§ 2. Цели наказания

Вопрос о целях наказания — не только и не столько юриди­ческий, сколько философский, так как веками (от древности до времен английской и французской революций XVIII в.) он занимал умы крупнейших философов своего времени. Правда, стоит оговориться, что в истории философской и правовой мысли существовали и ортодоксальные взгляды, отрицавшие какую-либо целесообразность наказания. Отрицал наказание, например, Лев Толстой. В полном соответствии со своим учением о непротивлении злу насилием он говорил, что наказа­ние есть зло и что нельзя посредством зла бороться со злом (в данном случае с преступлениями). Отрицали наказание и анар­хисты (например, Кропоткин), исходившие из того, что нака­зание есть необходимый атрибут государства, которое по основной идее анархизма не должно существовать. «Отмена» (упразднение) государства и законов приведет к отмене и наказания как такового*. Наконец, отрицали наказание и неко-

См.: Кропоткин П. В русских и французских тюрьмах. СПб., 1906.

96

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

97

торые утописты, например, Р. Оуэн, считавший, что посколь­ку государство само виновно в том, что человек совершил преступление, значит, оно не имеет права наказывать человека (преступника). Однако подобные взгляды всегда выглядели анахронизмом и «выбивались» из русла философских течений, признававших необходимость наказания и по-своему обосновы­вавших цели его применения.

Своими истоками философские учения о наказании уходят в религию, и первые попытки решения поставленной проблемы мы находим именно в религиозных источниках. Так, в Книге бытия Ветхого Завета сказано: «Я взыщу кровь вашу за вас, от всякого зверя взыщу ее и от руки человека, от руки всякого брата его взыщу душу человека. Кто прольет человеческую кровь, того кровь прольется человеческая». В Евангелии та же мысль выражена словами: «Мне отмщение и аз воздам». То же самое по сути дела и в Коране: «Правоверные, закон возмездия установлен вами за убийство: свободный должен умереть за свободного и слуга за слугу... женщина за женщину». Таким образом, во многих религиях наказание связывалось с идеей возмездия (кары) за совершенное преступление. Эта же идея очень долго господствовала и в философии.

Так, в Древней Греции идею возмездия наказания разделяли такие философы, как Пифагор и Аристотель (правда, в пос­ледние годы своей жизни он изменил свои взгляды). Во времена средневековья идею наказания как возмездия развивал итальян­ский утопист Кампанелла, выступая сторонником соответст­вия между преступлением и наказанием в форме талиона. В придуманном им городе Солнца к насильникам применялась смертная казнь или наказание по принципу — «око за око, зуб за зуб».

Наиболее полное развитие теория наказания как возмездия получила в трудах великих немецких философов — Канта и Гегеля\ по-своему обосновавших ее содержание. Родоначальник

1 В советской уголовно-правовой литературе взгляды Канта и Гегеля на наказание подробно проанализированы А.А. Пионтковским (см.: Пионтков-ский А. А. Уголовно-правовые воззрения Канта, Фейербаха и Фихте. М., 1940; он же. Учение Гегеля о государстве и нраве и его уголовно-правовая теория. М., 1963) и Ф.М. Решетниковым (см.: Решетников Ф.М. Уголовное право буржу­азных стран. Вып. 2. М., 1966).

немецкой классической философии И. Кант (1724— 1804) опре­делял уголовное право как право на наказание, под которым он понимал причинение страдания лицу, совершившему преступ­ление. При этом он исходил из построенной им концепции «категорического императива», заключающегося в свободе че­ловека поступать как угодно, если это не ограничивает свободу другого человека. Уголовный закон, по Канту, есть выражение категорического императива, требования которого как выра­жение высших нравственных законов подлежат безусловному выполнению и не зависят от каких-либо внешних целей и соображений. Преступник, совершив преступление, нарушил эти высшие нравственные требования, и он должен быть наказан. В реализации требований категорического императи­ва, в осуществлении абстрактной (всеобщей) справедливости Кант видел единственный умысел уголовного наказания. Исхо­дя из того единственно разумного, теорией наказания Кант считал теорию возмездия по принципу талиона («око за око, зуб за зуб»). Никаких других, в том числе утилитарных (устрашение, исправление), целей Кант за наказанием не при­знавал. По его мнению, «любые утилитарные цели противоре­чат категорическому императиву, который не позволяет рас­сматривать человека как средство для достижения любых, пусть и благородных целей.

Наказание как возмездие за преступление обосновывалось и Г. Гегелем (1770—1831), вошедшим в историю как создатель диалектического метода мышления. Диалектическое развитие происходит, по Гегелю, в форме триады: тезис; его отрица­ние — антитезис и отрицание этого отрицания — синтез (последний означает не только отрицание антитезиса, но и восстановление того ценного, что было в предшествующем развитии). Применительно к проблеме наказания эта триада выглядит следующим образом. Право, выражающее всеобщую волю — тезис. Преступление, отрицающее право — антите­зис. Наконец, наказание, отрицающее преступление и восста­навливающее нарушенное преступником право — синтез. Сле­довательно, главное в наказании — то, что оно есть неизбеж­ное последствие преступления. Это принуждение (насилие) преступника, возмездие, следующее за совершенным им насили­ем, это отрицание отрицания права и восстановление послед-

4-1147

98

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

99

него. При этом Гегель считал наказание даже правом преступ­ника. Он делал такой вывод из трактуемой им общей фило­софской идеи права как свободы. Применительно к преступле­нию и наказанию это сложное философское обоснование интер­претируется так. Преступление — акт воли преступника, отрицающего право. Фактом своего преступления преступник, по Гегелю, дает согласие на применение к нему наказания. Последнее, следовательно, выступает таким проявлением сво­боды преступника: «Наказание, карающее преступника... есть вместе с тем его в себе сущая воля, начальное бытие его свободы, его право, — но есть также право, положенное в самом преступнике, т. е. в его налично сущей воле, в его поступке. Ибо в его поступке разумного существа заключено, что он нечто всеобщее, что им устанавливается закон, который преступник в том поступке признал для себя, под который он, следователь­но, может быть подведен как под свое право-. Таким образом, гегелевская трактовка наказания как возмездия отличается от трактовки его предшественников тем, что у Гегеля речь шла не о чистом возмездии, а о возмездии как восстановлении права, нарушенного преступником.

Идеи наказания как возмездия оказались настолько живучи, что они на века «пережили» теоретиков этих идей. Достаточ­но сказать, что спор (по нашему мнению, вполне схоластичес­кий) о том, является ли кара (возмездие) целью наказания в советском уголовном праве, между сторонниками и противни­ками этой идеи занял, пожалуй, ведущее место в дискуссиях по проблемам наказания в советский период. Наиболее последова­тельно идею кары (наказания) как цели наказания отстаивал профессор Ленинградского университета Н. А. Беляев, который связывал возмездие с удовлетворением общественного чувства справедливости в связи с применяемым к преступнику наказа­нием. «Наказание, — утверждал он, — выступает как возмез­дие тогда, когда страдания и лишения причиняются виновному за совершенное деяние с целью удовлетворения чувства спра­ведливости общества, против которого совершено преступле­ние»2.

Однако большинство советских криминалистов, разрабаты­вавших пенитенциарные проблемы, хотя и признавали, что объективно, по своему содержанию, наказание является карой, страданием, но отрицали, что наказание преследует такую цель\ Поводом для такого вывода являлась довольно «иезуит­ская» формулировка ст. 20 УК РСФСР 1960 г. о том, что «наказание не только является карой за совершенное преступ­ление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осуж­денных. .. а также предупреждение совершения новых преступ­лений как осужденными, так и иными лицами».

Несмотря на распространенность взгляда на наказание как на возмездие (кару), еще в древности некоторые ученые сомне­вались в том, достаточно ли видеть в наказании одно лишь возмездие, и стали связывать его с достижением утилитарных, т. е. полезных для общества целей. И, пожалуй, первым с этими идеями выступил древнегреческий философ, глава и основатель школы софистов Протагор (V в. до н.э.). Он утверждал, что «никто не наказывает нарушающих право за то и потому, что они нарушили право, это делают только те, кто подобно животному, бессмысленно мстят: кто хочет разумно нака­зать, наказывает не за совершенное преступление — так как совершенное он не может сделать несовершенным, — а чтобы в результате наказания в будущем никто не нарушал право, ни тот, кто уже то сделал, ни другой, кто видел виновного наказанным... наказывают для устрашения»2. Кроме того, Протагор выделял и цели исправления виновных и обезврежи­вания неисправимых преступников (путем изгнания последних или причинения им смерти).

За признание целью наказания устрашения (а также исправ­ления преступников) выступал (в свои зрелые годы) и древне­греческий философ Платон (V в. до н.э.), хотя вначале он полагал, что цель наказания — это «очищение души, запятнав­шей себя преступлением»*.

Древнегреческий философ Аристотель, как уже отмечалось, вначале разделявший идею наказания как возмездия, впослед-

1              Гегель Г. Философия права. М., 1990. С. 147-148.

2              Беляев Н.А. Цели наказания и средства их достижения. Л., 1963. С. 27.

Такие взгляды разделяли И.И. Карпец, ВТ. Смирнов и некоторые другие авторы.

Например, М.Д. Шаргородский, И.С. Ной, А.Л. Ременсон, Н.А. Стручков. Цит. по: Шаргородский М.Д. Наказание по уголовному праву эксплуата­торского общества. М., 1957. С. 35.

3  Платон. Законы. П., 1923. Т. 14. С. 838.

100

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

101

ствии (например, в своей «Риторике») проводил отличие нака­зания от мести (возмездия). Он считал, что месть — это всегда результат раздражения и гнева. Наказывать же во гневе нельзя и следует применять наказание для исправления винов­ного и для предупреждения преступлений. При этом Аристо­тель считал, что общее предупреждение достигается реальнос­тью наказания. Что же касается воздействия наказания на конкретного преступника, то если на него не подействовала угроза наказанием, страдание, причиняемое наказанием, долж­но быть средством предупреждения совершения им нового пре­ступления и исправления. В случае же, если это также не принесет положительного результата, размер наказания (его тяжесть) следует увеличить1.

В средние века против идеи наказания как возмездия высту­пали голландский юрист (один из основателей международного права) Г. Гроций (1583—1645) и английский юрист (один из предтечей естественной школы права) Т. Гоббс (1588— 1679). Первый считал наказание пользой для будущего (для преступ­ника — исправление путем устрашения; для потерпевшего и общества — охрана от повторения преступления преступни­ком или другими лицами). Второй также видел цель наказания не в возмездии, а в устрашении и исправлении как преступни­ков, так и других лиц.

Решающее значение на теорию наказания оказали взгляды итальянского просветителя-гуманиста Ч. Беккариа (1738 — 1794), который, отрицая наказание как возмездие, связывал с наказанием позитивные цели. В своей книге «О преступлениях и наказаниях» (1764) он сформулировал основные положения просветительно-гуманистического направления в уголовном праве, в том числе и в области наказания2. «Цель наказания, — считал Беккариа, — заключается не в истязании и мучении человека и не в том, чтобы сделать несуществующим уже

1   См.: Аристотель. Риторика. СПб., 1894. С. 76.

В русском переводе она неоднократно (впервые — в 1803 г.) переиздава­лась. См.: Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1939. Ф.М. Решет­ников, посвятивший свою книгу описанию жизни и основных идей итальянского автора, отмечает: «История уголовного права и правосудия, да, пожалуй, и других правовых наук, не знает труда, по силе и длительности своего воздействия на современников и последующие поколения равного этому произведению...» См.: Решетников Ф.М. Беккариа. М, 1987. С. 5.

совершенное преступление», а в том, «чтобы воспрепятство­вать виновному вновь нанести вред обществу и удержать других от совершения того же. Поэтому следует употреблять только такое наказание, которое при сохранении соразмернос­ти с преступлением производило бы наиболее сильное впечат­ление на души людей и было бы наименее мучительным для тела преступника»1. Беккариа сформулировал принцип, который оказал значительное влияние на дальнейшее развитие уголов­ного права: «Впечатление производит не столько строгость наказания, сколько его неизбежность»2. Принцип столь же актуален в наше время, как и более двухсот лет назад. Таким образом, основную цель наказания Беккариа видел в предупреж­дении преступлений.

Идеи Беккариа наиболее последовательно развиты немецким криминалистом А. Фейербахом (1775—1833), одним из круп­нейших европейских криминалистов XIX в., создававшим соб­ственную уголовно-правовую теорию. Фейербах, как и Бекка­риа, считал, что цель наказания заключается в предупрежде­нии преступлений. Однако предупреждение он связывал с уст­рашением, считая, что содержавшаяся в уголовном законе угроза наказанием должна воздействовать на возможного (по­тенциального) преступника, чтобы устрашить его грозящим наказанием и тем самым предотвратить преступление. Боль­шое значение Фейербах придавал именно устрашению через уголовный закон, через угрозу наказанием, а не практическому применению наказания к конкретному лицу. Последнее лишь призвано повысить силу устрашения уголовного закона, укре­пить в сознании граждан мысль о неминуемом исполнении наказания в случае нарушения ими уголовно-правового запрета. Таким образом, в предупреждении преступлений путем наказа­ния Фейербах на первое место ставил общее предупреждение.

Обзор философских концепций, обосновывающих значение утилитарных целей, стоящих перед наказанием, следует за­вершить изложением взглядов И. Бентама (1748 — 1832), анг­лийского ученого, занимавшегося исследованиями не только в области права, но и этики и экономики. И именно он, пожалуй^

Беккариа Ч. Указ. соч. С. 243 — 244. Там же. С. 373.

102

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

103

наиболее полно развил идею «полезности» наказания, доведя ее едва ли не до абсурдной попытки оценить позитивное воздей­ствие наказания в его денежном выражении (в денежных затра­тах). Бентам исходил из того, что в принципе любое наказание есть само по себе зло. И в таком случае оно может быть допущено только тогда и в той степени, когда и поскольку оно (наказание) способно устранить (загладить) большее зло. Бен­там выдвигал три условия возможного применения наказания. Во-первых, оно не может применяться, если не способно пред­отвратить вред от преступления. Во-вторых, чтобы наказа­ние не было бы слишком дорогим (чтобы не оказалось, что оно стало дороже причиненного преступлением вреда). В-третьих, наказание не нужно, если вред он него может быть предотвра­щен каким-либо другим, более дешевым способом. Тем самым Бентам ратовал за дешевую уголовную репрессию, которая не требовала бы больших расходов для государства. При этом странно, Бентам был сторонником применения самых жесто­ких мер, направленных на устрашение преступников, предлагал сохранить такие средневековые наказания, как, например, клеймение и бичевание преступников*.

Таким образом, утилитарные цели наказания могут быть сведены в принципе к исправлению преступника и предупреж­дению преступлений.

Исправление предполагает превращение преступника в за­конопослушного человека. Речь, конечно, не идет о том, чтобы в ходе отбывания наказания он превратился в высоконравст­венную личность. Реальная задача, которую возможно решить в ходе исправления, — убедить и заставить осужденного не нарушать в дальнейшем уголовный закон, т.е. не совершать в будущем новых преступлений. В УК РСФСР 1960 г. наряду с другими целями (в том числе и исправление осужденного) была также сформирована цель перевоспитания осужденного в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения правил общежития. УК РФ отказался от такой цели. Конечно, в такой формулировке отражались явно завы­шенные требования к воспитательному воздействию наказа­ния. Очевидно, что применением существующих мер исправи-

См.: Бентам И. Избранные сочинения. СПб., 1867. Т. 1. С. 167 — 173.

тельного воздействия на осужденного в принципе невозможно достичь такого результата.

Предупреждение преступлений (как цель наказания) в тео­рии уголовного права подразделяется на частное (специальное) и общее. Специальное заключается в предупреждении соверше­ния новых преступлений самим осужденным. Это достигается, во-первых, путем создания для осужденных таких условий, которые исключали бы возможность совершения ими нового преступления в период отбывания наказания. И в самом деле, многие преступления, за которые осужден виновный, в услови­ях, допустим, направления его в исправительное учреждение совершить практически невозможно (например, фальшивомо­нетничество или изнасилование). Хотя другие преступления (в том числе и насильственные, например, убийства, причине­ние вреда здоровью различной тяжести, насильственное муже­ложство) совершаются и в условиях отбывания наказания в виде лишения свободы (удельный вес совершивших преступле­ния во время отбывания наказания в местах лишения свободы среди всех осужденных в Российской Федерации характеризу­ется следующими данными: в 1989 г. — 2,1%; в 1990 г. — 2,5%; в 1991 г. - 2,5%; в 1992 г.- 2,3%; в 1993 г. - 2,4%)\

Определенным показателем степени эффективности дости­жения указанной цели (специального предупреждения) может служить статистика рецидива преступлений, т.е. совершения преступлений лицами, ранее судимыми. Удельный вес осужден­ных вновь и ранее судимых в бывшем Советском Союзе состав­лял: в 1986 г. - 31,8%; в 1987 г. - 32,2%; в 1988 г. - 37,0%; в 1989 г. - 38,1%; в 1990 г. - 36%2. В настоящее время рецидив преступлений в Российской Федерации характеризу­ется примерно теми же показателями: примерно треть осуж­денных спустя некоторое время вновь совершают преступле­ния. Вместе с тем, как бы скептически общество и многие юристы ни оценивали возможность достижения цели специаль­ного предупреждения («тюрьма никого не исправляет»), ука­занные статистические данные свидетельствуют о том, что эта цель не только в принципе вполне достижима, но и прак-

См.: Преступность и правонарушения в СССР. 1993. Статистический сбор­ник. М., 1994. С. 149. 2   Там же. С. 94.

104

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

105

тически достигается. Статистика свидетельствует, что большинство осужденных в дальнейшем все-таки не совершают преступлений.

В отличие от цели специального предупреждения цель общего предупреждения заключается в предупреждении совершения преступлений иными лицами. В этом случае предполагается, что наказание, применяемое к лицу, осужденному за совершение преступления, должно воздействовать и на иных лиц. Следует отметить, что в последние годы в российской науке уголовного права, особенно при разработке проектов нового Уголовного кодекса, в поисках новых концептуальных подходов к оптималь­ному конструированию уголовно-правовых средств воздействия на осужденного чуть ли не модой стало полное отрицание цели общего предупреждения. В частности, утверждалось, что в демократическом государстве (в отличие от тоталитарного) уже незачем применять наказание для устрашения других лиц\

Бесспорно, социальная эффективность наказания с точки зрения его общей превенции обычно оценивается невысоко. Однако здесь не все так просто и однозначно. По характеру воздействия на граждан запрета, содержащегося в уголовно-правовых нормах, а следовательно, и угрозы наказания за нарушение такого запрета, любое общество условно можно разделить на три группы.

Первую группу составляют те граждане, поведение которых не вызывает необходимости установления уголовно-правовых запретов. Они не совершают преступлений не из-за страха перед уголовным наказанием, а по своим нравственным убежде­ниям, в силу того, что преступление противоречит не только интересам других лиц, общества и государства, но и их личным нравственным представлениям о добре и зле.

Другую группу образуют лица, для которых существование угрозы наказания недостаточно и которые, несмотря на эту угрозу, все же совершают преступления. И именно поэтому даже самые строгие уголовно-правовые санкции далеко не всех заставляют воздержаться от совершения преступных деяний. Любопытные в этом отношении данные приводил еще в про-

шлом веке Ч. Диккенс. Опровергая мнение о предупредительном воздействии смертной казни, он писал, что «из ста шестиде­сяти семи человек, на протяжении многих лет приговоренных в Англии к смерти, только трое ответили «нет» на вопрос напутствовавшего их священника, видели ли они смертную казнь»\

Своеобразную «промежуточную» группу составляют лица, которые не совершают преступлений именно потому, что опасаются уголовного наказания. О предупредительном воздей­ствии на эту группу угрозы, содержащейся в санкциях уголов­но-правовых норм, писал М.Д. Шаргородский: «Достаточно только поставить вопрос: увеличилось бы число преступлений, если бы были отменены нормы уголовного права, чтобы всякий понял, что число преступлений в таком случае, безусловно, возросло бы. Отсюда следует сделать вывод, что рост пре­ступлений имел бы место за счет категории неустойчивых и склонных к совершению преступлений лиц, которые боятся наказания и потому не совершают преступлений»2.

Разумеется, ни одна страна не пойдет на эксперимент по отмене уголовного кодекса, чтобы выяснить, как это повлияет на рост совершения преступлений. Однако история «подбрасы­вала» и незапланированные эксперименты, фактически озна­чавшие приостановление действия уголовного законодательст­ва. Например, известная забастовка ливерпульских полицей­ский в Англии в 1919 г., сопровождавшаяся внезапной вспышкой грабежей и погромов, или арест национальной полиции Дании немецкими оккупационными властями в 1944 г., вследствие чего резко возросла преступность в стране, или нью-йоркское «за­темнение» 1977 г., когда на 25 часов было парализовано снаб­жение города электричеством, что вызвало волну насилия и грабежей3. В качестве еще одного примера можно привести резкую вспышку преступности на тех территориях бывшего Союза ССР, где распад союзного государства сопровождался вооруженными конфликтами, в том числе и на почве межнаци-

1   См., напр.: От законов ГУЛАГа к цивилизованному правосудию , (еженедельник). 1991. 19 — 25 февр.

Россия

1   Диккенс Ч. Собр. соч.: В 30 т. М., 1963. Т. 28. С. 38.

Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность. Л., 1973. С. 43. См.: Анденес И.  Наказание и предупреждение преступлений.  М.,   1979. *^- 11.

106

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 2. Цели наказания

107

опальных отношений (например, в Кавказском регионе, в Тад­жикистане), где право, в том числе и уголовное, «молчало».

Таким образом, уголовно-правовой запрет фактически регу­лирует поведение не всех членов общества, а некоторой его части. Криминологи неоднократно предпринимали попытки установить примерную (относительную) численность этой группы. Интересное исследование провел в 1925 г. в Ленинграде М.М. Исаев. Совместно с группой студентов-юристов он произвел опрос «непреступного населения» с целью выяснения действия на граждан угрозы наказания. По специально разра­ботанной анкете было опрошено 225 мужчин и 91 женщина. Им был задан вопрос: «Приходилось ли Вам быть в таком состоя­нии, когда совершение уголовно наказуемого деяния было удобно по обстоятельствам дела, но деяние не было совершено?». Утвердительно ответили на него 115 мужчин и 36 женщин. Причем из-за страха перед наказанием отказались от совер­шения преступления 19,6% мужчин и 20% женщин1.

По результатам аналогичного опроса, проведенного в 70-х гг. болгарскими криминологами, этот показатель составил 6%; советскими — 9% для городских и 21% для сельских жителей; польскими (выяснялось действие уголовно-правового запрета кражи имущества) — примерно 20%2. В 1981 г. мною (вместе со студентами-юристами) по специально разработанной анке­те было опрошено свыше 400 рабочих и служащих нескольких предприятий Москвы. На вопрос: «Почему, по Вашему мнению, люди не совершают преступлений?» — 17,4% опрашиваемых ответили: «Из-за страха перед наказанием»3.

Конечно, приведенные данные исследований дают лишь ори­ентировочное представление о доле в обществе лиц, на которых оказывает предупредительное воздействие уголовный закон и наказание. Тем не менее они позволяют сделать вывод о том, что такое воздействие существует и размеры его нельзя ни преуменьшать, ни преувеличивать.

1              См.: Исаев М.М. Общая часть уголовного права РСФСР. Л., 1925. С. 151.

2              См.: Панев Б. правосознание и преступность. София, 1977. С. 63; Камин­

ская В.И., Волошина Л.А.  Криминологическое значение исследования нравст­

венного и правового сознания // Сов. государство и право.  1977. X» 1. С. 7;

Личность и уважение к закону / Под ред. В.Н. Кудрявцева и В.П. Казимирчука.

М, 1979. С. 136.

3              См.: Наумов А.В. Реализация уголовного права. Волгоград, 1983. С. 28.

УК РФ (ст. 43) называет три цели, стоящие перед наказа­нием:

восстановление социальной справедливости;

исправление осужденного;

предупреждение совершения новых преступлений.

Вторая и третья цели были проанализированы выше (к

тому же они традиционно определялись в прежних (советских) уголовных кодексах). Восстановление же социальной справед­ливости как цель уголовного наказания впервые определено непосредственно в российском уголовном законодательстве, хотя эта цель и обсуждалась в отечественной теории уголов­ного права}. Понятие справедливости возникло как этическая категория, характеризующая соотношение определенных явле­ний с точки зрения распределения добра и зла между людьми: соотношение между ролью людей (классов, социальных групп, отельных лиц) и их социальным положением, их правами и обязанностями; соотношение между деянием и воздаянием (частный случай соотношения между преступлением и наказа­нием). Соответствие между характеристиками первого и вто­рого порядка оценивается в этике как справедливость, несоот­ветствие — как несправедливость.

Право фиксирует определенный уровень прав и обязаннос­тей человека. Нарушение их, т.е. нарушение права, всегда есть нарушение справедливости. Это относится и к уголовному праву, к преступлению и наказанию. От других отраслей права уголовное право отличается в этом смысле лишь тем, что преступление, ответственность за которое предусмотрена уголовно-правовыми нормами, есть наивысшее нарушение спра­ведливости в праве, наивысшая степень ее отрицания, прояв­ляющаяся, например, в убийствах, причинении различной тя­жести вреда здоровью, грабежах и разбоях и в других преступ­лениях.

Вряд ли кто будет спорить с тем, что преступление нарушает справедливость. А вот как восстановить эту нару­шенную справедливость?  Формулировка наказания как цели

Так, A.M. Яковлев считает, что «уголовное наказание должно восстановить справедливость, попранную в результате совершения преступления». См.: Яков­лев A.M. Об изучении личности преступника // Сов. государство и право. 1962. -V? 11. С. 109.

108

Глава II. Наказание и некарательное воздействие

§ 3. Концептуальный анализ наказания

109

восстановления нарушенной преступлением справедливости в УК РФ, по всей видимости, предполагает, что наказание и служит восстановлению нарушенных прав и свобод потерпев­шего от преступления, т.е. в конечном счете восстановлению справедливости. Но каким именно образом? Все ли уголовно-правовые санкции можно отнести к «восстановительным», т.е. восстанавливающим нарушенные преступлением права потер­певшего, а значит, восстанавливающим и справедливость? В определенном смысле восстановительный характер носят иму­щественные уголовно-правовые санкции типа денежного штра­фа, конфискации имущества. Однако очевидно, что не все, чему причинен ущерб преступлением, подлежит адекватному возме­щению (восстановлению). Например, никаким наказанием не может  быть  восстановлена  жизнь жертвы убийства либо утраченное в результате преступления здоровье. Каким же образом новый российский Уголовный кодекс предполагает вос­становить попранную справедливость в подобных случаях (в принципе не восстанавливаемую)? Ответ на этот вопрос (за­метим,  ответ искренний) должен выглядеть примерно так. Социальная справедливость наказания в указанных случаях достигается путем ограничения прав и свобод виновного лица (например, лишение его свободы на продолжительное, вплоть до пожизненного, время и принудительное поставление в жест­кие условия,   определяемые  содержанием  соответствующего наказания). Логика здесь проста до примитивности: потерпев­ший страдал (страдает),  пусть же в оплату совершенного преступник теперь страдает сам.  Исторические параллели пересеклись.  И то,   за что ратовали древние греки,   —   за наказание как возмездие —  теперь воплотилось в новом УК РФ. Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить: кара­тельное содержание наказания превращается в своеобразный уголовно-правовой способ восстановления социальной справед­ливости. А уж если уточнять, то следует заметить, что эта цель едва ли не полностью соответствует гегелевскому пони­манию наказания как возмездия — восстановления. Преступ­ление есть отрицание права. Наказание — отрицание преступ­ления, восстанавливающее нарушенное право (не «голое» отри­цание, а диалектическо-гегелевкий синтез). И никакими теоре­тическими посылками, распространенными по сей день в оте-

чественной уголовно-правовой литературе, насчет того, что наказание будто бы не преследует цель кары, так как оно, даже самое суровое, применяется не для того, чтобы причинить осужденному моральные и физические страдания, это уже не поправить. Признание восстановления социальной справедли­вости целью наказания (да еще поставленной законодателем на первое место среди других целей) требует одновременного откровенного признания в том, что эта цель не может озна­чать ничего другого, как цели возмездия — восстановления нарушенных преступлением ценностей и прав.