§ 13. Стадии убийства

А. Угроза

Весьма существенным для анализа состава убийства является вопрос о стадиях этого преступления. Опасность убийства влечет за со'бой то, что даже за проявление умысла его совершить иногда устанавливается уголовная ответственность. Угроза убийством и другими тяжкими преступлениями против личности предусмотрена как наказуемое деяние во многих уголовных законодательствах1.

1 Так, Code penal карает того, «кто будет грозить в анонимном или подписанном письме разбойническим убийством, отравлением или каким-либо другим посягательством на личность, наказуемым смертной казнью, вечными каторжными работами или депортацией». Это преступление наказуемо как само по себе (art. 306), так и в случае, когда оно соединено с вымогательством (art. 305, соответствующий ст. 174 УК РСФСР, где это преступление рассматривается как преступление против имущества и соединено с шантажем и yi розой истребления имущества). Наказуема и словесная угроза (art. 307), а также письменные и словесные ухрозы самоуправными действиями и насилием (art. 308).

В полном соответствии с Code penal построен соответствующий раздел в Иранском уголовном кодексе, где предусматривается получение путем у1розы имущественной выюды (art. 233), а также угроза жизни и здоровью без требования какой-либо выгоды (art. 234) и устная угроза (art. 235).

В Японии угроза карается тогда, когда она направлена против жизни и здоровья, лишения свободы, чести или имущества, вне зависимости от того, направлена она против лица которому она адресуется, или близких ему лиц Наказание ча это преступление—■ каторга до одного года или денежный штраф до 100 иен (§ 222). Тот, кто, применяя угрозу или насилие, принуждает кого-либо к совершению действия и, таким образом, причинит вред кому-либо, карается тюремным заключением до 3 лет (§ 233). Покушение в обоих случаях наказуемо.

В Датском уюловиом кодексе yipoea предусмотрена как преступление против личной свободы и карается как средство вымогательства или шантажа (ст. 260), а также как посягательство на честь и спокойствие отдельных лиц, где предусмотрено, что «тот, кто угрожает совершить преступление способом, способным вызвать у угрожаемого серьезные опасения за жизнь, здоровье или условия существования его самого или другого лица, подлежит штрафу, простому заключению или тюремному заключению на срок до 2-х i?t> (ст. 206).

250

Особый интерес, в связи с вопросом о наказуемости ранних стадий убийства, представляет дипломатический инцидент, имевший место в 1875 г., результатом которого явилось введение в законодательство Германии и Бельгии специальных статей, предусматривающих наказуемость ранних стадий преступной деятельности. Русская дипломатическая переписка дает следующий материал по этому вопросу:

1 марта 1875 г. русский посол в Париже Блудов сообщил министру иностранных дел Горчакову: «Один из французских епископов получил письмо от н'екоего Дю-шена с предложением организовать убийство Бисмарка, если ему заранее будет заплачено 60 000 франков. Парижская полиция поставила об этом в известность бельгийское правительство». Узнавший об этом Бисмарк, как сообщает 13 марта 1875 г. тот же Блудов, «..хотел бы, чтобы в уголовный кодекс были внесены такие изменения, которые дали бы возможность возбуждать преследование как за покушение 'даже в том случае, когда еще нет начала совершения преступления, а есть только одно намерение совершить его». Бельгийское правительство ответило, что таких законов нигде нет, но 20 апреля 1875 г. ют же Блудов писал, что Бисмарк считает, что «...в уголовных кодексах в этом отношении имеется пробел. Угроза совершить покушение не наказуема; действующее уголовное законодательство не предусматривает такого случая. Это надо исправить, чтобы восполнить существующий пробел. Бисмарк заявил, что ему представляется неправильным, чтобы человек не подлежал наказанию зи угрозу совершить преступление и 'Чтобы надо было ждать, пока он выстрелит в вас, для применения наказуемости. Очевидно, в действующих законах есть пробел»1.

Результатом дипломатического нажима Бисмарка и указаний бельгийского правительства на то, что более ранние стадии преступной деятельности, чем покушение, не наказуемы и в законодательстве самой Германии, явилось   введение   в   уголовные   кодексы   как   Германии

В России уже Уложение царя Алексея Михайловича предусматривало принятие предупредительных мер против лиц, угрожающих причинением серьезного вреда (гл. X, стр. 133 и 135), а Уложение о наказаниях 1845—1885 гг. в ст.ст. 1545—1548 и Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями в ст. 39 и последующих статьях, предусматривали различного рода угрозы лишения жизни, устанавливая за них наказания, как за особые преступления.

' «Красный Архив», 1938 г., № 6  (91).

251

(§ 42 «а»), так и Бельгии (закон 7 июля 1875 г.) специальных законов, карающих подговор к совершению преступления, так называемые Дюшен-параграфы.

По действующему уголовному кодексу РСФСР угроза не вызывает принятия каких-либо мер против лица, угрожающего даже столь серьезным преступлением, как убийство. В действующем нашем уголовном законодательстве угроза может влечь уголовную ответственность лишь при наличии особых обстоятельств (3-я часть закона 7 августа 1932 г., ст. 73-1 УК РСФСР). В будущем уголовном кодексе СССР следует предусмотреть уголовную ответственность за угрозу убийством как dehctum sui generis. Ответственность за угрозу в этих случаях должка быть установлена потому, что в этих случаях угроза носит особо серьезный характер и сама по себе представляет значительную общественную опасность, а не потому, что она является стадией в развитии убийства. Тогда,когда угроза является серьезной, она нарушает спокойствие того лица, против которого она направлена, и наказание должно быть "установлено хотя бы ib виде высылки1.

Разграничение  приготовления

Б. Приготовление                                                                                                                                             и  покушения при  убийстве, как

и покушение                                                                                                                                                                                        и при других преступлениях, не

имеет для советского уголовного

права такого существенного значения, как для других законодательств, так как в нашем праве «...если начатое преступление не было доведено до конца, т. е., если преступный результат по какой-либо причине не наступил, то суд, при выборе меры социальной защиты, назначенной уголовным законом за данный вид преступления, руководствуется степенью опасности лица, совершившего преступление, и степенью осуществления преступного намерения» (ст. 11 Основных начал), в соответствии с чем уголовный кодекс РСФСР определяет, что «покушение на какое-либо преступление, а равно и приготовительные к преступлению действия. .. преследуются так же, как совершение преступления...» (ст. 19). В истории же права этот вопрос был весьма актуален, так как если и были периоды, когда понятие покушения охватывало всю предварительную преступную деятельность, то сейчас совершение покушения на убийство всегда наказуемо, а прн-

1 t.. .Закон вовсе не требует для наказуемости угроз, чтобы виновный действительно хотел совершить то преступление, которым он угрожал» (Таганцев, О преступлениях против жизни, т. I, стр. 205).

252

готовление к убийству наказуемо, как правило, лишь как delictum sui generis.

Древнее римское право карало покушение лишь на государственные преступления. Покушение на иные преступления было ненаказуемо, но уже по закону Корнелия преследовались лица, которые нанимались для совершения убийства. По этому закону карается покушение hi убийство и различного рода приготовительные к убийству |,ействия, как-то: покупка яда, подстрекательство к убии-ciBy и т. д. Даже одно выявление намерения убить карается как законченное убийство.

В древнем германском праве, построенном на принципе объективной ответственности, каралось только оконченное деяние, э отдельные случаи покушения карались лишь как delictum sui generis (погоня за кем-либо,' сбрасывание в воду человека, который выбрался изводы, отравление, не повлекшее за собой наступления смерти). Покушение на убийство в таком виде с назначением в этом случае более мягкой меры наказания известно уже Lex Salica, где устанавливается, что кто, намереваясь убить другого, промахнется ударом или отравленной стрелой, должен уплатить 65 солидов (глава XVII, ст.ст, 1 и 2), в то время как за оконченное убийство вергельд был от 100 до 600 солидов. Соответствующие положения имелись и в праве лангобардов.

Пост-гласаторы различали conalus-remofus — приготовление, conatus-proximus — начатое преступление и delictum perfectum — законченное преступление, а Каролина устанавливала, что «so sich jemand einer rmssechat mit etlichen scheinlichen werken, die zu vollnbnng'ang der missethat diemtlich sein mog'en, understeht, und doch an vollnbringtmg der selben missethat durch and ere mittel, wider seiner willen verlindert, wiirde solcher boser will. • • ist peinlich zu strafen» (art. 178).

Более мягкая наказуемость покушения, чем оконченного преступления, была предусмотрена Баварским уложением 1813 г. (art. art. 58—'62), а сейчас в Германии по StGB 1871 г. карается покушение как на 'Преступление, гак и на проступок (§ 43).

В Англии карается как покушение вообще, так и некоторые случаи покушения, выделенные как delictum sui generis, как, например, причинение ранений при покушении на убийство.

Во Франции в древности различали crimes atroces и cimies поп atroces. К первой категории относились наи-

253

оолее опасные преступления против общественного порядка — против монарха, против безопасности государства, а также квалифицированные убийства и отравления. При этих деяниях всякая подготовительная деятельность каралась как законченное преступление. В отношении остальных преступлений различали conatus remotus — приготовление и conatus proximus — начатое преступление, причем  только последнее каралось.

Как законодательство, так и французская теория XVIII в. придерживались в вопросе о наказуемости покушения субъективной точки зрения (Jousse, Muyart de Voug'lans).

Французское законодательство эпохи революции стало на объективную точку зрения. Покушение, как правило, было не наказуемо, за исключением случаев, специально предусмотренных в законе *. В частности, французский кодекс 1791 г. карал покушение на преднамеренное убийство как оконченное преступление (раздел II гл. I, ст. 13). Как оконченное преступление каралось также и покушение на отравление (там же, ст 15), a Code penal 1810 г установил, что «Toute tentative d e crime que aura ete manifestee pai (dcs actes exterieurs et smvie d') un commencement d'execution si elle n'a ete suspendue, ou si elle n'a manque son effet que par des circonstances (fortuites ou) independantes de la volonte de son auteur, est consideree comm le crime meme» (арт 2 в редакции 28 апреля 1832 г , когда слова, взятые в скобки, были исключены). Покуше ние на деликты наказуемо только в случаях, предусмотренных в тексте закона.

В истории русского права наказуемость отдельных случаев покушения на преступления против жизни и здоровья, как самостоятельных преступлений, была установлена уже в Русской Правде («аже ли вынез мечь, а не утнеть, то гривна кун» (Троицкий список, ст. 24).

Уложение царя Алексея Михаиловича также знало наказание ранних стадий преступной деятельности. «А будет чей нибудь человек помыслит смертное убийство на того, кому он служит или против его вымет какое оружие хотя его убити- и ему за такое его дело отсечь рука» (гл XXII, ст. 8).

Общее развитие наказуемости незаконченного преступною деяния безусловно шло последние десятилетия в направлении установления санкций за ранние стадии пре-

lDonnedieu de Vatnes, Traite elementaire dc droit criminel, Pans, pp 132—135

254

ступной деятельности, в чем находили свое практическое выражение в законодательстве и практике отказ от наказуемости за результат и принятие в основу ответственности субъективной вины; однако, как мы видели выше, в то время как наказуемость за покушение на убийство является в настоящее время общим правилом, наказуемость за приготовление к убийству отсутствует в законо-чательсгве большинства государств, что вызывало иногда создание специальных составов, карающих за приготовление к убийству. Так, например, русское уголовное уложение 1845—1885 гг. карало «приобретение или приготовление нужных для того оружия, или иных орудий и снарядов или яда» и т. п. (ст 1457) Предусматривалось приготовление к убийству и уголовным уложением 1903 г. (ст 457).

В законодательстве Германии, Голландии, Норвегии наказуемость приготовления к убийству вообще не предусмотрена, а в Японии хотя приготовительные к убийству действия караются, но по обстоятельствам дела суд мажет и не применить наказания. В Китае «наказуемость приготовительных к убийству действий специально предусмотрена в кодексе (ст. сг. 271 и 272).

В теории буржуазного уголовного права, благодаря такому положению вещей, вопрос о разграничении покушения на убийство и приготовления к убийству стал одним из весьма актуальных Для советского права из того, что мы писали выше, ясно, что он такого значения не имеет, однако разграничение стадий убийства имеет существенное значение у нас для разрешения вопроса о конкретной мере наказания и о добровольном отказе

Существующие по этому вопросу теории могут быть разбиты на 1) субъективные (Бауэр, Колоколов, Кестлни, Бури, Бар, Чебышев-Дмитриев и многие другие) , которые исходят из того, что покушение имеет место в случаях, когда преступный умысел хотя и не осуществился, но уже объективизируется, когда преступник обнаруживает в своей деятельности направленную на преступление твердую и определенную решимость и т п., и 2) объективные (Цахариа, Гейер, Гейб, Бернер, Та-гачцев и др ), которые исходят из того, что покушение это частичное осуществление умысла, начало исполнения. В русской дореволюционной литературе было больше всего сторонников объективных методов разграничения покушения и приготовления. Так, Таганцев, например, считал, чго «основания для разграничения должно искать в суще-

255

стве самих действий, совершенных лицом в их отношении к составленному им плану.. . Мы должны решить: что в данном случае, при данных обстоятельствах должен был совершить виновный для того, чтобы сделать возможным исполнение задуманного плана? Все, что лежит до этого момента, будет входить в область обнаружения умысла. Все, что находится за ним, будет покушение» \

Уголовный кодекс РСФСР определяет приготовление как «.. .действия, выражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления. ..» (ст. 19); определения покушения в уголовном кодексе РСФСР нет, но уголовный кодекс УССР определяет покушение как действие, «непосредственно направленное на совершение преступления» (ст. 16); таким образом наше законодательство придерживается в этом вопросе субъективной теории, которую и мы считаем в данном случае правильной. Если исходить из объективной теории покушения, то попытка отравить кого-либо веществом, не обладающим ядовитыми свойствами, но которое виновный считает ядом, не может быть рассмотрено как покушение, так как нет «начала исполнения» (человек не может тем, что он всыпал сахар в чай, начать отравление), но если исходить из субъективной теории, то в этом действии виновного имеется начало исполнения его плана причинения смерти, и оно должно быть рассматриваемо как наказуемое, так как оно непосредственно направлено на совершение преступления. Такое решение вопроса мы и считаем правильным.

Добывание оружия, яда, вербовка соучастников и другие подобные действия, совершенные с целью кого-либо убить, подойдут под понятие приготовления и могут влечь за собой уголовную ответственность по законодательству СССР. Следует, однако, иметь в виду, что «.. .применение мер социальной защиты за приготовление к преступлению может иметь место лишь в тех случаях, когда подготовительные к преступлению действия вылились в определенную конкретную форму начала осуществления преступного умысла, потому и являются социально опасными» (директивное письмо НКЮ и Верховного суда РСФСР о применении уголовного кодекса 1926).

Неправильным нам представляется то разграничение приготовления и покушения при отравлении, которое предлагал Таганцев, исходивший из того, что когда А приоб-

1 Таганцев, О преступлениях против жизни, т. I, стр, 309—310.

256

рел и приготовил яд, влил его в чашку с кофе, затем относит ее к тому, кого он хотел умертвить, подает ему эту чашку, —■ все эти действия составляют область приготовления; только с того момента, когда жертва, под влиянием заблуждения, совершает какое-либо действие: берет чашку, подносит ее ко рту и т. д., начинается покушение на отравление. .. Началом покушения должно быть признано начало действий третьего посредствующего лица, введенного в заблуждение1.

Разграничение стадий преступной деятельности виновного, влияющее на определение наказания, никак нельзя относить к деятельности третьих лиц, оно должно быть найдено в действиях виновного, отражающих степень его субъективной решимости окончить начатое преступление. Мы поэтому полагаем, что при отравлении началом покушения будет момент вручения или посылки отравленного питья или еды жертве.

Как deliclum sui generis советское законодательство карает ряд преступных действий, которые могут рассматриваться и как приготовление к убийству, однако для признания их приготовлением к убийству требуется доказать умысел в отношении наступления смерти. К числу таких деяний относятся:

а)                                изготовление,   хранение,  приобретение   и  добыча сильнодействующих ядовитых веществ без специального на то разрешения (ст. 179 УК РСФСР);

б)                                изготовление, хранение, покупка и сбыт взрывчатых веществ или снарядов, а равно огнестрельного (кроме охотничьего) оружия без надлежащего разрешения (ч. I ст. 182 УК РСФСР);

в)                               изготовление, хранение, сбыт и ношение кинжалов, финских ножей и тому подобного холодного оружия без разрешения НКВД2 в установленном порядке (ч. IV ст. 182 УК РСФСР).

Не вызывает  сомнения,  что

В. Добровольный отказ    в  стадии приготовления вполне

возможен добровольный отказ от убийства,   и    если   деяние   не

1                 Т а г а н д е в, О преступлениях против жизни, т. I, стр. 311. Правильно решает этрт вопрос Росси, который пишет: «Яд налит; его предлагают жертве; мы немедленно утверждаем, что существует уже покушение и что оно продолжается, пока виновный в состоянии €Ще помешать окончанию преступления... яд проглочен; преступление окончено...»   (Основные начала уголовного пращ, СПб, 1872 г.,

2                   Ныне Министерство Внутренних Дел.

17

Лис. 4356. М. Шаргородекий.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             257

Щ*-

подойдет под указанные выше виды деяний, караемых как delictum sui generis, то приготовительное действие, если виновный в дальнейшем отказался от совершения убийства, не влечет за собой никакой уголовной ответственности. Вполне возможен добровольный отказ и в стадии неоконченного покушения, но сложнее решение этого вопроса тогда, когда речь идет об оконченном покушении.

Таким образом, для решения вопроса о добровольном отказе существенное значение имеет —• когда считать законченным покушение на убийство. Убийство как преступление закончено тогда, когда наступила смерть того лица, против которого было направлено преступление; покушение же на убийство закончено, когда виновный сделал все необходимое с его точки зрения для того, чтобы смерть наступила, но она не наступила по тем или иным причинам. Покушение на убийство неокончено в случае, когда от тех действий, которые преступник уже совершил, смерть, по его мнению, наступить еще не могла и он должен был еще что-то сделать для этого, чего он почему-либо не делает.

При покушении на убийство, произведенном из огнестрельного или холодного оружия, добровольный отказ возможен до того, как произведен первый выстрел или нанесен первый удар ножом или другим предметом, имевшие своей целью причинить смерть. С того момента как произведен первый выстрел или нанесен первый удар, при наличии умысла на причинение смерти, т. е. при наличии оконченного покушения, хотя бы смерть и не наступила, а покушавшийся отказался от повторения, мы караем действие виновного как покушение на убийство. Ни о добровольном отказе, ни об исключении ответственности не может быть в этих случаях речи, а отказ от повторения может быть только обстоятельством, смягчающим меру наказания х.

Значительно сложнее решение вопроса о добровольном отказе при оконченном покушении на отравление. Французский кодекс 1791 г. устанавливал, что «убийство посредством отравления, хотя и неоконченное, карается как оконченное преступление,  если последовало отравление,

1 Некоторые законодательства прямо это предусматривают. Так, например, по Кубинскому кодексу, выстрел из огнестрельного оружия в определенное лицо сам по себе наказывается как неоконченное убийство. Это положение применяется даже в том случае, если не было причинено увечья, а также если за причинение увечья было бы назначено более мягкое наказание (ст. 436).

258

или когда яд будет подан или смешан с шишей или питьем, специально назначенным либо для употребления лица, против которого указанное посягательство было направлено, либо для употребления всей семьи, общества или жителей того же дома, либо для употребления публики» (ст. 15, I раздела 2 главы). Добровольный отказ признавался и наказание исключалось в том случае, если «до наступления отравления или до раскрытия отравления пищи или напитка отравитель остановит исполнение преступления, уничтожив указанные лищу или напиток, либо воспрепятствует их употреблению» (там же, ст. 16).

Действующее законодательство иностранных государств решает вопрос о добровольном отказе и деятельном раскаянии различно. Китайский уголовный кодекс вообще не различает добровольного отказа от воспрепятствования наступлению преступного результата (ст. 27), а германское законодательство, хотя и различает их, но в равной мере освобождает от уголовной ответственности виновного, как в случаях, когда он отказался от исполнения умышленного деяния, так и в случаях, когда он отвратил собственной деятельностью наступление того последствия, которое требуется для совершения преступления или проступка (п. п. 1 и 2 § 46 StGB); Швейцарский уголовный кодекс предусматривает вопрос об отказе при рассмотрении неоконченного покушения, устанавливая в этом случае возможность освобождения от наказания, а вопрос о деятельном раскаянии рассматривается при оконченном покушении, и в этих случаях устанавливается возможность смягчения наказания (ст. 4); Итальянский уголовный кодекс устанавливает, что «если виновный по собственной воле откажется от действия, он подлежит наказанию только за те совершенные действия, которые сами по себе составляют преступное деяние. Если виновный по собственной воле предотвратит наступление результата, применяется наказание, установленное за покушение на преступление с уменьшением от одной трети до половины» (ст. 56).

В тех случаях, которые были предусмотрены кодексом 1791 г., т. е. когда отравленные пища или напиток уничтожаются или принимаются меры для того, чтобы тот, против кого преступление направлено, их не использовал, т. е. в стадии неоконченного покушения, мы имеем действительно дело с добровольным отказом и, следова-вательно, полным исключением уголовной ответственности за покушение. В тех же случаях, когда виновный дал

17                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               259

в пище яд потерпевшему и последний его принял, но затем субъект преступления по тем или иным мотивам пожалел о совершенном и принял меры для предотвращения результата (дал противоядие, вызвал врача и т. д.), решение вопроса является более сложным. В подобных случаях, т. е. когда речь идет не о добровольном отказе; — который, с нашей точки зрения, возможен только при неоконченном покушении, — а о предотвращении наступления преступного результата, «деятельном раскаянии», следует последующее действие виновного учитывать как смягчающее вину обстоятельство, но не как обстоятельство, полностью исключающее уголовную ответственность за покушение.

Мы не можем поэтому согласиться с точкой зрения Пионтковского, признающего возможность добровольного отказа в стадии оконченного покушения; он полагает, что в тех случаях оконченного покушения, «когда между совершением всех действий, необходимых для наступления преступления (?), и действительным его наступлением имеется еще некоторый более или менее значительный промежуток в развитии причинной связи. .. добровольный отказ должен выражаться в активных действиях, направленных на предотвращение наступления преступного результата, например отравитель дает противоядие своей жертве или приглашает своевременно врача... Деятельность, направленная на предотвращение наступления, результата, не увенчавшаяся успехом, не исключает уголовной ответственности» Ч

Такое решение вопроса является, с нашей точки зрения, неправильным, так как отводит нас в сторону от основных принципов советского уголовного права. В тех случаях, когда виновный своевременно устранил возможность принятия яда лицом, против которого преступление было направлено, он вообще уничтожил возможность наступления преступного результата. Имел место добровольный отказ, и, значит, его вина исключается. Но тогда, когда виновный дал потерпевшему противоядие после того, как яд уже принят, наступление результата от виновного более не зависит и вытекает из объективных условий (организма потерпевшего, реакции на яд и ня противоядие, своевременности прибытия вызванного врача и т. д.). Таким образом, если принять точку зрения Пионтковского, то применение или неприменение наказания бу-

1 Уголовное право. Общая часть, 3-е изд., М., 1943 г., стр. 188—189.

zyv определяться не субъективной виной, а исключительно объективным критерием наступления последствий, что, с нашей точки зрения, является неправильным. Ссылка на то, что отрицание в этом случае добровольного отказа лишает преступника стимула к предотвращению наступления смерти, не может быть признана основательной, так как и в ряде других случаев мы имеем дело с предотвращением наступления преступного результата и с восстановлением нарушенного права (покушавшийся на убийство перевязывает рану и отвозит потерпевшего в больницу, растратчик возвращает растраченное, изнасиловавший женится на потерпевшей), однако и в этих случаях дальнейшие действия (виновного не устраняю г уголовную ответственность, а лишь являются обстоятельствами, влияющими на размер наказания. Такое же решение вопроса является правильным и в данном случае г.