3. Учение о праве и законе римских юристов

В Древнем Риме занятие правом первоначально было делом понтифексов, одной из коллегий жрецов. Ежегодно один из понтифексов сообщал частным лицам позицию коллегии по правовым вопросам. Начало светской юрис­пруденции, согласно преданию, связано с именем Гнея Флавия34. Будучи вольноотпущенником и писцом видного государственного деятеля Лппия Клавдия Цека, он похи­тил и опубликовал составленный последним сборник юридических формул, употреблявшихся по закону в про­цессе (legis actiones). Эта публикация получила название jus civile Flavianum (гражданское право Флавия).

В 253 г. до н. э. первый верховный понтифекс из пле­беев Тиберий Корунканий начал в присутствии учеников разбирать юридические вопросы и открыто высказывать свое мнение, положив тем самым начало публичному обучению юриспруденции.

В начале II в. до н. э. Секст Элий Пет, видный госу­дарственный деятель, дополнил сборник Флавия новыми исковыми формулами (jus Aelianum). Он опубликовал и ДРУгую книгу, в которой соединил Законы XII таблиц с ^мментариями юристов и исковыми формулами.

В середине II в. до н. э. значительный вклад в разви­тие юриспруденции, особенно гражданского права, внесли М. Манилий, П. Муций Сцевола и М. Юний Брут. Пер­вый комментарий к преторскому эдикту написал Сервий Сульпиций Руф (консул 51 г. до н. э.). Его ученик, А. Офилий, был автором многих книг по гражданскому праву и впервые составил подробный комментарий к пре­торскому эдикту. О частном и публичном праве писал ученик Офилия К. Элий Туберон.

Деятельность юристов по разрешению правовых вопро­сов включала в себя 1)  responder e — ответы на юридиче-

34 См.: Кипп Т. Указ. соч., с. 81—82; Покровский И. А. Указ. соч., С. 99; Синайский В. И. Указ. соч., с. СО—61.

159

ские вопросы частных лиц, 2) cavere — сообщение нужных формул и помощь при заключении сделок, 3) agere — со­общение формул для ведения дела в суде. Причем юристы оформляли свое мнение по делу в виде письменного об­ращения к судьям или в виде протокола, который содер­жал устную консультацию и составлялся при свидетелях.

Опираясь па источники действующего права (обычное право, Законы XII таблиц, законодательство народных собраний, эдикты магистратов, сенатусконсульты и кон­ституции императоров), юристы при разборе тех или иных дел интерпретировали существующие правовые нормы в духе их соответствия требованиям справедливости (aequi-tas) и в случае коллизий зачастую изменяли старую нор­му с учетом новых представлений о справедливости и справедливом праве (aequum jus). Подобная правопреоб-разующая (и нередко правообразующая) интерпретация юристов мотивировалась поисками такой формулировки предписания, которую дал бы в изменившихся условиях сам справедливый законодатель.

Принятие правовой практикой новой интерпретации (прежде всего в силу ее аргументированности и автори­тета ее автора) означало признание ее содержания в ка­честве новой нормы права, а именно нормы jus civile (цивильного права), которое в узком и специальном смыс­ле означало право юристов, а в широком своем значении охватывало, кроме того, также обычное право и законо­дательство народных собраний. Правопреобразующая дея­тельность юристов обеспечивала взаимосвязь различных источников римского права и содействовала сочетанию стабильности и гибкости в дальнейшем его развитии и обновлении.

Своего расцвета римская юриспруденция достигает в последний период республики и особенно в первые два с половиной века империи. Уже первые императоры (прин-цепсы) стремились заручиться поддержкой влиятельной юриспруденции и по возможности подчинить ее своим интересам. В этих целях выдающиеся юристы уже со вре­мени правления Августа получили специальное право да­вать ответы от имени императора (jus respondendi). Такие ответы пользовались большим авторитетом и постепенно (по мере укрепления власти принцепса, который вначале не был законодателем) стали обязательными для судей, а в III в. на отдельные положения юристов-классиков ссылались как на текст самого закона.

160

Со второй половины III в. намечается упадок римской юриспруденции, в значительной мере связанный с тем, что приобретение императорами законодательной власти прекратило правотворческую деятельность юристов. Со времен Диоклетиана императоры, получив неограни­ченную законодательную власть, перестали давать юри­стам jus respondendi. Правда, положения юристов класси­ческого периода сохраняли свой авторитет и в новых условиях.

Из большого числа известных юристов классического периода наиболее выдающимися были Гай (II в.), Папи-ниан (II—III вв.), Павел (II—III вв.), Ульпиан (II— III вв.) и Модестин (II—III вв.) Специальным законом Валентшшана III (426 г.) о цитировании юристов, поло­жениям этих пяти юристов была придана законная сила. При разноречиях между ними спор решался мнением большинства, а если и это было невозможно, то предпо­чтение отдавалось мнению Папиниана. Упомянутый закон признавал значение положений и других юристов, кото­рые цитировались в трудах названных пяти юристов. Из таких цитируемых юристов особо упоминаются Сабин, Сцевола, Юлиап и Марцолл.

Сочинения римских юристов стали важной частью кодификации Юстиниана (Corpus juris civilis), которая включала в себя: 1) институции, т. е. освещепие основ римского права для начального обучения (для этой части были использованы «Институции» Гая, а также работы Ульпиана, Флорентина и Марциана); 2) дигесты (или пандекты), т. е. собрание отрывков из сочинений 38 рим­ских юристов (от I в. до н. э. по IV в. н. э.), причем извлечения из работ пяти знаменитых юристов составля­ют более 70% всего текста Дигост; 3) Кодекс Юстиниана (собрание императорских конституций) 35. Руководил всей этой большой кодификационной работой, в том числе и составлением Дигест, выдающийся юрист VI в. Трибо-ниагт. Следует иметь в виду, что, прежде всего, именно собрание текстов римских юристов обеспечило кодифика­ции  Юстиниана   выдающееся  место  в   истории  права.

Деятельность римских юристов была по преимуществу направлена на удовлетворение нужд правовой практики и приспособление действующих норм права к изменяющим­ся потребностям правового общения. Вместе с тем в своих

г5 См.: Перетерский И. С. Указ. соч., с. 62 и след.

6     В. С. Нерсесяиц            161

комментариях и ответах по конкретным делам, нередко носивших правопреобразующий характер, а также в со­чинениях учебного профиля (институции и т. д.) они раз­рабатывали и целый ряд общетеоретических положений.

Правда, к формулированию общеправовых принципов и определений римские юристы подходили весьма осто­рожно, отдавая предпочтение детальной и филигранной разработке конкретных правовых вопросов и лишь на этой основе делая те или иные обобщения. Отсюда из­вестное изречение «всякое определение опасно», восходя­щее к положению юриста I—II вв. Яволена: «В цивиль­ном право всякое определение чревато опасностью, ибо мало  случаев,  когда  оно  не может быть  опрокинуто»36.

Такая осторожность в формулировке общих положе­ний (правил, regulae) лишь в связи с определенным пра­вовым контекстом диктовалась также и тем, что подоб­ные обобщения юристов (правила) приобретали значение общих правоположений (правовых норм, правил и прин­ципов) . Иначе говоря, непосредственное практически-правовое значение теоретических формулировок было ве­лико и требовало большой предусмотрительности от юри­стов. Характерна в данной связи позиция Павла: «Правило — краткое выражение того, что есть; не из пра­вила выводится право, а из существующего права — пра­вило» 37.

Под правом (jus) имелось в виду право вообще, охва­тывающее как право естественное (jus naturale), так и все то, что в последующей истории правовых учений (но не в самой римской юриспруденции) начали называть пози­тивным (или положительным) правом: обычное право, закон (lex), эдикты магистратов, решения сената (сена-тусконсульты), право юристов, установления принцопсов, конституции императоров и т. д.

Признание реальности естественного права, включае­мого в право вообще, п в то же время отсутствие в рим­ском правопонимании специального понятия позитивного права (в качестве отрицания естественного права, его своеобразного противопонятия и т. п.) означало, что в трактовке римских юристов естественное право, как и всякое иное признаваемое ими право, относится к дей­ствующему праву, является его специфической составной

36            Там же, с. 68.

37            Там же, с. G9.

162

частью (компонентом п свойством права вообще), а по только теоретико-правовой конструкцией и категорией, не только «чистым» понятием, внешним для норм и прин­ципов фактически действующего права.

Это обстоятельство отчетливо проявляется в различ­ных классификациях и определениях права, даваемых римскими юристами. Так, Ульпиан в своем, ставшем клас­сическим делении всего права на публичное (право, кото­рое «относится к положению Римского государства») и частное (право, которое «относится к пользе отдельных лиц») отмечает, что, в свою очередь, «частное право де­лится на три части, ибо оно составлено из естественных предписаний, из (предписаний) народов, или (предписа­ний) цивильных» 38. Названные «части» — это не изоли­рованные и автономные разделы права, а, скорее, взаимо­действующие и взаимовлияющие компоненты и свойства, теоретически выделяемые в структуре реально действую­щего права в целом.

Взаимопроникновение различных составных моментов («частей») права, невозможность их «чистого» выделения из права в целом и резкого обособления подчеркивает и сам Ульпиан. «Цивильное право,— замечает он,— не от­деляется всецело от естественного права или права наро­дов. Итак, если мы добавляем что-либо к общему праву или сокращаем из него, то мы создаем наше собственное право, то есть цивильное. Таким образом, наше право яв­ляется или писаным или неписаным, как у греков: из за­конов одни написаны, другие не написаны» зэ.

Требования и свойства естественного права пронизы­вают собой не только цивильное право, но и право наро­дов (jus gentium), которое означает право, общее у всех народов, а также отчасти и право международного обще­ния. «Право народов,— отмечает Ульпиан,— это то, ко­торым пользуются народы человечества; можно легко по­нять его отличие от естественного права: последнее явля­ется общим для всех живых существ, а первое — только для людей в их отношениях между собой» 40.

Тем самым право народов у Ульпиана предстает как часть естественного права, причем различие между ними проводится не по существу, не по их свойствам и каче­ствам, а по кругу субъектов, подпадающих под их дейст-

38            Там же, с! 101—102.          

39            Там же, с. 103.

40            Там же, с. 102.

163          6*

вие (все живые существа или только люди). Естествен­ному праву, по Ульпиану, «природа научила всех живых существ, ибо это право присуще (не только) человече­скому роду, но является общим всем животным, которые рождаются на земле, на море, а также птицам. Сюда от­носится сочетание мужчины и женщины, которое мы на­зываем браком; сюда же рождение детей, сюда же воспи­тание: мы видим, что и животные, даже дикие, обладают опытом в этом праве» 41. Отсюда, в частности, ясно, что и в человеческом обществе такие институты, как брак, воспитание детей и т. д., согласно Ульпиану, тоже нахо­дятся в сфере действия присущего людям естественного права, что, разумеется, не исключает (а, напротив, пред­полагает) одновременное наличие также и соответствую­щих, отвечающих требованиям естественного права и кон­кретизирующих их, норм цивильного права о семье, браке, воспитании и т. д.

Так обстоит дело и согласно взглядам юриста Гая. «Все народы, управляемые законами и обычаями,—пи­шет он,— пользуются частью своим собственным, частью правом, общим всем людям» 42. Причем это общее право, называемое им правом народов, в своей основе и по су­ществу является естественным правом — «правом, кото­рое естественный разум установил между всеми людьми» 43.

Идею взаимосвязи и единства различных составных моментов и свойств, присущих праву вообще, теоретиче­ски точнее и четче, чем Ульпиан и Гай, выразил юрист Павел. В его трактовке вместо разных «частей» права (которые неизбежно ассоциируются с представлением об их внешнем, механическом обособлении друг от друга) речь идет о различных взаимосвязанных смысловых аспек­тах и характеристиках единого в целом права (и общего понятия права вообще). «Слово «право»,—пишет он,— употребляется в нескольких смыслах: во-первых, «право» означает то, что всегда является справедливым и доб­рым,—каково естественное право. В другом смысле «пра­во» — это то, что полезно всем или многим в каком-либо государстве, каково цивильное право. Не менее правильно

41            Там же.

42            Там же, с. 103.

43            Там же.

164

в  нашем  государстве   «правом»   называется  jus   honora­rium» '"''.

Важно иметь в виду, что все эти различные «смыслы» одновременно присутствуют в общем понятии «право» (jus).

Включение римскими юристами естественного права в совокупный объем понятия права вообще со всеми выте­кающими отсюда последствиями полностью соответство­вало ик исходным представлениям о праве как правствен-ном явлении ".

«Изучающему   право,— подчеркивает   Ульпиан,— надо

прежде всего узнать, откуда происходит слово jus   (пра­

во); оно получило свое название от justitia (правда, сира-

ведливость), ибо, как превосходно определяет Цсльс, пра- '

во есть ars   (искусство, практически реализуемое знание

и умение, наука) boni (добра) и aequi (равсыства и сира- k J

ведливости)» 4В. »

Понятие aequi (и aequitas) играет существенную роль в правопонимашш римских юристов и используется ими, в частности, для противопоставления aequum jus (равного и справедливого права) jus uniquum (праву, не отвечаю­щему требованиям равной справедливости). Aequitas рим­ских юристов, отмечал П. Г. Редкий,—это «согласное с равенством, или же справедливое в римском   смысле» ".

Aequitas как «нравственное понятие равенства, добро­детели, правильности» характеризовал В. И. Синайский48. С ориентацией на идею aequitas, требовавшей соответствия права потребностям жизни и гражданского оборота и трансформации старо-римского, строгого права (jus stric-tum) в право справедливое (jus aequum), и создавалось «право юристов». Сама идея естественного права была, по оценке В. И. Синайского, «видоизмененной идеей» ци­вильной народной справедливости.

44            Там же, с. 104.

45            Об эволюции этических характеристик права см.: Kaser M. Das

Romische Privatrecht, S. 38—40

46            См.: Перетерский И. С. Указ. соч., с. 101; Редкий П. Г. Энцикло­

педия юридических и политических   наук.   СПб.,   1873, с. 780.

Представляется верным перевод слова «justitia» в данном кон­

тексте и в целом ряде аналогичных случаев как «правда, спра­

ведливость» {Редкий П. Г. Указ. соч., с. 753, 780), а не как «пра­

восудие» {Перетерский И. С. Указ. соч., с. 101—104; см. также:

Латинская юридическая фразеология, с. 141).

47            Редкий П. Г. Указ. соч., с. 780.

48            Синайский В. И. Указ. соч., с. 58.

165

Дело обстояло, на наш взгляд, как раз наоборот: идея цивильной справедливости (и справедливости цивильного права) была — с учетом изменяющихся общественных от­ношений, потребностей и интересов — конкретизацией (и «видоизмененной идеей») естественно-правовой спра­ведливости, a aequitas — конкретизацией и модификацией justitia (вечной и неизменной справедливости естественно­го права). Поэтому представляется в принципе верным подход тех исследователей-романистов, которые интерпре­тировали aequitas как соответствующее конкретное пре­ломление и проявление справедливости естественного права".

В силу того, что aequitas была выражением естествен­но-правовой справедливости, она служила масштабом для критики существующего права, руководящим ориентиром в правотворчестве (юристов, преторов, сената, да и других субъектов правотворчества), максимой при толковании и применении права.

Подобные предсталения об aequitas обосновывали та­кие романисты, как Альбрехт, Гильденбранд, Савиньи, Шиллинг и др.i0

В своем специальном анализе понятия aequitas В. М. Хвостов полагает, что aequitas «обозначала принцип равенства всех перед законом в смысле равномерной оцен­ки законодателем притязаний и интересов каждого члена общества по одному и тому же масштабу общего блага» м.

Основной недостаток подхода В. М. Хвостова, на наш взгляд, состоит в том, что в его толковании aequitas как чисто формальный принцип отрывается от ценностно-со­держательной справедливости естественного права и не выступает как форма ее преломления и конкретизации. Нетождественность естественного права и jus aequum предстает в его трактовке по существу как разрыв между ними.

Так, известное противоречие в подходе римских юри­стов к рабству (хотя по естественному праву все люди свободны, но по праву народов они делятся на свобод­ных, рабов и отпущенников) В. М. Хвостов использует для противопоставления jus aequum естественному праву,

49            См.: Кипп Т. Указ. соч., с. 7—8.

50            Обзор их точек зрения содержится в кн.: Хвостов В. М. Опыт

характеристики понятий aequitas и aequum jus в римской клас­

сической юриспруденции. М., 1895, с. 277—309.

51            Там же, с. 262.

166

утверждая, что рабство, противоречащее естественному праву, считалось институтом juris aequi. Но поскольку у самих римских юристов отсутствует подобное утвержде­ние, он, стремясь обосновать этот неверный, на наш взгляд, тезис, вынужден раздвоить само понятие jus aequum, деля его на теоретическое jus aequum, относимое к естественному праву, и практически применяемое jus aequum, противоречащее естественному праву. Такое раз­двоение, запутывая проблему, по существу ничего не ре­шает: ведь после того как теоретическое jus aequum отне­сено В. М. Хвостовым к естественному праву, а практи­ческое jus aequum позитивировано им и отнесено к позитивному праву, под новым словесным покровом соот­ношения теоретического и практического права продол­жает сохраняться все та же проблема соотношения есте­ственного права с цивильным правом и т. д.

Недостатки подобного подхода, на наш взгляд, коре­нятся в игнорировании внутренней связи между равен­ством и справедливостью, между aequitas как равенством и aequitas как справедливостью, между aequitas и justi-tia, в конечном счете — между aequitas и jus.

Aequitas, этимологически означая равное и равномер­ное, в своем приложении к правовым явлениям в римской юриспруденции приобрела значение справедливости в спе­циальном смысле (в смысле конкретизации понятия спра-ведливости-justitia) именно потому, что понятие справед­ливости (justitia) как общий принцип права вообще и естественного права в особенности включает в себя — согласно воззрениям Платона, Аристотеля, Цицерона, стоиков, а под их влиянием также и римских юристов — момент равенства, соразмерности, эквивалентности (от aequi) в человеческих взаимоотношениях.

«Justitia (правда, справедливость),—отмечает Уль-пиан,— есть постоянная и непрерывная воля воздавать каждому свое право»52. Из такого общего понимания правовой справедливости Ульпиан выводит следующие, более детальные «предписания права»: «...жить честно, не чинить вреда другому, каждому предоставлять то, что ему принадлежит». В соответствии с этим и юриспруден­цию он определяет как «познание божественных и чело­веческих дел, знание справедливого и несправедливого» 53.

52            Редкин П. Г. Указ. соч., с. 780.

53            Перетерский И. С. Указ. соч., с. 104.

167

Сформулированное здесь требование «воздавать каж­дому свое право» является основным принципом естест­венного права не только в толковании римских юристов, но и многочисленных предшествующих и последующих представителей естественно-правовой доктрины54. Нормы jus aequum (в их противопоставлении к jus iiiiquum) как раз и представляют собой реализацию требований justi-tia (правды и справедливости), конкретно-определенное преломление и выражение принципа естественного права (и в то же время — права вообще) применительно к из­менчивым обстоятельствам, потребностям и интересам реальной жизни данного народа в соответствующее время.

В целом для правопонимания древнеримских юристов характерно постоянное стремление подчеркнуть аксиоло­гические (ценностные) черты права, присущие понятию права качества необходимости и долженствования. Не вся­кое сущее, обладающее позитивной санкцией, но лишь надлежащее и должное представляет собой право. Причем о долженствовании речь идет по преимуществу в аксиоло­гической плоскости (с учетом кардинальной связи и взаимопронизапности справедливости и права).

Показательно в этом отпошении, в частности, следую­щее положение Павла: «Говорится, что претор высказы­вает право, даже если он решает несправедливо: это (слово) отпосится не к тому, что претор сделал, но к тому, что ему надлежало сделать» 55. Здесь, следователь­но, справедливость (и соблюдение ее требований) высту­пает в качестве необходимой конституирующей черты и свойства права, адекватного своему названию и понятию. Без соответствия справедливости право (в данном слу­чае — преторское право) дисквалифицируется в качестве aequum jus и предстает уже как jus iniquum: даппое соот­ветствие выступает, таким образом, как необходимый мо­мент самого понятия права вообще.

Этот момент должного в понятии права (jus), согласно воззрениям древнеримских юристов, распространяется на

54            См., например: Платон. Государство, 433 а — е. Ряд современных

буржуазных авторов — сторонников естественного права и ис­

следователей его истории — полагают, что формула «каждому —

свое» точное, нежели ульпиановская, передает смысл основного

принципа естественного права. См.: Rommen H. Die ewige Wie-

derkehr des Naturrechts. Wien, 1947, 2 Auf]., S. 225—226; ReinerH.

Die Hauptgrundlagon   der  fundamentalsten   Normen   des  Natur­

rechts. Basel, 1979, S. 1—3.

55            См.: Перетерский И. С. Укая, соч., с. 104.

все источники права, в том числе и на закон (1ох). От­сюда и характерное для многих определений закона, да­ваемых римскими юристами, подчеркивание ценностно-содержательного, идеально-должного, необходимо-разум­ного и общезначимого свойства закона (а не просто его формально-процедурная дефиниция в качестве принуди­тельного акта определенного органа).

Так, Пашшиан дает следующее определение закона: «Закон есть предписание, решение мудрых мужей, обуз­дание преступлений, совершаемых намеренно или по не­ведению, общин обет государства» 56.

На более абстрактном языке последующего времени можно сказать, что в приведенном определении закона затрагиваются, в частности, такие его черты, как его общеимперативность, разумность, социальность (антикри­минальность) , общегосударственный характер (и в смысле наделенности закона государственной защитой и в смысле обязанности соблюдения закона и его святости для самого государства).

Аналогичные характеристики закона содержатся и у Марцнапа, солидаризирующегося со следующим опреде­лением греческого оратора Демосфена: «Закон есть то, чему все люди должны повиноваться в силу разных осно­ваний, но главным образом потому, что всякий закон есть мысль (изобретение) и дар бога, решение мудрых людей и обуздание преступлений, совершаемых как по воле, так и помимо воли, общее соглашение общины, по которому следует жить находящимся в ней» ".

Присущий понятию закона момент долженствования (закон как критерий для различения должного и недолж­ного, запретного) римские юристы освещали и развивали под заметным влиянием стоиков, в правопонимании ко­торых понятие «долг» («должное», «долженствование» и т. п.) играет существенную роль. Кроме того, опреде­ленная идеальность концепции закона (закон как долж­ное и разумное), присущая соответствующим определе­ниям римских юристов, тоже отражает воздействие на них представлений стоиков, называвших по сути своей идеальное естественное право законом (общемировым, божественным, разумным, естественным и т. п.). Также и во многих суждениях римских юристов понятием «за-

58 Там же, с. 105. 57 Там же.

169

коп» охватываются как характеристики определенного ис­точника права (народного или императорского закона), так и его необходимые (идеально-правовые, ценностно-содержательные, качественные) черты.

Марциан, например, с большой похвалой приводит следующее определение закона, данное стоиком Хрисип-пом: «Закон есть царь всех божественных и человеческих дел; нужно, чтобы он стоял во главе как добрых, так и злых, вождем и руководителем живых существ, которые по природе принадлежат к общине, мерилом справедливо­го и несправедливого; (закон) приказывает делать то, что должно быть совершено, и воспрещает совершать то, что не должно быть совершаемо» 58.

Отмеченные идеально-правовые качества права и зако­на подразумеваются и там, где римские юристы заняты юридико-техническим анализом закона и иных источни­ков права. Так, например, когда юрист Модестин пишет, что «действие (сила) права: повелевать, запрещать, раз­решать, наказывать» 59, то при этом предполагается, что подобные формализации и классификации правовой импе­ративности имеют смысл (и силу) лишь постольку, по­скольку речь идет об императивах (велениях) именно права, т. е. справедливого права. Данное принципиальное обстоятельство ясно подчеркивают сами юристы. Так, Павел пишет: «То, что воспринято вопреки началам пра­ва, не может быть распространено на последствия»60. Иначе говоря, то, что противоречит принципам (началам) права, не имеет юридической силы.

Ту же мысль развивает и Юлиан: «Тому, что установ­лено вопреки смыслу права, мы не можем следовать как юридическому правилу» 6!.

Данные идеи получают свою дальнейшую конкретиза­цию в детально разрабатывавшихся римскими юристами правилах и приемах толкования норм права, призванных обеспечить адекватное установление смысла толкуемого источника.

Уже изложенные положения и соображения о право-понимании римских юристов показывают неадекватность

58            Там же.

59            Там же, с. 106. У Цицерона речь соответственно шла о велениях

и запретах, у юриста Квинтилиана — о воздаянии, ограничении,

наказании, запрещении и дозволении.

60            Там же, с. 107.

61            Там же.

1ТЛ

встречающихся в литературе утверждений о том, будто они смешивали между собой право и нравственность, не отличали их от законов природы и т. д.62 В подобных упреках в адрес древних авторов (в данном случае — римских юристов), помимо прочего, ошибочно подразуме­вается (это и придает критический характер соответст­вующим оценкам), будто сама по себе четкая граница между правом и нравственностью безусловно и объектив­но дана (неизвестно, правда, чем и кем, а также с какого именно времени), а исследователю остается лишь напрячь свои субъективные интеллектуальные способности, чтобы найти, выявить и отразить эту уже объективно наличную, пограничную линию. Но история реального римского пра­ва показывает, что такой границы как раз и не было (нравственность, справедливость и т. п. считались необ­ходимым качеством и свойством самого права, за многими конкретными нравственными явлениями признавалось правовое значение и т. д.). И было бы как раз теорети­чески некорректно и фактически неверно, если бы древ­ние авторы в своих построениях проводили бы границу там, где ее практически и реально не было.

Далее, помимо неадекватности оценок античных кон­цепций правопонимания с позиций современных представ­лений о границах между правом и нравственностью, сле­дует отметить нечеткость самих этих представлений. Ведь, как правило, также и согласно современным представле­ниям (за исключением воззрений крайне позитивистско­го толка) признаются, кроме иных свойств, нравственный характер права, взаимосоответствие между правом и мо­ралью и т. д. Но если не ограничиваться лишь словесным признанием этого, а рассмотреть проблему по существу, то ясно, что подобное взаимоотношение права и нравст­венности предполагает их взаимодействие и взаимопроник­новение, так что и согласно современным представлениям граница между ними оказывается, скорее, вербальной, нежели реальной. Четко отгородить и отграничить от нравственности и морали в принципе можно лишь без-

62 Так, П. Н. Галанза считал, что римские юристы «не проводили четкой границы между правом и нравственностью и отождест­вляли их с законами природы» (История политических учений. М., 1960, с. 99). Аналогична позиция и Э. Л. Розина. «Римские юристы, как и их предшественники среди греческих мыслите­лей,— пишет он,— не смогли разграничить нормы права и нор­мы нравственности» (История политических учений. М., 1971, ч. 1, с. 68).

171

нравственное и аморальное право, но последнее можно считать правом лишь при весьма вольном (точнее гово­ря — произвольном) словоупотреблении.

Творчество римских юристов оказало большое влияние на последующее развитие правовой мысли. Это обусловле­но как высокой юридической культурой римской юриспру­денции (обстоятельность и аргументированность анализа, четкость формулировок, обширность разработанных про­блем общетеоретического и юридико-техтгаческого профи­ля и т. д.), так и той ролью, которая выпала на долю римского права в дальнейшей истории права.

И в кодификации Юстиниана (ЗО-е годы VI в.), и в кодексах, принятых (в начале VI в.) в германских госу­дарствах 63, образовавшихся после падения западной рим­ской империи, правовые положения римских юристов за­нимают важное место и играют роль действующих норм права. Правовые принципы и конструкции римских юри­стов (в том числе их представления о право и законе) сыграли существенную роль в процессе рецепции норм римского права в средние века и новое время.

Характеризуя процесс рецепции римского права, К. Маркс писал: «...Так как в древнем мире в кругу свободных развились по крайней мере моменты простого обращения, то понятно, что в Риме, и особенно в импе­раторском Риме, история которого является именно исто­рией разложения античного общественного строя, были развиты определения юридического лица, субъекта про­цесса обмена, и разработано, в его основных определе­ниях, право буржуазного общества, которое, однако, преж­де всего с необходимостью было выдвинуто на первый план как право возникающего промышленного общества в противовес средневековью» 64.

В средние века основные правовые идеи римских юри­стов подробно изучаются и комментируются представите­лями тогдашней юридической мысли — глоссаторами (XI—XIII вв.) и постглоссаторэми (XIII—XV вв.es). Их деятельность в заметной мере содействовала восприятию и внедрению в правовую практику многих положений рим­ского права повсеместно в Западной Европе.

63 См.: Кипп Т. Указ. соч., с. 123—124; Покровский И. А. Указ. соч.,

с. 170 и след.

"' Маркс /Г., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4п, ч. II, с. -157. "5 См.: Покровский И. А. Указ. соч., с. 187 и след.

172

.период перехода от феодальной раздробленности к абсолютистской власти тогдашние юристы (европейские легисты), борясь против привилегий феодалов, использо­вали соответствующие положения римских юристов о пра­вах принцепса для обоснования исключительных полно­мочий монарха в области законодательства и правосудия.

Учение римских юристов, в том числе и о естествен­ном праве, в дальнейшем получает новое звучание и ин­терпретацию у представителей естественно-правовой мысли XVI—XVIII вв. (Гроция, Гоббса, Локка, Томазия, Пуфендорфа, Лейбница, Монтескье, Руссо и др.). Как веления разума нормы естественного права используются для критики отживших порядков и устаревшего позитив­ного права.

Заметная веха в истории изучения римского права и вместе с тем положений римских юристов связана с исто­рической школой права, представители которой (Гуго, Савиньи, Пухта и др.) под лозунгом «Назад, к источни­кам!» предприняли попытку создать историю формирова­ния римского права (включая сюда, естественно, и роль римских юристов).

История права и правовых учений показывает стой­кий интерес юристов различных эпох и направлений к правовым институтам и идеям Древнего Рима. Творческие достижения римских юристов, разработавших целый ряд фундаментальных положений юриспруденции как само­стоятельной научной дисциплины, продолжают привлекать пристальное внимание и современных исследователей. И это вполне закономерно и естественно уже потому, что многие современные понятия, термины и конструкции восходят к римскому праву и римским юристам.