Глава четвертая

СТАДИИ ПРИМЕНЕНИЯ УГОЛОВНОГО

ЗАКОНА

1. Применение уголовного закона представляет собой сложный процесс, складывающийся из нескольких ста­дий. К ним относится:

исследование   фактического   состава   преступного

деяния, подпадающего под действие   статьи Особенной

части, или исследование   фактического   обстоятельства,

подпадающего под действие статьи Общей части уголов­

ного закона;

отыскание соответствующего закона и установле­

ние, что данный фактический состав или данное факти­

ческое обстоятельство   подпадает   под   действие   этого

закона;

проверка  действительного  существования  такого

закона и его действия во времени и пространстве;

принятие соответствующего  решения о примене­

нии данного уголовного закона в связи с привлечением

лица в качестве обвиняемого, разрешением судом воп­

роса о виновности или невиновности лица, назначением

наказания или освобождением от уголовной ответствен­

ности и наказания.

Толкование закона не является самостоятельной стадией процесса применения права, поскольку толкова­ние закона, как правильно пишет А. С. Шляпочников, представляет собой процесс познания действующего права — деятельность, направленную на уяснение под­линного  смысла  правовых   норм1.   Толкование   закона

1 А. С. Шляпочников, Толкование советского уголовного закона, стр. 83—84; см. также «Теория государства и права», М., 1955, стр. 388.

105

поэтому сопутствует всему процессу его применения. В тех случаях, когда закон специально разъясняется компетентным органом, например Пленумом Верховного Суда СССР, з связи с обобщением и анализом практики его применения, толкование закона представляет собой самостоятельный процесс.

Первая стадия применения уголовного закона — исследование фактических обстоятельств совершенного деяния, т. е. установление во всей полноте тех фактиче­ских обстоятельств, которые имеют значение для пра­вильного определения состава совершенного преступле­ния и применения соответствующего уголовного закона. Установлением этих фактических обстоятельств не ис­черпывается задача того, кто применяет уголовный за­кон. Наряду с обстоятельствами, необходимыми для определения состава преступления, должны быть уста­новлены и иные фактические обстоятельства, имеющие значение для полного выявления всей картины преступ­ления, определения степени его общественной опасности и опасности личности преступника. Установление этих обстоятельств имеет существенное значение для инди­видуализации ответственности и определения размера наказания виновного. Однако первоочередная задача при применении уголовного закона —тщательное уста­новление, исследование и анализ всей совокупности тех фактических обстоятельств, которые позволяют сделать вывод о наличии или отсутствии в деянии лица состава предусмотренного уголовным законом преступления.

Далеко не всегда можно сразу правильно решить, какой уголовный закон должен быть применен в данном конкретном случае. Поэтому всестороннее исследование всех фактических обстоятельств составляет прямую обя­занность в первую очередь следователя, расследующего преступление. Эта обязанность лежит и на суде, рас­сматривающем уголовное дело, поскольку суд в хо­де судебного разбирательства исследует все обстоятель­ства дела и основывает свой приговор на материалах, имеющихся в деле и рассмотренных в судебном засе­дании.

Один из наиболее серьезных недостатков при иссле­довании следственными и судебными органами фактиче­ских обстоятельств — их неправильная оценка. Ошибки этого рода приводят к признанию наличия состава пре-

106

отупления в таких действиях, в которых он вовсе отсут­ствует, либо к признанию наличия иного, а не того со­става преступления, который содержится в действиях виновного, а в некоторых случаях к неустановлению со­става преступления там, где он имеется. Это подтверж­дается анализом судебной практики. При изучении и анализе опубликованных постановлений Пленума Вер­ховного Суда СССР и определений Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР за 1950—-1964 гг. установлено, что общее количество уголовных дел, прекращенных в порядке надзора Верховным Су­дом СССР за отсутствием состава преступления в связи с неправильным установлением и неправильной оценкой фактических обстоятельств, составляет около 85% всего числа дел, прекращенных за отсутствием состава пре­ступления.

Изучение опубликованной судебной практики Вер­ховного Суда РСФСР за 1963—1965 гг. также показы­вает, что количество дел, прекращенных за отсутствием состава преступления в связи с недостаточным иссле­дованием и неправильной оценкой фактических обстоя­тельств следственными и судебными органами, состав­ляет свыше 70% всего числа дел, прекращенных за от­сутствием состава преступления. Число дел, прекращен­ных по таким же основаниям Верховным Судом УССР за тот же период, составляет около 90%'.

Сравнительно невелик удельный вес дел, прекращен­ных из-за отсутствия состава преступления вследствие неправильного толкования уголовных законов. По опуб­ликованным материалам судебной практики Верховного Суда СССР за указанный период количество таких дел составляет 14%, а по РСФСР за 1963—1965 гг. около 25%. По данным судебной практики Верховного Суда УССР за тот же период число дел, прекращенных за от­сутствием состава преступления вследствие неправильно-то истолкования закона, составляет около 10%.

Неправильное установление фактических обстоя­тельств и их неправильная оценка проявляются главным образом в двух формах: а) в неустановлении тех фак­тических обстоятельств, которые свидетельствуют о на-

1 Эти данные относятся ко всему числу дел, прекращенных за отсутствием состава преступления,

J07

I

личии предусмотренного уголовным законом преступно­го действия или преступного бездействия; б) в установ­лении таких фактических обстоятельств, которые хотя и свидетельствуют о каких-либо неправомерных действиях лица, привлеченного к уголовной ответственности, одна­ко не являются по своей юридической природе преступ­ными.

Неправильное установление фактических обстоя­тельств в обоих случаях связано в первую очередь с существенными недостатками предварительного следст­вия. Неполнота расследования, поверхностное исследо­вание конкретных обстоятельств дела — главная причина необоснованного привлечения к ответственности лиц, в действиях которых отсутствует состав преступления. Не всегда проявляют должную требовательность в этих случаях и суды, которые принимают к своему производ­ству недостаточно расследованные дела и неправильно оценивают фактические обстоятельства, легшие в основу обвинения.

На Пленуме Верховного Суда СССР 23 июня 1964 г., где обсуждалась работа Судебной коллегии по уголов­ным делам за 1962—1963 гг., указывалось, что коллегия отменяла и изменяла приговоры в основном по мотивам нарушения требований ст. 14 Основ уголовного судопро­изводства о всестороннем, полном и объективном иссле­довании обстоятельств дела, по мотивам неправильной квалификации содеянного, а также назначения наказа­ния без учета требований ст. ст. 20 и 32 Основ уголовно­го законодательства1.

Следует заметить, что число дел, прекращаемых в связи с отсутствием состава преступления вследствие неправильного установления фактических обстоятельств или вследствие неправильного истолкования закона, во всей массе рассматриваемых судами дел весьма незна­чительно. Та«, в 1963 году в кассационном порядке было отменено 4,6% приговоров народных судов. Если учесть, что в это число входят и дела, прекращенные за отсут­ствием состава преступления, то следует прийти к выво­ду, что удельный вес дел, прекращаемых за отсутствием состава преступления, в целом весьма незначителен. Однако абсолютное число таких дел в общей массе дел,

1 «Бюлле1ень Верховного Суда СССР» 1964  г. № 5, стр.  14. 108

по которым отменяются или изменяются приговоры, все еще значительно. Из общего числа дел, прекращенных Верховным Судом СССР за период 1950—1964 гг. по мотивам отсутствия состава преступления, около 20% прекращено в 1961 —1964 гг.

Среди дел, прекращаемых за отсутствием состава преступления в связи с «еустановлением фактических обстоятельств, доказывающих наличие преступного дей­ствия .или преступного бездействия, следует выделить такую группу, по которым вполне правомерные действия обвиняемых были расценены как противоправные. Сюда в первую очередь относятся дела о мнимых нарушениях правил безопасности дв.ижения на транспорте. При рас­следовании этой категории преступлений не всегда уста­навливается, какие именно правила движения на транс­порте были нарушены, хотя выяснение этого момента должно служить отправной точкой при расследовании и судебном рассмотрении таких дел.

По делам, св!язанным с обвинением в нарушении каких-либо специальных правил, и в частности правил безопасности движения, следователь и суд обязаны точ­но устанавливать, какие именно правила нарушены и в чем конкретно выразилось такое нарушение. Поэтому ссылки в общей форме «а нарушения соответствующих правил без конкретных доказательств такого рода нару­шений ведут в конечном счете к отмене приговора.

Н. обвинялся по ч. 3 ст. 215 УК УССР в том, что, работая водителем мотороллера, нарушил правила движения автотранспорта, в результате чего сбил кузовом мотороллера Ч., причинив ему тяж­кие телесные повреждения. Между тем Н. не только не нарушил правил движения, но сам явился жертвой хулиганских действий Ч. Последний во время проезда Н. на мотороллере пошел ему навстре­чу и, размахивая ведром, из хулиганских побуждений пытался этим ведром ударить по голове Н. Уклоняясь от удара, Н. резко повернул руль вправо, вследствие чего кузовом мотороллера уда­рил Ч., который упал и получил тяжкие телесные повреждения. По делу установлено, что Ч. неоднократно совершал хулиганские дей­ствия в отношении водителей, проезжавших мимо его двора, и то, что с ним произошло, явилось результатом  его  собственной вины.

Верховный Суд УССР, прекращая дело производством за отсут­ствием состава преступления в действиях Н., отметил, что ссылка суда на допущение Н. нарушения правил движения не могла быть основанием для осуждения Н., так как суд не указал в приговоре, в чем конкретно заключается нарушение правил движения Н. и в какой мере оно связано с данным происшествием. Статья 4 Правил движения, на которую сослался суд, вообще никаких правил не устанавливает,  а   носит общеразъяснительный характер.

109

1,1

I*.

Среди дел, прекращенных за отсутствием состава преступления, заслуживают особого вдимания дела, пре­кращаемые вследствие отсутстаия причинной связи меж­ду инкриминируемым обвиняемому действием и насту­пившим последствием. В делах этого рода отсутствие причинной связи между действиями лица, обвиняемого в причинении каких-либо вредных последствий, и этими последствиями всегда свидетельствует о том, что обви­няемый не виновен в инкриминируемых ему деяниях.

Показательно в этом отношении дело М, рассмотренное Жито­мирским областным судом. М. признан виновным в том, что, будучи ответственным за состояние охраны труда и техники безопасности по погрузочному цеху Веховского стройкомбината № 3, ненадлежа­щим образом инструктировал работницу Ш. по технике безопас­ности.

Согласно обвинительному приговору в результате этого наруше­ния на Ш. наехал железнодорожный состав и ей были причинены тяжкие телесные повреждения. Однако из материалов дела видно, что потерпевшая была проинструктирована перед началом работы обвиняемым М., который заранее предупредил рабочих о предстоя­щей подаче на железнодорожную ветку стройкомбината вагонов под погрузку. Сам М в момент подачи вагонов оформлял в конторе документы на отгружаемую продукцию и не мог видеть, что дела­ла Ш. Последняя же, зная о предстоящей подаче вагонов и прене­брегая правилами безопасности, пошла на железнодорожный путь и начала рубить проволоку. Суд вопреки всем этим фактам признал М. виновным в нарушении правил охраны труда. Как отметил Вер­ховный Суд УССР в определении по данному делу, областной суд не проанализировал фактических обстоятельств, что привело к вы­несению необоснованного приговора1.

В некоторых случаях выводы суда о наличии при­чинной связи между действиями лица и наступившими последствиями строятся лишь на голых предположениях о существовавши такой связи.

Примером может служить дело С. и П., которые первоначально были привлечены к ответственности как соучастники хищения, а в дальнейшем, когда это обвинение не подтвердилось, были осуждены по ст. 167 УК УССР по обвинению в халатном отношении к испол­нению своих обязанностей, что, по мнению суда, давало возмож­ность другим   обвиняемым по этому   делу совершать хищения.

Судебная коллегия Верховного Суда УССР в определении по данному делу указала, чго, квалифицируя действия обвиняемых по ст. 167 УК УССР, суд должен был установить, в чем выразилось халатное отношение С. и П. к своим обязанностям и какой суще­ственный вред бы;1 причинен их   действиями.   Между   тем суд не

1 См. аналогичное дело Р. и Ф. («Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1963 г. № 9, стр. 7—8).

НО

установил этих обстоятельств, а исходил лишь из предположения, что из-за действий обвиняемых нельзя было осуществлять надле­жащего контроля и что такие действия могли облегчать совершение преступлений другими обвиняемыми. Судебная коллегия отметила также, что это предположение опровергнуто материалами дела, из которых видно, что злоупотребления, совершаемые другими обви­няемыми по этому делу, не находились в причинной связи с дейст­виями С. и П.

2. К наиболее серьезным недостаткам, обнаруживаю­щимся уже в первоначальной стадии применения уголов­ного закона, относится установление фактических об­стоятельств не в полном объеме, требуемом составом преступления. Из числа прекращенных Верховным Судом СССР уголовных дел в 1950—1964 гг. за отсут­ствием состава преступления 70% дел было прекращено в связи с неустановлением объективных и субъективных признаков, характеризующих деяние  как  преступление.

Правильная квалификация преступления требует исчерпывающе точного установления каждого элемента состава преступления. Любой из элементов состава пре­ступления должен устанавливаться в полном объеме в строгом соответствии с его обрисовкой в диспозиции уго­ловного закона. Так, для квалификации деяния как спе­куляции необходимо установить по объективной стороне наличие не только перепродажи товаров или иных пред­метов, но и скупки этих товаров или предметов. Один лишь факт перепродажи товаров или предметов, хотя бы и по повышенной цене, не образует состава спеку­ляции.

Супруги Д. обвинялись в том, что в 1954 году самовольно воз­вели домостроение, за что были подвергнуты штрафу. В 1959 году они начали возводить второе домостроение, которое окончили строить в 1962 году. Это домостроение, как указано в приговоре, супруги Д. построили с целью спекуляции и извлечения нетрудовых доходов. В дальнейшем это домостроение они продали за 4200 руб., в то время как по заключению экспертизы стоимость домостроения составляла 3541 руб. Суд нашел, что обвиняемые, таким образом, получили наживу в сумме 659 руб. Муж и жена Д. были осуждены по ч. 2 ст. 199 (самовольное строительство) и ч. 2 ст. 154 (спеку­ляция) УК УССР.

Верховный Суд УССР, рассмотрев данное дело в порядке над­зора, установил, что обвинение супругов Д. в самовольном строи­тельстве доказано, и они осуждены за это преступление обоснованно. Что же касается обвинения в спекуляции, то в их действиях нет состава этого преступления, так как домостроение, которое они продали, ими не покупалось, а было построено с вложением лич­ного труда. По данному делу вообще   не   было   установлено, что

Ш

супруги Д. имели какую-либо наживу от продажи построенного ими дома. Дело Д. в части обвинения их в спекуляции Верховным Су­дом УССР прекращено за отсутствием состава преступления. Непра­вильное обвинение супругов Д. в спекуляции — результат неверного анализа фактических обсгоятельств дела и неправильного понимания состава спекуляции.

Надо, однако, заметить, что случаи прекращения уго­ловных дел за отсутствием состава преступления в связи с неправильным истолкованием или пониманием закона довольно р-едки в судебной практике. Чаще всего такие случаи связаны с расширительным толкованием закона.

Расширительное и не опирающееся на смысл закона толкование было допущено судом по делу Р., которая была признана виновной в том, что она, будучи лишена по суду родительских прав на дочь Нину Р., 1949 года рождения, вместе с мужем похитила ребенка из школы-интерната г. Казани. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, прекратив дело за отсутствием состава преступления в действиях Р., указала, что уголовная ответственность по ст. 125 УК РСФСР может наступить лишь при похищении чу­жого ребенка или подмене ребенка. В данном же случае Р. взяла из школы-интерната свою родную дочь. Независимо от лишения по суду родительских прав Р. продолжала оставаться родной матерью для своего ребенка, и поэтому ее действия не могут расцениваться как преступление, предусмотренное ст. 125 УК РСФСР1.

В судебной практике наряду со случаями необосно­ванного привлечения к уголовной ответственности при отсутствии в действиях лица состава преступления встре­чаются случаи необоснованного прекращения дела за отсутствием в деянии состава преступления. Количество таких случаев незначительно. Так, по материалам опуб­ликованной судебной практики Верховного Суда СССР за 1950—1964 гг. число таких неосновательно прекра­щенных дел составляет 3,6% от всего числа рассмотрен­ных Верховным Судом СССР дел, по которым опублико­ваны за указанное время постановления Пленума и определения Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР. Но и это количество относится к более ранним годам.

Необходимо подчеркнуть, что необоснованное оправ­дание или прекращение дел по мотивам отсутствия со­става преступления в ряде случаев также является ре­зультатом неправильного, а в некоторых случаях поверх­ностного анализа фактических обстоятельств по делу.

1 «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1965 г. № 3, стр. 11. 112

Весьма примечательным примером того, к каким результатам приводит неправильная оценка фактических обстоятельств, может служить приговор по делу Г. Материалами дела установлено, что Г. из охотничьего ружья и обреза, который хранил и носил без соот­ветствующего разрешения, пытался убить М. и В. в связи с выпол­нением ими своего служебного долга.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР отменила приговор в части осуждения Г. по ч, 1 ст. 218 УК РСФСР за хранение и ношение обреза и дело в этой части прекратила за отсутствием состава преступления, мотивируя это тем, что Г. хранил и носил обрез, изготовленный из гладкоствольного охотничьего ружья.

Президиум Верховного Суда РСФСР, рассмотрев дело по про­тесту заместителя Председателя Верховного Суда РСФСР, Отменил кассационное определение Судебной коллегии, указав на необосно­ванность мотивов Судебной коллегии в отношении прекращения дела Г. по обвинению его по ч. 1 ст. 218 УК РСФСР. Президиум Верховного Суда РСФСР отметил, что охотничье ружье, переделан­ное на обрез, утрачивает свое специальное назначение и приобре­тает новые качества, характерные для пистолетов, револьверов и другого подобного огнестрельного оружия. Именно как такое ору­жие Г. и использовал имевшийся у него обрез1.

По этому делу обращает на себя внимание противоречие между решением Судебной коллегии о прекращении дела Г. в части обви­нения его в хранении и ношении обреза, изготовлен того из гладко­ствольного охотничьего ружья, и той частью подтвержденного кол­легией приговора, которым Г. осужден за покушение на убийство с использованием этого обреза. Признавая виновность Г. в исполь­зовании обреза в целях убийства. Судебная коллегия тем самым признала и то, что обрез, изготовленный Г. из гладкоствольного охотничьего ружья, обладал всеми свойствами оружия, хранение и ношение которого запрещено. При таких условиях вывод Судебной коллегии об отсутствии в действиях Г. состава преступления, пре­дусмотренного ч. 1 ст. 218 УК РСФСР, противоречил той части определения Судебной коллегии, в которой подтверждалось осуж­дение Г. по ст. 15 и пп. «в» и «з» ст. 102 УК РСФСР.

Во всех рассмотренных случаях результатом непра­вильной оценки фактических обстоятельств являлись неверные юридические выводы о наличии или отсутствии в деянии состава преступления.

3. Один из наиболее сложных и вместе с тем спорных вопросов применения закона — разграничение стадий применения. Теоретически и логически стадии примене­ния закона представляются самостоятельными и после­довательно развивающимися этапами применения зако­на. Фактически же довольно трудно провести четкую грань между этими отдельными этапами. Грань между установлением фактического состава, отысканием соот-

1 «Бюллетень Верховного  Суда РСФСР»  1964 г. № 12, стр. 7.

8, Я. М.  Брайнин          .           ИЗ

ветствующего ему уголовного закона и подведением под него фактического состава в значительной мере услов­на. Все эти процессы лишь формально отделены друг от друга во времени. Как это и бывает в действительности, они могут происходить одновременно.

На это правильно указывает проф. М. С. Строгович, говоря, что «неправильно было бы представлять рассле­дование и рассмотрение дела судом таким образом, что суд всегда сперва исследует факт, событие, а потом применяет к нему правовую норму, дает ему юридиче­скую оценку»1.

По мнению проф. П. Е. Недбайло, «фактически про­цесс применения правовых норм начинается с установ­ления фактов, требующих правового решения, а логиче­ски он начинается с выбора нормы, в соответствии с ко­торой квалифицируются факты, то есть идет от нормы к жизненным фактам по формуле дедуктивного силло­гизма: вначале норма, затем факты, и, наконец, вывод, решение и вся дальнейшая практическая деятельность по применению»2.

Вместе с тем П. Е. Недбайло подчеркивает, что в практической деятельности по применению правовых норм фактическая и логическая стороны этой деятельно­сти составляют единство3. П. Е. Недбайло правильно пишет, что норма права выбирается и применяется на основе юридически значимых фактов, а установление юридической значимости фактов, их анализ и оценка производятся на основе норм права. Однако трудно со­гласиться с автором, что это «одновременный акт, одна, единая и исходная стадия процесса применения право­вых норм»4.

Если бы установление фактов и выбор правовой нор­мы были единым и одновременным актом, то проблема применения закона решалась бы просто. Но ведь выбо­ром правовой нормы не   заканчивается  ее применение.

1          М.   С.   Строгович,   Учение о  материальной истине в уго­

ловном процессе, М.—Л., 1947, стр. 5; аналогично В. Я. Дорохов,

В. С. Николаев,   Обоснованность приговора в советском уголов­

ном процессе, М., 1959, стр. 56.

2          П. Е. Недбайло, Применение   советских   правовых норм,

стр. 221—222.

3          Т а м  же, стр. 222—223.

4          П. Е. Недбайло,   Применение    советских   правовых норм,

стр. 222—223.

114

Сам автор говорит, что «при всей важности установле­ния фактов и выбора норм для их квалификации в про­цессе применения правовых норм нужно учитывать, что это лишь первая стадия этого процесса, первая пример­ка фактов к норме и, наоборот, нормы к фактам»1. Именно с этой точки зрения, как нам кажется, вряд ли следует подчеркивать тесное единство установления фак­тов и отыскания правовой нормы как единого процесса.

При таком взгляде установление фактов с самого начала должно быть подчинено выбору правовой нормы, а это может приводить порой к поспешным выводам, от которых в ходе дальнейшего исследования фактических обстоятельств не всегда легко бывает освободиться.

Несомненно, что пр-и исследовании фактических об­стоятельств уже в самом начале возникает вопрос о ква­лификации расследуемого деяния, так как целью рас­следования является установление, какое именно пре­ступление и кем совершено. «Без правильной квали­фикации,— пишет проф. С. И. Тихенко — нельзя обеспе­чить правильное направление расследования»2. В этом случае исследование фактических обстоятельств произ­водится по признакам какого-то предусмотренного уго­ловным законом деяния. Прокурор возбуждает уголов­ное дело, а орган расследования принимает его к сво­ему производству по признакам определенного уголовно­го закона, предусматривающего это деяние как преступ­ное. Отыскание и применение правовой нормы нередко производится даже еще до исследования фактических обстоятельств. Чаще же всего установление фактов и отыскание соответствующей правовой нормы происходят параллельно как два самостоятельных, хотя и соподчи­ненных процесса. Оба эти процесса развиваются парал­лельно, поскольку уточнение фактических обстоятельств может влечь изменение юридической квалификации фак­тов. Следует согласиться с Г. А. Левицким, который пи­шет, что «разграничение стадий установления фактиче­ского состава и его юридической квалификации проис­ходит в постоянном и одновременном сравнении. Одна­ко разграничение этих стадий позволяет определить тот

•Там  же, стр. 223.

2 С. И. Т и х е н к о, Борьба с хищениями социалистической собственности, связанными с подлогом документов, Киев, 1959, стр. 125.

8*         115

путь, следуя по которому можно обеспечить правильную квалификацию преступлений»1. Принципиальное значе­ние разграничения стадий применения закона и особен­но стадий установления фактов и отыскания правовой нормы состоит также в том, что оно подчеркивает важ­ность первоначальной стадии применения закона — уста­новления фактов, от которой в конечном счете зависит их правильная квалификация. Выше было показано, к каким последствиям приводит недооценка этой первона­чальной стадии применения уголовного закона. Поверх­ностное исследование и основанная на этом неправиль­ная оценка фактических обстоятельств неизбежно вле­кут столь же поверхностное и поспешное решение вопро­са о юридической квалификации исследуемых фактов.

Квалификация преступлений, как и всякая другая деятельность, основывающаяся на логическом анализе, подчинена материалистическим законам познания и должна осуществляться от конкретных фактоз к право­вой норме и обратно от правовой нормы к фактам. Но первичным является установление фактов, без чего невозможна их юридическая квалификация и, следова­тельно, отыскание соответствующей правовой нормы. Далее мы специально остановимся на вопросе о диалек­тическом соотношении «общего» и «отдельного». Одна­ко в свете сказанного о разграничении стадий установ­ления фактов и отыскания соответствующей правовой нормы мы хотели бы подчеркнуть, что правильная ква­лификация фактов в первую очередь зависит от полноты их исследования. На первоначальной стадии применения закона, в том числе и уголовного, такой полноты иссле­дования чаще всего не бывает. Поэтому и квалификация этих фактов вначале не всегда бывает окончательной. При таком условии установление фактов и отыскание соответствующей правовой нормы не могут рассматри­ваться как единая стадия процесса применения норм.

В связи с этим представляется принципиально важ­ным подчеркнуть самостоятельное значение правильного установления фактических обстоятельств как первона­чальной стадии применения всякого закона, в том числе и уголовного.

1 Г. А. Левицкий, Квалификация преступлений  (Общие воп­росы), «Правоведение» 1962 г. № 1, стр. 144.

116

4. В теории советского права выбор соответствующей правовой нормы и уяснение ее смысла и содержания рассматриваются преимущественно как две различные и самостоятельные стадии применения правовых норм1. По нашему млению, в данном случае речь должна идти об одной стадии, так как самый выбор правовой нор.мы сопряжен с уяснением ее смысла и содержания. Право­вая норма выбирается для того, чтобы под ее действие подвести исследуемый факт. Подведение юридически значимого факта под соответствующую правовую норму предполагает установление необходимого соответствия между .исследуемым фактом и правовой нормой, кото­рую следует применить в связи с этим фактом. Резуль­тат этой операции определяется уже самим выбором правовой нормы. Неправильный выбор последней пред­определяет ошибочный результат ее применения. Оты­скание соответствующей правовой нормы предполагает возможность выбора из нескольких возможных решений только одного. Уже одно это требует раскрытия содер­жания и уяснения смысла выбираемой нормы. Чтобы отвергнуть тот или другой вариант квалификации пре­ступления, также необходимо проанализировать те уго­ловные законы, которые в конечном результате призна­ются не относящимися к данному факту.

Выбор правовой нормы, относящейся к исследуемо­му факту,— сложный процесс, поскольку всякая право­вая норма представляет собой в известном смысле абст­ракцию, обобщение бесчисленного количества более или менее однородных' явлений. Именно благодаря большому индивидуальному разнообразию всех таких явлений в их конкретном проявлении отыскание соответствующей пра­вовой нормы и подведение под нее исследуемого факта представляют «обой сложную и трудную задачу.

Диалектическая особенность соотношения конкретно­го и абстрактного состоит в том, что, как учит В. И. Ле­нин, «мышление, восходя от конкретного к абстрактно­му, не отходит — если оно правильное... от истины, а подходит к ней... От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике — таков диалектиче­ский путь познания истины, познания объективной реаль-

1 См.,   например,   Н.   Г.   Александров,   Применение   норм советского социалистического права, М, 1958, стр. 9, 25.

117

ности»1. Это указание В. И. Ленина дает ключ к пони­манию соотношения закона и конкретного жизненного явления, к которому ом может относиться.

Общей основой конкретного и абстрактного в процес­се познания является истина как конечная цель позна­ния. Поэтому между конкретным и абстрактным в про­цессе перехода от одного к другому не может быть раз­рыва. Если истинна данная конкретность, то не может быть неистинным то, что охватывает ее как абстракция или, говоря точнее, как общее понятие, под которое под­падает эта конкретность. Следовательно, задача состоит в том, чтобы правильно определить эту связь.

Юридическая квалификация — это процесс, который в уголовном праве и выражает эту связь. Вопрос об истинности юридической квалификации — это как раз и есть вопрос о соотношении конкретного юридического факта и правовой нормы, которая представляет собой в максимально сжатой форме обобщение таких фактов.

В свете оказанного немаловажное значение приобре­тает вопрос, входит ли юридическая квалификация пре­ступления в содержание устанавливаемой судом объек­тивной истины по делу. Установление объективной исти­ны по уголовному делу — не только задача суда, хотя окончательно она устанавливается судом. Выявление объективной истины по делу составляет задачу также следователя и прокурора в процессе расследования.

А. С. Шляпочников правильно обратил внимание на то, что споры по этому вопросу в советской процессуаль­ной науке имеют не меньшее принципиальное значение и для науки советского уголовного права, поскольку от того или иного решения этого вопроса зависят далеко идущие выводы, имеющие непосредственное отношение к практике социалистического правосудия2.

По указанному вопросу в советской юридической ли­тературе определились две точки зрения. Одна из них переносит юридическую квалификацию преступления в плоскость судебной оценки и тем самым полностью исключает ее из деятельности, связанной с установле­нием объективной истины   по   делу    (М. С. Строгович,

1          В.   И.   Ленин,   Поли. собр. соч., т. 29, стр.  152—153.

2          А. С. Шляпочников,   Толкование   советского   уголовного

закона, стр. 51.

118

М. Л. Шифман, С. В. Курылев). Согласно другой точке зрения юридическая квалификация деяния рассматрива­ется как необходимый элемент объективной истины, устанавливаемой по делу; она является при соответст­вующих условиях не в меньшей мере истинной, чем са­мый факт (Н. Н. Полянский, А. Л. Ривлмн, П. Е. Нед-байло, В. Н. Кудрявцев, А. С. Шляпочников, В. Я. Доро­хов, В. С. Николаев, Г. М. Миньковский). Вторая точка зрения представляется более верной.

Хотя установление юридической квалификации дея­ния связано с оценкой фактического состава, тем не менее такая деятельность не сводится исключительно к политической и юридической оценке исследуемых фак­тов, образующих содержание фактического состава. Юридическая квалификация, выражающаяся в первую очередь в отыскании правовой нормы, предусматриваю­щей данный фактический состав, представляет собой, как и само установление фактического состава, познава­тельную деятельность, направленную к определенной цели — установлению объективной истины по делу. Последняя представляет собой главное условие осуще­ствления социалистического правосудия.

Осуществление этой задачи советского уголовного процесса не может считаться достигнутым, если юриди­ческая квалификация деяния не будет истинной, т. е. не будет соответствовать совершенному деянию (фактиче­скому составу). Авторы, исключающие из объективной истины юридическую квалификацию деяния, тем самым логически разрывают деяние и его квалификацию. Сле­дуя их точке зрения, надо было бы допустить, что юри­дическая квалификация может расходиться с фактами, к которым она относится. Именно такой взгляд был вы­сказан М. Л. Шифманом, который писал, что «один и тот же факт объективной действительности может сего­дня образовать одни состав преступления,— в другой момент — иной состав преступления, а может вообще перестать оцениваться как преступное деяние в силу изменившихся обстоятельств. Квалификация преступле­ния есть применение уголовноправовой нормы к уже установленным  фактам»1.    Существо    этого   аргумента

1 М. Л. Шифман, Основные  вопросы советского доказатель­ственного права, М., 1956, стр. 27,

119

f ,

сводится к тому, что юридическая оценка факта не имеет стабильности. Она может изменяться с течением времени. Этот аргумент вряд ли может быть признан убедительным. Объективная истина не является чем-то таким, что существует вне времени и пространства. Истина всегда конкретна. Неверно, что составы преступ­лений могут изменяться, а факты объективной действи­тельности, к которым они относятся, остаются неизмен­ными. Изменения в составе преступления всегда отра­жают изменения в тех объективных фактах, которые обобщенно выражает состав преступления. Когда та или иная уголовноправовая норма неполно или неточно вы­ражает состав преступления вследствие изменения со­циально-политической природы предусматриваемого ею явления, это все же не исключает возможности установ­ления объективной истины по делу в полном объеме, включая сюда и правильную юридическую квалифика­цию деяния; это достигается путем правильного истол­кования применяемой уголовнолравовой нормы.

При выборе правовой нормы на первоначальных ста­диях применения закона на основе имеющихся или уста­новленных фактических обстоятельств вполне возможны ошибки в квалификации преступления. В ходе расследо­вания преступления идут поиски объективной истины, которые продолжаются и дальше, вплоть до заключи­тельной стадии уголовного процесса. Если фактические обстоятельства не установлены еще в таком объеме, ко­торый позволяет сделать абсолютно верные выводы об ответственности лица, а это чаще всего бывает в начале расследования, то и вопросы квалификации преступле­ния не могут быть правильно решены, и, следовательно, выбор закона, который необходимо применить в этом случае, может оказаться неправильным. Но из этого вовсе не следует, что объективно правильная квалифи­кация содеянного не может быть достигнута.

Правильная квалификация преступления — юридиче­ское выражение объективной истины по уголовному делу, она может быть в такой же мере истинной, в какой истинными могут оказаться исследуемые объективные факты. Конкретизация фактических обстоятельств явля­ется одновременно и конкретизацией юридических при­знаков этого деяния. Установление же истинности фактов без установления истинности  их квалификации

120

не только было бы лишено всякого смысла, но и прямо противоречило бы задачам социалистического правосу­дия. Истинность фактов потому и устанавливается, что они должны получить правильную правовую оценку со стороны прокурора, следователя, судей, без чего невоз­можно правильное, соответствующее требованиям социа­листического правосудия решение вопроса об уголовной ответственности лица, обвиняемого в совершении пре­ступления.

Как показывает анализ судебной практики примене­ния уголовного закона, основное препятствие, стоящее на пути к правильной квалификации преступления,— ■неправильное или неполное установление фактических обстоятельств по делу.

Говоря о критерии истины в деятельности следствен­ных и судебных органов, С. А. Голунский отмечал, что «практика Верховного Суда СССР (а также других судов) показывает, что ошибки в судебных приговорах, а следовательно, и нарушения социалистической закон­ности в уголовном процессе гораздо чаще имеют место в результате полного или неправильного установления судом фактических обстоятельств дела, чем в результате неправильной правовой оценки этих обстоятельств»1. Этот совершенно правильный вывод может быть отнесен и к применению уголовных законов. Необходимо только добавить к сказанному С. А. Голунским, что такое не­правильное или неполное установление фактических об­стоятельств имеет место прежде всего при производстве предварительного следствия. Суду не всегда удается исправить ошибки, допущенные следствием при установ­лении фактических обстоятельств, и это приводит к серьезным просчетам в квалификации преступлений на всех стадиях применения уголовного закона. Причину указанного положения С. А. Голунский видел в неразра­ботанности критерия истины в деятельности следствен­ных и судебных органов2. Нам представляется, что при­чину надо искать прежде всего в недостатках самой следственной и судебной работы, в несоблюдении тре­бований закона о всестороннем, полном и объективном

1          «Об оценке доказательств    в    советском  уголовном процессе»

(«Советское государство и право»  1955 г. № 7, стр. 71).

2          «Советское государство и право»  1955 г. № 7, стр. 76.

121

t ,

исследовании всех обстоятельств и фактов по делу в их взаимосвязи, в неумении порой глубоко анализировать эти обстоятельства и факты.

Марксизм-ленинизм учит, что критерием истинности выводов является общественная практика людей. Одна­ко не всякая практика может служить критерием истин­ности выводов на основе практики. Практика людей, в том числе практика следственных и судебных органов, может быть правильной и неправильной. Как же устано­вить, когда она правильна? Очевидно, что практика следственных и судебных органов, в отрыве от ее пра­вовой основы и взятая сама по себе, не может служить критерием истинности выводов, которые эти органы делают в процессе своей деятельности. Мы полностью согласны с П. Е. Недбайло, который говорит, что «прак­тика общественной деятельности человека, в том числе практика следственных и судебных органов, не может быть критерием правомерности или неправомерности поступков людей, в том числе виновности или невинов­ности подсудимого. Здесь в рэли критерия истины вы­ступает лишь га общественная практика челозека, кото­рая выражена в законе. Практика же, не выраженная в законе, в том числе судебная практика, не имеет для этого необходимой формальной определенности. Все это подтверждает, что истинность выводов суда проверяется лишь через требования закона. Иной взгляд сопряжен с недооценкой закона и законности»1. Эта мысль верна прежде всего потому, что все социальные нормы, в том числе и правовые, являются высшим обобщением наибо­лее правильной практической деятельности людей.

Следует, однако, оговориться, что это положение бесспорно лишь при том непременном условии, когда за­коны являются выражением социальных потребностей общества и выражают волю народа. Сказанное о законе как выражении общественной практики не исключает того, что отдельные законы в силу тех или иных причин могут уже более не отвечать требованиям жизни. В та­ких случаях законы, переставшие отвечать потребностям объективной действительности, не соответствующие пра­вильной практической  деятельности людей и не  отра-

1 «Внутреннее убеждение судей и социалистическая законность» («Тезисы доклада на межвузовском совещании», М, 1958, стр. 41— 43).

122

жающие эту деятельность, отменяются законодательным путем.

Важное значение имеет также вопрос о роли вму-треннего судейского убеждения в правовой оценке уста­навливаемых судом фактов. Во взглядах отдельных со­ветских учеиых на этот вопрос имеются некоторые рас­хождения. Так, П. Е. Недбайло, подчеркивая, что толь­ко закон дает масштаб или критерий для оценки пра­вильности решения суда по установленному факту, вме­сте с тем считает, что внутреннее судейское убеждение может явл-яться средством обнаружения связи нормы с конкретными фактами1.

Возражая против этой точки зрения, А. С. Шлятюч-ников отмечает, что юридическая квалификация факта опирается прежде всего не на внутреннее судейское убеждение, а на существующую объективную связь дан­ного факта и охватывающей его юридической нормы, что устанавливается путем толкования закона2. Касаясь тех случаев, когда уголовный закон заключает в себе эле­менты, содержание которых раскрывается в зависимости от конкретных обстоятельств дела, как, например, мел­кий и крупный ущерб, тяжелый ущерб, тяжкие послед­ствия, злостность и ряд других, А. С. Шляпочников счи­тает, что и в этих случаях оценочная деятельность суда не является произвольной, а базируется на объективных обстоятельствах данного дела. Аналогичным образом, говорит далее А. С. Шляпочников, решается вопрос и в отношении обстоятельств, вытекающих из требований Общей части советского уголовного законодательства, но лежащих за пределами состава преступления, преду­смотренного в Особенной части, как, например, указание ч. 2 ст. 7 Основ уголовного законодательства относи­тельно действия или бездействия, лишенного обществен­ной опасности вследствие малозначительности3.

Основной тезис А. С. Шляпочникова о том, что юри­дическая квалификация факта должна опираться пре­жде всего на существующую связь данного факта с охватываемой ею нормой, безусловно правилен. Однако нельзя полностью согласиться с утверждением  автора,

1          «Тезисы доклада на межвузовском совещании*, стр. 41—43.

2          Указ. работа, стр. 68.

3          Указ, работа, стр. 69.

123

I

что внутреннее судейское убеждение вовсе не может играть никакой роли при обнаружении связи нормы с конкретными фактами. Когда это представляется воз­можным, неконкретизированные элементы состава пре­ступления или указания Общей части советского уголов­ного законодательства могут быть конкретизированы с помощью критериев, даваемых наукой и техникой. Одна­ко в отдельных случаях, когда эти области знания не могут дать ответа на интересующий вопрос, тот, кто применяет уголовный закон, не может не руководство­ваться своим внутренним убеждением. Обобщение судеб­ной практики помогает в ряде случаев устанавливать объективные критерии оценок тех или иных понятий, которых закон не конкретизирует. Однако в некоторых случаях разъяснения, основанные на такого рода обоб­щениях, не дают достаточно четких критериев для выяс­нения неконкретизированных понятий. Таким, например, являлось утратившее ныне силу постановление Пленума Верховного Суда СССР от 18 июня 1957 г. «О судебной практике применения Указа от 10 января 1955 г.». В этом постановлении содержатся указания о признаках мел­кого хищения, которые нельзя признать достаточно кон­кретными, поскольку, как указывается в этом постанов­лении, «вопрос о том, может ли то или иное хищение рассматриваться как мелкое (по стоимости и размерам похищенного), разрешается в каждом отдельном случае в зависимости от конкретных обстоятельств дела»1. А. С. Шляпочников считает, что указанное постановле­ние Пленума в отношении определения понятия мелкого хищения содержит достаточные объективные критерии. Нам представляется, что это постановление не только не преследовало такой задачи, но прямо возложило на суды обязанность непосредственно решать данный во­прос в каждом конкретном случае.

Таким образом, можно прийти к выводу, что внутрен­нее судейское убеждение, которое всегда играет важную роль при рассмотрении уголовных дел, играет опреде­ленную роль и в тех случаях, когда норма содержит признаки, которые требуют уточнения и не могут быть раскрыты с помощью науки, техники или опыта судеб­ной практики.

1 См. также С. И. Т и х е н к о, указ. работа, стр. 93. 124

5. Выбор или отыскание соответствующего уголовного закона и подведение под него инкриминируемого лицу преступления являются квалификацией этого преступ­ления.

Квалификацию преступления нельзя отождествлять с применением уголовного закона уже по одному тому, что она имеет в виду только выяснение, в какой мере данный факт подпадает под признаки состава преступ­ления, описанного в диспозиции того или иного уголов­ного закона, между тем как применение уголовного за­кона означает применение и его диспозиции и его санк­ции.

В советской уголовноправовой науке по вопросу о том, что понимать под квалификацией преступления, нет единого мнения. Одни криминалисты считают, что ква­лификация преступления выражается в установлении соответствия данного конкретного деяния (действия или бездействия) признакам того или иного состава преступ­ления, предусмотренного уголовным законом1. Согласно этой точке зрения квалификация преступления исчерпы­вается установлением соответствия деяния составу пре-дуемотренного уголовным законом преступления. По мнению других ученых, квалификация преступления — это длящийся процесс, приводящий к принятию опреде­ленного решения. Такой взгляд был высказан Г. А. Ле­вицким и подробно развит В. Н. Кудрявцевым. Оба ав­тора рассматривают квалификацию преступления как процесс, сопутствующий всем этапам применения уго­ловного закона и закрепляемый в судебном приговоре2.

«Квалификация, даваемая в приговоре,— пишет В. Н. Кудрявцев,— это окончательная оценка деяния с точки зрения социалистического государства»3. Уточне­ния, внесенные В. Н. Кудрявцевым в понятие квалифи­кации преступления, с наибольшей полнотой раскры­вают динамический характер этого процесса как после-

1          А.  А.   Герцен зон,  Квалификация  преступления,  М.,   1917,

стр. 4; А. Н.  Т р а й н и н, Общее учение   о   составе   преступления,

стр. 6.

2          Г. А.  Левицкий,   Квалификация   преступления   («Правове­

дение» 1962 г. №  1, стр.   144);   В. Н. Кудрявцев,   Теоретические

основы квалификации преступлений,  стр. 209—219.

! Там  же,  стр. 222.

I*.

довательного ряда этапов установления объективной истины в уголовном деле.

Вполне естественно и закономерно то, что каждому из этих этапов присуща та степень истинности, которая обусловлена материалом, на основе которого делается вывод о квалификации преступления. От характера это­го материала и его полноты зависит и точность квали­фикации преступления. Очевидно, что на первоначаль­ных этапах движения уголовного дела, связанных с его возбуждением и первоначальными следственными дейст­виями, истинность квалификации преступления чаще всего относительна, а не абсолютна. С этой точки зрения весь процесс квалификации преступления представляет собой поиск объективной и в этом смысле окончательной истины. Поэтому возможную на этих стадиях неточность квалификации преступления следует отличать от непра­вильности такой квалификации, которая может быть результатом либо поспешной и поверхностной оценки фактических обстоятельств, либо незнания  закона.

Таким образом, квалификация преступления как часть процесса применения уголовного закона теорети­чески и практически возможна на всех стадиях уголов­ного процесса. При этом квалификация преступления во всех этих случаях связана с принятием опре­деленного решения и закреплением этого решения в соответствующем юридическом акте судебного или про-курорско-следственного органа.

Спорным является мнение В. Н. Кудрявцева, что про­цесс квалификации заканчивается с вынесением приго­вора, а изменения квалификации в кассационном и над­зорном порядке не являются новыми звеньями процесса квалификации, так как пересмотр дела в порядке кас­сации и надзора не развивает процесса квалификации, а имеет целью исправление допущенных судебных оши­бок1. Это мнение правильно лишь в отношении измене­ния квалификации преступлений при рассмотрении дела в порядке надзора, поскольку пересмотр дел в порядке

1 Указ. работа, стр. 219. Более правильный взгляд по этому вопросу высказал М. И. Бажанов, который считает, что изменение квалификации преступления имеет место и в кассационной инстан­ции («Законность и обоснованность основных судебных актов в советском уголовном процессе», автореферат докт. диссертации, Харьков, 1967, стр. 11).

126

надзора —- исключительная стадия процесса. Что касает­ся того, что пересмотр дела в порядке кассации и над­зора не развивает процесса квалификации преступления, а имеет целью исправление допущенных судебных оши­бок, то ведь ошибки, допущенные на этапах, предшест­вующих судебному рассмотрению дела, тоже исправля­ются судом первой инстанции. Существенный смысл этапов квалификации преступления как раз в том и со­стоит, что квалификация преступления последовательно уточняется с тем, чтобы была окончательно установлена объективная истина. Ведь отмена или изменение судеб­ного приговора в кассационном порядке чаще всего и доказывает, что квалификация, данная судом (а в боль­шинстве случаев и следственными органами), была не­правильной и что, следовательно, процесс квалификации не закончен. Этот процесс можно считать законченным тогда, когда судебный приговор, определивший квали­фикацию преступления, вступил в законную силу. Про­цесс квалификации может возобновиться, например, в связи с направлением дела кассационной инстанцией на доследование и возможным изменением содержания об­винения1.

Трудно согласиться с В. Н. Кудрявцевым и в том, что юридическая оценка, даваемая в приговоре, свидетельст­вует об установлении уголовноправового отношения су­дом2. Выше мы уже обращали внимание на то, что уго-ловноправовое отношение есть реальное отношение меж­ду государственным органом и лицом, совершившим преступление, возникающее с момента привлечения лица в качестве обвиняемого. Существование этого отношения основывается на реальном факте применения уголовного закона к лицу, совершившему преступление, следова­тельно, суду нет необходимости доказывать его сущест­вование с помощью квалификации преступления.

Существование уголовноправового отношения нельзя ставить в зависимость от юридической оценки, даваемой в приговоре, поскольку приговор может быть отменен. Но отмена приговора отнюдь не означает, что уголовно-правового отношения не было. То, что существовало; нельзя признать несуществовавшим.

1          Это подтверждается данными кассационной   судебной    прак­

тики (см. стр. 109, 161, 162 настоящей работы).

2          Указ. работа, стр, 222.

I"-