§ 2. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Преступление прежде всего есть вид поведения человека. Это положение можно считать в науке уголовного права более или менее бесспорным. Правда, некоторые доктрины (средневековые теории, теория антропологической школы уголовного права) говорят о преступлениях, совершаемых животными и даже растениями. Но и они не отрицают приведенного выше положения, а лишь расширяют его, рассматривая преступление как вид поведения не только человека, но и животного. Преступление, как оно известно законодательствам почти всея государств, представляет собой, по общему правилу, к о н| к р е т н ы й акт человеческого поведения или совокупности таких актов. Возмояшость выделения из всей необозримой массы человеческих поступков только некоторой их части и рассмотрения их более или менее изолированно от остальных поступков является необходимой предпосылкой построения учения о преступлении и законодательных конструкций преступного деяния, равно как и применения наказания. «...Преступление ограничено, и наказание должно быть ограничено..,>>,—писал в 1842 г. Маркс.1

Иногда в законодательствах встречаются постановления, определяющие репрессию в соответствии не с поведением лица, а с тем или иным событием или состоянием, например, в связи с фактом принадлежности к определенной расе или национальности. Таково, например, постановление аугсбургского имперского сейма об умерщвлении всех цыган. Эту чудовищную средневековую систему восстановил германский фашизм в годы своей диктатуры. Подобные постановления, даже если они и включаются в уголовные законы, не имеют отношения

1 К. Маркс и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. I, стр. 220.

14                                                                                                                                                                                                                                             Преступление — конкретный йкт поведения человека

к уголовному праву, так как их нормы не относятся к поведению человека.

Если, таким образом, законы, за отдельными исключениями, рассматривают преступление как конкретный акт поведения человека, то в буржуазной теории это положение отнюдь не является общепризнанным. Сам вопрос о возможности выделения некоторых человеческих поступков и оценки их разрешается по-разному, в зависимости от исходных философских положений.

Доктрина безусловной, фаталистической предопределенности каждого человеческого поступка означает отрицание качественных различий между человеческими поступками. Все поступки, независимо от их мотивов, характера, значения, последствий, оказыЕаются в одинаковой мере фатально порожденными различными внешними факторами. Вследствие этого нет возможности выделения некоторых из них и юридической, как равно и моральной, их оценки.

Таким образом, эта фаталистическая доктрина последовательно приводит к невозможности построения самой основы понятия преступления. Если теоретики, исходящие из названной концепции, в частности, принадлежащие к антропологической школе уголовного права, тем не менее говорят о преступлении, а некоторые из них (например, Гарофало) даже пытаются дать определение преступления, то это можно объяснить только их беспринципной непоследовательностью. С точки зрения этих теоретиков, не должно было бы быть ни понятия преступления, ни уголовного права в целом.

Признание активной роли человеческого сознания создает предпосылки для выделения отдельных актов человеческого поведения, рассмотрения и оценки их в некоторой мере независимо от других поступков и свойств личности. Глубочайшее принципиальнее различие между идеалистическим учением о метафизической, ничем не обусловленной свободе воли и учением марксистского философского материализма означает качественные различия в разрешении рассматриваемой проблемы.

В дальнейшем изложении рассматриваются взгляды теоретиков уголовного права, исходящих из различных философских концепций. Отметим, что многие из буржуазных теоретиков уголовного права эклектически соединяют непримиримые философские положения, вследствие чего их собственные концепции страдают крайней непоследовательностью и противоречивостью. Однако их основное философское направление определить сравнительно нетрудно.

Общие положения                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                15

Говоря о философских предпосылках уголовно-правовых концепций, необходимо сделать существенную оговорку. Весьма многие буржуазные теоретики уголовного права последних десятилетий утверждают, что они стоят вне философии. Вполне справедливо применить к этим теоретикам слова Энгельса, сказанные о естествоиспытателях, воображающих, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Поскольку без мышления обойтись нельзя, а для мышления необходимы логические определения, то эти определения они «неосторожно заимствуют либо из ходячего теоретического достояния так называемых образованных людей, над которым господствуют остатки давно прошедших философских систем, либо из крох обязательных университетских курсов по философии (что приводит не только к отрывочности взглядов, но и к мешанине из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений». В итоге, замечает Энгельс, эти люди «...все-таки оказываются в плену у философии, но, к сожалению, по большей части — самой скверной; и вот люди, особенно усердно бранящие философию, становятся рабами самых скверных вульгаризированных остатков самых скверных философских систем».2

Основные расхождения между буржуазными школами уголовного права (в особенности классической школой, с одной стороны, и антропологической и социологической школами, имеющими больше сходства, чем различий,— с другой) коренятся прежде всего в вопросе о самой природе преступления как конкретного акта человеческого поведения.