§ 15. МАТЕРИАЛЬНЫЙ ПРИЗНАК ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ДОКТРИНЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА

I. Методологической базой для многих теоретиков естественного права явилась философия механического материализма XVII—XVIII вв., который «снизу» был материализмом, а «сверху», т. е. в вопросах общественных явлений,, идеализмом.

Исчерпывающая характеристика этого материализма дана Энгельсом: «Было решено, что до настоящего момента мир руководился одними предрассудками и все его прошлое достойно лишь сожаления и презрения». Материалисты XVII— XVIII вв. провозглашали царство разума. «Мы знаем теперь,— писал Энгельс,— что это царство разума было не чем иным, как идеализованным царством буржуазии; что вечная справедливость осуществлялась в виде буржуазной юстиции; что естественное равенство ограничивалось равенством граждан перед законами, а существеннейшим из прав человека было объявлено право буржуазной собственности... Мыслители XVIII века, как и все их предшественники, не могли выйти за пределы, которые ставила им тогдашняя эпоха».14 Существовавшая система уголовного права, как и все остальное, провозглашалась неразумной, заслуживающей презрения и замены.

Крупнейший из французских материалистов XVIII в.П. Гольбах писал: «Нет такого гнусного поступка, которому не сочув-

13                     Ст. 104 Терезпаны давала возможность применения наказания, помимо случаев, предусмотренных статьями Терезианы. Законодательство абсолютистских государств, как правило, санкционировало почти неограниченный произвол в применении полицейских мер безопасности, которые по характеру и тяжеста зачастую не отличались от уголовных наказаний.

14                       Ф. Энгельс.  Анти-Дюринг. Маркс и Энгельс.  Соч. т. XIV, стр. 17—18.

Материальный признак преступления в доктрине естественного права      75

ствует или не сочувствовал когда-нибудь какой-нибудь народ». В этом отношении, по мнению Гольбаха, особенно отрицательной была роль религии, освятившей «бессмысленнейшие и отвратительнейшие обычаи». При существующем строе, писал Гольбах, гнуснейшие поступки, в частности, сожжение еретиков, истребление христианами друг друга из-за несогласия во взглядах, кажутся правильными и разумными.

По Гольбаху, общество наказывает преступления по справедливости тогда, «когда поступки, от которых оно отвращает их, действительно вредны обществу; оно имеет право наказывать их, если оно приказывает или запрещает им лишь вещи, сообразные или противоречащие природе существ, объединившихся для взаимного блага». Несправедливо, заявлял Гольбах, наказание тех, чьи поступки с необходимостью порождены сложившимися условиями. Закон «доходит до последней степени безумия, когда в ослеплении он предает наказанию тех, кто полезны обществу».15

II. Выражая идеи прогрессивного тогда класса буржуазии, шедшего к власти, наиболее передовые представители школы естественного права провозглашали преступление деянием, посягающим на законы природы или приносящим вред обществу и отдельным его членам.

Это определение, абстрактно взятое, кажется совпадающим с определением абсолютистских кодексов. Но оно имело в виду не реально существующий феодально-абсолютистский строй, а общество, идеально построенное на вечных законах разума, т. е. фактически классовое буржуазное общество. Поскольку открытое царство разума и его законы представлялись вечными и неизменными, круг преступных посягательств в принципе также должен был оставаться неизменным.16

Такое воззрение означало коренной пересмотр всего круга преступных деяний, известных феодально-абсолютистскому государству, исключение множества из них, как не соответствующих законам разума, и изменение оценки тяжести множества других преступлений в соответствии с интересами и воззрениями буржуазии.

15 П. Гольбах. Система природы, М„ 1940, стр. 88—89, 92, 136.

18 Один из виднейших французских материалистов XVIII в., Гельвеции относил уголовные законы к неизменным по природе, но изменяющимся только потому, что они еще не доведены до совершенства из-за лени и равнодушия законодателей, из-за фанатизма и суеверия (С. И. Гельвеции. О человеке, его умственных способностях и воспитании, М., 1938, стр. 417).

76                                                                                                                                                                                                                                                          Проблема материального притака преступления

Так, еще Гуго Гроций исключал наказуемость большей части религиозных преступлений и многих видов оскорбления величества, ограничивал наказуемость соучастия, отграничивал грех от преступления, считал недопустимой ответственность за деяния других, в частности, детей за родителей, и т. д.ll

Представители школы естественного права, исходившие из идей общественного договора, видели в преступлении посягательство на общественный договор и на естественные права отдельных индивидуумов, защищаемые этим договором. Это означало существеннейшее сокращение области наказуемых деяний. Так, Монтескье считал, что наказанию могут быть подвергнуты лишь действия, преступные по своей природе, к которым он относил посягательства на общественную безопасность. Деяния же, направленные против религии, нравов и спокой-стеия, по общему правилу, должны были, по его мнению, влечь за собой религиозные или исправительные взыскания. При абсолютизме именно эти посягательства считались наиболее задевающими благополучие общества. Через 16 лет Беккариа, основываясь на доводах разума, заявил, что наказуемы лишь посягательства на общество и его представителей и на свободу и безопасность граждан.18

III. Требование идеологов идущей к власти буржуазии, коротко выраженное затем в принципе nullum crimen sine lege, отнюдь не относилось к тому кругу преступлений, который был определен в феодально-абсолютистских кодексах. Само по себе формальное требование, чтобы все преступления были точно определены законом, высказывалосьи идеологами полицейского государства.19 Но они имели в виду тот же обширный круг преступлений, включающий в себя религиозные преступления, оскорбление величества в его безграничном понимании и греховные поступки. Разумеется, такое определение преступлений в  законе,   хотя  бы и самое  точное,  далеко  не отвечала

17                      См. Н. G г о t i u s.  De jure belli ac pacis libri tres; излагаю по английскому переводу. Vol. II, В. I, Oxford, 1925, p. 462, 486, 489.

18                    См. Беккариа.   О преступлениях и наказаниях. М., 1939, стр. 228—229. Эта мысль красной нитью проходит через весь труд Беккариа. Так, он писал: «...единственным истинным мерилом престз'плеипй является вред, который они приносят нации»  (стр. 223).

19                     Так, авторы Уложения о наказаниях 1845 г., по их словам, пытались предусмотреть в законе решительно все преступления. Они находили даже, что принцип nullum crimen sine lege осуществлен erne в Уложении 1649 г.: «... видно уже, что законодатель признавал преступлениями только те деяния, которые воспрещены законом под страхом наказания» (см. Краткое обозрение хода работ и предположений по составлению нового кодекса законов о наказании, СПб., 1846, стр.2).

Материальный признак преступления е доктрине естественного права      77

интересам буржуазии. Впрочем, в добуржуазном государстве оно не было и не могло быть осуществлено.

Поэтому, выдвигая формальное требование о точной определенности понятия преступного в законе, идеологи буржуазии, вместе с тем, давали и материальное понимание преступления по существу, т. е. определяли общей формулой понятие преступного, конкретизируя:0 его путем указания тех деяний, которые должны считаться преступлениями, и особенно тех, которые, будучи преступлениями по действующему праву, не должны были считаться такими по правосознанию идущей к власти буржуазии.2'

Идеологи буржуазии исходили из общего принципа: все, что прямо не запрещено законом,—дозволено.22 В этом отношении формальное определение преступления играло большую прогрессивную роль, ибо абсолютизм в известной мере исходил кз противоположного принципа — дозволено то, на что имеется

2J Докладывая Учредительному собранию проект первого буржуазного уголовного кодекса, Лепелетье, исходя из провозглашенного Декларацией прав принципа nullum crimen sine lege, конкретизировал то понятие преступления, которое отвечало интересам буржуазии. Указав, что перечень преступлений во второй части проекта составлен на началах разума, Лепелетье заявил далее, что пз этой части проекта «...исчезло, наконец, это множество воображаемых преступлений, которые переполняли старые собрания наших законов. Вы не найдете более таких преступлений, как ересь, оскорбление небесного величества, святотатство, волшебство и магия». Лепелетье перечисляет и ряд других деяний, преступных по феодалыю-асболютистскому праву и исключенных из проекта — нарушения правил цензуры, посягательства на феодальное право охоты и др. О старых уголовных законах Лепелетье говорил, что в них «...почти на каждом шагу оскорблялись нравственность и человечность. Невинные действия или легкие ошибки возводились в великие злодеянию. Доклад Лепелетье выражал единодушное мнение комитетов, вырабатывавших проект кодекса. (Излагаю по статье М. М. Исаев а. Французский Уголовный кодекс 1791 г. «Советское государство и право», 1941, №4, стр. 104—105.)

21                       Б. С. Утевский считает, что принцип nullum crimen sine lege как гарантия буржуазно-демократических требований свободы личности имел только формальный характер (Б. У т е в с к и й. К вопросу о происхождении принципа nullum crimen sine lege, ВИЮН. Ученые записки, вып. 1, 1940, особ. стр. 155). Между тем, пожалуй, не было пи одного идеолога буржуазии, который ограничивался бы этим формальным требованием, не раскрывая его содержания. Речь шла не просто о систематизации, дополнении и упорядочении старых законов, а о создании уголовного законодательства, охранявшего другие формы эксплоатации и потому существенно отличавшегося в определении круга преступлений.

22                      Беккариа называет мнение, что каждый гражданин может делать все, что не противно законам, не опасаясь никаких последствий, кроме тех, которые могут быть порождены самим действием,— священным догматом (цит. соч., стр. 230).

78                                                                                                                                                                                                                                                                       Проблема Материального признака преступления

прямое или косвенное соизволение власти. Остальная же безграничная область человеческих действий, на которую нет прямого разрешения, представлялась по меньшей мере подозрительной.23

Поскольку некоторые идеологи школы естественного права и их эпигоны вынуждены были считаться с реально существую щим положением вещей, далеким от «идеалов разума», т. е. попросту с огромным удельным весом или даже господством феодальных отношений, они вынуждены были пойти на компромисс, признав наличие материального признака в преступлениях, посягающих на основные прирожденные права человека, и отрицая этот признак в деяниях, преступность и наказуемость которых определяются велением государственной власти. Характерно, что посягательства на неотъемлемые права человека считались преступлением in se, независимо от провозглашения деяния преступным со стороны государственной власти.

В частности Вольтер различал преступления естественные, которые карались всегда и везде, и преступления условные, зависящие от места-и времени.

На теории прирожденных прав человека частично построено учение о преступлении А. Фейербаха. Он писал, что преступление в уголовно-правовом смысле слова — это посягательство на право, существующее независимо от санкции государства. , в то время как нарушение предписаний государства, не связанных с этой областью права, образует лишь проступок, полицейское нарушение.24 Лишь в отношении первой категории деяний Фейербах допускал уголовные наказания, считая репрессию, применяемую к проступкам второго рода, скорее полицейским взысканием, независимо от его тяжести.

Итак, представители школы естественного права указывали материальный признак преступления. Этот признак имел объективный и реальный характер, ибо, по сути дела, представители названной школы признавали преступлением деяние, посягающее на устои буржуазного общества. Однако в их изложении этот признак получал фантастическую форму, во-первых, потому, что преступление рассматривалось как посягательство

23                       В воззрениях щедринских помпадуров, чеховских учителя Беликова и унтера Прпшибеева, как солнце в капле воды, отражается эта господствующая идеология полицейского государства.

24                      A. Feuerbach.   Lehrbuch des gemeineu in Deutschlanri gtil-tigen peinlicben Rechts, 1847, § 22. Однако фактически А. Фейербах исходил из того определения преступного, которое давалось положительным реакционным законодательством.

Материальный, признап преступления в доктрине естественного права       79

на извечные, неизменные, существующие вне и независимо от I государственной регламентации права человека, и, во-вторых, } потому, что сама их концепция, по общему правилу, относилась | не к реально существующим общественным отношениям, а к | должным и желаемым. Следовательно, это определение имело ' идеалистический  характер.

Следует, однако, отметить, что представители школы естественного права отнюдь но были едины в своих политических воззрениях и требованиях. Соответственно и эта доктрина играла различную роль.

Так, Марат не был апологетом капиталистического строя. Доктрина естественного права служила ему для революционных требований. Еще в дореволюционных трудах он со всей страстью восставал против понятия гос}гдарственных преступлений, в качестве которых квалифицировалось все, что не нравится тиранам, включая жалобы, подаваемые угнетенными. «Нет ничего возмутительнее,— восклицает Марат,— тех ложных идей, которые выработаны нашими наемными законниками о государственных преступлениях». Эти государственные преступления он именует ложными, а истинными называет деяния, посягающие на общество, на права народа. Марат возмущается классовым неравенством, говоря, что гораздо суровое карается несчастный, утащивший рваную рубаху, чем человек, похитивший законное наследство, или растратчик, причинивший большой ущерб государству.25

IV. Великий русский просветитель-революционер Радищев формулировал свои идеи, в частности, и относящиеся к уголовному праву, исходя из экономических и политических условий тогдашней России, изнывавшей под гнетом крепостного права. Он создавал их на основе изучения реальной русской действительности. Теория естественного права служила для Радищева, как затем и для Пестеля, обоснованием революционных действий. Так, в условиях, когда самый робкий протест крепостного считался тяжким преступлением, когда крепостной мог быть сослан в Сибирь простым распоряжением помещика, Радищев заявил, что крепостные имеют священное естественное право защиты против помещиков, и даже умерщвление помещиков, посягающих на человеческие права, является законнейшим правом. Радищев писал: «Гражданин, в каком бы он состоянии ни родился, всегда человек, и кто дерзнет его уязвить в его природной и нерушимой собственности, тот есть преступник. Горе, если закон его не накажет».

25 Ж. П. Марат.  Памфлеты, М., 1937, стр. 166, 174 и др.

■£0                                                                                                                                                                                                                                                                                             Проблема материального призпапа преступления

Радищев с негодованием клеймил угнетателей народа — чиновников, взяточников-судей и т. п.—«Звери алчные, пиявицы ненасытные»— так называл он их.

Радищев писал, что неправосудие монарха дает народу те же права, которые закон дает монарху над преступниками, и даже большие.

Предложения Радищева о государственном переустройстве, основанные на началах гражданской свободы личности, равенства всех перед законом а независимости суда в области уголовного права означали, что преступлениями могут быть только совершенные с намерением деяния, оскорбляющие самую природу или общество или закон и постановления. Тяжесть деяния должна изменяться в соответствии со степенью его вреда для общества.

Радищев разделял преступные деяния на преступления против жизни и здоровья, против чести и доброго имени, против свободы, против имения, против спокойствия, против мысли или мнения и указывал, что о преступлениях государственных служащих можно сделать особую статью. В перечень этих преступлений в первую очередь должны войти посягательства со стороны власть имущих. Радищев совершенно не упоминал преступления религиозные, против величества, против полиции и вообще должностных лиц, против помещиков.

Ряд решительных требований Радищев направлял против существовавшей системы наказаний (требование отмены смертной казни и калечащих телесных наказаний, введения гуманных форм лишения свободы и т. д.). Во всех своих требованиях Радищев шел гораздо дальше западноевропейских просветителей.26

Для революционера Пестеля теория естественного права также служила обоснованием революционных требований, в частности, и в области уголовного права. Определение Пестелем в «Русской правде» круга преступных деяний с делением на двадцать родов вытекало из общего характера его правовых идей. Пестель требовал чтобы наказание было одинаковым для всех сословий без изъятия, так как преступление отражает злые качества человека, а не принадлежность его к тому или иному сословию. Пестель клеймил действовавшее при Александре I уголовное законодательство и особенно освящавшееся им сословное неравенство.

26 Рад и щ е в. Путешествие из Петербурга в Москву. Академия Наук СССР, Институт русской литературы. А. Н. Радищев. Материалы и исследования, М., 1936.

Открыто идеалистические теории

Передовые русские правоведы первой половины XIX в. в противовес действительности крепостнического государства строили свои концепции, в частности, и определение преступления, на принципах теории естественного права.27