ГЛАВА III Женитьба. Взгляды Беккариа на семью. Занятия просветительной философией

По окончании университета Беккариа вернулся в отчий дом. Состояние его отца и положение Чезаре как старшего сына позволяли ему жить, ничем не занимаясь. Нет указаний на то, что отец принуждал Чезаре избрать себе какую-либо определенную карьеру. Но сравнительно скоро между ними возникли резкие разногласия. Двадцатидвухлетний Беккариа полюбил со всей страстью шестнадцатилетнюю Терезу де Бласко, дочь подполковника инженерных войск, состоявшего на австрийской службе. Отец Терезы соглашался на брак, но этому решительно воспротивился Беккариа-отец. Для него семья Бласко была и недостаточно знатной, и недостаточно богатой. Так как Чезаре не отказывался от своих намерений, то он использовал все права отцовской власти. Он подверг сына домашнему аресту, «дабы он имел полную свободу серьезно обдумать свое дело» (Амати). В свою очередь, отец Терезы обратился к императрице Марии Терезии с жалобой. Благодаря вмешательству венских властей Чезаре Беккариа был освобожден после трехмесячного ареста 22 февраля 1761 г., и через два дня состоялась его свадьба.

Из опубликованных впервые Ландри документов два относятся ко времени заточения Беккариа. Из одного видно, что был момент, когда упорство Чезаре было сломлено. Под диктовку отца, как предполагает Ландри, 16 января Чезаре написал письмо Терезе, в котором он сухим, почти официальным языком пишет, что «по серьезным размышлениям о печальных последствиях брака» он пришел к заключению о невозможности получить согласие отца и просит ее освободить от данного им слова1. Второе письмо написано Чезаре своему отцу и носит пометку, что оно передано через камердинера 4 февраля. Приводим его полностью. В нем прорывается страстная натура Чезаре Беккариа, сказавшаяся и в языке его книги.

«Дражайший сеньор отец!

Чтобы не оставлять никаких сомнений относительно истинной и последней воли, я решился объявить ее письменно, испрашивая прежде всего прощение за резкость ее изложения.

Умоляю Вас поверить, что только одна смерть сможет отменить мое решение и что даже вид ее меня не устрашит. Клянусь

1     По предположению Ландри, письмо не было отослано. 18

перед Богом, что я никогда не отступлю и не откажусь от своего слова. Умоляю Вас во имя тела Иисуса Христа не запрещать мне более этого брака и не насиловать дальше мою совесть. Умоляю Вас предоставить меня на произвол судьбы, от которой одной, а не от родителей должен зависеть печальный, предсказываемый мне конец. Я сделал все, чтобы подавить мою душу, но теперь я уже более не в силах изменить себя. Я согласен покинуть отчий дом и довольствоваться тем малым, чем меня удостоят, но я прошу проявить милость и предоставить мне выполнить мою твердую и неизменную волю. Иначе я не знаю, что случится с Вашим бедным сыном, подвергнутым столь длительному мучению. Целую Ваши руки и испрашиваю родительское благословение».

Это письмо является документом, характеризующим угнетение личности в патриархальной семье XVIII в. Пережитую драму Беккариа отразил и на страницах своей книги, где он высказывается за «свободу заключения браков», против «господства сословных предрассудков», против того, чтобы «отцовская власть заключала или не допускала браки». В главе «О духе семейственном» Беккариа идет еще дальше. Он резко ставит в теснейшую связь абсолютизм родительской власти с абсолютизмом в области государственного устройства. Беккариа стоит за то, чтобы выросшие сыновья становились свободными гражданами государства, чтобы подчинение в семье основывалось не на приказе, а на договоре.

Глава «О духе семейственном» является вызовом, брошенным существующему порядку вещей. Профессор Джудици прекрасно понимал, что Беккариа говорит не только о семье, но и вообще «о чувстве свободы и равенства, одушевляющем республику, являющуюся союзом свободных людей». «Несчастно отечество, — восклицает Джудици, — если оно ждет помощи от фанатизма или скороспелой независимости сыновей от воли отцов! История полна примеров печальных последствий, вызванных теми чувствами, которые именуются республиканскими».

Некоторые буржуазные ученые XIX в. понимали, что критика Беккариа направляется не только против феодально-патриархальной семьи. Они видели, что ее не может выдержать и буржуазная семья. Канту в специальной главе, посвященной взглядам Беккариа на семью и собственность, возмущается тем, что он «превратил наиболее священные узы в товарищество на вере, зависимость смешал с рабством, авторитет с тиранией», и в параллель взглядам Беккариа приводит выступление Робеспьера в конвенте 7 марта 1794 г., заявившего, что «только одно отечество имеет право воспитывать своих детей и не может поручить это ни семейной гордыне, ни предрассудкам частных лиц...»

Если Чезаре и настоял на своем вступлении в брак с Терезой, то за этим последовало изгнание его из отчего дома. Ему пришлось переехать в дом тестя. Отец отказал сыну и в материальной поддержке и только через год, после заступничества некоторых миланских вельмож, назначил ему небольшое пособие.

19

Для Беккариа потянулись тяжелые в материальном отношении месяцы. Только в середине 1762 г. при содействии его нового друга графа Пьетро Верри состоялось примирение Чезаре с отцом. В своем труде «Граф Пьетро Верри, его идеи и его эпоха» Буви рассказывает, как однажды вечером, во время обеда Чезаре неожиданно появился в доме отца вместе с Терезой и бросился к ногам родителей, причем Тереза ухитрилась тут же упасть в обморок. Всю эту сцену организовал Пьетро Верри «с истинным, как замечает Л андр и, талантом комедиографа». Растроганные родители со слезами обняли «блудного сына»1. Словом, вышла картина в духе Греза с его сентиментальными темами.

В своем первом письме к Морелле (26 января 1766 г.), давая о себе сведения, которые интересовали его переводчика, Беккариа писал: «Я старший в семействе, имеющем некоторое состояние, но обстоятельства, частью необходимые, частью зависящие от воли другого, не дают мне большой свободы. У меня есть отец, старость и даже предрассудки которого я должен почитать. Я женат на молодой, чувствительной женщине, любящей образовать свой ум, и я имел редкое счастье, что за любовью последовала самая нежная дружба».

Свой досуг после ухода из родительского дома Беккариа заполнял чтением книг. Канту сообщает, что сохранился каталог библиотеки, выданной отцом изгоняемому сыну. К сожалению, Канту не приводит его, а только кратко отмечает, что «библиотека содержала классиков и модные в то время сочинения».

Беккариа прекрасно владел языками — по-французски он, например, свободно писал и даже иногда переписывался на этом языке со своими итальянскими друзьями. Знал он также и английский язык. Древние языки — латинский и греческий — были известны ему в совершенстве. Поскольку Беккариа в 1792 г. написал отзыв на австрийский уголовный кодекс 1787 г. (см. главу X), надо думать, что он знал и немецкий язык.

«Просветительные» идеи носились в воздухе. Сочинения Монтескье, Вольтера, Руссо распространялись по всей Европе. Энциклопедия Дидро стала выходить с 1751 г. Неудивительно, что и Беккариа принялся за эту литературу. «Тому пять лет, — писал Беккариа Морелле в указанном выше письме, — что я обратился к философии, и этим я обязан чтению "Персидских писем"». Столь сильное влияние «Персидских писем» Монтескье, вышедших в 1725 г., вполне понятно. Эта книга написана так увлекательно, что и сейчас, спустя двести лет, читается с неослабевающим интересом. Едкая сатира на порядки Франции начала XVIII в. соединяется с осмеянием святая святых католической церкви, с выпадами против самого папы. По своему резко отрицательному направлению «Персидские письма» не могут быть сопоставлены с сочинением того же Монтескье «Дух законов» (1748), использованным так широко Екатериной II в ее «Наказе» 1767 г.

Bouvy E. Le compte Pietro Verri (1728—1797) ses idees et son temps. Paris, 1889. P. 300.

20

«Второе творение, докончившее переворот моего ума, — продолжал Беккариа, — принадлежало г-ну Гельвецию... Именно он со всей силой толкнул меня на путь истины и обратил мое внимание на несчастье человечества. Значительной частью своих мыслей я обязан чтению книги "Об уме"».

Невольно вспоминается, какое сильное впечатление произвела книга Гельвеция, вышедшая в 1758 г., на Ушакова и Радищева, посланных на выучку в Лейпцигский университет (1767—1771).

«Превосходное сочинение г-на Бюффона, — продолжает Беккариа, — открыло передо мной святилище природы. Недавно я прочел двенадцатый и тринадцатый тома, в которых удивлялся двум взглядам на природу, восхитившим меня философическим красноречием, с которым они написаны. То, что я успел прочесть у г-на Дидро, т.е. его драматические произведения, объяснение природы1 и статьи в Энциклопедии, показались мне полными мыслей и жара. Какой это должен быть прекрасный человек! Глубокая метафизика г-на Юма, истинность и новизна его взглядов поразили и просветили мой ум. Недавно я прочел с бесконечным удовольствием восемнадцать томов его истории. В них увидел политика, философа и историка первой степени. Что мне сказать Вам, сударь мой, о философических сочинениях г-на Даламбера? Они кажутся мне бесконечной цепью великих и новых идей, и я нахожу в них возвышенность и язык законодателя. Его предисловие к Энциклопедии и его основные начала философии суть классические сочинения и содержат семена бесчисленных изысканий. Я настолько знаю математику, что могу оценить великие открытия этого великого человека и видеть в нем величайшего геометра нынешнего века. Много также почерпнул я для своего поучения из сочинений аббата Кондильяка, которые, по моему мнению, образцы точности, ясности и хорошей метафизики. Недавно я имел честь познакомиться с ним в Милане и связаться с ним дружбой»2.

Долгое время считалось, что Беккариа находился под исключительным влиянием французских просветителей. Доказательство этого видели в личных заявлениях Беккариа, только что приведенных нами, а также из следующего места в начале письма к Морелле. «Не могу выразить Вам, — писал Беккариа, — насколько мне лестно, что сочинение мое переведено на язык нации, которая просвещает и поучает Европу. Я сам всем обязан французским книгам. Это они развили в моей душе чувства человеколюбия, заглушённые восемью годами фанатического воспитания».

В письме к Морелле надо прежде всего учесть то чувство радости, которое испытывал молодой автор, получив известие, что его книга переведена на французский язык и стала благодаря этому известна всей Европе. Затем письмо являлось ответом на приветствия и поздравления, которые Морелле передавал Беккариа от имени своих друзей — Дидро,

'     Мысли об объяснении природы ,1754.

Основной труд Кондильяка «Трактат об ощущениях» вышел в 1754 г.

21

Даламбера, Бюффона, Гельвеция и Юма, бывшего в то время в Париже. «С благодарностью и смущением, — писал Беккариа в письме к Морел-ле, — принимаю я приветствия, которые Вы передаете от этих знаменитых людей, приносящих честь человечеству. Даламбер, Дидро, Гельвеции, Бюффон, Юм — имена знаменитые и которые нельзя произносить без волнения». И далее Беккариа прямо обращает свою речь к ним: «Бессмертные творения Ваши составляют мое постоянное чтение, предмет дневных моих занятий и размышлений в тиши ночной».

Любопытно, что в своем письме Беккариа не упоминает о Вольтере и Руссо, влияние которого сказалось так сильно в книге «О преступлениях и наказаниях» в договорной теории происхождения общества и в вопросах воспитания, а между тем в своей книге Беккариа называл Руссо «великим человеком, просвещающим человечество». Очевидно, Беккариа поступил так потому, что ему был известен разрыв Руссо с Дидро и энциклопедистами, наступивший после 1754—1755 гг.

Не ссылается Беккариа и на английских мыслителей как на своих учителей, за исключением Юма. Только в одном месте письма к Морелле вскользь упоминает он о Бэконе. Дело в том, что Морелле в первом письме перечислял все свои труды и сообщал, что он согласился взяться за издание «Коммерческого словаря» в пяти или шести томах ин-фолио и опасался, «как бы Беккариа не изменил своего о нем мнения к худшему»1. Беккариа отвечал на это: «Ваши фолианты не могут быть из числа тех, которые не читаются. Энциклопедия и Бэкон также фолианты, а ваше сочинение такого же типа».

Характерно, что Беккариа сопоставляет Бэкона с Энциклопедией в целом. Сравнение же Морелле с Бэконом является не больше чем простым комплиментом.

Впервые Амати обнаружил в архиве Беккариа объемистый том собственноручных его выписок из сочинений Бэкона с надписью на латинском языке «Франциска Бэкона Веруламского — О достоинстве и усовершенствовании наук и из Нового органона выписки — для личного пользования — не для других предназначил Цезарь Беккариа Бонесана2 — в год 1763-й — в первый после обновления наук», т.е. после своего обращения к занятиям философией.

Амати рассказывает, что эта рукопись находилась в его руках только очень короткое время. Он успел лишь списать приведенную выше надпись и бегло просмотреть содержание. «Велико было мое удивление, — пишет Амати, — видеть на этих страницах афоризмы и отрывки из книги Беккариа "О преступлениях и наказаниях"».

Впервые переписка Морелле с Беккариа была опубликована Редерером в издании книги Беккариа (перевод Морелле) в 1797 г. Но первое письмо Морелле печаталось с черновика, сохранившегося у Морелле, с большими пропусками. Ландри опубликовал это письмо по подлиннику, найденному им в архиве Беккариа. Ландри установил и правильную дату этого письма — 3 января 1766 г. Беккариа ответил на него 26 января 1766 г. Вторую фамилию Беккариа получил от своего крестного отца — графа Бонесана.

22

Амати не мог сразу сопоставить «выписки» с книгой, но впоследствии он сравнил с ней сочинения Бэкона и пришел к заключению, что «немало мест, и притом существенных, в книге Беккариа являются или буквальным, или свободным переводом из Бэкона». В доказательство своего утверждения Амати сопоставляет на нескольких страницах «афоризмы и места из Бэкона» с «параграфами и местами из Беккариа». Но это сопоставление показывает, что Амати не имел никаких оснований к своему столь решительному заявлению. Казалось бы, больше всего Беккариа мог почерпнуть из бэконовского «Трактата о всемирной юстиции или Об источниках права в одном титуле, в афоризмах». (Конец восьмой книги сочинения «О достоинстве и усовершенствовании наук».)1 Но если мы обратимся непосредственно к этому «трактату», то увидим, что исходные положения его и задачи совершенно не те, что у Беккариа. В своих 97 афоризмах Бэкон выдвигает правила, которым должна соответствовать разумная кодификация действовавшего в его время английского права, правила судебного толкования, в том числе и пополнения уголовных законов в случае отсутствия их. Бэкон — противник бесчисленных комментариев, но он стоит все же за «один хороший комментарий». При кодификации законов он советует «древние фолианты» (Vetera volumena) хранить в библиотеках для справок. В нескольких афоризмах содержатся, наконец, указания о преподавании юриспруденции, в том числе указывается необходимость изучения «процессуальных формул». Во всем трактате нет даже намека о том, что законы защищают привилегированное меньшинство.

Достаточно сопоставить со всеми этими положениями взгляды Беккариа на «законы» его времени, на «комментарии», его отрицание права за судьями толковать законы, чтобы понять, насколько самостоятельно мыслил Беккариа. И если Бэкон писал, что лучшее достоинство законов — их «определенность» (utsintcertae), а Беккариа говорил, что законы должны быть ясны (§ V), то внешнее сходство не должно закрывать от нас различия в содержании2.

Вместе с тем мы отнюдь не отрицаем влияния общефилософских воззрений Бэкона на Беккариа, подобно тому как он оказал влияние на французских материалистов XVIII в.

Обращение Беккариа к Бэкону Амати объясняет его желанием ознакомиться с «наставником своих наставников». Амати правильно отмечает далее, что довольно большая разница существует между прочтением какого-либо труда и изучением его с отметками и выписками. В особенности для Беккариа, «столь ленивого на письмо», по его собственному признанию.

В английском издании сочинения Бэкона 1877 г. в том I помещен латинский оригинальный текст этого сочинения, в том V — английский его перевод с комментариями.

Читающий книгу Амати может быть введен в заблуждение и тем обстоятельством, что автор почти сплошь не цитирует Бэкона, а передает содержание его афоризмов на итальянском языке.

23

Свою книгу «О преступлениях и наказаниях» Беккариа начал писать, как это точно установлено (см. главу V), в марте 1763 г. и закончил в январе 1764 г. Но работать над Бэконом он начал раньше. Имеющиеся на рукописи указания на 1763 г. нас не должны смущать. Ландри впервые сделал достоянием науки девять писем Беккариа к его другу, графу Биффи, написанных в 1762 и 1763 гг. В одном из них, относящемся к сентябрю или к началу октября 1762 г., Беккариа просит своего друга хладнокровно отнестись к тому, что письмо будет кратким, так как он «полностью поглощен переписыванием некоторых сочинений Бэкона Веруламского, которого можно — помимо того, что он принадлежит к числу высших гениев, — назвать законодателем ума (dellinteletto)».

Не случайно, конечно, что эпиграфом к своей книге Беккариа взял слова Бэкона: «В делах наиболее трудных нельзя ожидать, чтобы кто-нибудь сразу и сеял и жал, а надо позаботиться, чтобы они постепенно созрели»1. Нам кажется, далее, что Беккариа имел в виду не Руссо, как это полагают некоторые (Эли, Эссельборн), а именно Бэкона, когда он писал в «Введении» своей книги: «Заслуживает признательности людей тот философ, который из своего скромного и уединенного кабинета осмелился бросить в массы первые, долго не всходившие семена полезных истин».

Что французские писатели оказали на Беккариа большое влияние — это бесспорно. Но совершенно прав Ландри, подчеркивая, что на Беккариа и его миланских друзей в равной мере оказывала влияние и английская литература. Кружок, группировавшийся в Милане в 1762—1766 гг. вокруг Пьетро Верри и Беккариа, сравнительно мало занимался итальянскими писателями, разве только Галилеем и Макиавелли и некоторыми современными им, как Бетинелли и Альгаротти2. Но зато в этом кружке, как указывает Ландри, читались и обсуждались сочинения Бэкона, Свифта, Аддисона, Драйдена, Попа, Юма. Ландри устанавливает далее, что Беккариа был знаком с Л окком и Гетченсоном3. «Влияние первого, — замечает Ландри, — заметно на всех трудах Беккариа». В отрывке, не вошедшем в напечатанное в 1770 г. сочинение «О стиле», Беккариа говорит, что «бессмертная заслуга Локка состоит в том, что он составил эпоху человеческого духа; ему мы обязаны тем, что проведена черта между древним духом и современным» (Ландри). У Гетченсона Беккариа заимствовал, по мнению Ландри, руководящую идею всей своей социальной морали: «То действие является наилучшим, которое составляет наибольшее счастье для наибольшего числа людей».

Предложение Беккариа о замене смертной казни уголовным рабством, как это отмечалось многими исследователями, напоминает соответству-

1                                                                    Взято из: Serm о nes fidelium, XLV.

2                                                                 Бетинелли (1718—1808) нашумел в 1757 г. своими «Виргиниевыми письмами», выступая против классиков, в том числе и Данте. Переписывался с Вольтером. Альгаротти (1712—1764) жил долго во Франции, был дружен с Вольтером. См. о них: Овэтт А. Указ. соч. С. 263.

3                                                                  reTMeHCOH(Hutshenson).

24

юшие мысли Томаса Мора в его «Утопии». Мы, к сожалению, не располагаем статьей Креспи «Философско-юридическая мысль Чезаре Бекка-риа»1, где, по-видимому, обстоятельно изучены источники взглядов и идей Беккариа. Но уже из приведенного видно, что Беккариа упорно работал над философской литературой.

Прибавим еще, что, готовясь и читая лекции по политической экономии с января 1769 по апрель 1771 г. (см. главу IX) и написав значительную часть курса, Беккариа должен был иметь большие познания и по экономическим вопросам.

В письме к Морелле он писал: «Единственное мое занятие состоит в том, что я предаюсь в тишине философии и удовлетворяю таким образом три живейшие мои чувства: любовь к ученой славе, любовь к свободе и сострадание к несчастьям людей, порабощенных столь многими заблуждениями».

Crespi. 11 pensiero filosofico e giuridico di С. Beccaria. Rivista di filosofia e scienze affini, 1907.

25