­века? В свою очередь причинить нарушителям зло? Нет, говорит Кант, признание нарушения прав человека явлением отвратительным "не означает причинять людям зло, это значит как можно мень­ше  иметь  с   ними  дела (разрядка моя. — С. А.)" (Там же).

Да, именно так. Именно такой с философской, истинно человечес­кой, глубоко моральной стороны должна быть реакция на нарушите­лей священных прав человека. Как можно меньше иметь "с ними", такого рода правителями, дело! С правителями, несущими бремя вла­сти, которая по самому своему назначению призвана утверждать и охранять права людей как незыблемую святыню.

2              Там же. С. 271.

всего человечества (Кант утверждает, например, что от­каз от просвещения "тем более для последующих поколе­ний, означает нарушение и попрание священных прав человечества"). Вместе с тем такую возвышенную харак­теристику Кант со временем все более распространяет на всю правовую материю, на объективное право.

Это относится и к обобщающему положению о том, что "право человека должно считаться священным"1. А главное — к тому приведенному выше положению, ко­торое представляет собой оценку наиболее высокого смыс­лового значения, к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле2.

Эту оценку наиболее высокого смыслового значения не следует понимать в ортодоксально-религиозной интер­претации. Тема Бога появилась у позднего Канта вообще как "тема согласованности множества частных и разнооб­разных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов"3.

С таких позиций, возможно, есть основания утверж­дать и о том, что ссылка на Бога при характеристике ценности права позволяет придать человеку как разумно­му существу и праву человека значение своего рода "пред­ставителя" или носителя ценностей "производящей осно­вы" духовного мира людей в области внешних, практи­ческих отношений. Весьма примечательно также и то, что в приведенном выше положении Кант столь возвы­шенно оценивает право в сопоставлении со "священнос­тью" власти правителя. Он утверждает, что есть извест­ный резон в суждениях, в соответствии с которыми "пра­витель — наместник Бога". Почему? Да потому, что та­кого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать "в его душе смирение", так как — внима­ние! — вообще-то он, правитель, "взял на себя миссию

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 141, 461.

2              Там же. С. 383.

3              Мамардашвили М, Указ. соч. С. 151.

698

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

699

слишком тяжелую для одного человека, а именно взялся блюсти право людей (самое святое из того, что есть у Бога на земле) и ему постоянно следует опасаться чем-либо задеть эту зеницу господа"1. (Да-да, именно так —-"зеницу господа"!).

В какой-то мере такое терминологическое обозначе­ние ценности права, отражая особенности общепринятой лексики конца XVIII в., имеет в кантовских суждениях сугубо светское, мирское значение. Оно под этим углом зрения призвано выразить отношение к праву — стать определяющей категорией, ключевым звеном правосоз­нания людей в гражданском обществе. Ведь по сложив­шемуся с конца позднего средневековья (и до наших дней) словоупотреблению нет другого словесного символа, дру­гого терминологического обозначения, кроме слова "свя­тое", которое бы выражало высшее, самое высокое от­ношение к тому или иному предмету. Отношение пре­дельно уважительное, почтительное, не допускающее никаких исключений. (Показательно, что в России даже в первые годы после октябрьского переворота, когда от­крыто провозглашался и проводился в жизнь откровенно атеистический режим диктатуры пролетариата, Ленин говорил о том, что нужно "свято" соблюдать законы и предписания "советской власти".)

Главное же, что предопределило столь возвышен­ное отношение Канта к праву, — это, надо еще раз ска­зать, сама суть философских воззрений Канта, его фи­лософских идей о праве, его смысле. Идей, посвященных не только праву как звену "замысла" природы, в частно­сти, тому, что относится к глубинным, природным кор­ням права, той "путеводной нити природы", которая "та­инственным образом связана с мудростью"2. Решающее значение и в данном отношении имеют философские пред­ставления Канта о внутреннем духовном мире человека, находящемся "по ту сторону" представлений о природе,

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 383.

2              Там же. С. 107.

когда, кстати будет замечено, он в связи с характеристи­кой прирожденных, необходимо принадлежащих челове­ку и неотчуждаемых прав говорит о том, что здесь чело­век выступает "гражданином сверхчувственного мира"1. Именно в таком ключе Кант пишет о том, что "человече­ство в нашем лице должно быть для нас самым святым, так как человек есть субъект морального закона, стало быть, субъект того, что само по себе свято"2.

А теперь в краткой, наиболее сжатой характеристи­ке суть проблемы — ответ на вопросы, относящиеся к приведенному выше кантовскому положению: почему "у Бога" и почему "самое святое"?

Потому, отвечу в предельно кратком виде, что чело­век, суверенная личность, — существо, наделенное разу­мом, — это и есть самое великое, самое "божественное" на земле, выражение или воплощение на земле самого "Бога" (хотя у человека немало и того, что имеет и "бесовский", темный характер — из мира зла и дурного). Такое боже­ственное, по нашим конфессиональным доминантам, хри­стианское понимание личности как раз, надо полагать, и было обосновано Н. А. Бердяевым3 — одним из крупных философских умов последнего столетия. И вот само-то положение человека, разумного существа, человека как лич­ности может быть "дано" — закреплено и охраняемо — именно правом, правом человека.

Таким образом, дело не только в том, что именно через право на цивилизованных началах, реально утвер­ждается самое великое благо для человека — свобода, и притом в современных цивилизационных значениях (хотя эта миссия права достойна достаточно высоких оценок). Наиболее существенное заключается в том, что на осно­ве права индивид, определенное живое существо, чело­век,   становится личностью — факт, действительно,

1              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. С. 375.

2              Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 3. С. 645.

* Н. А. Бердяев пишет: "Идея Бога есть величайшая человеческая идея. Идея человека есть величайшая Божья идея. Человек ждет рождения в нем Бога" (см.; Бердяев Н. А. Самопознание. М.,  1990. С. 195).

700

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

701

относящийся к разряду "святых", а институт, обеспечи­вающий его наступление и поддержание, право, — "са­мое святое" из того, что есть на нашей грешной земле у разумных начал нашего бытия, которые могут быть на­званы "Богом".

И тут в обоснование приведенных положений пред­ставляется важным обратиться к одной из определяющих особенностей права человека, вытекающей из идей другого мыслителя, взятых за основу в этой книге, — И. А. Покровского. Именно потому, что человеческие пра­ва, лежащие в основе права современного гражданского общества, раскрываются как право на индивидуальность каждой человеческой личности, то надо отдавать отчет в том, что "на земле" нет иных социальных институтов и средств, кроме объективного права, которые были бы способны реализовать, претворить на деле эту наиболее высокую гуманитарную цель сообщества разумных и по­тому свободных существ — людей, цель, состоящую в конституировании и возвышении личности, реализации ее индивидуальности. А это и предполагает, что именно право как объективированное бытие разума, именно под только что указанным углом зрения приобретает каче­ство основного звена решения жизненных проблем лю­дей. И оно в данном отношении не может не быть самым святым из всего того, что есть у Бога на земле.

4. Трансцендентная сторона вопроса. При рассмот­рении права с точки зрения высоких духовных ценностей есть и такая сторона вопроса, которая требует дополни­тельных характеристик. Это понимание места и роли права в жизни и в судьбе людей, права с точки зрения катего­рий, находящихся "по ту сторону" представлений о при­роде, выраженных в духовном мире человека, — транс­цендентальных идей чистого разума: свободы, бессмер­тия, Бога. То есть того внутреннего духовного мира че­ловека, в котором господствуют идеалы и высшие на­чала морали, начала добра и совести, вины и раскаяния, светлые начала разума, формируется нравственная лич­ность и "в своей трансцендентальности человек выступа-

ет как разумное, разумно действующее, нравственное, свободное существо"1.

При всей (вполне оправданной) сложности такого под­хода к действительности, трудностях его восприятия тра­диционным мышлением, надо отдавать ясный отчет в том, что без учета глубоких духовных основ нашей жизни, находящихся "по ту сторону" представлений о природе, идеи свободы личности, ее прирожденных неотъемлемых прав, личной ответственности и личной вины лишаются каких-либо оснований. И значит — отпадает возможность самой постановки вопроса о праве как об объективиро­ванном бытии разума и тем более о праве человека — праве в высоком духовном человеческом значении, спо­собном возвыситься над властью, стать целью и под уг­лом зрения высоких духовных, нравственных начал.

Вместе с тем здесь наряду с допустимой, думается, гипотезой о, возможно, трансцендентных, сверхчувствен­ных корнях самого феномена права [II. 14. 4] требуется известный разворот аргументации, перевод ее в иную плоскость, к учету того факта, что позитивное право охватывает внешние, практические отношения, область прозаических, грубых, эгоистических интересов и страс­тей. Но эти фактические, суровые и жесткие, особеннос­ти сферы внешних, практических отношений людей не только не устраняют, но как раз предопределяют то об­стоятельство, что именно право является, как это ни парадоксально, образованием, наиболее близким к духов­ному миру человека, адекватным, совместимым с ним.

Ибо именно право в земной, прозаической жизни призвано быть носителем чистого разума, выступать в качестве права человека. И поэтому именно право долж­но быть (при реализации заложенных в нем потенций) не только прочной и твердой опорой для активности, твор­чества, самостоятельной деятельности людей на "земле", в сфере внешних отношений, но и "сделать" человека центром людского сообщества — личностью, и в связи

1 Ойзерман Т. И. К характеристике трансцендентального идеализма И. Канта: метафизика свободы // Вопросы философии. 1996. № 6. С. 67.

702

Часть III. Философско-правовые проблемы

Глава 16. Право в нашей жизни, в судьбе людей

703

с этим опорой (именно опорой, не более, но и не менее того) для утверждения во взаимоотношениях между людьми высоких духовных, моральных начал, идеалов, цен­ностей.

В сфере внешних, практических отношений иной сравнимой по социальной силе, энергетике и органике, опоры для утверждения и реализации духовных, мораль­ных ценностей человека среди социальных образований не существует. Именно отсюда раскрывается его, права, уникальное значение, состоящее в том, что при помощи права оказывается возможным распространять высокие проявления разума, трансцендентальные ценности — духовные, моральные начала, идеалы на область внешних, практических отношений. То есть создавать условия, быть стартовым пунктом, опорой для того, чтобы "возвращать" их людям в сфере отношений, наполненных антагониз­мом, конфликтами, страстями, суровыми и трудными буд­нями. При этом возвращать эти человеческие ценности не в виде одного лишь "милосердия", "блаженной люб­ви", "сострадания", других категорий патерналистского сознания и традиционных порядков, а в виде свободы человека, выраженной в субъективных правах и охраня­емой законом.

При этом следует учесть обстоятельство, на которое обратил внимание М. Мамардашвили. "Декарт и Кант (а также некоторые философы XX в., например Шпенг-лер), — говорит он, — понимали идеальное, идеал не как нечто существующее в оценочном отношении человека, а как реальное явление, событие". И отсюда "проблема цен­ностей у Канта — это не проблема веры человека в иде­алы, высшие ценности. Речь у него идет о другом — об участии человека с его усилием в реальной жизни, от­личной от нашей, в реальной жизни некоторых онтологи­ческих абстракций порядка или так называемых высших, или совершенных объектов"1.

И здесь вновь следует сказать о "перекличке" идей

Канта и И. А. Покровского. Приведу в связи с этим ранее уже упомянутую мысль русского правоведа: "Борьба лич­ности за свои права является... борьбой за свободное целе-полагание, за нравственную свободу. Человек хочет сво­бодно искать Бога и его правды, ибо только свободно признанный Бог есть Бог; принудительно навязанным может быть только идол"1. Один лишь авторский коррек­тив к сказанному: человек как существо разумное и мо­ральное и есть выражение Бога на земле (или "носителя", или "представителя" Его сущности — дело не в словах, а в самой сути того великого и человеческого, о чем идет речь).

Итак, возьмем еще на заметку то обстоятельство, что только тогда, когда человек утверждается как лич­ность и существуют надежные средства и механизмы обес­печения прочности и надежности его высокого статуса и неотъемлемых прав, — только тогда становится в полной мере возможным реальное осуществление великих ду­ховных и высоких моральных начал — совести, добра, веры. И только тогда, надо добавить, реально могут быть осуществлены начала свободы человека, его творческий потенциал, созидательная активность, самобытная инди­видуальность. А значит — реализуются и основные идеа­лы современной цивилизации.