§ 2. Компетенция психологов и психиатров в решении вопросов вменяемости и невменяемости

Позиция, оспариваемая нами и, к сожалению, закрепленная в некоторых ведомственных нормативных актах3, может быть в укрупненном виде сведена к двум основным положениям:

1  См.:  Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР / Отв. ред. Ю. В. Северин. М., 1980. С. 23—24.

2  См.: Костицкий М. В. Использование специальных психологических познаний в советском уголовном процессе. Автореферат докт. дисс. Киев, 1990. С. 21—22.

3  Так, в Инструкции о производстве судебно-психиатричес-кой экспертизы перед экспертами ставится задача определять психическое состояние и давать заключение о вменяемости обвиняемых (подозреваемых), в отношении которых у следователя или суда возникло сомнение в психическом здоровье. Иными словами, вывод предлагается обосновывать не результатом оценки способности к осознанно-волевому поведению в конкретной уголовно-релевантной ситуации (это — сфера психологии), а наличием или отсутствием нарушений психического здоровья и их характером.

О. Д. Ситковскй

из двух критериев невменяемости —, медицинского психологического решающая роль отводится первому, ре ализация же второго сводится на практике к использовв нию психологической терминологии при характеристик степени тяжести психической болезни или иного болеа ненного расстройства психики. Суть такого подхода вы| ражена формулировкой: «невменяемость, как уголовно! правовое понятие и как обстоятельство, устанавливав! мое экспертизой, имеет одно и то же содержание»1;

рассматривается компетенция в данной сфере лиш! психиатров и юристов. Значение же и формы использова! ния профессиональных психологических познаний вооб| ще не обсуждаются, хотя делаются ссылки на законо-1 мерности психической деятельности, относящиеся к пред-j мету психологии2.

Очевидно несоответствие изложенной позиции текс-1 ту процессуального и материального закона (как и кон-| цепции использования специальных познаний при уста-"1 новлении фактов и решении вопросов, имеющих уголовно-правовое значение). Ведь уголовно-процессуальный закон (ст. 79 УПК I960 г.) предусматривает обязательность экспертизы для определения психического состояния обвиняемого или подозреваемого, если возникают сомнения по поводу их вменяемости, но не говорит о том, что это — предмет применения психиатрических специальных познаний, а тем более только их3. Формулировки закона о понимании содержания и значения действий и руководстве ими со стороны субъекта имеют в виду оценку психологического механизма этих действий, способности осуществлять избирательные акты поведения с уче-

1 Степутенкова В. К. Роль судебного эксперта при исследовании вменяемости-невменяемости // Советское государство и право. 1977. С. 105. Вместе с тем автор не отождествляет компетенцию эксперта и органа судопроизводства, отводя последнему функцию оценки заключения и окончательного вывода.

2  См. об этом:  Антонян Ю. М.,    Бородин С. В. Указ. соч. С. 154—159. См. также: Волков Г. Д. Клинические критерии невменяемости при психопатиях. Дис. на соиск. учен. степ. канд. мед. наук. М., 1968. С. 245;   Гурьева В. А. Некоторые вопросы вменяемости при судебно-психиатрической экспертизе несовершеннолетних // В кн.: Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М., 1983. С. 55—64 и др.

3  К сожалению, в Комментарии к Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР (под ред. А. М. Рекункова и А. К. Орлова. М., 1985) утверждается, что в этом случае обязательно назначение судебно-психиатрической экспертизы (комментаторы при этом произвольно выходят за точный текст закона).

Психология уголовной ответственности                                            135

том их последствий (соотнося с социальными нормами, в том числе подчиняя импульсы сознательному контролю)1.

Для того чтобы обойти эту очевидность, во-первых, делается попытка расширения определения психиатрии вообще и судебной психиатрии в частности, включая психологические познания в рамки психиатрических. Так, Д. Р. Лунц высказывается за отнесение к предмету психиатрии обобщающих психологических признаков психически здоровых лиц2. Но если работа Лунца относится к середине 60-х годов, то и в середине 80-х высказывается мнение, в соответствии с которым к объекту психиатрической науки относят человека в состоянии здоровья и болезни, в качестве субъекта и личности, определяемых социальными условиями3. Иными словами, психиатрия рассматривается как синоним человековедения. Естественно, при таком подходе вопрос о ее соотношении с психологией исчезает.

Во-вторых, утверждается, что заявка психиатрической науки на монополию в сфере определения вменяемости-невменяемости носит «вынужденный характер». Так, отмечая, что «проблема вменяемости-невменяемости не су-дебно-психиатрическая, а юридическая» (психологический ее аспект проигнорирован), Б. С. Ошерович неожиданно констатирует, что эту проблему приходится «рассматривать преимущественно с точки зрения медицины, поскольку ею занимаются главным образом судебные психиатры»4. Более того, существует точка зрения, что уже «в определении «психологический критерий» содержится простая ошибка. Ибо если речь идет о действиях человека, не способного сознавать то, что он делает и руководить своими поступками, то ни о какой психологии и психологическом критерии говорить не приходится. Психологией может обладать лишь здоровый человек»6.

1 См. характеристику волевых действий в кн.: Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935. С. 438. В этой же связи Выготский говорил об оценке способности или неспособности контролировать «острые движения эмоциональных процессов» (Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. Из неопубликованных трудов. М., 1960. С. 322).

2  См.: Лунц Д. Р. Указ. соч. С. 20—21.

3 См.: Бачерников Н. Е., Петленко В. П., Щербина Е. А. Философские вопросы психиатрии. Киев,  1986. С. 72.

4  Ошерович Б. С. К вопросу о степенях виновности // Ученые записки. М., ВИЮН. 1940. С. 59.

5  Карпец И. И. О понятиях вменяемости и невменяемости в проблеме борьбы с преступностью // В кн.: Психические расстройства, не исключающие вменяемости (клинические и судебно-пси-хиатрические аспекты) / Под ред.   Г. В. Морозова. М., 1984. С. 6.

136                                                                               О. Д. Ситковска>|

В работе И. А. Кудрявцева, по-новому поставившег ряд вопросов соотношения психологических и психиатрических знаний в экспертной практике, тем не менее говорится об ограниченных возможностях использование при оценке вменяемости-невменяемости результатов патопсихологических исследований1. Очевиден вывод — психиатрия пока вынуждена заполнять эти пробелы.

В-третьих, в ряде работ фактически подменяется предмет рассмотрения: акцент делается на то, что медицинский диагноз при знании закономерностей развития заболевания чаще всего уже достаточен для вывода о невме-| няемости, так как выраженные психические расстройства! приводят к невозможности регулировать свои действия,! правильно отражать действительность либо контролиро-1 вать поведение2. Соответствует такому подходу и описа-| ние некоторыми авторами психического состояния лиц с[ различными видами психических расстройств, как будто! бы однозначно исключающих возможность  управления) своим поведением3.

1 Кудрявцев И. А. Судебная психолого-психиатрическая экс-| пертиза. М., 1988. С. 7.

2  См.: Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т. 1.1 С. 371; Судебная психиатрия. С. 53 и др. Надо подчеркнуть, что] речь идет о категорических формулировках, не предусматрива-| ющих случаев, когда больной может тем не менее управлять своим | поведением в конкретной ситуации.

3  Или, наоборот, традиционное решение вопроса о вменяе-1 мости, например, психопатов. Анализ поведения психопатов при-1 водит к выводу, что они не в состоянии намечать цель действия, і программу поведения,  планировать его,  сдерживать себя при! появлении «ситуационно-импульсивных мотивов»  (см.:   ГулъданХ В. В. Мотивация противоправных действий у психопатических[ личностей. Автореферат докт. дисс. М., 1985. С. 22—23). Характеристику психопатов как лиц, не могущих учитывать прошлый j опыт, прогнозировать будущее, оценивать последствия своих действий, дает справочник «Сексопатология» (под ред. Б. С. Василь-ченко. 1990. М. С. 449). Однако, по данным В. В. Гульдана, невменяемыми было признано менее 2% обследованного контингента, что, видимо, отражает подходы, сформулированные в свое время Д. Р. Лунцем: вывод о вменяемости преобладающего числа психопатических личностей и других лиц с психическими аномалиями является результатом обобщения клинического экспертного опыта и вытекает из самой сущности их психических особенностей (см. Лунц Д. Р. Проблемы невменяемости в теории и практике судебной психиатрии. М., 1966. С. 135).

Психология уголовной ответственности                                            137

В-четвертых, явно преувеличенно излагаются возможности использования психологических методов изучения личности в процессе судебно-психиатрической экспертизы1 либо, наоборот, утверждается, что опытный врач сам способен достоверно оценить психическое состояние субъекта. Так, в работе, в которой правильно говорится, что «когда имеешь дело не с описанием в учебнике того или иного изолированного синдрома, а с его конкретным носителем — живым человеком... вопрос, что есть норма и что — патология, становится расплывчатым и трудно уловимым», в то же время утверждается способность профессиональных клиницистов «безошибочно, иногда по одному лишь жесту, слову, внешнему виду определять его внутреннее состояние, относить его к нормальному или патологическому»2.

Не может ли критика монопольного положения судебной психиатрии быть нейтрализованной ссылкой на то, что аналогичное положение занимают применительно к проблеме диагностики аффекта, психологических критериев беспомощного состояния судебные психологи-эксперты? Однако подобная параллель неубедительна.

Разграничение между компетенциями следователя, суда и эксперта-психолога здесь нельзя строить на использовании устаревшего термина «сильное душевное волнение». Диагносцировав аффект, психолог тем самым устанавливает и это «волнение». Но вывод о наличии аффекта и квалификация деяния как преступления, совершенного в состоянии аффекта (сильного душевного волнения), — не одно и то же. Следователь, суд должны установить и присутствие ряда условий, указанных в законе. Сходна ситуация и применительно к соотношению экспертного определения наличия психологических критериев беспомощного состояния жертвы и вывода следователя, суда о соответствующей квалификации деяния3.

1 См.: Лунц Д. Р. Указ. соч. С. 119—120; Руководство по судебной психиатрии. С. 12—-18 и др.

2 Братусь Б. С. Аномалии личности. М., 1988. С. 7. Надо уточнить, что здесь говорится о работе в клинике вообще, а не об экспертной деятельности, где такой подход также достаточно распространен.

3 См.: Коныгиева Л. П., Коченов М. М. Использование следователем психологических познаний при расследовании дел об изнасилованиях несовершеннолетних. Методическое пособие. М., 1989.

138

О. Д. Ситковская

Таким образом, существует четкое разграничение содержания заключений эксперта-психолога и выводов'! следователя, суда, если они согласятся с этими заклю-< чениями. Причем при квалификации события исполь-3 зуется факт, установленный экспертом. Применитель-1 но же к критикуемому подходу к вопросу о невме-; няемости, эксперту, с одной стороны, следователю и cy-j ду — с другой, предлагается решить один и тот же во-' прос. В результате на основании лишь медицинского кри- j терия — диагноза и принятия во внимание типичных"! вариантов развития болезни (расстройства) — следует,,' фактически минуя рассмотрение психологического кри- j терия как самостоятельного этапа исследования, вывод, і который предопределяет вменение или невменение в вину| деяния1. Диагностика фактически заменяет анализ влия-ї ния патологии на интеллект и волю в рамках конкрет- j ного поведенческого акта2. И не может не заменить, так! как этот анализ требует использования психологичес-| ких и патопсихологических познаний, которые не своди-; мы к психиатрическим.

Критикуемый подход, закрепленный в Инструкции о! производстве судебно-психиатрической экспертизы и учеб- і но-методической литературе, сформировал позицию экспертной, следственной и судебной практики применительно к установлению вменяемости-невменяемости. Можно определить следующие ее основные черты, со- ' храняющиеся в течение десятилетий:

1  Убедительным доводом, подтверждающим сказанное, является констатация в работе Ю. М. Антонина и В. В. Гульдана, что «в последние годы в судебно-психиатрической литературе все чаще стал обсуждаться вопрос о возможности признания вменяемыми некоторых больных шизофренией», с учетом вяло текущего процесса и успехов терапии (Криминальная патопсихология. М., 1991. С. 202). Таким образом: а) «до последних лет» психиатры не разграничивали диагноз «шизофрения» и вывод «о невменяемости»; б) сейчас этот вопрос ими лишь обсуждается; в) во главу угла ставится характер течения болезни, степень сохранности интеллекта и воли «вообще», а не их проявление в конкретном антиобщественном поведении.

2  Схема «диагноз — вывод о вменяемости-невменяемости» освобождает экспертов от оценки психологического механизма поведения в ситуации конкретного деяния. Но тем самым существенно сужаются возможности для адекватного вывода. Мы покажем это ниже на конкретных материалах экспертной практики.

Психология уголовной ответственности                                            139

1)  следователи и судьи не оценивают критически заключения экспертов о вменяемости-невменяемости1, так как считают это повторным решением вопроса, требующего специальных познаний. В частности, не анализируется компетентность суждений экспертов о состоянии интеллектуальных и волевых качеств субъекта. Экспертов не обязывают рассматривать управляемость проведения в конкретной ситуации и использовать для этого достаточный объем данных;

2) в экспертной среде получили значительное распространение облегченное понимание задач, подмена комплексного исследования характера фактического состояния психической деятельности субъекта в период совершения общественно опасного деяния перечислением элементарных характеристик памяти, интеллекта и пр., причем на момент обследования;

3)  распространилось некритическое отношение к действительному состоянию экспертной практики, причинам ошибок, связанных с самой концепцией экспертизы вменяемости-невменяемости2.

Фактическое состояние практики судебно-психиатри-ческих экспертиз показало изучение, проведенное по поручению Верховного Суда СССР в начале 70-х годов. Оказалось, что 3/4 изученных заключений строились «по упро-

1  Характеризуя механизм переоценки следственной и судебной практикой значения медицинского критерия невменяемости (70% опрошенных им работников органов правосудия считали естественным,  что  невменяемость  определяется  психиатрами), Р. И. Михеев обоснованно говорит о распространении «комплекса профессиональной неуверенности», как следствия недостаточного уровня подготовки юристов (см.: Михеев Р. И. Проблемы вменяемости, вины и уголовной ответственности. Докт. дисс. М.,  1995. С. 39). Однако нельзя согласиться с Р. И. Михеевым, когда он говорит о формировании этой позиции под влиянием «пропаганды» неправильных взглядов в психологической, психиатрической и юридической литературе. Во-первых, конечно, нельзя отождествлять взгляды психологов и психиатров по этому вопросу. Во-вторых, в работах по комплексной психолого-психиатрической экспертизе (Р. И. Михеев выделяет исследования И. А. Кудрявцева и др.) пропагандируется, правда, применительно только к некоторым аспектам проблемы прямо противоположная идея: о несводимости вывода о невменяемости к медицинскому критерию.

2 Сошлемся, например, на позицию Д. Р. Лунца (Указ. соч. С. 123 и след.), по мнению которого имеет место постоянное уменьшение числа экспертных ошибок и качественное превосходство «наших» экспертиз над зарубежными.

140

О. Д. Ситковская|

щенной схеме: обследуемый болен душевной болезнью —I следовательно, он невменяем, а это значит, что в основу! вывода ложился один медицинский критерий... Заключе- і ния не содержали сведения о том, обладал ли испытуе-| мый психической способностью отдавать себе отчет в своиэ действиях или руководить ими применительно к момент} совершения деяния, хотя не всякая болезнь и не всякий срыв развития исключает эту способность»1.

Анализ положения дел в конце 80 — начале 90-э годов позволяет сделать вывод, что приведенную харак-1 теристику можно распространить и на практику сегод-: няшнего дня. В выборке из 300 уголовных дел, по которым проводилась судебно-психиатрическая экспертиза обвиняемых в насильственных преступлениях2, менее чем в 10% дел эксперты дали минимально достаточный анализ способности подэкспертных руководить своими действиями (на момент совершения общественно опасного деяния), который основывался бы на понятиях и законо-. мерностях психологической науки. Как правило, они от диагноза и описания состояния подэкспертного на момент обследования переходили к заключительному выводу, минуя главный этап. Надо поэтому согласиться и с оценкой экспертной практики, которую дают некоторые работники Института им. В. П. Сербского. По их мнению, ошибочную позицию занимают «большинство психиатров, которое настаивает на признании невменяемыми по существу всех больных шизофренией», в то время как значительное число этих больных настолько социально адаптированы и управляют своим поведением, что при совершении ими общественно опасных действий вывод о вменяемости является обоснованным3.

1 Гусев С. И. О роли судебно-психиатрической экспертизы // В кн.: Вопросы организации и проведения судебно-психиатри-ческих экспертиз в уголовном процессе. М., 1973. С. 9.

2 Изучались уголовные дела, рассмотренные в 1980—1995 гг. общими и военными судами Москвы, Брянской, Иркутской, Смоленской, Тульской областей; Ивано-Франковской области Украины; Литвы. Специально изучено 6 многоэпизодных уголовных дел о серийных убийствах (в том числе дела Кулика, Сливко и др.), так как характер инкриминируемых деяний, объем и сложность задач экспертов, уровень экспертных учреждений позволяют рассматривать эти дела как своеобразный индикатор состояния экспертной практики.

3  См.:  Подрезова Л. И., Трошкин Е. А. Вопросы вменяемости при шизофрении // Социалистическая законность. 1988. № 11. С. 32.

Психология уголовной ответственности                                            141

На возможность двоякого решения вопроса о вменяемости при шизофрении в зависимости от стадии заболевания, выраженности дефекта, особенностей течения обоснованно указывают и другие авторы1. Многие больные шизофренией выздоравливают, заболевание может протекать с длительными и стойкими ремиссиями2. По опубликованным данным, возможны ремиссии длительностью 20—49 лет3. При шизофрении «не только продуктивные, но и негативные психические изменения не имеют стационарного необратимого характера и на отдельных этапах течения болезни могут постепенно смягчаться или практически полностью сглаживаться»4. Но несмотря на убедительные аргументы названных и других исследователей, до сих пор это заболевание в сознании большинства экспертов «остается довольно жестко связанным с кругом состояний, безусловно исключающих вменяемость»5. По имеющимся данным, в 1981—1982 гг. вменяемыми с этим диагнозом признавалось лишь около 2—3% лиц6.

Своеобразный выход из сложившегося положения предлагает Ф. В. Кондратьев. По его мнению, в психиатрии всякая шизофрения рассматривается как психоз, но «мягкая шизофрения не соответствует сущности судебно-

1  См.: Печерникова Т. П. Шостакович Б. В. Проблемы невменяемости в советской судебной психиатрии // В кн.: Проблемы общей и судебной психиатрии. М.,  1981. С. 229—233;   Кудрявцев И. А. К постановке вопроса о вменяемости при шизофрении // В кн.: Теоретические и организационные вопросы судебной психиатрии. М., 1979. С. 68—72; Морозов Г. В., Боброва И. Н., Печерникова Т. П., Шостакович Б. В.  Некоторые актуальные аспекты проблемы вменяемости // В кн.: Теоретические и организационные вопросы судебной психиатрии. М., 1977 и др.

2  См.: Морозов Г. В., Печерникова Т. П., Шостакович Б. В. Методологические  проблемы  вменяемости-невменяемости  // В кн.: Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М., 1983. С. 3—10.

3  См.: Штернберг Э. Я., Молчанова Е. К. Приступообразная шизофрения, протекающая с ремиссиями большой длительности // Невропатология и психиатрия. 1972. Вып. 1. С. 91—103.

4  Кудрявцев И. А. Некоторые клинические и психологические критерии вменяемости у больных шизофренией // В кн.: Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М., 1983. С. 40.

^ Котов В. П., Мальцева М. М. Значение нозологической диагностики при решении вопроса о вменяемости // В кн.: Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М., 1983. С. 22.

6 См.: Котов В. П., Мальцева М. М. Указ. соч. С. 25.

142

О. Д. Ситковская

психиатрического понимания психоза (как единства юридического и медицинского критерия невменяемости)». Поэтому рекомендуется признавать таких больных вменяемыми, но диагноз шизофрения не устанавливать. Он считает это «вынужденным диагностическим маневром»: состояние больного приравнять к психопатическому, невротическому, что «облегчает возможность найти общий язык с юристами»1.

Описанное состояние практики объясняется не только уязвимостью концептуального подхода2, но и некоторыми обстоятельствами прикладного характера.

Во-первых, возможности наблюдения подэкспертно-го при амбулаторной экспертизе слишком ограничены по сравнению с ответственностью задачи. Правда, имеются случаи, когда развитие болезни и документальные данные о ее динамике не требуют длительного наблюдения. Но нередко картина может быть неочевидной.

Во-вторых, эксперты фактически изучают психическое состояние субъекта на период проведения экспертизы. Конечно, прошлое непосредственно не наблюдаемо. Однако, например, при судебно-психологической (или комплексной психолого-психиатрической) экспертизе аффекта методические рекомендации ориентируют на ретроспективное изучение психического состояния и поведения субъекта в момент совершения им деяния. Если судить по материалам судебно-психиатрических экспертиз, то подобный подход при решении вопроса о вменяемости-невменяемости не практикуется. А ведь надо иметь в виду не только то, что диагностика состояния психической деятельности на момент (в период) проведения экспертизы требует ретроспективного изучения и проекции на обстоятельства деяния, но и то, что эта проекция

1  Кондратьев Ф. В. К уточнению понятия «хроническая душевная болезнь» в плане медицинского критерия невменяемости // В кн.: Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М., 1983. С. 15—16.

2 Парадоксальным является то, что в концептуальных положениях работ судебных психиатров правильно отмечается, что вопрос о вменяемости-невменяемости решается применительно к психологическому критерию, а «не путем его отыскания в ряду других патологических проявлений» (Лунц Д. Р. Указ. соч. С. 62— 64); что в некоторых областях критерии психиатрической оценки болезненных расстройств не устоялись (См.: Гульдан В. В. Указ. автореферат. С. 32—33) и т. д. Несмотря на это, существующая практика фактически не подвергается критике.

Психология уголовной ответственности                                            143

не «носит линейного характера». Ведь состояние психической деятельности субъекта на момент экспертизы далеко не всегда целиком соответствует ее состоянию на момент деяния, в том числе за счет переживаний по поводу содеянного, воздействия обстановки в следственном изоляторе, медицинском учреждении и т. д. В силу различных причин могут измениться интенсивность и динамика болезненных проявлений (ремиссия и пр.). Таким образом выявленной медицинской симптоматики на момент экспертизы недостаточно, чтобы судить о вменяемости-невменяемости на момент деяния.

Здесь возникает еще одна интересная проблема, суть которой проиллюстрируем материалами уголовного дела Кулика1. Несмотря на то, что он обвинялся в убийстве детей и пожилых женщин (16 эпизодов) и что характер его действий ставил под сомнение его психическое здоровье, первоначально (21.03.86 г.) была сделана попытка ограничиться амбулаторной психиатрической экспертизой.

Этого оказалось недостаточно, и, несмотря на категорические выводы экспертов, была проведена стационарная судебно-психиатрическая экспертиза. Анализ заключения показывает, что, хотя преступная деятельность Кулика продолжалась около 10 лет и хотя формулировка вопросов экспертам ясно ориентировала на необходимость оценить психическое состояние Кулика в отношении каждого из инкриминируемых деяний, эксперты этого не сделали. Между тем очевидно, что в течение такого длительного периода времени характер и интенсивность «признаков психопатии с синдромом сексуальных извращений» (диагноз, поставленный экспертами) могли существенно меняться, включая степень расстройства влечений применительно к тем или иным эпизодам2. Могло оказаться, что по одним эпизодам Кулик действовал в состоянии вменяемости, по другим был ограниченно спосо-

1  См.: Архив Иркутского областного суда за 1988 г.

2  Для такого суждения есть некоторые основания в материалах дела. В одних случаях его жертвами становились первые попавшиеся лица (это согласуется с утверждениями Кулика, что извращенное влечение нередко возникало у него спонтанно и он не мог его регулировать). В других случаях имели место тщательно спланированные действия. Прослеживание преступлений Кулика как определенной системы (этого, к сожалению, не сделали эксперты) явно демонстрирует динамику отягощения характера и последствий содеянного.

144

О. Д. Ситковская

бен к избирательным решениям или даже невменяем1. Но перед экспертной комиссией вопрос о таком подходе, судя по содержанию акта, даже не вставал.

В-третьих, приходится отметить, что возможности достоверного прослеживания динамики психической болезни (расстройства) за последние годы сократились. Ужесточение оснований постановки на учет в психиатрических учреждениях привело: а) к сокращению числа случаев, когда в распоряжении экспертов имеются документальные данные о наблюдении подэкспертных психиатрами в прошлом. По приблизительным оценкам уже сейчас из числа обвиняемых (данные о развитии личности которых делают необходимой экспертизу вменяемости-невменяемости) лишь каждый третий состоял ранее на учете; б) последовавшее за изменениями в правовом регулировании психиатрической помощи массовое снятие с учета (по некоторым данным за 1988—1991 гг. — более 1 млн. человек) еще более ограничивает возможности получения документальных данных.

В-четвертых, само содержание профессиональной подготовки и ориентации экспертов-психиатров затрудняет исследование ими психологического критерия вменяемости-невменяемости.

Правда, в работах по судебно-психиатрической экспертизе рекомендуется использование психологических методов обследования2, а стандартной формулировкой большинства заключений экспертов-психиатров является: «при экспериментально-психологическом и клинико-психиатри-ческом обследовании нарушений мышления...» (обнаружено, не обнаружено).

Однако используемые ими методики рассчитаны, как отмечалось, на выявление способности или неспособности преимущественно к элементарным интеллектуальным опе-

1 О необходимости такого подхода говорилось в специальной литературе. Так, по мнению М. И. Дубининой, решение вопроса о вменяемости должно быть детализировано даже «по отдельным эпизодам преступления... лицо, в состоянии вменяемости начавшее убийство, может впоследствии впасть в состояние временного расстройства душевной деятельности... и утратить возможность руководить своими действиями» {Дубинина М. И. К вопросу о неоднородности психического состояния лица в процессе совершения им преступления // В кн.: Вопросы организации и проведения судебно-психиатрических экспертиз  в  уголовном процессе. М., 1973. С. 156).

2 См., например: Руководство по судебной психиатрии / Под ред. Г. В. Морозова. М., 1977. С. 105—ПО. Работы по комплексной психолого-психиатрической экспертизе мы рассмотрим ниже.

Психология уголовной ответственности

145

рациям («исключение предметов», «классификация предметов», «название изображений», «воспроизведение рассказа» и т. д.).

Конечно, эти методики могут оказать определенную помощь в диагностике заболевания. Особенности выполнения указанных задач для этого достаточно информативны. Но для оценки возможности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими в сложной уголовно значимой ситуации способность субъекта к этим операциям имеет вспомогательное значение. Мы не говорим уже о том, что все сведено к исследованию мышления и памяти. Способность же к волевому регулированию, как правило, не затрагивается. Отсутствуют и рекомендации по применению психологических методик исследования личности как целостности и ее мотивации. Этот подход выходит за рамки дифференциальной диагностики заболевания и требует профессиональных психологических познаний. Поэтому правильные констатации в пособиях для экспертов-психиатров решающей значимости анализа не отдельных интеллектуальных операций, а целенаправленности поведения, критичности, способности к адекватной самооценке и т. д. нередко остаются лишь благими пожеланиями1.

Практически все заключения в нашей выборке построены по единой схеме. Это имеет положительную сторону, так как демонстрирует наличие отработанной методики таких экспертиз. Но содержательный анализ показывает ее уязвимость с точки зрения соответствия пределов и содержания исследования поставленной задаче.

Типичная схема заключения включает анамнез, неврологический и психический статус подэкспертного, перечень некоторых черт его характера, оценку уровня интеллекта исходя преимущественно из наблюдений при контакте. Основное внимание в заключениях уделяется обоснованию наличия или отсутствия психического заболевания, а не оценке способности сознавать фактическую сторону и социальную значимость своих действий и руководить ими в конкретной ситуации. Конечно, эксперты «для себя» стремятся оценить связь между диагнозом и поведением, но в заключении она почти не аргументируется. Отсутствует указание на использованные методы исследования и их обоснование. В результате проверить сделанные выводы невозможно даже специалисту (помимо проведения самостоятельной экспертизы), не говоря уже о следователе, судье.

1 См.: Руководство по судебной психиатрии... С. 105.

146

О. Д. Ситковская

Чтобы не быть голословными, приведем типичные примеры.

1. По уголовному делу Кулика заключение содержит достаточно подробный анамнез, указания на черты характера и особенности сексуальной жизни, но без соотнесения этих данных с предметом экспертизы. Подробно дается неврологический статус (рост, тоны сердца, цианоз кожи и пр.). Далее, буквально двумя строчками упоминается: «заключение консультанта-сексопатолога — испытуемый обнаруживает признаки синдрома сексуальных извращений...» (обоснование этого вывода не приводится; надо отметить, что и статус консультанта не соответствует процессуальной форме заключения эксперта).

Затем без раскрытия методов обследования и конкретных результатов констатируется в общей форме, что «при экспериментально-психологическом и клиническом психиатрическом обследованиях нарушений мышления не обнаружено». О волевых качествах ничего не сказано. Не анализируется имеющееся в деле заключение эксперта-психолога1, в котором делается попытка опровергнуть показания Кулика по конкретным эпизодам о непреодолимости спонтанно возникающего у него сексуального влечения. Между тем анализ этих показаний в сопоставлении с анализом поведения перед и в момент совершения соответствующих деяний несомненно является одним из ключевых для предмета экспертизы.

Не вторгаясь в оценку выводов экспертизы по существу, можно, однако, констатировать неаргументированность вывода об отсутствии психологического критерия невменяемости. Соответствующие обстоятельства не отражены в заключении ни в целом, ни применительно к конкретным эпизодам. Упоминается о патологии при родах, энурезе, черепно-мозговых травмах, патохарактерологических чертах, включая сексуальную расторможенность, садизм, а затем констатируется, что «отмеченные особенности психики испытуемого выражены не столь значительно и не лишали его возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими в период совершения правонарушения». Что такое «не столь значительно» и почему наличие этих особенностей совместимо с выводом о спо-

1 Заключение эксперта-психолога имеет определенные недостатки. В частности, примененные методы не в полной мере соответствовали задачам исследования. Но так или иначе обстоятельства, которые, по мнению эксперта, указывали на преднамеренность, волевой характер преступных действий Кулика, игнорировать было нельзя.

Психология уголовной ответственности

собности в полной мере руководить своими действиями при совершении деяний, в заключении не сказано.

2. По уголовному делу другого сексуального маньяка-убийцы Максимовского1, как и по делу Кулика, буквально на поверхности лежал вопрос о наличии и характере расстройства сексуального влечения. Инкриминировалось 7 эпизодов изнасилований и убийств, сопровождавшихся жестокими и извращенными действиями (ранее Максимовский был судим за аналогичные преступления). Причем давая показания, Максимовский ссылался на болезненное влечение к девочкам и на то, что «главный смысл жизни для него» — удовлетворение сексуальной потребности с использованием извращенных форм. Обвиняемый настойчиво ходатайствовал об экспертном исследовании этих свойств его личности.

Однако три проведенные по делу судебно-психиатри-ческие экспертизы не использовали психологические познания на профессиональном уровне. Вывод об отсутствии специфических отклонений строился главным образом на анамнезе (на учете у психиатра не состоял; рос и развивался соответственно возрасту; отбывая наказание за предыдущее преступление, характеризовался как спокойный, выдержанный, вежливый, опрятный и т. д.), а также на кон-статациях «естественности мимики, развитости речи, соответствии знаний и представлений образованию и образу жизни»2, сохранности памяти, нормальной концентрации внимания и т. п. Заключения не анализируют способность Максимовского действовать осознанно, руководить своим поведением применительно к конкретным эпизодам, не опровергают достаточно обоснованно и его утверждения о «непреодолимости болезненного влечения». Тем не менее, эксперты сочли возможным охарактеризовать действия Максимовского как «сексуальную распущенность»3.

1 См.: Дело Максимовского' Архив Смоленского обл. суда за 1989 г.

2  Между тем Максимовский остался на второй год, после 7 класса не учился, длительное время вел образ жизни бродяги. При этих условиях возникает необходимость не в констатации соответствия знаний образу жизни, а в аргументировании достаточности развития Максимовского для оценки своего поведения с точки зрения социальной значимости.

3 После вступления приговора в законную силу изучение нами дела позволило прийти к выводу, что Максимовский характеризовался фиксацией внимания и концентрацией всех интересов на немедленном удовлетворении сексуальных потребностей. Его представления о нормах морали и ответственности крайне неразвиты, господствовали плохо контролируемые побуждения. Конечно, эти данные были бы важны для оценки вменяемости.

148________________________________________О. Д. Ситковскаї]

3. Обратимся к еще одному известному уголовному делу\ об убийстве Илюхиным прокурора одного из районов Москвы и работника милиции; о причинении тяжких те-| лесных повреждений жене и женщине, пытавшейся помешать его общественно опасным действиям1.

Эксперты института им. В. П. Сербского дали заключение о том, что испытуемый страдает злокачественно» шизофренией и в момент совершения деяний был невменяем. После допросов экспертов Мосгорсуд согласился с ш выводом, отклонив ходатайство представителей потерпевших о повторной экспертизе для более глубокого исследования обстоятельств, относящихся к психологическому критерию невменяемости. В данном случае мы не собираемся вмешиваться в сферу психиатрии; в частности,| нет оснований оспаривать диагноз «шизофрения». Не переход от этого диагноза к выводу о невменяемости представляется недостаточно мотивированным.

Эксперты установили, что Илюхин осознанно наметш цель убийства прокурора и истязания жены, планомерно реализовал ее, сознавал, что наносил удары ножом и стрелял в жизненно важные органы. Его действия в отноше-4 нии других жертв носили избирательный характер: он стремился завладеть оружием и устранить препятствия, мешающие реализации его замысла. При этих обстоятельствах необходимо было доказать наличие или отсутствие психологического критерия невменяемости. Констатация того, что у него присутствовал болезненный мотив мстить тем, кто причинил ему зло, данный вопрос не решает. Речь шла не об ирреальной идее мстить неким врагам, а о конкретных людях, с которыми имелись реальные конфликты. Высокая социальная адаптированность Илюхина, сохранность его интеллекта еще более подчеркивают недостаточную аргументированность выводов экспертов.

Приведенные примеры, а их типичность подчеркивается высокой квалификацией экспертов, наглядно подтверждают тезис о профессиональной ориентированности экспертов-психиатров на решающее значение медицинского критерия при установлении невменяемости. Показательна в этой связи высказанная в литературе позиция, согласно которой судебно-психиатрическое и общеклиническое понимание термина «психическая болезнь» не совпадают и что эксперт вправе констатировать наличие у испытуемого органического поражения головного мозга с изменениями личности и

1 См.: Архив Мосгорсуда за 1991 г.

Психология уголовной ответственности                                            149

в то же время утверждать, что у него нет психического заболевания, если имеющиеся изменения личности не лишают его, по мнению экспертов, способности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими1. Иными словами, болезнь — синоним невменяемости, и если для вывода о последней медицинских данных недостаточно, значит, нет и болезни «в судебно-психиатрическом понимании ».

Несколько иная аргументация предельно широкой компетенции судебных психиатров содержится в работе Д. Р. Лун-ца, которая часто цитируется. Он считает, что юридический критерий (автор отождествляет его с психологическим) представляет в абстрактной форме степень болезненных расстройств, выражающихся в конкретных клинических симптомах. И соответственно, что правомерно обосновывать вывод о вменяемости или невменяемости ссылкой на «степень психических изменений»2. Следовательно, психологический критерий невменяемости не привязывается к анализу конкретного поведенческого акта; его содержание сводится к немотивированному в психологическом плане утверждению о том, что степень болезненных

1  См.: Авербух И. Е., Голубева Е. А. К вопросу о вменяемости психически неполноценных лиц // В кн.' Вопросы экспертизы в работе защитника. Л., 1970. Напомним в этой связи, что в свое время в учебниках по судебной психиатрии утверждалось, что эксперт-психиатр призван «помочь суду разобраться, что для государства целесообразнее и полезнее, наказать ли как здорового, принудительно лечить как опасного психопата или как душевно больного и ненаказуемого передать в ведение органов здравоохранения» (Бруханский Н. П. Судебная психиатрия. М., 1928. С. 367).

2 Лунц Д. Р. Указ. соч. С. 64  Своеобразным рецидивом претензий на монопольное положение психиатров в решении вопроса о вменяемости или невменяемости (причем на фоне все чаще отмечаемой в судебно-психиатрической литературе последних лет необходимости и перспективности комплексной работы психиатров и психологов) явилось обсуждение идеи о выделении из судебной психиатрии самостоятельной отрасли науки — криминальной психиатрии (см.: Андреев А. С, Бухановский А. О. Криминальная психиатрия: право на самостоятельность // В кн.: Серийные убийства и социальная агрессия. Ростов-на-Дону, 1994. С. 11). Разводя эти отрасли, авторы определили цель судебной психиатрии как «адекватность судебного решения по категории «уголовная ответственность». Оставляя в стороне явные неточности терминологического  и смыслового характера,  отметим лишь, что буквально через несколько строчек А. С. Андреев и А. О. Бухановский были вынуждены признать, что вменяемость-невменяемость является предметом комплексной психолого-психиатрической экспертизы.

150                                                                               О. Д. Ситковска|

расстройств достаточно (недостаточно) значительна для тог чтобы исключить вменяемость.

Таким образом, дело не в том, что судебная психиатра вынужденно «вторгается в чужую область», чтобы воспол-| нить имеющиеся пробелы, а в недооценке необходимость использования профессиональных психологических позна-1 ний при устновлении вменяемости-невменяемости.

Причем необходимость в этих познаниях связана и со | случаями, когда вопрос о вменяемости-невменяемости вы- J текает из данных не о психической болезни, а о времен- \ ных болезненных расстройствах психики или ее измене- ■ ниях,  обусловленных,  например, тяжелыми физическими недостатками, мешающими восприятию информации,! обобщению и пр. Ведь в этих случаях отсутствует опора , на привычные для психиатрии симптомы болезни, данные о наблюдении, лечении и т. д.1.

Отметим в этой связи, что дореволюционные русские авторы при рассмотрении проблемы вменяемости-невменяемости особо выделяли специфические состояния психики, связанные с глухонемотой, дряхлостью, просоноч-ным состоянием, а также с «умоисступлением», «совершенным беспамятством» психически здоровых людей под влиянием, например, беременности, аффектов разного рода, достигших высшей степени2.

Названные случаи в принципе охватывались формулировкой ст. 11 УК 1960 г. относительно временного расстройства душевной деятельности... или другого болез-

1  Ряд болезненных расстройств «возникают и прекращаются внезапно, длятся очень короткое время; такие скоропроходящие расстройства душевной деятельности являются как бы исключением по отношению к обычному психическому состоянию субъекта». (Введенский И. Н. Проблемы исключительных состояний в судебно-психиатрической клинике // В кн.: Проблемы судебной психиатрии. М., 1947. С. 331).

2  См., например: Сергиевский Н. Д. Русское уголовное право. Часть Общая. СПб., 1908. С. 227—228. Он подчеркивал, что невменяемость   при глухонемоте может быть связана не с болезненным расстройством, а с неполучением  «через особо приспособленное для глухонемых воспитание или общение надлежащего представления об обязанностях и законе». Он выступал за решение вопроса о вменяемости-невменяемости с учетом «патологий психологического», а не только психиатрического характера. В этой связи интерес представляет описанная Э. Линдеманном клиника острого горя (см.: Lindemann E. Symptomatology and management of acute grief // Amer. journal of psychiatry. 1944. V. 101. N 2).

Психология уголовной ответственности                                            151

ценного состояния1. Эту формулировку сохранил и УК РФ 1996 г., осовременив терминологию (в ст. 21 говорится о временном расстройстве психической деятельности). Здесь возникают дополнительные сложности для обоснования конечного вывода в рамках психиатрической экспертизы, которые должны оценить и представители самой психиатрии, а не только смежных областей знаний. Представляется полезным в связи с этим образный тезис Б. С. Братуся: надо «углубившись в другую область, с территории которой во всей самобытности и цельности предстанет нам своя, твердо почувствовать границы своих возможностей»2.