АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ В СФЕРЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В первые годы действия УК РФ приходилось констатировать, что отечественные правоведы не уделяют должного внимания вопросам уголовной ответственности за экономические преступления. С тех пор положение существенно изменилось. Появились обширные комментарии к статьям гл. 22 УК РФ профессоров Б.В. Волженкина, Л.Д. Гаухмана, А.С. Горелика, А.Э. Жалинского, Н.А. Лопашенко, С.В. Максимова, десятки статей в правовой периодике. Началось живое, заинтересованное обсуждение проблем применения следователями, прокурорами, судьями статей УК РФ, касающихся преступлений в сфере экономики.

Здесь необходимо выделить проблемы уголовно-правовой квалификации, порожденные, на первый взгляд, неопределенностью или неточным использованием категорий, при помощи которых сформулирован уголовно-правовой запрет. Вместе с тем многолетняя "казуистическая практика" свидетельствует о том, что эти проблемы возникли из-за недочетов юридической техники лишь отчасти.

Можно вести речь о концептуальном, так сказать, невосприятии как правоприменительной практикой, так и наукой уголовного права сферы (в прежней терминологии) хозяйствования как предмета регулирования уголовным законом. Говоря иначе, практика полагает: там, где господствует право гражданское, нормы уголовного действовать не должны. Вот яркая иллюстрация.

С конца 80-х гг. следствие взяло на вооружение формулировку, применявшуюся им сначала при мотивировке решений об отказе (прекращении) в уголовном преследовании за хищения, связанные с предпринимательской и банковской деятельностью, а потом в той или иной форме распространенную и на область оценки иных экономических преступлений. Фактически было придумано едва ли не новое основание для подобного рода решений – наличие гражданско-правовых отношений, которое встречается в сотнях "отказных" материалов, прекращенных уголовных дел и даже в опубликованной судебной практике. Понятно, что указание в решении (постановлении, определении, приговоре) на гражданско-правовые отношения с точки зрения уголовного закона излишне: ведь если говорить об уголовно-правовой оценке, то для нее важны лишь обстоятельства, перечисленные в ст. 14 УК РФ. Установлены судом такие обстоятельства – есть преступление, не установлены – его нет.

Приведенная формулировка приобрела со временем некий магический смысл. Достаточно было, к примеру, на совещании прокуроров или следователей, специально собранном для обсуждения сложного вопроса квалификации, кому-либо огласить свое "открытие" и заключить, что речь якобы идет о гражданско-правовых отношениях, как дискуссия теряла конструктивный характер.

Как представляется, мы столкнулись с вынужденным, если так можно выразиться, принижением роли уголовного законодательства, должное использование которого, по предположению практиков, могло бы привести к масштабным разрушениям в обществе и экономике, где криминальная активность является, так сказать, конститутивным элементом.

Данный вывод кажется неожиданным лишь на первый взгляд. В подтверждение его следует сослаться на появившиеся недавно труды, в которых отстаивается тезис о примате гражданско-правового метода регулирования по сравнению с уголовно-правовым. Иными словами, авторы этих работ, усматривая немало коллизий норм гражданского и уголовного материального законодательства, предлагают решать их в пользу первого. По существу, сделана попытка подвести теоретическую основу под подвергаемые нами критике воззрения правоприменителей.

Каковы же главные отстаиваемые авторами упомянутых работ положения?

Так, приведем слова профессора А.М. Яковлева: "Сейчас, когда после августовских событий 1998 г. вновь зазвучали призывы к усилению государственного регулирования экономических отношений, следует подчеркнуть, что в условиях успешно развивающейся экономики сила государственного регулирования – в обеспечении реального применения на практике норм Гражданского кодекса. Пытаться же воздействовать на экономические отношения угрозой уголовного наказания – значит вести дело к свертыванию рынка, гражданского оборота". Далее, аргументируя свой вывод об отсутствии оснований для криминализации ряда деяний, он приводит в качестве примера предпринимательство, осуществляемое без регистрации, и указывает на ст. 23 ГК РФ, согласно которой гражданин, осуществляющий предпринимательскую деятельность без образования юридического лица и не зарегистрировавшийся в качестве индивидуального предпринимателя, не вправе ссылаться в отношении заключенных им при этом сделок на то, что он не является предпринимателем, а суд может применить к таким сделкам правила Гражданского кодекса об обязательствах, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности. Автор заключает, что отсутствие гарантий предпринимательской деятельности в виде регистрации или лицензирования не делает эту деятельность преступной, т.е. посягающей на общественный интерес .

Итак, ученый требует от законодателя, а с учетом включения соответствующей нормы в уголовный закон – от правоприменителя принять во внимание гражданско-правовые установления, якобы дозволяющие ведение предпринимательской деятельности и без регистрации, и без лицензии даже в случаях, когда такая лицензия необходима, и на этом основании не считать содеянное преступлением.

Профессор А.Э. Жалинский, говоря об усматриваемых им коллизиях норм уголовного и гражданского законов, утверждает: "Способы разрешения коллизий такого рода должны основываться на приоритетности гражданского законодательства в части правовой оценки деяния, выступающего в качестве юридического факта, и акцессорности уголовного. Характеристика оцениваемого деяния должна соответствовать гражданскому закону, поскольку в нем содержатся его признаки … Коль скоро гражданское законодательство признает деяние правомерным либо порождающим исключительно гражданско-правовые последствия, применяться должно гражданское законодательство".

Эти ученые фактически отрицают регулирующую функцию уголовно-правовых норм. Мнение об уголовном законе как об акцессорном, дополнительном, как о законе, которому дозволительно быть примененным лишь в случае непротиворечия закону гражданскому, вызывает возражения.

Следует подчеркнуть, что многие из приведенных в названных работах коллизий трудно признать таковыми. Возьмем тот же пример незаконного предпринимательства: разве определение в Гражданском кодексе последствий осуществления гражданином предпринимательской деятельности без предусмотренной тем же нормативным актом регистрации (ст. 2 ГК РФ) говорит о невозможности применения к нему мер уголовно-правового воздействия? Отнюдь. Предусмотренность в гражданском законе мер гражданско-правового реагирования на нарушение установленного этим законом правила само по себе, конечно же, не означает невозможности применения иных мер ответственности. Если утверждать обратное, то можно прийти к заключению, что причинитель вреда не может быть привлечен к уголовной ответственности, поскольку несет гражданскую ответственность и принуждается к возмещению вреда.

Еще один, наиболее яркий и хорошо известный практике пример признаваемой большинством ученых коллизии норм гражданского и уголовного законов. Речь идет о ст. 290 УК РФ и ст. 575 ГК РФ.

Согласно первой из них признается преступлением получение должностным лицом взятки за действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица либо оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе.

Согласно ст. 575 ГК РФ допускается дарение обычных подарков, стоимость которых не превышает пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда, государственным служащим и служащим органов муниципальных образований в связи с их должностным положением или в связи с исполнением ими служебных обязанностей.

Некоторые криминалисты, в частности профессор С.Г. Келина, заключили, что установлен "водораздел" уголовно наказуемого и "обычного" вознаграждения чиновника. Профессор Б.В. Волженкин постарался ограничить действие приведенных положений ГК РФ. По его мнению, независимо от размера незаконное вознаграждение должностного лица за выполнение им действий (бездействия) с использованием служебного положения должно расцениваться как взятка в следующих случаях: 1) если имело место вымогательство этого вознаграждения; 2) если вознаграждение (или соглашение о нем) имело характер подкупа, обусловливало соответствующее, в том числе и правомерное, служебное поведение должностного лица; 3) если вознаграждение передавалось должностному лицу за незаконные действия .

В то же время из сказанного следует, что ст. 575 ГК РФ может быть распространена на вознаграждение должностного лица за правомерные, не связанные с вымогательством, действия чиновника, если гражданин, в интересах которого были предприняты соответствующие действия, не обговаривал с должностным лицом до совершения в пользу него таких действий последующую передачу взятки. Судебная практика признает и такие действия взяточничеством (см. п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 "О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе"). Таким образом, коллизия вроде бы усматривается.

Однако согласно п. 1 ст. 572 ГК РФ "при наличии встречной передачи вещи или права либо встречного обязательства договор не признается дарением". Можно ли говорить о наличии встречного обязательства гражданина, выступающего в роли должностного лица, получающего вознаграждение за свои действия по службе в пользу дающего и, таким образом, о договоре иного вида?. Быть может, такого рода действия не являются исполнением обязательств в гражданско-правовом смысле. Но если признать действия должностного лица выполняемыми в рамках обязательств, то получится, что дарения здесь нет, а потому дарение подарка в связи с должностным положением служащего или в связи с исполнением им служебных обязанностей лежит вне взяточничества и коллизии законов не усматривается.

Если же коллизия как в приведенном, так и в иных случаях действительно имеет место, авторы, чьи суждения оспариваются, придают ей, как представляется, не то уголовно-правовое значение, которое она действительно имеет. В обоих трудах бездоказательно заявляется, что противоречие гражданско-правового дозволения и уголовно-правового запрета требует игнорирования последнего.

Однако суть концепции уголовно-правового запрета состоит также в том, что он имеет самостоятельное значение. О том же, что законодатель воспринял эту концепцию, свидетельствует его понимание преступления как виновно совершенного общественно опасного деяния, запрещенного Уголовным кодексом под угрозой наказания, что свидетельствует о минимум – равнозначности роли уголовного закона в регулировании отношений в экономической сфере.

Таким образом, говоря о противоправности деяния, можно заключить, что этот обязательный признак экономического преступления состоит в противоречии деяния, прежде всего, закону уголовному, а не гражданскому. С этим, видимо, не согласны авторы, точки зрения которых мы рассматриваем. О том, что такова их позиция, можно, в частности, судить по использованию выражения "бланкетность уголовно-правовых норм". Тогда как можно говорить о бланкетности не норм, а статей Уголовного закона. Уголовно-правовая норма, частично выраженная в конкретной статье УК РФ посредством использования бланкетных терминов, включает в себя и положения неуголовного законодательства, к которым необходимо обратиться при применении данной статьи. "Нет такой отрасли права, отдельные нормы которой органически не входили бы в уголовно-правовые. И в этих случаях условия уголовной ответственности за совершение общественно опасных деяний содержатся в нормах не только уголовного права, но и других отраслей".

Иными словами, нарушая уголовно-правовой запрет совершать преступление экономического характера, посягатель разрушает и отношения, регулируемые неуголовным законодательством. Поэтому во многих случаях, усматривая коллизию, нельзя говорить о ней как о межотраслевой, и это еще один аргумент против вывода о "примате гражданского над уголовным".

Другое дело (на мой взгляд, в этом состоит уголовно-правовое значение коллизии), что при наличии установленного в гражданском законодательстве дозволения лицо может искренне полагать, будто оно не нарушает закона уголовного, и тогда в силу ч. 2 ст. 5 УК РФ ответственности оно нести не может ввиду отсутствия вины.

Умаление роли уголовно-правового запрета привело к тому, что почти на всех направлениях "уголовным правоприменением", образно говоря, были сданы рубежи, а инициированные теорией попытки наступления встретили со стороны практики в лучшем случае равнодушие, а в худшем – сопротивление.

Перечислим основные позиции, где мы – "нападающие правоприменители" терпим поражение в результате непонимания практикой методологических основ "проникновения" в существо гражданско-правовой материи при квалификации экономических преступлений (речь пойдет о квалификации наиболее распространенных и в силу этого опасных экономических преступлений):

1. Многолетняя практика привлечения к ответственности за незаконное предпринимательство с вменением в качестве крупного дохода всей суммы поступлений от такой деятельности была сломана несколькими решениями Верховного Суда. В частности, Президиум Верховного Суда в опубликованном решении по делу Леонова потребовал понимать под доходом, о котором говорится в ст. 171 УК РФ, разницу между полученной от предпринимательской деятельности прибылью и расходами, понесенными в результате этой деятельности. После этого сотни дел были прекращены или в их возбуждении было отказано.

2. В ряде регионов со ссылкой на ст. 2 ГК РФ, содержащую понятие предпринимательской деятельности как деятельности, осуществляемой лицом, зарегистрированным в этом качестве в установленном законом порядке, отказывают в возбуждении уголовных дел по ст. 171 УК РФ, если деяние представляет собой осуществление предпринимательской деятельности без регистрации. В обоснование приводится вывод о неустранимом противоречии ст. 2 ГК РФ и ст. 171 УК РФ. Таким образом, правоприменитель вульгаризирует систематический способ толкования, не желая устранять, так сказать, правовой парадокс и не видя различий между сущностными и формальными признаками понятия.

3. Привлечению к ответственности по ст. 172 УК РФ препятствует порожденное рядом комментаторов Уголовного кодекса РФ убеждение в том, что гражданин, не являющийся руководителем кредитной организации, не может выступать в роли субъекта данного преступления. В обоснование этого заключения обычно ссылаются на Федеральный закон "О банках и банковской деятельности" от 2 декабря 1990 г. № 395-1, в частности на ст.5, озаглавленную "Банковские операции и другие сделки кредитной организации". Таким образом, здесь используется тот же прием, что и в вышеприведенном примере. Не обращается внимания на то, что указание в законе на кредитные организации как на субъектов банковской деятельности является не сущностным, так сказать, элементом, а формальным условием данной деятельности, при котором она признается законной. Однако к ответственности по ст.172 УК РФ и могут, и должны привлекаться лица, не являющиеся сотрудниками кредитной организации. Например, за незаконную банковскую деятельность при определенных условиях ответственность должны нести создатели так называемых "финансовых пирамид", а также торговцы валютой.

4. Практика видит коллизию между уголовным и неуголовным, в данном случае таможенным, законодательством, фактически решая ее в пользу последнего, в том, что из смысла ч. 2 ст. 279 ТК РФ следует: заявление при перемещении товаров и транспортных средств через таможенную границу недостоверных сведений, которые не влияют на принятие таможенным органом Российской Федерации решения о таком перемещении, не является контрабандой. Согласно мнению Верховного Суда недекларирование товаров, подлежащих декларированию, либо заявление в декларации о товарах недостоверных сведений, которые не влияли или не могли повлиять на принятие таможенным органом решения об их пропуске через таможенную границу, состава контрабанды не образует . Следуя же буквальному смыслу ст. 188 УК РФ, подобные действия контрабандой являются. Несложно представить, какие последствия для борьбы с контрабандой будет иметь приведенное решение Верховного Суда.

Перечень этот можно продолжить.

Опасность сложившегося положения и необходимость противостоять проиллюстрированной тенденции подтверждается еще тем, что, как следует из изучения проблем правоприменения, подобная практика разлагающе действует и на иные "участки" борьбы с экономическими преступлениями уголовно-правовыми средствами. "Наступления" нет и там, поскольку теоретическое обоснование возможностей усиления такой борьбы далеко не всегда находит поддержку у прокуроров и следователей.

Какие же "наступательные" возможности не использует правоприменитель? Результаты каких теоретических разработок он не берет на вооружение? Наиболее очевидно это демонстрирует анализ практики привлечения к ответственности за налоговые преступления:

1. В связи с изменениями, внесенными в уголовный закон в 1998г. (появление указания на "иной способ" уклонения от уплаты налогов), ст. 198 УК РФ ныне охватывает неуплату не только подоходного, но и иных видов налогов.

2. В число иных способов ничто не препятствует включать собственно неуплату налогов, не сопряженную с обманом налоговых органов. Так, к ответственности по ст. 199 УК РФ должен быть привлечен руководитель организации, который представил в налоговые органы отчетные документы, содержащие достоверные данные, а налоги все равно не платит, имея при этом соответствующую возможность и не находясь в ситуации крайней необходимости.

3. Согласно Налоговому кодексу обязанность по уплате налогов прекращается самой уплатой, смертью налогоплательщика и т.п. Следовательно, неисполнение налоговой обязанности носит длительный характер, преступление является длящимся. Значит, пока оно не окончено, сроки давности привлечения к уголовной ответственности течь не начинают. Это означает возможность привлечения к уголовной ответственности за налоговое преступление в течение весьма долгого периода.

4. Поскольку применение примечания 2 к ст. 198 УК является освобождением от ответственности в связи с деятельным раскаянием, сделать это невозможно без соблюдения условий, перечисленных в ст. 75 УК РФ, т.е. без явки с повинной. В результате же поддержанного теорией игнорирования практикой положений Общей части  УК РФ уголовный закон стал выполнять функцию фискального средства, а возмещение после возбуждения дела ущерба в сумме недоимки – роль индульгенции: плати – будешь свободен и сможешь совершать это преступление снова и снова.

*   *   *

Сказанное, как представляется, позволяет сделать вывод о необходимости продолжения, развития дискуссии о соотношении уголовно-правового и гражданско-правового регулирования отношений в сфере экономики.

Т.А. ДИКАНОВА,

кандидат юридических наук

(НИИ при Генеральной прокуратуре РФ)