ГЛАВА V История написания книги «О преступлениях и наказаниях»

Много легенд создалось в мировой литературе вокруг истории написания книги Беккариа «О преступлениях и наказаниях».

Как только книга появилась во французском переводе Морелле в конце 1765 г., по Парижу распространились слухи, что она «сфабрикована» во Франции, что затем ее послали в Италию для перевода и опубликования на итальянском языке с тем, чтобы снова перевести на французский язык. Гримм в своей «Корреспонденции» от 1 декабря 1765 г. приписывает происхождение этих слухов «врагам философии». «Изумительно то, — замечает Гримм, — что это мнение довольно широко распространено в Париже и что вам на ухо шепчут с известным тонким и довольным видом: эта книга пришла к нам не издалека». Гримм возмущается не только тем, что французских философов считают способными на такого рода уловки: «Молчаливо и полностью устанавливается теорема, что здравый смысл существует только во Франции и что только в ней можно написать хорошую книгу»'.

Несмотря на всю вздорность такой легенды, публично воспроизвел ее в 1779 г. французский писатель Линге, противник энциклопедистов, утверждавший в своих «Политических и литературных анналах», что «книгу написали сами энциклопедисты и предоставили невежественному Беккариа опасную славу опубликования ее на итальянском языке» (Канту). К тому времени личность творца книги «О преступлениях и наказаниях» была хорошо известна всей Европе, и утверждение Линге было просто-напросто литературной клеветой.

Вторая легенда заключалась в том, что мысль о написании книги принадлежит французским энциклопедистам. Немецкий ученый Герц в своем капитальном исследовании «Вольтер и французская уголовная юстиция в XVIII в.» (вышло в 1887 г.) без ссылки на какие-либо источники и документы прямо заявляет, что под впечатлением дела протестанта Каласа (невинно осужденного в Тулузе по обвинению в убийстве своего сына, перешедшего в католичество и казненного 10 марта 1762 г.) энциклопедисты написали в Милан, что пора выступить против жестоких наказаний и тирании розыскного процесса, от которого стонет вся Европа, и что когда этот призыв дошел до кружка «Кафе», то Беккариа взялся вы-

1     Correspondence Litteraire philosophique et critique par Grimm, Diderot etc. Парижское изд., 1878. Т. VI. P. 425.

31

полнить это поручение. В русской литературе ту же легенду независимо от Герца распространяет переводчик Беликов. Он вводит даже такую подробность, что одному из членов кружка «Кафе» было послано письмо «секретарем (!?) энциклопедистов». В статье, приложенной к переводу, Беликов1, как и Герц, не указывает источников, на которых основывается его утверждение. Но в своей более ранней статье о Беккариа, напечатанной в Журнале министерства юстиции за 1863 г. (№ 7), он ссылается на статью некоего Филарета Шаль в Journaldes debats (1862), источник — весьма сомнительный, судя по другим данным, которые приводит Беликов в первой своей статье.

Итальянскими биографами эта легенда отвергается. Отвергает ее и автор последнего по времени немецкого перевода книги Беккариа Эссельборн2.

Но все же и Эссельборн считает, что дело Каласа было «косвенным поводом» к написанию книги и явилось ее «большим историческим фоном», в силу чего Эссельборн и счел необходимым изложить на нескольких страницах историю этого процесса и кампанию, предпринятую Вольтером за пересмотр его. Нисколько не отрицая, что дело Каласа привлекло благодаря Вольтеру внимание всей просвещенной Европы к судебным порядкам того времени и тем содействовало успеху книги Беккариа, мы тем не менее считаем, что не только идея написания книги зародилась не в Париже, а в Милане, но что равным образом «фоном» ее явилась не Франция, а Италия, в особенности место родины Беккариа.

В начале 1762 г. Алессандро Верри был назначен «протектором» миланских тюрем — должность, занимавшаяся представителями миланской аристократии по назначению сената. В обязанности «протектора» входило посещение тюрем, принятие жалоб заключенных, ускорение хода их процесса, ходатайство о помиловании осужденных, если они «раскаивались и исправлялись». Затронутый благодаря влиянию старшего брата просветительными идеями XVIII в., молодой Алессандро не мог остаться равнодушным к тем страданиям, которые испытывали заключенные, подвергаемые пыткам, содержавшиеся в ужасных условиях тюрем XVIII в. Он не мог не делиться своими впечатлениями с друзьями, которые, как и он, отрицательно относились к существующим судебным порядкам, к жестокости наказаний того времени. Один из ранних биографов Беккариа — Вилла (1820), рассказывая о деятельности Алессандро, пишет: «Юные миланские философы находили, что нельзя упускать такую прекрасную возможность сослужить особую службу человечеству. И, по общему соглашению, работа над столь важной темой была поручена Беккариа, помимо своих глубоких познаний обладавшему большой силой пера и имевшему дар горячего красноречия, которое, в соединении с истиной, волнует, побеждает и покоряет читателя»3.

1                                                                    Маркиз Беккариа «О преступлениях и наказаниях», 1889.

2                                                               UberVerbrechenundStrafen. Ubersetzt von Esselborn, 1905.

3                                                                 Цит. по: Спирито У. История итальянского уголовного права, 1925. С. 55. (Ugo Spirito. Storia del diritto penale italiano.)

32

Не могли не затронуть юных миланских философов и события, взволновавшие политическую жизнь Венецианской республики как раз в первые годы существования их кружка. В 1761 г. «генеральным адвокатом» в этой республике был избран Анжелло Квирини, последователь Вольтера. Он выдвинул вопрос о реформе уголовного процесса и требовал отмены существовавшего сотни лет так называемого «Совета Десяти». Этот «Совет» был политическим судилищем, страшным орудием аристократической верхушки, правившей республикой. Особенности его заключались в том, что он действовал по доносам, которые оставались тайной для обвиняемых. Квирини был немедленно арестован, а в следующем году консервативной партии удалось в «Большом Совете» провалить предложение Квирини и, более того, возбудить венецианское простонародье против его сторонников, которое пыталось даже сжечь их дома. (Весьма обстоятельно, с приведением документов рассказана эта страница из истории Венеции у Канту.)

Непосредственным отражением венецианских событий и может рассматриваться «наиболее красноречивая» (Амати) глава книги Беккариа «Тайные обвинения» (§ XV). «Венецианские олигархи», как только книга попала в их руки, решили, что ее написал или сам Квирини, или кто-нибудь из партии, стоящей за реформу. Немедленно был издан указ, запрещающий под страхом смертной казни распространение книги Беккариа во владениях Венеции. Кроме того, венецианское правительство выступило и «идеологически» против автора книги «О преступлениях и наказаниях». По его поручению ученый монах Факинеи в два-три месяца изготовил объемистую брошюру «Заметок и замечаний» на книгу Беккариа, а эта брошюра являлась прямым доносом церковным и светским властям на автора книги (см. следующую главу).

Беккариа в своем письме к Морелле ни словом не упоминает о деле Каласа, но, говоря о Факинеи, пишет: «Человек этот хотел выслужиться перед (Венецианской) республикой, напав на сочинение, которое она подвергла строгому запрету, думая, что оно вышло из-под пера одного из ее подданных из партии, враждебной государственным инквизиторам, во время последних беспорядков, имевших место в Венеции».

Запрет с книги Беккариа был снят в Венеции лишь в 1781 г.

Для того чтобы почувствовать всю свирепую жестокость «юстиции» XVIII в., не надо было даже выезжать из Милана. Амати сообщает, что за двадцатилетие, с 1741 по 1762 г., в Милане было осуждено к тюремному заключению и смертной казни семьдесят тысяч человек, неоднократно регистрировалось по шести казней в день! От эпохи Беккариа (1775) сохранился тариф оплаты миланского палача при выездах его за город. За казнь через повешение, колесование или обезглавление — по 126 ливров; за кнут, выставление у позорного столба, за отрубание рук — по 30 ливров; если смертной казни предшествовало привязывание к хвосту лошади — надбавка в 25 ливров и т.д. Кроме того, палач получал «суточные» в размере 30 ливров (Канту).

33

Но, видимо, сил одной «юстиции» бывало недостаточно. Канту рассказывает, что в 1763 г. в Ломбардии был опубликован указ, перечисляющий имена 256 разбойников. Через два года к ним было прибавлено еще 360 имен. Этим указом разбойникам разрешалось безнаказанно убивать друг друга. Попадавшиеся же непосредственно в руки «правосудия» сжигались живьем. Невольно вспоминается глава из книги Беккариа «О назначении цены за голову преступника» (§ XXXVI), где он возмущается тем, что государство превращает каждого гражданина в палача, и говорит, что «подобный указ спутывает все понятия о нравственности и добродетели».

Гениальность Беккариа сказалась в том, что нарисованной им картине суда и наказания, которая ему была известна по итальянской жизни, он придал такие черты, дал такие краски, что она казалась отображением любой европейской страны, в которой господствовали абсолютистско-феодальные порядки. Вот почему его книга заслужила «признательность скромных и мирных последователей разума». Когда в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева (1790) мы читаем, что «несоразмерность наказания преступлению часто извлекала у него слезы», то видим, что надежда Беккариа сбылась: «чувствительные сердца» откликнулись «на призыв защитников интересов человечества».

Теперь необходимо разобраться еще в одном вопросе, «неоднократно разрешавшемся и всегда вновь возрождавшемся», как замечает Ландри, а именно о степени участия братьев Верри, в особенности Пьетро Верри, в духовном творчестве над книгой «О преступлениях и наказаниях». Этот вопрос возбуждал споры уже через два-три года после выхода книги. В 1910 г. было опубликовано письмо Пьетро Верри к брату, написанное вскоре после разрыва их с Беккариа (1767), в котором Пьетро сообщал, что Беккариа «потребовал от него свою хранившуюся у него рукопись книги, "чтобы иметь возможность доказать, что сочинение принадлежало ему"» (Ландри).

Вопрос этот заслуживает тем большего внимания, что в новейшее время, не считаясь ни с исследованиями Буви, ни, тем более, с исследованием Ландри, хотя и то и другое ему известны, фашистский историк итальянского права Уго Спирито в указанной выше работе всячески стремится низвести творческую роль Беккариа в деле создания книги.

Приведя рассказ Вилла о том, как возникла идея написания книги, Спирито продолжает: «Так родилась книга, и идеи, в ней выраженные, являются скорее не плодом мысли автора, а итогом сотрудничества всех членов кружка "Кафе" — выводами, к которым приходили после долгих и оживленных обсуждений, которые и явились существенным импульсом для самого энтузиазма и самой страстности Беккариа».

В своих выводах Спирито опирается далее и на известное в литературе о Беккариа еще с 1879—1881 гг. письмо Пьетро Верри к одному из своих друзей1. Письмо это было написано 1 декабря 1765 г. по приезде

В эти годы была опубликована Казати переписка братьев Верри в четырех томах.

34

Беккариа в Париж и, следовательно, в то время, когда дружба братьев Верри с Беккариа ничем еще не была омрачена. «Книга, — писал Вер-ри, — принадлежит Беккариа. Тема (/ 'argomento) дана ему мною, и большая часть мыслей является результатом разговоров, которые ежедневно велись между Беккариа, Алессандро, Ламбертенги и мной. Мы проводили вечера вместе в одной комнате (в доме Пьетро Верри), каждый за своей работой. Алессандро занимался историей Италии, я — моими политико-экономическими работами, другие читали, Беккариа скучал и докучал другим.

С отчаянья он обратился ко мне за темой. Я указал ему эту, зная, что для человека красноречивого и с живейшим воображением она как раз подходит. Но он ничего не знал о нашей уголовной практике (metodi criminal!). Алессандро, бывший протектором заключенных, обещал ему помочь. Беккариа стал набрасывать мысли на отдельных листах бумаги. Мы следили за ним с восхищением и так его распалили, что он набросал целый ворох мыслей. После обеда мы прогуливались, беседовали о заблуждениях уголовной юриспруденции, спорили, поднимали вопросы, а вечером он садился писать. Но писать было для него столь трудно и стоило ему такого напряжения, что через час он падал от усталости и не мог продолжать. Собрав написанное, я переписал, получился известный порядок, и создалась книга».

В этом письме надо прежде всего остановиться на замечании Верри, что Беккариа «ничего не знал о нашей уголовной практике». Беккариа, конечно, не мог знать технических правил ведения уголовных дел, порядка возбуждения их, ведения допросов и протоколов, прохождения дела по инстанциям и т.п. Но Беккариа и не собирался написать «трактата» по уголовному праву с ссылками на все источники. Общее представление о юриспруденции того времени он получил за двухлетнее пребывание в университете и в достаточной мере овладел там техникой пользования «источниками» права, без чего нельзя было бы получить и докторскую степень. Уже несколько лет спустя после окончания университета Беккариа написал полушутливое, полусерьезное «Академическое рассуждение о VI, VII и XII титулах Пандект»'. Эта рукопись была обнаружена Ландри в архиве Беккариа, но он не счел необходимым опубликовать ее ввиду ее малой значимости. Но наличие такой работы свидетельствует о том, что Беккариа далеко не был так беспомощен в юридических вопросах. Надо далее учесть и особенности Беккариа как писателя. В предисловии к своему сочинению «О стиле», напечатанному в 1770 г., он прямо пишет: «Я не хочу прибегать к слишком легкому и слишком общему приему составления длинного каталога авторов и их отношений и взглядов на предмет, о котором говорится в настоящем труде. Изобильные и легко составляемые компиляции, столь распространенные в настоящее время Повсюду, легко привели бы к тому, что я подверг бы испытанию терпение моих читателей приведением вороха цитат, сопоставлением парал-

В этих титулах говорится «о привилегиях наследников» и «о разводах».

35

лельных мест, трудолюбивым опровержением различных мнений, обсуждением с микроскопическим прилежанием малейших различий всех этих мнений и изречений. Ноя, — заканчивает Беккариа, — охотно отказываюсь от славы ученого и начитанного человека, чтобы постараться приобрести славу, более завидную и более позднюю, состоящую в том, что я приумножил число точных и адекватных понятий в вопросах, имеющих в виду или пользу, или невинное блаженство людей...»

Алессандро Верри мог, несомненно, оказать помощь Беккариа тем, что он рассказывал об условиях содержания в тюрьмах, о том, как подвергают людей пыткам, как добиваются признаний от подсудимых, рассказывал об отдельных преступниках и их преступлениях—словом, снабжал его «человеческими документами». Творческая переработка всего этого материала была выполнена самим Беккариа.

Спирито считает Беккариа «неспособным к истинной и собственной оригинальности замысла и к инициативе», утверждая, что он сам не защищал своих авторских прав и не один раз предоставлял другим исправлять и перерабатывать свою книгу. В качестве доказательства приводится известное письмо Беккариа от 13 декабря 1764 г., при котором он пересылал Пьетро Верри свои дополнения к третьему изданию1. «Что касается до поправок книги и самой книги, то режь, дополняй, исправляй свободно, чем окажешь мне большую услугу и удовольствие».

Ландри не только первый из исследователей научно изучил рукопись книги, принадлежащую перу Беккариа (это было сделано очень поверхностно Канту), но и первый получил в свое распоряжение из архива Пьетро Верри рукопись книги, переписанную Пьетро Верри, с рядом писем и заметок, относящихся к истории составления книги.

Ландри тщательно изучил обе рукописи, сопоставил их между собой и с печатным текстом, привлек все иные материалы, относящиеся к этому вопросу, и пришел к нижеследующему заключению.

Мысль написать работу об уголовном законодательстве подана Пьетро Верри. Книга начата в марте 1763 г. и кончена кянварю 1764 г. Часть книги (первое издание) и часть дополнений к третьему изданию написаны Беккариа в Чессате, в загородной вилле отца, а не в доме Верри. Какая часть, сказать нельзя, потому что Беккариа жил подолгу за городом, но Ландри допускает, что, когда Беккариа не получал импульсов со стороны своих друзей, он предавался своей природной лени. Верри переписал рукопись, когда все было написано. Эта переписка заняла январь и февраль 1764 г., причем Беккариа за это время сделал несколько дополнений. Рукопись Верри не носит никаких следов пребывания в типографии. Из этих соображений, а также из учета времени, с которого началось печатание книги, Ландри считал, что с рукописи Верри в течение марта и апреля 1764 г. была снята копия, отправленная в типографию. Из сличения печатного текста с обеими рукописями видно, что Верри не использовал широких полномочий, предоставляемых ему Беккариа. По-

1     В нашем издании места, включенные в звездочки. 36

рядок расположения материала и оглавления в рукописи Беккариа соответствует тексту книги; по сравнению с текстом в рукописи Беккариа не хватает нескольких мест: в главе «О духе семейственном» (§ XXVI) — 10 печатных строк пятого издания книги; в главе «О смертной казни» (§ XXVI11) — 21 строчки, в главе «Процесс и давность» (§ XXX) — 51 строчки, и, наконец, в рукописи отсутствует коротенький § XLIV «Награды» — 14 строчек, всего около двух страниц на 205 страницах пятого издания книги, с которого нами сделан перевод. Один абзац из § II «Право наказания», имеющийся в рукописи Беккариа, отсутствует в тексте книги1.

Рукопись Верри была просмотрена Беккариа, потому что ббльшая часть заглавий написана его рукой и внесены кое-где немногочисленные и очень небольшие изменения. Были ли вообще внесены изменения со стороны Верри в «дополнения» к третьему изданию, сказать ничего нельзя, потому что их нет ни в рукописи Беккариа, ни в рукописи Верри. Дополнения к четвертому изданию2, каковым в научной библиографии считается французское издание книги в переводе Морелле, вошедшие одновременно в пятое итальянское издание, были пересланы последнему через Даламбера самим Беккариа, и оригинал их, писанный рукой Беккариа, сохранился в архиве Беккариа. Отсутствует вообще в рукописи текст обращения «К тому, кто читает», предпосланного Беккариа к пятому изданию.

Ландри приходит к окончательному выводу, что если со стороны друзей Беккариа, в особенности со стороны Пьетро Верри, и могло быть проявлено большое участие в выработке мыслей, общих, впрочем, для всей «философской» Европы, то оно было минимально в смысле редактирования и тех своеобразных достоинств, которым книга обязана своим успехом.

Этот вывод подкрепляется и следующими документами.

В разгар вражды с Беккариа Пьетро Верри писал своему брату (10 января 1767 г.), что Беккариа неспособный человек, всецело обязанный ему, что без него он ничего бы не сделал. «Европа, — восклицает он, — объявила его более великим, чем я! Моя совесть утверждает обратное. Он составил себе маленькое счастье книгой и забывает, что люди капризны и что, может быть, через несколько лет перестанут оказывать ему почет, который он сейчас получает. Он забывает, что если бы кто из нас захотел, то мог бы нанести сокрушительный удар по стволу этого дерева. Говорю так, зная по собственному опыту, что в какой-нибудь месяц я смогу найти многое у криминалистов и могу набрать у Монтескье, Гельвеция, Вольтера и у Гревиуса столько сходных мест, что он покажется плагиатором». «Но для меня всегда будет достаточно сознания, что я могу это сделать, — спешит добавить Верри, — этого я никогда не сделаю». (Цит. по Буви и Спирите)

Ландри обнаружил, наконец, в архиве Пьетро Верри его критические заметки о книге Беккариа, относящиеся к 1767—1768 гг. Самого текста

Все эти места приводятся нами в приложении.

Эти дополнения помещены в нашем издании между знаками **.

37

этих заметок Ландри не приводит, но из них, по его словам, следует, что «книга "О преступлениях и наказаниях" принесла автору славу незаслуженную и эфемерную, славу, которой он обязан чувствительности читателей, что автор наихудший диалектик, определения и рассуждения которого одинаково порочны, и что можно привести множество примеров из его софизмов». Совершенно справедливо отмечает Ландри, что наличие подобного рода критики ослабляет предположение, что основные мысли книги подсказаны Верри.

Через несколько лет вражда стала затихать. Уже в 1770 г. Алессандро Верри писал брату, что многие хотели бы видеть портрет Беккариа. «И действительно, — замечает Алессандро, — его известность не та, которая создается уловками тщеславия или трубным шумом, как это бывает у шарлатанов. Она следует из внутренних достоинств его труда...» (Канту). Сам Пьетро Верри в своей «Истории Милана» (1783) называл Беккариа «бессмертным» и писал, что «принципы высокой философии, продиктовавшие книгу "О преступлениях и наказаниях", горячее и свободное красноречие, с которым они выражены, обеспечивают нашему знаменитому соотечественнику, другу и товарищу моих занятий длительную славу». С такой же похвалой отозвался Пьетро Верри в трех местах своих «Мемуаров о Фризи» (1787) и в начале своей «Истории французского нашествия» (1796)1.

Уго Спирито были известны труды и Буви, и Ландри. Он указывает даже, что замечания последнего «весьма важны», потому что основаны на тщательном и прилежном изучении архива Беккариа. Следовало бы добавить — и архива Верри. И тем не менее Спирито счел возможным совершенно замолчать все те свидетельства, которые нами приведены и которые не оставляют сомнений в том, что создатель книги был Беккариа.

Устанавливая духовное авторство Беккариа в деле создания книги, мы не хотим умалять тем самым огромную роль, которую сыграл при этом Пьетро Верри. Беккариа сам писал Морелле о Верри: «Он ободрял меня к сочинению, и ему я обязан тем, что не бросил в огонь рукопись, которую он из любви ко мне переписал собственноручно». В архиве Верри Ландри нашел экземпляр первого издания книги Беккариа с его собственноручной надписью на французском языке: «Тому, кто был виновником всех наслаждений, которые я испытывал при составлении этой книги, моему дорогому другу-философу графу Пьетро Верри».

Без моральной поддержки Пьетро Верри и без его технической помощи при первых трех изданиях — переписка рукописи, сношение с типографией — книга Беккариа вряд ли появилась бы на свет. Более того, исключительной заслугой обоих братьев Верри было составление «Ответа» на памфлет монаха Факинеи. Этот «Ответ» спас в пределах австрийских владений в Италии как Беккариа, так и его книгу.

1    Буви. С. 90. 38