III

Мы переходим к наиболее общему и наиболее старому преступлению против избирательного права - к подкупу избирателей. Еще в Древнем Риме сознавалось всемогущество богатства при выборах, особенно при всеобщей подаче голосов и господстве черни; богатство давало власть, и писались даже книги*(135) в которых указывалось, как с помощью богатства и ловкости можно достичь успеха в выборах на высшие государственные должности. Ambitus принимал самые разнообразные формы, и законодательство почти бессильно было бороться с ним. Lex Julia de ambitu, изданный Августом в 736 г. u. с., установил более правильную наказуемость этого преступления с целью добиться более энергичной репрессии, но это принесло мало пользы. Для обеспечения правильности действий кандидатов, от них требовался залог, подчинение различным формальностям, запрещалось угощение чрезмерные траты; в эпоху христианских императоров была, наконец, установлена наказуемость подкупленного*(136). Каноническое и партикулярное германское права мало внесли нового в римские постановления о подкупе, упростив только его регламентацию. В современном праве это наиболее развитая часть уголовного избирательного права. Кроме самого подкупа, наказанием облагаются примыкающие к нему деяния. Английское право в этом отношении, как мы видели, представляет почти целый кодекс наказуемых подкупных и недозволенных, ради предупреждения подкупа, деяний.

Само преступление подкупа может быть определено как злоупотребление своим избирательным правом под влиянием специальных корыстных расчетов, с одной стороны, и как общественно вредное средство содействия своему или чьему-либо избранию - с другой. В области гражданского права до последнего времени безусловно господствовал принцип qui suo jure utitur neminem laedit. В сфере публичных прав государство не может допускать полной свободы в пользовании этими правами: избирательное право стоит на границе между правом и обязанностью; конструкция избирательной функции как права, а не как обязанности, принятая в современных кодексах, - результат убеждения, что это право лучше будет покоиться на сознании каждым своего социального долга подать голос по совести, нежели опираться на угрозу уголовной ответственностью за неисполнение юридической обязанности подать голос*(137). В основе избирательного права, таким образом, лежит моральный принцип, который и охраняется нормой, запрещающей подкуп*(138).

Ввиду того, что основными мотивами преступления являются, с одной стороны, мотив корыстный, а с другой - мотив честолюбия, эти два сильных двигателя современной жизни, то и средства борьбы должны быть в равной степени сильными. Сила эта может быть достигнута не увеличением тяжести угрожающего наказания, что не соответствовало бы ни степени злой воли, проявляющейся в этом преступлении, ни опасности его, но обеспечением уверенности в неизбежности применения кары. А подобное обеспечение, не говоря уже о процессуальной постановке суда, может быть достигнуто созданием такой диспозиции уголовных норм, которая наиболее полно и всесторонне охватывала бы различные формы этого преступления, могущего облекаться в весьма разнообразные одеяния. Поэтому конструкция этого преступления имеет особенное политическое значение.

Две главных системы приняты в законодательствах. Первая, более старая, кладет в основу наказуемости договор, рассматривая это деяние, как куплю-продажу голосов. Эта система, впервые изложенная, в Code penal 1810 г., затем была принята почти повсеместно, но скоро, однако, оказалась слишком узкой и еще в 1849 была оставлена французским законодательством, примеру которого последовали законы Бельгии, Италии и пр. Но все же еще и в настоящее время она сохраняется в кодексах Германии (ст. 109), Швеции (гл. 10 п. 15), Португалии (ст. 204), Дании (ст. 114) и Финляндии (ст. 21)*(139). Другая система заключается в перечислении средств, с помощью которых в ком-либо создается корыстный мотив к воздержанию от голосования или к голосованию в определенном смысле. Эта система принята почти во всех более новых законах, именно: французском (ст. 38), английском (17 и 18 Vic. с. 102 sh. 2 и 3), бельгийском (ст. 122), итальянском (ст. 105), нидерландском (ст. 126), болгарском (ст. 131), венгерском (улож. ст. 185) и швейцарском проекте (ст. 179 п. 3). Такими действиями признаются давание, предложение и обещание с одной стороны и принятие - с другой; английское право присоединяет к этому еще принятие на себя обязанности достать известную ценность и ссужение чего-либо.

Предметом, даваемым, обещаемым и т. д., являются деньги, какая-либо ценная вещь, выгода или материальное благо. Специально предусматривается давание и обещание должностей, занятий, места (английское, итальянское уложения) или только публичных должностей, или вообще благ публичного свойства (французское, бельгийское уложения). Особо стоит уплата денежного вознаграждения за расходы избирателей по поездке на место выборов, пребыванию там, уплата за съестные припасы и напитки, потребляемые ими, или уплата вознаграждения под предлогом расходов на предвыборную агитацию (так наз. угощение и незаконные расходы английского права, а также привилегированный вид подкупа по итальянскому и венгерскому законодательствам). Бельгийское право предусматривает только уплату за съестные припасы и напитки; причем оно отказывает хозяину заведения, в котором эти припасы или напитки были раздаваемы, в праве на иск за не уплаченные ему по этому поводу деньги. По нашему мнению, все эти средства должны быть соединены вместе, как это делает итальянское право; при этом, однако, подкуп посредством угощения напитками и припасами не должен рассматриваться у нас, как привилегированный вид, так как по местным, особенно сельским обычаям, он представляет еще большую опасность, нежели подкуп непосредственный. Что касается уплаты расходов по проезду и пр., то они при малой развитости у нас оплачиваемых средств сообщения, как дилижансы, экипажи и пр., которые преимущественно и могут играть роль при сравнительно небольшом протяжении избирательного участка, не представляют большой опасности подкупных влияний. Едва ли целесообразно будет также определять законные максимумы агитационных расходов, да и едва ли возможен был бы за ними такой же контроль, как существующий в Англии, а следовательно, отпадает необходимость создавать специальные санкции за превышение этих пределов и за нарушение формальных обязанностей при отчете. Что же касается установления правила о том, что к подкупу приравниваются давание, обещание и принятие денег под видом вознаграждения за услуги, оказанные при агитации, то оно может быть помещено в виде оговорки или законодательного разъяснения общего правила, относящегося к подкупу. Точное перечисление средств при определении подкупа имеет то значение, что благодаря ему каждый агитатор (а агитационную деятельность, производимую на правильных основаниях, следует признать необходимым и весьма полезным делом при выборах, так как она способствует сортировке и сплочению общественных убеждений) может составлять свой план агитации, может точно знать границы дозволенного и недозволенного, и благодаря етому действовать с большей энергией.

При преступлении подкупа особенно часто происходит присоединение деятельности других лиц. По современной доктрине оконченный подкуп есть преступление с необходимым соучастием: подкупивший и подкупленный суть главные виновники, подлежащие одинаковому наказанию*(140). В римском праве первоначально наказывался только подкупивший, и лишь впоследствии lex Julia установил наказуемость принятия подкупа, оставшуюся, впрочем, мертвой буквой. Но здесь такое принятие рассматривалось как delictum sui generis. И даже в современном праве принявший подкуп лишь приравнивается по наказуемости к подкупившему (болгарск., нидерланск., итальянск., бельгийск. ул. швейц. пр.,); противоположного решения придерживаются английский, французский законы и теории, рассматривающие подкуп, как куплю-продажу. Насколько нам известно, в настоящее время нигде различия в наказуемости (кроме разве последствий в отношении избирательных прав) между подкупившим и подкупленным не проводится. Из такого приравнивания in hypothesi, однако не следует необходимость одинакового наказания in thesi; нет, судейское усмотрение должно принимать здесь во внимание степень виновности каждого и вредности мотивов, которыми он руководился.

Но кроме присоединения деятельности подкупленного возможно присоединение деятельности еще третьих лиц; возможны, так сказать, вспомогательные сделки, имеющие целью привлечь на службу подкупным целям деятельность третьих лиц. Напр., зная избирателя В. за порядочного человека, недоступного подкупу, кандидат А. подкупает лицо С., пользующееся авторитетом в глазах В., с тем, чтобы оно повлияло определенным образом на подачу голоса последним; здесь не будет купли-продажи избирательного голоса, а деятельность особого рода, преступная, как со стороны А., так и со стороны С. Или другой пример: кандидат А., мало знакомый с нравами и обычаями избирателей данной местности, приглашает к себе нескольких местных жителей, хотя и не пользующихся хорошей славой, но зато знающих все ходы и выходы, и дает им на руки известную сумму денег с тем, чтобы они распределили ее надлежащим образом между избирателями и тем обеспечили ему избрание. Деньги эти, может быть, и не пойдут на подкуп отдельных избирателей, а хотя бы на "завоевание симпатий щедростью", тем не менее обе договорившиеся стороны будут виновны в подкупе. Указания на наказуемость подобного рода деятельности мы находим лишь в специальных законах; в общих же кодексах они отсутствуют, что нельзя не признать существенным пробелом. Английское право приравнивает к подкупу давание, обещание и принятие денег или ценных вещей, обещание должностей с целью склонить одариваемое лицо достать или приложить старания к тому, чтобы достать, какой-либо избирательный голос или чтобы добиться чьего либо избрания; одинаково наказуемой считается и деятельность лица, достающего или прилагающего старания, чтобы достать, какой-либо избирательный голос или добиться чьего-либо избрания (17 и 18 Vic. 102). Французский закон 1852 г. (ст. 38), как мы видели, считает подкупом давание, обещание и т. д. под условием приобрести чей-либо избирательный голос. Бельгийский закон 1872 г. приравнивает к главным виновникам тех, которые предоставили кому-либо деньги, зная о предназначении, которое они получат, или которые уполномочили от их имени делать подарки, предложения, обещания или угрозы (ст. 126). Итальянский закон (ст. 105) считает виновными в подкупе и тех, которые подарками, обещаниями и т. д., даваемыми одному или нескольким избирателям или же другим лицам по соглашению с ними, будут стараться приобрести избирательный голос или склонить к воздержанию от подачи его.

Не все приведенные постановления имеют одинаковый объем. Наиболее широкую ответственность устанавливает английское законодательство, признающее преступною деятельность обоих участников этой вспомогательной сделки. Более узкую постановку ответственности дает законодательство бельгийское, наказывающее только деятельность лица, стремящегося получить голос. В последнем случае деятельность второго договаривающегося, т. е. вербовщика голосов, считается наказуемой, поскольку она нарушает общие нормы уголовного избирательного права, т. е., напр., поскольку в его действиях можно видеть угрозу, подкуп и т. д., между тем как в первом случае, по английскому праву, она преступна сама по себе, как деятельность в силу подкупа. Все законы считают необходимым ограничить наказуемость подобных сделок лишь теми случаями, когда они были заключены при помощи тех же средств, как и сделки подкупные (давание, обещание и получение денег, должностей и т. д.). Некоторый публичный интерес имело бы расширение этого каталога перечня (напр., присоединение злоупотребления властью, угроз, насилия, обмана и пр.), с помощью которых производится подстрекательство к подкупной вербовке голосов, так как деятельность эта, как организованная и выполняемая несколькими лицами, представляет больше опасности, нежели простой подкуп; однако, вероятно, в интересах определенности юридического состава, перечень сохраняется тот же; оставшиеся случаи преступного подстрекательства рассматриваются как общие преступления (насилие, угроза). Подстрекательство это должно быть наказуемым само по себе, независимо от того, вызвало оно результат, или нет этими соображениями обусловливаются особые основания наказуемости соучастия при подкупе, и потому случаи такого соучастия поставлены в качестве самостоятельных преступных деяний, а не подчинены общим правилам о соучастии.

Вопрос о наказуемости покушения на подкуп должен быть решен в положительном смысле, так как опасным представляется не только осуществление подкупа, но и в достаточной степени проявившееся стремление совершить его. Кроме того случаи покушения более поддаются наказуемости: совершившийся подкуп остается тайным и тщательно скрывается обеими сторонами; только при противодействии лица подкупаемого обстоятельства обнаруживаются и обыкновенно становятся известными суду. За случаями покушения могут скрываться десятки случаев благополучного заключения сделки, и поэтому законодательство, даже независимо от опасности самого покушения, может облагать его наказанием, одинаковым с тем, которое положено за совершение. Отказ от наказуемости возможен будет только тогда, когда все случаи совершения сумеют быть констатированы судом, а следовательно отпадет необходимость в достижении целей предупреждения с помощью карания еще не вполне законченной деятельности. Начало покушения определится применением перечисленных средств к кому-либо с целью побудить его голосовать в определенном смысле или воздержаться от голосования, окончание - моментом положительного или отрицательного волеизъявления другого лица. Относительно покушения с негодными средствами может быть речь только тогда, когда эти средства избраны по полной политической наивности подкупающего, хотя и относятся к тем категориям, которые перечислены в законе. Покушение мыслимо как со стороны подкупающего, так и со стороны подкупаемого; так напр., покушением может быть признано обращение к кандидату с предложением подать за него голос, если он уплатит известную сумму; открытое формальное заявление о том, что "принимаю на себя обязанность доставать голоса избирателей по полтиннику за штуку", может быть признано за покушение, так как применено запрещенное средство для склонения к преступной сделке. Вообще, относительно наказуемости покушения можно сказать следующее. Там, где подкуп констатируется, как купля - продажа или как аналогичная ей сделка, там оговорка о наказуемости покушения необходима. Там же, где наказуемым является одно применение определенных средств, учиненное с той целью, чтобы приобрести или склонить подать голос или воздержаться от подачи его, там такая оговорка не нужна. В соответствии с такой конструкцией мы и находим указания в законодательствах. Законодательства французское и отчасти бельгийское перечисляют отдельные действия подкупа, и потому не должны специально оговорить наказуемость попыток совершения этих действий, исключение сделано во Франции законом 1875 года относительно выбора депутатов и сенаторов. Подробнее всего предусматривает покушение английское право, постоянно ставящее наряду с законченной деятельностью и покушение на нее (см. выше). Выбором конструкции, следовательно, и решается вопрос о покушении.

Что касается преступной воли, то она единогласно признается существенным элементом этого преступного деяния, и только в тех случаях, когда она, вообще, трудно констатируема, закон отрешается от этого признака, запрещая общим образом какое-либо деяние и приравнивая, следовательно, к умыслу небрежность, если последняя не проистекала из извинительных причин; иначе говоря, он указывает только случаи, в которых совершение этого деяния считается неумышленным (английские "противозаконные приемы". Наказуемость неосторожности является поэтому лишь крайним средством, только помогающим более энергично преследовать умысел, трудно поддающийся обнаружению на судебном следствии, а отнюдь не результатом признания особой опасности этих влияний. Устанавливать или не устанавливать наказуемость ее в законодательстве зависит от местных условий. Нужно указать только, что при обложении наказанием неосторожной вины, требуется и диспозиция более конкретного характера для того, чтобы каждый мог с большей внимательностью сообразовать свое поведение с законом. При неосторожности карается отсутствие особой внимательности, т. е. у каждого гражданина создается к общим его мотивам поведения известный плюс - внимательность в данной области; при умышленности же поведение каждого рассматривается, как нормальное всегда, и лишь карается появление у него в психике известного минуса - умысла отступить от нормы или общепринятого поведения; минус этот и восполняется специальной угрозой закона. Наказуемость неосторожности, следовательно, прибавляет к общим мотивам соблюдения нормы прибавочный мотив особой внимательности; при умышленности эти мотивы поддерживаются на общепринятом уровне. Вполне понятно, что требовать особой внимательности можно только тогда, когда определен в точности тот круг действий, в пределах которого обязанность такой внимательности возложена.

Цель или главный мотив деятельности при подкупе должен заключаться в желании получить голос в отрицательном или положительном смысле. Со стороны подкупаемого или склоняемого к подкупу мотивом служит получение какой-либо выгоды или удовольствия. Законодательство стремится предотвратить развитие этих мотивов в области публичного права, как наносящих вред правильной социальной мотивации, и потому карает вредные формы проявления их. Наличность мотива является существенным условием, и в зависимости от степени вредности и повторяемости его должно быть определяемо наказание; область смягчающих вину обстоятельств лежит именно в свойствах мотива. Вредные последствия подкупа, раз он стал известен, могут быть предотвращены путем исключения из счета поданного голоса, наказание же должно играть предупредительную роль, что достигается в значительной степени принятием во внимание мотива и тех психологических свойств, которые определяют мотив (умственное развитие, обстановка, дурные влияния, экономическая нужда и пр.).

Наконец, наказуемость этого вида преступного деяния обыкновенно заключается, кроме лишения активных и пассивных избирательных прав, в тюремном заключении и денежном штрафе (максимум тюремного заключения 3 мес., 6 мес. и 1 год; иногда даже 2 года. Германия, Франция). Порою (датское уложение старо-французское, португальское) тюрьма совершенно не назначается, а грозит только денежная пеня*(141). Едва ли может оказаться действительною одна только денежная угроза; она кроме того не характеризует той позорности этого преступления, которая особенно бросается в глаза. Денежная пеня назначается в размере до 5000 франков, а в Англии и до 200 фунтов. Германское уложение денежной пени не назначает совсем. Иногда, по примеру старофранцузского права, денежная пеня определялась вдвойне против цены купленного голоса; неудобства такого определения ее нами рассмотрены. Вообще же денежная пеня здесь является пригодным действительным наказанием, ибо она предназначается для борьбы с корыстным мотивом, притом в тех случаях, когда он не вытекает из нужды. Максимальный срок в 1 и даже 2 года, по нашему мнению, слишком высок: исправительных задач тюрьма здесь преследовать не может, а карательные вполне удовлетворятся максимумом в 6 мес. Правда, могут указать, что усмотрение судьи регулировало бы применение этого срока, но, как мы уже указывали, расширение усмотрения в этой области не представляется особенно желательным.

Последствием подкупа, особенно если он применялся широко, является возбуждение вопроса о действительности выборов. Freudenthal, для определения действительности или недействительности выборов предлагает следующий порядок: купленные избирательные голоса вычитываются из общего числа поданных за избранного голосов, независимо оттого, покупал ли он их сам или через других. Если нельзя точно установить, сколько голосов куплено в одном избирательном округе, то вычитаются все поданные в этом округе за избранного голоса. Если число подкупленных голосов, само по себе или вместе с другими, по каким-либо основаниям недействительными голосами, является столь большим, что за вычетом его избранному не будет доставать потребного количества, то выборы объявляются недействительными. По мнению Моhl'я (Kritische Erorterungen Z. f. d. ges. Staatswiss. 1874. S. 582, см. Freudenthal), недействительность выборов должна быть признана всегда, когда суд приговорил виновного в покупке голосов к лишению прав. По нашему мнению, недействительность выборов должна быть признана по этическим соображениям даже в случае доказанности покупки избранным хоть одного голоса. На основании ст. 32 баварского избирательного закона подкуп всегда влечет за собою недействительность выборов, поскольку они касаются подкупающего и подкупленного. Правда, иногда по соображениям политики этого правила не придерживаются строго. Напр. Р. G. La-Chesnais (La representation proportionnelle et les parties politiques, 1904, p. 75) пишет: "При каждом обновлении палаты констатируют известное количество случаев, правда, еще очень ограниченное, но возрастающее, производства выборов, при которых деньги разбрасывались пригоршнями, где торжествовали подкупы, насилия и массовое давление. По-видимому, эти явления в некоторых округах стали привычными, традиционными; они совершенствуются, укрепляются, вкореняются. Палата отказывается иногда в подобных случаях признать выборы недействительными, потому что она знает, что результат не изменится. Потворство ее и нерегулярность ее репрессии почти подбодряют нарушителей".

В Англии, как мы знаем, с 1868 г. вопрос о действительности выборов решается судом в особом составе. Для континента этот порядок является лишь желательным (см. Seydel Parlameutarische oder richterliche Legitimationsprufung, Jaques Die wahlprufung 1885. Freudenthal o. c. 1896).

В настоящее же время решение постановляет парламентская или иная соответствующая коллегия, которой "приходится порою становиться между двумя категорическими императивами: последовать или своим сильнейшим политическим убеждениям, или строгим требованиям права и нравственности".