9. Ж.-Ж. Руссо

С позиций идеи народного суверенитета освещаются проблемы права и закона в учении Ж.-Ж. Руссо (1712— 1778).

Переход от естественного состояния в гражданское носит, согласно Руссо, договорный характер. Основная задача общественного договора, кладущего начала обще­ству и государству и знаменующего превращение скопле­ния людей в суверенный народ, он видит в создании «та­кой формы ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою личность и имущество каждого . из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соеди­няясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как прежде» U1.

181 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969, с. 160.

265

Статьи этого договора, полагает Руссо, определены природой самого акта, и хотя они не были никогда точно сформулированы, но повсюду одни и те же; везде они молчаливо принимаются и признаются до тех пор, пока в результате нарушения общественного соглашения каж­дый не обретает вновь свои первоначальные естественные права и свою естественную свободу, теряя свободу, полу­ченную по соглашению, ради которой он отказался от естественной.

Каждый, передавая в общее достояние и ставя под единое высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, превращается в нераздельную часть це­лого. Последствия общественного договора, по Руссо, та­ковы: «Немедленно вместо отдельных лиц, вступающих в договорные отношения, этот акт ассоциации создает услов­ное коллективное целое, состоящее из стольких членов, сколько голосов насчитывает общее собрание. Это Целое получает в результате такого акта свое единство, свое об­щее я, свою жизнь и волю. Это лицо юридическое162, образующееся, следовательно, в результате объединения всех других, некогда именовалось Гражданскою общиной, ныне же именуется Республикою, или Политическим ор­ганизмом: его члены называют этот Политический орга­низм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою — при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в совокуп­ности получают имя народа, а в отдельности называются гражданами как участвующие в верховной власти, и под­данными как подчиняющиеся законам Государства» 163.

Концепция Руссо об общественном договоре выражает в целом идеальные его представления о государстве и праве.

Основная мысль Руссо состоит в том, что только уста-_ нрвлепие государства, политических   отношений   и зако;^ нов,  соответствующих  его  концепции общественного до-_ говора, могут оправдатБс точки зрения разума, справед­ливости  и  права  пер_еход_от  естественного  состояния в~"

162          П. С. Грацианский верно отмечает имеющуюся здесь неточность

перевода термипа французского первоисточника person publique,

который переводится им как «общественная личность». См.: По­

литические учения: история и современность. Домарксистская

политическая мысль. М., 1976, с. 377. Более адекватным пред­

ставляется термин «публичная личность» (публичная персона).

163          Руссо Ж.-Ж. Указ. соч., с. 161—162.

266

гражданское. Подобные идеальные представления Руссо "находятся в очевидном противоречии с его же догадками о роли частной собственности и обусловленного ею нера­венства в общественных отношениях.

Идеальный характер носит и eгo^{OjщeгlЩIя_j3^тecтвeI^:__. _лохо__шетояния,  где все от природы свобод1Ш_ж^авньг!__ Он пишет:   «Человек рождается  свободным,  но повсюду он  в  оковах»:**.   Причем Руссо  признается в  незнании того,  как совершилась  такая  перемена,  хотя  и  склонен;

видеть  причины  этого  в  обмане  со  стороны  богатых л    

сильных, в их заговоре против бедных и слабых. Его уси-~лйя направлены на то, чтобы в совете сво_ей_ трактовки требований и принципов общественного договора выявить несправедливость данной перемены и показать истинные принципы гражданского состояния. Причем идеализация естественного состояния необходимо диктуется идеальны­ми требованиями к гражданскому состоянию, которое должно в новой (политпчёБко1У~форме_возместить людям то, что они якобы уже имели до образования государства и чего они, следовательно, несправедливо лишены в усло­виях существующей государственности. Таким образом, завышение достоинств прошлого (естественных прав, сво­бод, равенства и т. д.) дает руссоистской доктрине надле­жащий масштаб для критики современности и требований к будущему. По той же самой логике сторонники абсо­лютной монархии, напротив, утверждали, что человек рождается бесправным годданным.

В трактовке Руссо феодальный строй, критически со­отнесенный с буржуазно-демократическими принципами общественного договора, лишается своей легитимности, справедливого и законного характера, словом — права на существование и держится на силе. А в плоскости соот­ношения сил проблема, по оценке Руссо, обстоит следую­щим образом: «Пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбра­сывает его,—он поступает еще лучше; ибо, возвращая ( себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать» 165.

164 Там же, с. 152. "5 Там же.

267

Но сила, согласно Руссо, не создает права — ни в есте­ственном, ни в гражданском состояниях. Моральное вооб-. ще не может быть результатом физической мощи. «Право сильнейшего>Г"6н~на"зывает правом в ироническом смысле. «Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет не­обходимости повиноваться, следуя долгу; и если человек больше не принуждается к повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, чтослово право ничего не прибавляет—к--е«ле. Оно здесь просто ничего не зна­чит» "6.

Естественное право и естественная свобода возводятся Руссо к самой природе, к природе вещей. «То, что есть благо и что соответствует порядку, является таковым по природе вещей и не зависит от соглашений между людь-мтг»-1£Х: Отсутствие соглашений в естественном состоянии означает, что никто ничего не обязан другому, поскольку ничего аиу_ не обещал; "fie© общее, и чужим признается лишь то, что не нужно себе. Такое "положение дел ведет к бессилию естественных законов справедливости, так как они приносят благо лишь бесчестному и несчастье — пра­ведному. «Несомненно,— пишет Руссо,— _суцкзсзщш1—все-— общая справедл11вость^ исходящая от разума, но эта спра­ведливость, чтобы быть принятой нами, до^кна^быть вза*. имной... Необходимы, следовательно, соглашения и зако­ны, чтобы объединить права и обязанности и вернуть справедливость к ее предмету»168. В гражданском со­стоянии, в отличие от естественного, «все права опреде— лены Законом» 16Э.

Сила не создает ни права, ни власти одного над дру­гим; и то, и другое чосят договорныйхарактер,   и  осно-воюдюбон оакоппой-влает-исреди лдздеи_мог утбыть толь- — ко соглашения.

Общественное   соглашение   дает   политическому  орга­низму   (государству)   неограниченную  власть  над всеми его членами  (участниками соглашения); эта_вдясхь^.ла=-— правляемая общей волей, и есть суверелитет. Единыйт не- _ делимый   и   неотчуждаемый   суверенитет   принадлежит, согласно Руссо, народу.

Каковы же последствия перехода от естественного со­стояния в гражданское применительно к правам и сво-

бодам индивида? Ответ на этот вопрос в учении Руссо ли­шен необходимой последовательности, определенности и четкости.

С одной стороны, Руссо говорит о _*полном_отчужде-нии каждого из членов ассоциации со всеми .вш-дратШИ

"ТГйользу всей общины», ибо, добавляет он, «если бы у ча­стных лиц оставались какие-либо права, то, поскольку те­перь не было бы такого старшего над всеми, который был бы вправе разрешать споры между ними и всем народом, каждый, будучи судьей самому себе в некотором отноше­нии, начал бы вскоре притязать на то, чтобы стать та­ковым во всех отношениях; естественное состояние про­должало бы существовать, и ассоциация неизбежно стала бы тиранической или бесполезной» 170.

По смыслу этих суждений Руссо отвергает идею неот­чуждаемых естественных прав индивида, поскольку по­следние полностью и на условиях, равных для всех, отчуж­даются в пользу народа как суверена. Что же касается неотчуждаемости суверенитета, то следует иметь в виду,

что хотя суверенитет как совокупность правомочий и об;     _

разуется из отчужденных естественных драв-.дндивидов, однако он является (или обладает) не естественным пра­вом, а правом договорным, (т. е. позитивным правом), ос-нованным на общественном соглашении. Лишь с прекраГ    "

Чцением этого соглашения распадается суверенитет и каж­дый вновь приобретает свои первоначальные естественные права и свою естественную "свободу.- О позитивном харак- ~ тере и договорном происхождении всех прав индивидов в гражданском состоянии свидетельствует и то,_что зако­нодательство—исключительная прерогатива суверена, ив условиях государственности «все права определены За­коном» '".

С другой стороны, Руссо отмечает: «Отказаться от сво-ей свободы — это значит отречься от своего человеческр-

~го достоинства", от прав человеческой природы, даже от ее обязанностёйТТТёвозмбжЯсГ никакое возмещение для того, кто от всего отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека; лишить человека свободы воли — это значит лишить его действия какой бы ни было нрав­ственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда, с одной стороны, выговаривается неог-

170          Там же, с. 161.

171          Там же, с. 176.

269

раниченная власть, а с другой — безграничное повинове­ние. Разве не ясно, что у нас нет никаких обязанностей по отношению к тому, от кого мы вправе все потребо­вать?» "2.

Отмеченное   противоречие,   таким   образом,   состоит  в том, что пш11юе_2.т_а#ждшшв. всех-всьестведщых драв и сво­бод гГпоУт I.I  in | и •пбщппТ|Т_(г'н"Г1прртпп   суверена) высту­пает в качестве-необходимого условия. гражданского со-_ стояния, и в то же время подчеркивается бесполезность и   противоречивость   общественного  соглашения,   предус­матривающего отказ индивидов от своей свободы, от прав человеческой природы.

В учении Руссо данное противоречие решается, судя по всему, следующим образом: то^ЛХО^91ШМШется У каж­дого изолированного  индивида  в  пользу образуемого" "ntr" общественному договору целого   (народа,  суверена, госу­дарства) в виде естественных прав и свобод, возмещается ему (но уже как неразрывной части этого целого, члену парода-суверена, гражданину)  в виде договорно установ­ленных (позитивных)  прав п свобод. Происходит, говоря словами   Руссо,   как   бы   «обмен»   естественного   образа.« жизни людей на гражданский образ жизни, причем..ахкаа-» от одних прав и приобретение других происходит по «эк­виваленту»,   в   порядке   «равноценного   возмещения»173.

Концепция общественного договора (и договорного про­исхождения государства и политических отношений) в трактовке Руссо, таким образом, включает в себя в ка­честве необходимого момента и требование договора мены _. (в данном случае — одного образа жизни на другой) — принцип эквивалента между отчуждаемым и приобретае­мым. Причем такой эквивалентный обмен, согласно рус­соистской теории государства и суверенитета, возможен лишь при одном непременном условии, а именно: инди­вид участвует в этом договоре одновременно с той и с другой стороны — в качестве естественного (изолирован­ного, частного) человека он теряет то, что он приобре- , тает в качестве гражданина (составной части суверена, члена народа и государства).

Руссо отмечает, что «каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого осталь-

172          Там же, с. 156.

173          См.: Там же, с, 156, 161, 174.

270

ные не приобретали бы тех же прав, которые они уступи­ли ему но отношению к себе, то каждый приобретает эк­вивалент того, что теряет, и получает больше силы для сохранения того, что имеет» "''. Иначе говоря, естествен­ное право без должной санкции обменивается на эквива­лентное договорное (позитивное) право с необходимой санкцией.

В результате общественного соглашения, подчеркивает Руссо, положение индивида становится предпочтительнее, чем ранее; с учетом этого «в высшей степени неверно было бы утверждать, что Общественный договор требует в действительности от частных лиц отказа от чего-либо... так как они не отчуждают что-либо, но совершают лишь выгодный для них обмен образа жизни, неопределенного и подверженного случайностям, на другой — лучший и бо­лее надежный; естественной независимости — на свободу; возможности вредить другим — на собственную безопас­ность; и своей силы, которую другие могли бы превзойти, на право, которое объединение в обществе делает неодо­лимым» 175.

В договорном духе интерпретирует Руссо и «сяуич акт суверенитета (т. е. акт общей воли), который понимается Тты к^ р. г.ги .ггатение высшего с низшим, а Целого с каждым своим членом (гражданином). Опора на" общественный до-~" говор""делает эти" "акты суверенитета (тоже договорного характера) законными, справедливыми, общеполезными и прочными.

Руссо при этом подчеркивает отличие общей волн от воли всех: первая имеет в виду общие интересы, вто­рая—интересы частные и представляет собой лишь сум­му изъявленной воли частных лиц. «Но,— поясняет Рус­со,— отбросьте из этих изъявлений воли взаимно уничто­жающиеся крайности; в результате сложения оставшихся расхождений получится общая воля» i7e.

Отстаивая господство в государстве общей волп,.ТЛу.£хо резко критикует всевозможные частичные ассоциации, партии, группы и объединения, которые вступают в неиз­бежную конкуренцию с сувереном. Их воля становится общей по отношению к своим членам и частной по отно­шению к государству. Это искажает процесс формирова­ния подлинной общей воли граждан, поскольку оказывает-

174          Там же, с. 161.

175          Там же, с. 174.

176          Там же, с. 170.

271

ся, что голосующих не столько, сколько людей, а лишь столько, сколько организаций. «Наконец, когда одна из этих ассоциаций настолько велика, что берет"верх над~все-ми остальными, получится уже не сумма незначительных расхождений, но одно-единственное расхождение. Тогда нет уже больше общей воли, и мнение, которое берет верх, есть уже не что иное, как мнение частное»т. В этой связи Руссо присоединяется к мнению Макиавелли о том, что «наличие сект и партий» причиняет вред госу­дарству178.

Между тем для получения общей воли„део&щдимо, чтобы каждый гражданин высказал только двое, шбсхвеп-ное мнение. Желательно, по Руссо,' чтобы в государстве вообще не было ни одного частичного сообщества. «Если же имеются частичные сообщества, то следует увели­чить их число и тем предупредить неравенство между ними...» 179 Эти меры необходимы для просвещения об­щей воли, для того, чтобы народ никогда не ошибался.

Различие воли всех и общей воли отражает то обстоя­тельство, что в гражданском состоянии, как его изобра­жает Руссо, Р1мее'¥5'я"раЗлЙ1шё~мёжду индивидом как част­ным человеком, частным лицом (со своими частнпми интересами) и тем же самым индивидом в качестве гра­жданина—члена «публичной персоны», носителя общих интересов. Данное различение, которое в дальнейшем легло в основу концепции прав человека и гражданина и сыгра­ло значительную роль в конституционно-правовом закреп­лении результатов французской буржуазной революции, по сути дела, имеет в виду раздвоение человека на члена гражданского общества и гражданина государства 18°. У Руссо, правда, отсутствует четкое смысловое и термино­логическое различие между обществом и государством, но он все же отмечает отличие гражданина от частного лица и использует данную идею для обозначения границ вер­ховной власти суверена. Так, он подчеркивает, что, кроме общества как публичного лица (и, следовательно, граждан как членов этого публичного союза, государства), «мы должны принимать в соображение и составляющих его частных лиц, чья жизнь и свобода, естественно, от него независимы. Итак, речь идет о том, чтобы четко разли-

177          Там же, с. 170—171.

178          Там же, с. 171.

179          Там же.

180          См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.  1, с. 400 и след.

272

чать соответственно права граждан и суверена; а также обязанности, которые первые должны нести в качестве подданных, и естественное право, которым они должны пользоваться как люди» 181.

Принимая во внимание известную терминологическую непоследовательность Руссо, следует вместе с тем отме­тить, что речь в приведенном положении идет фактиче­ски о различении прав человека (как частного лица) и прав и обязанностей гражданина (особенно — в качестве под­данного). Здесь вновь бросается в глаза также и содер­жательная непоследовательность Руссо, поскольку он., словесно признает наличие у индивида в гражданском состоянии естественного права, тогда как по глубинному смыслу его концепции и целому ряду его основополагаю­щих суждений в соответствии с общественным договором все естественные права и свободы обмениваются на по­зитивные, договорные права и свободы, в целом заме­дляются правом, определенным законом.

Только подобная позитивная трансформация естествен­ного права в право по закону соответствует развиваемой Руссо концепции общественного договора и народного су­веренитета, а также следующему его принципиальному исходному положению: «Общественное состояние — это священное право, которое служит основанием для всех остальных прав. Это право, однако, не является естест­венным; следовательно, оно основывается на соглаше­ниях» 182. Поэтому, когда Руссо говорит о границах вер­ховной власти и, следовательно, о пределах независимости индивида (в виде частного человека) от государства, он, если быть последовательным, не должен был бы апеллиро­вать непосредственно к естественному праву, которого как такового нет в гражданском состоянии: ведь здесь оно представлено, согласно руссоистской концепции, своим до­говорным, вытекающим из закона (акта суверена), пози­тивно-правовым эквивалентом.

В целом пределы государственной власти в ее взаимо­отношениях с индивидом, согласно Руссо, ставятся тем, что «суверен, со своей стороны, не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины; он не может даже желать этого, ибо как в силу закона разума, так и в силу закона естественного ничто не совершается без

181          Руссо Ж.-Ж. Указ. соч., с. 172.

182          Там же, с. 152.

273

причины» ш. Обязательства, связывающие людей с об­щественным организмом (государством), непреложны лишь потому, что они взаимны, предусматривают равенст­во их прав и обязанностей.

Вместе с тем суверен, согласно Руссо, не связан соб­ственными законами. Если бы суверен предписал сам себе Такей -закон, от которого он не мог бы себя освободить, это, по его мысли, противоречило бы самой природе по­литического организма. «Поскольку суверен может рас­сматривать себя лишь в одном-единствеином отношении, то он попадает в положение частного человека, вступаю­щего в соглашение с самим собою; раз так, нет и не мо­жет быть никакого основного закона, обязательного для Народа в целом, для него не обязателен даже Общест­венный договор» 184.

Суверен «стоит выше и судьи и Закона» 185. Имен­но с таким пониманием роли суверена Руссо связывает представление о его праве помилования или освобожде­ния виновного от наказания, предусмотренного законом и определенного судом.

Забыв о провозглашенном им самим естественном пра­ве людей, Руссо доходит даже до признания за государ­ством безусловного права на жизнь и смерть подданных. «Итак,—пишет он,—гражданину уже не приходится судить об опасности, которой Закону угодно его подверг­нуть, и когда государь говорит ему: „Государству необ­ходимо, чтобы ты умер",— то он должен умереть, потому что его жизнь не только благодеяние природы, по н дар, полученный им на определенных условиях от государ­ства» 18в.

Такой этатистской формулировки нет даже у Гоббса, который, как известно, признавал естественное право че­ловека добровольно не выполнять подобные приказы го­сударства, да и вообще все официальные постановления о наказании подданного.

Подлинную гарантию прав, свобод и собственности лич­ности Руссо усматривает в том, что отдельный гражданин в условиях господства суверенитета народа сам является участником   формирования   и  деятельности   общей   воли,

183          Там же, с. 172.

184          Там же, с. 162—163.

185          Там же, с. 175.

186          Там же.

274

которая образуется из индивидуальных воль всех свобод­ных и равноправных граждан.

Характеризуя взаимосвязи государства, основанного на общественном договоре и руководимого общей волей, и отдельных граждан, Руссо полагает, что долг и выгода в равной мере обязывают обе стороны взаимно помогать-друг другу, поскольку всякий вред целому — это и вред" ©ре- членам и наоборот. «Итак,— пишет он,— поскольку суверен образуется лишь из частных лиц, у него нет и не может быть таких интересов, которые противоречили бы интересам этих лиц; следовательно, верховная власть суверена нисколько не нуждается в поручителе перед подданными, ибо невозможно, чтобы организм захотел вредить всем своим членам; и мы увидим далее, что он не может причинять вред никому из них в отдельно­сти» 187.

Это, следовательно, означает, что по отношению к су-_ верену (государственному целому) подданным (членам целого) гарантии, по концепции Руссо, не нужны. Что же касается выполнения подданными своих обязательств перед сувереном, то тут, замечает Руссо, нужны гарантии и необходимы средства для обеспечения верности поддан­ных суверену.

«В самом деле,—пишет Руссо,—каждый индивидуум может, как человек, иметь особую волю, противополож­ную общей или несходную с этой общей волей, которой он обладает как гражданин. Его частный интерес может внушать ему иное, чем то, чего требует интерес об­щий» i88. Пользование правами гражданина без соответ­ствующего исполнения обязанностей характеризуется Рус-™, со как несправедливость, которая, усугубляясь, приводит к разрушению политического организма.

Отсюда, по мысли Руссо, и проистекает необходимость принудительного момента во взаимоотношениях между государством и гражданином. «Итак,— замечает он,— что­бы общественное соглашение не стало пустою формаль­ностью, оно молчаливо включает в себя такое обязатель­ство, которое одно только может дать силу другим обяза­тельствам: если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его силою прину-

187          Там же, с. 163.

188          Там же.

275

дят быть свободным. Ибо таково условие, которое, подчи­няя каждого гражданина отечеству, одновременно тем са­мым ограждает его от всякой личной зависимости: условие это составляет секрет и двигательную силу поли­тической машины, и оно одно только делает законными обязательства в гражданском обществе, которые без этого были бы бессмысленными, тираническими и открывали бы путь чудовищнейшим злоупотреблениям» |89.

Принцип равенства соблюдается лишь тогда, когда общая воля является действительно общей (в руссоист­ском понимании) как по своей цели, так по своей сущно­сти, т. е. исходит от всех и имеет в виду общее благо. «Верховная власть,—пишет Руссо,—какой бы неограни­ченной, священной, неприкосновенной она ни была, не пе­реступает и не может переступать границ общих согла­шений, и каждый человек может всецело распоряжаться тем, что ему эти соглашения предоставили из его имуще­ства и его свободы; так что суверен никак не вправе на­ложить на одного из подданных большее бремя, чем на другого. Ибо тогда спор между ними приобретает частный характер и поэтому власть суверена здесь более не ком­петентна» 190.

Подобные суждения Руссо о пределах государствен­ной власти трудно назвать реалистичными, а предусмат­риваемые в них гарантии в пользу индивида — сколь-ни-будь действенными. Он рисует некую идеальную модель политического организма, имеющую мало общего с реаль­ной действительностью и совершенно не учитывающую факт относительной самостоятельности государства и воз­можностей его отчуждения от общества и народа. Весьма наивной выглядит уверенность Руссо в том, что изобра­женный им политический организм (с суверенитетом без представительства и без разделения властей, с государст­венной волей у одних, т. е. у народа, и с силой у дру­гих, т. е. у правительства) вообще может функциониро­вать в духе его идеалов всеобщего равенства, свободы и справедливости.

В целом в идеальной плоскости, предопределенной представлениями о месте и роли суверена-законодателя в политическом организме, трактуются в учении Руссо и вопросы закона и законотворчества.

189          Там же, с. 164.

190          Там же, с. 174.

276

Всякое свободное действие, отмечает Руссо, имеет причины, которые сообща производят его; одна из них моральная, другая — физическая. Первая — это воля, оп­ределяющая акт, вторая —сила, его исполняющая191. «У Политического организма — те же движители; в нем также различают силу и волю: эту последнюю под назва­нием законодательной власти, первую — под названием власти исполнительной» 192.

Такое разделение и распределение силы и воли весьма неудачно уже потому, что суверенитет (и законодатель­ство) оказывается .бессильной волей, а вся прочая госу­дарственная власть, именуемая у Руссо исполнительной (или правительственной),—безвольной силой. Подобное представление особенно неудачно в контексте самой рус­соистской концепции, по которой суверен и есть государ­ство. Ведь он считает «Политический организм Государ­ством, когда он пассивен. Сувереном, когда он акти­вен» 193. Какая же политическая активность может быть у воли, лишенной силы?

Руссо не удается справиться с этой проблемой тем, что он, отрицая принцип разделения властей и в то же вре­мя наделяя всей политически значимой силой лишь пра­вительство, именует последнее не отдельной самостоятель­ной властью, а доверенным лицом суверена или «посред­ствующим организмом, установленным для сношений между подданными и сувереном, уполномоченным приво­дить в исполнение законы и поддерживать свободу как гражданскую, так и политическую» 194.

Если у суверена-законодателя ость воля, но нет силы, то откуда же берется общеобязательная сила самих за­конов? По смыслу руссоистского разделения силы и воли на этот вопрос можно дать лишь нелепый (в том числе и для его учения о суверенитете) ответ: из силы испол­нительной власти. Хотя вместе с тем признается, что сила правительства имеет своим источником «силу всего наро­да» 195, т. е. силу суверена.

Закон (позитивный закон, закон государства), по Рус­со,— это акт общей воли. Поскольку общая воля не может (и не  должна)   высказываться  по  поводу частных дел,

191          См.: Там же, с. 191.

192          Там же.

193          Там же, с. 162.

194          Там же, с. 192

195          Там же, с. 194.

277

предмет законов всегда имеет общий характер. Разверну тое определение закона, даваемое Руссо, таково: «Когда весь народ выносит решение, касающееся всего народа, он рассматривает лишь самого себя, и если тогда образуется отношение, то это — отношение целого предмета, рассмат­риваемое с одной точки зрения, к целому же предмету, рассматриваемому с другой точки зрения,— без какого-либо разделения этого целого. Тогда сущность того, о чем выносится решение, имеет общий характер так же, как и воля, выносящая это решение. Этот именно акт я и на­зываю законом» 196.

В законе всеобщий характер воли сочетается со все­общностью предмета, поэтому, замечает Руссо, закон рассматривает подданных как целое (а не как индивидов). а действия как отвлеченные (но не как отдельные по­ступки). Так, поясняет он, закон вполне может устано­вить определенные привилегии, но он не может предоста­вить их каким-то конкретным индивидам. Всякое дейст­вие, объект которого носит индивидуальный характер, не относится к законодательной власти. То, что суверен при­казывает по частному поводу,— это уже не закон, а дек­рет, не акт суверенитета, а акт магистратуры.

Цель всякой системы законов — свобода и равенство. Свобода, подчеркивает Руссо, вообще не может существо­вать без равенства. «Именно потому, что сила вещей всег­да стремится уничтожить равенство, сила законов всегда и должна стремиться сохранять его» 197.

В духе Монтескье и других авторов Руссо говорит о необходимости учета в законах своеобразия географиче­ских факторов страны, занятий и нравов народа и т. д. «Кроме правил, общих для всех, каждый народ в себе самом заключает некое начало, которое располагает их особым образом и делает его законы пригодными для него одного» 198. И следует дождаться поры зрелости на­рода, прежде чем подчинять его законам: «если же вве­сти законы преждевременно, то весь труд пропал»199. С этих позиций он критикует Петра I за то, что он под­верг свой народ «цивилизации чересчур рано», когда тот

«еще не созрел для уставов гражданского общества»; Петр «хотел сначала создать немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы создавать русских» 20°.

Руссо делит законы на _политические (основные), предусматривающие отношения целоГб R Дилиму (с.уяерв"-на к государству); гражданские законы; регулирующие отношения граждан Т1е^кду~собо¥"шш"с "государством; _уго-тгпврые законы, которые; регулируют «отношения между человеком и Законом» (преступление и наказание) И" '*в сущности не столько представляют собой особый вид законов, сколько придают силу другим законам» 201. К четвертому, наиболее важному виду законов Руссо от­носит «нравы, обычаи и особенно мнение общественное»; «эти законы запечатлёнйГне в мраморе, не в бронзе,„,нсГ в сердцах граждан; они-то и составляют подлинную сущ­ность Государства; они изо дня в день приобретают но­вые силы; когда другие законы стареют или слабеют, они возвращают их к жизни или восполняют их, сохра­няют народу дух его первых установлений и незаметно заменяют силою привычки силу власти» 202.

Руссо подчеркивает, что предмет его исследования — политические законы, принципы политического права, вы­текающие из общественного договора.

Законы характеризуются Руссо как необходимые ус­ловия гражданской ассоциации и общежития. Народ, тво-"ртц законов, хотя «всегда хочет блага, но сам он не всег­да видит, в чем оно» 203. Между тем создание системы за­конов — дело великое и трудное, требующее больших зна­ний и проницательности. «Частные лица,— пишет он,— видят благо, которое отвергают; народ хочет блага, но не ведает, в чем оно. Все в равной мере нуждаются в пово­дырях. Надо обязать первых согласовать свою волю с их разумом; надо научить второй знать то, чего он хочет. Тогда результатом просвещения народа явится союз разу­ма и воли в Общественном организме; отсюда возникнет точное взаимодействие частей и, в завершение всего, наи­большая сила целого. Вот что порождает нужду в Зако­нодателе» 204.

200          Там же.

201          Там же, с. 190.

202          Там же, с. 190—191.

203          Там же, с. 178.

204          Там же.

279

В данном контексте под «Законодателем» имеются в виду учредители государств, реформаторы в области поли­тики и права. Сопоставляя великого правителя с великим законодателем, Руссо сравнивает второго с механиком — изобретателем машины и создателем образца, а первого — с рабочим, который лишь собирает и пускает в ход маши­ну. «Тот, кто берет на себя смелость дать установления какому-либо народу,— поясняет Руссо задачи и роль ве­ликого законодателя,— должен чувствовать себя способ­ным изменить, так сказать, человеческую природу, пре­вратить каждого индивидуума, который сам по себе есть некое замкнутое и изолированное целое, в часть более крупного целого, от которого этот индивидуум в известном смысле получает свою жизнь и свое бытие; переиначить организм человека, дабы его укрепить; должен поставить на место физического и самостоятельного существования, которое нам всем дано природой, существование частич­ное и моральное» 205.

Но такой великий законодатель, поясняет Руссо,— это учредитель государства, а не магистратура или суверен. Деятельность такого необыкновенного законодателя про­свещает народ и подготавливает необходимую почву для его  собственного  выступления   в   качестве  законодателя.

«Не законами живо Государство,— пишет Руссо,— а законодательной властью. Закон, принятый вчера, не имеет обязательной силы сегодня; но молчание подразуме­вает молчаливое согласие, и считается, что суверен не­престанно подтверждает законы, если он их не отменяет, имея возможность это сделать. То, что суверен единожды провозгласил как свое желание, остается его желанием, если только он сам от него не отказывается» 206.

Единственная сила суверена — это законодательная власть, и он действует посредством законов как актов об­щей воли. Поэтому, подчеркивает Руссо, «суверен может действовать лишь тогда, когда народ в собраньи»207. Собрания эти делятся им на регулярные, периодические, созываемые на основании закона, и экстраординарные, со­зываемые магистратами.

Как только весь народ на основании закона собрался в качестве суверена, отмечает Руссо, всякая юрисдикция

правительства  прерывается:   где  находится  представляе­мый, нет более представителей.

Суверенитет, согласно Руссо, не может быть представ­ляем по той же причине, по которой он неотчуждаем. Его сущность — в общей воле, которая не представляема кём^о^ДРУгим, кроме самого народа. Отсюда "следует, что депутаты пе могут быть представителями суверена; они лишь его уполномоченные и ничего пе могут постановлять окончательно. «Всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен; это вообще не за­кон» 208.

Законодательная власть народа не может быть нред-_ ставляема. Как только народ дает себе представителей, он более не свободен, его более нет. Но народ может быть представляем лишь в отношении «власти исполнительной, которая есть сила, приложенная к закону»20Э. Отсюда, замечает Руссо, видно, что «законы существуют лишь у очень немногих народов» 21°.

Руссо требует от законов известной гибкости, посколь­ку не все в них можно предусмотреть с достаточной оп­ределенностью. 3 я коды, не должны _иметь_ обратного дей­ствия.

В случаях крайней опасности, когда речь идет о спа­сении государственного строя и отечества, «можно при­останавливать священную силу законов» и особым актом возложить заботу об общественной безопасности на «до­стойнейшего», т. е. учредить диктатуру и избрать дикта­тора211. Причем речь идет лишь о краткосрочной дикта­туре, которая ни в коем случае не должна быть прод­лена.

Своим учением о законе как выражении общей воли и о законодательной власти как прерогативе неотчуждае­мого народного суверенитета, своей революционно-демо­кратической трактовкой принципов общественного догово­ра, целей и сущности государства и позитивного права Руссо оказал огромное воздействие на последующее раз­витие государственно-правовой мысли и политической практики.

Вместе с другими французскими просветителями XVIII в.  (Монтескье,    Вольтером,    Дидро,    Гельвецием,

208          Там же, с. 222.

209          Там же.

210          Там же.

211          Там же, с. 213.

281

Гольбахом и др.) Руссо своей критикой феодального строя и абсолютизма, защитой идей народного суверени­тета, всеобщей свободы, равенства и права внес сущест­венную лепту в дело идеологической подготовки Великой французской революции. Эти выдающиеся мыслители XVIII в., по словам Ф. Энгельса, «просвещали головы для приближавшейся революции» 212.

Идеи просветителей (особенно Монтескье и Руссо) нашли свое отражение в конституционных и иных пра­вовых документах, закреплявших победу буржуазной ре­волюции во Франции.

Значительное влияние учение французских просвети­телей оказало на усиление антифеодальной борьбы и фор­мирование исторически прогрессивной буржуазно-демокра­тической идеологии и государственно-правовой практики во многих странах Европы и Америки.

Это прогрессивное влияние испытали на себе и пере­довые мыслители России XVIII и начала XIX в. (и преж­де всего — А. Н. Радищев, декабристы), поднявшие зна­мя борьбы за интересы широких слоев общества и досто­инство личности, ее прав и свобод в тяжелых условиях крепостного строя и всевластия самодержавного иолицей-ско-государственного аппарата.

Идеи общественного договора, неотчуждаемых есте­ственных прав человека, разделения властей и т. д. сыгра­ли большую роль в освободительной борьбе американско­го народа против английской монархии. Этим идеям уде­лено заметное место в творчестве таких идеологов наз­ванного освободительного движения, как Дж. Адаме, С. Адаме, Т. Джефферсон, Т. Пейн, А. Гамильтон и др.213

Признание неотчуждаемых прав человека, народного суверенитета, права народа свергнуть деспотическое пра­вительство четко отражено в составленной Т. Джеффер-соном (1743—1826) «Декларации независимости Соеди­ненных Штатов Америки» 1776 г., которую К. Маркс на­звал «первой декларацией прав человека»2f4. «Мы,— отмечается в названной Декларации,— считаем самооче­видными истины: что все люди созданы равными и наде-

212          Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 16.

213          Подробнее см.:   Иваненко О. Ф.   Естественноправовые   теории

в Северной Америке (XVII—XVIII).—Правоведение, 1973, № 3,

с. 65-74.

214          Маркс К., Энгельс Ф._ Соч. 2-е изд., т. 16, с. 17.

282

лены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу я на стремление к счастью; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть кото­рых основывается на согласии управляемых; что если ка­кой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и органи­зующий управление в таких формах, которые должны на­илучшим образом обеспечить безопасность и благоденст­вие народа».

Принцип разделения властей был проведен в Консти­туции США 1787 г., а основные буржуазно-демократиче­ские права и свободы личности (в частности, свобода со­вести, слова и печати, право мирных собраний и обраще­ний к правительству с петициями, право хранить и носить оружие, право на неприкосновенность личности, жилища, бумаг и имущества, право на суд присяжных и т. д.) были провозглашены в  «Билле  о  правах»   1791 г.

Прогрессивные буржуазные мыслители эпохи револю­ционной борьбы против феодальных социальных и полити­ко-правовых порядков были воодушевлены идеями все­общей свободы, господства разумных законов, справедли­вости и равенства и выступали в качестве горячих побор­ников строя разума и гармонии. Но объективные резуль­таты буржуазных революций были весьма отличны от этих радужных субъективных ожиданий и установок. Подчеркивая данное обстоятельство, Ф. Энгельс писал: «Мы знаем теперь, что царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равен­ству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была... буржуазная собствен­ность. Государство разума,— общественный договор Рус­со,— оказалось и могло оказаться на практике только бур­жуазной демократической республикой. Великие мысли­тели XVIII в., так же как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собст­венная эпоха» 215.

'■|г> Там же, т. 20, с. 17.

283