§ 4. ВОЗЗРЕНИЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА

I. Теоретики, причисляемые к социологической школе уголовного права, не объединены общими методологическими положениями. Среди них можно найти последователей вульгарного материализма, позитивизма, неокантианства. Многие авторы исходят из эклектического соединения различных методологических принципов.

Типичным последователем вульгарного материализма с элементами позитивной философии являлся Варга, который исходил из социологического представления о преступлении и отрицал теорию прирожденного преступника, но целиком   разделял

11 См. Я. Канторович. Процессы против животных. СПб.,1897 г.

Воззрения  социологической школы уголовного права                                                                                                                                                                                                                                     21

фаталистическую теорию вульгарного материализма, отрицающего какое-либо самостоятельное значение отдельно взятого человеческого поступка. Варга заявлял, что люди в каждое данное мгновение не могут думать, хотеть, требовать, поступать иначе, чем они думали, хотели, требовали, поступали.17

Господствующим мировоззрением социологической школы следует, однако, признать позитивизм Конта, Д. С. Милля, Спенсера, оказавший сильное влияние также и на некоторых последователей Ломброзо, в особенности Ферри.

Позитивизм, эклектически сочшагсщий элементы вульгарного материализма и идеализма, это, по выражению Ленина,— «жалкая кашица, презренная партия середины в философии, путающая по каждому отдельному вопросу материалистическое и идеалистическое направление;».18 Поскольку позитивизм исходит из принципиального положения феноменализма, что не существует ничего, кроме ощущений, он как философское направление должен быть отнесен к лагерю идеализма.

Позитивизм исходит из следующих основных положений: сущность природы явлений неизвестна и не доступна познанию; человек имеет дело только со связывающими явления сходствами, черпаемыми исключительно из опыта, доставляемого нашими ощущениями; все закономерности в природе и обществе одинаковы, т. е., в частности, в общественных явлениях действуют те же законы механики, что и в неживой природе, причинная связь явлений сводится к неизменной достоверной и безусловной последовательности явлений.19

Механически перенося физические закономерности в область общественных явлений и отрицая активную роль сознания, позитивизм приводит к замаскированному фатализму. Так, Дж. Ст. Милль писал: «Если мы в совершенстве знаем человека и если нам известны также все побуждения, под влиянием которых он находится, то мы можем предсказать его поведение с такою же уверенностью, с какою предсказываем всякое физическое явление».20

17                       I. V а г g h a. Die Abschaffung der Strafrechtsschaft. Teil I, Graz, 1896.

18                     Ленин.   Соч., т. XIII, стр. 298.

18 Д. С. М и л л ь. Огнхп Конт и позитивизм. В сборнике того ше названия, перев. Н. Н Спиридонова, 18j7, стр.8; О. Кон т. Дух позитивной философии, СПб., 1910, стр. 17. Е г о ж е. Курс положительной философии. Т. I. СПб., 1900, стр.8; Дж. Ст. Милль. Система логики силлогистической и позитивной, М., 1914, стр. 324, 325, 763, 772—773.

20 Д. С. М и л л ь. Система логики силлогистической и позитивной, стр. 762.

22                                                                                                                                                                                                                                        Преступле>ше — конкретный акт поведения человека

Главным образом на этом учении основана в социологической школе теория факторов преступности — этот краеугольный камень всех концепций школы. При определенном сочетании факторов совершение преступного деяния человеком столь же неизбежно, как и наступление при определенных условиях физического явления. Отрицание активной роли сознания является предпосылкой взгляда на отдельный человеческий поступок как неизбежный: человек не мог поступить по-другому. Любопытно, что эту неизбежность многие социологи распространяют и на применение наказания, хотя, казалось бы, здесь больше, чем где бы тони было, моментов, доказывающих наличие волевого акта органа государственной власти.

Однако отношение представителей социологической школы к отдельно взятому деянию страдает крайней неопределенностью. Умаляя его значение, они не договаривают до конца, допускают бесчисленные оговорки. Впрочем, это вполне закономерно, поскольку их философской базой является эклектическая окрошка позитивизма.

Лист, называя себя детерминистом, заявлял, что он признает не детерминизм как мировоззрение, но детерминизм, устанавливающий исключительное действие закона причинности для нашего мышления, так же как для мира явлений. Право имеет дело только с эмпирическим человеком, а не с интеллектуальным характером, о котором мы не знаем и не узнаем — бессмертен ли он, свободен ли или нет. Эмпирический человек «безусловно и неограниченно несвободен, его преступление есть необходимое, неизбежное действие данных условий:». Таким образом, здесь Лист во многом следовал контианцам.

Однако, в противоречие этому тезису, он утверждал, что наказывается только вменяемый, ибо только он определяется мотивами. Самому человеческому поступку Лист отводил второстепенную роль показателя настроения субъекта,

В соответствии с этим юридическое значение деяния отступает перед антисоциальным значением деятеля. Через деяние познается известное настроение субъекта, определяется его отношение к правопорядку, вся его сущность, устанавливается, что можно ожидать от него в будущем, и в соответствии с этим назначается мера наказания. Мы хотим, заявлял Лист, чтобы субъект наказывался за преступное настроение, документированное через его деяние. Он много раз возвращается к мысли, что преступление и наказание состоят в отношениях причинной связи.21

21 Liszt. Forschungen auf die Grundbegriffe des Strafrechts (Straf-rechtliche Aufsatze und Vortrage, B. II, Berlin, 1905).

Воззрения социологической школы уголовного права                                                                                                                                                                                                                 23

Другие социологи еще более нерешительны и непоследовательны, но некоторые идут значительно дальше Листа и делают более последовательные выводы фаталистического порядка.

СтанкеЕич заявлял, что «человек может быть рассматриваем как механизм, обладающий известными свойствами, производящий по определенным законам определенные действия. Свойства этого человека, его состояние — склад души, ума и тела — и дают указание, каких действий от него надо ожидать вообще или под влиянием тех или иных обстоятельства Поэтому, по Станкевичу, «понятие преступления все более теряет свое первенствующее значение», вопрос о том, что думал, что представлял, что желал субъект в момент совершения деяния, тоже теряет свое прежнее значение; понятие вины подчиняется, по его мнению, новому понятию личности как длительного явления.22

Таким образом, при последовательном развитии воззрений социологической школы конкретное деяние теряет какое бы то ни было уголовно-правовое значение. Оно получает значение чисто процессуальное, как оснох.ание для возбуждения дела и доказательство бытия преступного настроения.

II. Наиболее серьезная в буржуазно!! литературе критика основных принципов социологической школы была дана в работах русских криминалистов. С. П. Мокринский писал о построениях социологической школы: «Преступление получает здесь значение чисто симптоматическое, конкурируя, вак симптом, со всеми другими возможными проявлениями обще-опасности данного субъекта».23 Н. С. Таганцев доказывал, что при рассмотрении деяния только в качестве заявления о преступных наклонностях теряют всякое значение институты уголовного права, а это означает уничтожение краеугольного камня доктрины уголовного права — одной из важнейших гарантий свободы личности.24 М. П. Чубинский утверждал, что понятие преступника есть понятие производное: «Раз кто-либо допускает появление преступников в будущем, раз сохраняет науку, ведающую преступников; он должен признать, что эта наука не может игнорировать и преступлени я... Нельзя говорить об изучении производящего понятия, совершенно игнорируя это последнее; преступник — значит совер-

22                       В. Станкевич.  Борьба с опасным состоянием, как основная задача нового уголовного права. «Новые идеи в правоведении». Сборник № I. СПб., 1914, стр. 99, 124—125.

23                     С. П. Мокринский. Этико-политическое направление в уголовном праве. СПб., 1903, стр. 9.

14 Н. С. Таганцев.   Русское уголовное право.  Лекции, 1902.

24                                                                                                                                                                                                                                                                                  Преступление — конкретный акт поведения человека

шитель преступления, ergo необходимо знать, что такое преступление, какие деяния в данной стране признаются преступными и т. д., а в этом и заключается юридическое изучение преступления, которое желает упразднить Ферри».25

Стыдливый, замаскированный фатализм, лежащий в основе учения социологической школы, принижает роль человека. По учению этой школы, вменяемый человек — не активная сила, не субъект жизненного процесса, а всего лишь объект для пассивного восприятия различных влияний положительных и отрицательных, в том числе и так называемых факторов преступности. Опасное состояние есть не что иное, как результат такого воздействия на человека отрицательных факторов, которые неизбежно делают эту личность потенциальным носителем преступности. Для ликвидации этого мнимого состояния нужны факторы иного порядка (меры социальной защиты), которые, воздействуя на ту же пассш но воспринимающую их человеческую личность, устранят элементы опасного состояния.

С точки зрения этой теории, отдельное человеческое действие лишается какого бы то ни было самостоятельного зна-|чения и получает значение одного из неизбежных проявлений 'накопленных свойств личности.

Поэтому несущественно, совершил ли действие вменяемый или невменяемый, несущественна роль субъекта в преступлении (исполнитель, соучастник), как не имеет значения и стадия совершения преступления, наконец, не остается места и для вины, поскольку действие было предопределено всеми влияниями на личность. Равным образом, не остается места и для морального осуждения деяния. Эта по существу фаталистическая концепция вела к отрицанию формальных гарантий.

III. Русские криминалисты начала XX в. в большинстве ваявляли, что отрицание значения отдельного поступка и признание основанием уголовной ответственности опасного состояния неизбежно приводит к системе применения репрессии в отношении лиц, не совершивших никаких опасных деяний, но находящихся, по мнению компетентных лиц, в опасном состоянии, т. е. являющихся потенциальными носителями преступности. Сергеевский писал, что «при последовательном проведении эти теории должны привести к тем же выводам, к каким пришли старые нецессарианцы и за ними антропологии26

26 М. П. Ч у б и н с к и й. Наука уголовного права и ее составные элементы. Статьи и речи. Харьков, 1906, стр. 117, 118. Однако сам Чубин-ский разделял основные выводы социологической школы.

86 Н. Д. Сергеевский. Русское уголовное право, СПб., 1910,. стр. 221.

Воззрения со циалиетической школы уголовного права                                                                                                                                                                                      2S

Некоторые из русских дореволюционных криминалистов тонко подметили эту характерную черту социологической школы. Если конкретное деяние — только симптом преступного настроения, конкурирующий с другими проявлениями этого настроения, то без него вполне можно обойтись, ограничившись другими симптомами. Иными словами, возможно признание опасного состояния лица и применение репрессии без-конкретного преступления. Это открывало безграничный простор для произвола полиции и суда.

В условиях царской России принятие тезиса об опасном состоянии противоречило бы интересам буржуазии. Это обстоятельство, видимо, и определило принципиальность большинства русских криминалистов по вопросу об опасном состоянии, которая особенно проявилась при обсуждении данной проблемы в 1909—1912 гг. в Международном союзе криминалистов и на общих собраниях русской группы этого союза.

В докладе общему собранию русской группы Международного союза криминалистов 21—23 апреля 1910 г. председатель группы В. Д. Набоков отметил, что еще с 1902 г. в докладах и прениях на съездах союза «явственно сквозила мысль о том, что принцип ответственности за деяния и сообразно его тяжести и значению должен быть заменен другим, в основу которого кладется психическая оценка личности преступника). 27 Докладчик заявил,что,по его глубокомуубеждению, этот вопрос является одним из важнейших и основных, и критиковал Листа и его сторонников, пытавшихся смазать принципиальное значение проблемы.28 По мнению докладчика, речь идет о двух воззрениях на карательную деятельность. Критикуя Листа с буржуазно-либеральных позиций, докладчик утверждал, что преступление есть не только один из симптомов, показывающих необходимость государственной реакции, но юридическое основание наказания. Набоков заявил по адресу Листа и. его сторонников, что они «стараются избежать естественных логических выводов из принимаемых ими положений и держатся, по крайней мере, внешних рамок существующего права».29 В этом Набоков был безусловно прав, ибо у Листа только иногда прорывались те конечные цели, к которым' стремилась социологическая школа.

На IX общем собрании русской группы Международного союза криминалистов 28—31 марта 1912 г., где вопрос о зна-

27 Русская группа Международного союза криминалистов, Общее собрание группы в Москве 21—23 апреля 1910 г., СПб., 1911, стр. 100—101, 18 Там же, стр. 104. " Там же, стр. 107.

26                                                                                                                                                                                                                                                                                    Преступление — конкретный акт  поведения человека

чении отдельного преступления и об опасном состоянии лица вновь оживленно дебатировался, только двое из участников собрания защищали принцип замены конкретного деяния опасным состоянием личности. Они даже внесли проект резолюции, где, наряду с провозглашением отказа от вины, утверждалось, что «основанием уголовной репрессии должны служить биологические свойства данной конкретной личности, поскольку из них вытекает вероятность совершения в будущем со стороны преступившего закон дальнейших преступных деяний». Уголовная репрессия должна соразмеряться со свойствами личности и «считаться с важностью нарушенного блага лишь как с одним из признаков» опасности этой личности. Однако даже .авторы этой резолюции оговариваются, что поводом к применению уголовной репрессии должно служить «лишь совершение данной личностью конкретного деяния».30

В выступлениях на собраниях группы позицию Листа называли опошлением науки, говорили, что точка зрения корифеев социологической школы неизбежно ведет к применению репрессии без преступления и вообще к полному упразднению уголовного права и суда. Требование Листа и других, чтобы обязательным условием привлечения к ответственности было совершение хотя бы маленького проступка, хотя бы ничтожного полицейского проступка, было названо непринципиальным.

Если возможно известным путем доказать, что данное лицо представляет опасность для общества, то нет оснований требовать, чтобы меры безопасности применялись только после совершения деяния, как непоследовательно предлагал Лист. 31

Резолюция, принятая большинством голосов, указывала, что карательная деятельность государства, покоясь на признании начала личной виновности и отличаясь по самому существу от всяких иных форм принудительного воздействия на личность, должна быть основана «на оценке как тяжести и свойства совершенного преступления, так и особенностей личности, в ы-разившихся в этом преступлены и».3- В последних словах резолюции выразилась принципиальная точка зрения: ограничение уголовной ответственности как с объектив-

30                      Труды IX общего собрания русской группы Международного союза криминалистов 28—31 марта 1912 г. в С. Петербурге (стр. 114). В дальнейшем авторы этой резолюции сняли ее с обсуждения.

31                      Журнал уголовного права и процесса, № 4, 1912. Приложение, •стр. 31.

32                         Цит. «Труды...», стр. 116.

Воззрения социологической школы уголовного права                                                                                                                                                                                                                27

ной, так и с субъективной стороны только рамками конкретного деяния. Далее резолюция также принципиально отвергает введение в уголовный закон общего понятия опасного состояния.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               ~~

Выступая по поводу резолюции, Н. С. Таганцев заметил, что принятием этой резолюции русская группа скажет «весьма большое слово по данному вопросу». «Мы, принявшие эту резолюцию,— говорил он далее,— с твердостью подчеркиваем, что сущность уголовного процесса и уголовной кары остается одна — это преследование преступника, совершившего преступное деяние».33

Таким образом, в противоположность почти всем западноевропейским теоретикам из лагеря социологической школы, русская группа Международного союза криминалистов, считавшая себя в большинстве также принадлежащей к социологической школе, признала краеугольным камнем уголовного права отдельное конкретное деяние. Меньшинство русской группы, принимая в основном этот тезис, придавало ему, однако, локальное значение, признавая нетерпимым введение понятия опасного состояния в условиях царской России, что означало бы еще больший разгул и без того почти безграничного произвола бюрократии и полиции.

IV. Говоря о воззрениях социологической школы уголовного права, мы сознательно не остановились на учении некоторых русских криминалистов о внутреннем состоянии преступности. Это учение было развито Фойницким и его последователями совершенно независимо от западноевропейских теоретиков социологической школы и во времени частью предшествовало им.

Фойницкий еще в 1871 г. писал, что предмет уголовного права «...есть не преступление, а преступность, т. е. состояние лица, вызывающее (условливающее) нарушение юридических отношений, охраняемых карой, и подтверждаемое совершением в мире юридического порядка разнообразных изменений...; преступление же входит в уголовное право лишь потому, что оно составляет выражение преступности».34

В позднейшей работе, посвященной проблеме соучастия, Фойницкий развивает и уточняет эту мысль, утверждая, что отдельное деяние имеет лишь симптоматическое значение, и  признавая   предметом   карательной деятельности самого

33                      Там же,   стр. 123.

34                     И. Фойницкий. Уголовное право, его предмет и его задачи. Сборник «На досуге», т. I, 1898, стр. 412.

28                                                                                                                                                                                                                                                                                      Преступление — конкретный акт поведения человека

виновного, «проявившего во вне психическое состояние преступности». 35

Одновременно, в значительной мере подражая Фойницкому, постарался определить признаки состояния преступности П. П. Пусторослев. Он понимал под ним «особое духовное со^ стояние правонарушителя, особенно недоброкачественное и при* том особенно предосудительное, по мнению государства», причем «государство признает уголовным то правонарушение, в котором, по его мнению, выражается во внешнем мире внутреннее состояние преступности правонарушителя». Неуголовным, по утверждению Пусторослева, считается такое правонарушение, в котором, «по мнению государства», не проявляется такого состояния». Пусторослев заявлял далее, что «в глазах государства корень преступности лежит не в деянии, а в деятеле. Преступный характер переходит не с деяния на деятеля, а с деятеля на деяние>36.

По тому же пути шел и В. Есипов, считая преступное деяние нарушением прав и обязанностей, «...в котором проявляется личное состояние преступности данного лица...». Субъект становится преступным членом общества, требующим наказания, если он «нарушает права и обязанности, проявляя личное состояние преступности».37

Насколько можно уловить мысль Фойницкого, Пусторослева и Есипова, в основе карательной деятельности лежит все же конкретное деяние, но лишь постольку, поскольку в нем воплощено внутреннее состояние преступности. Существенное •отличие от доктрины социологической школы состоит здесь |в том, что конкретное деяние рассматривается в качестве единственного основания карательной деятельности государства. Однако при последовательном развитии этого крайне расплывчатого учения о внутреннем состоянии преступности неизбежным выводом должно явиться отрицание значения конкретного деяния. К этому в отдельных случаях и приближался Фой-ницкий. Он утверждал, например, что преступление входит в уголовное право лишь потому, что оно составляет выражение преступности. По мнению Фойницкого, качество единичного преступления выдвинула бюрократическая эпоха отправления

35 И. Ф о й н и ц к и й. Уголовно-правовая доктрина соучастия, «Юридический вестник», кн. 7, 1891, стр. 3.

" П. П. Пусторослев. Анализ понятия о преступлении. М., 1892, стр. 229—230.

87 В. Е с и п о в. Грех и преступление, святотатство и кража, СПб., 1894, стр. 29, 197.

Индетерминистические теории                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                          29

правосудия, когда формализм юридических начал, оторванных от времени и пространства и будто бы живущих собственной жизнью, получил полное господство.

Надо заметить, что большинство русских криминалистов, и прежде всего Фойницкий, в практических вопросах нередко придерживались противоположной позиции, более или менее отчетливо сознавая, что в условиях царской России отказ от понятия преступного деяния как основания уголовной ответственности 38 санкционирует и без того безграничный произвол лолиции.